Мостовые ада

1. АНАЛОГИ

Существо было подобно глазу, круглому глазу, способному смотреть во все стороны одновременно. Существо таилось в расплывчатом тумане чужого сознания, сознания, что называло себя Элфи Странк. В неясной серой мгле, как темные рыбы, проплывали тени чужих мыслей; и существо, не ведая ни дремы, ни жалости, следило за ними.

Оно гнездилось в самой сущности Элфи. Оно видело зло, что коренилось в душе Элфи — спутанный клубок бессилия, ненависти и вожделения. И в результате — любовь равнялась смерти. Простое уравнение. Но существу не было дано извлекать корни зла, чтобы исследовать — оно было глазом, и не более, чем глазом.

Настало время, и существо стало меняться. В самой сердцевине его нарастал электрический зуд. Энергия искала себе выход — искала упорно, нашла, и потоком хлынула наружу.

В мутном бесцветном облаке, которое звалось Элфи, вспыхнула необычно яркая мысль. Она еще не была сформулирована, но не оставляла никаких сомнений. В щите, охранявшем сознание Элфи, возникла щель, и существо мгновенно устремило в нее бесплотное щупальце.

Мужчина на кушетке пошевелился и застонал. Врач, который что-то нашептывал ему в ухо, отодвинулся и стал наблюдать за его лицом. Техник, занятый своим делом в ногах кушетки, бросил быстрый внимательный взгляд на пациента, и вернулся к приборам.

Голова пациента была по самые уши закрыта яйцеобразным металлическим шлемом. Широкая эластичная лента под подбородком надежно придерживала шлем. По ободу шлема располагались три ряда выступающих струбцин, и толстый пучок проводов в разноцветной изоляции соединял его с панелью управления в ногах кушетки.

Массивное тело пациента было запеленуто в полотнище из тонкой резины. Затылок покоился в выемке резинового подголовника.

— Нет! — внезапно выкрикнул мужчина. Лицо его, до сих пор сонно-размягченное, свело судорогой. Он что-то невнятно пробормотал, затем:

— Я не собирался… Нет! Не надо…

И снова голос перешел в неразборчивое бормотание. Мужчина пытался приподняться. На шее у него синими веревками вздулись вены.

— Ну пожалуйста… — сказал он совсем тихо.

В его раскрытых глазах сверкали слезы.

Врач наклонился к пациенту и стал нашептывать:

— Теперь вы уходите из этого места. Уходите оттуда. Прошло уже пять минут, как вы ушли.

Мужчина расслабился. Тело его обмякло, глаза закрылись. Он спал. Из-под ресниц выкатилась слеза и медленно поползла по щеке.

Врач встал и кивнул технику. Тот плавно увел ползунок реостата до нулевой отметки, и отключил приборы.

— Хорошо, — произнес врач беззвучно, одними губами.

Техник кивнул и ухмыльнулся. Он быстро нацарапал строку в блокноте и протянул его врачу.

«Протестировать его сегодня после обеда?»

Врач написал в ответ:

«Да. Пока — без тестов — точно сказать нельзя, но думаю, что мы до него добрались».

Элфи Странк сидел на жестком стуле и методично жевал, глядя в никуда. Брат велел ему сидеть здесь, а сам пошел поговорить с доктором. Элфи смутно казалось, что брат ушел уже давно.

Тишина окружала Элфи. Комната была почти пуста. Стул, на котором он сидел, голые стены и голый пол, пара столиков с журналами. В комнате было две двери. Одна, открытая, вела в переднюю, длинную и пустую. В передней были другие двери, но все до одной закрытые, и сквозь толстое узорчатое стекло дверей было видно, что в комнатах за ними темно. В конце передней была еще одна дверь, тоже закрытая. Элфи сам слышал, как она с громким щелчком закрылась за его братом. Элфи был совсем один. Он чувствовал себя в полном одиночестве и безопасности.

Слуха Элфи достиг некий звук, слабое эхо движения. Элфи быстро повернулся. Шум донесся из-за второй двери комнаты, которая была слегка приоткрыта. Элфи снова услышал его.

Он осторожно и беззвучно поднялся на ноги. На цыпочках подошел к двери и заглянул в щель. Сначала Элфи не увидел ничего. Потом звук шагов повторился, и перед Элфи мелькнули цвета: выгоревшая синяя юбка, белый свитер, прядь медно-рыжих волос.

Осторожно, очень осторожно, Элфи расширил щель. Сердце гулко билось у него в груди, дыхание стало неровным. Теперь ему стал виден дальний конец комнаты. Кушетка, а на кушетку присела девочка с книгой в руках. Девочка лет одиннадцати, худенькая и грациозная. Комнату освещала только настольная лампа на тумбочке близ кушетки. Девочка была одна.

Элфи полез грубыми, непослушными пальцами в карман брюк, но нашарил лишь пустоту. Они забрали его нож.

Взгляд Элфи упал на столик около двери, и у него перехватило дыхание. Он лежал там среди книг, его собственный пружинный нож. Должно быть, брат оставил его здесь, и позабыл сказать Элфи.

Он потянулся за ножом…

— ЭЛФИ!

Элфи отпрянул, сжавшись в комок, и обернулся. Он увидел свою мать, которая возвышалась над ним, ростом вдвое выше него. Серые глаза смотрели гневно. Каждая черточка лица и фигуры так отчетлива, так реальна, что Элфи не мог отказать ей в существовании, хотя прекрасно помнил, как мать хоронили пятнадцать лет назад.

В руке она держала ивовую розгу.

— Нет! — выдохнул Элфи, прижимаясь спиной к стене. — Не надо… Я не собирался ничего делать.

Мать подняла розгу.

— Ты скверный, скверный, скверный! — Слова слетали с ее губ, как плевки. — В тебе сидит дьявол, но я выбью его из тебя!

— Не надо, ну пожалуйста… — прошептал Элфи. У него из глаз потекли слезы.

— Убирайся прочь от этой девочки, — сказала мать, приближаясь. — Убирайся прочь и не смей никогда возвращаться. Ну, иди…

Элфи повернулся и побежал, громко всхлипывая.

В соседней комнате девочка продолжала читать, пока не услышала голос:

— Хорошо, Рита. Это все.

Она подняла взгляд.

— Все? Но я же ничего не делала.

— Ты сделала достаточно, — сказал голос. — Когда-нибудь мы объясним тебе, зачем это все было нужно. А теперь можешь идти.

Девочка улыбнулась, встала — и исчезла, выйдя за пределы системы зеркал, установленных в комнате этажом ниже.

Две комнаты, где подвергался тестированию Элфи, были пусты. Мать Элфи тоже ушла, ушла вместе с Элфи. Он унес ее в своем мозгу, и теперь ему никогда не сбежать от нее — никогда, до конца своих дней.

Длинные прохладные пальцы Мартина держали высокий бокал. Мартин слегка сдавил его, и тот поддался нажиму. Уровень жидкости в бокале едва заметно поднялся. Мартин знал, что этот бокал невозможно разбить. У него нет острых граней, и, если им запустить в кого-нибудь, большого вреда не будет.

Музыкальный автомат продолжал наигрывать негромкую, приятную, успокаивающую мелодию. Виски в бокале Мартина содержал всего лишь двадцать четыре с половиной процента спирта.

Но люди по-прежнему напиваются, и люди по-прежнему тянут руку к оружию, чтобы убить.

Однако есть вещи и похуже, хоть в это трудно поверить. Иногда лечение страшнее болезни. Мы — темные знахари, подумал Мартин. Знахари и колдуны. Мы этого еще не понимаем, большинство из нас не понимает, но это так. Врач, который имеет дело только с болезнью, — слуга пациента. Врач, который повелевает жизнью и смертью, — это уже тиран.

Нужно донести эту мысль до смуглого невысокого мужчины, сидящего напротив. Мартину казалось, что он сможет это сделать. У этого человека есть власть. Власть, основанная на миллионах читателей, на высокопоставленных друзьях. И вместе с тем он искренне привержен демократии. Душой и сердцем, а не из профессионального долга.

Невысокий мужчина поднес бокал к губам и опрокинул его быстрым машинальным движением. Мартин смотрел, как вздрагивает его кадык, похожий на выпирающий кулачок. Мужчина поставил бокал на столик. Рассеянный розовый свет, исходящий от бара, отразился в его очках и превратил их в глаза дракона.

— Итак, доктор Мартин?

У него была манера говорить отрывисто, резко, торопливо. Однако в голосе звучало дружелюбие. Этот человек жил, не расслабляясь ни на миг. Он привык к постоянному напряжению, как пловец — к бурным водам реки.

Мартин повел рукой с бокалом: медленное, продуманное движение.

— Я хочу, чтобы вы кое-что увидели, прежде чем мы начнем разговор. У меня было две причины пригласить вас именно сюда. Первая — то, что я не слишком рискую встретить здесь знакомых, а у меня есть причины быть осторожным, как вы понимаете. Если доктор Каско узнает, что я говорил с вами, и на какую тему… — Мартин облизал пересохшие губы. — Мне не стыдно признаться, что я боюсь этого человека. Он — параноидальный тип, способный на все. Но об этом позже.

Вторая причина, почему мы здесь, — это человек, который приходит сюда каждый вечер. Его зовут Эрнест Фокс. Он работает машинистом — когда работает. Вот он у стойки бара. Крупный мужчина в коротком пиджаке. Видите?

Собеседник Мартина бросил быстрый взгляд в сторону бара, не поворачивая головы.

— Вижу. Вон та пьяная морда?

— Да. Вы правы, он сильно пьян. Думаю, это случится скоро.

— И как они ему еще наливают?

— Погодите минутку, вы все увидите своими глазами, — сказал Мартин.

Эрнест Фокс уже не мог сидеть прямо на высоком табурете у стойки бара. Его качало. Кровь бросилась ему в лицо, а ноздри сильно расширялись при каждом вдохе. Взгляд его сузившихся в щелочки глаз был прикован к соседу слева — потрепанному человечку в мягкой шляпе, которая была ему велика.

Внезапно Фокс выпрямился и обрушил кулак с зажатым в нем стаканом на стойку. Содержимое стакана выплеснулось и растеклось по поверхности маслянистой лужицей. Потрепанный человечек беспокойно взглянул на соседа.

Фокс неторопливо занес кулак для удара.

Собеседник Мартина полуобернулся к бару. Он наблюдал, спокойно и заинтересованно.

Вдруг выражение лица Фокса изменилось — как будто кто-то заговорил с ним. Он уставился на нечто невидимое в ярде от себя, и его занесенная рука медленно опустилась. Похоже было, что он прислушивается к чьим-то словам. Постепенно гнев сполз с его лица, оставив за собой лишь хмурую тень. Фокс что-то пробормотал, глядя вниз, на свои руки. Потом он повернулся к соседу и заговорил — судя по всему, извинялся. Потрепанный человечек махнул рукой: «Забудем», и вернулся к выпивке.

Крупный мужчина тяжело осел на табурет, покачивая головой и бормоча себе под нос. Потом он забрал со стойки сдачу, встал и направился к выходу, двигаясь как механическая игрушка. Его место у бара тотчас занял кто-то другой.

— Это повторяется каждый вечер. Как по часам, — сказал Мартин. — Вот почему они ему наливают. Он никогда не устраивает неприятностей, и никогда не устроит. Отличный посетитель. Безопасный.

Невысокий смуглый мужчина вновь перевел острый вопрошающий взгляд на Мартина.

— Ну и?

— Полтора года назад, — сказал Мартин, — ни в одной забегаловке его и на порог бы не пустили. Его дело в полиции занимало три толстых тома. Ему нравилось напиваться, а когда он напивался, то непременно затевал драку. Каждый раз. Он был неизлечим — даже если бы существовали заведения, где таких лечат. Он и по сей день неизлечим. Он по-прежнему агрессивный маньяк, но больше не причиняет хлопот…

— Я слушаю вас, доктор, я весь внимание. И почему же?

— Потому что теперь у него есть аналог, — сказал Мартин. — В классическом смысле он стал еще большим безумцем, чем прежде. Он испытывает слуховые, зрительные и тактильные галлюцинации — полный и непротиворечивый комплекс ощущений. Вообще-то это прямая путевка в психолечебницу. Хоть они и переполнены, с галлюцинациями на воле разгуливать нечего. Однако, видите ли, галлюцинаторный комплекс был привит ему намеренно, ради блага общества. Теперь он не опасен для окружающих. Его поведение стало общественно приемлемым.

Смуглый мужчина выглядел наполовину раздраженным, наполовину заинтересованным.

— Этот человек что-то видит, — сказал он. — Что именно? И почему оно на него так действует?

— Никто не знает ответа на ваши вопросы, кроме него самого. Возможно, он видит полицейского. Или свою мать, какой он ее запомнил в детстве. Кого-то, кого он боится, и чью власть над собой признает. Подсознание располагает механизмами создания этих ложных образов; мы всего лишь стимулируем его, а остальное происходит без нас. Мы полагаем, что обычно подсознание только предупреждает нашего пациента. В большинстве случаев этого хватает. Слово, сказанное в нужный момент нужным человеком, способно предотвратить девяносто девять преступлений из ста. Но в экстремальных случаях аналог может оказать на пациента и физическое воздействие, которое будет для того реальным. Галлюцинация включает полный комплекс ощущений, как я вам уже сказал.

— Звучит просто прекрасно.

— О да. Намерения-то самые благие, вот только смотря как их осуществить… Через десять лет число больных, содержащихся в психолечебницах, должно сократиться настолько, что мы сможем надеяться на некоторый прогресс в изучении и лечении тех, которые останутся.

— Что-то вроде персонального ангела-хранителя, подогнанного по росту и по размеру, — сказал смуглый мужчина.

— Именно так. Аналог всегда в точности соответствует пациенту, потому что он и есть пациент — скрытая часть его собственной личности, которая вступает в противодействие с его сознательными поступками, когда они переходят установленную нами границу. Даже самый умный человек не в состоянии победить свой аналог, потому что аналог настолько же умен. Даже если человек знает, что подвергся лечению, это ему не поможет, — хотя обычно наши пациенты не знают. Для пациента аналог абсолютно ничем не отличается от реального человека. Но он полностью лишен присущих реальному человеку слабостей.

Собеседник Мартина ухмыльнулся.

— Можно мне завести такого, чтобы удерживал меня от прямолинейности?

Мартин не улыбнулся в ответ.

— Это не так смешно, как вам кажется. Существует вполне реальный шанс, что так и произойдет лет через десять… Если Каско будет продолжать свои действия. Если мне не удастся ему помешать — с вашей помощью.

Высокий черноволосый молодой человек выбрался из пикапа и вошел в гостиничный вестибюль с непринужденным и самодовольным видом. Он не думал о том, что ему предстояло сделать. Его занимали приятные размышления о том, как обставить огромный чердак, который он так удачно снял в Ист-Сайде. Возможно, оба дивана лучше поставить вдоль одной стены, а прямо напротив сделать бар. Или поместить там полотно Кейпхарта, а по обе стороны — легкие кресла?

Маленький вестибюль был пуст, если не считать администратора за крошечной конторкой и лифтера, скучающего возле кабины. Молодой человек уверенно направился вперед.

— Что вам угодно, сэр? — спросил администратор.

— Послушайте, — сказал молодой человек. — Там у вас наверху из окна свесился человек и зовет на помощь. Кажется, ему плохо.

— Что? Показывайте!

Администратор и лифтер вышли следом за ним на улицу. Молодой человек показал на два открытых окна.

— Он был в одном из вон тех двух, на последнем этаже.

— Спасибо, сэр.

— Ага, ну да, — сказал молодой человек, глядя, как двое служащих гостиницы торопятся к лифту.

Когда за ними закрылась дверь, он снова вошел в вестибюль и стал смотреть, как растут цифры на индикаторе лифта. Затем он впервые опустил взгляд на голубой ковер. Ковер был почти новый, как раз подходящего размера, и ничем не закреплен. Молодой человек нагнулся и поднял край ковра.

— Опусти на место, — услышал он голос.

Молодой человек изумленно поднял взгляд. Это был мужчина — тот самый, который вчера остановил его в мебельном магазине. Следит он за ним, что ли?

Молодой человек опустил ковер.

— Мне показалось, что под ковром монетка. Я и подумал…

— Я знаю, что ты подумал, — сказал мужчина. — Проваливай отсюда.

Молодой человек вернулся в пикап и поехал прочь от гостиницы. Он чувствовал неприятный холодок внутри. Что, если это будет случаться каждый раз, как только он захочет что-нибудь взять?..

Смуглый мужчина пристально глянул на Мартина.

— Ладно, доктор. Выкладывайте остальное. Этот доктор Каско, о котором вы все время говорите — он возглавляет Институт, верно? Тот самый парень, который, собственно, и разработал методику?

— Именно так, — сумрачно сказал Мартин.

— И он, судя по вашим словам, параноидальный тип. То есть, вы хотите сказать, что он сумасшедший? И я должен поверить, что безумец способен изобрести такую вещь?

Мартин вздрогнул.

— О нет, он не сумасшедший. Юридически он столь же правомочен, как мы с вами, и даже с медицинской точки зрения его можно назвать лишь психически неуравновешенным, не более того. Параноидальный тип — это значит… ну, если бы такой человек действительно сошел с ума, он стал бы параноиком. Доктор Каско относится именно к такому типу. Кроме того, он ненормально преувеличивает важность собственной персоны и враждебность по отношению к нему других людей. Это опасный человек. Он считает, что только он один прав. Сияющая фигура на вершине пика правоты. И он готов на все — понимаете, на все! — чтобы закрепить это место за собой на веки вечные.

— Например? — спросил смуглый мужчина.

— Институт, — сказал Мартин, — уже сформировал лобби, которое будет проталкивать первую фазу программы на сессии мирового парламента этой осенью. Вот чего они хотят первым делом: для всех граждан, признанных виновными в совершении преступления «в состоянии временного безумия», замена тюрьмы или психбольницы на лечение методом аналогов. Они будут аргументировать это тем, что подлинная задача общества — предотвратить повторное преступление, а не наказывать преступника.

— И будут правы, — заметил смуглый мужчина.

— Разумеется. Затем они потребуют поддержки правительства в стремительном и повсеместном распространении службы аналогов. Цель — вернуть обществу полезных граждан и уменьшить нагрузку на исправительные и лечебные заведения.

— Почему бы и нет?

— О, до сих пор все прекрасно. Если бы на этом дело и кончилось. Только оно не кончится.

Мартин глубоко вдохнул, сплел пальцы и положил руки на стол. Ему все было совершенно ясно, но он понимал, как трудно осознать то, что он говорит, неспециалисту — даже человеку, весьма компетентному в своей собственной области. И все-таки это неизбежно, это произойдет — если только он, Мартин, не помешает.

— Нам просто не повезло, — сказал он, — что это открытие пришлось именно на данный момент истории. Прежде наше общество закрывало глаза на потерю человеческих ресурсов. И только тридцать лет назад, вскоре после войны, эта проблема встала так остро, что на нее больше нельзя было не обращать внимания. С тех пор многое изменилось, а общественное сознание не поспевает за прогрессом. Изменились правила застройки для больших городов. Возникли новые ограничения на скорость транспорта. Понизилось содержание спирта в вине и крепких напитках. И так далее, и тому подобное. Лечение методом аналогов прекрасно вписывается в общую тенденцию.

Предполагается, что эта тенденция достигнет максимума еще лет через десять. И вот тогда Институт будет готов предложить обществу вторую фазу программы. А именно: во-первых, сделать аналоговое лечение с целью профилактики преступлений, включающих насилие, обязательным для всех граждан старше семи лет.

Смуглый мужчина уставился на Мартина.

— Что-о?! И вы думаете, у них это пройдет? В таких масштабах?

— Да. Потому что это полностью устранит угрозу будущей войны и решит большую часть проблем нашей полиции.

Смуглый мужчина присвистнул.

— А дальше что?

— Во-вторых, — сказал Мартин, — обязательная аналоговая прививка против растрат, взяточничества, тайных сговоров и других видов коррупции для всех кандидатов на государственные посты. Это обеспечит устойчивость демократической системы — раз и навсегда.

Смуглый мужчина отложил карандаш, который вертел в пальцах.

— Доктор Мартин, вы меня запутали. Я — сторонник свобод, но должен же найтись способ не дать человечеству истребить себя. Если это лечение действительно дает тот эффект, который вы описали, я не стану возражать, что при этом нарушаются гражданские права. Я хочу прожить свою жизнь, и хочу, чтобы мои внуки тоже спокойно прожили дарованное им время до самого конца. У меня их двое, кстати сказать. Если вы рассказали мне все, если за этим больше ничего не скрывается, то я — «за».

— Лечение методом аналогов — это костыль, — убежденно сказал Мартин. — Это не терапия, оно не вылечивает пациента ни от чего. Наоборот, как я вам уже говорил, оно делает его еще безумнее. Причины его иррационального или антисоциального поведения никуда не исчезают, они только подавляются — на время. Да, они больше не могут вырваться наружу тем же путем: мы перегораживаем стеной этот выход. Но рано или поздно они проявят себя — не одним образом, так другим. Когда запруженная река пробивает себе новое русло, что делает человек?

— Строит новую плотину.

— Вот именно, — сказал Мартин. — А потом? Еще одну, и еще одну, и еще?..

Николас Даут, совершенно трезвый, угрюмо разглядывал каменную глыбу, установленную на козлах за домом со стороны сада. Это был кусок гранита из Новой Англии, на котором в нескольких местах были мелом проставлены отметки.

Камень стоял здесь вот уже восемь месяцев, а Даут ни разу не коснулся его резцом.

Солнце грело спину. Воздух был неподвижен; лишь изредка слабый намек на ветер пошевеливал листву на верхушках деревьев. Даут слышал, как у него за спиной гремят тарелки на кухне, слышал отчетливый голос жены.

Было время, когда в этом камне скрывался образ. Каждый камень хранил в себе потенциальную форму, и когда она проявлялась под резцом, это было так, словно ты всего лишь помогаешь ей родиться на свет.

Даут помнил образ, который он видел запрятанным в этой глыбе. Женщина и ребенок. Женщина стоит на коленях, ребенок — у нее на руках, и она склонилась над ним. Баланс форм придавал образу грацию и одновременно внушительность. В объеме скульптуры было много свободного пространства, и оттого фигуры не казались застывшими. Они двигались, дышали, жили.

Даут помнил образ. Но больше не видел его.

Его правую руку и бок пронзила короткая судорога боли. Словно краткое содержание действия: повернуться, отправиться туда, где стоит виски, встретить стража, который не позволит ему выпить, снова повернуться и уйти. Вся эта последовательность теперь свелась к краткой судороге — что-то вроде нервного тика. Он больше не пил. И даже не пытался выпить. Он мечтал об этом, о да, думал об этом, и чувствовал, как пылает все внутри от неукротимой жажды. Но он больше не пытался выпить, потому что пытаться было бессмысленно.

Даут вновь глянул на нерожденную скульптуру и какое-то мгновение не мог даже вспомнить, что за образ он собирался извлечь из этого камня. Его снова пронзила судорога. Даут почувствовал, как внутри него нарастает чудовищное давление. Нечто, запертое в глубинах его существа, безудержно рвалось на свободу.

Он вперился взглядом в камень и увидел, как его медленно заволакивает серая дымка. И — ничего больше. Пустота.

Даут медленно повернулся к дому. У него подгибались ноги.

— Марта! — позвал он.

Шум переставляемых тарелок на кухне.

Даут неуверенно шагнул вперед, вытянув перед собой руки.

— Марта! — крикнул он. — Я ослеп!

— Поправьте меня, если я не прав, — сказал смуглый мужчина. — Мне кажется, что такого рода неприятности могут произойти только с действительно больными людьми, внутренние побуждения которых к антисоциальным поступкам чересчур сильны. Однако вы считаете, что именно их как раз и стоит подвергать лечению. Обычный, средний человек не испытывает стремления убить, или украсть, или что там еще входит в ваш список. Возможно, раз в жизни он почувствует искушение сделать что-то подобное. Разве ему повредит, если в этот единственный раз его остановят?

— В течение минуты или двух он будет безумен, и это переживание останется с ним, — сказал Мартин. — Но я согласен с вами — если бы этим дело и ограничилось, большого бы вреда не вышло. Большинство в Институте верит вместе с Каско, что на этом все и кончится. Как они ошибаются! Потому что есть еще один пункт, который Институт не включил в программу, но который немедленно придет на ум любому законодателю. Аналоговая прививка против любой попытки свергнуть правительство!

Смуглый мужчина потрясенно молчал.

— А отсюда, — сказал Мартин, — всего один шаг до тирании, которая продлится до конца времен.

На миг нарисованная им самим картина показалась Мартину столь реальной, что он поверил: так и будет, что бы он ни делал. Он увидел призрак доктора Каско — огромный, рыжеволосый, ухмыляющийся призрак, попирающий ногами весь земной шар.

Собеседник Мартина кивнул.

— Вы правы, — сказал он. — Теперь я понял, насколько вы правы. Что я должен сделать?

— Деньги, — сказал Мартин, чувствуя, как постепенно рассасывается владевшее им напряжение. — В настоящий момент у Института едва хватает средств, чтобы вести деятельность в самом незначительном масштабе. Мы расширяемся очень медленно, открывая по одному новому центру в год. Предложите нам денежное пожертвование — облагаемое налогом, не забудьте, — в размере двух миллионов, и мы вцепимся в него обеими руками. Это наживка, а вот и крючок: взамен щедрые дарители попросят привилегию назначить трех членов совета директоров Института. Вы не встретите возражений — если только никто не узнает о моей связи с этим делом, — поскольку три человека в совете не дают дарителям контрольного пакета голосов. Но когда будет решаться судьба второй фазы программы, эти три голоса поддержат мой, и мы победим. Аналоговое лечение — это как эпидемия. Дайте программе несколько лет, и ее уже ничто не остановит. Но если начать действовать сейчас, мы можем убить ее в зародыше.

— Я согласен. Не обещаю добыть вам два миллиона до завтра — но я знаю пару людей, которые не откажут в деньгах, если я расскажу им, какие ставки в игре. Я сделаю все, что в моих силах. Черт подери, я достану вам денег, даже если мне придется их украсть! Можете на меня положиться.

Улыбаясь, Мартин подозвал проходящего мимо официанта.

— Нет-нет, я плачу, — сказал он, предваряя жест смуглого мужчины. — Хотел бы я знать, понимаете ли вы, какой груз сняли с моих плеч?

Мартин расплатился с официантом, и вдвоем с собеседником они вышли в теплую летнюю ночь.

— Кстати, — заметил Мартин, — так сложилось, что у нас есть ответ на один из затронутых вами вопросов. Помните, мы говорили о том, что в случае подлинных маний аналоговое лечение не вполне эффективно — хотя именно там оно особенно нужно? Есть способ обойти трудности, хотя это все равно не превратит обработку пациента методом аналогов в терапию. Костыль — он костыль и есть. Так вот, совсем недавно мы разработали технический прием, при котором аналог возникает не в качестве стража, а в качестве объекта, к которому пациента влечет его мания. Если маньяк стремится убить, он убивает — но не живого человека, а фантом. Таким образом, стремления пациента не подавляются, а реализуются, однако это не приносит вреда окружающим.

— Аналоговое лечение станет великим благом для человечества, — серьезно отозвался смуглый мужчина. — Но, если бы не вы, доктор Мартин, оно обернулось бы ужасным злом. Доброй ночи!

— Доброй ночи! — благодарно ответил Мартин.

Он стоял и смотрел, как его собеседник растворился в толпе, а потом зашагал по тротуару. Прекрасная ночь. И ему больше не нужно торопиться.

Рослый рыжий мужчина вошел как раз когда официант убирал со стола. Официант автоматически принял подобострастную позу. Чутье говорило ему, что посетитель — важная шишка.

— За каким столиком он сидел? Высокий тип в очках, который только что вышел.

Рыжий мужчина показал официанту сложенную купюру, и она перекочевала из руки в руку.

— Вот за этим, — сказал официант. — Вы — его друг?

— Нет. Просто проверяю, как он.

— Ха! — ухмыльнулся официант. — Да уж, за ним не вредно присматривать получше. Видите?

Он показал на два нетронутых бокала со спиртным, которые стояли на столике с противоположной стороны от места, где сидел высокий мужчина.

— Сидел здесь полчаса, взял четыре выпивки, две оставил. И все время разговаривал, как будто с ним еще кто-то есть. Вы его знаете, этого типа? Он псих?

— Да нет, — добродушно сказал доктор Каско. — Его можно бы назвать психически неуравновешенным, но он абсолютно безвреден. Уже безвреден.