Мозголомка. Сборник рассказов

Баунти

— Привет, придурок! — Джон нервно потер переносицу. С приятелем он не общался довольно давно. Не так давно, как не общаются, бывает, расставшиеся муж с женой. Или люди, жившие на разных континентах в девятнадцатом веке. Нет, он не общался с ним больше, много больше. По большому счету, Джон и сам не понимал уже, помнил ли он собственно те времена, когда они общались, или в памяти всплывали просто более ранние воспоминания о тех же событиях, а самого фактоза и в помине не было в голове. Бывает ведь… — Если ты меня не узнаешь, я сразу же вешаю трубку!

— ЗдорОво, Джон… честно говоря, я ожидал услышать твой голос именно сейчас, в два часа ночи, примерно в два раза меньше, чем голос папы римского.

— Ты не меняешься, старина… И, тудыть его в качель, я этому несказанно рад. Мне вообще фартит на принятые решения.

— Я спать хочу.

— Я тоже. Но ты спать не будешь. Ты садись, одевай там свои очки, ноутбук там свой включай, или блокнот там, не знаю… короче то, где ты своим трудом повышаешь энтропию бытия.

— Но…

— Твою мать, Билли! Скажи, я похож на придурка?

— Я тебя давно не видел…

— Красавец. Сработаемся… Ладно, скажи, я был похож на психованного в университете?

— Нет, Джон. Такого даже я бы про тебя не сказал…

— А потом, ты ведь читаешь деловую прессу… У тебя появились основания считать меня неадекватным?

— Такого уже и я не скажу, вынужден признать…

— Тогда какого рожна ты считаешь, что я просто так тебе звоню, не отдавая себе отчет во всех параметрах происходящего, включая временные?!!!!

— Ладно, не ори… я уже проснулся. Излагай, я молча слушаю…

— Итак! Я сейчас нахожусь на одном из островов Океании. Сижу на берегу моря на здоровенной нагнувшейся пальме, утренние волны плещутся у моих ног, я заточил огромного жареного лангуста, мне сделала минет одуреть какая креолка и я только после этого соизволил тебя набрать. И знаешь, имею право, сейчас поймешь, почему…

Я не буду долго рассказывать, как я здесь очутился. Ты всегда считал меня мажором, который не имеет достаточной мотивации для личностного прогресса. Знаешь, мне сейчас тридцать пять и, наконец-то, я с тобой согласен. Протупив десять лет в управлении семейным капиталом, я пришел к выводу, что трачу время зря. Свое личное время. Капиталом может управлять любая другая обезьяна, не обязательно с фамильной печатью на челе. Мне лично для удовлетворения всяческих нужд нужно в миллиард раз меньше. Да если я даже примусь мотать все направо и налево — останется еще и внукам… Короче, я это все послал и уже год работаю Магелланом… или Амундсеном… или Френсисом Дрейком… Шатаюсь по миру и наслаждаюсь… Просто свободой… Ладно, тебе не понять, счастье в прогрессе, я знаю.

Продолжим по теме. Я живу на этом баунти уже месяц и три недели. Жарко. Но я каждый день ем свежее мясо и свежую рыбу. И фрукты. И что угодно еще. Они не портятся. Они хранятся вечно, пока их не употребишь. Я не сошел с ума, не спеши… Я полностью адекватен, вдумчив и максимально материалистичен. Я втыкал в это чудо около недели, как младенец на радугу. В чудеса я не верю, каким бы мажором ты меня не считал, поэтому провел краткое расследование. Народец местный дружелюбный и разговорчивый, белых людей любит во всех смыслах этого слова. Так вот, все харчи, да и вообще всю органику они таскают на один из островов, там живет оч-ч-чень интересное племя человекоподобных. Впрочем, я сволочь. Так можно называть кого угодно на этих островах, но не этих аборигенов. Это какая-то такая отдельная этническая группка, их я могу назвать людьми в гораздо большей степени, чем половину Уолл-Стрита. Сам увидишь, когда прилетишь. А прилетишь, Билли, я готов поставить свой любимый клубный значок.

Короче говоря, эти товарищи организовали там у себя такой цешок. Я не физик, но базовое образование у нас с тобой, дружище, хорошее. Так вот, я не понимаю, как это все работает. Они производят какую-то фирменную смесь, в огромном чане сдабривают хитрым звуком от каких-то там-тамамов и окунают в нее принесенные продукты. За небольшую плату. И все. Больше ничего. Пропускная способность их ноу-хау такова, что позволяет собирать с копеечной платы входящего папуаса суму финансов, на которую равноценно и полноценно живет все племя. А оно не малое, насколько я могу судить, порядка пятнадцати тысяч душ. Причем живут по нынешним меркам зажиточно. Ты прикинул рентабельность на отдельно взятой модели рынка? Да какие к ебеням модели!!! Ты понимаешь, да?! Они нахрен не портятся! Ты думаешь я дурак? Я заказываю из дому, из Лондона, кусок хорошей говядины и картофелину. Мне их доставили за три дня, не спрашивай, как я это устроил и сколько это стоило. Потом я поймал в океане рыбку и сорвал манго. Прибыл к этим паганелям на остров и, заплатив какие-то медяки, получил доступ к бассейну в компании с многотысячным зоопарком. И все мы в едином порыве окунали в эту жижу свои продукты. Затем я все это завернул в бумагу, упаковал в коробку и передал проходящей яхте, чтобы те, дойдя до цивилизации, отправили эту биомассу в Лондон каким-нибудь ди-эйч-элем. Больше месяца сей груз путешествовал, пока не попал куда просили. Ника получила посылку… Билли, не дыши так… и не вздумай бросить трубку… ты разочаруешь меня, старина, если позволишь эмоциям, связанным с женщиной, просрать шанс, который дается только раз в жизни.

Итак, Ника получила посылку и провела ряд тестов. Поверь, на достаточном уровне. Ничего не нашли. Ни химии, ни бактерий, ни радиации. Просто свежие продукты. Усваиваются организмом точно так же… да вообще различий не нашли, сравнивали с контрольным картофелем и говядиной в лаборатории. Мистика. Но это работает.

— Что требуется от меня?

— Ты и правда спал… впрочем, это и логично, время… и просыпаешься долго, опять же — время… раньше ты посообразительней был…

— Если бы я тебя не знал и не предполагал, что такие люди, как ты не меняются в течение жизни, моглось бы подуматься, что ты меня норовишь обидеть. Но поскольку ты, это все-таки Джон, — я улыбнусь и с вниманием буду ожидать ответа на свой вопрос.

— Знаешь, я месяца три не читал Форбс, может быть, пропустил какие-то новости… в последний раз ты отложился у меня в памяти, как директор по развитию «Доннер Вол Фудс». Ты бичуешь уже? Не пугай меня…

— Да, компания та же, я сейчас вице-президент…

— Подлецу все к лицу… Ты всегда учился на отлично, старина.

— Не меняй амплуа. Лесть тебя сильно ухудшает.

— Да нет, я вполне искренно. Ладно, ближе к телу. Ты что, как вице-президент крупнейшей Транс, нанс, херанс компании по… твою мать, скажи мне, что именно вы не делаете с харчами и я буду удивлен… так вот, лично ты не заинтересован в продуктах, которые ТВОЮ МАТЬ НЕ ПОРТЯТСЯ?!!

Билл Стоггман рассмеялся. Его даже ненавидеть невозможно. Хотя кто ненавидит-то? Уже и забыл, как он выглядит, личность давно заменилась плакатом из прессы и мгновениями где-нибудь на телеэкране.

Нет, Джон Де Барроу это просто отдельное явление природы. Лучше с ним не соприкасаться. Потому что, соприкоснувшись, вы будете немедленно унесены его неуемной энергетикой. Это как наркотик. К этому худоватому парню с умным лицом, украшенным фамильными чертами на черепе, быстрой, но очень четкой и искрометной речью, авантюризмом средневекового пирата и обаятельнейшей улыбкой, окружающих всегда тянуло со страшной силой. Но и находиться рядом — невыносимо. Джон ни в чем не знал отказа с самого детства, как и многие другие мажоры, но в отличие от иных сладкорожденных, вполне осознавал прелесть исполнять любую свою прихоть. Он наслаждался миром и наслаждал им всех вокруг, лишь бы тот входил в его тусовку. Учился спустя рукава, но, к чести сказать, исключительно на отлично. Что поделаешь, фамильная порода передает потомкам иногда не только физиономические особенности…

Спать расхотелось. Вообще бред какой-то… Но Джон, несмотря на весь его безалаберный дендизм, всегда отличался соответствием слов и реальности. Его можно было не проверять. Он не врал. Это была его позиция. Просто не врал всегда. Если вы думаете, что это благо — вы просто не общались с такими людьми. Может быть это розыгрыш?

— Джон, я поверил. Правда. Скажи мне правду, это розыгрыш?

— Нет.

— Твою мать…

— И я о том же.

— Ты, часом, врать не научился?

— Конечно. И я сейчас в Нью-Йорке, на соседней с тобой улице звоню из телефона автомата. Просто захотелось тебя повидать. Тебе бы такой правды хотелось? Нет? Бинго! Ты выиграл, у тебя сегодня джек-пот, я ИМЕННО на острове, и таки нащупал эту хрень, которая перевернет мир.

— Я срочно приеду.

— Не срочно, милый друг. Мгновенно. Если твоего брюха не будет здесь через трое суток — я звоню с тем же текстом Ирвину.

— Только не ему. Джон, я не смогу передать дела так быстро…

— Нет предела совершенствованию. Через трое суток я жду тебя здесь. Куда ехать — на электронную почту. Найди мой ящик где-нибудь там, у себя в офисе и отправь мне что-нибудь. А еще лучше Нику набери, все равно вместе ехать будете. Все, конец связи.

В восемь майбах Стоггмана стоял на пятой улице возле небольшого бара. Шофер зевал, недоумевая, к чему такая спешка поутру в субботу. Народу было немного, райское такое утро. В баре и подавно никого не было. Сонный шеф полировал пивной бокал. Судя по безмятежному виду счастливца — этот бокал был его любимым.

Билл смотрел на Нику. Она совсем не изменилась. Аккуратная стрижка, быстрый взгляд, безупречный костюм. Остальное описывать нет никакого смысла — зачем описывать идеал. Вы и так его себе представляете. Она была идеальна, и тело Билла отреагировало на свою университетскую любовь тем же условным рефлексом, что и в любую секунду раньше. Правда голова не подлила для полного счастья того гамуза эмоций, что обрушивались на сознание в те времена. Или это только так кажется? Еще мгновение и… стоп, глупо. Все глупо. Будет, если снова, даже на край секунды задумываться об этом. Все в прошлом. Но, как же она хороша… Стала еще более… ладно, проехали.

— Если начистоту, я не могу верить. Да, я знаю Джона, да… Но вот сейчас стоит вопрос верить лично милому парню или собственному рассудку.

— Мне ты веришь?

— Сознанием — меньше, чем Джону, душой — больше.

— Тогда смотри.

Ника таким же изящным движением, как делала и все остальное, извлекла из сумки пакет DHL. Взвесила его на руке, заглянула с улыбкой вовнутрь и передала сверток Биллу. Это был стандартный пакет службы доставки. Вот дата отправки, вот дата получения через сорок пять дней. Внутри лежал набор очень подходящих друг другу по стилистике вещей — причудливая океаническая рыбка с большими глазами, завернутый в салфетку кусок парного мяса, полкартофелины и небольшой плод манго. Билл замер. Манго был срезан на треть, но имел вид, как будто сорван был совсем недавно, даже срез не успел заветреться. Рыба выглядела буквально живой, только не шевелилась. Возникло даже подсознательное желание побыстрей кинуть ее куда-нибудь в воду. И совсем не смущала отрезанная добрая половина кормовой части бедняжки.

— Этот пакет мне принесли домой. Штамп об отправке ты видишь. У меня нет слов… что бы там ни было — Джон прав, это может перевернуть мир.

— Кто еще в курсе?

— Пока никто. Я делала анализ в лаборатории нашей «Кемикал индастриз», просто отрезала по кусочку и того и второго. А пакет был у меня дома. Без холодильника, заметь…

Билл потер переносицу. Массовое безумие? Правда казалась настолько сладкой, что мозг сам искал любые теории, лишь бы не поверить. В чудо.

— Когда едем?

— Через два часа самолет. Если тебе интересно — могу изложить маршрут.

— Нафига. Я меньше всего балдею от такого спонтанного трипа, и не хочу добивать себя окончательно, купаясь в подробностях моих будущих мучений. Я прицепом пойду.

— Ок. Тогда вперед за твоим чемоданом. Мои вещи собраны.

— Мои тоже. Они в машине.

— Совсем забыла… ты всегда видишь все вокруг на шаг вперед… это мне в тебе всегда очень нравилось.

Билл хотел ответить что-то умно-колкое, потом ироничное… потом просто ухмыльнулся, махнул рукой, ах, оставьте, мол, эти ваши лести… получилось не сильно убедительно. Бросив на столик двадцатидолларовую банкноту, он поплелся вслед за Никой, стараясь не смотреть на ее фигуру впереди, изгибающуюся при ходьбе и способную сорвать башню буквально с полувзгляда.

Через три дня небольшой вертолет завис над береговой полосой маленького островка в Океании, в сторону съехала дверь, машина сделала отчаянную попытку опуститься чуть ниже, потом вылетели две сумки и на песок выпрыгнул высокий грузный мужчина. Он испуганно пригнулся, заозирался по сторонам и протянул руки изящной темноволосой женщине, чтобы ее подхватить. Как только парочка оказалась на твердой почве, девушка махнула рукой со сложенными в символ мирового порядка пальцами и вертушка принялась быстро подниматься, выполняя сваливание на правый борт. Затем рванула в сторону океана. Еще мгновение — и все стихло.

Белые люди, ошеломленные трехдневным калейдоскопом пейзажей, не сразу обратили внимание на худую фигуру, одетую в цветастую майку и парусиновые шорты. Для вящего сходства с колонизаторами не хватало только пробкового шлема. Впрочем, он наверняка тоже был, если принять во внимание дендизм Джона, граничащий с тонкой иронией.

— Добро пожаловать в рай, друзья! — Джон улыбнулся и распростер обьятья. — Ваши вещи отнесут. Кали, вон ту розовую сумку тащи ко мне в бунгало. А чемодан — в хижину, что я тебе показал.

Джон обернулся на чернокожего парнишку и тот молнией кинулся исполнять приказание.

Билл слегка стиснул зубы, но быстро опомнился, испугавшись, что могут заметить.

А Джон не изменился. Только глаза стали грустнее, и немного больше морщин. Если очень тщательно присмотреться…

— Выкупался в местном эликсире? — Билл похлопал товарища по спине, обнимая. А ведь зла никакого и нет. За этим придурком он и правда соскучился. Только вот раньше как-то не осознавалось.

— Многие знания — многие печали. А какие у меня тут печали? Даже скуки нет, я ее морю сменой декораций. Я завис здесь и в пространстве, и во времени…

Ника обвила Джона за шею и Билл поспешил убраться вслед за парнишкой, боровшимся с чемоданом. Не столько ради приличий, сколько чтобы не терзаться самому.

Вокруг было красиво. Белая полоска песка на берегу, лазурная каемка кораллов у берега, высокие пальмы с характерными кронами — натуральная реклама какого-нибудь кокосового шампуня. Даже не верилось, что подобная красота может иметь воплощение не только на экране телевизора. Оказывается ее можно пощупать, ее можно вдыхать. И ею себя можно окружить.

Было жарко, влажно, но довольно комфортно. Упоительный воздух пропитывал душу своими ароматами насквозь. Билли чувствовал, как идиллия извне проникает в его тело через поры, вместе с воздухом для дыхания, через песок в сандалиях, через глаза и даже сквозь макушку, прикрытую панамой. Он будто растворялся в чем-то теплом, сладком и спокойном.

Деревушка представляла собой несколько разноразмерных бунгало в стиле хижины дяди тома. По периметру плавно, никуда не спеша, перемещалось местное население, в виде десятка разнополых представителей отряда человеков. Поражала красота местных женщин. Кожа их была очень смуглой, но не черной, видимо сказывались испанские или голландские корни. Девушки были изящны, на лицах не было и тени выражения, свойственного жительницам больших городов. Никаких тебе стальных взглядов, надменности, холодности… Даже блядства, зачастую присущего женщинам мегаполисов, совсем не наблюдалось. Креолки поглядывали на шагающую фигуру вице-президента с нескрываем интересом и игривостью, но это было настолько просто и естественно, что Билли даже растерялся поначалу, не зная как реагировать. Он решил улыбаться просто в ответ, справедливо полагая, что улыбка — наилучшее состояние физиономии в незнакомом окружении.

Джон неплохо устроился. Здесь был райский уголок, времени не было, пространство изогнулось в красивый завиток и тоже застыло. Может быть, этот магеллан прав, и мы все просто попусту тратим время, делая все для завтрашнего дня, как будто он наступит и мы будем счастливы вечно. А ведь вариант развития событий, при котором все отпущенное время уйдет на ожидания этого завтра, нам в голову не приходит совсем. Билли пнул пучок сухих пальмовых листьев и с улыбкой смотрел, как эта иноземная конструкция перекатывается по белоснежному песку…

Приготовленное бунгало было скромным, но чистым и аккуратным. Ни малейшего сходства с люксовыми номерами отелей, никаких удобств, циновки на полу, гамак под потолком, плетенная мебель в виде столика и пары кресел. Все. Остальное заменяли яркие туземные картинки на всех вертикальных поверхностях. Крыша, само собой, была выложена из связок тростника, дверной проем завешен цветастой циновкой. Одним словом — ни одна деталь не выбивалась из ансамбля.

Как, все-таки, мы быстро переключаемся… Билли улыбнулся. Еще пару дней назад мир для него имел форму Нью-Йорка, а все остальное было весьма абстрактным… Самолет — отель — город — самолет — отель — город… Просто петля мебиуса…

А сейчас призрачным стало то прошлое, мир трансформировался в волны, ветер, солнце, нависшие над прибоем пальмы… И среди всего этого великолепия Билли ощущал себя вполне странно… комфортно и практически счастливо.

Сумка обосновалась в углу. В условиях первобытного минимализма это был лучший вариант. Билл быстро переоделся, с наслаждением натянул плечами чистую сухую ткань и умылся из небольшого ковшика с прохладной водой. Сидеть в клетке не хотелось, сказка райского уголка требовала внимания…

Кали провел мистера Стоггмана к мистеру Королю. Вот такую вот погремуху ироничные туземцы прицепили Джону. Впрочем, вряд ли он возражал.

Билли на секунду замер перед входом, прокашлялся и пробарабанил тяжелым чернильным пером, — каким образом оно оказалось в кармане? — по створке проема. И только после этого зашел. Ника сидела в кресле и ела какие-то фрукты. От сердца сразу отлегло.

— А где их королевское высочество?

— Ага, я тоже простебала… Джон репертуар не меняет… Не удивлюсь, если его здесь и коронуют. Впрочем, не удивлюсь, если после этого им же и полакомятся на банкете в честь коронации… Не доверяю я как-то диким народам.

— Вряд ли… Здесь райское место… Агрессивность местных жителей не имеет почвы для развития. Я чувствую себя в большей безопасности, чем на Манхеттене…

— Ты такой же романтик, как и Джон… Вечные дети…

Билли махнул рукой и зашагал в сторону океана, размышляя над тем, насколько процентов права Ника… Нет, инфантилизма в нем уже не осталось… А романтизм… Не было его изначально, а теперь и подавно… Вот Джон, тот да, романтик… А сам Билли — нет… Всегда был циничным материалистом.

Король сидел на большом пальмовом бревне возле самой воды, скрестив на груди руки. Практически наполеон, только с легким диссонансом в дресс-коде. Билли плюхнулся рядом и тоже навел резкость на горизонт. Странное ощущение… Он не видел университетского приятеля в пару раз больше вечности. Столько произошло событий… Даже не событий, прошла целая жизнь, впору подводить какие-то предварительные итоги. А вот теперь они сидят рядом, и нет желания делиться прошлым, в котором нет ничего общего, но вместе с тем не покидает странное ощущение чего-то совместного, большого и важного, затмевающего собой какие-то будние мелочи, перевешивающего все былое вместе взятое…

— Как тебе здесь? — Джон прервал свою медитацию.

— Знаешь… Необычно все… Но мне нравится… Правда, захватывает дух и колет в боку при осознании платы за этот рай… Это как запретнейший грех… Нужно бросить все, исключительно все, чтобы им обладать…

— А что у тебя есть такого всего, что жалко было бы бросить?

— Ну, знаете, мистер, мы с вами обладаем радикально противоположными системами ценностей и я предлагаю не заводить диспута, поскольку он не может осуществляться по данному вопросу без общего базиса.

— Не кипятись… Я совсем не хотел тебя обидеть… Сам посуди, как системы ценностей могут быть противоположны, если мы с тобой дышим одним воздухом, перемещаемся в одном пространстве, и пребываем в одном времени? Мы по-разному интерпретируем события, но это всего лишь означает, что кто-то из нас чуть больше заблуждается, а кто-то чуть меньше. А может быть и оба в равной степени. Только, заметь, мы все равно ошибаемся, даже если поровну. А ты прислушайся к своему сердцу. Просто подумай, чем бы ты хотел заниматься, когда будет все, аллес, финиш, я имею в виду, в то время, когда ты достиг всего, что наметил, реализовался, отдал долги… Вот как бы ты хотел провести самые свои ценные годы? как бы ты хотел себя, любимого, побаловать? Ведь всю жизнь печешься о ком-то. Из-за кого-то тратишь нервы, ради кого-то не спишь ночами. Где среди всего этого — ты сам? Есть он? Билл, а цели твои — они для ТЕБЯ ценны? Для тебя сущего? Не спеши отвечать, я-то ответы знаю… ты о себе подумай…

— Ты не можешь себе представить людей, для которых не бывает времени, когда некуда стремиться, учиться и завоевывать, да? А, может, для кого-то счастье и есть процесс?! Ты вечно свои личные мировоззрения возводишь в ранг постулатов мира!

— Так и есть. Только ты подумай как-нибудь перед сном, да после секса, да на свежую голову… покопайся в себе — Билл-настоящий не обманет…

— Пойду искупаюсь, ну тебя, вечно дыму напустишь, где небо, где земля — непонятно… Скажи мне лучше, здесь акулы водятся? И что делать, если я ее увижу?

— Возьми с собой Кали, он присмотрит, если что.

— Этого я и боялся… водятся все-таки…

— Акулы, друг, водятся везде, они постоянно присутствуют в жизни. И в здешних водах, поверь — их наиболее безопасный вариант. Максимум, вавку на теле оставят… Она заживет…

— Я всегда пытался понять… ты внутри — все-таки оптимист или пессимист?

— А натура у меня внутри в этом плане двуличная. Я реалист. Хотя, допускаю, что это может быть просто очень оптимистичная надежда на мою уникальность. Но мне пофиг…

Билл ухмыльнулся, покачал головой, мол, каждый при своих и побрел вслед за Кали по полосе прибоя по дуге к точке, где море больше всего выдавалось на берег, образуя пик лагуны.

Наутро Билл был вероломно разбужен английским лордом с идиотической жавороночной сущностью.

Грязно выругавшись, вице-президент трансатлантической корпорации выпал из гамака, молча постоял, вращая головой в поисках точки следования, понял, что удобств не предусмотрено и снова выругался, но уже тише, с легкими нотками отчаянья в голосе.

— Что, старый багаж в рай не пускает? — Джон с улыбкой смотрел на расстроенную жертву цивилизации.

— Ха-ха-ха… Мне совсем не смешно…

— Ладно тебе… Будет бурчать… До океана сто ярдов, душ и гимнастика в одном флаконе.

— А как насчет…

— Не задавай глупых вопросов. Тебе не приходило в голову приобрести умение находить радости, исходя из положения, в котором находишься, и не отравлять свое существование поисками идеала. Идеалов не бывает…

— Но элементарные жизненные удобства, придающие комфорт, они ведь бывают!

— Бывают… Но раз ты столько внимания им уделяешь, значит, они не такие уж и элементарные… Ты раб вещей, Билли. Рекомендую с этим бороться…

Билл потер лицо ладонями. Спорить сейчас хотелось меньше всего. Почему все всегда думают, что счастье и покой — в отказе от удобств и претерпевании этаких аскетичных мучений. Дети природы, млять. Давайте все повсеместно перестанем чистить зубы и вытирать задницу. И сольемся в экстазе с флорой и фауной…

Океан был великолепен. Живительная влага заставила тело дрожать каждой клеткой от странной радости. Сознание проснулось окончательно, растормозилось и ликовало от чувства общности и с этими волнами, и качающимися кронами длинных листьев, и даже с неизменным Кали, который сидел на берегу и подбрасывал ракушку.

Вот как теперь считать самого себя последовательным в суждениях. Билл фыркнул и нырнул, изо всех сил работая ногами на погружение. Блестящая поверхность наверху танцевала бликами, внизу каустические разводы придавали динамики происходящему, подкидывая сюрреалистичности кораллам, рыбкам, медузам и всему остальному — этакая картина художника-галлюциониста.

Дарящая, как и полагается, успокоение и блаженство.

Джон сидел в своем плетеном кресле, вертел в пальцах тонкую трость, то опуская ее конец на носок теннисного туфля, то подбрасывая его этим носком, перебивая ритм вращением трости между пальцами. На столе стояли плошки со снедью, и Ника уплетала что-то за обе щеки, успевая попутно подкидывать кусочки небольшому сусликоподобному с большими глазами, который забавно подхватывал их ручонками и запихивал себе в рот.

— Хватай, пока свежее! — Джон улыбнулся собственному каламбуру.

— Ты не в том бизнесе самореализовывался. Тебе бы в рекламисты…

— Это вряд ли… не люблю продажные профессии…

— Все профессии продажны в большей или меньшей степени.

— Не скажи. Вернее да, ты прав, только продается разное. В рекламе продается мировоззрение. В розницу. Я против.

— Практически Ницше.

— Он — вряд ли…

Билл откусил кусок лепешки с фруктовой начинкой. Очень недурственная штука, однако.

— Не обольщайся, я тебе это в качестве аванса.

— Что ты… я на самом деле весьма скромно думаю о своих умственных способностях. Впрочем, может, поэтому так и думаю, раз такие способности.

— Сам понял, чего сказал? — Билл отломил еще один кусок пирога.

Джон вскинул проницательный взгляд на приятеля и расхохотался.

Завтрак окончательно развеял недовольство, настроение отбросило первую ступень и уверенно начало выходить на опорную орбиту. Билл блаженно прикрыл глаза и заулыбался.

Вода сегодня явно претендовала на гран-при в номинации "самая лазурная субстанция планеты". Белые барашки переливались пеной, волны раскачивали две небольшие узкие лодки, придавая ощущения американских горок. Билл сидел на носу пироги, выдолбленной из ствола большого дерева, время от времени опускал ладонь и наслаждался упругостью влаги, струящейся сквозь пальцы. Пусть говорят что угодно, но родом мы точно из океана. Песок, рассыпающийся по ладони не вызывает таких щенячьих чувств. Мы есть вода, остальное только опалубка. Или, если хотите, клетка-тюрьма, сдерживающая нашу жизнеопределяющую влагу в геометрических рамках. Более того, что-то подсказывает, что именно эта оболочка попутно с ролью тюрьмы нашей сущности играет еще и роль источника всего дисгармоничного, что в нас есть. Лазурь ведь не может быть негармоничной.

Два гребца ритмично погружали короткие весла, и в эти моменты казалось, что пирога пренебрегает ньютоновскими законами, трение перестает для нее существовать и посудинка рвется вперед, как нечто бестелесное и невесомое. Джон развалился, свесив обе руки с разных бортов, закинув туда же ноги и напевал любимую песню про конец, встречу в синем автобусе и о том, что себе нужно дать шанс, детка. Песнь детей цветов, несмотря на свою трагичность, довольно удачно дополняла мизансцену.

— Это конец… Мой милый друг, конец… Мне не увидеть твоих глаз, впредь… — Ника с Биллом подхватили мотив.

— Да. В отличие от Элвиса, Джимми мертв… Впрочем, в отличие от Элвиса, ему это очень идет, — Джон задрал голову вверх.

— Согласен. Как это ни печально…

— А я думаю, что Моррисон вполне мог бы творить и в наши дни… — Ника вопросительно посмотрела на попутчиков.

— Это вряд ли… Живи быстро, умри молодым… Или превратишься в ширпотреб… — Билли с грустью смотрел в даль.

— Точно. У дорза был только один шанс подарить себе вечность, и он им воспользовался, — Джон резко выпрямился, — Друзья, мы приближаемся, рекомендую смотреть во все глаза.

Прямо по курсу лежал большой атолл, довольно типичной наружности, с кронами пальм, песочком на берегу и пиком небольшой горы посередине. Однако что-то не вписывалось в стандартное представление об океаническом острове. Билли уставился на приближающуюся сушу, напряженно вглядывался в пейзаж, силясь понять, что именно так привлекло его внимание. Понимание пришло внезапно и Билл присвистнул от удивления.

Остров был цивилизован. Среди растительности проглядывали постройки, они же простирались каскадами вверх по горе. Не примитивные туземные хижины то тут, то там, а полноценный город. Такие городки можно встретить на побережье Греции или Турции, но никак не на атолле в Океании. Более того, сходство с европейскими прибрежными городками было лишь в плотности застройки, архитектура же была уникальной, ее нельзя было назвать даже смешением стилей. Несмотря на то, присутствовавшие и колонны, и арочные своды и даже куполообразные крыши — все равно, дизайн зданий был очень аутентичным.

Перпендикулярно прибрежной полосе в море выдавался причал, игравший по всей видимости роль волнореза. Берег местами был укреплен фортификационными сооружениями с развевающимися флагами на длинных флагштоках.

Джон вполголоса переговорил с гребцами и процессия двинулась вдоль береговой линии, метрах в двухстах от конца волнореза.

— Здесь живут иммигрировавшие индейцы майа?

— Я тоже так думал. Правда я считал их ацтеками. Но нет… Впрочем, кто их знает… На первый взгляд — такие же аборигены, как и вокруг по островам.

— Может быть, там какой-то источник слабой радиации и они постепенно эволюционировали?

— Билли, ты расист. — Джон расхохотался. — Это гомо-сапиенс, как мы с тобой. Про какую эволюцию ты говоришь…

— У тебя есть более разумное объяснение?…

— Есть, — Командор резко поднялся, балансируя в тонком суденышке, как на канате. — Только я тебе сейчас не скажу. Ты сейчас не поверишь…

Взору открылась гавань. Вокруг кишели лодки, лодочки, лодчонки и все, что хоть немного напоминало их по стилистике или назначению. Билл видел перед собой месиво из нескольких сотен плавучих средств. И, что самое удивительное — хаоса не было совсем. Участники сейшена выстроились в довольно упорядоченную очередь. К ней примыкали все новые соискатели и эта армада потихонечку продвигалась вглубь гавани. Первооткрывательский кортеж присоединился к ним и сразу же следом пристроилась следующая пара лодок.

На удивление, череда посетителей продвигалась довольно споро, затора не получалось вовсе, причиной была крайняя вежливость участников ралли и, по всей видимости, верно организованная логистика в пункте назначения.

Через какой-нибудь десяток минут путешественники миновали подобие ворот, образованных двумя сходящимися волнорезами и их взору представился порт. По всей береговой линии, очерчивая лагуну была возведена пристань, с двух сторон которой выдавались в море два длинных причала, образуя усеченный треугольник с теми самыми воротами в вершине. Площадь, очерченная сооружением была большой, порядка нескольких гектаров.

Джон произнес несколько отрывистых фраз в сторону гребцов и те заработали веслами, направляя суда от столпотворения в сторону внутренней части волнорезов. Еще минута и компания пристала к удобному парковочному выступу и с удовольствием принялась разминать ноги. Дамба, на которой они стояли, была довольно фундаментальным сооружением. Длиной в пару сотен метров и шириной метра три, она невольно навевала ассоциации с китайской стеной. Под ногами был настил, набранный из плотно подогнанных и аккуратно уложенных досок светлого, почти белого дерева. Посередине волнореза к берегу шла череда шестов с развевающимися флагами на концах. Прямо средневековье какое-то…

Джон уверенно зашагал в сторону берега со своей тростью, Билл вздохнул и поплелся вслед, традиционно стараясь не смотреть на плывущую рядом с ним Нику.

Картину, которую братия увидела на берегу сложно описывать спокойно. Посередине пристани, набранной тем же белым деревом, располагался желоб гигантских размеров. Это был Вавилон в мире желобов. Шириной с добрые полсотни метров, он полого уходил вверх. Но самым впечатляющим было другое.

На краю этого мега-трапа, вдоль пирса, стояли с десяток людей в ярко-оранжевых одеждах. В руках они держали длинные жерди с небольшими оранжевыми флажками на концах. Через какие-то промежутки времени, по команде невысокого пузатого мужичка в красной развевающейся тогоподобной накидке бригада дружно поднимала жерди вертикально и со стуком ставила их на палубу. В сей же момент из ближайшего ряда лодок бодро выскакивала орава приплывших радихонов, подхватывала большие веревочные тюки, из сплетений которых выступала во все стороны разнообразная снедь, и бодренько бежали с ними вверх по желобу. Все действо происходило быстро и слажено, без задержек. Опустевшие плавсредства тут же уплывали вдоль пристани, а их место занимали новые. Такому траффику товаров народного потребления могла бы позавидовать средняя транспортная компания.

— Обратите внимание, друзья, как у них налажена логистика, — Джон с гордостью смотрел на представление, — Сверху поднимают шест с красным флажком и это есть сигнал, что путь свободен. Идемте дальше…

Джон устремился вверх по лесенке, идущей по краю суперспуска, или суперподъема, поди определи, как правильно… Лесенка шла над самыми головами людей и несомые ими тюки были практически рядом. В них был целый мир. Морепродукты, разнокалиберные фрукты-овощи, изделия из ткани и еще множество остального, не поддающегося классификации. Наверху канал заканчивался площадкой с очередной цепью жерденосцев, на этот раз в синих накидках. Перед каждым воином тьмы располагалась квадратная яма. Грузчики подходили к этим ямам и скидывали туда часть груза. И тут же ближайший страж поднимал вертикально свой посох и муравей тащил свою ношу дальше.

— Вот здесь происходит оплата. Натуральный обмен. Соискатели отдают от пяти до десяти процентов принесенного. Примерно, на глаз, никто особо не заморачивается точными подсчетами. Ребята понимают, что главное скорость. Это вам не европейская жадность.

— А если скинут меньше таксы?

— Все просто до гениальности — не поднимут жердь и ты не сможешь пройти.

— Но так ведь могут требовать сколько душе угодно… Монополия, насколько я понимаю?

— Как это ни странно звучит — все дело во внутренней культуре принимающей стороны. Они всегда требуют правильно. А зачастую и меньше… Смотрят на принесшего, страждущим скидка.

— Робингуды, млять, — усмехнулся Билли.

— Или коммунисты, — подхватила Ника.

— Просто люди… — Джон сощурился от солнца, — высокоразвитое общество.

В момент, когда все жерди оказались поднятыми, старший из стражников поворачивал рычаг, укрепленный коротким концом, и в небо взмывал красный флажок.

— Умно…

— Да, ребята отжигают, согласись… Это цветочки, дальше смотрите, не зевайте.

Дальше и в самом деле начиналось самое интересное. От площадки тянулся проход, можно даже сказать траншея, метров около трех в ширину и не более десятка в длину. Траншея выходила к квадратному бассейну, метров десяти шириной с голубоватой жидкостью, по консистенции напоминающей воду.

То и дело раздавался низкий глухой удар, сопровождаемый мелкой барабанной дробью, и в этот самый момент содержимое бассейна оживало и реагировало на возмущение раскатами ряби и волн. И теряло всякое сходство с жидкостью. Это был уже газ, легкий, на взгляд, практически невесомый. Казалось, еще мгновение и он улетит в атмосферу. Но нет, тамтамы стихали, эфир покачивался в купели еще секунду, замирал и вновь принимал вид воды. И так — до следующего воздействия.

Несуны по одному подходили к ванной, погружали свои тюки, и сразу же вытаскивали их наверх за кожаные ремни, которые оставались намотанными на руку. Всплески снова превращали раствор в газообразную субстанцию, только локально. Вытащенная торба тут же уносилась по боковому ходу, ведущему вниз к морю, в сторону от места выгрузки.

— И это все? — Билли изо всех сил пытался удержать глаза в орбитах.

— Все. Согласись оч-ч-чень сложный техпроцесс! — Джон расхохотался, подпрыгивая на носочках и весело глядя на спутников.

— Мать… — Билли сглотнул, — И больше ничего не требуется? Это и вся санобработка?

— Вся. Боковой проход ведет к небольшой погрузочной пристани, где многоуважаемой братии остается оседлать свои тачанки и двинуть домой. Там логистикой тоже управляют, чтобы не было давки, там тоже довольно интересно, но мы сейчас туда не пойдем. Вам придется поверить на слово.

Билл махнул рукой, о чем говоришь, мне и увиденного, мол, выше крыши, и вновь уставился на чашу жизни. Ритм от барабанов был неритмичным, вернее ритм был очень сложным и растянутым во времени, но, скорее всего это была именно музыка, потому что ощущения какофонии не возникало. Психодел. Своим глазам не верить сложно, но… Может быть, этому богатенькому придурку пришло в голову повеселиться и он потратил миллиончик-другой на декорации…

Вице-президент снова быстро окинул взглядом картину, простиравшуюся у ног. Сотни лодок, целый остров с постройками. А самое главное газ-жидкость. Такой в природе нет.

— Ущипните меня, — пробормотал бедняга.

— Могу навернуть по спине тростью. Хочешь?… — Джон слепил на солнце веселым оскалом.

— Если это поможет избавиться от сюрреалистичного окружающего — можешь даже по голове…

— Тогда не буду. Не поможет. Билли, это реальность. Никакого обмана.

Билл взялся за голову руками и затряс ею, как эпилептик. Такого не может быть. Их корпорация тратит полмиллиарда в год в поиске способов хранения и транспортировки быстропортящихся товаров. А дикари… Как они умудрились такое придумать… Готов биться об заклад — ни один представитель всех научных учреждений цивилизованного запада не сможет выдвинуть даже примерную, даже псевдонаучную гипотезу, хоть как-нибудь объясняющую происходящее.

— Я не знаю, что это, как это и откуда это. Но это, вашу мать, должно быть у нас. Сейчас же!

— Я тоже так подумал почему-то. Идем договариваться.

Город был красивым, ровные улочки, чистые до блеска в глазах, сплетались в сетку. Невысокие изящные дома с балюстрадами и покатыми крышами, покрытыми все тем же белым деревом, создавали уютную, такую домашнюю атмосферу, что в душе просыпались прямо-таки щенячьи чувства. Дороги были без тротуаров, что говорило об отсутствии какого бы то ни было транспорта. Впрочем, никаких специальных средств, судя по всему, и не требовалось — городок казался миниатюрным. Возникало ощущение, что рукой подать буквально в любом направлении, несмотря на то, что собственно весь, довольно немаленький, остров был городом.

А даже если и можно было придумать длинный маршрут — неспешный темп жизни обитателей и свежий, наполненный чем-то цветочным, воздух нивелировали напрочь и эту проблему. А темп неспешности был возведен в ранг абсолюта. Он был и в походке местного народа, разодетого в яркие разноцветные накидки, чем-то напоминавшие римские тоги, но только на первый взгляд; и в неспешных певучих мелодиях, доносившихся просто отовсюду, не мелодиях даже, а каких-то мантроподобных гармониках, заставляющих дышать легко и с улыбкой смотреть на окружающую красоту; и, как это ни парадоксально, в легком биении ветра и смешении ароматов, переходивших один в другой, даже радикально отличающийся, плавно и совсем без осязаемой границы.

На улицах было довольно людно. Островитяне улыбались друг другу, обменивались фразами, повсюду звенели веселые нотки, и вообще, атмосфера была если не праздничной, то праздной точно.

— Обратите внимание, у них совсем нет уличной торговли. И в целом, город представляет собой одну общину с единой структурой и иерархией. Никто из местных не работает в полноценном понимании слова. Без всякого зазрения совести они эксплуатируют население окружающих атоллов. Причем делают это довольно тонко. Если вы заметили, во время освящения, или как там его назвать, даже не знаю, ну пусть будет во время обработки, каждому приехавшему позволяется нести к святилищу только одну торбу с харчами. И только одному человеку на транспортное средство. Таким образом, они исключают массовое дистрибъюторство их услуг. Можно, конечно, подогнать с дюжину лодок и проинициировать большую партию для перепродажи, но это пресекается. Человеку, уличенному в приторговывании благодатью, доступ к чуду будет закрыт на долгое время. Отлучение они подбирают индивидуально, исходя из провины. Однако, каждый желающий из населения окружающих островов может с большим энтузиазмом поработать на благо островитянской родины и в награду получит питание и на выбор — или продукты или доступ к обработке определенной партии товара для перепродажи и, соответственно, разрешение это делать. Желающих много всегда, недостатка в рабочей силе нет и жители этого чудесного атолла ведут себя, как патриции, наслаждаясь жизнью и всего лишь управляя менее удачнорожденными собратьями.

— Карл Маркс по ним плачет. Или Че Геварра.

— Кто бы говорил, Билли. Такой пролетарий, даже хочется сделать знак рот-фронт.

— Да нет, это я так, с общечеловеческой позиции. Ты же знаешь, я всегда был против эксплуатации человека человеком. Правда, в душЕ, я ведь жесткий практик, а лучшего способа организации труда, к сожалению, еще не придумали.

— Кстати, о практицизме. Здесь он возведен в ранг абсолюта, просто математическое общество. Например, никто не воспитывает детей индивидуально. Потомство тут же помещают в специальную, назовем ее так, школу, где с самого раннего, практически младенческого возраста, будущей белой кости прививают должное воспитание. Этим они убивают несколько зайцев, упрощая, например, социальную составляющую жизни пар, контролируя дух, образование и культуру подрастающего поколения и, внимание, друзья, эффективно борясь с проблемой кровосмешения. Как это ни цинично звучит — они обменивают определенный процент своих детей на аналогичное количество потомства с других островов, по заранее достигнутой договоренности. Да, имея такой, жизненно необходимый для всего региона ресурс, можно окружающих прогнуть очень сильно. Остров получает свежую кровь, а остальные острова тоже, наверное, довольны. Или уже привыкли.

— Какой кошмар! — Ника с ужасом смотрела на Джона. — Отдавать своих детей в приют, зная, что их могут запросто обменять, как щенят. Неужели на острове не находится противников этой практики? Ведь должны же просыпаться какие-то родительские эмоции, чувства!

— Я же говорю, у всех тут должное воспитание и мировоззрение. И, к тому же, никто никого ведь на острове не держит. Попасть сюда жить извне — невозможно. А покинуть остров и строить свое счастье в любом другом месте — всегда пожалуйста.

— И много таких желающих находится?

— Диссиденты есть в любом обществе, правда, здесь их очень немного, и удаляют их с острова очень оперативно.

— А кто решает, и в целом, кто вершит тут правосудие и определяет кого куда и сколько раз?

— Верхушку пирамиды, причем бессменную, представляет каста жрецов. Они отбирают лучших детей, причем прослеживают, чтобы обязательно хотя бы один из родителей имел местные корни. Этакая элита. Для жрецов существует отдельная школа, на всех этапах воспитания — жесткий контроль с многократным просеиванием и отсеиванием. На выходе получают жреца высокого качества. Который занимает один из определенных постов. Сначала махать жердями и организовывать товарооборот, потом, опять же, в зависимости от личностных качеств — либо в судебную систему, либо посвящают в хранителей процесса обработки, либо еще куда-нибудь. Такие бойцы нужны повсюду… — Джон подцепил концом трости валяющийся на дороге фрукт, подкинул его в воздух и ударом хорошего бейсболиста отправил вверх по улице, чудом не задев прохожих.

— К списку плачущих присоединяется Томас Мор…

— Подобная организация жизни высвободила для аборигенов множество свободного времени. И даже этому они нашли применение. Поощряется две ипостаси. Спорт и творчество любой масти. Мы, кстати, направляемся в центральный храм, там выставляют лучшие произведения, вам будет интересно полюбоваться. Выставка достижений островитянского хозяйства. И, я вам скажу, такая концентрация сил приносит весьма положительные плоды. Аборигены обладают очень высокой культурой. У них совсем нет вредной рефлексии. Основополагающая их философия — нахождение гармонии со всем окружающим. И получение удовольствий от жизни. В управлении занят относительно невысокий процент населения, и среди них — подавляющее количество жрецов. Остальные просто катаются в масле…

— А как быть с природной агрессией? Она ведь живет в каждом человеке. Насколько я поняла, подобные райские условия существования загоняют темную сторону сущности глубоко вовнутрь. Но ведь это бомба замедленного действия… — Ника взяла Джона под руку, Билл сглотнул подступивший к горлу комок. Все-таки не так радужно в датском королевстве, что ж это за напасть такая, ну, сколько можно себя мучить, дурак, это ведь не единственная женщина в мире. Столько лет прошло, а сердце снова заходится, как загнанный зверь…

— Я думаю, что выход темной натуре они дают. Спорт. И, кстати, войны с окружающими островами тоже имеются в их истории. Всеобщее уважение они заслужили не только своим ноу-хау. Давали чертей и не раз… — Джон старался не замечать взгляд Билла.

— А почему они тогда не расширяют свои границы?

— Это следует из их гармоничной концепции. Численность населения поддерживается на одном уровне. Их не может быть больше, чем блага, получаемого от процесса обработки. Иначе ведь нужно будет или работать, чтобы прокормить растущее население, или эксплуатировать завоеванные территории. Последнему они противятся.

— А войны они как мотивируют?

— А никак. Чистая доблесть, наподобие олимпиады. Да и происходит это не так часто. Последнее упоминание о войне относится к двадцатилетней, почти, давности.

— Слов нет… Неужели они сами до этого дошли?

— Всему свое время, Билли, не торопись…

Улочка бежала вверх, дома становились все более нарядными, перед строениями то тут, то там стали встречаться небольшие садики с невысокими цветущими деревьями. Живые изгороди из кустарников с длинными листьями прятали от глаз некоторые дома. Не такое равенство здесь все-таки, как ни крути…

— Это элитная часть городка. — Джон будто прочитал Билловы мысли, — Сюда поселяют по выслуге лет за особые заслуги. Что самое интересное — каста жрецов, имея полноценную возможность узурпировать власть для улучшения собственных благ — этого не делает. Из жреческих привилегий — разве что правосудие. Но не на личное благо. Вы представьте, какую мощную идею им закладывают в головы…

— Джонни, ты стал коммунистом.

— А здесь не коммунизм. Здешняя модель общества вообще уникальная. Хотя, в целом похожа на нечто, близкое к социализму.

Улочка расширилась и вывела к большой площади. По всему периметру она была очерчена кустарниковой изгородью и казалась полностью закрытой, попасть на это лобное место можно было только одним путем.

В глубине, у дальнего ребра площадного квадрата монументалилось внушительное строение, напоминавшее гибрид китайских пагод с древнеегипетскими пирамидами. По сути — это была ступенчатая пирамида с правильными гранями и с большими окнами вдоль каждого яруса. А китайскости придавали загнутые вверх элементы балюстрад на гранях пирамиды. От того места, куда выходила на площадь дорога, прямиком к зданию вела череда жердей с традиционными флажками, уже белого цвета.

— Странная страсть к флагоустановству… — Ника, задрав голову, рассматривала иконостас.

— Здесь любят отделять цветом значимые элементы. А почему именно флаги повсюду… Кто знает… Вообще, флаг имеет сакральное значение, не находите? Этот кусок развевающейся материи символизирует, наверное, душу… Или ее устремления… Или сам процесс бытия… Биение на ветру…

— Ты стихи писать не пробовал? — Билл с усмешкой смотрел на философа.

— Пробовал… Не получается… Для этого, Билл, талант нужен. А какие у нас с тобой таланты…

— Мне не хочется себя хвалить, но надеюсь, что все-таки есть.

— Это гордыня, дружище… А гордыня — это плохо. Затмевает разум. Чем, кстати, мешает прогрессу, за который ты так ратуешь.

Билл пожал плечами, махнул рукой в сторону флагштоковой дорожки, сделал вопросительный взгляд, дождался кивка в ответ и пошел вперед, чтобы больше не смотреть на Нику.

Вблизи здание казалось еще более внушительным. Огромный вход в виде арки усиливал монументализм, подчеркивая поистине гигантские размеры пирамиды. Сразу за входом начинался большой зал, при взгляде на который первой приходила мысль о музее.

Зал был битком набит всяким рукоделием в виде картин, скульптур, композиций и иных творческих поделок. Компания разбрелась, глазея по сторонам, как школьники в лунапарке. Джон примостился на постамент небольшой статуи и с усмешкой наблюдал за друзьями.

— Это просто удивительно! — глаза Ники были круглыми и блестели от восторга. — В это просто невозможно поверить! Картины и скульптуры великолепны, тот, кто трудился над ними, имеет большой, нет, просто огромный вкус и чувство стиля. Причем, многие из них выполнены в такой технике и стилистике, которой я ранее никогда не встречала…

— Это и логично. Замкнутый социум. Вдали от остальных значимых очагов традиционной цивилизации. Интересно иное. Интересен уровень прогресса в сфере творчества, для замкнутой системы это крайне сложно. — Билл поправил на носу солнцезащитные очки.

— Я вас вполне понимаю. Сам пережил такие же чувства. Здесь выставляют лучшие работы. И многие из них вполне претендуют на роль шедевров. Предлагаю не задерживаться. Нас ждут, сначала дела, потом эмоции.

В конце зала была лестница, ведущая на второй этаж. Она была выполнена с винтовым изгибом большого радиуса. Вдоль нее, по стенам, продолжалась музейная выставка. Ника буквально брела, спотыкаясь об ступеньки, не в силах оторвать глаз от красоты. Работы были выполнены в абсолютно разных стилях. Здесь были и абстракции, и реализм с сюрреализмом напару, были портреты, натюрморты и так далее, без конца и края. Возле одной картины Ника замерла. Она была выполнена в тонких-тонких цветных линиях, которые переплетались между собой, разлетаясь в стороны радугой цвета. С первого взгляда, это была простая хаотичная паутина. Ника перевела взгляд вверх по рисунку, линии вдруг заплясали и неожиданно приняли осмысленную форму. На картине было море, склоненные пальмы. Небо в облаках и солнечный закат. Картина была тонкой, едва уловимой, но очень изящной и такой красивой, что дух захватывало. Ника попыталась рассмотреть пейзаж получше, перевела взгляд и все это великолепие заструилось и исчезло, вновь превратившись в хитросплетение цветных линий. Надо же, мимолетно как… Секунду назад был целый мир и вот его нет.

Ника заморгала, пытаясь вернуть картинку. Линии вновь ожили, начали сплетаться и, когда ценительница искусства остановила взгляд, выдали изображение. Оно было совсем другим, не таким, как в начале. На леди смотрело лицо пожилого мужчины с тонкими, одухотворенными чертами и умным прищуром глаз. Он был в островитянской накидке и со свитком в руке. Его глаза смотрели в глаза девушки с каким-то немым вопросом. А может быть и ответом на какой-то безмолвный вопрос вопрошающей.

Мгновение, вновь бегущие линии, снова новая картинка. Причудливое животное, похожее на броненосца, копошится в большой куче сухих листьев. Ника переводила взгляд по картине, выхватывая все новые и новые рисунки, как загипнотизированная не могла оторваться, вновь и вновь с блуждающей улыбкой погружалась в виртуальный мир, с нетерпением ожидая, что же будет на этот раз. Потом спохватилась, собираясь окликнуть спутников, никого не было, она одна стояла посреди лестницы.

Как это может быть? Человек не может так рисовать. Холст не может таить в себе такое многообразие… Этому шедевру место не здесь. Он достоин гораздо большего. Ника, как лунатик, шла вверх по лестнице, пошатываясь и не в силах прийти в себя, пока не наскочила на широкую спину Билла и больно не ударилась об нее носом.

— Там, там… Вы должны это видеть… Билли, пойдем, скажешь мне — ты видишь то же самое, или я сошла с ума от жары…

— Что, натолкнулась на паутину жизни? Да, знойная работа. Как-то ты быстро из нее вынырнула, меня в свое время от нее отводили за руку, — Джон обнял бедняжку за талию, — Билл, потом посмотришь, тебе сейчас нужен незамутненный рассудок.

— Кто это нарисовал? — Ника потирала нос ладошкой и смешно моргала глазами.

— Есть тут один старикашка. Если не будем тормозить здесь — мы с ним познакомимся. Поскольку именно к нему и направляемся. Он создал этот стиль, паутину жизни, есть неплохие работы его учеников. Но до мастера им, конечно, еще далеко…

Старикашка, о котором шла речь, оказался статным высоким старцем, такого можно фотографировать и переносить изображение на какую-нибудь икону на манер православной. И даже одеяние, в виде традиционной накидки белого цвета — вполне подходило.

Дедуган сидел в небольшом плетеном кресле и задумчиво смотрел в окно. Но тут же поднялся навстречу делегации, как только они вошли. Высокий темноволосый юноша спешно подскочил к метру и подхватил его под руку. Патрон улыбнулся, качнул головой и мягко отстранился. Сделал пару шагов навстречу компании и остановился в ожидании, сложив руки на груди, склонив голову и приосанившись. Весь его внешний вид был эталоном зрелого достоинства, мудрости и доброты. Даже в воздухе стало как-то теплее.

Джон на правах предводителя выдвинулся вперед, приложив левую руку к сердцу и сделав полупоклон, как заправский вельможа. Гены берут свое. После этого он медленно пошел вперед, делая за спиной знаки, чтобы остальные тоже снимали ручник. Старик произнес несколько певучих фраз чистым голосом и слегка улыбнулся.

— Он рад нас приветствовать на острове, видеть в добром здравии и остальное стандартное бла-бла-бла… — перевел предводитель дворянства.

— Ну и от нас передай ответное бла-бла в том же духе. — Билл тоже приложил руку к месту, в котором, как он рассчитывал, было сердце. Джон усмехнулся украдкой и проскрипел в ответ длиннющую фразу, довольно складно. Ника с Биллом даже переглянулись с удивленно поднятыми бровями.

Гуру выслушал с благосклонным видом и запел в ответ.

— Престарелый мистер интересуется, с каким делом пожаловали гости. Давай, вице-президент, тебе сдавать.

Билли выступил вперед, заложил руку за спину, прокашлялся и посмотрел в глаза старика. За время своей динамичной карьеры уже в такое количество глаз пересмотрел. И в твердые, и в бегающие. В хитрые. В циничные, презрительные, возмущенные, надменные, просящие, иногда даже умоляющие. Часто — просто в злые.

Взгляд старика был не таким. Он был спокойным и добрым. С легкими искрами ироничной веселости. Такой отеческий взгляд. Биллу почудилось, что воздух смягчился, стал комфортным, солнце стало чуть более ярким, а краски начали наполняться сочным цветом. Вице-президент даже зажмурился на мгновение, правда сделал это в тот момент, когда прокашливался перед началом спича — не хватало еще, чтобы этот туземец подумал, будто он, Стоггман, дает слабину.

— Меня зовут Билл Стоггман. Я вице-президент корпорации «Доннер Вол Фудс». Это очень большое предприятие, имеющее в своих активах одну из самых больших розничных сетей в мире, собственную транспортную компанию и сеть складских мощностей, которая охватывает порядка пятидесяти стран на этой планете. Мы занимаемся производством, поставкой и продажей еды. В настоящий момент времени цивилизация нуждается в нашей корпорации точно так же, как нуждается в питьевой воде. Нас некем заменить…

Джон, который синхронно каркал по-островитянски, на этих словах усмехнулся и покачал головой. Но исправно перевел.

— Так вот, — продолжал Билл, — наша компания, и, в частности я, как один из определяющих компанию людей… — Джон ухмыльнулся еще раз, правда, теперь в сторону, чтобы спутники не заметили иронии, — восхищены вашими достижениями. Много лет мы тратим огромное количество финансовых и человеческих ресурсов для улучшения нашей логистической сети… Джон, а он понимает? Откуда им знать про логистические сети?

Джон кивнул, не останавливаясь, и положил ладонь горизонтально в воздухе, мол, продолжай, я всё переведу и все всё поймут.

— И одно из главных направлений — поиск средств и способов транспортировки и хранения быстропортящихся продуктов. То, что я увидел у вас на острове — это просто уму не постижимо! Вы сделали возможным невозможное! Благодаря вашей методике обработки продуктов мы сможем значительно снизить затраты, а соответственно огромное количество товаров станут более доступными.

Эту фразу Джон переводил с каменным лицом и закрытыми глазами. Пусть чешет. Я ведь за него, а не за медведя. Но какой циничный сукин сын этот Стоггман.

— Более того, — увлекаясь и заводясь, Билли распалялся и в его глазах заплясали азартные огоньки, — в глобальных рамках, на уровне нашей цивилизации, использование вашего способа обработки высвободит колоссальное количество ресурса, который можно будет использовать для развития в других направлениях. И, я вам скажу, величина выгоды, которую получит человечество, будет таковой, что все мы, как минимум войдем в историю. Ваш остров, его мораль, уклад жизни станут знаменитыми. У вас появятся последователи. Вы сможете значительно расширить ваши границы.

Старик молча слушал, чуть прикрыв глаза и склонив голову набок. В моменты, когда Билли делал паузы, он чуть оживал и кивал, чтобы продолжали, дескать, я слушаю, слушаю, все понимаю, не останавливайся.

— Ваша маленькая цивилизация, о которой мир ничего не хочет знать, сможет громко заявить о себе. Вы можете сделать мир счастливее! Для этого мы предлагаем вам продать нам методику обработки. Мы готовы предоставить вам лучших специалистов для обучения, уж за этим дело не станет. Называйте цену, мы за ней не постоим, мы честные партнеры!

В воздухе воцарилась пауза. Старый мистер задумчиво медленно-медленно качал головой из стороны в сторону, а честнАя компания, как первоклассники смотрели на него, с вопрошающим выражением на лицах. Неожиданно дедуган запел в ответ.

— Продать? — Джон переводил вполголоса совершенно бесстрастно, он совсем не забивал собой голос дедушки, не передавал интонаций и в целом выходила не то песня, начитанная репом под аккомпанемент певучей музыкальной темы, не то закадровый перевод.

— Продать? — повторил дед, — вы предлагаете продать истину, оставленную нам предками? Вы хотите, чтобы мы оценили нашу историю и культуру в каких-то единицах и обменяли ее? На что? Что вы дадите нам взамен? Мы долго и счастливо живем в нашем раю. Мы не знаем бед, мы благодарны судьбе за такую участь. Как это все можно оценить?

— Наверное, я неверно выразился. Ваша история и ваша жизнь будет всегда в ваших руках. Сколько вас здесь? Десять тысяч? Вы поддерживаете постоянной численность населения, вы зажаты рамками. Биологическими. Социальными. Мы предложим вам свободное расширение колонии. Вы, все вы, сразу попадете в разряд самых богатых наций мира. Вам станут доступны множество благ, о большей части которых вы даже не слышали. У вас высокоразвитое общество, насколько я успел заметить. Но во многих областях, особенно технических, вы сможете прогрессировать очень сильно. И очень быстро. Я оценил ваши культурные и творческие достижения. Благодаря нашему сотрудничеству множество стран и огромное количество людей смогут оценить это так же, как я… — Билли крыл по площадям, чувствуя, что инициатива почему-то ускользает. Ну, ничего, должны же быть верные слова, тем паче, что все правильно говорю. Найдем дорожку. — Вы ведь убеждены в верности вашей жизненной философии? Разве не есть высшее достижение философа — всеобщее приятие его мыслей. А дело, которое мы сделаем вместе — будет весомейшим аргументом в вашу пользу. Если вам претит оценивать ваш ресурс — сделаем проще. Мы организуем компанию на паритетных правах и будем, как партнеры получать прибыль. Мы с вами потратим достаточное количество времени, чтобы найти паритет, и чтобы все остались довольны долевым участием. Важно принципиальное согласие сотрудничать. Мы протягиваем вам руку, чтобы быстро вытащить на олимп. И это только потому, что вы этого достойны. Ну, и себя, конечно, не обидим… — Билли рассмеялся и подмигнул старому жрецу, придав своей физиономии максимально возможный дружелюбный вид.

Старый вождь молча смотрел на Билла. Взгляд был очень твердым. Но по-прежнему незлым. Он практически не изменился. Только стал чуть печальнее. Порыв ветерка сквозь распахнутое окно расшевелил длинные седые волосы. Подручный деда подошел ближе, остановился в шаге за спиной старика, чуть правее и с любопытством разглядывал белых людей. Старый аксакал медленно водил взглядом по лицу вице-президента, становилось слегка не по себе. Пауза затягивалась. Не сдаемся. Ждем и молчим, должна же быть хоть какая-то реакция на мои слова. Если, конечно, абонент не выжил из ума.

— Я понял, что вы хотите мне донести. — Старик перевел взгляд на Джона, потом на Нику, кивнул, обращаясь ко всем троим. — Приглашаю вас остаться на нашем острове и провести здесь чудесный вечер. Мы рады гостям, а вы — особо дорогие гости. Кроме этого господина, — старик положил руку на плечо Джона, — никто из вас не интересовался нами, мы попросту никого не видели. И теперь очень рады вашему вниманию. Завтра, когда солнце будет высоко и перестанет подниматься выше, мы снова встретимся. И я скажу наш ответ. Пусть в вашем сердце будет мир. — Жрец приложил левую ладонь к сердцу и коротким кивком показал, что аудиенция окончена.

Когда троица оказалась за дверью зала, Билл шумно выдохнул воздух через ноздри и вытер пот со лба. Даже не успел заметить, когда он выступил. Сколько все длилось? Несколько минут, не дольше… И это были самые тяжелые переговоры в жизни. И, пожалуй, одни из самых коротких.

Лишь однажды, несколько лет назад, когда наводили мосты для размещения тридцати гипермаркетов в Японии, было нечто подобное. Узкоглазые молча выслушали десятиминутное выступление тогда еще директора по развитию, потом помолчали минут десять, затем старый японец, сидевший чуть поодаль кивнул и молча удалился, а двое его сподручных тут же приступили к обсуждению деталей контракта.

— Вполне в стиле, — Джон вращал трость между пальцами, — я же не думаю, будто ты ожидал, что старик с воплем «о, благодетели!» кинется заключать нас в свои объятья.

— Но конструктивизма могло бы быть и побольше. Он меня точно понял? Джон, будет обидно, если из-за неточного перевода…

— Иди нафиг.

— Ну, не обижайся, в таком деле каждая мелочь важна. Стоит упустить хоть…

— Иди нафиг два.

— Ладно… но я ведь все правильно говорил — это важно. Я допускаю, что колумбовский вариант с зеркальцами и бусиками здесь не пройдет. Но, согласитесь, нам есть чем удивить пусть и культурное, но все-таки первобытное общество. Я исключительно про техническое развитие, не стреляйте в меня.

— Билл, пойдем, посмотришь картину, — включилась Ника, кто о чем, а голый о бане…

— Пойдем, конечно. Но каково, а… я никогда себя так не чувствовал… как безусый юнец… Даже когда таким был.

И продуктовый магнат, ворча, поплелся вслед за спутницей. Джон задумчиво смотрел им вслед еще какое-то время, потом подошел к окну, поставил трость к стене, оперся руками на резной оконный проем и закрыл глаза. Прошлое опустилось на плечи, придавив своей невесомой тяжестью… Вот они с Биллом сидят в пабе, пропускают пинту за пинтой и бесконечно спорят. Вот старенький профессор права вызывает Джона и перед аудиторией разносит его реферат, а Билли горячо вступается… Хорошо помнилось то лето, которое они с Биллом и его подругой Никой провели на Ибице… Музыка, молодость, драйв, море… какое было море, сказочное… А вот и вечеринка, на которой Джон с Никой долго болтают о какой-то ерунде, потом, вдруг, потеряв голову, сбегают… Джон так четко вспомнил подробности той ночи, что сердце заколотилось, как живое, как тогда… луна бесстыдно смотрела в окно и великаны-деревья осуждающе качали головами — не смей, как ты потом будешь смотреть ему в глаза… Помнил он и то сладкое адреналиновое счастье, с которым он все-таки посмел… Взгляд в глаза другу он тоже помнил. Билли молча вел машину, Джон сидел рядом, Ника примолкла на заднем сидении… Эта тягучая тишина, об которую со звоном можно сломать ногти… Вдруг по щеке Билла покатилась слеза… потом сильный удар, боль в затылке… Когда Джон очнулся, уже подоспела скорая, полиция… искореженный фиат, обнявший бетонную тумбу всей своей грудью до самого багажника и взволнованное лицо Ники с ссадинами и рассеченной бровью… Билла увезли раньше, и больше они не общались…

За окном была площадь, флаги трепетали на ветру, плясали синхронный танец в такт экзотическим деревьям ниже по склону острова, им поддакивали волны океана, который поглотил все вокруг до самого горизонта. Рой суденышек, рвущихся за чудом, подпрыгивал, как мелкая перкуссия.

Мир движется, он постоянно находится в движении. Иногда кажется, что оно хаотичное, бессмысленное, ни к чему не стремящееся. Но иногда, в редкие моменты просветления, будто пелена падает с глаз и на мгновение, такое мимолетное, что многие даже не замечают, приоткрывается часть занавеса и начинаешь ощущать, как все вокруг, и самого тебя, влечет общим движением, по какому-то немыслимо сложному закону. Безапелляционно и безудержно.

Джон зажмурился на секунду, судорожно глотнул несколько раз воздух, подхватил свою игрушку и пружинящим шагом отправился искать остальных.

Нашатавшись по острову до максимальной степени отказа всех конечностей, команда расположилась на уютной террасе большого дома почти на самой белой набережной, в стороне от шума и гама порта, вдали от центрального проходняка, свойственного любому городу, хоть и медленного здесь, но все равно лишающего ландшафт безмятежности и первозданности. Более уютной резиденции не сыщешь. Ужин был разнообразен, несложен в своих компонентах, обилен и вкусен. Джон ловко извлек откуда-то из недр жилетки бутылку бордо и вечер стал не только томным, но и полноценно украшенным. Билл растекся по креслу, вытянув и уложив на другое кресло ноги, пыхал сигарой и улыбался.

— Закинь руки за голову, — Джон тянул вино маленькими глотками, откинувшись, запрокидывая время от времени голову и поглядывая на товарища.

— Так? — Билли растекся еще больше и картинно заложил обе ладони под затылок, разведя локти широко в стороны.

— Ага. Обратите внимание господа и дамы, так выглядит «человек крайне удовлетворенный». Тупиковая ветвь эволюции.

— Сейчас бы еще «Таймс» и я бы замурлыкал.

— «Таймса» нет, можешь зашипеть.

— А и хрен с ним, все равно хорошо.

— Кстати, мы общались сегодня практически с вершиной местной социальной пирамиды. Молодой человек, присутствовавший на лобном месте, между прочим, совсем не прислуга, как вы могли бы подумать по своему невежеству, а второй человек в государстве и, по совместительству, лучший ученик старого мистера. Нам еще предстоит его общество, он непременно явится нас навестить. Живой такой парнишка, смышленый.

— Позондируем у него почву насчет настроений другой стороны.

— Его молодость совсем не означает наивность. Абы кого здесь в космонавты не берут, поверьте на слово.

— Так ведь и мы не йель заканчивали.

— Это точно, — Джон рассмеялся и глотнул вина. Старина по-прежнему нравился ему своими шутками.

И, правда, не прошло получаса безделья, как на террасе появился давешний юноша в сопровождении аборигена постарше. Юноша спокойно, без пафоса, надменности и самолюбования отдал несколько распоряжений, его абонент мгновенно испарился и молодой полководец присоединился к участникам тусовки, запросто плюхнувшись в кресло рядом. Он пропел несколько фраз и вопросительно посмотрел на Джона, ожидая перевода.

— Ну, вы поняли, да? Как мы устроились, нравится типа ли, и тому подобное…

— Ага. — Билл лениво кивнул. — И ты ему все такое прочее — что естесСно.

Джон быстренько состряпал какую-то фразу, снабдил ее улыбкой, легким поклоном и приложенной к сердцу рукой. Парнишка радостно улыбнулся и закивал головой.

— Приступим, — Билли неторопливо повернулся и сбил пепел в переделанный под пепельницу кокос.

Рекогносцировка показала, что в генштабе мнения разделились. Идет спор о необходимости или невозможности сотрудничества с иноземцами. Но, поскольку, мнение паренька совпадает с мнением учителя, а доводы учителя более умны и весомы — хитрый заместитель нашел возможным сбежать из окружения государственных мужей и провести вечер в компании таких интересных чужеземцев. На вопрос — какое же мнение разделяют эти два уважаемых господина, паренек улыбнулся и ответил нечто вроде «все равно узнаете, зачем спешить». На что Билли с Джоном переглянулись, удивившись такой двусмысленности ответа.

Но наиболее интересной, вынесенной за вечер информацией, была история возникновения чуда обработки. Первооткрыватели слушали во все уши, боясь пропустить хоть слово. Молодой оратор, польщенный таким вниманием, тараторил без удержу, увлекаясь и совсем по-ребячески жестикулируя. Несколько поколений назад на остров пришел человек, он появился неизвестно откуда, просто возник. Прожил он с гостеприимными островитянами немного времени, грустил о чем-то, общался с местной братией и что-то писал вечерами на берегу океана. Потом, однажды, белый человек пришел к старейшине деревеньки, с которым завел приятельство, выражавшееся в бесконечных беседах и спорах, и долго-долго что-то ему рассказывал, рисовал и убеждал в чем-то. Наутро он исчез. Точно так же, как и появился. Старейшина просидел весь день, взявшись руками за голову, потом вышел к народу и сообщил, что человек из неизвестной земли больше не вернется, он очень благодарен за гостеприимство и, в качестве выражения благодарности, дарит островитянам чудо. И тот, тогдашний старейшина, показал пораженному племени обработку. И первым стал нести образ мышления и философии, которая за эти поколения и эволюционировала в образ жизни и уклад общества, наблюдаемый сейчас на этом везучем атолле. Островитяне очень уважают этого чужестранца и из поколения в поколение передают ему благодарность.

Неожиданно. Такой поворот истории был непредсказуем, но хорош хотя бы тем, что, возможно, этот атолл не единственный источник загадочной технологии, и договориться будет проще, по-крайней мере есть альтернатива. Впрочем, обратная сторона медали тоже была вполне очевидна, и посему стоило торопиться.

На вопрос, осталось ли что-то еще после этого чародея — был получен ответ, что остались записи, которыми, собственно, и был занят Конста, так прозвали чужестранца островитяне, почти все свободное время. Билли неимоверным усилием воли сдержал возглас радости и попросил юношу показать им этот артефакт. На удивление, ответ оказался утвердительным, мол, записи сделаны на каком-то непонятном языке, да еще и крайне неразборчивым почерком и без проблем, можете смотреть, все равно вряд ли разгадаете. И это не язык нынешних чужеземцев, он видел книгу у мистера Короля, там совсем другие письмена.

Билли возликовал неожиданно проявившейся наивности паренька и стал умолять его показать записи прямо сейчас. Стоит ли удивляться, что лекция про «неспешность» была снова повторена, а юноша задорно блестел глазами, демонстрируя самую приятную улыбку из имеющихся в арсенале. Пришлось остаток вечера развлекать лентяя рассказами о своей далекой родине.

Время Ч пришло в обед. В большом зале стоял овальный стол, вокруг которого расселась целая плеяда разновозрастных островитян в белоснежных накидках, по другую сторону были подготовлены места для путешественников. Официальности придавали несколько крепких ребят в черных тогах, фрукты на столе и абсолютная тишина на улице, окна были распахнуты и только ветер спасал от ощущения безмолвия.

Компания расселась, Билл с чиновничьим видом посередине, Ника справа от него, почти с самого торца стола, а Джон — традиционно развалясь в кресле, чуть слева и чуть сзади.

Когда необходимая пауза была выдержана, инициативу на себя взяла принимающая сторона в лице главного командора.

— Я пропущу начало, ненавижу, как попугай, повторять одно и то же, — начал переводить Джон, Билли кивнул и приложил левую руку к сердцу на островитянский манер и выполнил полупоклон.

— Вчера наша община столкнулась с вопросом, который впервые за нашу историю вызвал сильные дискуссии и разногласия, — Джон переводил монотонно, как всегда, — Но мы понимаем, что сейчас ключевое время для нас. Мы впервые столкнулись с вашей цивилизацией, и этот факт не может не повлиять на наше общество в дальнейшем, хотим мы этого или нет. Наши устои долгое время делали нас счастливыми на нашей земле, мы отдаем себе отчет в том, что обладаем значительно более высоким уровнем развития, чем окружающие нас племена, но во многом значительно уступаем вам, чужеземцы. Но в этом нет нашей вины. Наш народ ничем не хуже вашего, мы столь же умны, любознательны и целеустремленны. Не наша вина в том, что наша цивилизация зародилась здесь, вдали от остальных очагов прогресса в этом мире. Мы развивались очень замкнуто и были лишены возможности обмениваться опытом с остальным участниками гонки. Вы смотрите на нас свысока сейчас, и, по большому счету, это объективно. Справедливо ли? По нашим меркам нет, по вашим — скорее всего да… Однако, мы не будем вдаваться в полемику относительно моральной составляющей взаимоотношений между народами. Для нас самым разумным будет — получить максимальные выгоды для себя. Так сложилось, что при всей вопиющей разнице в наших мирах, мы имеем нечто, чего не имеете вы, но иметь для вас очень важно. И это есть наш единственный шанс занять достойное место в общей системе этого мира. Вы полностью правы, мы достойны, если не олимпа, то, хотя бы уважения и партнерского отношения. И мы обязательно реализуем этот шанс. Принципиальный ответ, которого вы так добивались — да. Вместе с тем, наши мерила ценностей кардинально отличаются от ваших. Мы, имея ценный инструмент, не можем в настоящее время полноценно им воспользоваться, хотя бы потому, что абсолютно не представляем ни выгоды, которые вы нам сулите, ни количество этих выгод. Мы не можем оценить адекватность вашей цены за наши знания. Мы не боимся быть обманутыми, но ощущаем огромную ответственность перед нашими будущими поколениями, поскольку второго шанса уже не будет. Отдав сейчас нашу обработку, мы, возможно, и получим прогресс ситуативно, но весьма велик шанс, что необходимость наших знаний гораздо выше для вас, чем мы даже можем себе это представить. Поэтому, сейчас вы не сможете получить нашу технологию. Мы абсолютно застрахованы от силового захвата наших знаний. Носителями тайны является узкий круг посвященных, но ни один из них не сможет повторить чуда сам. Без этих людей ничего работать не будет, а по отдельности они для вас никакой ценности не представляют, поскольку знают только свою, узкую часть процесса. Только верховный жрец знает все и передает знание своему ученику, тот своему и так далее.

Билли барабанил пальцами по столу, Ника все время переводила взгляд с Джона на вице-президента и обратно, вид у нее был растерянный. Мистер король выглядел спокойнее всех. Его глаза были полуприкрыты, лицо не выражало никаких эмоций, никакого выражения, казалось, что он вообще в процессе не участвует.

— Что же тогда вы предлагаете своим принципиальным согласием? — Билли не выдержал и первым нарушил паузу, мысленно послав себя за это в жопу.

— Ответ очевиден и для нас, и, полагаю, для вас. Мы должны если не уравнять наши системы ценностей, то хотя бы узнать вашу. Попросту понять ее. Для этого нужно устранить пробел в знаниях, который мы имеем. И путь мы видим тоже только один. Поскольку, для полноценного представления о мире вне нашего острова, необходимо быть полноценным представителем этого мира, придется кому-то из нас стать таковыми. Мы соберем группу молодых людей, разного возраста, от самого мала, до возраста, когда у них начинают расти усы, а вы дадите им полноценное образование в разных направлениях, точно такое же, как вы даете своим детям. Они проживут у вас столько времени, сколько для этого потребуется и полноценно проникнут в идею вашей цивилизации, познают ее блага, они и будут нашими проводниками. Потом, они принесут эти знания нам, а мы при их участии будем решать вопрос цены. Только так. Вы можете не тратить попусту слова, решение окончательное и больше поднятый вами вопрос мы рассматривать не будем, какие бы аргументы вы не привели. Это сказал я.

Старый жрец поклонился, потрогал сердце в знак прощания, улыбнулся, перевел взгляд на людей в черном, коротко им кивнул и медленно пошел к противоположному от путешественников выходу из зала. Каждый из коллегии проделал то же самое, неспешно, один за одним. Зал опустел. Ветер из окна продолжал свою песенку, трепал волосы на голове Ники, глаза Джона блестели сквозь щелочки век, он катал языком по щеке изнутри и ритмично поднимал и опускал брови. Вид Билла относился к категории «человек оторопевший», говорить он сейчас не мог, старый жрец напрасно этого опасался.

Наконец, Джон ожил, хлопнул ладонью по ручке кресла и поднялся.

— Я ими горжусь. Они меня не разочаровали.

И молча пошел прочь, вращая трость между пальцами, как заправский фокусник. Билли долго смотрел ему вслед, не то с возмущенным, не с расстроенным выражением на физиономии, потом грязно, как только мог, выругался, поднялся, оттолкнул ногой кресло, так сильно, что оно едва не опрокинулось, забалансировав на самой грани, поддел ладонью вазу, стоявшую на столе, направил ее в окно и поплелся вслед за Королем.

Через неделю Билли сидел на своей сумке почти у самой линии прибоя и смотрел на горизонт.

— Прощаешься с раем? — Джон возник неожиданно, как чертик из шкатулки. Костюм колонизатора, трость и неизменный Кали чуть позади.

— Нет. Все равно вернусь ведь, к чему лишние сантименты. Грустно отчего-то…

— Конечно. Сказка заканчивается, начинаются суровые будни.

— Для меня в моих буднях ничего сурового нет. Хорошего в них гораздо больше. Не в том дело… у меня ощущение, будто начинается какой-то этап. Или заканчивается. Я еще не понял толком.

— Лучше думать, что начинается, чем заканчивается.

— Это смотря, какой этап.

— Точно. Ладно, не суть. Сегодня прибыл отряд скаутов. Грузятся на мою яхту.

— И как они тебе?

— Хорошие. Отобрали самых лучших.

— Я вот думаю… они наша последняя надежда… Дети — пластилин, и чем младше, тем бесформенней. Вылепим из них американцев.

— Попробуй. Только сомневаюсь я… Да и надзирателя к ним выделили самого лучшего. Дед отпустил своего пасынка. Ты не смотри на него свысока, стержень у юнца что надо. Не перешибешь. Он своих детишек сбережет островитянами. Впрочем, это мнение мое… Да, кстати, он передал тебе обещанный артефакт их древнего гуру. Вождь разрешил. Оказывается, этот загадочный Конста отнюдь не забывал эти записи. Он их выбросил. Сказал, что ничего ценного в них нет. А туземцы сберегли.

Джон достал из внутреннего кармана толстую тетрадь, сложенную пополам и настолько старую, что было удивительно, как она не расползается в пальцах.

— Ну-ка, дай гляну, — Билли не оборачиваясь протянул руку и удивился тяжести пожелтевших страниц.

С ветхой затертой обложки смотрело лицо. Берет со звездочкой, кудри, разметавшиеся на ветру и взгляд вдаль, свойственный только этому, ставшему классическим, символу бунтарства.

— Че Геварра… — прошептал Билли, заворожено глядя на портрет, — но, какого черта…

Он быстро открыл тетрадь, вглядываясь в страницы, спешно перелистывая их одну за одной, силясь прочитать написанное.

— За такой почерк нужно снова вводить в школах розги. Что это за язык, ты понял?

Джон пожал плечами, хлопнул по плечу товарища, присвистнул в сторону Кали и зашагал в сторону деревеньки, бросив на ходу:

— Увидимся в Нью-Йорке, старина.

Потом остановился и, не оборачиваясь, добавил:

— Не держи зла…