Мой адрес — Советский Союз! Книга вторая

Глава 4

До Казани, где в прежней жизни мне доводилось бывать пару раз, и то после развала СССР, мы с тренером добрались не без эксцессов. Вернее, был один, не очень серьёзный, когда в вагоне-ресторане какой-то поддатый пассажир устроил дебош, схватил вилку и принялся тыкать столовым прибором в глаз другому поддатому пассажиру, с которым они вместе ужинали. То есть когда мы с Лукичом решили по-человечески отужинать перед прибытием в Казань, эта парочка — по виду бывшие сидельцы — тихо-мирно выпивала, подливая себе из графинчика. Потом они стали общаться на повышенных тонах, а в итоге один схватил вилку и нацелился в глаз собутыльнику. Тот отпрянул, отчего едва не свалился на пол вместе со стулом, а нападавший с криком: «Изуродую, сука, как Бог черепаху!» вскочил с явным намерением довести начатое до конца.

Но я не позволил, благо до нападавшего было не более трёх метров. Подскочил сзади и, не мудрствуя лукаво, двинул кулаком по темечку. Мужик упал физиономией в тарелку с недоеденным картофельным пюре со шницелем, и тут же медленно сполз на пол, потащив за собой скатерть со всей стоявшей на ней посудой. К тому моменту, как в вагоне-ресторане появился представитель транспортной милиции, агрессивный пассажир успел немного прийти в себя, во всяком случае, лёжа на полу, мычал что-то нечленораздельное, а его товарищ, недавно едва не получивший вилкой в глаз, пытался его перевести в вертикальное положение со словами:

— Васёк, бля, ты чё, бля, давай вставай, щас менты придут.

Васёк встать на ноги не успел, и вскоре подвижность его шаловливых рук была ограничена металлом наручников. А мне и ещё нескольким свидетелям, среди которых самой крикливой была официантка с губами, накрашенными ярко-красной помадой, пришлось отвечать на вопросы сержанта. Тот сначала попросил всех предъявить паспорта. А у кого при себе нет — принести из купе. Затем был составлен протокол, под которым все свидетели поставили подписи. Васька же высадили на ближайшей станции, где имелось отделение транспортной милиции. Его дружок тоже решил сойти, в знак солидарности. Интересно, если бы он глаза лишился, так же принимал бы участие в судьбе своего кореша?

А мы с Казаковым почти в полночь сошли на станции «Казань-1», и на частнике добрались до гостиницы с любопытным названием «Совет» (даже не «Советская»), где на наши фамилии был забронирован 2-местный номер. Который уже раз мы с Лукичом вот так вот заселяемся на пару… Впрочем, не мы одни, практически все боксёры, кто приехал с личным тренером, заселяются с ними в один номер.

В этот день, как сказала администратор на ресепшн, или, говоря по-русски, за стойкой регистрации, с утра заселялись участники соревнований, практически вся гостиница была зарезервирована за нами. И в этот момент нам пришлось постоять в маленькой очереди, за спинами парочки боксёров и их тренеров. Одного из тренеров мой наставник тут же узнал

— Петрович!

— Лукич!

Они даже обнялись, как старые друзья.

— Слышал, твой в Америку летал, в Лас-Вегас? — спросил Петрович, кивая на меня.

— Летал, — подтвердил Казаков.

— И как оно там? — поинтересовался уже у меня Петрович.

— Да ничего, жить можно, — уклончиво ответил я.

— А слухи ходили, что ты самого Мохаммеда Али в нокаут отправил.

— Да так, потолкались маленько… В шутку.

— Понятно, — с понимающей ухмылкой протянул Петрович. — Кстати, слышал, что Мохаммед Али проиграл Фрейзеру чемпионский бой?

Тут я навострил уши.

— Да? — поднял брови Лукич и посмотрел на меня. — А ведь Женька так и сказал Али, что он проиграет. Женёк, ты откуда это знал.

— Интуиция, — скромно пожал я плечами.

Утром, по традиции взвешивание и составление турнирной сетки. А вот и знакомые лица, в том числе тех, с кем летал в Штаты. Толя Семёнов, Витя Запорожец, Саня Мельников, Коля Хромов, Сурен Казарян, Олег Толков, Юозас Юоцявичус. Коротаева нет, приболел, так же, как и Сароян, с которым я бился в финале прошлого чемпионата страны. Я дерусь завтра, 18 марта, с украинцем Макухой, представляющим «Буревестник». Дальше по сетке в 1/8 я встречаюсь с победителем пары Николадзе — Мулявичус. Если, конечно, миную предварительный тур. Самое интересное, что по итогам чемпионата будет сформирована сборная для участия в чемпионате Европы, который пройдёт в Испании с 11 по 19 июня. Почему бы не съездить в Мадрид? В прошлой жизни бывал в Барселоне разочек, а в этой можно и в главный город Испании заглянуть. Там достопримечательностей на квадратный метр даже больше, чем в столице Каталонии.

Однако путёвку на Европу ещё нужно выиграть, хорошо показать себя на чемпионате страны. Желательно стать лучшим в своей весовой категории. Но соперники серьёзные — это в первую очередь касается Валерия Иняткина и Владимира Чернышёва. С первым на прошлогоднем первенстве страны я боксировал в четвертьфинале, а со вторым в полуфинале. И тот полуфинал дался мне ой как нелегко. Наверняка захотят взять реванш, особенно Чернышёв, если, конечно, кто-то из нас не вылетит на первых стадиях турнира.

Перед моим поединком на ринге встречаются Николадзе и Мулявичус. Мы разминаемся в коридоре спорткомплекса — раздевалка всех не вмещает, и бой смотреть некогда. Представитель грузинской школы бокса (правда, уроженец абхазского города Гантиади) оказался сильнее литовца, теперь дело за мной.

Макуха ничего такого, что могло бы поставить меня в тупик, не показал. Я даже не стал доводить дело до второго раунда. К середине первого понял, что можно закончить бой досрочно, учитывая слишком осторожный бокс соперника, загнал того в угол, где молотил его секунд двадцать, после чего рефери остановил поединок. Жаль, до нокаута или как минимум нокдауна оставалось всего ничего. Впрочем, победа за явным, или, как принято говорить в профессионально боксе, технический нокаут — тоже неплохо.

Все поединки снимаются на кинокамеру. Она водружена на высоком помосте у ринга. Группа киевских кинодокументалистов снимает фильм с рабочим названием «За и против бокса». Спортивный журналист Андрей Кочур даёт указания операторам, что снимать, а что не снимать. Кто знает, может быть, какой-то из моих боёв тоже войдёт в итоговую версию.

Завтра я встречаюсь с Николадзе. Уже жалею, что не удалось посмотреть его бой. Зато Лукич подошёл к корреспонденту «Советского спорта». Расспросил о завтрашнем сопернике. Со слов журналиста, грузинский боксёр техничен и предпочитает работать на дистанции, что у него неплохо получается благодаря длине рук. Что ж, учтём.

Руки у Николадзе и впрямь длинные, длиннее моих, да ещё и выше почти на голову. При этом его даже можно было назвать стройным, на весах он потянул 85 с хвостиком. С Казаковым решили, что дистанцию будем сокращать с первых минут, что я буду поддерживать высокий темп, рассчитывая на свою выносливость. Как долго Николадзе сможет от меня бегать — посмотрим. А может, он со своим горячим южным темпераментом примет вызов и ввяжется в обмен ударами?

Нет, не ввязался, предпочёл убегать, отстреливаясь джебами с дистанции. К концу первого раунда я сумел всё-таки запереть Николадзе в углу и обрушить на него град ударов, не позволяя сопернику свести дело к клинчу. Как только он пытался меня обхватить — я делал шаг назад, выскальзывая из его объятий, и снова молотил. Если бы не гонг, возможно, всё закончилось бы уже в этом раунде.

— Не задохнулся? — спросил Казаков в перерыве.

— Пока нет. Попробую второй раунд провести том же темпе. Как почувствую, что устал — сброшу обороты, сам буду от него бегать, копить силы на концовку боя.

Лукича такой подход вроде бы устроил, и я с первых секунд второго раунда снова принялся гонять соперника по рингу. Всё закончилось к середине трёхминутного отрезка: крюк в голову и апперкот отправили Николадзе на канвас. Рефери открыл счёт, соперник поднялся ещё до «десяти», показывая, что готов драться дальше. Я тоже готов был драться, силёнок оставалось достаточно, но из угла Николадзе вылетело белое полотенце.

В следующем бою встречаюсь со спартаковцем Скворцовым. Четвертьфинал 22 марта, два полных дня на отдых. Есть время посмотреть Казань, не всё же в номере сиднем сидеть. Организованных экскурсий нам не устраивают, оно и лучше, не люблю ходить толпой, слушая голос экскурсовода.

Главная достопримечательность города — Казанский кремль. Одна из его сторожевых башен носит название Сююмбике», и считается падающей, но наклон, конечно, не как у пизанской башни. Мечеть возле кремля ещё не построена, а вот памятнику Мусе Джалилю стоит. Благовещенский собор, Богоявленский собор… А вот Петропавловский собор после революции превратился в планетарий. Подозреваю, что в моей первой жизни после распада СССР сюда вновь начали пускать верующих.

Казаков со мной не пошёл, предпочёл посиделки с товарищами из тренерского цеха. Когда я, нагулявшись, вернулся в гостиницу, его ещё не было — они собрались в одном из соседних номеров, тихо бухая. Ужинали участники соревнований в ресторане по талонам, которые каждому выдавались из расчёта трёхразового питания по определённому меню. Меню было неплохим, но без изысков. За изыски типа шашлыков предлагалось доплачивать из собственного кармана. Собственно, многие так и поступали, особенно боксёры и тренеры из южных и кавказских республик. Я в первый же день предложил Казакову угоститься за мой счёт, но тот категорически отверг это предложение. Мол, стакан сметаны закажу себе — мне и хватит. Я тоже отказался от шашлыков и прочих «деликатесов». Лучше уж закажу, как Лукич, стакан сметаны, всё полезнее и не менее питательно.

Хотя стакан — одно название. Накладывали по советской традиции половину 200-граммовой ёмкости. Считалось, что полстакана сметаны восполняют дневную недостатка полезных веществ для организма. Ну, Казакову с его скромными габаритами, может, и сойдёт, а мой организм требовал больше. Так что я заказывал два стакана, и съедал сметану, вычерпывая десертной ложечкой, с огромным удовольствием. А по ходу дела думал, что не мешало бы попить поливитамины. Но так как в это время со спортивным питанием в стране напряжёнка, то хорошо бы есть побольше куриных яиц, которые к тому же являются отличным антиоксидантом. Даже можно договориться, чтобы мне продавали смеси для парентерального питания. Но это с каким-нибудь медиком в реанимации вопрос решать. Пока же для роста мышечной массы можно просто яйца употреблять.

Второй свободный день мы посвятили тренировкам. Лёгким, особо не напрягаясь. Лукич, вскочивший в шесть утра свежий, как только что сорванный огурец, заставил меня пробежаться по прилегающим к гостинице улицам и далее по парку имени Горького — тёзке столичного ЦПКиО. Местами на газонах ещё лежал потемневший снег, но улицы были чистыми, а в такое время ещё и малолюдными, так что я мог бежать, не отвлекаясь на сторонние факторы. В парке вообще в такое время почти никого, да думаю, что и днём, и вечером не больше. В такое время года, наверное, аттракционы и прочие развлекаловки типа танцплощадки ещё не работают, сезон откроется если только через месячишко.

Однако персонал своё дело знал туго — здесь тоже дорожки и аллеи тоже были чистыми. Бежал, а в голове бесконечно играла «Losing My Religion» — главный хит группы R.E.M. начала 90-х. Тоже, что ли, выдать со своё сочинение, мелькнула заманчивая мысль. Увы, такой текст, да ещё и англоязычный, в СССР не прокатит. Музыка… Депрессивная какая-то, а депрессия в советском искусстве не приветствуется, и на эстраде в частности. Так что пусть остаётся только для внутреннего пользования.

Тем более что есть немало и других хороших, ещё ненаписанных песен. Захотел бы — уже озолотился. Но при этом вызвав подозрения в слишком уж большой плодовитости. Понятно, настоящих авторов никто бы и не нашёл, некоторые из них даже ещё и не появились на свет, но… И правда, с чего это вдруг студент, никогда ничего не сочинявший, даже не знающий нот (хотя теперь-то уже знаю) вдруг стал выдавать на гора песню за песней? И не что-нибудь проходное, а вещи, которые исполняются на правительственных концертах. КГБ, конечно, мною в этом плане не заинтересуется, однако всё равно вокруг моей персоны может возникнуть нездоровый ажиотаж. Как говорится, ложечки нашлись, а осадочек остался.

После пробежки лёгкая разминка прямо в номере, закончившаяся работой на «лапах». К счастью, ничего не разбили. Не пострадали ни зеркало в прихожей, ни графин с парой стаканов на столе, ни стоявший в углу телевизор.

Вечером полноценная тренировка в выделенном для боксёров организаторами центральном боксёрском клубе Казани. Зал в одноэтажном помещении метров семьдесят длиной и около двадцати в ширину — такой огромный пенал. Слева и справа висят мешки, между оконными проёмами — боксёрские «стенки» и «груши», в конце зала установлен ринг. Для 71-го года вполне.

Местных пацанов повыгоняли, в эти дни у них выходные. Но в окна пацанва местная то и дело заглядывает, интересно им поглазеть на лучших боксёров страны. Я одному такому любопытному пацанёнку лет десяти подмигиваю, тот тут же улыбается во весь свой щербатый рот.

Ужин, потом просмотр по телевизору новостей. Диктор Анна Шатилова рассказывала, как страна готовится к открывающемуся 30 марта XXIV съезду ЦК КПСС с сопутствующим репортажем из нескольких городов. Дальше о том, как реализуется на практике принятое недавно постановление ЦК КПСС «О мерах по дальнейшему улучшению работы районных и городских Советов депутатов трудящихся». До кучи был показан репортаж из стен волгоградского райсовета депутатов.

— Переходим к зарубежным новостям. Двести человек погибли в Перу в результате оползня в изолированном шахтерском лагере в Чунгаре…

Да, неспокойно в мире. Войны то тут, то там вспыхивают, то катастрофы… Кстати, про эту в Перу я не помнил, и потому не включил в свои «хроники». А вообще пора бы уже наконец начать их пристраивать.

Ладно, пока не об этом нужно думать, завтра у меня бой, хорошо бы выспаться. Отправляюсь на боковую, и словно по команде, организм тут же вырубается. А просыпаюсь ровно в 7 утра. В окно бьёт яркий солнечный свет, на фоне предыдущих пасмурных дней настоящее событие.

— Чего такой весёлый? — спрашивает меня Казаков, появляясь из санузла в одних трусах и всклокоченными после душа и полотенца волосами.

— А чего печалиться? — отвечаю я вопросом на вопрос и ещё шире улыбаюсь. — Вон, погода так и шепчет.

— Это точно, — задумчиво бормочет он, с прищуром глядя в окно. — Только давай будем радоваться, когда золотую медаль выиграешь.

— А чего бы и не выиграть? — самоуверенно заявил я.

— Ну и самоуверенный же ты наглец, Покровский! — покачал головой Лукич. — Ступай в ванную, охладись под холодным душем.

Первыми на ринг в нашей весовой категории поднялись Чернышёв и представлявший «Локомотив» Долбитиков. Часы были остановлены в 3-м раунде ввиду невозможности Долбитиковым продолжать бой из-за серьёзного рассечения. Следующий бой — армеец Васюшкин против спартаковца Сидоренко. В прошлом году я с Сидоренко справился без труда. И тут Васюшкин — в прошлом двукратный чемпион СССР — был по очкам сильнее спартаковца. Таким образом, стала известная первая пара полуфиналистов.

Сегодня мой бой третий по счёту, и его судил олимпийский чемпион Мехико Дан Позняк, ещё недавно сам выходивший на ринг. Пощупал наши со Скворцовым перчатки, проверил наличие «ракушек», легонько похлопав каждого из нас в районе паха.

— Бокс!

Скворцов, видно, либо сам смотрел, либо ему рассказали о том, как я провёл предыдущий поединок с Николадзе. Во всяком случае, в его глазах читался самый настоящий страх. И с первых секунд, чуть ли не зажмурившись, принялся рубить воздух перчатками в надежде, наверное, хоть разочек меня достать. Я и этого ему не позволил. Переждал на дистанции, пока парень намашется, спокойно блокируя удары и уклоняясь, а затем сам пошёл в атаку на задохнувшегося соперника. Моя атака оказалась куда более затяжной и в итоге удачной. После точного крюка справа в скулу спартаковец медленно стал сползать вниз, цепляясь перчаткой за канат.

— В угол!

Я и без команды рефери знаю, куда мне идти. Позняк тем временем открывает счёт. Мне казалось, что я не так уж сильно и попал, но Скворцов явно не горит желанием вставать на ноги. Сидит на пятой точке, согнувшись и опустив голову, разглядывая расплывающиеся на канвасе капли крови. Вот как, я ему, оказывается, и нос успел расквасить.

— Аут! — заявляет Позняк, размахивая руками.

Даже как-то неинтересно, слишком легко, и моё лицо не выражает бурной радости. Так, всего лишь удовлетворение хорошо сделанным делом. А Казаков рад, хлопает меня по плечу, спине, улыбается по весь рот:

— Здорово ты сработал, песня, а не атака.

— Да он, такое ощущение, сам не хотел вставать. Испугался, что ли…

— Ну, испугался или не испугался — не важно, главное — что победа яркая и убедительная. А даже если он и встал бы, не уверен, что дотянул бы до гонга.

Учитывая, что я почти не вспотел, решили с Казаковым не покидать зал. Успеется ещё под душ. Нашли местечко на трибуне, чтобы посмотреть завершающий четвертьфиналы бой. Боксировали динамовец Иняткин и армеец Бодня. Поединок был остановлен в 3-м раунде за явным преимуществом Иняткина. Впрочем, я чудес и не ждал. Снова мне с Валерой биться, только на этот раз в полуфинале.

В ноябре в бою с ним я, в отличие от предыдущих поединков, сразу пошёл вперёд, чем соперник оказался обескуражен. К тому же руки у него длиннее, и то, что я постоянно шёл на сближение, выглядело в общем-то логично. Тогда я взял его выносливостью. Чем мы с Лукичом можем удивить его в этот раз? И стоит ли удивлять, если в прошлый раз всё прошло в общем-то неплохо?

Полуфиналы послезавтра, всем даётся день на отдых. Собственно, было бы с чего уставать. Можно хоть весь день проваляться на кровати, поплёвывая в потолок и читая свежую прессу, благо что в фойе гостиницы работал кисок от «Союзпечати». Прессу я купил, почитал, а перед ужином всё же отправился на пробежку.

В это время улицы Казани были куда многолюднее, и на меня народ поглядывал с удивлением. Всё-таки ЗОЖ в СССР не был популярен до такой степени, чтобы люди по утрам или вечерам устраивали пробежки. Зарядку если и делали, то в своей квартире, периодически сдавали нормы ГТО, получил значок — и доволен. Уж я-то помню, да и сейчас вокруг себя такое же наблюдаю.

Миновал центральный вход в ЦПКиО имени Горького. Хорошо всё-таки дышится, хоть деревья ещё и не обзавелись листьями. Бежал я не трусцой, но и не галопом, дышал ровно, казалось, что пульс если и увеличился, то ненамного, а лёгкие работали далеко не на пределе своих возможностей. И народу вообще никого. Решил добежать до танцплощадки, вход на которую в прошлый раз был открыт. Неплохое место для разминки и боя с тенью. Всё равно мимо никто не ходит, стесняться некого, да и парочка фонарей светят весьма кстати — на улице уже почти совсем стемнело.

Добежал, но оказалось, что танцплощадка занята. На ней под светом одинокого фонаря я разглядел фигуры шестерых молодых людей, причём пятеро старались окружить одного, а тот отступал спиной к решетчатой ограде. Один за наступавших что-то говорил, при этом жестикулируя, но слов его я разобрать не мог.

А потом он ударил одиночку. Вернее, попытался ударить, но тот заблокировал удар поднятым плечом, и тут же в ответ заехал апперкотом в челюсть. Нападавший сел на задницу, но в тот же миг остальные накинулись на парня, по виду моего ровесника. Тот продержался несколько секунд, а затем его просто повалили и начали пинать ногами. К ним уже готов был присоединиться и пятый, вставший на ноги после апперкота.

Не знаю, что они там не поделили, но никогда не мог принять факта, когда несколько человек бьют одного. Даже если он перед ними в чём-то провинился. И потому без лишних рассуждений заскочил на танцплощадку, рванул к увлечённо месящим ногами парня и с разбегу врезал одному подошвой кроссовки в поясницу. Тот с уханьем полетел вперёд, через лежавшего на выщербленной тысячами каблуков плясунов плитке с мраморной крошкой. Прежде чем остальные сообразили, что их сзади атакуют, я успел вывести из игры ещё одного, который в этот момент поворачивался в мою сторону. Его изрытое оспинами лицо находилось как раз в профиль левой стороной, так что удар прямой правой, не исключено, свернул ему челюсть.

Дальше в моё лицо полетел кулак с надетыми на пальцы кастетом. Лежавшему повезло, что обладатель кастета лупил его тоже ногами, а не пустил в ход холодное оружие. Пусть в ход он его сейчас собирался против меня. Ага, щас! Нырок, резкий присяд — и бью верхним ребром ладони хаму по яйцам, благо что на нём короткая куртка, не закрывающая полами промежность. Будешь знать, как железками размахивать! Тот, скуля, начал складываться пополам, а я, не теряя ни мгновения, переключился на оставшуюся тройку. Бам! Следующий получил в «бороду», и тоже как минимум ближайшие несколько минут будет недееспособен. Ух ты… В ухе от удара зазвенело. Я встряхнул головой. Это кто ж такой шустрый? Ага, вот это низенький крепыш. В прыжке, что ли, достал кулаком? Не суть важно, в следующий миг он получил свою «двоечку» и тоже на какое-то время отправился в нирвану. Последний оставшийся на ногах застыл напротив меня в непонятной стойке, но, не дожидаясь, когда и ему прилетит, развернулся и со всех ног рванул прочь. Преследовать его я не стал, хотя выносливости, думаю, хватило бы. Тут и так вон кое-кто уже пытается принять сидячее положение или на ноги встать, в том числе парень, на вид мой ровесник, которому я пришёл на выручку.

— Ты как? — участливо поинтересовался я, помогая ему принять вертикальное положение.

— Бывало и лучше, — поморщился он. — Бок болит, как бы рёбра не сломали… Суки!

— За что они тебя?

— За то, что в их районе оказался, сам-то я с «Теплоконтроля», на этом же заводе и работаю слесарем. У-у, падла!

Он пнул пытавшегося подняться хулигана, и тот, причитая, пополз в сторону забора. А сам осмотрел свою безнадёжно испачканную куртку, брюки, подобрал с плитки шапку, отряхнул, водрузил на голову.

— Спасибо тебе, если ли бы не ты…

— Не за что! Не могу оставаться безучастным, когда толпой одного бьют. Евгений!

Я протянул руку, парень ответил крепким рукопожатием.

— Сергей. Антипов Сергей.

В этот момент со стороны одной из аллей послышался высокий женский голос, а потом в луче стоявшего рядом с аллеей фонаря я увидел три фигуры — женскую и две мужские. Причём мужские были одеты явно в милицейские шинели, а их головы украшали форменные шапки — для фуражек ещё было прохладно. То же самое увидел и Сергей.

— Ё-моё, менты! Не хочу с ними связываться. Ты как хочешь, а я валю.

И он рванул к выходу, я, немного помедлив, следом. Ну её на фиг, была охота объясняться с представителями закона, ещё виноватым выставят и накатают в институт,

В спину нам раздалась трель милицейского свистка, но мы только прибавили ходу, выскочили через центральный вход парка и вскоре затерялись среди «хрущёвок» и «брежневок». Погони вроде не было ни видно, ни слышно, но я мог пробежаться ещё, однако Сергей к такому подвигу оказался не готов. Он схватил меня за плечо, согнулся, тяжело дыша, и снова приложил ладонь к боку.

— Уф, дай отдышаться… В бок будто кто-то раскалённой иглой тычет. Точно они там мне что-то сломали, суки.

— В травматологию обратись, — посоветовал я, осторожно трогая пальцами распухшее послу удара ухо. — Есть тут поблизости? Хотя ты же не местный, откуда тебе знать…

— Ладно, если завтра получше не станет, то придётся и правда к травматологу идти. Может, там всего-навсего сильный ушиб или трещина, но уж лучше будет больничный взять. Какой из меня работник в таком состоянии… А здорово ты этих уродов раскидал, — неожиданно перевёл он тему. — Борец, боксёр?

— Боксёр. Кстати, у тебя тоже неплохой апперкот получился, когда ты одного на пятую точку усадил.

— Так я тоже в секцию бокса по молодости ходил, до того, как... Ну, это не важно. А ты сам-то откуда, с какого района?

— Я вообще не из этого города.

— Вот как? А в Казани какими судьбами, если не секрет?

— Так ведь у вас чемпионат СССР проходит, вот я и принимаю с нём участие.

Брови Сергея приподнялись.

— Ничего себе!.. Погоди, а как твоя фамилия?

— Покровский.

— Ну точно, я же твою фотку в газете видел, там ты рассказывал, как Мохаммеду Али в печень двинул, — расплылся Серёга в улыбке. — Слушай, а правда так и было?

— Правда, — тоже улыбнулся я. — Ну, я побегу в гостиницу, душ надо принять, поужинать… Если будешь себя завтра нормально чувствовать, приходи на полуфиналы, поболеешь за меня.

Мы пожали друг другу руки, и я трусцой направился в сторону гостиницы. Казакову про драку ничего не сказал, да и вообще, чем меньше народу об этом будет знать — тем спокойнее. И всё это время мне что-то не давало покоя. Мне кажется, что в каком-то пласте моей памяти Сергей Антипов и «Теплоконтроль» уже лежат, но почему они там оказались… Чёрт, не могу вспомнить!

Так и проворочался полночи, прежде чем наконец, плюнув на всё, повернулся на бок и уснул. Проспал до 9 утра. Умылся, спустился позавтракал, затем, чтобы сбросить некоторое психологическое напряжение, прогулялся в Государственный музей ТАССР на улице Ленина. Музей понравился, по нему можно было гулять целый день, шаркая по паркету в специальных тапочках. И экспонаты интересные, музей понравился даже больше, чем наш, свердловский краеведческий, и уж тем более маленький музей в Асбесте.

Выходя в зал, услышал отчаянный крик с трибун:

— Женя, давай!

О, так это не кто иной, как мой вчерашний знакомый. Пришёл всё-таки поболеть. Видно, не всё так плохо с его рёбрами. Помахал ему, улыбнувшись, парень буквально расцвёл от счастья. И в этот момент меня словно током ударило. Сергей Антипов, «Теплоконтроль», банда «Тяп-Ляп»… Пазл сложился. Неужели этот тот самый будущий лидер самой знаменитой ОПГ Советского Союза?

На несколько секунд из меня словно бы выпустили воздух. Даже Казаков заметил резкую перемену в моём настроении.

— Женька, в чём дело?

— А? Да нет, нормально всё, — улыбнулся я через силу.

— Раз нормально — выходи в ринг и побеждай.

И правда, чего это я… Может, и правда этот Серёга будущий главарь, может, полный тёзка — шут его знает. Но в любом случае даже если это и он, то банду свою сколачивать ещё не начал. В голове тут же, словно вырванные из заточения, стали всплывать факты про «Тяп-Ляп» и её лидеров. Численность банды доходила до 300 человек, даже первоклашки были у «старшаков» на побегушках. При этом Антипов и его подельники не позволяли членам банды ни пить, ни курить, напротив, занимались спортом, и друг за друга были горой. В год московской Олимпиады, если память не изменяет, за банду взялись всерьёз, и её руководители получили разные сроки, а некоторые были приговорены к расстрелу. Антип, по некоторым данным, после отсидки сменил фамилию и жив до сих пор. Можно ли что-то изменить в судьбе этого человека, если это он и есть? И надо ли вообще менять?

Но сейчас нельзя отвлекаться на посторонние мысли, впереди бой за выход в финал. Валера Иняткин, к его чести, поднимался на ринг с невозмутимым видом, спокойно выслушивал наставления тренера, подставлял тому плечи, чтобы он их как следует помассировал, открывал и закрывал рот, разогревая мышцы челюсти, наклонял голову влево-вправо, разминая шею… В общем, делал то же самое, чем в этот момент занимался и я, надеюсь, с не менее невозмутимым видом.

Рефери сегодня не Дан Позняк, тот занял один из столиков для боковых судей, будет считать очки. В ринге судит бывший трёхкратный чемпион СССР, Заслуженный тренер СССР Андрей Тимошин. Ему уже под 70, но выглядит бодрячком, хоть и близоруко прищуривается — судья в ринге не может по правилам носить очки.

У Иняткинка рост чуть выше и руки ненамного, но длиннее. Я вообще среди участников этой весовой категории самый лёгкий, но при этом не самый маленький. Есть и пониже, зато вширь больше, такие Тайсоны, если подойдёт такое сравнение.

В прошлом году я удивил Иняткина своей атакующие манерой на фоне предыдущих боёв, где явно осторожничал в первых двух раундах. На этом турнире я меньше осторожничаю, и Валера, думаю, уверен, что и в этом бою я начну агрессивно. Опять же, длина рук за ним, следовательно, на дистанции ему выгоднее работать. Но мы с Казаковым решили хоть немного, а удивить оппонента, не кидаясь сразу в ближний бой, а поиграв хотя бы один раунд. А дальше… Дальше будет видно.

Только вот Иняткин сам попёр на меня с первых секунд поединка, сокращая дистанцию. Пришлось включать режим контратак с ударами на отходе, стараясь держаться подальше от канатов и угловых подушек. Не хотелось уступать центр ринга, судьи невольно отдают предпочтение боксёру, за которым инициатива, даже если он толком и не попадает в уязвимые точки соперника. А Иняткин попал, его увесистый удар в лоб заставил меня тряхнуть загудевшей головой. На мгновение представил, что было бы, попади он мне с такой силой в челюсть… М-да, последствия могли оказаться для меня достаточно печальными.

Тряхнул я головой на автомате, а делать этого и не следовало, так как не только судьи наверняка засчитали попадание, но и соперник сразу понял, что достал меня. И это тут же добавило ему агрессии. Я даже слегка растерялся, прочувствовав на себе такой напор, и тут же пропустил ещё два пусть и не сильных, но точных попадания в голову.

Ах ты ж мать твою за ногу! Ярость и на Иняткина, и на самого себя затопила моё сознание. Я толкнул перчатками одессита в грудь, тем самым создавая между нами небольшой прогал, после чего включил ноги, резко меняя диспозицию, и теперь уже Иняткин оказался прижат к канатам.

Теперь уже я обрушил на него град собственных ударов, а одессит оказался в растерянности. Он прятал лицо за перчатками, я же наносил не столько быстрые, сколько акцентированные удары боковыми, периодически включая апперкоты и удары по корпусу. Последние в основном и достигали цели, попадая в точки, незащищённые сведёнными в районе груди и живота локтями. Печень-селезёнка-печень-селезёнка…

Гонг! Ну что ж ты как не вовремя! Расходимся по углам. Всё-таки этот раунд меня малость измотал, и я с удовольствием подставляю лицо под освежающие взмахи влажного полотенца.

— Раунд за тобой, — уверенно заявляет Лукич. — Концовка была твоя, я б на месте судей даже не сомневался. Как самочувствие? Сможешь продолжать в том же темпе или поиграешь, сделаешь передышку?

— Давай продолжу.

Я непроизвольно морщусь я от боли, только сейчас замечая, что разбита верхняя губа. И когда удар пропустил? В запарке не заметил. Хорошо, что капа во рту была, а то мог бы и зубов лишиться.

Казаков аккуратно промокает её полотенцем, на ткани остаётся небольшое красное пятно. Как бы после боя не пришлось швы накладывать. Завтра день отдыха, за почти два дня губа точно не заживёт. Если, конечно, я дойду до финала. Впереди ещё два раунда, а соперник далеко не проходной, хоть и видно, что устал тот куда больше моего.

Нет, нельзя его отпускать, давать шанс переломить ход поединка. С этой мыслью я встретил начало второго раунда и, не давая Иняткину опомниться, сразу же стал теснить его в угол, от которого он только что отделился с окончанием перерыва. Вжавшись спиной в синюю подушку, он пытался отбиваться, но справиться с моим сумасшедшим напором, в который я вложил всего себя, все силы, что оставались, ему оказалось не под силу. Пару раз у Иняткина получалось клинчевать, и рефери нас разводил под команду: «Брейк!». Но даже вода камень точит, не говоря уже о том, на что способен хороший боксёр в рамках одного боя. А я считал себя как минимум неплохим бойцом, так просто чемпионами страны не становятся. Как бы там ни было, один из апперкотов, в который я особенно мощно вложился, оказался фатальным для моего оппонента. Он сразу обмяк, руки пошли вниз, и я, чисто на автомате, добавил боковым справа.

Скорее всего, второй удар был лишним, соперник и без того, думаю, вряд ли поднялся бы в течение 10 положенных секунд. Но что поделаешь, инстинкт — он сработал быстрее мысли о том, что дело сделано.

— Аут!

Казаков доволен, я тоже, чего нельзя было сказать о моём пытавшемся сесть сопернике и его грустно смотревшим в ринг тренере. Ещё минуту спустя, когда Валера более-менее пришёл в себя, рефери под аплодисменты-свист-крики зрителей поднял вверх мою руку. Смотрю в объектив нацеленной на меня кинокамеры, потом неожиданно для себя подмигиваю оператору, глядящему на меня сквозь окуляр.

Возле ринга меня встречает режиссёр Андрей Кочур.

— Неплохой бокс, мы не ошиблись, что сняли бой на плёнку, — говорит он, улыбаясь. — Надеюсь, финальная встреча будет не менее интересной.

В финале меня ждёт… Конечно же, Чернышёв. Тот по очкам одолел Васюшкина. Бой получился непростой, только благодаря активно проведённой концовке оренбуржец сумел добиться победы. Всё-таки круг претендентов на медали в эти годы достаточно узок, и неудивительно, что боксёры то и дело встречаются с уже знакомыми соперниками.

Пока же осмотр у врача турнира, который даёт заключение, что можно обойтись без поездки в травматологию.

— Старайтесь не улыбаться и вообще пореже открывать рот, — советует он, покрывая губу мазью и стягивая её лейкопластырем. — И особенно лицо в финале под удары не подставляйте,

Следуя его рекомендациям, я улыбаюсь только про себя, чтобы не потревожить губу. Легко сказать — не подставляйте… Боюсь, уже в первом раунде трещина откроется, и моя майка украсится каплями крови. Впрочем, что на красной, что на синей это не должно быть так заметно. Главное, чтобы разбитая губа не доставляла дискомфорта на ринге и уж тем более не привела к остановке боя досрочно.

На выходе из спорткомплекса меня поджидал Антипов.

— Классно ты его! — широко улыбнулся он, пожимая мне руку, и тут же нахмурился. —Эх, губу-то тебе разбили…

— Ерунда, — отмахнулся я. — Главное — поменьше рот открывать и не улыбаться, может, к финалу подживёт.

Так что почти двое суток я воздерживался от улыбок и почти не открывал рта, разве что для приёма пищи или воды, да и то ровно настолько, чтобы пролезла ложка или край стакана. Говорил с Казаковым как чревовещатель, почти не размыкая губ. Уж лучше бы Иняткин мне зуб выбил, и то неудобств было бы меньше. С Полиной говорил так же, она сначала даже и не поняла, что это я звоню. Пожалела меня, и попросила беречь губу, мол, как же мы будем целоваться? Мне большого труда стоило не улыбнуться.

Но перед боем так или иначе приходится разогревать мышцы нижней челюсти, делая соответствующие движения, что я и проделал с большим опасением, предварительно покрыв губу выданной доктором мазью, которая не только заживляла, но и делала кожу более эластичной. Вроде ничего не лопнуло, кровь не потекла… Ну и ладненько, надеюсь, в бою как-нибудь губа продержится. Хотя бы один раунд.

— В красном углу ринга боксёр, представляющий…

Это про меня. Ну да, действующий чемпион СССР, и у меня уже есть в Казани свои поклонники. В частности, киевский кинодокументалист Андрей Кочур, который, стоя рядом с кинокамерой, за которой уже занял своё место оператор, улыбнулся и ободряюще мне кивнул. Ну и Сергей Антипов, тот вновь отметился на трибуне поддерживающим меня криком, и я снова махнул ему рукой, даже чуть раздвинув губы в улыбке.

Сегодня наш финал снова судит Дан Позняк. В прошлый раз он мне понравился своим судейством, посмотрим, что будет сегодня.

Владимир Чернышёв демонстрирует уверенность в своих силах, подглядывает на меня без пиетета. Всячески делает вид, что прошлогоднее поражение — не более чем случайность. А может, это я уже себе додумываю, всё-таки чемпионами СССР, пройдя не такой уж и простой путь к финалу, на дурочку не становятся.

Мы начали без раскачки. Да и чего изучать друг друга, всего несколько месяцев назад бились. В драку не лезли, работали пока больше на средней и дальней дистанциях. По истечении двух третей раунда я услышал команду от Казакова и, как мы и договаривались, сменил стойку на правостороннюю. Это дало мне некоторое преимущество в последнюю минуту, в течение которой я провёл хорошую атаку через руку Чернышёва с попаданием в нос. Тут же пошла юшка, но не очень сильно, и рефери не стал останавливать бой. Но в перерыве всё же подошёл в угол, чтобы, как я догадался, поинтересоваться состоянием моего соперника. Туда же подошёл и врач турнира. О чём-то переговорили, Позняк кивнул и вернулся в свой нейтральный угол, дожидаясь, когда закончится перерыв.

Второй раунд начался с попадания перчатки Чернышёва в мою многострадальную губу. По подбородку потекла тёплая струйка. Твою ж мать! Ну почему не в конце боя?! Ещё и майку отстирывать замучаешься… Хотя вроде дома был пятновыводитель. Не знаю, отстирает он кровь или нет, но сейчас думать нужно о другом. О сопернике, который явно взбодрился, увидев кровь на моём лице, пусть даже и у самого нос припух и, я уверен, при удачном моём попадании снова откроется кровотечение.

Но пока оно открылось у меня, и мой противник имел повод для оптимизма. Что и выразилось в его атакующих действиях и направленных в мою голову ударах. Дабы избежать новых попаданий, пришлось побегать, поуклоняться, понырять… Так и прошёл второй раунд в сплошной беготне одного за другим, вызвав на трибунах гул недовольства.

В этом перерыве Позняк и врач уже направились в мой угол. Эскулап смоченной в перекиси водорода ваткой прижёг рану — я от боли невольно зашипел — осмотрел её и покачал головой.

— Глубокое рассечение, швы в любом случае придётся накладывать, и я даже не знаю, разрешить ли продолжать вам бой, — задумчиво заключил он.

— Разрешите, товарищ врач, — скорчил я страдальчески-просительную гримасу.

— Финал всё-таки, обидно из-за какого-то рассечения упускать шанс выиграть «золото», — поддержал меня Лукич.

— Что будем делать, Виктор Петрович? — спросил у врача Позняк.

— Даже не знаю, — вздохнул тот. — А если рассечение усугубится?

— Больше швов наложат, да и всё, — самоуверенно заявил я. — Всего раунд! Я буду беречь лицо!

Врач вновь вздохнул:

— Шут с вами, бейтесь дальше. Но если ситуация выйдет из-под контроля, Дан Иванович — сразу останавливайте бой.

— Договорились, Виктор Петрович.

Выйдет из-под контроля — это, значит, рассечение, как сказал врач, усугубится. А если я буду прятать лицо за перчатками и бегать от соперника, забыв об атаке, то победы мне не видать, как своих ушей. И как поступить? Ну уж нет, либо пан — либо пропал. Если у боксёров есть свой бог, то попрошу его уберечь мою несчастную губу, а сам буду работать в ринге так, как считаю нужным.

— По-кров-ский! По-кров-ский!

Это Антипов всё никак не угомонится. Но вообще-то молодец, приятно чувствовать поддержку, да ещё и соседей заводит, те вон тоже меня начали поддерживать.

Чернышёв явно не ожидал, что я попру на него с первых секунд раунда. Он-то однозначно надеялся, что я продолжу избегать драки, как это было во втором раунде после рассечения. Извини, Володя, я немного тебя удивлю, хотя и сам не знаю, чем закончится моя афера.

Удивить удалось в первые секунд десять-пятнадцать, после чего Чернышёв принял правила игры и стал полноправным участником этой рубки. Внешние факторы для меня перестали существовать, только я и мой соперник. Наверное, для Чернышёва тоже. Я слышал только свои и его выдохи при ударах, которые вскоре слились в одно сплошное тяжёлое дыхание. Впрочем, я-то дышал ещё нормально, дыхалка моя меня пока не подводила, а вот оппонент явно «наелся»: пот с него тёк ручьём, грудь тяжело вздымалась, перчатки били не так точно и мощно, как ещё минуту назад.

— Брейк!

Позняк оттеснил назад повисшего на мне в клинче Чернышёва. Тот с налитыми кровью глазами снова начал на меня падать, рефери вновь его оттеснил.

— Брейк, говорю. Вот так… Бокс!

Ба-бах! Это моя левая перчатка полетела через переднюю правую руку соперника и сочно вошла в нижнюю челюсть. Чернышёв рухнул как подкошенный, не подавая признаков жизни.

— Стоп! Врача на ринг!

Позняк даже не стал отсчитывать нокдаун, наверное, ему, как опытному боксёру, сразу всё стало ясно. Я для проформы отправился в нейтральный угол, откуда глядел, как Володю приводили в чувство. Спортивная злость уже сошла на нет, сейчас я искренне переживал за состояние здоровья недавнего оппонента. К счастью, всё обошлось. Не прошло и минуты, как оренбуржец уже стоял на своих двоих, хоть и не очень уверенно, дёргая головой, когда врач подносил к его носу пузырёк с нашатырным спиртом. Далее в нос ему были засунуты ватные шарики, чтобы остановить кровотечение, после чего Виктор Петрович занялся моей губой.

— Немедленно ехать в травмпункт, пусть зашивают, — говорил он, снова прикладывая к ране смоченную в перекиси водорода ватку. — А говорили, будете беречься. Видел я, какое вы с соперником на пару с соперником побоище устроили. Вон ещё и гематома под глазом наливается, в раздевалке лёд приложите.

— Обещаю, после церемонии награждения еду зашиваться, — кое-как пролепетал я, почти не открывая рта.

Награждение победители и призёров (проигравшим в полуфинале ради этой церемонии пришлось остаться на лишние пару дней) проводил президент всесоюзной Федерации бокса Георгий Свиридов.

— Да, ребята, здорово вы покромсали друг друга, — осуждающе покачал он головой, разглядывая наши физиономии. — Словно профессионалы какие-нибудь. А ведь советский бокс — он интеллигентный, игровой.

Чернышёв виновато улыбнулся, а я, не сдержавшись, ляпнул:

— Так ведь победителей не судят, Георгий Иванович.

Тот даже опешил. Потом хмыкнул:

— Покровский, я смотрю, ты молодой, да наглый. Нагибайся уже, медаль буду вешать.

— По-кров-ский! По-кров-ский! — кричал в этот момент с трибуны неугомонный Антипов.

Он потом поджидал меня на выходе из спорткомплекса.

— Ух ты, вот тебе досталось, — посочувствовал Антипов.

— Это бокс, главное, что я снова чемпион. А ты неплохо за меня болел, — я изобразил подобие улыбки. — И знаешь что… Ты неплохой парень, прошу, не связывайся с криминалом. Женись, воспитывай своих детей, работай, можешь подать заявлению в партию — уверен, ты сможешь получить партбилет. Только не связывайся с криминалом.

И оставив Сергея удивлённо таращиться мне вслед, я двинулся прочь в сопровождении не менее удивлённого Лукича.

В травмпункте на распухшую губу мне наложили пять швов, велели, как и Виктор Петрович, поменьше открывать рот. А швы мне снимут в поликлинике по месту жительства уже в Свердловске, только нужно, чтобы я сразу по возвращении записался на приём к хирургу, а тот уже будет контролировать состояние моего здоровья.

Подходя к дому, увидел на нашем заборе надпись белой краской: «Полина — ты мой кумир!» Вот те раз, откуда эти долбаные поклонники её адрес узнали? Ну всё, конец спокойной жизни…

Дома я оказался раньше Полины, та вернулась из филармонии только в десятом часу вечера. Увидев меня, расцвела, кинулась ко мне:

— Женька, ну у тебя и губа! — сказала она, осторожной целуя меня в больное место

— А ты думала, легко золотые медали достаются?

Я непроизвольно начал было растягивать рот в улыбке, но опухшая губа тут же дала о себе знать короткой вспышкой боли, и я поморщился.

— Ты снова победил?! Ах ты мой чемпион! За это тебя ждёт награда.

— Хочу получить её прямо сейчас!

И в следующий час окружающий мир перестал для нас существовать. А когда мы, взмокшие и уставшие, лежали в постели, она сказала:

— А у нас в «Свердловчанке» новая программа готовится. Думаешь, почему я так поздно пришла? Потому что репетируем каждый день чуть не до ночи. Но из старого репертуара твои песни всё равно берём, публика их на каждом концерте требует.

— Может, вам подкинуть какой-нибудь новый шлягер?

— А что, у тебя есть?

В её глазах загорелся огонёк надежды. Вот же, блин, теперь с меня не слезет.

— А давай мой успех в ресторане отметим, — предложил я. — У тебя когда ожидается свободный вечер?

— В это воскресенье нам выходной дают.

— Вот и отлично, сходим в ресторан ОДО.

В ресторане Окружного Дома офицеров у меня вот уже второй месяц имелся блат в лице Серёги Зинченко. Тот всё-таки принял предложение руководителя ресторанного ансамбля и перебрался в Свердловск. Там уже, как выяснилось, мои песни исполнялись вовсю, впрочем, и остальной репертуар был Серёге знаком. В ресторане ОДО мы с Полиной успели разочек побывать, как раз перед моим отъездом на чемпионат, так её посетители сразу же узнали. Стали подходить за автографами, а столик с кавказцами передал ей через официанта бутылку шампанского. Честно говоря, находиться в центре внимания было немного некомфортно. С другой стороны, благодаря своему человеку в ансамбле ресторана мы могли туда проходить практически без проблем. К тому же в прошлый раз я познакомился с администратором заведения, сунул ему в карман десятку, и тот определил нам лучший столик из числа якобы забронированных — в углу, но недалеко от сцены. Да и официант, нас обслуживавший, не оказался внакладе, чаевые составили трёшку, надеюсь, в следующий раз он также обслужит по высшему разряду.

— А надпись на заборе видел? — спросила она.

— Видел, — вздохнул я. — Придётся в хозяйственный завтра за краской идти. Тем более мне этот ядовито-зелёный цвет давно не нравился. Только, боюсь, как бы твои поклонники снова всё не исписали. Хоть милиционера выставляй. Откуда они только твой адрес узнали?!

В институте уже знали о моём успехе в Казани, и снова моя физиономия (естественно, с нормальной губой) украсила собой стенгазету, а по мою душу на следующий же день заявились корреспонденты местных изданий «На смену!» и «Уральского рабочего».

Ещё до воскресенья у меня случилась встреча с Хомяковым. Тот заявился ко мне в гости после предварительного звонка, выгадав, чтобы Полины не было дома. Первым делом поздравил с победой от лица руководства «Динамо» и себя лично, напомнил про премиальные за победу, не забыв упомянуть, что это станет хоть какой-то, но прибавкой к моим музыкальным гонорарам.

— Язвите всё, Виктор Степанович, — не сдержался я, притворно обидевшись.

— Извините, язык мой — враг мой, — покаянно тряхнул головой Хомяков.

— Да обращайтесь уж на «ты», я же вижу, как вам некомфортно мне выкать.

— Действительно, каждый раз тянет на «ты» обратиться, но приходится себя окорачивать.

— Вот и договорились, только я к вам по-прежнему буду на «вы» обращаться, мне так комфортнее. Вы всё-таки и старше, и должность у вас серьёзная. А я всего лишь обычный студент.

— Да ты уж свои заслуги не принижай, — хмыкнул Хомяков. — Тоже, скажешь — обычный студент… Обычные студенты двукратными чемпионами страны не становятся и их песни на правительственных концертах не исполняют.

Я осторожно отхлебнул из чашки тёплого чаю — горячий пить опасался из-за заштопанной губы. Вчера только сходили в поликлинику, хирургом оказалась немолодая женщина, после осмотра констатировала, что заживление проходит очень хорошо, и в следующую среду она меня ждёт, чтобы снять швы.

— Может, вам всё-таки чего покрепче? — предложил я, глядя, как гость тоже отпивает из чашки.

— Не надо, а то моя унюхает, скандал ещё закатит. В служебные задания, где приходится выпивать, она у меня почему-то не верит. Да я и сам не большой любитель, мне хороший чай больше по вкусу, чем хорошая водка… Кстати, тебе благодарность от моего руководства. Устная, правда, но передаю.

— За победу на чемпионате?

— Ну это само собой. А благодарность за наблюдательность, проявленную во время поездки в стан потенциального врага. Помнишь Морриса Чайлдса и его спутника? Подробностей сказать не могу, тем более сам в них не посвящён, но твои показания очень пригодились. Молодец!

— Рад, что оказался полезен своей Родине и в таком качестве, — совершенно искренне ответил я.

— Ну а у Полины как дела?

— Да вроде ничего, тьфу-тьфу, работает в филармонии, выступает на правительственных концертах. Недавно из Москонцерта звонили, спрашивали, как она относится к идее перебраться в Москву и работать в их системе? Обещали на первых порах комнату в общежитии. Заманчиво, но Полина пока не хочет никуда уезжать. То есть она бы в Москву уехала, но я-то здесь. Мы вообще жениться по весне собираемся, будет жить тут на законных основаниях. А то она там, я тут — что это за семейная жизнь?! А если дети появятся?

— Всё верно, — согласился Хомяков. — А сам-то не против был бы перебраться в столицу?

— Не знаю, — честно признался я. — С одной стороны, конечно, Москва есть Москва, а с другой — чем Свердловск плох? Свой дом, учёба, гонорары за песни на сберкнижку капают… Не говоря уже о личной жизни. Нет, я не зарекаюсь, возможно, когда-нибудь и переберусь в златоглавую. Но только если это действительно посулит мне какую-то выгоду и не будет стоять ребром квартирный вопрос. Да, вот такой я эгоист.

И я осторожно, чтобы не разошлись швы, улыбнулся.

— Ну да, согласен, здесь у тебя пока всё неплохо складывается. Не то что у Язовских…

— А что с ними, кстати?

— Недавно насчёт старшего как раз делал запрос в систему ГУИТУ[1]. Сообщили, что он отбывает наказание в одном из мордовских лагерей. Ведёт себя примерно, но по его статье на УДО рассчитывать не приходится. По иерархии уголовного мира он шнырь — ну что-то вроде уборщицы. Выполняет всю грязную работу, короче говоря, перевоспитывается.

Что касается младшего, то он осенью был призван в ряды Советской армии, попал в стройбат под Читой. Пытался устроиться в гарнизонную библиотеку, даже участвовал в написании «Боевого листка». Но чего-то там напутал с цитированием классиков марксизма-ленинизма и его снова перевели в родную роту. Через три месяца дезертировал по причине, как он позже говорил, неуставных отношений, был пойман на полпути к Свердловску и сейчас отбывает наказание в дисциплинарном батальоне. Срок — три года. Так что и младший по примеру отца оказался в местах не столь отдалённых. Судьбы обоих теперь, я так думаю, сломаны на долгое время, если не до конца жизни.

— Что ж, каждый человек сам кузнец своего счастья… Или несчастья, — философски заметил я.

— Да уж, — так же задумчиво протянул Виктор Степанович и в следующий миг пристально посмотрел мне в глаза. — А у меня к тебе, Женя, будет одна небольшая просьба. Ты же ведь комсомолец, я даже слышал, хочешь стать кандидатом в члены партии, так?

И это знает… Это я после поездки в Штаты решил подать заявление следом за Вадиком — тот подал сразу после Нового года. Он сумел заручиться рекомендациями двух заслуженных партийцев, его заявление рассмотрела первичная парторганизации института, и вот он уже щеголял билетом кандидата в члены КПСС. Если зарекомендует себя с хорошей стороны, то через год сможет получить билет члена КПСС. То же самое ждало и меня, моё заявление «первичка» должна была рассматривать на следующей неделе.

Интересно, что от меня понадобилось Хомякову? Когда чекист о чём-то просит — это уже не совсем просьба. Надеюсь, он не попросит от меня чего-то невыполнимого, или того, что мне будет претить с моральной точки зрения. Или как минимум помешает стать кандидатом в члены КПСС.

— Что за просьба, Виктор Степанович?

— Да сущий пустяк. Ты же знаешь кое-кого из местных фарцовщиков? — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Хомяков.

— Э-м-м… В общем-то, приходилось иметь дело, — сознался я, понимая, что отпираться бессмысленно.

На лице гостя промелькнула улыбка:

— Молодец, что не стал отпираться. В общем, кое-кто из этой публики тебя знает в лицо и, надо думать, доверяет тебе. Верно?

— Верно.

— Кузю знаешь?

На мгновение у меня пересохло в горле. Откуда ему известно это имя?

— Кузя… Ах да, я у него кроссовки покупал, — сделал я вид, будто с трудом вспомнил имя долговязого фарцовщика.

— А про некоего Билла никогда не слышал?

— Про Билла… Нет, не слышал, — честно сознался я. — А что он натворил?

— Билл, он же Худой, он же Алексей Владимирович Худяков, 1945 года рождения. По малолетке за воровство отсидел три года, ещё гол досиживал на «взросляке». По нашим сведениям, в последние годы переключился на скупку валюты. Сам понимаешь, какой серьёзный вред нашему государству наносит его деятельность. Место ему в тюрьме, это как минимум… Вот только взять его с поличным не удаётся. Хитрый, паразит, и очень осторожный.

Ага, кажется, я начинал понимать, к чему он клонит.

— Хотите сделать из меня приманку?

— Грубо говоря, да, — не стал юлить Хомяков. — Ты же недавно вернулся из Штатов, то есть чисто теоретически мог бы провезти в страну некую сумму в долларах. И у тебя могло возникнуть желание поменять их на рубли не по официальному курсу, а по тому, который предлагают валютчики, то есть в несколько раз дороже.

— Предположим, — кивнул я.

— Ну вот ты и подошёл якобы к этому Кузе, чтобы узнать, кто мог бы тебе обменять доллары на рубли. А он, зная тебя, уже направит тебя к Биллу, которого мы могли бы взять с поличным.

— Погодите, Виктор Степанович, — я выставил перед собой ладонь. — Слишком уж всё просто у вас получается. Во-первых, вдруг Кузя сам предложит мне обменять доллары на рубли?

— Не предложит, он от таких дел старается держаться подальше, поэтому сведёт тебя с нужным человеком, может быть, за небольшой процент от сделки. К тому же он у нас на крючке, ему намекнут, чтобы он свёл нашего человека с Биллом. Деваться ему некуда, ходит под статьёй не первый год.

— Вон оно что… А у нас в Свердловске только один Билл валютой занимается?

— Нет, помимо него ещё парочка человек могут купить у тебя валюту. Но Кузя и Билл знакомы, к тому же по легенде у тебя крупная сумма, а с большими деньгами рискнёт связывать только Билл.

— И насколько эта сумма крупная?

— Скажем, триста долларов.

— Хм, действительно, крупная, — я чуть было не добавил «по нынешним временам». — И откуда она у меня взялась?

— Предположим, продал в Штатах два фотоаппарата, трое часов фирмы «Заря» и пару бутылок водки. Согласен, немного притянуто за уши, но выглядит более правдоподобно, нежели ты сказал бы, что нашёл в аэропорту кошелёк.

— Да уж, действительно… А вы мне их выдадите, эти триста долларов? У меня-то самого ни цента.

— Конечно, выдадим, — кивнул Хомяков. — Задержание будет происходить во время обмена валюты на рубли, так сказать, возьмём с поличным, с валютой в кармане и с отпечатками пальцев на купюрах.

— Это-то понятно, но Билл может заподозрить, что я подсадной, работаю на Контору. В любом случае после того, как он назовёт моё имя на допросе, ради сохранения легенды я должен быть исключён из института, выгнан из сборной страны и вообще из спорта. Да и вообще это дело подсудное. И меня этот вариант совершенно не устраивает. А может и слушок пойти, что я внештатный сотрудник КГБ. Думаете, приятно будет слышать в спину, вон, мол, стукач конторский пошёл…

— Тут ты прав, к сожалению, не для каждого почётно выглядеть в глазах обывателя человеком, помогающим Комитету государственной безопасности. Встречаются ещё среди нас несознательные граждане. Но мы постараемся обставить дело так, чтобы слушание проходило в закрытом режиме. А после задержания для правдоподобия поместим тебя в ИВС[2]. Не в тот, куда поместим Билла, в другой. Посидишь там для виду, переночуешь — а наутро отпустим. В конце концов, это не что-то мерзкое, в чём постыдно участвовать, а своего рода подвиг, совершённый на благо Родины.

В голосе Хомякова заплескалась было патетика, и я невольно поморщился, что собеседник понял по-своему.

— Или ты боишься мести?

— Мести? Хм… Не боюсь, но… опасаюсь. Ничего не боятся только психи.

— Понимаю, — кивнул Виктор Степанович. — Хоть ты и крепкий парень, я думаю, способен за себя постоять, но ничего нельзя исключать. Поэтому первое время будем вести за твоим домом скрытое наблюдение.

Я вздохнул:

— Тоже не ахти какая гарантия… Как бы моей девушке не аукнулось. Кстати, её поклонники уже успели забор исписать, я на днях его весь перекрашивал.

— То-то я смотрю, забор какой-то не такой, слишком свежий. Сразу даже и не понял, в чём дело. Признания в любви?

— Ну вроде того. С этим ничего сделать нельзя?

— С забором?

— С поклонниками.

— А, с ними… Что-нибудь придумаем, — отмахнулся он. — Ты, главное, скажи, согласен помочь нам?

Я задумался, взвешивая все за и против. Хомяков выжидающе смотрел на меня. Наконец, приняв решение, я медленно произнёс:

— Хорошо, я вам помогу.

Встреча с Кузей — в миру Ваней Кузнецовым — у меня случилась на следующей неделе в указанное Хомяковым время у памятника-бюста Павла Бажова на берегу городского пруда. В руке тот держал объёмистый пакет.

— Привет!

— Привет!

Воровато — наверное, по привычке — оглянувшись, он пожал протянутую руку. Наверняка за нашей встречей наблюдают, возможно, вон из той серой «Волги» со шторками на задних окнах. Ну и ещё один темноволосый, лет тридцати фарцовщик, который стоял поодаль и не мог слышать наш разговор. Встреча специально была подгадана таким образом, чтобы был свидетель, который в случае чего мог сказать — да, этот парень подходил к Кузе, они о чём-то говорили. Возможно, как раз насчёт валюты.

Но для затравки Кузя сначала полез в пакет, достал джинсы «Lee».

— Твой размер, как ты и просил, — громко сказал он, явно рассчитывая, что топтавшийся неподалёку коллега его услышит. — Пойдём примерим?

«Примерочной» служила ближайшая подворотня, куда мы и направились на глазах брюнета. В подворотне и состоялся важный разговор.

— Короче, я так понял, тебе вроде как надо грины скинуть по хорошей цене? — спросил Кузя и нервно облизнул губы.

— Ага, привёз кое-что из Штатов.

— Мне-то уж не рассказывай, за тебя рассказали, — кривовато ухмыльнулся он. — Бля, если вы Билла крутанёте — мне придётся ходить и оглядываться. Короче, я так понял, эта наша с тобой встреча для отвода глаз, типа мы реально встречались, и ты со мной о чём-то перетёр. Сегодня позвоню Биллу, передам твоё предложение. Согласится или нет — это уже меня не касается. Если согласится, то передам, когда и во сколько. Телефон есть?

— Да, сейчас запишу.

Я достал маленький блокнотик с карандашом (на морозе у него никакие чернила не застывают в отличие от шариковой ручки) и записал номер домашнего телефона. Вырвал листок, отдал Кузе.

— Ну всё, жди звонка, а я пошёл. И вот, возьми, типа купил.

Он сунул мне в руку пакет, в котором наверняка лежали просто какие-то тряпки, повернулся и двинулся прочь, уходя дворами. Я постоял ещё немного, глядя ему вслед и тоже пошёл. Мне ещё нужно было успеть на тренировку, от которой не освобождали даже снятые вчера швы.

В преддверии встречи с Биллом я не спал почти всю ночь, и выглядел, судя по увиденному утром в зеркале, ненамного лучше валютчика. Если не хуже. Даже Полина спросила, не заболел ли я, пришлось сочинять,

Но куда больший дискомфорт доставляли моральные терзания. Лично я ничего против этого Билла не имел, да и в целом против тех, кто занимается валютными операциями в обход закона. Не такой уж и большой ущерб они наносят государству, чтобы их ставить к стенке или давать большие сроки. За убийство меньше дают, чем за обмен каких-то несчастных ста долларов на рубли и наоборот. И сегодня мне предстояло очередного такого бедолагу подставить под удар карающей десницы советского правосудия. Поэтому я чувствовал себя довольно погано и в глубине души уже жалел, что согласился на эту провокацию. Вот только задний ход давать было поздно.

Изначальным местом встречи, как мне сообщил по телефону Кузя, был тот самый памятник-бюст Бажову, где мы пересеклись неделю назад. Кузя надеялся, что ему удастся остаться чистым, вроде как я во время покупки штанов спросил, кому можно скинуть доллары, а он, естественно, первым делом подумал про Билла. Так что случае чего с него якобы взятки гладки. К тому же я действительно пару месяцев назад вернулся из Штатов, о чём писало в том числе свердловское молодёжное издание «На смену!».

К бюсту сказителю уральских былин я подошёл заранее, за десять минут до указанного времени. На дальнем конце шедшей полукругом от бюста гранитной скамьи обнималась парочка, ещё дальше на деревянной скамейке читал газету мужчина в шляпе — всё это, как я догадывался, и есть группа захвата. Да и серая «Волга» со шторками на окнах стояла метрах в пятидесяти, припарковавшись у бордюра, а в ней, как я уже знал, помимо водителя находится Хомяков с фотокамерой в руках, снабжённой длиннофокусным объективом.

Алексей «Билл» Худяков появился с трёхминутным опозданием, когда я уже начал волноваться. Выглядел он намного своих тридцати шести лет, явно за сорок. Навренео, из-за нервной работы. И одет он был неброско, так и не скажешь, что валютчик, который трётся в ресторанах лучших гостиниц Свердловска, где можно встретить иностранцев с долларами, марками, франками и прочими фунтами стерлингов в карманах. Наверное, в ресторан он одевается по-другому. Я вон тоже не в костюме, хотя сверху вполне модное пальто, во внутреннем кармане которого покоились завёрнутые в бумагу доллары. Я собирался сразу же отдать их валютчику, однако Билл меня остановил, отрицательно мотнув головой.

— Не здесь, народу рядом много трётся, — покосился он на целующуюся парочку. — Давай за мной.

— Куда это? — спросил я с наивным видом.

— Не боись, тут недалеко.

М-да, этого ни я, ни Хомяков явно не ожидали. И как они теперь будут брать Билла с поличным, если обмен произойдёт, скажем, в какой-нибудь квартире? Та ещё задачка…

Надеюсь, растерянность не мелькнула в моих глазах, а то вон как Билл пристально на меня посмотрел. В следующее мгновение он двинулся прочь, и мне пришлось идти следом за ним. Пока шли, меня то и дело тянуло оглянуться, узнать, следуют ли за нами на отдалении оперативники. Но делать этого было нельзя, иначе Билл сразу мог что-нибудь заподозрить.

— Три сотни гринов у тебя, значит, при себе? — с утверждающей интонацией спросил он на ходу, не поворачивая головы.

— Само собой, — подтвердил я с лёгкой обидой в голосе, мол, чего бы я тогда сюда приперся.

— По три рубля за доллар? — уточнил Билл.

— Как мне Кузя сказал. Меня такой расклад устраивает.

— Меня в общем-то тоже, — хмыкнул валютчик.

Мы зашли прошли буквально двести метров и свернули в арку двора. Осмотревшись по сторонам, Билл сквозь зубы процедил:

— Так, давай тут быстренько наши вопросы порешаем и разойдёмся, как в море корабли. Гони грины. Пока я их смотрю — ты считаешь рубли.

С мыслью, успеют ли чекисты взять нас с поличным, я достал завёрнутые в газету «Советский спорт» доллары, протянул Биллу, а тот передал мне куда более пухлый конверт, так же завёрнутый в газетный лист, кажется, от «Уральского рабочего». Да уж, в это время особого выбора с тарой не имелось.

Худяков развернул полученный от меня пакет, достал одну из купюр, поелозил по ней зачем-то подушечками большого и указательного пальцев, затем посмотрел на свет… Не доверяет, хмыкнул я про себя. Хотя на его месте я бы тоже устроил проверку валюте. Ладно, и я сделаю вид, будто проверяю. Начал было разворачивать пакет, но развернуть так и не успел — мгновение спустя со стороны улицы с жутким скрипом затормозила жёлтая «Волга» с проблесковым маячком на крыше, синей полосой на боку и надписью «милиция». А со стороны двора раздался дробный ступ подошв об асфальт, и несколько секунд спустя путь к отходу перекрыли четверо крепких мужчин в штатском.

— Милиция! Лицом к стене! Руки на стену, ноги на ширину плеч! Быстро! — скомандовал один из мужчин голосом, не терпящим возражений.

Что за херня?! При чём здесь милиция? Да, люди в штатском, но это не те, кто должен был нас брать. Однако, пока я раздумывал, побледневший и тихо матерящийся сквозь зубы Билл уже стоял лицом к стене, а доллары валялись в беспорядке у его ног. Ну и что мне оставалось делать? Устраивать мордобой, чтобы всё выглядело как можно более правдоподобно? Да ну на хер, не хватало ещё для того же правдоподобия пулю схлопотать. В общем, выполнил приказ, сунув в карман пачку с «деревянными», которую тут же один из мужчин извлёк и передал товарищу. Ещё один собирал с асфальта доллары, беря кончиками пальцев за уголки купюр и аккуратно складывая их в целлофановый пакет.

— Медленно поворачиваемся! Руки! — прозвучала новая команда.

Я повиновался, и мгновение спустя на моих запястьях защелкнулись наручники. Я покосился на Билла. Его лицо выражало смертную тоску, словно он был уже не жилец. И я его понимал, а оттого на душе было противно вдвойне.

[1] ГУИТУ — Главное управление исправительно-трудовых учреждений МВД СССР.

[2] ИВС — изолятор временного содержания