Мой обаятельный мерзавец (СИ)

Глава 20

Камера в подвале столичной тюрьмы, в которую меня привели, была небольшой и угнетающей. В общем, такой, какой ей и положено быть.

Я ожидала, что за мной придут в этот же день.

Сейчас сэйр Варнадо разберется с навалившимися на него обязанностями правителя и явится, чтобы покарать всех неугодных.

Но он не пришел. Никто не пришел.

Потом я думала, что пробуду здесь недолго. От силы неделю.

Смертный приговор подпишут быстро. И быстро приведут его в исполнение.

Сопротивленцев было много. Очень много. А мест в тюрьме было ограниченное количество.

И какое же расточительство со стороны властей выделить мне отдельную камеру…

Сначала я радовалась отсутствию соседей. Я не хотела говорить. Я не хотела думать. Я лишь хотела, чтобы все закончилось как можно скорее.

А потом я начала медленно сходить с ума. От тишины, от изоляции, от отсутствия новостей, от неведения.

Не было предъявления обвинений. Не было допросов. Не было пыток. Не было ни-че-го.

Меня просто закрыли в одной из дальних, темных и сырых камер подвала и… словно забыли про мое существование.

Конвоиры, приносящие еду дважды в сутки, все до единого были молчаливы, угрюмы и игнорировали все мои вопросы.

И тогда я поняла, сэйр Варнадо еще более коварен и жесток, чем я когда-либо могла предположить.

Он выбрал для меня наказание куда худшее, чем смертная казнь.

А через два долгих месяца, слившихся в один бесконечно длинный и непрекращающийся кошмар, за мной пришли…

Выходить за пределы камеры было непривычно. И немного страшно.

Но я готова была ко всему, что меня ждет снаружи.

Длинные коридоры сменяли друг друга. А на лицах конвоиров в черной форме стражей правопорядка нельзя было прочесть не единой эмоции.

Куда меня ведут? Зачем? Все эти вопросы оставались без ответа.

Мы остановились перед неприметной дверью. Один из стражей шагнул ко мне. И за спиной раздался тихий лязг расстегнувшихся наручников. И я смогла выпрямить руки.

А следом второй стражник открыл дверь.

Меня подтолкнули в спину. И я сделала шаг вперед. Но тут же замерла на пороге.

Наткнувшись на внимательный взгляд карих глаз.

Явился лично сообщить мне о приговоре?

Как мило с его стороны.

Еще один невежливый тычок в спину. И мои конвоиры вынуждают меня войти в комнату для допросов и опуститься за стол.

Прямо напротив моего личного палача.

А затем выходят, закрывая за собой дверь.

Честно говоря, я предпочла бы остаться в камере. Лишь бы больше никогда не встречаться с ним. Не видеть его лица. Не слышать его голоса.

И потому мой взгляд упирается в столешницу передо мной. И я не планирую поднимать голову.

— Выглядишь неважно.

Спокойный, лишенный чувств и эмоций голос.

Криво усмехаюсь, чувствуя горечь во рту.

Интересно, а что он ожидал увидеть, зная, в каких условиях я провела последние два месяца?

Думал, что я буду излучать счастье, красоту и благополучие? Или что кинусь в ноги и буду молить о пощаде?

Не буду. Потому что мне уже плевать. Я два месяца провела в ожидании смерти. И жду теперь только ее. Но уже не с отчаянием, не с горечью, а с облегчением…

Он убил всех членов правящей десятки. Что ему стоит убить меня?

Я не произношу ни слова. Не поднимаю головы. Мне нечего ему сказать. И видеть его я тоже не хочу.

— Ирис…

Мужской голос дрогнул.

— Ирис, взгляни на меня.

Не просьба, мольба.

Но я не откликаюсь.

Мне хватило его фальши и лжи. И больше я не поверю ничему.

— Как ты?

Вопрос звучит устало и отчаянно.

Я не хочу его слышать. Не хочу, не хочу, не хочу.

И чтобы поскорее закончить эту встречу, интересуюсь, сверля взглядом столешницу:

— Что меня ждет? Смертная казнь?

— Нет… — тихо выдыхает он, отчаянно тряся головой, — Конечно же, нет…

— Пожизненная ссылка?

— Ирис, прошу, посмотри на меня.

И я поднимаю голову, уставившись на него пустым, равнодушным взглядом.

Немой ответ на все невысказанные вопросы.

Пусть видит, что мне все равно. Пусть видит, что я не страдаю, не плачу.

Мне просто уже плевать. Даже на то, что ждет меня дальше, тоже плевать.

Интересует лишь, что стало с Сопротивлением. Сколькие из нас уже мертвы? А скольких только ждет эта страшная участь?

Он смотрит жадно. Вглядывается в мое лицо, надеясь найти там хоть что-то. Но ничего там уже нет…

И я снова опускаю голову, не в силах его больше видеть.

— Ирис, прости меня. Но так было нужно…

Тихий смешок. Это нервное, не иначе.

Краем глаза замечаю, как он тянется к нагрудному карману. Что-то оттуда достает. А затем наклоняется вперед и накрывает своими ладонями мои пальцы, сцепленные в замок.

Отводит мою левую руку в сторону. Вставляет маленький ключ в отверстие, и ограничительный браслет с тихим щелчком открывается, а затем падает на стол.

Правая рука проходит через ту же процедуру. А затем сильные пальцы обхватывают мои запястья и разминают их. Мягко, нежно.

Дергаюсь в сторону. Но он удерживает. И начинает говорить.

— Я пойму, если ты меня никогда не простишь и не пожелаешь больше видеть. Но сначала я должен тебе все объяснить.

Молчу. Пусть говорит, раз уж мне сейчас никуда от него не деться.

— Я никогда тебя не обманывал…

Снова он за свое. Раз нашел в себе смелость встретиться со мной, решился бы уже и на откровенность. Пусть и горькую. Зато высказал бы все честно.

— Для того, чтобы изменить систему, убрать правящую десятку было недостаточно.

Неужели сейчас начнет рассказывать мне о том, что нужно просто принять суровую реальность и смириться с положением вещей?

Спасибо, уже наслушалась.

Снова пытаюсь вырваться. Но он держит мои запястья крепко.

— Помимо них, есть еще много тех, кто поддерживает эту систему. Высшие чины, влиятельные аристократы. И для того, чтобы справиться с ними всеми, нужно время.

Как мило. Он, правда, думает, что я куплюсь на его сладкие речи во второй раз?

— Нужно было время…

Тяжелый вздох.

— Ирис, убийство правящей десятки не было победой Сопротивления. Это было только началом борьбы. Долгой и кровопролитной. Мы потеряли многих, Ирис. Те, кого власть долгие годы кормила, кого поощряла и на чьи преступления закрывала глаза, не отступили молча в сторону. Они попытались удержать режим.

Они? По-моему, он говорит как раз о себе…

— Они попытались избавиться и от меня. За эти два месяца на меня было совершено более двадцати покушений. И потому мне было нужно тебя спрятать…

Дальше я не слушала.

Резко вскинула голову, жадно всматриваясь в его лицо. Цепко изучая глазами каждую деталь.

Осунулся. Похудел. Бледная кожа, щеки впали, под глазами синяки, а на обычно гладковыбритом лице недельная щетина.

Этого я сразу не заметила. Да и когда, если старалась не смотреть на него?

Сердце болезненно сжалось.

Как бы я ни хотела этого признавать, но я все еще любила его. Любила после всего, что он сделал. Любила и была уверена, что у него-то точно все хорошо.

Я готова была умереть. Но я до сих пор не готова видеть его смерть.

И, наверное, никогда не буду готова…

— Если бы они поняли, что ты моя уязвимость, они бы тебе навредили. Они бы угрожали, шантажировали. И я бы отступил. Поэтому, — судорожный вздох, — Поэтому я спрятал тебя там, где никто не станет искать. Там, где ты точно останешься в безопасности. Хоть и будешь меня потом ненавидеть…

По щекам потекло что-то мокрое.

Я сама не заметила, как начала плакать.

Да я в последний раз плакала лет десять назад, если не считать той ночи перед всем произошедшим. Но тогда это были слезы счастья. А теперь вот…

Вырвала свои запястья из захвата чужих пальцев и закрыла ладонями лицо. Не хочу, чтобы он видел, как я плачу. Не хочу, чтобы понимал, что мне все еще не все равно, как бы я не стремилась показать обратное.

Стул напротив отъехал назад, проскрежетав по каменному полу.

Сэйр Варнадо поднялся с места. Обошел стол.

Господи, как же я надеялась, что он сейчас выйдет за дверь и даст мне возможность прийти в себя, справиться с собственными чувствами…

Но от этого мерзавца подобной милости ожидать не стоило.

Поэтому я даже не удивилась, когда он отодвинул мой стул, разворачивая меня к себе лицом, а после опустился передо мной на колени.

Мои ладони мягко, но уверенно обхватили и отвели от лица, заставляя взглянуть на сидящего передо мной мужчину.

— Тише, все уже позади…

Нежный шепот, от которого плакать захотелось лишь сильнее.

Его руки обхватывают мое лицо, заставляя меня поддаться вперед. И в нос ударяет знакомый аромат полыни и древесной коры. Боги, как же мне его не хватало…

Сухие губы прикасаются к мокрым щекам. И я не сопротивляюсь. Не могу и не хочу. Не теперь, когда он так близко. И смотрит так искренне и виновато.

— Я скучал, — шепчет мне прямо в губы мое личное великолепие.

А после целует. Осторожно, невесомо, боясь, что я оттолкну.

И, наверное, стоило бы. Но во всем, что касается сэйра Варнадо, я с самого начала совершала ошибку за ошибкой, не прислушиваясь к здравому смыслу.

Мои губы размыкаются, отвечая на поцелуй. Я скучала по нему и по его губам. Мои ладони опускаются на широкие плечи, гладят, притягивают к себе. И по этим плечам я тоже скучала.

Всего несколько мгновений, и он отстраняется. Удерживает мое лицо в своих ладонях и заглядывает мне в глаза.

— Ирис, я люблю тебя… — шепчет на выдохе.

Молчу.

Я пока не готова расщедриться на ответное признание. Не в допросной.

И он не требует немедленного ответа.

— Ирис, выходи за меня…

Сердце трепетно сжимается. И от его взгляда, и от того тона, которым было произнесено предложение. И даже от того факта, что сам сэйр Тобиас Варнадо сидит на коленях у моих ног и о чем-то меня просит.

И пусть женское сердечко готово было капитулировать немедленно, помахать белым флагом, фатой и, бог знает чем еще, а потом сдаться и отправиться прямиком в крепкие объятия победителя, обида так легко отступать не собиралась, готовясь к долгой обороне.

— Я хочу домой, — вместо ответа на предложение руки и сердца произношу я.

Жду, когда он обидится, развернется и уйдет. Отверженный и непоколебимый.

Но сэйр Варнадо всегда умел меня удивить. А потому он лишь кивает, выпрямляется, поднимаясь на ноги, и подхватывает меня на руки. А после несет к двери. Уверенный и непоколебимый…

И я понимаю, что спорить с ним бесполезно. Обхватываю крепкую шею руками, опускаю голову на мужское плечо и выдыхаю, покачиваясь в такт его шагам.

Я лежала на свежем, накрахмаленном постельном белье и блаженно вздыхала. Да кому вообще какое дело до сэйра Варнадо, когда меня дома ждал горячий душ в свои объятия? С подобным удовольствием после двух месяцев в сырой камере без особых удобств ни один благородный сэйр не сравнится. Пусть даже и такой великолепный.

Кстати, о последнем…

Этот самоуверенный мерзавец, похоже, даже не рассматривал всерьез такой вариант, при котором я действительно его отвергну и выставлю за дверь. А потому сейчас спокойненько дрых на соседней подушке, полностью собой довольный.

К моему возвращению домой он расстарался на славу. И где только ключи достал?

Квартира сверкала чистотой, холодильный шкаф был забит продуктами. Чистый и выглаженный халат на пару с полотенцем висел на вешалке в уборной. Да взять хоть это накрахмаленное постельное белье, пахнущее вездесущей полынью. И, как вишенка на торте, бумажный пакет из той самой кондитерской, стоящий посреди стола.

Кстати, а до пирожных я так добраться и не успела…

Вздохнула и осторожно выскользнула из-под одеяла, боясь потревожить чуткий сон одного мерзавца. Пусть спит, сил набирается. А то невозможно смотреть на его бледное осунувшееся лицо и километровые круги под глазами.

Жалостью он меня и взял…

Потянулась к халату, висящему на спинке кровати, и завернула в него свое обнаженное тело. Кольцо на безымянном пальце с прозрачным драгоценным камнем сверкнуло, когда на него упал луч закатного солнца.

Ну, ладно-ладно. Не только жалостью.

Пытал он меня. Долго и упорно. И до умопомрачения сладко.

После третьего раунда пыток я и сдалась. И то только потому, что мне пригрозили четвертым. Вот ведь мерзавец ненасытный. Какой четвертый раз подряд, когда меня уже ноги не держат?

В общем, пришлось сдаваться на волю победителя. И он, довольный собой, быстренько нашел свои брюки, что валялись где-то на полу в ворохе одежды, и выудил из кармана кольцо. Боялся, видимо, что я опомнюсь и передумаю.

А потом растянулся на постели с самодовольной сытой мордой. И через минуту уже уснул…

Вымотался, бедненький.

Тихонько хихикнула, шебурша пакетом. Вот пока один обаятельный мерзавец будет спать, я все пирожные и слопаю.