Мой адрес — Советский Союз! Книга вторая

Глава 9

Кабинет Председателя КГБ СССР Юрия Владимировича Андропова.

— И что, Константин Михайлович, так никто и не видел момента закладки этой посылки в ячейку?

— Опросили всех сотрудников, включая уборщиц. Увы… Сержант, который обязан находится рядом с камерами хранения, на несколько минут отлучался в туалет. По инструкции ему не надо на время недлительного отсутствия оставлять себе замену. Возможно, именно в этот момент и произошла закладка.

— Понятно… Вернее, ничего не понятно. Ладно… Что делается для предотвращения авиакатастрофы?

— Вы разрешите, Юрий Владимирович?

Посетитель кивнул на большую карту СССР, шторки по бокам были раздвинуты, давая возможность окинуть взглядом 1/6 часть суши от Калининграда до Сахалина.

— Да, пожалуйста.

Генерал Константинов подошёл к карте и взял указку.

— Рейс сам по себе достаточно сложный. Маршрут идёт вот таким образом: Одесса-Киев-Челябинск-Новосибирск-Иркутск-Хабаровск-Владивосток. Причем, до Новосибирска летит один борт, а там его меняют на новый. Экипаж так же меняется. В сообщении указано, что авария произойдет при посадке. А именно в результате потери скорости самолета, которая возникла при совокупности ошибочных действий экипажа при пилотировании самолёта в сочетании с неправильными, а именно завышенными из-за возможного нарушения герметичности динамической системы питания пилотажных приборов показаниями указателей скорости в условиях дефицита времени на малой высоте в сложных метеоусловиях.

— То есть виноват экипаж?

— Не только. Тут ещё приборы могли барахлить. В общем, мы связались с Главным управлением гражданской авиации. Сказали, что возможны нештатные ситуации при посадке этого рейса в Иркутске 25 июля. Порекомендовали более тщательно подготовить самолет в Новосибирске и обратить внимание на состояние экипажа.

— Не интересовались они, откуда у нас столь внимание к этому рейсу?

— Ну как же, первым делом стали вопросы задавать. Им ответили, что есть данные о возникновении нештатных ситуаций. Откуда информация — не их дело, так как не имеют необходимого допуска.

— Лихо выкрутились, — прищурился Андропов.

— Ну а как ещё говорить? — положив указку обратно, Константин Михайлович вернулся на место. — Ещё и предупредили, что, если авария все же случится, отвечать будут по полной программе.

— Хорошо, — покивал председатель КГБ. — Будем надеяться, что всё обойдется… Теперь ко второму вопросу. Вы ознакомились с письмом, которое мне адресовано?

— Конечно, — вновь подобрался Константинов. — Предлагается перейти на несколько иной способ общения, вариант которого будет изложен в письме на имя Абрама Семёновича Гмурмана, отправленного до востребования на Главпочтамт.

— Узнали, кто это такой Гмурман?

— Нашли одного, полностью совпадают имя, отчество и фамилия. Гмурман Абрам Семенович, родился в 1898 году в Одесской области в семье портного. Был четвёртым ребенком из пяти. В 1909 году семья перебралась в Одессу. С детства проявил недюжинный талант музыканта, обладая практически идеальным слухом. Играл в местных кабаках на скрипке и фортепьяно. В 1921 году женился на Софье Моисеевне Либерман. Через два года они перебрались в Москву. В 1923 году у них родился сын Иосиф. Сам Гмурман работал музыкантом в различных ресторанах, но два года спустя получил серьезную травму кисти и про исполнение музыкальных произведений пришлось забыть. На своё счастье встретил знакомого, который работал в консерватории и по его протекции был туда устроен в качестве настройщика. Где и работает по сей день, несмотря на достаточно солидный возраст. Слух-то у него по-прежнему идеальный. Там на него буквально молятся, Юрий Владимирович!

— Дальше-то что?

— Ну а дальше… Сын с музыкой не задружился, стал технарем. Окончил сначала училище, а потом ВТУЗ при заводе «Серп и Молот». Работал мастером в литейном цехе. В 1944 году, несмотря на бронь от завода, добровольцем пошёл на войну. Погиб смертью храбрых в апреле 1945 года при освобождении Вены. Посмертно награждён орденом Красной Звезды. Жена Софья умерла два года назад — неоперабельная опухоль поджелудочной железы, — вздохнул генерал. — Так, что сейчас наш Гмурман один живет.

— Хм, интересно… Откуда такие подробные данные?

— Так он мне сам всё это рассказал. Живет он в Скатерном переулке, от меня в двух шагах. Ребятки установили его маршрут на работу и с работы. Не менялся несколько дней. От Консерватории по Большой Никитской до сквера Алексея Толстого напротив церкви Вознесения. Там сидит минут двадцать-полчаса, а потом уже домой. Вот в этом скверике мы с ним и пересеклись как бы случайно. Интересный человек, доложу я вам, Юрий Владимирович... Ну, в общем, это всё лирика. Помочь в получении письма согласился сразу. Вот каждый день мои сотрудники его до почтамта довозят, провожают к окошку. А сегодня письмо пришло.

— Да вы что, Константин Михайлович! Битый час мне про этого Гмурмана голову морочите…

— Юрий Владимирович! Письмо всё равно пока в лаборатории. С ним работают специалисты. По моим прикидкам минут через десять-пятнадцать должны принести.

— Ну если только в лаборатории… Не думали, почему всё-таки Гмурман?

— Думал, — нахмурился гость. — Почти уверен, что это простое сочетание фамилии, имени и отчества. Представьте, если бы письмо было бы адресовано Иванову Петру Степановичу? Очередь из Ивановых по всей Кировской растянулась бы.

— Тем не менее очень редкое сочетание. А что вообще эксперты говорят?

— Да не особо много они говорят. Выражают уверенность почти на сто процентов, что это мужчина, имеющий высшее образование. Пока на этом всё.

Андропов сделал глоток остывшего чая, Константинов, глядя на хозяина кабинета, тоже отпил и даже взял из вазочки сушку.

— Негусто. А ваше личное мнение, Константин Михайлович?

— Личное? — Константинов отставил стакан и мгновенно проглотил остатки разжёванной сушки. — О чём только не думали и какие только версии не предлагали. Вы знаете, я тут даже время нашёл и сходил в Московское общество книголюбов. Там у них что-то типа секции любителей фантастики есть. Стругацкие выступали. Шло обсуждение их повести «Обитаемый остров». Не читали, Юрий Владимирович?

— Как-то времени не хватает на беллетристику.

— Спорная по своей идеологии вещица. Но я не про неё. Когда обсуждение вроде бы стало к концу подходить, мой сотрудник вопрос задал Стругацким. Мол, не хотят ли они книгу написать про нашего современника, который, допустим, в сорок первый год попал за месяц перед войной?

— Кхм, интересно. И что ответили Стругацкие?

— О, там такое началось! Самих писателей перекричали. Один в зале кричит, что надо срочно к Сталину или Берии прорываться, предупреждать о войне. Другой о ядерной бомбе, третий об автомате Калашникова... В общем, сыр-бор и дым до небес. Потом встал один мужчина, пожилой такой. Да, говорит, расстреляли бы его к чертовой матери через неделю — и всего-то. Другое дело, если бы он сам в себя по каким-то причинам смог перенестись и ума бы хватило не высовываться. Вот тогда, наверное, мог и выжить. И даже может какую пользу стране принести.

Андропов покачал головой, улыбнулся уголками губ.

— Да-а... Фантастика.

— Согласен. Но тут не только в фантастику поверишь, но вообще во всякую чертовщину.

На столе Андропова зазвонил телефон. Тот поднял трубку, выслушал, сказал:

— Да, принесите пожалуйста.

Зашёл секретарь и положил на стол распечатанный конверт. Андропов подвинул его гостю.

— Читайте, Константин Михайлович.

Тот кивнул, вынул из конверта письмо.

— Так... Кхм… «Для получения вами дальнейшей информации предлагается опубликовать адрес, на которой будет высылаться информация. В газете «Комсомольская правда» печатается статья под названием «Подготовка к зиме.» «Работники коммунального хозяйства города Х (где Х название города) в рекордные сроки провели замену труб теплотрассы на улице ХХ (где ХХ — название улицы). Возле дома номер ХХХ (где ХХХ номер дома) заменено ХХХХ метров труб, которые находились в аварийном состоянии (где ХХХХ номер квартиры)». И всё.

Константинов посмотрел на шефа. Тот, сняв очки, немного озадаченно потёр переносицу.

— М-да… И что делать будем?

— Статью опубликовывать, Юрий Владимирович!

— А адрес?

— Так я свой и дам. Заодно пусть коммунальщики на всякий случай в Трубниковском переулке действительно трубы поменяют.

— Да уж, ну и жук вы, Константин Михайлович, — хмыкнул председатель КГБ и тут же снова стал серьёзным. — Так, ладно, эти вопросы обсудили. Что у нас по Лялину?

Генерал достал из папки лист бумаги с машинописным тестом.

— Лялин Олег Адольфович, родился в 1937 году в Одессе. После школы окончил мореходку и работал в Одесском пароходстве. Проявил отличные способности в изучении иностранных языков, особенно английского. Благодаря этому обратил на себя внимание кадровиков безопасности. После согласия работать в КГБ был направлен на учебу в 101-ю разведшколу…

— Это та, что в Балашихе?

— Да, Юрий Владимирович. После её успешного окончания работал в горотделе Клайпеды. И если судить по личному делу, проявил себя там как грамотный операботник. Затем направлен на Курсы усовершенствования офицерского состава. Прикомандирован в управление «В» ПГУ КГБ. Это управление, Юрий Владимирович…

— Я в курсе, продолжайте.

— Так вот, был направлен в качестве сотрудника торгпредства в Лондон вместе с женой. По нашим данным, Тамара — жена Лялина — не смогла найти общего языка с другими сотрудниками и во избежание ненужных трений отправлена в СССР. Лялин после её отъезда вступил в любовную связь с сотрудницей торгпредства Ириной Тепляковой. Есть пока неподтвержденные данные, что она в настоящее время завербована английскими спецслужбами, — Константинов сделал небольшую паузу, бросив короткий взгляд на невозмутимого Андропова. — Тут в общем-то понятно, как Лялина попытаются использовать. С Тепляковой, скорее всего, обычный шантаж. У нее в Союзе муж и огласка её связи с Лялиным для неё означает немедленную высылку. А Лялина, наверное, через неё попытаются как-то склонить к предательству. И если верить сообщению от нашего, так сказать, корреспондента, у неё это получится.

— Понятно… И какие есть идеи на этот счёт?

— Их несколько. Первый, самый простой вариант — просто отозвать в СССР Лялина и Теплякову. Но, учитывая то, что задачей английских спецслужб является не просто сбор каких-то данных, а организация политического скандала, этот вариант не подходит.

— Согласен.

— Другой вариант — это серьёзный разговор с Тепляковой и Лялиным. Попробовать убедить их начать двойную игру. В случае с Лялиным обрисовать ему последствия его нахождения «под колпаком» английских спецслужб. Это тоже вызывает сомнение.

— Правильно. Единожды предав…

— Вот и мы так подумали. Остаётся последний вариант — серьезный разговор с Ириной. Вместо Лялина к ней подводят нашего сотрудника с заданием внедрения в структуру Ми-5. Это будет как бы товарищ Лялина. Его же самого якобы срочно вызывают в Москву на повышение. С ним так же предстоит беседа.

— А как же политический скандал, на который рассчитывают англичане?

— Устроим им скандал, — улыбнулся Константинов. — Не в таких объемах конечно… Если будет необходимо, то пару-тройку человек из Лондона придётся убрать. А так как наш человек для англичан в структуре торгпредства ещё новичок, то и отсутствие у него серьёзной информации будет выглядеть логично. Да и не пойдут они сразу на вербовку, будут некоторое время приглядываться. Может, пока вообще никакого скандала не придётся устраивать. В ближайшее время, во всяком случае.

— Тут я с вами согласен, Константин Михайлович. Но примите во внимание тот аспект, что у англичан время поджимает. Им жизненно необходимо вбить клин в начавшиеся улучшаться взаимоотношения между нашей страной и Францией, а также ФРГ. Так что будьте внимательны. Кстати, Фёдора Константиновича в известность поставили?

— Вы имеете в виду Мортина? Нет пока. Он только в должность вступил и вообще думал у вас санкции на контакт с ПГУ получить.

— Ну так считайте, что получили… Ладно, давайте закругляться. Подготовьте материалы к совместному совещанию с ПГУ. Думаю, что суток вам хватит. Завтра в 16 часов вместе с Мортиным у меня в кабинете.

— Будет исполнено, Юрий Владимирович. Разрешите идти?

— Ступайте… И поэтому «Геомониторингу». Постарайтесь как-то наладить может более близкий контакт.

— Это само собой…

* * *

До Риги долетели без проблем, если не считать пару воздушных ям. Прямо в аэропорту взяли такси и рванули в Юрмалу, благо что ехать всего-то километров 30, а ушлый водила, услышав про двойной счётчик, даже и не думал что-то вякать.

Юрмала на самом деле — коттеджный посёлок, хоть в СССР такого понятие, как коттедж, ещё не существовало. Да и самих коттеджей по большому счёту тоже. Хотя дачи представителей городской, областной и уж тем более республиканской власти вполне могли подходить под это определение.

На поиски жилья у нас ушло несколько часов, всё было занято «понаехавшими» до нас. Только ближе к вечеру удалось договориться с хозяйкой одной «фазенды» примерно в километре от берега и в паре километров от пляжа. Хозяйку звали Илзе Арвидовна Якобсоне, было ей под 60. Жила она одна, была ли замужем (когда-нибудь, так как сейчас мужа не наблюдалось точно), есть ли дети/внуки — спрашивать мы посчитали неприличным. Эти подробности мы узнали спустя несколько дней. Оказалось, муж её умер два года назад, а дочь вышла замуж и живёт в Риге. Пока же мы заплатили за неделю проживания в двух комнатах. Заплатили в общей сложности 70 рублей — по пятёрке за комнату в день. Причём Вадик отказался, чтобы я заплатил за всех, и выложил заработанные в том числе с разгрузки вагонов 35 рублей. На всё про всё у него оставался стольник, я пообещал, если что, выручить деньгами, хотя при нынешних советских ценах сто рублей хватит и на несколько раз с девушкой в баре посидеть, и ещё на много чего. Тем более я отказался брать деньги за потраченный на дорогу бензин, что друга, кажется, немного задело. Но я был неумолим, и ему не оставалось ничего другого, кроме как смириться.

И кстати, хоть я и видел, что у друзей всё, как говорится, на мази, но не мог не заметить, что Настя всё же немного завидует Полине. Взгляды, вздохи… И я догадывался, что это относится не столько к моим внешним данным (внешность моя была довольно стандартной), сколько к моим успехам и моим заработкам. Но что я мог поделать? Даже если уже ничего не буду сочинять, то авторские отчисления всё равно продолжат течь на мою сберкнижку.

Мы с Полиной заселились в мезонин, откуда открывался чудесный вид на море, а Настя с Вадимом заняли гостевую комнатушку на первом этаже. Комнаты мы разыграли на спичках, тащили девчонки, и Полина вытащила длинную, под которой подразумевался мезонин. Хозяйка жила в ещё более маленькой комнате, чем наши друзья, а в гостиной накрывала нам завтрак и ужин. Питание оплачивалось отдельно, и тут Вадим тоже настоял на внесении своей лепты. Подразумевалось, что обедать мы будем в Юрмале или в районе пляжей, растянувшихся на километры вдоль кромки Балтийского моря, благо баров, кафе и прочего рода ресторанов — и даже одна общепитовская столовая — здесь было хоть и не густо, но имелось. Причём те же кафе и рестораны, можно сказать, чуть ил не европейского уровня. В сущности, Прибалтика и была осколком Европы на территории СССР. Как у Мандельштама: «Рижское взморье — это целая страна!».

Следующим утром сразу после завтрака мы отправились к морю. Длинный пляж походил на ленивый муравейник. Повсюду тела в плавках и купальниках, лежат, сидят, бегает только малышня… Хотя вон там компания молодых людей задорно перекидывает друг другу мячик. У нас с собой мячика нет, зато есть пара покрывал, два больших полотенца для девочек — мы и так обсохнем — и корзинка со снедью и охлаждённым напитками, купленными по пути на пляж в местном магазинчике. Колбасу и батон нам продавщица по нашей просьбе нарезала, не отходя от кассы. Ещё с собой в сумке купленные перед вылетом из Свердловска в «Спорттоварах» маска, трубка и ласты. Кондовые, но тут уж выбирать не приходилось. Главное, что маска не подтекает, это я проверил сразу после покупки, опустив дома голову в ведро с водой, и дыша при этом через трубку. Правда, не знаю, что можно особо разглядывать на песчаном дне Балтийского моря, это вам не Красное, где подводный мир поражает своим многообразием. В крайнем случае буду наблюдать, как мимо проплывают шпроты… То есть килька или салака.

По пути на пляж ловим на себе заинтересованные взгляды. Ещё бы, все четверо в шортах, что для нынешнего времени считается ещё экзотикой. Знаю, что, если в шортах появиться в городе, могут и оштрафовать. Хотя шорты официально не были запрещены.

— Выходит, будем каждый день приходить сюда загорать? — спрашивает Вадим, опуская на покрывало корзинку с припасами.

— Можем для разнообразия в Ригу съездить, — говорю я. — Отсюда вроде бы автобусы регулярно ходят в обоих направлениях. Пофотографируемся на фоне местной архитектуры и прочих достопримечательностей. А так да, почему бы и не поваляться на песочке, не поплавать в море? Мы же отдыхать приехали? Ну вот и давайте делать на полную катушку. Забыть на время обо всех проблемах — они ещё нас сами найдут — и просто заняться ничегонеделанием. Понимаю, нам, молодым, это дастся нелегко, но мы приложим все усилия. Верно я говорю?

С двусмысленной усмешкой оглядываю своих соратников, те тоже с улыбкой согласно кивают. Ну а что минувшая ночь настроила всех нас на позитивный лад. Балтийское солнце не такое злое, как черноморское, поэтому загорать можно было без опасения получить солнечный удар или ожог спины. Хотя, конечно, во всём нужно знать меру. Панамки в этом плане пригодились, чтобы прикрыть голову. Прямо на пляжах для детей и взрослых работали аттракционы. В общем, доступны были любые виды отдыха.

Чтобы загорать не было скучно, каждый прихватил по книге. Я взял начатую ещё в Свердловске книгу Мартынова «Каллисто», и заодно продолжение — «Каллистяне». Читал в прошлой жизни подростком в читальном зале библиотеки, на руки эти книги почему-то не выдавали. А в этот раз на «блошином рынке» углядел детгизовское издание 1962 года с иллюстрациями Рубинштейна, купил у пенсионера за пятёрку обе книги. В хорошем состоянии, все страницы на месте и даже без жирных пятен. Дилогия хоть и рассчитана на подростковую аудиторию, но и мне неплохо сейчас заходила. Написано хорошо, сюжет увлекательный, пусть я и помнил его неплохо.

Вообще, конечно, большая беда в стране с приключенческой литературой и фантастикой. Сочинений Ленина завались в каждой библиотеке, а беллетристики — кот наплакал. Вот бы журнала выпустить, в котором публиковалась бы только приключенческие и фантастические произведения. Не только советских, но и зарубежных авторов. Помню, как в журнале «Вокруг света» публиковался частями урезанный роман Хайнлайна «Пасынки Вселенной», и как эти номера тут же становились страшным дефицитом, их даже перепродавали втридорога.

А что, заявиться по возвращении в Свердловск в редакцию «Уральского следопыта», который в этом году на двадцать лет вперёд возглавил Станислав Мешавкин, и предложить выпускать альманах «Приключения и фантастика», сокращённо ПиФ. Ведь с прилавков «Союзпечати» сметать будут моментально, а уж сколько подпишутся… Фантастику и в самом «Следопыте» публикуют, но только рассказы, а альманах можно полностью посвятить литературным произведениям.

Жаль, что нельзя открыть свой, частный журнал. В принципе предпринимательство как таковое в СССР не запрещено. Были и есть артели, кооперативы, ЛПХ… Вот только запрещён найм на работу сотрудников. То есть предприниматель не мог стать работодателем. А всё потому, что факт найма на работу — это в коммунистической идеологии эксплуатация человека человеком. Разрешена только эксплуатация человека государством. И потому единственный путь — к Мешавкину.

Обедать мы никуда не ходили, хватило взятых с собой припасов. Налитый в термос морс — своего рода комплимент от хозяйки нашего коттеджа — хранил прохладу и пился легко и приятно. Пожалели, что у нас только один такой литровый термос. Зато неподалёку от пляжа, я помнил, в тени дерева стояла квасная бочка. Слетал к ней, набрал квасу, и на пару часов нам ещё хватило утолить жажду.

Ушли с пляжа в пятом часу вечера, когда уже просто устали валяться на песке и купаться в прохладном море. Напоследок с Вадимом устроили заплыв на дальность. Друг сдался где-то через сотню метров и повернул обратно, я же проплыл ещё примерно столько же, до девушки на надувном матрасе.

Та лежала на животе, прикрыв голову широкополой соломенной шляпой с синей лентой по низу тульи. Если не ошибаюсь, эта часть шляпы называется бэнд. Услышав плеск воды, подняла голову и не без удивления посмотрела на меня. А я на неё с не меньшим удивлением, потому что лицо её показалось мне знакомым.

— Здравствуйте! — выдавил из себя я.

— Здравствуйте! — тоже улыбнулась она, и в её речи проскользнул лёгкий акцент. — Далеко вы заплыли.

— Да не так уж и далеко, — я обернулся назад, оценивая оставленное позади расстояние, и снова обратил лицо к девушке. — Вы, наверное, местная?

— Сейчас живу в Риге, а родилась в Цесисе. Это небольшой городок почти в 100 километрах от Риги. А что, по мне так это заметно?

— Внешность характерная и акцент… Причём вам идёт и то, и другое.

Она негромко рассмеялась.

— Спасибо за комплимент. А вы откуда, если не секрет?

— Из Свердловска.

— Ого, далеко забрались!

— Мы вчетвером с женой и друзьями решили недельку отдохнуть. Каникулы, надо же как-то себя развлечь.

— Ого, уже женаты?! А по виду прям студент…

— Так мы и есть студенты. Я с другом учусь в политехе, моя жена с подругой — в музыкальном училище. А вы где учитесь, если не секрет?

— Не секрет, только я не учусь, а пою в Рижском эстрадном оркестре.

Та-ак, похоже, я не ошибся в своих предположениях. Но нужно всё же окончательно расставить все точки над i.

— А как вас звать, милая девушка?

— Лайма.

— Красивое имя, почти как лайм. Знаете, это…

— Знаю, — смеётся она, — это такой зелёный лимон. А вас как звать?

— А меня Евгений.

— Слушайте, Евгений… Я сегодня вечером выступаю на сцене зала «Дзинтари» вместе с нашим оркестром. Приглашаю вас с друзьями на это мероприятие. Начало в семь вечера.

— Ну раз приглашаете — то обязательно будем, — говорю я, понимая, что вечером нам особо заняться нечем, а так хоть какое-то развлечение. — билетами надо заранее запастись или они обычно бывают в продаже?

— Какие билеты, я вас так проведу, — мило морщит она носик. — Подходите за полчаса к запасному выходу с обратной стороны зала, я буду вас там ждать.

— Договорились.

Я развернулся и не спеша поплыл обратно. Новость о том, что нас пригласили на концерт, пусть и не эстрадной звезды, моим соратникам понравилась. Откуда им было знать, что Паулс уже своего рода звезда, хотя главные его хиты впереди, а Вайкуле в середине 80-х покорит наконец эстрадный Олимп. Но в этой реальности её путь на вершину может оказаться короче, и в этом может оказаться моя заслуга.

К мероприятию оделись поприличнее. Мы с Вадимом нацепили прихваченные из Свердловска брюки и сорочки, которые наши половинки нам погладили, девчонки просто облачились в платьишки и босоножки. Вадим даже высказывался в том смысле, что можно и пиджак с галстуком надеть, но я отговорил его от этой идеи. Вроде ближе к вечеру в Юрмале и не так жарко, но выглядеть слишком официально на эстрадном концерте не хотелось, чай не в Кремле.

Зал «Дзинтари» ещё не тот, который знаком телезрителям будущего по выездным фестивалям КВН, но очертания угадываются. Когда мы подошли к запасному выходу, Лайма уже нас поджидала.

— Привет! Это моя супруга Полина. Это наши друзья Настя и Вадим, представил я своих спутников.

Если Лайма и замышляла что-нибудь относительно того, как бы меня закадрить, то, услышав про жену, ничуть не изменилась в лице. Всё та же улыбка на чуть подкрашенных губах. Косметики на её лице было самый минимум, как раз в меру, но то же самое можно было сказать и про Полину с Настей, которые перед походи на мероприятие, так сказать, лишь слегка припудрили, свои носики.

Солд-аута, то бишь аншлага ожидать было трудно, и места нам достались в середине зала, откуда всё было хорошо слышно и видно. На сцене появились участники оркестра, место за роялем занял сам маэстро Паулс, вполне ещё моложавый, только на висках, как я мог разглядеть, небольшая седина. К микрофону вышла Вайкуле, а сзади неё появилась балетная группа.

Концерт, по ходу которого исполнялись эстрадные и джазовые вещи, длился чуть больше часа. И он мне понравился, впрочем, если судить по эмоциям моих спутников, и им тоже. А после окончания концерта мы прошли за кулисы, чтобы выразить своё восхищение лично Вайкуле и, естественно, Паулсу.

— Искренне восхищены, Раймонд Волдемарович, — пожал я руку мэтру после того, как Лайма нас ему представила. — Это точно один из лучших эстрадных оркестров страны.

— Спасибо, — с достоинством кивнул он, — приятно такое слышать от человека, который и сам не последний человек в музыке. Ведь ваша фамилия Покровский?

Он хитро прищурился, а мне не оставалось ничего другого, как с улыбкой развести руки в стороны:

— Угадали… А откуда вы меня знаете?

— Видел вас в Кремле на правительственном концерте, ещё в фойе перед началом, когда вас Гамзатов знакомил с коллегами. Может, и нашему оркестру какую-нибудь песню подкинете? Что-нибудь эстрадное.

Понятно, человек почему-то уверен, что с джазом у меня не может быть ничего общего. Видимо, основываясь на моих уже известных песнях. Ну и ладно. Мог бы я ему подогнать что-нибудь из ещё несозданного зарубежными авторами типа «Every Breath You Take» или «Piece By Piece», но я не был таким большим фанатом этого направления, чтобы ещё и тексты знать наизусть. А сочинять русскоязычный текст — это нужно время. Можно было бы, конечно, ограничиться на первых порах одной мелодией, но пока я не представлял, как это можно сыграть на гитаре, а с роялем у меня отношения довольно сложные. Есть и в отечественной музыке что-то подобное, типа «Это было так давно…» группы «Машина времени», но опять же, с ходу вот так сыграть я был не готов. То ли дело что-нибудь лёгкое, эстрадное. Например, «Песенка первоклассника», которую напишет Эдуард Ханок и выпустит на миньоне в исполнении Аллы Пугачёвой в 1978 году.

— Раймонд Волдемарович, гитару можно у ваших одолжить? Желательно акустическую.

— Хм, вряд ли у моих найдётся акустическая… Хотя я тут в одной из комнат видел гитару, правда, не знаю, в каком она состоянии.

Гитара питерской фабрики «Арфа», конечно, была далеко не шедевр, но струны оказались все на месте, колки хоть и со страшным скрипом, но крутились, так что мне кое-как удалось настроить инструмент. Песенка играется простым боем, это я помнил, подыгрывал как-то дочке, когда она выступала на школьном концерте. Четыре такта заход, после чего начинаю петь:

Нагружать все больше нас стали почему-то,

Нынче в школе первый класс вроде института.

Нам учитель задает с иксами задачи,

Кандидат наук — и тот над задачей плачет.

То ли еще будет,

То ли еще будет, То ли еще будет

Ой-ой-ой!

То ли еще будет,

То ли еще будет,

То ли еще будет

Ой-ой-ой!Когда я допел песню и отложил в сторону гитару, сразу же, предупреждая готовые обрушиться на мою голову дифирамбы, нагло заявил:

— Называется «Песенка первоклассника», из свежего. Предлагаю Лайме попробовать её исполнить, мне кажется, должно неплохо получиться.

Паулс повернулся к скромно стоявшей чуть в сторонке Вайкуле.

— Попробуешь?

— Попробую, — легко согласилась она.

Попробовали они тут же, не отходя от кассы, благо что зрительный зал был пуст, если не считать уборщицы с метёлкой и совком. А на сцене незыблемо стоял рояль, который ещё не успели накрыть чехлом, за него — за рояль, а не за чехол — и сел Паулс. Память у маэстро уникальная, он с ходу наиграл мелодию, уже с аранжировкой, и если на первом прогоне Лайма, державшая в руках тетрадный лист с текстом песни, немного запиналась и пару раз сфальшивила, то уже третье исполнение мне показалось чуть ли не идеальным. Однако Раймонд Волдемарович заявил, что тут ещё работать и работать.

— Аранжировку я беру на себя? — спросил он у меня.

— Конечно, вы профессионал, я вам доверяю.

— Прекрасно… Вы не будете против, если мы эту песню исполним на концерте в преддверии 1 сентября? И вообще введём в наш репертуар? Естественно, авторские будут отчисляться

— Не возражаю, — пожал я плечами.

А сам подумал, что опять придётся дёргать Нечипоренко с регистрацией песни. Может, в ресторан его сводить в качестве благодарности? Хотя мне кажется, он не из тех, кто посещает подобного рода заведения. Тогда можно отделаться каким-нибудь презентом, типа портфеля из натуральной кожи. Трудно, но можно достать.

Когда мы покинули зал «Дзинтари», Рижское взморье уже погрузилось во тьму, расцвеченную уличными фонарями и огнями разного рода увеселительных заведений, которых тут хватало. То и дело встречались вывески «BARS» и «RESTORANS»... В одном из таких «BARS» нашёлся свободный столик, и мы перекусили жареными шпикачками с лёгким овощным гарниром, выпив заодно по местному фирменному коктейлю, показавшемуся мне не настолько качественным, сколько за него нужно было заплатить. Но девушкам и Вадиму понравилось, ну и ладно.

— А хотите посмотреть настоящее варьете? — спросил я, когда мы вышли на свежий, напоенный солоноватым запахом моря воздух.

— Это что такое? — спросил Вадим.

— Я знаю, — вклинилась Полина. — Это где девушки в чулках пляшут и ноги задирают.

— Вроде того, — улыбнулся я.

— Ну и где такое можно посмотреть? — снова спросил Вадим.

— Ресторан в паре километров отсюда, называется «Юрас Перле», то есть «Морская жемчужина».

— Идём, — за всех решила моя жёнушка.

И мы пошли. В «Юрас Перле» — здании уникальной архитектуры с выдающимся в сторону залива «носом» — в прошлой жизни мне побывать так и не удалось. Пришли с женой, но оказалось, что народу внутри битком, да ещё у входа толпится очередь страждущих попасть внутрь. Не уверен, что и в этот раз удастся проскочить.

Как в воду глядел… У входа толпилось десятка два человек, эти, наверное, из самых стойких, потому что текучка здесь практически отсутствует. Это я уж знаю по опыту своих многочисленных посещений ресторанов. Люди в них стремятся не для того, чтобы посидеть часок и свалить, уступив место другим страждущим. Если уж повезёт оказаться внутри, то часа на три минимум, а то и до закрытия. Только бы хватило денег на заказы, чтобы не позориться с чашечкой кофе.

Здесь же, насколько я помнил, программа варьете начиналась ровно в полночь, то есть через полтора часа. До этого времени уж точно никто не уйдёт.

Хотя я был более чем уверен, что свободные места есть, нет такими администратора, которые не придерживал бы пару столиков на всякий, так сказать, случай. Или вообще отдельный кабинет. Вдруг большой начальник захочет поужинать? Сказать ему, что, пардон, нет мест — всё равно что плюнуть в рожу. Не поймёт. Обидится. И как следствие — у администратора могут возникнуть неприятности.

Только вот наш квартет на больших начальников не походил. И я даже не представлял, как мы сможем попасть внутрь. М-да, опрометчиво я как-то притащил сюда свою компанию, теперь придётся возвращаться в коттедж госпожи Якобсоне не солоно хлебавши. Хорошо хоть не голодными, успели перекусить в безымянном баре.

— Видно, не судьба, — вздохнул Вадим, озвучивая очевидное. — Ладно, идём домой, что ли, а то у меня уже глаза, кажется, начинают слипаться.

Однако, не успели мы отойти на два десятка шагов, как я услышал чей-то возглас:

— Женя! Покровский!

Обернувшись, я увидел спешащего в нашу сторону… Это был не кто иной, как Евгений Евтушенко.

— Здорово, тёзка! — протянул он узкую ладонь, улыбаясь во весь рот. — Ты какими тут судьбами?

— Да мы на недельку отдохнуть приехали. А вы какими?

Я не рискнул перейти на «ты», учитывая, что поэт чуть не в два раза старше меня нынешнего. Со стороны, пожалуй, это могло выглядеть невежливо. Но Евтушенко и тут удивил:

— Слушай, давай без «выканья». Поэт поэту — друг, товарищ и брат, невзирая на возраст. Поэт в России — больше, чем поэт! Хотя, честно скажу, твои мелодии мне нравятся больше, чем стихотворное творчество. Надо нам с тобой как-нибудь составить творческий тандем: с меня стихи — с тебя мелодия.

— Забились, — выдал я нечто из молодёжно-уголовного сленга. — Так какими ветрами, ты так и не сказал…

— Завтра у нас с Беллой и Андреем творческий вечер во Дворце культуры завод ВЭФ, в Риге. Мы сегодня днём приехали, и товарищи-организаторы пригласили нас культурно отдохнуть за счёт, так сказать, принимающей стороны. Вон они стоят.

Он показал на стоявшую отдельно группку людей у входа, в которой я вроде бы узнал Ахмадуллину и Вознесенского. Выражения их лиц было не разглядеть, но думаю, они тяготились неожиданной задержкой, тем более что некоторые уже их узнали, я услышал, как кто-то из толпы крикнул: «Это же Вознесенский с Ахмадуллиной!»

Однако… Они же ведь бывшие муж и жена — Евтушенко с Ахмадуллиной, развелись, кажется, в 1958 году, когда тёзка заставил сделать Беллу аборт. Потом у неё был скандальный брак с Нагибиным, а сейчас поэтесса вроде бы замужем за балкарским поэтому Эльдаром Кулиевым. И вот как ни в чём ни бывало вместе в творческой командировке. Ну да это их проблемы, поэты — они вообще люди немного странные.

— Будем смотреть сегодня варьете, кордебалет, — хмыкнул Евтушенко.

— Повезло вам, — вздохнул я, — а мы вот, похоже, варьете так и не увидим. Свободных мест нет и не ожидается.

Поэт прикусил тонкую губу, прищурился, снова глянул в сторону ожидающей его компании.

— Так, постойте пока здесь, я, может, что-нибудь придумаю. С нами как-никак завотделом культуры рижского обкома КПСС. Он, думаю, прислушается к моей просьбе, а уж к его просьбе администрация ресторана тоже прислушается.

К какой просьбе должен прислушаться второй секретарь коммунистической партии Латышской ССР, Евтушенко, тут же исчезнув, не уточнил, но, видимо, хочет поспособствовать нашему проникновению внутрь «Юрас Перле». Что ж, посмотрим, что у него из этой затеи выйдет.

Между тем Евтушенко уже вовсю общался с каким-то человеком средних лет, то и дело кивая в нашу сторону. Тот послушал и с кислым выражением лица тоже кивнул. После чего вся компания прошла внутрь, а Евтушенко сделал знак, подзывая нас ко входу. Он затащил нас с собой в небольшое фойе, а в это время в сторону всей нашей большой компании уже двигался холёный администратор в строгом костюме с чёрной бабочкой и очках с золотой оправой. Тот, с кем разговаривал Евтушенко, о чём-то с ним пообщался, администратор сверкнул в нашу сторону линзами очков и что-то сказал в ответ. В результате мне и моим друзьям было предложено следовать за администратором в дальний угол зала. Столик располагался в уютном закутке, правда, сцену отсюда было видно не очень хорошо, но мы были рады и этому. А поэтическая делегация уединилась в закутке, вход в которую прикрывался портьерами, которые можно было при желании раздвинуть и наблюдать за происходящим в зале и на сцене. Сейчас между кусками тёмно-фиолетовой ткани оставалась небольшая щель, сквозь которую не особо-то и было видно, что происходит в этом «кабинете».

Официант добрался до нас где-то четверть часа спустя. Не то что мы сильно проголодались, пока шлёпали к «Юрас Перле», но сидеть за пустым столом было как-то не очень комфортно.

В 23.35 на нашем столе появилась вазочка с белым и чёрным хлебом. В 23.36 — бутылка «Хванчкары» и полулитровый графинчик «Столичной». В 23.40 — «Pelēkie zirņi», он же «Серый горох». Очень сытное, невероятно аппетитное, необычное, но при этом очень простое в исполнении. Затем стол украсили обалденно вкусная «Царникавская минога», луковый клопс с отварным картофелем и кровяные блинчики с брусничным вареньем под кофе со сливками. Десерт подали, когда уже на сцене вовсю отплясывали девушки из варьете. Меня этим было не удивить, а вот мои спутники смотрели на это зрелище с широко открытыми глазами. Особенно это касалось Вадика, у него того и гляди изо рта слюна потечёт. Я даже не выдержал, толкнул его под столиком ногой, покосившись на Настю. Тот тут же испуганно захлопнул рот.

— Да ничего особенного, — с наигранно равнодушным видом прокомментировала Полина, когда в выступлении танцовщиц после первой 45-минутной части был объявлен перерыв. — Ну ноги в чулках, ну высоко задирают, так это и я могу.

— Но красиво же, — не удержался Вадим и тут же смешался под испепеляющим взглядом Насти.

Мне и самому, честно говоря, зрелище показалось так себе. В «Мулен Руж», где довелось побывать в начале нулевых, всё выглядело на порядок круче, если не на два. Но для неизбалованного советского человека даже такое шоу в «Юрас Перле» казалось чем-то нереальным, кусочком западной жизни, до которого можно дотронуться без опасения потерять партбилет или получить выговор по комсомольской линии. Всё на законных основаниях.

Перерыв был объявлен 15-минутным, за это время мы успели расправиться с десертом и, не дожидаясь второй части программы, начали было собираться на выход, как возле нашего столика появился Евтушенко.

— Ребята, хватит тут куковать, пойдёмте к нам. Всё ж веселее будет.

Я поглядел на своих спутников, во взглядах которых тут же пропала сонливость. Ещё бы, когда появилась возможность потусить со звёздами отечественной поэзии. Так что, расплатившись со срочно приглашённым официантом, мы дружно переместились в отдельный кабинет, где за прямоугольным столом пировали Ахмадуллина, Вознесенский, тот, кто договаривался насчёт нас и женщина лет пятидесяти в строгом костюме. Наверное, его помощница, хоть шеф и выглядел помоложе лет на пять. Всякое бывает, почему бы и не оказаться помощнице старше начальника? Не всё же рядом глупеньких молодух держать, которые хоть и привлекательны, но при этом зачастую тупы, как пробки.

Мужика звали Арнольд Ричардович, фамилию он не сказал, его помощницу — Янина Витольдовна. Тоже фамилию не озвучила, ну так нам и незачем, детей в будущем с ними не крестить, а фамильничать мы как культурные люди тоже не собирались.

— Тёзка, расскажи нам, как ты чемпионат Европы выиграл, — попросил Евтушенко, одновременно наливая мне в бокал коньяка. — А то в газетах как-то глухо об этом пишут-с.

И хохотнул над своей шуткой, а я вспомнил, что эта фраза звучала из уст Бальзаминова, которого блестяще сыграл в вышедшей в 64-м кинокомедии Вицин. А мне что, жалко что ли… Рассказал, в том числе про неудачную попытку подкупа, вызвавшую у собравшихся (за исключением уже слышавших эту историю моих друзей) живую реакцию.

— Каковы негодяи! — воскликнул до этого молчавший Вознесенский.

— Как?! Как так можно? — заламывая руки, пафосно воскликнула Ахмадуллина. — Мир капитала погряз во грехе, он как уроборос, пожирает сам себя... Евгений, вы огромный молодец, что не поддались на эту наглую провокацию.

— А главное, набил морду фрицу, показал, что русский медведь. Я, чего доброго, даже поэму сочиню по этому поводу, — добавил Евтушенко.

И тут же на ходу принялся сочинять:

Испания, жара, и пот течёт

Коррида и футбол в момент забыты

Сегодня весь Мадрид на бокс идёт

Билеты на финал с трудом добыты…

Евтушенко замолкает, недовольно морщится:

— Ерунда какая-то, пошлятина… На свежую голову надо сочинять.

— Там, кстати, Рождественский был, он тоже про чемпионат стихи сочинил, там же перед нашей сборной и зачитывал, — вставляю я свои пять копеек.

— Да, он говорил что-то про поездку, — снова морщится Евтушенко. — Давайте выпьем за наших советских спортсменов!

Я сделал небольшой глоток, понимая, что после полграфина водки с меня хватит. Вадим и девчонки тоже не налегали — наших подруг поили шампанским. Собственно, серьёзно пили только Евтушенко и Вознесенский. Судя по блестевшим глазам и слегка заплетающимся языкам, они и до нашего появления успели как следует набраться.

— И всё-таки твои стихи дрянь, — вдруг заявил Евтушенко, глянув на меня исподлобья.

Он допил коньяк и посмотрел на меня мутноватым взглядом.

— Музыка — во! — Он поднял вверх большой палец. — А стихи дрянь…

Я хоть и выпил не так много, вдруг почувствовал пьяную злость. Захотелось врезать поэту со всей дури, но не кулаком — это слишком банально — а словом. И лучше рифмованным. Сам не знаю, как это случилось, но вдруг обнаружил себя с чувством декламирующим стихотворение Александра Башлачёва «Некому берёзу заломати»:

Уберите медные трубы!Натяните струны стальные!А не то сломаете зубыОб широты наши смурные.Искры самых искренних песенПолетят как пепел на плесень.Вы все между ложкой и ложью,А мы все между волком и вошью.Время на другой параллелиСквозняками рвётся сквозь щели.Ледяные чёрные дыры.Ставни параллельного мира.Через пень колоду сдавалиДа окно решёткой крестили. Вы для нас подковы ковали.Мы большую цену платили.Вы снимали с дерева стружку.Мы пускали корни по новой.Вы швыряли меди полушкуМимо нашей шапки терновой.А наши беды вам и не снились.Наши думы вам не икнулись.Вы б, наверное, подавились.Мы же — ничего, облизнулись.Лишь печаль-тоска облакамиНад седой лесною страною.Города цветут синякамиДа деревни — сыпью чумною.Кругом — бездорожья, траншеи.Что, к реке торопимся, братцы?Стопудовый камень на шее.Рановато, парни, купаться!Хороша студёна водица,Да глубокий омут таится -Не напиться нам, не умыться,Не продрать колтун на ресницах.Вот тебе обратно тропинка И петляй в родную землянку.А крестины там, иль поминки -Все одно — там пьянка-гулянка.Если забредёт кто нездешний. Поразится живности бедной.Нашей редкой силе сердешнойДа дури нашей злой-заповедной.Выкатим кадушку капусты. Выпечем ватрушку без теста.Что, снаружи всё еще пусто?А внутри по-прежнему тесно...Вот тебе медовая брага,Ягодка-злодейка-отрава.Вот тебе, приятель, и Прага.Вот тебе, дружок, и Варшава.Вот и посмеемся простуженно,А об чем смеяться — неважно.Если по утрам очень скучно,То по вечерам очень страшно.Всемером ютимся на стуле,Всем миром на нары-полати.Спи, дитя мое, люли-люли!Некому березу заломати.

Когда я закончил, чуть слышно прошептав последние строки, в помещении ещё с полминуты царила тишина.

— Сильно, — нарушил молчание Евтушенко, вертя в пальцах ножку пустого бокала. — Из свежего?

— Можно и так сказать, — пробормотал я.

М-да, вот же подставился, мелькнула мысль. Возможно, сейчас, упомянув Прагу и Варшаву, подписал себе приговор, и теперь мне не то что партбилета не видать, но и из комсомола могут турнуть за милую душу. А то ещё и из сборной.

Нет, можно было бы, конечно, надеяться, что произнесённое здесь в этих стенах и останется. Всё-таки прибалты к центрально власти, если не ошибись, всегда относились более-менее оппозиционно. Но, глядя на лица Арнольда Ричардовича и его помощницы, понимаю, что завтра… вернее, уже сегодня о моём стихотворении будет доложено по инстанции.

М-да, не сдержался… И ведь нет чтобы какое другое стихотворение вспомнить, так именно это пришло на ум, с антисоветскими волнениями в Праге 68-го и ещё ранее в Варшаве 56-го. Можно было бы сразу сказать, что стихотворение не моё, мол, слышал где-то, запомнилось, память-то у меня хорошая… Но что сделано — то сделано. И свидетелей полно. Не уверен, что тот же Вознесенский пойдёт на попятную, когда его заставят подтвердить, что некто Евгений Покровский в своих стихах неизвестно с какими намерениями упомянул Прагу и Варшаву. Потому что из текста стихотворения толком и не понять, с осуждающими или так, просто для рифмы. Есть ещё в тексте двоякие моменты типа «окно решёткой крестили», но по сравнению с Прагой и Варшавой это вообще детский лепет. Прямо-таки диссидентские стихи написал Башлачёв, а мне за него расплачивайся.

С горя я одним глотком влил в себя остававшийся в бокале коньяк, горячей струёй стекший по пищеводу к желудку.

— А ещё есть что-нибудь… из свежего? — спросил Вознесенский.

Вот же провокатор… И что ему ответить? Что хватит с них и одного такого моего прокола? Хотя, в принципе, можно всё же прочитать какое-нибудь нейтральное стихотворение. Я покосился на задумчивого Евтушенко и без предупреждения начал:

Зашумит ли клеверное поле,

заскрипят ли сосны на ветру,

я замру, прислушаюсь и вспомню,

что и я когда-нибудь умру…

Вот тебе, Женя-тёзка, сюрприз, твоё же стихотворение, которое ты должен написать через… Кажется, лет через пять-шесть, не раньше, поэтому я был уверен, что не рискую быть обвинённым в плагиате.

— Да ты, брат, талант! Только почему-то зарываешь его в землю. На сборник стихов ещё не накопил материала? — спросил Евтушенко.

— На сборник, пожалуй, что нет. Я так просто стихи пишу, в перерывах между тренировками. Под настроение, — добавил я.

— А мне приходится этим делом заниматься ежедневно, и не по часу, — вздохнул собеседник. — Да и Андрюше с Беллой тоже.

Он покосился на товарищей, те синхронно закивали, я даже испугался, что от кивания на голове Ахмадуллиной разлетится витиевато уложенная причёска.

Тем временем в главном зале началась вторая часть выступления кордебалета. Но нам и первой хватило, а поэтов и сопровождающих их лиц, видимо, варьете вообще мало интересовало, они как уселись в этом закутке, так, кроме Евтушенко, никто отсюда и носа не казал.

Я заметил, как Настя с трудом сдерживает зевоту. Да и у остальных взгляд немного осоловевший, включая поэтов и принимающую сторону. И так время за полночь, так ещё и спиртное усиливает желание закрыть глаза и прилечь отдохнуть. Похоже, пора делать ноги, засиделись мы что-то. Я демонстративно взглянул на часы.

— Ну что ж, хорошего, как говорится, понемногу, лично меня уже конкретно в сон клонит. Приятно было посидеть в столь интересной компании, но во всём нужно знать меру.

— Да ладно, время-то детское, — начал было протестовать Евтушенко, но сопровождающие лица и Ахмадуллина с Вознесенским его не поддержали.

— Тогда приходите завтра на наше выступление во Дворце культуры завод ВЭФ, начало в семь вечера. Придёте?

Я переглянулся с девочками, Вадимом, те дружно закивали.

— Придём, — принял я предложение поэта. — А с билетами там как, будут?

— Арнольд Ричардович, найдём четыре пригласительных?

— Найдём, — кивнул тот с невозмутимым видом. — Выдадут в кассе, только скажите, на кого записать.

Его помощница тут же извлекла из сумочки блокнот и ручку, а я продиктовал ей свои ФИО.

— На четверых? — уточнила она и, получив утвердительный ответ, констатировала. — Первые ряды не обещаю, но постараемся посадить вас не очень далеко.

Продрыхли мы до обеда, и проснулись, можно сказать, синхронно, так как тут же выстроилась очередь в туалет — он у Илзе Арвидовны находился прямо в доме и был совмещён с душем. Сначала народ справлял нужду, потом уже выстраивалась новая очередь помыться. Завтрак можно было скорее назвать обедом, но это по времени, а по блюдам — обычный завтрак. Пшённая каша на молоке и на выбор чай либо цикорий с молоком же и бутерброды с сыром, маслом и варёной колбасой.

Потом пляж — куда ж без этого, обязательная программа на каждый день. После вчерашнего малость обгорели, но не критично. Сегодня намазали девчонкам спины специальным кремом, каждый своей. Мы же с Вадимом едва ли не больше времени проводим в воде, чем на берегу, поэтому нам мазаться ни к чему.

Сегодня на море мы были не так долго. В пять вечера вернулись в «штаб-квартиру» и принялись готовиться к отъезду. До Риги ехать буквально пятнадцать минут, около 30 километров, ну и по городу… Интересно, кстати, где находится этот самый Дворец культуры? Ну ничего, спросим, язык — он и до Киева доведёт.

Довёл… На стене Дворца справа от входа располагалась афиша предстоящего мероприятия.

В четверть седьмого я принял от кассирши четыре пригласительных на пятый ряд, места начинались от центрального прохода. Перед началом можно было перекусить в буфете, учитывая, что поужинать мы не успели, бутерброды и охлаждённый лимонад местной фабрики «Veldze». Неплохой, надо сказать, лимонад, вкус оригинальный и углекислоты не пожалели, хотя та же «Кока-Кола», пожалуй, что поядрёнее будет. Но от местной газ-воды нет такого противного послевкусия, и она действительно утоляла жажду, в отличие от газировки будущего. Ту чем больше пьёшь — тем ещё больше хочется пить.

Перед началом творческого вечера на краю сцены поставили ящичек для записок с вопросами от зрителей. Чуть в глубине стоял столик, за которым сидели гости вечера. Первой выступала Ахмадуллина, звонким голос в своей обычной манере с надрывной интонацией прочитавшая с десяток стихотворений собственного сочинения. Пока она декламировала, сидевшие за столиком Евтушенко с Вознесенским то и дело о чём-то негромко переговаривались, наклоняясь друг к другу. Вторым к микрофону вышел Вознесенский. Выступал тоже пафосно, как водится у этой братии, но без такого надрыва, как Ахмадуллина.

Надо полагать, Евтушенко сегодня считался топовым гостем вечера, так как именно ему предоставили честь выступать последним. Хотя, пожалуй, таковым он и являлся. Публика встретила его выход ещё более бурными аплодисментами, нежели появление предыдущих ораторов.

Собственно, из всего услышанного мною сегодня я многое помнил наизусть. Хоть и не фанат поэзии, но столпов отечественной поэзии могу цитировать долго. А в том, что перед нами сегодня выступали эти самые столпы — сомневаться не приходилось. Они уже сегодня звёзды, а годы спустя этот статус будет только крепнуть.

Так что я присутствовал, можно сказать, при историческом событии. И предчувствуя это, прихватил с собой фотокамеру с длиннофокусным объективом. Сидел и, старясь не мешать соседям, снимал для истории. Несколько кадров с Ахмадуллиной, несколько с Вознесенским, больше всего — с Евтушенко. Всё-таки я его считал, как и многие здесь собравшиеся, хедлайнером вечера, если выражаться на эстрадном сленге будущего.

Потом читали записки. Парочку так и не озвучили, отложили в сторону, видно, вопросы там оказались слишком скользкими или вообще провокационными. Может быть, как раз про распавшийся брак Евтушенко и Ахмадуллиной. Остальные были вполне нейтральными, типа: «Евгений Александрович, расскажите, как создавалась поэма «Братская ГЭС»?

— Если только кратко, иначе на остальные вопросы ответить не успеем, — сказал Евтушенко.

«Кратко» у него затянулось на четверть часа. В общем, лично мне хоть происходящее и понравилось, но всё же подустал, да и в сон начало клонить. Я уже начал клевать носом и даже приступил к просмотру какого-то непонятного сна, когда меня привели в чувство аплодисменты. Ага, вроде как закончилось. Что ж, похлопаем и мы… Вот только почему меня Полина с Вадимом в бок толкают, да и остальные зрители крутят головой в мою сторону.

— Давай, иди! — яростно шепчет мне на ухо жена.

— Куда? — не врубаюсь я.

— Как куда?! На сцену! Тебя же Евтушенко приглашает прочитать свои стихи! Ну помнишь, вчера нам читал…

И точно, Евгений Саныч призывно так машет ручкой, мол, идём, не боись, не обидим. Да уж, подкузьмил Евтушенко. Ну кто его просил?

Однако делать нечего, отдал фотокамеру Вадику, а дальше, извиняясь, пришлось пробираться к проходу, и далее на сцену. Евтушенко пожал мне руку и объявил в микрофон:

— Вот и наш герой, прошу любить и жаловать. Смотрите, какая стать! Недаром чемпион Европы… А ещё, как я сказал, автор замечательных песен и стихов. И сейчас некоторые свои вещи он нам прочитает.

А мне, прикрыв ладонью микрофон, негромко сказал:

— Давай из вчерашнего про клеверное поле и ещё парочку.

Блин, да где ж я ему с ходу ещё парочку-то возьму… Ладно, пока про клеверное поле прочитаю стихотворение самого же Евтушенко, а там что-нибудь придумаем.

Зашумит ли клеверное поле,

заскрипят ли сосны на ветру…

Вижу, народу понравилось, хоть и латыши в зале преимущественно. Но всё ж один, советский народ. И для прибалтов, и для белорусов, и для украинцев хорошие поэты не имеют национальности. Кавказ и Закавказье, пожалуй, тоже можно сюда отнести, хоть и с небольшой натяжкой. А вот в Средней Азии народ в основной массе, как бы сказать… Хм, вчерашние дехкане, что ли, многие на русском не то что читать-писать, но и говорят с трудом. Хлопководы, одним словом, не в обиду им будь сказано. Они же не виноваты, что выросли в такой полудикой среде и далеко не у всех имеется возможность поступить в институт или университет. Ташкент, Душанбе, Алма-Ата… В столицах, конечно, население на порядок более просвещённое, там вот и можно устраивать выездные творческие вечера, там поэтическое слово воспримут так, как его и надо воспринимать. И никакого тебе национализма, мол, русские припёрлись, оккупанты. Тьфу ты, под корень бы всех этих националистов извести!

Вторым я исполнил стихотворение Ларисы Рубальской «Ах, мадам! Вам идёт быть счастливой».

— Ну что, немного расслабились? И, наверное, уже хотите домой? — спросил я с улыбкой, глядя в зал, и тут же стал серьёзным. — Не буду вас задерживать, но напоследок хочу прочитать ещё одно стихотворение. Называется «Блокада».

Написала… Вернее, напишет его десятилетия спустя поэтесса Надежда Радченко. Когда-то оно тронуло меня до глубины души, и вот не удержался, приписал себе.

Чёрное дуло блокадной ночи…

Холодно, холодно, холодно очень…

Вставлена вместо стекла картонка…

Вместо соседнего дома — воронка…

Поздно. А мамы всё нет отчего-то…

Еле живая ушла на работу…

Есть очень хочется… Страшно… Темно…

Умер братишка мой… Утром… Давно…

Вышла вода… Не дойти до реки…

Очень устал… Сил уже никаких…

Ниточка жизни натянута тонко…

А на столе — на отца похоронка…

Когда я закончил, на несколько секунд в зале воцарилась звенящая тишина, которую нарушили одинокие хлопки кого-то из зрителей. Потом к нему присоединились и остальные. А минут пять спустя, когда Евтушенко затащил меня за кулисы, тут же сунув в рот сигарету, мне пришлось выслушать от него панегирик, что я непременно должен выпустить сборник своих стихов. Если что, он поможет протолкнуть его без очереди, ну или почти без очереди. Я кивнул, мол, может, когда-нибудь и выпущу, на самом деле совсем этого не желая. Ну не поэт я, а воровать чужие стихи пачками… Мне и за эти-то стыдно, вон уши как горят. Или это просто от пережитого волнения?

Оставшиеся дни отдыха прошли для меня спокойно. Загорали, купались, сходили на премьеру фильма «Офицеры»… Пусть я видел его неоднократно, но мои спутники о нём до этого и не слышали, не то что не видели. После фильма делились впечатлениями, сойдясь во мнении, что и нынешняя молодёжь, если надо будет, готова к подвигу. И вообще СССР — самая сильная держава в мире, пусть только кто к нам сунется — тут же получит по мордасам. А я думал, что пройдёт каких-то двадцать лет, и самая сильная держава превратится в колосса на глиняных ногах. И лишь наивность американцев, решивших, что с главным соперником покончено, позволит нам восстать из пепла. Правда, заплатив за это «лихими 90-ми», унесшими столько жизней и разрушившими столько судеб.

* * *

Кабинет Генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева.

— Я ознакомился, Юрий Владимирович, с твоей докладной запиской о предотвращении аварии на спускаемом аппарате «Союз-11». По краю, как говорится, прошли. Твоим людям, кто участвовал в этом мероприятии, объяви от моего лица благодарность и подай документы на награждение. Надо обязательно поощрить.

— Список составлен, — Андропов вынул из папки лист и передал Брежневу.

— Добро, — взял лист в руки генеральный секретарь. — Ты предлагаешь вынести вопрос о недопущении штурмовщины на Президиум ЦК. Тут я с тобой согласен. Надо действительно посовещаться по этому вопросу. Боюсь, что только вот Михаил Андреевич будет серьезно возражать. Трудовой порыв гасить не позволит. Ну да ладно. Суслова беру на себя. У тебя всё?

— Да вроде бы всё, Леонид Ильич. Другие вопросы сами решаем.

— Правильно, что сами. Ну тогда давай готовься к Пленуму. Битва тебе предстоит серьёзная.

Андропов, ничего не ответив, встал из-за стола и направился к дверям. Но на полпути его остановил голос Брежнева.

— Юра!

— Да, Леонид Ильич? — обернулся Андропов.

— А как ты считаешь, где нам Хрущева хоронить? На Новодевичьем или у Кремлёвской стены? Что побледнел-то сразу? Ну-ка садись, выпей вон водички и выкладывай свои соображения.