Морок

Глава 10

Роскошная зала, увитая неисчислимыми зелёными ветками дуба и сосны, устланная по полу луговыми травами и цветами, казалось, была напоена и согрета самим солнцем, а не камином. В любом случае, очаг её был так искусно скрыт строителями от глаз, что Иннокентий не смог его обнаружить.

Сначала ему, и вправду, показалось, будто в зале множество юных дев: одна любовалась собой в зеркало, парочка других стояли боком, не смея повернуться лицом к гостю, однако, разглядывая его во все глаза. Ещё одна особа и вовсе обратилась к нему спиной.

«Экая цаца!» — подумал про себя Иннокентий. И тут же, будто угадав его мысли, девушка, разглядывавшая свое отражение в зеркале рассмеялась, а за ней множеством колокольчиков смех разлился по всей комнате.

Иннокентий растерянно поклонился.

— Приветствую вас, истинные девы народа Ши!

Девушки, как одна, приняли самое серьёзное выражение лица и теперь смотрели на юношу уже без насмешки.

— Народ Ши? — зашептались они между собой.

— Вы ведь народ Ши?

— Да! — закивали союзно хозяйки вертлявого дворца и отчего-то вновь захихикали.

— Я прибыл к вам просить вас о помощи с кристаллом, — заговорил Иннокентий. — Видать, он как-то то ли запылился, то ли ещё что с ним случилось, но наш мир отражает ваш криво, много глупости и зла в нём творится. Мне бы тот кристалл посмотреть и почистить?

Вместо ответа барышни зашептались и несколько пар глаз уставились на него как будто с надеждой, во всяком случае, так показалось юноше.

«Странно», — подумал про себя Иннокентий. — «Почему мне показалось, что в их глазах есть какая-то просьба о помощи, и даже как будто надежда. Ведь это я их о помощи пришел просить, а не они меня. Наверное, заигрался в героя, и теперь во всяком взгляде мне чудится, словно на меня смотрят как на избавителя от бед».

Однако, вскоре барышни заговорили, и Иннокентий понял, что не ошибся.

— Ты прав, кристалл, действительно, накрыла серая паутина, искажающая его свет, но мы, к сожалению, не сможем тебе помочь. Серый хозяин той самой серой паутины, Хозяин лжи и обмана заключил нас в зеркала, из которых мы не можем вернуться в наш мир, а значит, не сможем проводить тебя к кристаллу, — горько вздохнули девы.

Иннокентий огляделся снова. Только сейчас он увидел, что стоит на лесной поляне, окруженной несколькими высоченными зеркалами без рам и разговаривает с отражениями девушек.

— Как я могу помочь вам? — спросил Иннокентий.

— Подойди к любой из нас, — последовал ответ.

Юноша двинулся к той, которая, как ему казалось, стояла прямо перед ним. В сердцах он проклинал снова и снова своего отца, который сыграл с ним новую злую шутку, отправив к кристаллу, к которому сам же уничтожил путь.

Он протянул руку, чтобы коснуться гладкой поверхности, однако не смог дотянуться. Сделал шаг и споткнулся о что-то тяжёлое и мягкое. Нагнувшись, посмотреть, что же преградило ему дорогу, Иннокентий отшатнулся и едва сдержал крик.

— Что?! Что ты заметил? Ты что-то нашёл?! — заволновались отражения.

— Нет. Ничего, мне показалось, — быстро ответил Иннокентий, стараясь не глядеть на знакомые золотые перстни и край грязного парчового плаща, надетые на останках того, что когда-то был его странным и всё-таки добрым другом по имени Казимир.

— Подойди же, — шепнула дева впереди него и улыбнулась.

— Это, оказывается, не так-то просто, — нашёлся Иннокентий. — Я пробую…

Отражение недовольно изогнуло бровь, но юноша этого уже не видел, так как старательно отворачивался от зеркальных поверхностей. Задача оказалась не из лёгких: смотреть вверх было как-то странно, девы могли догадаться, что он что-то подозревает. Глядеть вниз после страшной находки стало просто невыносимо. Всё, что оставалось, — это стороны, но там везде были эти глаза, в которых теплилась надежда. И раньше эта надежда грела сердце юноши, он был рад наконец-то помочь тому, кто в этом действительно нуждается, а не тому, кто просит помощи, чтобы навредить другому. Но теперь, когда Иннокентий уже понял, что не будет помогать прекрасным девам с той стороны зеркал, эти угольки надежды видеть стало больно. Неприятно, противно было от самого себя, ведь вот же стоит человек, и ему нужно помочь, ведь если бы не нужно было бы, разве б он просил? Да и даже если ему не нужно, всё равно разве можно отказать, если просят. Иннокентий как-то привык никому и никогда не отказывать. Ведь в том и соль хорошего человека, что он всем готов помочь. А Иннокентию приятно было думать о себе, как о хорошем человеке, и неприятно, как о плохом. А откуда человек знает, плох он или хорош? Конечно, из тех слов, что скажет соседка, из тех взглядов, что пронзят его по дороге, из тех правил, которым научила его мама. И ни в словах соседки, ни во взглядах, ни в маминых поучениях не было ничего о том, как можно отказать человеку и остаться при этом хорошим. Наоборот, было только одно — сам умри, но никому не отказывай.

Но вот сейчас какое-то внутреннее чувство подсказывало, даже не подсказывало, а орало в ухо Иннокентию, что, если он вот сейчас поможет бедным девам в комнате с безголовым трупом, он перестанет не только быть хорошим, но, возможно, и, вообще, перестанет существовать. Необходимо было именно отказать. Но отказать было, как бы это сказать, неудобно.

— Смелее! — зашептали девы. — Смелее! Иди ко мне…

Иннокентий мялся. Он просто не знал, что ответить. Надо было найти такие слова, чтобы и отказаться помогать, и чтобы это прозвучало вежливо, так, чтобы не обидеть никого, но и так, чтобы никто не подумал, что он плохо поступает.

Таких слов не было. И Иннокентий вскоре это признал. А не найдя вежливых причин для отказа, вздохнул и сделал новый шаг навстречу отражению.

— Сдурел! Назад! — тут же услышал юноша.

— Что? — переспросил Иннокентий.

— Иди ближе! — шептали девушки.

Иннокентий помотал головой, чтобы отделаться от странных звуков.

— Мне, должно быть, что-то послышалось? Какой-то морок напал! — Иннокентий встал, как вкопанный.

— Морок напал, — весело проговорил он снова, будто пробуя слова на вкус и тут же услышал новую порцию ругани в свой адрес.

«Морок напал! Спас тебя морок, дуралея. Вниз смотри — Казимир лежит, не сдержал девку. Ну, да ладно. Тьфу ты, какие вы тупые все попались мне. Наклонись, у старика бутылка — найди», — раздавалось у Иннокентия в голове.

С одной стороны, юношу это пугало, с другой, радовало: нашлась удобная и веская причина отказать девам в зеркалах. Он наклонился и обшарил штаны и камзол бывшего товарища, на поясе нащупал темного стекла флянчик.

«Этот, точно! Ну всё, падла, теперь по-нашему запоёшь! — ликовал внутренний голос Иннокентия. — «Девке банку покажи, скажи, пусть тебя в изнанку вернёт. Иначе банку об землю со всей дури грохнешь.»

— Что же ты медлишь? — печально проговорила дева в зеркале.

— Которой из них показать-то? — вместо ответа спросила Иннокентий.

— Что показать? — изумилась красавица.

— Это не тебе, — отмахнулся от неё Иннокентий. — Прости, я сейчас, подожди немножко.

Отражение нахмурилось и нетерпеливо сменило позу.

— А кому? — капризно поинтересовалась дева. — Тут, кроме нас никого больше нет.

Вместо ответа юноша показал ей флянчик.

— Знаешь, что это?

Отражение в тот же миг будто бы бросилось на него.

— Это моё! Отдай! Где нашёл?

— А тут, понимаешь, мой старый друг лежит. У него на поясе и нашёл, — ответил Иннокентий, едва сдерживая дрожь, чтобы не выдать собственный страх.

Сейчас его пугало всё: дева, которая застыла за серебряной поверхностью зеркал, внутренний голос, который, помимо обычных рекомендаций на уровне интуиции, теперь сообщал сведения о том, чего никак не мог знать, драгоценный флянчик, в котором неизвестно что находилось…

— Соврал, старик, — рассмеялась дева. — Так, с кем же ты разговариваешь?

— С внутренним голосом, — ответил Иннокентий, пожав плечами, словно для него это было самое обычное дело.

Дева в зеркале затряслась от хохота. Смеялась она так, что через несколько мгновений её голова покатилась по земле, а на её месте возник белый, местами с налипшими кусками гнилого мяса череп. Иннокентий отшатнулся, сделал шаг назад и, снова споткнувшись о тело Казимира, упал.

«Мерзкий старик, вечно под ногами путается,» — недовольно пробасил внутренний голос.

Иннокентий, не отрываясь смотрел на то, что только что было прекрасным девичьим лицом с алыми губами, изогнутыми нитями бровей и суетливыми искрами глаз.

На месте бархатных ресниц белели щербатые лысые дуги глазниц, делая чёрные дыры еще чернее и глубже. Иннокентию казалось, что изнутри черепа на него будто бы глядит еще кто-то, а потому он старался не слишком всматриваться в пустые глазницы. На месте густых волос осталась кровавая, лишенная кожи проплешина, с прилипшими к ней листьями дуба.

— Ну, что ещё говорит внутренний голос? — лязгнули кости о кости вопрос.

— Говорит, вернуть меня в изнанку надо…

— Хорошо, только без флянчика не верну, — ещё больше ощерился череп.

Иннокентий попытался отвернуться, однако мерзкая харя, казалось, была повсюду вокруг него.

— А что в нём? В флянчике?

— А внутренний голос не сказал?

Иннокентий отрицательно помотал головой.

— Волшебный порошок там, я посыплю на тебя и скажу, куда тебя доставить…

«Врёт!» — истошно заорал внутренний Иннокентий. — «Всё врёт! Скажи, что банку не отдадим, а в изнанку пусть доставит».

— А я не хочу в изнанку, — сопротивлялся Иннокентий.

— Не хочешь, не надо, а куда хочешь? — проскрежетал череп.

— Да я не с тобой пока что разговариваю, — резко ответил Иннокентий.

— С внутренним голосом? — поинтересовались челюсти.

— Да! — выпалил Иннокентий.

— Ты мне говори, куда хочешь, я тебя доставлять-то буду, — возразил череп.

«Скажи, что в изнанку!» — потребовал человек внутри.

— Не хочу! — отрезал Иннокентий.

— Ну не хочешь — не говори, будем тут с тобой стоять, пока не захочешь, — усмехнулось отражение.

— Я домой хочу! — выкрикнул Иннокентий.

— Хорошо, банку давай! — нетерпеливо огрызнулся череп.

— Ты хоть помолчи! — прикрикнул Иннокентий.

«Кто? Я?!» — рассердился внутренний голос.

— Кто? Я?! — разозлился череп.

— Все! Все вы отстаньте! Надоели до смерти! Лучше скажите, где я?! — не выдержал Иннокентий.

— Это ты у своего голоса спроси, — порекомендовал череп. — Потому что здесь ты только частично, только твоё сознание. Впрочем, изволь, твоё сознание находится в лесу, неподалёку от замка. А вот где твоё тело, это хороший вопрос. Попробуй вспомнить, где ты его оставил? Что ты помнишь?

— Помню, — Иннокентий с усилием тёр щёки и лоб. — Помню… Да! Точно! Помню замок, Лея, толстуха, маленькая комната, какая-то скамья…

— Вот там, скорее всего, твоё тело и осталось, — подытожил череп. — Хочешь, туда верну?

— Хочу! — поспешил Иннокентий. — Хотя, погоди, если сознание моё отдельно, тело моё отдельно, ты сможешь сделать так, чтобы всё сразу стало вместе?

— Конечно, ну, что за вопросы? — обиделось отражение.

«Врёт!» — выкрикнул внутренний голос.

— Докажи! — Иннокентий приосанился и уткнул руки в боки.

— Давай бутылку, докажу!

— Не ты! Докажи, что он врёт!

— Я вру? Опять внутренний голос? — устало выдохнул череп. — Не надоело?

— Ещё как, — печально согласился Иннокентий.

«В бутылке — его душа, пока ты держишь бутылку, он тебе ничего не сделает, потому что, если ты разобьёшь бутылку, он умрёт. А как отдашь флянчик, он тебя сожрёт».

— Только и всего-то? — удивился Иннокентий и хлопнул флакон оземь. Однако стекло было толстым, и такое падение ничуть не повредило бутылке. Череп вскрикнул, кинулся умолять, называл Иннокентий ласковыми именами, умолял не делать ничего больше в этом роде. Но Иннокентию так осточертела вся эта возня, что он с удовольствием подбитой сталью подошвой раздавил проклятую банку.

Стекло треснуло, внутри что-то зашипело и сквозь трещины вырвалось наружу. Череп так же пошёл трещинами, словно именно на него наступил Иннокентий. Через несколько мгновений исчезли и череп, и флакон, и даже зеркала. Не исчезло только тело его старого друга. Иннокентий стоял на лесной поляне, глядя на своего мертвого товарища, над которым уже трудилась большая мушиная семья, весело жужжа и копошась в загустевающей крови.

«Молодец, а как теперь в изнанку попадёшь?» — ехидничал внутренний голос.

— А я не хочу в изнанку. Я домой пойду, — беззаботно ответил Иннокентий.

«Не пойдёшь, — ответил внутренний голос. — Ты ж дух, кому ты там нужен, тебя и не увидит никто.»

— А что же мне теперь делать, я больше, честно, никаких ваших приключений не хочу, — чуть не заплакал Иннокентий.

«А больше и не надо, кристалл поправишь — и иди домой», — успокоил его голос внутри.

— Куда идти-то, — вздохнул Иннокентий.

«Пока никуда, там жди. Я к тебе мальца пришлю».

Иннокентий остался бродить в лесу в ожидании новых подсказок. То тут, то там пение птиц прерывалось звуками погони.

Мимо юноши вскоре промчалась белая гончая, верхом на которой ехал странного вида человек. Бок его был вырван, а к ногам кто-то привязал тяжёлый шар на цепи, похожий на тот, который надевают преступникам, чтобы они не сбежали. Завидев Иннокентия, странный ездок обогнул его, угрожая трёхпалым кулаком. За ним гналась толпа мужчин, плохо одетых, но с целыми телами. Все они были вооружены, кто чем: мотыгами, косами, у одного был даже какой-то роскошный, но, по всему видать, старый клинок.

Иннокентий преградил им путь, желая узнать, что происходит и почему лес полон людьми в этот день. Однако, ватага промчалась, как ему показалось, сквозь него, не ответив ни на один вопрос.

— Неотёсаные мужланы, не так ли? — кто-то, кажется, обращался к Иннокентию.

Юноша огляделся и увидел невдалеке юношу с чёрными вьющимися волосами и сложенными накрест на груди руками. Вид его был знаком Иннокентию, однако, он никак не мог припомнить, где видел его.

— Вы что-то сказали?

— Я сказал, что крестьяне крайне невоспитанны, — ответил собеседник Иннокентия.

«Чтоб я ещё в лес пошел один!» — подумал про себя Иннокентий.

— Однако, не сочтите их невежество себе в укор, — продолжил черноволосый. — Они попросту вас не заметили, и в этом, признаюсь, нет их вины, хотя бы в этот раз…

— Слушайте, а вы не могли бы как-нибудь попроще говорить? Я тоже как эти мужики, такой же, и мне, честное слово, непонятно ничего из того, что вы говорите.

— Вероятно, сперва я должен представиться, — мягко поклонился черноволосый. — Мы с вами встречались совершенно недавно, во дворце, куда вы прибыли в сопровождении трёх спутников, среди которых был бард…

— Ну, конечно! Конечно! Вы флейтист, который спустился к нам с королевой? Конечно, я вас сразу узнал! — обрадовался Иннокентий.

— Прекрасно, а теперь к делу. Я обещал препроводить вас во дворец…

— Что же, с удовольствием. Пойдёмте! — Иннокентий радостно зашагал с музыкантом. — А как сама королева?

— Увы, — ответил флейтист. — Они убили её.

— Как? — неподдельно ужаснулся Иннокентий. — Кто эти они? За что? Неужели?..

— Нет, что вы, не торопитесь говорить вслух всё, что приходит вам в голову, — флейтист грустно улыбнулся. — Ваш друг бард и потомок Светозары, которая состояла в противоборстве с Клариссой, бабкой нашей королевы, здесь абсолютно ни при чём. Хотя, конечно, это единственный человек, которому сие было бы выгодно. Но… Увы, жизнь такова, что, ожидая прилета гусей с юга, не замечаешь пожар, который спалит твой дом с востока.

— Чудно, — сдвинул брови Иннокентий. — Я, правда, половину не понял. Но что же случилось с королевой? И почему вы мне помогаете, если знаете, что я, как бы сказать, друг того….

— Что вы — противоборствующая сторона, не так ли? — уточнил флейтист.

Иннокентий не очень уверенно, но кивнул.

— Да, почему вы мне помогаете?

— Видите ли, — флейтист подыскивал слова. — Я помогаю не вам.

— А зачем же вы тогда ведёте меня во дворец? — ужаснулся своей догадке Иннокентий.

— Нет, юноша, и убивать я вас не собираюсь, и заточать в темницу… Сколько в голове суетных мыслей, когда нет в ней места рассуждениями и дисциплине, — флейтист качал головой. — Я не служу вам, и я не служил королеве. И, более того, я не служу ни одному из будущих королей. Хотя… Все они уверены, что я служу именно им.

— А на самом деле? — забежал вперед Иннокентий.

— А на самом деле, — флейтист остановился и широко улыбнулся. — На самом деле, я просто живу во дворце, и надо же мне чем-то заниматься.

— Так это и называется, слуги? — не отставал Иннокентий. — В замке живут либо короли, либо слуги. Кто не король, тот слуга…

— Не торопитесь, во дворце ещё живут…, например, коты. Разве они кому-то служат? Более того, вы знаете о правах кота при дворе?

— Нет, мне и в голову не приходило, что у котов при дворе особенные права.

Флейтист засмеялся.

— Нет, конечно, никаких дворцовых прав у кота нет. Но кот, в отличие от слуг, может смотреть на королеву, когда ему вздумается, и так долго, сколько он пожелает. Слуги же, напротив, должны смотреть вниз, на подол платья королевы…

— Вряд ли вы — кот?

— Нет, — улыбнулся флейтист. — Но в чём-то мы с котами похожи. Я живу при дворце. Всегда. Среди слуг. Вечно. Понимаете? Я живу во дворце с самого первого дня дворца.

— Не понял? — удивился Иннокентий.

— Я живу среди слуг, однако я не слуга. Если вы запросите ведомости, в которых можно было бы найти сведения обо мне, вы вряд ли такие отыщете. Как вам известно, не только власть королей переходит по праву рождения, но и слуг также подбирают по семейным признакам. А я, признаться, оказался во дворце совершенно случайно.

— Что значит вечно? — перебил его Иннокентий.

— Ах, мне придётся рассказать вам всё с самого начала. Хотя, вряд ли придётся, просто вы мне симпатичны. Давным-давно, замок этот построил один из старых королей, настолько это было давно, что и имя короля позабыто. Впрочем, если кто-то захочет узнать о том самом короле-строителе, то имя высечено на фронтоне при входе. Признаться, кажется, кроме меня это никому неизвестно. Одним из требований короля было обязательное выстраивание потайных ходов в стенах замка, которые позволяли бы подслушивать все разговоры и оказываться в разных частях дворца неожиданно. Допустим, только что вас видели в тронной зале, и вот вы уже прохаживаетесь по коридору у библиотеки. Для такого сооружения были выписаны многие мастера с семьями. Строили замок не один год. А после постройки… А после постройки всех их, включая грудных младенцев, убили, зачитав им приговор: виновны в том, что постигли или могут постичь тайны дворца. Массовая казнь состоялась в день открытия дворца, в строгих подвалах. Вы хотите узнать, причём здесь я? — музыкант лукаво посмотрел на Иннокентия. — А я здесь совершенно не причём. Я был в оркестре. В том самом, который играл, предвосхищая приход короля в замок. И просто опаздывал на репетицию. Нелепая случайность. Ошибка. Так вышло. Меня убили без суда, без объявления вины. И я просто-напросто не понял, что со мной случилось. Так бывает. Даже после того, как меня убили, я примчался и играл с остальными оркестрантами вхождение короля. И другие музыканты, мои друзья здоровались со мной, и голос моей флейты был слышен. Настолько сильна была во мне жизнь, что смогла, пусть и на короткий период, обмануть свою смерть. А на утро я проснулся в строгих подвалах, как раз там, где меня и убили. И увидел своё распростертое тело…

Флейтист поморщился.

— То есть вы с тех пор так и существуете во дворце? — переспросил Иннокентий. — Как привидение?

— С тех пор, да, — усмехнулся флейтист. — Но не как привидение. Меня все видят, все ощущают, ко мне обращаются за помощью. Во всём я больше похож на обычного человека, с одним только отличием: я не боюсь умереть, а значит могу смело и перечить королям, и отказывать, и, по праву котов, смотреть на них, когда и сколько мне вздумается. А вот вы, мой друг, сейчас существуете именно как привидение. Возвращаясь к тому, с чего мы с вами начали… Помните?

Иннокентий замотал головой.

— Что ж, — вздохнул музыкант. — Мы с вами начали с разговора о невежественных крестьянах, пронёсшихся мимо вас… Так вот. Они вас просто не увидели. Зато вас прекрасно разглядели некриси на гончих, потому что сейчас вы к смерти ближе, чем к жизни.

— Ну, надо же! А я думал, вы слуга королевы. Причём бесконечно преданы ей?

— Так только кажется. Причём королева тоже думала, что я её слуга, даже когда прочла надпись в камере строгих подвалов, сделанную моим отцом… Но это тоже длинная история, и её я расскажу в другой раз… Однако, в этой жизни не всё бывает так и тем, чем кажется…

— Да! — с жаром подхватил Иннокентий. — И это ужасно. Я теперь всё время об этом думаю. Вы знаете, жизнь постоянно не то, чем кажется, точнее, всё в ней не то и не так, как я думаю. Видите ли, матушка меня учила в детстве помогать разным тётушкам, особенно тем, которые стары. И все эти бабули и бабушки казались мне вершиной доброты. Встречая любую по дороге, в поле или лесу, я низко кланялся и улыбался, желая им добра, стараясь каждой помочь. Потом я встретил Аксинью, настолько она оказалась ужасной, способной на такие поступки, не щадя никого ни людей, ни даже детей! Одно только то, что она сделала с маленьким Казимиром… Потом толстуха, к которой я, было, проникся, оказалась… Да что уж. А волшебники и маги?! Сказки о них я слушал с замиранием сердца. Да я мечтал стать одним из них! Понимаете? А они хуже дурачков, знаете, в каждой деревне такие есть. Не могут ничего. Ещё я думал, что, если я буду поступать по-доброму, правильно, и жизнь меня будет беречь. Однако, я узнал, что, совершенно не делая никакого зла, я нажил себе такую страшную судьбину, которую сейчас живу, благодаря какой-то нелепой случайности, не позволившей меня угробить первому встречному корчмарю. Вот сейчас, немного походив и поговорив с разными людьми, я понял только одно: я ничего не знаю об этом мире. И знаете, что? Я жутко, ужасно сердит на мою бедную маму, которая учила меня всему этому доброму в мире, тому, что добро побеждает зло. Знаете, вот сейчас я как раз и вижу, что того, кто бывает добр, ждут пинки и подзатыльники. Люди не упустят случай посмеяться над добряком или просто человеком, который поступает по совести. Вы знаете, люди крадут кур, воруют у соседей, и не считают это глупостью. Зато того, кто при возможности своровать откажется это делать, они сочтут дураком. И будут смеяться над ним. И постараются даже обмануть, зачтя свой обман честного, ещё раз повторяю, честного, а не глупого человека, себе в заслуги. Можете ли вы представить, что обман в этом мире — доблесть. А честность — срамота? О нет, я слышал в сказках про злых людей, про мерзких колдунов. Нет! Не надо никуда ходить или искать то, чего нет. Ведь все эти злодеяния совершаются не вымышленными могучими злыднями. Это — ежедневные дела любого из людей. И я сейчас совершенно не знаю, как жить. К каждому человеку, являющемуся мне, я отношусь, как к доброму товарищу. Однако, ни один из них не стал таким, наоборот, каждый показал, что я ошибался. Мне кажется, люди делают нехорошие поступки часто даже не потому, что они злы, а, чтобы другие видели, что они не промах, и лишний раз старались бы избегать обмануть их, так сказать, для острастки. Что же мне делать? Спрашиваю я себя. И я не нахожу ответа, кроме одного. Стать таким же. Найти того, кто ещё видит в людях добро и обмануть его, обмануть так, чтобы те, другие, стали свидетелями этого. И говорить об этом в кабаках и при дорогах. И чтобы все знали. И только так отныне и жить, и ненавидеть каждого встречного, и подозревать его в том, что он замыслил зло против меня…

— Друг мой, — грустно сказал флейтист. — Я бы хотел сказать, что это не так. Однако, мы пришли, вам сюда…

Флейтист указал на небольшую комнату, в которой на кушетке лежало тело Иннокентия. Рядом сидела заплаканная Лея. За руку её держала толстуха, причём вид у неё был весьма странный, казалось она вывернута наизнанку и смотрит глазами не наружу, а внутрь.

— Ну, что же вы, милейший? — усмехнулся флейтист. — Что же вы в неловкой позе-то такой? Да в угол забрались? Ну-ну, дражайший, привыкайте, осваивайтесь…

Миролюб сидел под большим окном, цветом подобный стене, кажется, пытаясь слиться и стать с нею одним целым.

— Бедный мальчик, вы никогда не видели, как казнят людей? — пожалел его музыкант.

Миролюб отрицательно помотал головой, издав при этом нечленораздельные звуки.

— Удивительное свойство для сына такой изобретательной колдуньи — пугаться мучений… А между тем вам придётся привыкнуть не только смотреть на такое, но и издавать указы о совершении сего по вашей воле, — рассмеялся флейтист.

Миролюб замахал руками, словно на него напал целый рой невидимых мух. В следующее мгновение лютня, которая ещё недавно считалась сокровищем во всех смыслах, полетела в музыканта, принёсшего дурные вести, словно старый башмак в нагадившего кота.

— Ого! — ловко увернулся флейтист. — А у нас уже вполне королевские замашки, того, кто принёс печаль — уничтожить.

— Нет! — наконец-то Миролюб смог выговорить слова. — Нет, простите, я не хотел.

— Конечно, — согласился флейтист. — Никто не хочет, а потом просто привыкают. Знаете, мой мальчик, сначала всем тяжело, самый первый приказ о казни, крайне тяжело издавать, даже если ты казнишь своего заклятого врага. А потом ничего, хитрый разум подсказывает, что сие сделано на благо, на благо не только одного человека, но и всего Края. Великолепный ум говорит, что, подписав указ, вы не становитесь убийцей, но становитесь спасителем. Удивительная способность человека — переворачивать всё с ног на голову, не так ли?

— Я не знаю, о чём вы, — отрезал Миролюб, пытаясь дотянуться до лютни, не отрываясь от стены.

— Смелее, — подбодрил его флейтист. — Всё уже кончено. Народ на площади ликует. Он славит нового короля. Короля-Избавителя от предательницы, которая навела на Край погибель, нарушив Указ Клариссы и чуть не уничтожив всех людей силами костяков и некрисей.

— Но, но я тут ни при чём! — взорвался Миролюб. — Я тут ни при чём! Я не виноват! Я просто был рядом. Вот тут! На этом месте! Я даже не знал!

— Вы были тут, и этого вполне достаточно. Людям нужен король. Хотите вы этого или нет, а раз вы присутствовали при смерти королевы и имеете величественную родословную, вы обязаны занять её место. Нет, нет, не пытайтесь в меня кинуть ещё чем-нибудь, — засмеялся флейтист. — Позабудьте о себе, вас уже нет, есть король… как вас, простите? Напомните?

— Миролюб…

— Есть только король Миролюб… А вот вас больше нет…

Флейтист высунулся из окна и во все горло закричал:

— Да здравствует король Миролюб!

— Да здравствует король! — подхватила толпа под окном.

Флейтист поднёс палец к губам, давая знак Миролюбу, чтобы тот молчал и слушал.

— Вы слышите? Это — вас…

Он подвёл измученного барда к окну и указал на площадь перед дворцом, полностью занятую людьми в разных пёстрых одеждах, скандировавшую на все лады: «Да здравствует король!»

У Миролюба закружилась голова.

— Но я не хочу! Поймите вы!

— Друг мой, коль скоро в вас нашлась капля королевской крови, в тот самый момент вы лишились выбора… — печально заметил черноволосый.

— Нет же! Моя мать, она была бы счастлива, но я никогда, слышите, никогда и не думал о судьбе короля… Я всегда был против решения моей матери вернуть престол…

— Однако, вы и не помешали ничем?.. — хитро прищурился флейтист. — Вы, хотя и были против, но полностью содействовали исполнению желания вашей матушки…

— Да не содействовал. Я… Я испугался… Понимаете? Испугался! Моя мать! Она бы и хотела и могла возглавить Край, я скажу ей, я приведу её сюда…

— Понимаю, — кивнул флейтист. — Если б вы знали, как ошибаются те, кто думают, что королями становятся отважные витязи, смелые люди, которые могут и хотят брать на себя ответственность за решения, которые они принимают… Это — сказки, в которые верит народ, тот самый, что под окном. Это для них придумано, что королями становятся люди большого ума. Нет. Смелые и отважные погибают на поле боя, те, кто принимают решения, погибают за последствия принятых решение в темницах, люди большого ума уходят от дел мирских, понимая, что это — суета… Королями, друг мой, как раз и становятся те, кто напугался, струсил, оказался в нужном месте и в нужное время… Вы, мальчик мой, отличный король. За вами нет ни одного решения, которое стоило бы опровергнуть, потому что оно мешает вам властвовать. Вы просто ни одного за всю жизнь и не приняли. Ваша матушка да, она много чего натворила. А вы… Вы чисты как младенец, а значит ваши слуги придумают вам любую историю для утехи простолюдинов, и никто не скажет, что это неправда.

— Но ведь я должен быть хорошим королем, я должен сделать что-то на благо людей! А ведь я не умею!

— О! Поверьте, вы многое сделаете для людей, — усмехнулся флейтист. — И, знаете, скорее всего уже сделали. Об этом людям расскажут глашатаи. Это их забота. Они напомнят людям, как хорошо им живется в ваше правление.

— Что мне сделать, чтобы просто взять лютню и уйти отсюда? — спросил Миролюб, успокоившись и наконец отделившись от стены, вставая с корточек.

— Это невозможно, — рассмеялся флейтист.

— Серьёзно? — передразнил его Миролюб. — А если вот так?

Он направился уверенными шагами через тронный зал, по пути подбирая лютню. У самой двери он обернулся и помахал на прощание рукой флейтисту:

— Прощайте, мой мальчик! — и сделал шаг через порог.

В следующий миг он увидел снова наглую широкую улыбку флейтиста и обнаружил себя у того же самого окна, от которого недавно так решительно отошёл.

— Никак? — безнадёжно спросил он флейтиста.

Тот понимающе покачал головой.

— Хотя… Если будет найден новый король… А вас казнят… Хотя… пока вы не коронованы перед всеми…

— Пока не будет найден новый король? Значит, не приди я сюда — королева была бы жива? Как же они узнали, что я здесь?

— Возможно, кто-то доложил? — флейтист пожал плечами.

— Но кто? И так быстро?! Ведь знали только вы, я, королева и мои друзья…

— А где, кстати, ваши друзья?..

— Да! Ведь Иннокентий тоже имеет право! Подлец!

— Ну, если вы успеете ввести сюда вашего приятеля и представить его до собственной коронации, вы сможете стать свободны…

— Ах, он подлец! Ничего! Я его обыграю…

— Я за тобой гоняться должен? Глазом не успел моргнуть, а он уже умотал в лес. На кушетку! Живо! — недовольно бубнила толстуха.

Лея уставилась на неё, пытаясь понять, с кем женщина разговаривает. Иннокентий вздрогнул и открыл глаза.

— Кеша! — запричитала Лея. — А я думала, что ты уже всё! Хороший мой!

Девушка обхватила юношу обеими руками и принялась целовать в обе щёки, в лоб… Однако, толстуха грубо остановила её:

— Жив он! Успокойся! Дело только не сделано осталось, — и пухлым кулаком с размаху врезала Иннокентию, после чего голова юноши безвольно повисла, а из раны начала сочиться кровь. — Держи! Рану держи!

Иннокентий снова очнулся от того, что что-то мягко щекотало его уши, щёки и лоб. Он открыл глаза и огляделся. В этот раз он оказался на роскошной поляне в высокой траве. Голова кружилась, слегка мутило. Он приподнялся на локтях, перед его взором предстал знакомый уже крутящийся дворец.

— Не-ет, — застонал Иннокентий и снова рухнул в траву. В этот раз его действительно стошнило, крайняя вертлявость строения и мелькание перед глазами не дало сдерживать всё накопленное в желудке.

Утирая рукавом остатки завтрака, Иннокентий плакал, до того ему надоели все эти мотания и скитания. Через некоторое время краем глаза он заметил, что со стороны замка в его направлении движутся какие-то тонкие фигуры. Не смея повернуться и разглядеть их внимательно, Иннокентий изобразил будто находится при смерти, весьма выразительно захрипел и несколько раз картинно дернулся, словно в бреду, благодаря чему смог развернуть тело в сторону любопытных соседей. Теперь из-под опущенных ресниц он видел картину целиком.

Прижав руки к удивительно красивым лицам, на него смотрели несколько дев, с прекрасными открытыми ротиками, ярко очерчёнными алыми губками. Огромные голубые глаза девушек были распахнуты от испуга, а станы их настолько стройны, что они больше казались вырезанными умелым мастером из гибкой ивы, чем походили на настоящих людей.

Залюбовавшись красотой барышень, Иннокентий забыл о всякой осторожности и, уже почти сев в траве, разглядывал их во все глаза. Отчего щёки девушек вспыхнули, будто это были лепестки распустившихся роз. Иннокентий услышал знакомый шёпот и смех.

Он вскочил на ноги и направился прямиком к хозяйкам замка. Но те разбежались в стороны от него, словно дикие птицы, напуганные тяжёлыми шагами охотника-недотёпы.

— Я Иннокентий! — закричал он что было силы.

Но девушки только рассмеялись завораживающим и чудным смехом.

— Я к вам! Я с вами! — попробовал Иннокентий расположить их к себе ещё раз.

«Дурень, кто же так ухаживает!» — услышал он тут же внутренний голос.

— Ты опять все портишь! — в сердцах ответил сам себе раздосадованный юноша.

«Повторяй за мной, добрый день, сударыни…»

— Добрый день, сударыни! — заорал Иннокентий что есть мочи.

«Да не ори ты, ты ж не на кладбище мёртвых их моги подымать пришел… Тихо повторяй, вежливо. И вид сделай такой, будто тебе наплевать на них».

— Добрый день, сударыни, хотя мне, кажется, на вас наплевать. Да пошёл ты! Советчик! Сударыни! — закричал он снова. — Помогите! Я здесь в поисках кристалла, мне очень ваша помощь нужна.

— Бедненький, ах, какой несчастный, — девушки моментально оказались рядом с Иннокентием. Одна из них гладила его по голове, другая утешала, утирая следы от слёз расшитым платочком.

Иннокентий давно не был так счастлив, но уверенно держал трагическое выражение лица.

Прекрасные девы ввели Иннокентия в замок. Через некоторое время в серебряном глубоком блюде ему подали хрустально чистой воды для умывания. А затем на шёлковых скатертях в высоких креслах, окружённый прелестницами, Иннокентий руками сгребал куски жарёного поросенка с золотого блюда и торопливо запихивал в рот, лапая скользкими пальцами аметистовые бокалы, наполненные золотым яблочным вином и капая жиром на кружевные подлокотники…

Прекрасные девы составили развлечения для своего несчастного гостя: тонкие пальцы перебирали струны невиданных музыкальных инструментов, тонкие девичьи станы изгибались перед ним в удивительном змеином танце, тонкий аромат духов, смешанный с запахом и соком молодости опьянял юношу.

«А как же Лея?» — спросил некстати возникший внутренний голос.

«Какая Лея?» — спросил сам себя Иннокентий.

«Не валяй дурака, тебе нужно исправить отражение кристалла и вернуться домой!»

«Зачем?» — сам себе удивился юноша.

«Согласен», — через несколько мгновений ответил голос. — «Я бы тоже не возвращался. Но надо, Кеша, надо. Просто скажи им, что у тебя девушка есть».

— Вы знаете, — обратился Иннокентий к той, что сидела справа от него. — Я вам должен что-то рассказать.

Красавица стала вдруг очень серьёзной.

«Давай-давай, это единственный способ избавиться от чар», — подначивал внутренний голос.

— Я вас люблю! — продолжил Иннокентий.

Девушка засмеялась и убежала.

«Дурак!» — обиделся голос внутри Иннокентия. — «Пропадёшь там, навеки!»

— Мне нужен кристалл, — попытался обойти разговор о своей невесте Иннокентий. — Мне его поправить нужно, почистить.

Девушки куда-то удалились, затем вернулись, затем снова поочередно встали и вышли в другие комнаты.

«Всё, порядок, теперь домой!» — скомандовал внутренний голос. — «Говори про Лею, иначе не отпустят».

— Да не могу я, они обидятся, они так старались, а у меня — невеста! — возмутился Иннокентий.

«Эти не обидятся. Для тебя единственный выход — твоя несчастная влюбленная Лея, только ради слёз женщины они тебя отпустят, ради мужчин они и пальцем не пошевелят.»

Девушки вернулись снова в залу, где вместе пировали. Теперь здесь уже не было ни дубового стола, ни высоких кресел. Иннокентий возлежал на бархатных подушках у высокого котла, обрамленного по краю жемчугом. Под котлом теплился небольшой костерок, уютно наполняя дымком помещение, а в самом котле пучилось ароматное варево, наподобие чудесных напитков, что подавались за столом.

Иннокентий встал, собрался с духом, чтобы объявить прелестницам о том, насколько несчастна его Лея вдали от него. Прошёлся по комнате, схватил стоящий на небольшом резном столике серебряный кубок и резко зачерпнул густого дымящегося зелья из котла, чтобы сделать глоток и набраться храбрости для дальнейшего разговора.

Не успел он поднести кубок к губам, как что-то вокруг него затрещало, сверху посыпались камни, земля разошлась под ним трещиной.

«Брось кубок! Беги!» — подсказал внутренний голос.

Вместо того, чтобы выкинуть зелье, Иннокентий, полагая, что, уж если смерть и настанет, то он успеет попробовать волшебный напиток, выпил его залпом. В тот же миг всё вернулось на место. Всё, кроме замка и прекрасных дев. Юноша стоял на вершине горы в высокой траве, в руке его была серебряная чаша, над ним расстилалось бесконечное голубое небо. Всё вроде и было по-прежнему и что-то во всём этом было новое. Иннокентий чувствовал, как невидимой тёплой волной в него вливалась могучая жизненная сила, а сам он в то же время разумом проникал во все уголки и закоулки мира, узнавая и открывая землю и небо, и всё, что вокруг, словно старого приятеля, всё, что раньше казалось немыслимым и непонятным, теперь стало до смешного простым и маленьким. Мир, враждебный раньше и непонятный, ластился к нему, как верный пёс, ожидая любой команды и готовый в любой момент прыгать и вертеться на радость хозяину.

И хозяин робко дал первую команду пространству и времени:

— Вернуться туда, в маленькую комнату во дворце!

Иннокентий открыл глаза, на его груди, увивая шею руками, рыдала Лея. В руке он сжимал серебряный кубок, в котором искрились несколько капель удивительного зелья из крутящегося замка.

В комнату ворвался Миролюб, он был сам на себя не похож. Волосы его стали рыжими, как огонь, словно кто-то разжёг на макушке костёр, и тот охватил уже и затылок и плечи Миролюба. Лицо барда то ли от жара огня, то ли в силу других причин было краснее самого красного шелка, что завозили в Край заезжие торговцы. Рыжие брови прыгали по всему лицу Миролюба, будто живые.

Вслед за Миролюбом в комнату мягко проследовал флейтист и притворил дверь. Этот, напротив, был бледен, словно из него выпустили всю кровь, вкачав ее Миролюбу, во всяком случае, этим легко можно было объяснить алое лицо барда.

Толстуха, завидев компанию музыкантов, как-то вся сразу ощетинилась и приняла оборонительную, насколько это может женщина в годах и в теле, позу. Лея и Иннокентий смотрели на входящих с радостью и некоторым недоумением. Вроде бы всё шло по плану, однако, в воздухе было нечто такое, что подсказывало, что не всё так просто.

— Привет! — первый не выдержал молчания и двинулся навстречу Иннокентий, пытаясь обнять Миролюба. — Как хорошо, что всё кончилось! Ведь всё кончилось?

Тут Иннокентий вопросительно посмотрел на толстуху.

— Да, — скоро и не очень-то уверенно выпалила она.

— Поздравляю! — скорее рявкнул, чем сказал, Миролюб.

— И мы! Мы все рады! — обнял наконец Иннокентий Миролюба.

Бард елозил и сопротивлялся, и дольше делать вид, что ничего не происходит, было невозможно.

— Что-то не так? — тихо спросил Иннокентий.

— Ну, а сам как думаешь? У тебя, конечно, все так. Вы с папашкой, — тут Миролюб кивнул на толстуху, — своего добились. Молодцы. Евтельмину изничтожили, меня — на трон. А сами вольные птицы! Так? Да?

— Да о чём ты говоришь? Я не пойму! — надвинулся на него Иннокентий, в свою очередь. — Что с тобой там случилось?

Флейтист, стоя за спиной Миролюба, пучил глаза, делал недоумённое лицо и вертел пальцем у виска, давая понять Иннокентию, что товарищ его, кажется, не выдержал тягот дня и немножко сдал.

— Я о чём? Хорошо, может, ты и не знал. Хотя, знаешь, я уверен, ты знал это с самого начала!

— Да что знал-то?!

— Всё! Ты ведь сюда шёл, не хотел на трон, а шёл! Ты зачем сюда шёл, а? Ведь тебе ясно уже сказали, что не надо тебе сюда. А ты шёл!

— А ты?! — перекрикивал его Иннокентий. — Ведь ты тоже шёл!

— Да я тебя хотел поддержать! Я поверил тебе!

Грозный, красный, покрытый рыжими волосами, кулак Миролюба закрутился перед носом Иннокентия. Юноша потерял нить разговора, всецело сосредоточившись теперь на угрозе, вертящейся перед ним. А Миролюб продолжал.

— Так ты всё знал?! — Миролюб был грозен. И он готов был почти обвинить Иннокентия, однако, все ещё надеялся на то, что умозаключения о товарище поспешны и ошибочны, и поэтому он больше громко спрашивал, чем озвучивал готовый вердикт. Всё, что сейчас было необходимо, это услышать чёткое и уверенное «Нет! Не виноват! Не знал!». Этого Миролюб хотел бы больше, чем ссоры, он бы тут же выслушал доводы приятеля, они бы вместе нашли выход. Миролюб кричал, но надеялся, что не прав.

— Да, знал-знал, — второпях проговорил Иннокентий, не сводя глаз с кулака, беспокоясь, чтобы не пропустить решительный выпад, и не сильно следя за нитью разговора.

Он мог сказать всё, что угодно, только не это. Даже, если бы Иннокентий начал вдруг рассказывать стихи или петь песни, Миролюб и тем бы остался доволен. Но только не признание вины.

— Я так и знал, — трагически выдохнул бард и длинными музыкальными пальцами одной руки схватил горло Иннокентия, второй нанося решительный удар.

Иннокентий упал, не дыша.

— Нет! — метнулась к нему Лея.

— Да ты что?! — взвизгнула толстуха. — Он сейчас опять в изнанку попадёт, только он оттуда после кражи уже не выберется ни за что!

Флейтист обхватил Миролюба сзади и что было сил закричал:

— Я держу его! Скорее!

Толстуха и Лея недоумённо переглянулись и, даже не успев рассудить, хотят ли они бить приятеля или попытаются ещё раз с ним спокойно поговорить, каждая нанесли свой коронный удар по барду: толстуха ногой в колено, Лея — ножом по горлу. Впрочем, нож вошел неглубоко, только чиркнул, благодаря тому, что бард резко наклонился из-за сильной боли в ноге. Лея тут же оказалась сзади Миролюба и через мгновение уже связала юношу чёрным пучком длинных ведьминых волос.

— Ого! — удивился флейтист, глядя на то, что делает Лея. — Из такой верёвки ему ни за что не вырваться.

— А всё равно бы хотелось определить его в тёмное местечко, — усмехнулась девушка. — Пусть бы остыл. И я, кажется, знаю, куда.

Лея отошла немного от Миролюба, и с воинственным криком двинула полусогнутой ногой ему под зад. — Пошли-ка мы в подвалы с тобой прогуляемся, ключника проведаем.

— Постойте! — попытался вмешаться флейтист. — Зачем же в подвалы, тут посидит…

— А ты, помоги-ка мне Кешку в чувство привести, — грубо осекла его толстуха. — Схвати вот тут, подмышки, ага, поднимай, ща мы его вернём…

— Но я должен пойти в подвалы, они не должны туда ходить, — флейтист метнулся к двери.

— Тс-тс-тс, — опередила его толстуха, оказавшись на миг раньше у выхода. — Ты мне-то не заливай. Сам же говорил, что меня узнал?

— Узнал, — кивнул флейтист.

— Ну, а раз так, Кешу подымай, поговорим потом…

Вокруг было темно и сыро. С потолка капала вода, раз за разом мерно ударяя в деревянный настил, на котором расположился Миролюб.

Миролюб снял с себя рубаху и на ощупь положил её на то место, где вода ударяла по доскам, чтобы остановить раздражающий звук. Однако, лучше не стало, просто теперь капли звучали глуше, но не прекратились. Выругавшись и походив по темнице, Миролюб взял лютню. Прислушался к ритму.

— А хорошая идея, в конце концов, — сказал он и ударил по струнам, стараясь держаться заданных водой тактов.

Ещё некоторое время бард тряс головой и заунывно мычал, забираясь время от времени к высоким нотам, а вскоре запел новую, свежую и нестерпимо грустную песню, какой ещё не слыхивал никто в Краю.

Когда он закончил, вода сочилась не только из потолка, слёзы лились из глаз самого барда. И, как ему показалось, рядом на два тона выше, чем он сам, хлюпал чей-то нос.

— Кто здесь? — стараясь не выдать испуга дрожанием голоса, спросил Миролюб темноту.

— Мария фон Клиппенбах! — отозвались неподалёку. — Какая грустная у вас песня. Я вспомнила всё, что было доброго в моей жизни и так ужасно затосковала обо всём этом…

— Ну, что вы, что вы, — кинулся бард утешать хозяйку голоса. — Вас выпустят, и вы сможете начать всё снова! Судя по всему, вы достаточно молоды, а значит всё ещё впереди…

Женщина разразилась рыданиями совсем близко.

— Да что же вы! Нельзя ни в коем случае опускать руки, нельзя! Слышите?! Поверьте мне! Пока вы живы, есть ещё надежда всё исправить!

— Пока… живы… — всхлипывала темнота.

— Да! Пока живы, вы…

— Да что вы заладили, — не выдержала женщина. — Я уже не жива! Понимаете?!

— Нет, — после некоторой паузы ответил Миролюб.

Мария вздохнула почти рядом, бард отшатнулся.

— Да не бойтесь вы, — немного обиделась она. — Я вам ничего не сделаю.

— А что с вами случилось?

— Я и сама толком не знаю, и это больше всего мучает. Этот дурацкий вопрос: «За что?» За что это со мной, чем я заслужила такое. Вы знаете, тут не так уж и плохо, во всяком случае, нескучно. Компания есть. Конечно, я несколько скучаю по мужу, но надежда на то, что он однажды зайдёт сюда, дает силы держаться, хотя некоторые говорили странные вещи про него, про лекарства, но я, знаете ли, не привыкла верить всяким домыслам. Вот вы, видите, сюда попали. А случись вам заболеть, к вам пришлют моего мужа. Он лекарь. Королевский лекарь. Он прекрасный лекарь. — Мария снова всхлипнула. — Бедненький, ведь он с ног сбился, ищет меня повсюду. А я здесь. А он думает, что я ушла. Знаете, мы поссорились перед тем, как всё это произошло. Потом, правда, мы помирились. Но, знаете, я была так увлечена своей… не знаю, теперь я ненавижу свои прежние мысли, но тогда я думала, что моя карьера помощницы королевы — это самое важное на свете. Ах, он болел, бедняжка, а я оставила его и побежала сюда, к королеве, доложить, что я нашла слуховые ходы! Будь проклята и сама эта королева, и её флейтист. Зачем?! Зачем я так старалась для неё? Разве бы она оценила? А мой бедный муж? Сейчас и я несчастна, и он. А эта королева? Сидит чай пьёт, наверное…

— Королева мертва. — Сухо заметил Миролюб. — Точнее, казнена.

— Как?! — обеспокоилась Мария. — Что вы такое говорите? Вы, должно быть, ошибаетесь. Этого не может быть!

— Я сам видел! Своими глазами… И теперь я вот здесь. И виновен, и безвинен. И так же, как вы, жалею о том, что сделал и чего не сделал до того, как очутился здесь.

— Но вы всё ещё живы, — горько вздохнула Мария. — Всё ещё живы, а значит, как вы говорили, всё можно исправить…

— Нельзя, — ещё горше вздохнул Миролюб. — Королева мертва. Вероятно, теперь меня или убьют после коронации, или коронуют.

— Ну и любите же вы себя, — усмехнулась Мария. — Прям, в любом случае коронуют. Важная птица какая…

— Я потомок здешних королей, — вздохнул Миролюб. — Королеву убили, то есть казнили, потому что в замок пришёл я. А, как оказалось, по древнему заклятию, если сюда приду я и другой потомок королей, и маги, то во дворец вслед за нами войдут…

— Да-да-да, я слышала! Я знаю эту легенду… Но я никак не подозревала, что это правда… И я, признаюсь, не думала, что это будет на моём веку…. Хотя, — всхлипнула Мария. — теперь всё на моем веку, я обречена ходить по этим застенкам до скончания Края. Но… Причём тут королева, её за что убили? Про то, что придут в Край некриси я слышала, но как это связано со смертью королевы?

— Очень просто. Раз уж вы столько всего знаете, то должны знать и об указе Клариссы, которая обязует строго и долго соблюдать обет безмагического существования. Несоблюдение грозит нарушившему тем, что престол останется без наследника, а в город войдут те самые некриси, как вы изволили их назвать.

— А! Нет! Это не правда! Это совершенно разные случаи, и они никак не связаны! Легенда — это легенда, и мёртвые вошли в город не из-за королевы. А Указ — это совсем другое…

— Так или иначе, кто-то гнусно подтасовал карты в этой колоде человеческих судеб… Королеву судили за нарушение Указа, использование магии и подвергание Края опасности… Но, как сказал флейтист, или, может быть, я так понял, если бы в замке не было бы меня, возможно, королева бы спаслась. Дело всё в том, что мои приятели, во всяком случае, я считал их приятелями, тоже знали эти легенды, и доложили королевскому суду о том, что в замке ещё один потомок королей. Поэтому суд и принял решение о казни королевы, зная, что престол не будет пустовать…

— Ну и приятели у вас… — понимающе протянула Мария. — Но я в толк не возьму, зачем они так поступили.

— Да-а, вы знаете, для меня это тоже загадка, хотя… Один из них тоже потомок короля, и ещё один… Слушайте, в замке полно всяких телесных и бестелесных потомков короля, — рассмеялся Миролюб. — Я раньше об этом не думал. Здесь я. Я — это линия Рогнеды, Светозары. А вот Евтельмина — Клариссы. Иннокентий… Я так до конца и не понял, на чьей он стороне. Его отец — дитя кровосмешения, рожденный от утех брата и сестры, и, кажется, моя бабка, Рогнеда, пыталась сжить его со свету. А Иннокентий — прямой потомок незаконной любви. По сути его отец мстит моей линии. А значит и Кешу направляет на месть по отношению ко мне. Но тогда им было бы выгодно убить меня, а не Евтельмину, раз они играют против нашей линии. Зачем тогда они, зная и легенду, и Указ, натравили суд на королеву? Зачем вообще тогда весь этот балаган? Они могли бы сто раз убить меня по дороге… Разве что им хочется мучать меня?

— А как вы узнали, что они доложили о вас королевскому суду? — уточнила Мария.

— В сущности, — задумался Миролюб. — Никак. Просто догадался. И вот сейчас, пока находился здесь, я несколько раз прокрутил всё, что было там, во дворце, раз за разом я в сознании своём просматривал все сцены происшедшего, словно в хорошем театре… И, знаете, я не знаю, почему я это знаю… Нас было трое в тронном зале… Мои приятели отправились куда-то в другие комнаты, там что-то вроде того, что кому-то надо какой-то кристалл, это неважно. Они ушли. Нас было трое. Я играл на лютне. Королева не знала обо мне и о лютне. Знал только флейтист. Именно он и рассказал королеве, что лютню из тронного зала сможет поднять только её хозяин, а её хозяин — королевская кровь. Они уснули… Я играл… Ворвался суд. Казнил королеву, он, кажется, казнил и флейтиста, но, знаете, я не смотрел больше в окно после того, как увидел, что королева соскочила вниз на верёвке, будто тряпичную куклу, которая отыграла свою роль, повесили небрежно на гвоздик в стене. Потом вернулся флейтист, я всё это время оставался в страхе, в тронном зале… Он сказал мне о том, почему убили Евтельмину. И с его слов я рассказываю сейчас вам всю историю. И там же я его спросил, откуда же суд узнал про меня. Он не ответил, только сказал, что кто-то доложил… А я, знаете, спросил, а как можно так быстро-то? А он спросил, где мои друзья… Вот и выходит, что, кроме моих друзей, и некому. Хотя, совершенно непонятно, зачем им это…

— Что-то всё-таки не то, и я вам скажу, что! — увлечённо сказала Мария. — Не то здесь — это флейтист. Всё, что случилось со мной, тоже было как-то с ним связано. Во всяком случае, сюда меня привёл именно он. Но сначала он примчался в наш дом, сказав, что мужу очень плохо и нужно ему помочь, что только у нас дома есть те капли, которые поднимут его на ноги. Мы нашли с ним лекарство на мужниных полках… Сейчас-сейчас, вспомню, бел… бел… белладонна! Тут же он со мной отправился к мужу, который лежал на подушках в комнатке флейтиста. А я, как уже говорила раньше, была занята поиском слуховых ходов. Знаете, что это? Видите ли, когда замок строили, сейчас слушайте внимательно, мне кажется, это поможет и вам в разгадке вашей истории… Так вот, когда замок строили, в него заложили так называемые слухи, ходы, которые позволяют слышать всё и быть в отдалённых друг от друга местах за короткие мгновения. И никто, кроме старых королей, не знал, где эти ходы. Никто, кроме старых королей и… флейтиста! Да, того самого флейтиста! Ведь именно в его комнате, когда отпаивала мужа каплями белладонны, я и нашла, точнее поняла и услышала, те самые секретные ходы. Именно поэтому я и помчалась к королеве, чтобы рассказать великую тайну, разгадкой которой она была увлечена перед тем, как её… ну вы сами поняли… казнили.

— То есть… То есть по этим ходам можно быстро дойти до королевского суда? Можно услышать, что говорят в другой комнате? — задумчиво проговорил Миролюб. — Но нет, нет! Ведь флейтист не выходил никуда. Да и зачем ему? Ведь, вот вы знаете, когда королеву увели казнить, он сам, по своей воле пошел за ней на казнь! Вряд ли бы он захотел такого исхода для королевы, зная, что это и ему самому грозит смертью…

— Но вы же не видели, как его убили? — настаивала Мария. — И, по-моему, моя версия лучше вашей. Во всём виноват флейтист!

— Вот не хотел вам говорить, но белладонна — это яд! Вы напоили мужа ядом, — тут же отомстил Миролюб и тут же спохватился. — Что вы, простите, не слушайте меня, это я от злости, простите, не верьте мне…

— А! — воскликнула Мария. — Вот оно что! Теперь всё сходится! Вот почему!

— Что? Что случилось? Послушайте, да не слушайте вы меня, я не разбираюсь в травах, или что это такое белладонна ваша? Может, грибы? Вот видите, я совсем в этом ничего не понимаю!

— Нет-нет, все вы понимаете! — продолжила Мария. — И не бойтесь вы, я не обиделась. Наоборот! Теперь всё, что мне говорил старый ключник и эти тени про то, что я убийца… Да-да-да… Надо же! А я не поверила!.. Сейчас вы поймёте, если не будете зудеть про то, что ничего не понимаете. Сюда меня привёл флейтист, а сам куда-то исчез. Он-то исчез, но меня окружили местные духи. И я услышала слово в свой адрес: «Убийца». С тех пор я хожу здесь и пытаюсь понять, за что мне всё это. Почему убийца. А вот теперь я всё начинаю понимать… Ведь это всё меняет, хороший мой! Славный мой! Спасибо вам! Я могу доказать, что не убийца! Во всяком случае, я не думала никого убивать. А значит, меня могут оправдать… А знаете ли вы, что значит в моем положении то, что меня могут оправдать?

Миролюб отрицательно мотал головой.

— Да всё просто, — продолжила Мария. — Смысл тот же, что и в вашем случае. Если найдётся новый король, то старого можно убрать. И у меня так же. Если найдется убийца, значит меня можно будет убрать. Мне не надо будет мотаться по этим сырым переходам… Понимаете? Это флейтист дал мне эти капли, которыми я поила мужа, до смерти поила… Понимаете? Я-то думала, что это лекарство… А потом он меня — сюда… И всё. И темнота. Поверьте, мой хороший, ваши приятели, скорее всего, ни в чём не виноваты. А козни строит тот самый черноволосый юноша… Не знаю, зачем, не спрашивайте. Но поверьте женской интуиции…

— Но… Но тогда нужно спешить, — заволновался Миролюб. — Если всё так, как вы говорите, сейчас в тронном зале они коронуют Иннокентия. Флейтист умеет уговаривать. Иннокентий — хороший малый, не сможет отказать, тем более если ему скажут, что королевство и люди будут в опасности без короля… А после этого они выведут меня, и история с Евтельминой повториться, только казнить в этот раз будут Иннокентия, сделав меня соучастником в ещё одном убийстве… Видимо, флейтист ненавидит всех королей вообще. Мы, потомки старых противоборствующих королев, привыкли делить на наших и чужих. А флейтист не занимает ничьей стороны, желая уничтожить обе линии… Как мне отсюда выбраться?

— Не знаю, вся надежда на то, что ваши друзья успеют вызволить вас до той самой коронации.

— Да придумайте же что-нибудь, пожалуйста, Мария! Ведь вы столько знаете! — закричал Миролюб.

— Поверьте, мне и самой нужно, чтобы и у вас, и у ваших приятелей всё получилось, потому что мне нужно, чтобы сюда пришёл флейтист и занял мое место, освободив меня, а он по своей воле этого не сделает. Мне нужна и ваша помощь, и помощь ваших друзей… Но я ума не приложу, как нам быстро и правильно решить эту загадку…

Карты не были похожи на те, что Иннокентий видел и раньше. Они были немного больше, чем те, к которым привыкли в Краю, и держать их в руках было гораздо приятнее, казалось, их поверхность будто состоит из мягкого, скользкого шёлка. Они даже словно немного переливались. Странно было только, кто мог выбросить такую чудную колоду. Видно было, что удовольствие не из дешёвых. Хотя, если предположить, что карты принадлежали королям, то для них такое вовсе и не считается роскошью, подумаешь, расписные листочки из тонкой материи с искусно нанесёнными на них изображениями. Это простому человеку кажутся излишеством вещи дороже куска постного мяса, а для жителей замка — это обычная повседневность.

Иннокентий не мог оторваться, он разглядывал, вертел, подносил ближе к глазам карты, отдалял их от себя. Так чудно, так завораживающе красиво и гордо смотрели на него пехотные полки бубнового короля, немного морщили нос красавицы-дамы, заносчиво косились валеты, роскошные замки и уютные деревеньки тузов то напоминали родные места, то показывали чужие, зловещие, шестерки, как им и положено, являли дороги всех видов: от узких горных тропочек и хлипких болотных тропинок до самого великого тракта, который соединял разные концы Края. Чем дольше смотрел Иннокентий, тем больше эти дороги становились ему будто знакомы, казалось, он видит приметы, встреченные на пути, и готов поклясться, что он ходил этими путями. Что удивительно, Иннокентий заметил, если карты размещать друг с другом, то будет открываться какой-то новый вид. Вот восьмерка червей легла рядом с тузом той же масти, и тут же то ли в памяти, то ли и вправду перед глазами пробежала встреча его с Леей, вся картина возникла вдруг в таких подробностях, что, казалось, протяни Иннокентий руку и дотронется до волос подруги. А вот трефовый туз лёг рядом с шестеркой той же масти, сверху на них упала семёрка червей, и на душе Иннокентий потеплело, он вспомнил своего доброго, хоть и не совсем хорошего, но уже почти родного Казимира. Тут же нашёлся и король треф, Иннокентию даже показалось, что король, так похожий на Казимира, подмигнул ему. Юноша помотал головой. Однако видение не только не исчезло, в следующую минуту то, что предстало перед глазами Иннокентия, напугало его: голова трефового короля, только что весело подмигивавшего ему, упала и исчезла, будто её и не было. Иннокентий в ужасе откинул карты, уверяя себя, что всё это из-за невыносимой усталости. Через несколько мгновений юноша уже смеялся над собой, удивляясь, до чего он умеет сам себя удивить и напугать. Иннокентий снова взял колоду в руки, перемешал карты и, держа рубашкой вверх, начал скидывать на стол перед собой по одной карте.

Первой выпала трефовая десятка, лепестки треф, плотно стоящие на поле карты, соприкасались друг с другом, напоминая узором, решетку тюрьмы, в то же время сами трефы напоминали знак, вышитый на королевской мантии.

— Королевская тюрьма, — сам себе удивляясь, трактовал Иннокентий.

На десятку треф легла чёрная, как предательство, девятка пик, и Иннокентий тут же вспомнил о том, что случилось в небольшой комнатке. Миролюб обвинял его в чём-то совершенно непонятном, он был так взбешён, что его пришлось увести. Куда только увести? Это он, Иннокентий, упустил, было не до того: шею саднило, болел нос, да и вообще, он только-только пришёл в себя после путешествия в изнанку…

— Королевская же тюрьма! — воскликнул Иннокентий, поверив тому, что ему то ли показали карты, то ли показалось само по себе, и поспешил в строгие казармы.

Пройдя почти полпути, Иннокентий опомнился: карты, ведь они так и остались лежать прямо там на столе. Да и что с того, что какие-то карты на столе, тем более они не принадлежали Иннокентию, но какой-то внутренний зуд, похожий на тот, как когда укусит комар в пятку, которую никак не почесать, заставил вернуться за чудесными картинками.

Иннокентий заметался, вроде и к другу надо спешить, чувствовалась какая-то тревога за него, а с другой стороны, тревога вставала в душе и из-за карт, а вдруг кто себе приберёт…

Ну и пусть бы прибрал, что ему, Иннокентию, до этих карт, ведь, если он их себе возьмёт, это выйдет воровство, у такой колоды точно хозяин есть. Но что значит «пусть бы прибрал», нет уж, лучше всего будет, если сам Иннокентий карты приберёт, а как объявится их владелец, так он ему сразу карты и отдаст. Вот честно, только спросят Иннокентия, мол, карт не видал, так Иннокентий сразу и отдаст. Ну, честное слово. А как же Миролюб? Ведь друг в тюрьме! А! Сам виноват… Нечего было руки распускать…

Юноша заспешил с полдороги в комнату с заветным столиком. И… за столиком сидела и уже вовсю наслаждалась картами толстуха. Заслышав шаги по комнате, она быстро сгребла расклад и спрятала его за спину.

— А что ты там держишь, за спиной? — не стараясь скрыть беспокойство, поспешил спросить Иннокентий.

— А что? — мерзко спросила тётка.

— Ну покажи! — крикливо приказал юноша.

— Ага! Тебе какое дело! — в том же тоне взвизгнула толстуха.

Иннокентий уверенно подошел к ней, схватил, заломал руку, которую та держала сзади, и вырвал желанную добычу.

— Отдай, — плаксиво просила толстуха, следуя за ним.

Иннокентий развернулся и ударил её по лицу. Толстуха отстала. Иннокентий поспешил выйти вон из комнаты. Некоторое время он блуждал по коридору в поисках той самой маленькой неприметной дверцы, ведущей в таинственную комнатку, однако вскоре наткнулся на флейтиста, который был против обычного взволнован, глубоко дышал, будто только что ушёл от погони.

— Скорее, надо поспешить, — возбуждённо зашипел он, завидев Иннокентия. — Королевство осталось без королевы. Ведь будет бунт, нельзя, чтобы об этом узнали! Где, где ваш друг! У нас все готово к коронации. Ах, что будет, если мы его не найдём?!

— К коронации? Моего друга? Миролюба? — переспросил Иннокентий.

— Ну, конечно! Вы же знаете, что он любезно согласился, ведь королевы больше нет. В общем-то, если бы он не согласился, королева бы жила, — флейтист схватился обеими руками за свои роскошные чёрные волосы, лицо его сейчас, в минуту отчаяния, было особенно бледно и прекрасно. — Что же делать? Что же делать?

Иннокентий сжал сильнее в руке колоду карт, вспомнив ту страшную и чёрную девятку пик, символ предательства, и обида, словно змея, обвила своим гадким липким холодом сердце юноши.

— Да ведь он совсем не понимает, что схватил, — всхлипывала толстуха. — Ведь это уметь надо.

Лея утешала её.

— Так ты же можешь, иди и отбери.

— Я пыталась, он… он меня оттолкнул, — продолжила причитать толстуха.

— Это он старуху толстую оттолкнул, а тебя-то он оттолкнуть не может, ты ж всё можешь, ну, стань стеной перед ним, заморочь…

— Не могу, — жалко улыбнулась толстуха.

— То есть как это не можешь? Ты ж Морок? Или я совсем перестала что-то понимать?

— Могу… Но не хочу, — отвернулась толстуха. — Не хочу и всё! Пусть сам!

— Точно не можешь, — усмехнулась Лея. — Эх ты! А я думала…

— Ну, вот бывает. Тут не могу, — согласилась толстуха. — Понимаешь, вот ведь какое дело. Я сам-то ничего и не делаю. Не будь человека, не будет и Морока. Морок — это что? Это, чего человеку не достает. Вот не хватает человеку золота, тут я и появляюсь, в голову лезу мыслями, в уши затекаю историями про богатеев, в глаза сверкаю отблесками камней самоцветных, в руках жилы тяну, ноги выкручиваю…

— О, как, — удивилась Лея.

— Да, в общем, вот так. Я появляюсь вместе с желанием человека. Появляюсь, когда человек думает, что ему чего-то не хватает. Ты себе и представить не можешь, насколько малò зерно морока в человеке, и каким великим оно станет, если о нём позаботиться. Вот меньше песчинки морок в голове сидит, а стоит поверить, что в мире что-то не так, так эта песчинка из головы будто выпрыгнет и горой на пути встанет.

— А, если зерно это из головы выпрыгнет, то ведь можно как-то сделать, чтобы оно туда обратно не запрыгивало? — заинтересовалась Лея.

— В том-то и дело, что никуда никто не выпрыгивает, — вздохнула толстуха. — Зернышко в уме-то у каждого и сидит, а случись надобность, так перед глазами картины являет, а человек глуп, он думает, что то, что видит или слышит, оно всё само по себе существует, и начинает к этому тянуться, думает, вот ещё чуть-чуть — и достану. А как достанешь, если это всё — одна иллюзия? Вот воду попробуй-ка схватить? Что? То-то! Так и тут, всю жизнь глупый человек тянется, тянется, а схватить не может. А от этого ещё больше хочет получить. Того только не понимает, что само-то желание в нём сидит, а не снаружи. Что то, что он хочет, это не то, что он видит. А всё наоборот, что он хочет, то и видит.

— Брр, — затрясла головой Лея. — Как это, я запуталась.

— Да просто. Вот ты видишь украшение, — зевнула толстуха, вертя перед носом девушки роскошным кольцом. — Вот ты на него смотришь и думаешь, что хочешь кольцо. А как только оно у тебя окажется, ты сразу перехочешь его. Так ведь?

— Ну, а как? — переспросила Лея, не сводя глаз с сверкающего камушка.

— А так, что, если бы ты не хотела украшений, я б перед носом у тебя им и не водил бы, — рассмеялась толстуха. — Ты сначала хочешь, потом я тебе это показываю. Пока не захочешь, не смогу показать. А как перехочешь, так и всё.

— То есть, если я вот сейчас перехочу, ты ни за что явить камень в кольце не сможешь? — уточнила Лея.

Толстуха кивнула.

— Ну, так я перехотела! — уверенно сказала девушка.

В руке толстухи возник толстый золотой браслет.

— Ох, уж эти бабы мне, — вздохнула тетка. — Не поняла, значит, ничего. В общем так, у Кеши сейчас есть всё, ему нечего хотеть, то есть я не могу его отвести ничем.

— Как это у него есть все? — разозлилась Лея. — А любовь? А истину он хотел найти? А приключения? А домой к маме?

— Вот пока он этого хотел, ты была с ним рядом, я была с ним рядом, Казимир его выволок… Дальше продолжать?

— А что? Он сейчас даже не хочет, чтобы я за него замуж вышла? — обиженно поджала губки Лея.

Толстуха развела руками.

— Но ведь так не бывает, чтобы человек ничего не хотел! — рассердилась девушка.

— Бывает, редко, но бывает, — ответила толстуха. — Но обычно людям для этого нужно прожить долгую и нудную жизнь, лучше всего прям такую несчастную, что и бросить её не жалко. Ну и самый редкий случай, получить всё, что имеешь, сразу. Вот, чтоб так — о чём подумаешь, сразу получаешь. Вот такая вещь сейчас у Кешки.

— О! И я так хочу. А что это такое?

— Это мои карты, — вздохнула толстуха.

— А как они работают?

— Вот ты сейчас видела кольцо-то?

— Ну…

— Вот так и работают. Ты хочешь кольцо, они тебе его показывают.

— А в чем разница? Почему они могут Кеше показывать то, что он хочет, а ты нет?

— Потому что я — это отдельно, а карты… они в ум как будто… ну, скажем, словно флигелек к дому пристраивается, вот так и карты… Со мной так — ты захотела, твой ум говорит, что это должно быть отдельно от тебя, тут, значит, я и могу явить всё. А вот если ты понимаешь, что все, что явлено зависит только от тебя, что все твои желания, все то, чего тебе не достает, это всё только внутри тебя, тут я бессилен. Короче говоря, зачем тебе волшебник, если ты сам себе волшебник… А карты, они хитрые, они вроде меня, все снаружи показывают, но еще кто их держит, верит, что он сам всё это, что всё внутри него. Картам, понимаешь, как себе верит. Думает, что это не отдельно….

Толстуха посмотрела на Лею и тут же плюнула с досады на пол:

— Ну что ж ты непонятливая такая. Вот ты представь, что спишь. Тебе сон снится. Снится тебе, что ты корова дойная, а баба тебя доить не идёт, и ты плачешь и бабу зовёшь. Ну! И переживаешь. Да только с тобой-то ничего такого не происходит. Ты на полке лежишь или на печи, а все эти коровы и бабы, и желание, чтоб тебя подоили, это всё не где-то там происходит, а у тебя в уме. Только ты, пока спишь, этого не понимаешь, а вот как проснёшься, то поймешь. Вот все твои желания, это вот такой же сон, всё, что происходит, что тебя пугает и что радует, оно всё только в разуме у тебя. А я вроде как вошь в тебе, хожу, высматриваю да подкидываю тебе в сон всякого… А как ты проснёшься — ничего нет, и меня нет. А тому, у кого карты, снится, что он корова, что его подоить надо. Так же, как и тебе. Только ему вдобавок снится, будто он решает всё, будто от него всё зависит, придёт баба доить или нет. Поэтому мне к нему никак в сон ничего не подкинуть. Узнает сразу. Поняла?

— Поняла, что беда у Кеши, остальное ты мне даже голову не морочь. Делать чего, говори! — приказала Лея.

Толстуха подняла плечи вверх и состроила растерянную рожу:

— Тут только карты отобрать… Но я не могу…

— А если не отобрать?

— Если не отобрать, он такого натворит, ой-ой! Он же не понимает сейчас, где он существует, а где нет. Они ему сейчас так ум закрутят, что он пойдёт вселенную переделывать… Сама понимаешь… А ещё ведь это привыкнуть надо, карты читать надо научиться… — толстуха ревела. — А ведь я так к нему привык… Сначала, знаешь, ну, мол, сын и сын, какая разница. Чужой человек, подумаешь, с кем не бывает по молодости. А тут и то, и это… Так и привык вроде…

— Пошли, корова недоенная, — подшутила Лея. — Давай найдём его, а карты я там выманю.

— Ну?! — нетерпеливо переспросил Миролюб.

— Я думаю, — медленно ответила Мария фон Клиппенбах.

— Да ведь они сейчас коронуют его, потом объявят, что есть ещё один король, приведут меня и Кешку убьют. Что тут думать, тут надо что-то делать уже!

— Если вам так уж надо что-то делать, можете что-нибудь сыграть, займите пока что руки, а я ещё немного позволю себе подумать, — съязвила Мария.

— А ведь точно! — обрадовался Миролюб. — Сейчас-сейчас…

Бард возился в темноте своей камеры и что-то шептал.

— Вам что-то пришло на ум? — засуетилась Мария.

— Сейчас-сейчас… — отозвался бард. — Сейчас-сейчас…

— Ну что же вы, — обиженно протянула Мария. — Ну скажите же! Я же вам всё…

— Да сейчас же! — оборвал ее Миролюб. — Вот! Сейчас! Слышите?

Мария прислушалась.

— Нет, ничего, а что я должна услышать? — уточнила она.

— Ну, как же? А вот это? Шаммм-шаммм? Тоже не слышите?

— Нет, — обиделась Мария. — Я думала, вы нашли способ нам помочь…

— А я и нашёл! — радостно воскликнул Миролюб. — Шаммм… Неужели не слышите?

— Я же сказала, что нет! — огрызнулась женщина.

— Вы просто не понимаете. Всё просто. Ну вы подумайте сами. Шаммм — это звук растущих трав и корней. Дети людские рождаются с плачем, растут с болью, а растения рождаются и растут именно с этим звуком.

— Да? Ну и что? — Мария, судя по тону, всё ещё обижалась.

— Как же вы не понимаете? Я обратился к корням!

— В Краю кто-нибудь обязательно всегда обращается к корням. Это, знаете ли, традиция: ходят от дома к дому и говорят, что всё не то и не так, и надо к корням, чтобы жить как встарь. Вы, должно быть, немного того тут, тяжело, конечно, в темноте-то, в сырости…

— Нет, — рассмеялся Миролюб. — Не к тем корням. К корням деревьев. Не понимаете? Ну, подумайте сами, везде, где бы вы ни были, везде вас сопровождают растения: шагнули за порог, тут вам берёза веткой машет, дошли до огородика — ноготки подмигивают, вышли за калитку — луговые травы, домой вернулись — на окошке герань за вами приглядывает. Везде, всюду, где бы мы ни были, за нами всегда смотрят растения. Если подумать, можно спрятаться от соседей, высших сил и колдунов, а вот от травы — нет. Она свидетель наш во всём, она незримо под землёй прокладывает день и ночь свои ходы, всюду и везде следует за нами. Мы разговариваем — растения рядом, все слышат, мы едим — они рядом, смотрят, мы спим — они рядом…

— Ой, не надо! Я очень любила огурцы кушать, а они всё это видели, могли б спящую придушить…

— Да, кстати, если их сильно разозлить… Вы же знаете, что они переговариваются?

— Ну, не надо! Не хочу такое. Расскажите, как они помогут нам?

— Этого я, признаться, ещё не придумал. В этом вы мне, надеюсь, поможете, пока что я просто обратился к растениям. А вот, как они смогут нам помочь, давайте подумаем вместе.

— Они могут принести нам ключ? — быстро спросила Мария. — Ключ от вашей темницы?

— К сожалению… — развел руками Миролюб. — Но они могут сказать, у кого этот ключ…

— То есть мы с вами просто будем знать, у кого ключ? О да! С этим знанием целую вечность тут ходить мне будет гораздо веселее. Прямо чувствую, как каждый миг мне всё лучше и лучше, — разозлилась Мария.

— Ну, вам-то, наверное, всё равно? — тихо спросил Миролюб.

— Как же всё равно? — возмутилась женщина. — Вы поймите, вы мой единственный защитник. Тот, кто сможет меня оправдать. Даже если я виновна в том, что совершила, не зная того, вы сможете огласить мой приговор, меня осудят. И я смогу навсегда покинуть Край. Понимаете? Вообще, исчезнуть. Не шататься здесь по этим подвалам. Освободиться от этого всего. Но для этого должен состояться суд, на котором меня или обвинят, или оправдают. Пока этого не случилось, я вынуждена жить в образе духа. Это, честное слово, ужасно утомительно, кто бы что ни говорил о том, как прекрасно жить вечно, на самом деле, это мерзко, страшно, гадко и отвратительно… Это только кажется, что потом, с вечностью приходит мудрость. Ничего подобного. Вы себе только представьте — жить вечно и вечно волноваться, что объем твоей талии далек от идеала. Ага! Я тоже думала, что перестану ненавидеть себя за свой жир. Нет. Раньше была надежда, что я умру, а теперь нет, теперь я буду ненавидеть себя вечно… И никакой надежды, что это кончится…

— Надо же, а я бы хотел…

— Нет, вечная жизнь не дает никаких преимуществ, она, наоборот, отнимает у вас всё: мечты, надежды, будущее, прошлое… Ну, если вы тут будете шаммм-шаммм, ещё немного пошамкаете и вуаля, — усмехнулась Мария. — И мы тут с вами вечно будем вдвоем…

— Нет уж, надо выбираться. Итак, мы можем узнать, у кого ключ… Но мы не можем доставить его сюда… Может, мы можем позвать кого-то сюда? — вслух размышлял Миролюб.

— Было бы неплохо, но этот кто-то должен уметь слышать травы и деревья…

— А, мне кажется, я знаю этого кого-то, во всяком случае, совсем недавно мне рассказали одну историю про девушку-эльфа. Не знаю, правда это или нет, но Ярославу я верю.

— Кому?

— Неважно. Давайте попробуем позвать…

Миролюб склонил голову к лютне и, едва дотрагиваясь струн рукой, то ли запел, то ли замычал какой-то низкий звук. Марии показалось, что стены подвалов начали подрагивать в унисон песне барда. Ещё через некоторое время она услышала тихий шорох внизу и, испугавшись, забралась повыше, на рядом стоящую бочку, в которой хранили питьевую воду для арестантов, и подобрала под себя ноги. Конечно, с ней уже ничего не может случиться, но так было спокойнее.

— Королём, значит, решил стать, — усмехнулся Иннокентий.

— Да, и это необходимо сделать срочно! Вот прямо вот сейчас. Королевство и Край в большой опасности. Медлить нельзя, — задыхался от возбуждения флейтист. Его чёрные волосы прилипли к раскрасневшемуся лицу, он был сильно взволнован.

— Что ж, — совсем спокойно, даже слишком, ответил ему Иннокентий. — Он в строгих палатах, поговорите с Леей, вон она бежит, пожалуй, она вас к нему и отведёт.

— Нет! — вскрикнул флейтист так, будто его ранили. — Нужно прямо сейчас, буквально через мгновение здесь появятся представители королевского суда. Представьте их ужас, если я им скажу, что будущий король в темнице. Этого никак нельзя допустить.

— Значит, я ничем не могу вам помочь, — Иннокентий пожал плечами и решительно продолжил путь.

Флейтист не отставал:

— Но ведь и вы особа королевских кровей, и так же, как и ваш приятель, имеете право на престол, — не унимался музыкант. — Позвольте же вас просить, выручите нас.

— Ну уж нет, — резко отстранил его Иннокентий.

— Почему же? Вы сможете отомстить вашему приятелю. Как я вижу, он не уведомил вас о желании занять трон. Хотел сделать это втайне от вас, словно вы ему не друг, а так…

Иннокентий встал. Казалось, слова флейтиста подействовали на него.

— Да. Он мне не друг, — ответил юноша и решительно двинулся дальше по коридору, но музыкант продолжал его преследовать, уговаривая как можно скорее согласиться на коронацию.

— Да погоди же ты, — Иннокентия догнала запыхавшаяся Лея. — Сегодня точно все с ума посходили. Куда ты собрался без меня?

Иннокентий не останавливался, он даже не взглянул на девушку.

— Стой тебе говорят, если уж ты собрался уйти отсюда, то почему не сказал нам об этом?

— Кому вам? — Иннокентий повернул искажённое злобой лицо в сторону Леи. — Тебе и Миролюбу? А зачем я вам? У вас и так неплохо получается? Он, значит, король, а ты, стало быть, королева? Ну-ну, хороши приятели. А в темницу-то зачем его? Лучше бы он и убил бы меня в той комнате, чтобы я вам не мешал? Или вы что? Испугались, что я первее его трон займу? Не надо мне, идите, я ухожу. Плевал я на вас и ваши троны! И не собирался! А ты, Лея? От тебя точно не ожидал. Ради чего? Ради трона? Ты на себя посмотри, замарашка? Ты как вообще королевой быть собралась? И этот тоже хорош король? Оба из болот вышли вчера, а сегодня править захотели? Я и так не собирался вам мешать, подло это, подло!..

Звонкая пощёчина заставила Иннокентия замолчать. Некоторое время он постоял, прерванный на полуслове, потом резко повернулся и зашагал прочь.

— Ну и проваливай! — закричала вслед ему Лея. — Проваливай, иди, пожалуйста! Я ради тебя столько вытерпела и вынесла! Я не заслужила ни одного страшного упрёка. Иди! Иди и сдохни!

Иннокентий резко изменил маршрут, направившись теперь быстрыми шагами к девушке. Дойдя до неё, он схватил Лею за волосы и подтянул её лицо на уровень своего.

— Ни одного, слышишь, ни одного твоего поганого упрёка я не заслужила, — прошипела ему в лицо Лея.

Иннокентий обхватил её сильно-сильно, обеими руками, и поцеловал. Вся злость девушки, вся непокорность мигом исчезли, будто никогда и не было обидных слов. Она прижалась к нему всем телом.

— Я никогда! — прошептала Лея. — Ни на словах, ни делом, ни в мыслях…

— Прости, — так же шёпотом ответил Иннокентий.

И они, взявшись за руки, направились к выходу из дворца, подальше от всей этой тяжёлой возни, от этих предательств и странных людей.

— Погодите же, а как же Край? — догнал их флейтист.

— А что с ним станется? — усмехнулся Иннокентий. — Лея, давай отведём их к Миролюбу, пусть коронуют друг друга до упада.

Лея кивнула.

— Пойдем, чернявенький, — весело предложила она.

— Я не могу в подвалы, — флейтист пятился от них. — Мне нельзя в подвалы!

— Ну жди здесь, значит, пришлём к тебе твоего короля, — рассмеялся Иннокентий.

— Ну, что ж, Миролюб так Миролюб, — развёл руками флейтист. — Я буду ждать!

Иннокентий и Лея двинулись в сторону строгих подвалов. После дворца с его унылыми серыми, розовыми и голубыми стенами, покрытыми плесенью статуями и бюстами, на улице казалось необычайно свежо и зелено. Всюду стояли большим и малые деревца, трава заполнила всю площадь перед дворцом и стелилась, кажется, до самого горизонта.

— Давно мы на свободе не были, — засмеялась Лея. — Я, кажется, и забыла уже, каково на просторах уличных.

— Да и я не припомню такой живой растительности здесь, когда мы сюда пришли в первый раз, — поддержал ее Иннокентий. — Как-то странно это, всё-таки дворцовая площадь, садовник должен быть и уход…

Лея споткнулась и расцарапала коленку.

— Ты чего? — удивленно глядя на неё, спросил Иннокентий.

— Да сама не поняла, на ровном месте. Больно, — пожала плечами девушка.

Они прошли ещё немного, и Лея остановилась:

— Я дальше не пойду. Как вот хочешь, так и думай. Но, честное слово, эти корни хватают меня за ноги!

— Сильно упала? Ты вроде бы коленкой, а не головой же приложилась? — пошутил Иннокентий.

— Вроде бы. Но они правда меня хватают за ноги. И… и шипят. Вот так: шаммм, шаммм. Кажется, они меня специально уронить хотят, чтобы я упала и разбилась, и чтобы у меня появилась куча шрамов везде?

— Не выдумывай, тебе кажется, — попытался успокоить её Иннокентий.

— Я тебе точно говорю! — вспыхнула Лея. — Это что-то ненормальное!

— Стой здесь, давай ключи, я отопру Миролюба… Да и нам, по-хорошему, потолковать бы не помешало между собой, по-мужски…

— Ты меня здесь оставить хочешь? — испуганно спросила Лея. — Они ж меня убьют тут.

— Кто?

— Корни эти, травы! — не унималась девушка. — Пойдём отсюда, у меня дурное предчувствие. Это зло какое-то, нам не нужно к Миролюбу, мне кажется, они поэтому и нападают на меня, чтобы мы туда не ходили…

— Что ж теперь? Пойдём, не попрощавшись?

— А что толку с ним прощаться, он король уже почти… Мы ему теперь не ровня… Ему наши прощания и прощения нужны как собаке брови, — рассмеялась Лея. — Хотел бы с тобой прощаться, всё бы тебе рассказал, а он, видишь, тишком всё.

— Да, всё так, мне только одно не даёт покоя, — ответил Иннокентий. — Он, когда влетел в комнату, меня в чём-то обвинял… Вроде бы и нет мне дела до этого, а всё равно где-то гложет вопрос: а за что? Вот, знаешь, всё думаю, а что я мог такого сделать. А ответ не нахожу. Пойду всё же, надо.

— А я? — капризно хныкнула Лея.

Иннокентий присел перед девушкой спиной к ней, и она живо забралась на него, обвив руками шею:

— Ну, так я согласна, — рассмеялась Лея.

Они зашли в сырость тюремного подвала, немного постояли, привыкнув к темноте.

— А куда дальше? — тихо спросил Иннокентий.

— Спусти меня, — так же тихо ответила Лея. — Давай руку.

И они двинулись к тому месту, где был заключен за буйство их бывший приятель.

— Лея? — издали заслышав шаги, спросил Миролюб в темноту.

— Я! — отозвалась девушка. — Что? Остыл? В себя пришёл?

— Да! Лея, скорее открой, выпусти меня. Сейчас наш Иннокентий в страшной опасности! — затараторил бард. — Тебя деревья привели? Как я рад, как я рад, что это помогло?

— Какие деревья? — переспросила Лея.

— В страшной опасности? Отчего же это? От того, что мешаю тебе стать королём? — усмехнулся Иннокентий.

— Кеша! Как хорошо, что ты здесь! Но сначала ответь мне, прошёл ли ты коронацию?

— Ах, вот что тебя волнует, — грустно заметил Иннокентий. — Напрасно ты так. Я своему слову хозяин, не то, что ты. Раз я сказал, что королём не стану, значит, не стану. Это ты у нас не знаешь, чего хочешь. О троне не волнуйся, он твой. Но, прежде, чем я тебя отопру, объясни мне одну вещь…

— Как я рад! Как я рад! — всхлипывал Миролюб в темноте. — Я так боялся, что тебя коронуют.

— Ты была права, Лея, не стоило к нему ходить, — отозвался Иннокентий.

— Пойдём? — ласково спросила Лея.

— Стойте! — закричал Миролюб. — Вы должны выслушать! Стойте! Мария, да сделайте вы что-нибудь! Остановите их!

— Ого! А ты тут уютно устроился, — засмеялась Лея.

— Подожди, Лея, может, он сошёл с ума? — тихо прошептал Иннокентий. — Я легче принял бы новость о том, что он двинулся, это бы объяснило его желание стать королём и то, что он кинулся на меня с кулаками. Давай подождём…

— Иннокентий, выслушай меня. Я больше ни о чём не прошу. Ты можешь оставить меня здесь. Только не поддавайся на уговоры флейтиста о коронации. Как только тебя коронуют, считай, что тебя убили. Варварские обычаи этого замка позволяют убивать королей, как только появляется еще один наследник престола. А я, как ты знаешь, как раз и есть наследник. Если коронуют меня, то убьют тут же, как только появишься ты. И как только коронуют тебя, тут же тебя и убьют, если появлюсь я…

— Хорошо, пусть будет так, сделаю вид, что верю, но за что же ты тогда так на меня кричал? Там, в комнате? — строго спросил Иннокентий.

— Королеву убили. Ты уже знаешь ведь? Убили, потому что появился я… И я, признаться, был уверен, что это ты донёс королевскому суду, что я в замке. Оказалось, что флейтист… Прости, я не должен был верить ему, я должен был спросить у тебя…

— Да, так было бы вернее, — помолчав ответил Иннокентий. — Что теперь делать? И что это за Мария?

— Что делать понятно. Убираться отсюда и поскорее…

— Но ведь нельзя оставить Край без короля? — спросила Лея.

— А тут я уже всё обдумал, — рассмеялся Миролюб. — У меня было время. Я не хочу становиться королём, насколько понимаю, Иннокентий тоже. Но есть и ещё один престолонаследник. Сам Морок, дитя кровосмешения… Король, рождённый от двух противоборствующих линий королей, только он и способен будет соединить враждующих потомков.

— Хитро! — обрадовался Иннокентий. — Мы, и правда, забыли об отце. А как же Аксинья? Она ведь хотела, чтобы ты возглавил род.

— Ну, если бы я слушал её во всем, — засмеялся Миролюб. — А Мария — это прекрасная, невинно осуждённая женщина, и, признаться, Мария — это причина, по которой мы не можем просто уйти из замка, сначала мы должны судить её…

— Удивительный ты человек, — рассмеялась Лея. — Находишь проблемы даже, если остаешься один. Почему мы должны судить эту Марию. Как мы её будем судить? Ты знаешь её половину дня, и уже…

— Я неправильно выразился, — перебил ее Миролюб. — Не судить, а представлять её в королевском суде. И, скажу вам, дело будет очень непростым. Мария — дух, который не может найти покоя, так как не знает, за что она убита, потому что это не установлено судом. А флейтист — тоже дух, только вот насчет него я не знаю, в чем причина, почему он до сих пор между небом и землей…

— Подожди-ка, значит, Мария — это дух, обречённый вечно ходить по земле без упокоения, потому что ее убили без объявления причины… Так ведь флейтист такой же… — ответил Иннокентий. — Он тоже убит, причём убит совершенно случайно, и кстати, по приказу короля… Так вот почему! Вот почему он так настойчиво всех коронует… Ему нужен король, который назовёт ему причину смерти. Вот почему он живёт при каждом короле… Вот, что значат его слова: я живу при королях, но ни одному из них не служу… Несчастный… Пойдёмте. Суд так суд!

И они с Леей бодро зашагали к выходу.

— А я! Ведь я не могу выйти! — закричал вслед Миролюб.

— Сейчас, — засмеялась Лея. — Забыла, сейчас. А что Мария, она пойдёт с нами?

— Увы, — грустно ответил Миролюб. — Она не сможет выйти отсюда, во всяком случае, до тех пор, пока над ней не состоится справедливый суд.

— Да, но как мы организуем этот суд, — замешкался Иннокентий.

— Мы скажем, что ты готов короноваться! — похлопал его по плечу Миролюб.

— Нет, лучше ты, — Иннокентий медленно отвел руку товарища в сторону.

— Всё равно, это совершенно всё равно, лишь бы был суд…

— Идите пока что, я догоню вас, — сказал Иннокентий, едва они дошли до выхода. — Я постою некоторое время вот тут, мне нужно…

— Хорошо, мы пока зайдём в то кружало, — ответил Миролюб, указывая на табличку на старом, крашеном в жёлтую краску доме, которая гласила: «Расстегайное кружало у подвалов».

Иннокентий кивнул.

— Я догоню. Попозже.

Как только Миролюб и Лея удалились, он достал карты, развернул их и принялся рассматривать. Он сам не понимал ещё, что ищет среди этих удивительных картинок, но чувствовал, что они смогут дать хороший совет о том, как быть дальше, не врёт ли Миролюб, что это за Мария такая и так ли во всём виноват флейтист. Собственно, а с кем ещё он мог посоветоваться? Кроме карт, каждый врал в свою пользу…

Иннокентий примостился у стёсанного широкого камня на выходе из строгих подвалов. Он перебирал колоду, и вот, ему показалось, что один из валетов будто в упор смотрит на него, и взгляд этот ему знаком, к тому же, тот самый валет держит при себе небольшую лютню. Иннокентий отложил карту на камень, пытаясь отыскать ему товарища. Вскоре и ещё одна карта глянулась ему, в этот раз — черноглазый крестовый валет. Иннокентий поморщился, однако, положил крестового валета флейтиста по правую руку от карты Миролюба.

В какой-то момент он отвлёкся и несколько карт выпали напротив пары валетов. Среди них Иннокентий с ужасом заметил и себя, и даже как будто Лею, все карты их окружения были красны, словно вокруг струилась кровь. Иннокентий поспешил собрать рассыпавшиеся карты и принялся тасовать колоду заново. В этот раз он попробовал расположить карты Миролюба и флейтиста по-другому. Он поставил их одну против другой, как будто обозначив их врагами. Сверху из колоды рубашкой вверх выложил по три карты у каждого валета. Со стороны оказались карты, во всяком случае так показалось Иннокентию, его самого, Леи и какой-то дамы. Со стороны флейтиста выпали числа и пустая карта. Пустую карту Иннокентий тут же отложил в сторону, явно подозревая, что эта карта принадлежит отцу, как не имеющему своего лица. Но почему же он выпал рядом с флейтистом, неужели они заодно. При этом Иннокентий вернул карту Морока к валету флейтиста.

И снова выбрал по три карты из колоды. Первые три достались крестовому валету. Там были два короля и дама. Все они легли поверх красных чисел, выпавших ранее, будто были уже погребены в реках крови.

На стопку Миролюба упал Джокер. Хитрый и вертлявый, он лег на карту неизвестной, той самой Марии. Что это значило, было непонятно, но ничего хорошего не сулило. Ещё две карты, выпавшие тут же оказались двумя шестёрками. Одна легла на Миролюба, а другая на Лею с Иннокентием. Впервые юноша свободно вздохнул.

— Если поверить Миролюбу, мы просто все разойдемся по своим дорогам, — вздохнул он. — Но вот эта женщина. Чего ждать от неё? Почему мёртвые короли и королевы на флейтисте? Кто эти короли? Королева — это Евтельмина. Короли — это Я и Миролюб? И как с этим связан Морок? Почему он выпал на стороне флейтиста?

Не найдя ответа, Иннокентий решил «напасть» на флейтиста со стороны Миролюба, выбрав карту из колоды наугад и выложив её против трефового валета. Пиковый туз лёг как раз поперёк карты флейтиста, полностью почти закрыв рисованное хитрое лицо. Еще пара карт, которые полетели вслед за тузом, обещали мир и тишину.

— А если это не Морок? — задумчиво проговорил Иннокентий, возвращая пустую карту к крестовому валету. — Если это просто значит, что сам флейтист — дух, неправда, пустота, его ведь нет среди живых… Но тогда где Морок?

За спиной послышался лёгкий смешок. Иннокентий обернулся. Рядом стояла толстуха.

— А вот и я, — протянула она, широко улыбаясь.

— Ты подглядывал?!

— Я и так всё знаю, мне для этого карты не нужны, — обиженно заметила толстуха.

— А зачем тогда они?

— Ну, всё просто, смотри, — толстуха сгребла карты снова в колоду и перемешала. — Они не предсказывают события. Они их совершают. Как ты думаешь, почему я всегда узнаю, где ты? Просто ты всё время приходишь ко мне, карты приводят. А тебе кажется, что я вездесущий.

Толстуха смеялась.

— Ну, докажи, — недоверчиво потребовал Иннокентий.

Толстуха сбросила карты.

— Вот смотри, Миролюб и Лея. В кружечной. А это кто там в углу сидит? — указывала толстуха пальцем на грязную и помятую карту. — Богдан. Не помнишь такого?

— Как же! Помню, но они должны были в лесу нас ждать. И где остальные, — заволновался юноша.

— Пока неважно, все это потом. Пока что Богдан тут, рядом. Ну что, нужен нам Богдан?

— Нужен, конечно.

— А раз нужен, значит будет, — сказала толстуха и придвинула карту Богдана к картам Леи и Миролюба. — Как карта ляжет, так и будет, вот они уже вместе.

— А карта ж сама не ляжет? — догадался Иннокентий. — Её кто-то должен положить.

— Например, я, — кивнула толстуха. — Так что, я у тебя карты заберу, а то дел натворишь, тут с ними можно любую войну затеять, выиграть ее и проиграть.

Иннокентий не сопротивлялся.

— Значит, ты уже всё знаешь? — спросил он у толстухи.

— Всё, да не всё. Картами я могу людей сближать, могу их сводить, могу нападать, могу отступать, подходить и отходить, а вот думать картами за них не могу… Ты и сам это понял уже, кажется.

— Да! Удивительное дело, я думал, что Миролюб меня предал, увидев решётку и карту предательства, а это значило, оказывается, что Миролюб за решеткой, думает, что я его предал, — рассмеялся Иннокентий. — Ну, пошли, узнаем, как дела у Богдана…

— Дела не очень, если честно, — смущённо потупила глаза толстуха. — Прям, ну совсем не очень…

— А что твои карты насчёт королей говорят? — спросил Иннокентий.

— Король обязательно должен быть, говорят… На худой конец — королева, говорят, — хитро усмехнулась толстуха.

В тёмном, провонявшем прокисшими щами и перебродившим пивом помещении стояли вдоль стен широкие дубовые столы с навсегда прилипшими к ним мухами. Сальная, с отёкшим лицом блондинка в годах простуженным голосом отчитывала пацанву из-за высокой стойки, одаряя каждого из детей мелкой монетой, судя по ее тону и выражению измазанных сажей лиц мальчишек, монет она давала гораздо меньше, чем было обещано.

За столиком у входа отмачивал в пивной пене длинные седые усы старый забулдыга с красным лицом и выпученными глазами, словно бы его постоянно кто-то душил. Напротив расположился молодой фармацевт, позвякивающий при каждом движении краденными из хозяйской аптеки мензурками. Он ожесточённо махал руками перед сизым носом старого пьяницы.

Левее от них красотка в засаленной юбке очаровывала неопытного и очень стесняющегося рыжего юношу, тыкая в нос ему парой напудренных грудей с яркой чёрной мушкой и дыша ему в ухо тяжёлыми картинами о том, как бывает, если мужчина и женщина любят друг друга. Судя по всему, юноша представлял себе что-то иное, больше похожее на зефир, но женщина настойчиво пахла луком и перегаром, а глаза её горели опытом, поэтому юноша, кажется, уже начинал помышлять об уединенной монашеской жизни взамен роскоши любовных утех местной жрицы любви.

Немного осмотревшись Иннокентий заметил своих приятелей, и они с толстухой уверенно двинулись к столику у стены. Оба, и Миролюб, и Лея, склонились над маленькой фигуркой с торчащими над головой плечами, внимательно его то ли слушая, то ли разглядывая. В этой напуганной худой и бледной фигуре трудно было узнать Богдана. Иннокентий и толстуха сели за стол с товарищами, но те, увлечённые рассказом старого приятеля, казалось, не заметили их прихода. Богдан, некогда круглый и довольный всем, любящий подпустить словцо, сейчас казался мальчишкой, которого поймали за воротник, застав за кражей яблок из сада. Он во всё время разговора то смеялся, то закрывал лицо руками, глаза его наполнялись то ужасом, то слезами.

— Что же всё это значит? — тихо спросил Иннокентий толстуху.

Та сделала неопределённый жест головой и так же тихо ответила:

— Ничего, как думаешь сам-то, человек объелся миром. Сидел себе взаперти да в тепле столько лет, а тут вышел: и люди кругом, и мёртвые, и короли…

— Здравствуй, Богдан, — Иннокентий протянул руку приятелю.

Богдан не сразу пожал её в ответ. Сначала внимательно рассмотрел, будто пытаясь отыскать на руке какие-то знаки, и не найдя их, решился поздороваться.

— Надо идти, — вздохнул Миролюб. — Последнее дело, надо доделать и…

Все чинно встали, кроме Богдана. Тот, кажется, прирос к дубовой скамье.

— Я здесь подожду! — настаивал он.

— Что это с ним? — спросил Иннокентий Лею шёпотом.

— Он такого навидался, что кровь в жилах стынет. И только здесь нашёл людей и успокоился. Пусть сидит. Мы за ним вернёмся же потом?

Иннокентий кивнул.

Они вышли из кружала. Первыми шли молодые люди. Женщины следовали за ними.

— А он знает? — спросил Миролюб.

— Что именно? — уточнил Иннокентий.

— Ну, что он королем у нас выбран, — мягко улыбнулся бард.

— Не пойму сам, что он знает, а что — нет. Во всяком случае, если что-то и знает, то не от меня. А, вообще, я тебе вот что скажу. Я совсем недавно понял, что знать наперёд можно всё, что угодно. А как оно на самом деле станется, это неизвестно никому. Можно угадать. Но знать точно нельзя. Так и этот, может, и подозревает что, но или надеется, что выкрутится и кого-то из нас на трон посадит, или…

Они уже подходили к замку, навстречу им выбежал флейтист.

— Как хорошо, что вы все нашлись, что вы все живы и здоровы, — затараторил он скороговоркой. — Ах, и Миролюб здесь.

Он обошёл с лаской и причитаниями каждого, кроме толстухи. Та тоже не особо жаловала его вниманием.

— Мы приняли решение, — не дожидаясь вопросов, объявил Миролюб. — Я согласен занять трон, как это положено мне по праву рождения и следует из моей родословной.

— Да? — оторопел флейтист. — А как же ваш… Уж простите, не знаю, как будет правильно сказать: брат или приятель… Словом, а как же Иннокентий. Даёт ли он на это согласие.

Иннокентий кивнул.

— Но! — продолжил Миролюб повелительным тоном, будто уже окончательно вжившись в роль короля. — Но сначала мы должны решить кое-какие вопросы, без окончательного разбора которых я ни за что не займу трон!

— Да? — снова промямлил флейтист. Видно было по всему, что он не ожидал такой прыти от двух деревенских болванов, пусть даже в них и текла королевская кровь. — Ну что же, приступим к решению немедленно.

— Мне понадобится участие королевского суда! — потребовал тут же Миролюб. — Он должен свидетельствовать, что передаёт мне престол без всяких тёмных историй и кровавых интриг.

— Сию минуту, я распоряжусь, — неуверенно протянул флейтист. — Где прикажете оформлять?

— В тронном зале, конечно, — милостиво улыбнулся бард.

И флейтист тут же исчез за тяжёлыми портьерами замковых коридоров.

— А здорово у тебя это получается. Я даже начал опять сомневаться, — усмехнулся Иннокентий.

— Не-не, — замотал головой Миролюб. — Никаких королевств.

И на ухо Иннокентию шёпотом добавил:

— Меня невеста ждет.

Иннокентий удивленно раскрыл глаза. А Миролюб приставил палец к губам, прося не выдавать тайны.

Компания плавно, не торопясь, проследовала в тронную залу, где, благодаря расторопности флейтиста, их уже ожидали королевские судьи в длинных чёрных мантиях, расшитых золочёными и серебряными нитями.

Миролюб уселся на троне.

— Кхм, — откашлялся неподалёку флейтист.

Миролюб посмотрел на него, юноша глазами указывал в сторону, противоположную от трона, где за высоким столом стоял роскошный с высокой спинкой, изрезанной чудными цветами, стул.

— А, — поспешил пересесть бард. — Начнем же!

— Вести дело должен конечно же судья, — снова тихонько намекнул со своего места флейтист.

— Спасибо за доверие, — отшутился потный человек, закутанный с головы до ног в чёрный шерстяной балахон. — Итак, начнём.

— С каким вопросом вы обращаетесь к нам, — вопросил судья Миролюба.

— У меня есть сведения, — не растерялся Миролюб. — Сведения о том, что без суда и должного обвинения в Краю, а именно в этом городе, пострадала жена почтенного королевского лекаря.

— Изложите суть дела, — потребовал потный человек, нахмурив брови.

— Излагаю суть дела, — Миролюб явно нервничал. Всё шло не так, как он это себе представлял. — В казематах строгих подвалов томится дух вдовы покойного королевского лекаря. До сих пор ей не вынесено обвинение, а посему она не может покинуть землю, будучи вынуждена метаться ни живой, ни мёртвой в подвалах тюрьмы. Обращаюсь к достопочтенному королевскому суду с просьбой, чтобы ей вынесли обвинение, назвав её убийцей или оправдав. Она действительно напоила ядом своего мужа, но сделала это без умысла, по наущению присутствующего здесь и небезызвестного вам господина флейтиста.

Во все время изложения сути дела бардом брови главного судьи королевского суда ползли вверх по лицу, всё выше и выше, и остановились где-то уже в районе макушки, чуть не перемахнув на затылок. Вид у судьи был не просто изумленный, не просто напуганный, судья сочился кошмаром. Однако, справившись с собой, он всё-таки задал вопрос истцу:

— Правильно ли понял? Правильно ли я понял, что вы состоите в общении с духами умерших людей? И способны с ними разговаривать?

Миролюб утвердительно кивнул.

Только тут Иннокентий догадался, отчего так тяжело дышат представители суда и почему в зал, к дверям и окнам ближе и ближе подступает королевская стража, блокируя возможные выходы. Прямо в тронном зале, при всех, представитель королевской династии признавался, что является колдуном.

Иннокентий обернулся на толстуху. Насмешка сквозила сквозь толстые щёки, сочилась через прикрытые веки. Толстуха почти открыто смеялась над этими болванами, которые взялись спасать кого-то, не умея позаботиться о самих себе.

— Это ты всё на своих картах подтасовал, — зашипел он ей в ухо.

Толстуха брызнула и рассыпалась мелким смехом, из глаз её текли слёзы. Она мотала головой и мычала:

— Нееет.

— Но ведь ты мог предупредить, ведь ты, стерва, всё знал!

— Нееет.

— Делать-то что теперь? Они ведь казнят его сейчас за магию! Делай, что хочешь, но Миролюб должен жить!

— Сейчассс, — продолжала хохотать толстуха. Она даже как-то и посвистывала, и поскуливала от удовольствия, которое пыталась скрыть.

Глядя на неё и самому было невозможно удержаться от смеха. И Иннокентий захохотал. И Лея подтянулась за ними.

Главный судья, не остывший ещё от услышанных чудес, недовольно оглядел залу и, остановив взгляд на хохочущей тройке, гневно спросил:

— Может, я чего-то не знаю? Доложите суду!

— А-ха-ха-ха, — разразилась то ли плачем, то ли рыданиями толстуха.

Этот весёлый вой подхватили за ней и Иннокентий с Леей. Королевская стража и то еле сохраняла серьёзный вид, несмотря на годы военной муштры и подготовки.

Серьёзными и напуганными оставались только Миролюб и главный судья.

— Позвольте, — отсмеявшись и утирая рукавом слёзы, заговорила толстуха. — Позвольте сказать вам на ухо, господин судья.

Предложение было непривычное, но толстуха сопроводила просьбу нижайшим поклоном, и судья согласился.

Она подошла к потному человеку в мантии, приподнялась на цыпочки и зашептала:

— Видите ли, господин судья, господин бард, конечно, королевский отпрыск, и, конечно, имеет право на трон. Однако, в детстве его матушка, скрываясь от многочисленных врагов и погонь, часто оставляла одного в придорожных трактирах, на холодных досках скамеек, откуда, почтенный господин бард, по младенческой неловкости, частенько падал и частенько головой вниз. Будьте так добры, подыграйте ему, осудите эту его Марью, согласитесь, что флейтист навредил выдуманной барышне. С флейтиста не убудет, а господин бард успокоится. И то дело, флейтиста накажете, ведь, стервец, должен был сперва узнать, кого короновать собрался. А он, вишь, королевский суд на смех выставил.

С лица потного судьи спало напряжение, да так резко, что присутствующим даже показалось, будто оно звякнуло об пол и закатилось куда-то за колонны. Глядя на него, и помощники судьи расслабились и приняли обычное равнодушное выражение лица.

Толстуха отошла от судьи с почтительными поклонами.

— Да, — продолжил потный человек в мантии. — Так что, э-э, как её…

— Марья? — подсказал Миролюб.

— Да, что там с Марьей. На чём мы остановились.

— Её нужно оправдать или обвинить. Одним словом, её нужно судить. Её муж мёртв. Она его убила. Однако сделала она это неумышленно. Яд в руку ей сунул вот он, — Миролюб указал пальцем на флейтиста.

Вид барда при этом был так карикатурно и преувеличенно грозен, что в судье не осталось ни одного сомнения, что он говорит с сумасшедшим.

— Ну, значит, посовещавшись, мы решили, признать Марию…

— Марию фон Клиппенбах, — подсказал Миролюб.

— Признать Марию фон Клиппенбах невиновной, — и судья ударил своим кленовым молоточком по чудесной серебряной тарелочке.

— А господина флейтиста?.. — снова подсказал Миролюб.

— Ах, да, ведь ещё и флейтист, — рассмеялся судья. — Ну что ж, а господина флейтиста мы можем даже допросить, в чём он виновен. Выйдите сюда, господин флейтист, отвечайте суду по порядку, кого и когда вы убили.

— Кого и когда, — усмехнулся флейтист. — Каждого, каждого, в ком есть хоть капля мерзкой зловонной королевской крови. Каждого, начиная с того самого старого козла, что велел меня казнить, с мерзкой жабы на троне, которая недолго по моей милости сидела на троне в замке, построенном по его приказу. Каждого, кто осудил моего отца, заперев в темноте строгих подвалов. Каждого из тех, убийство которых сопровождало выполнение воли моего отца, который поклялся однажды, что внук Будияра, сын Серого займет престол.

Судья вновь растерянно посмотрел на толстуху, как будто спрашивая, неужели и этот сошёл с ума. Толстуха выпучила глаза и так высоко задрала вверх плечи, что стало ясно: она не в курсе.

А флейтист тем временем говорил и говорил, называя имена всех королей, что записаны были в летописных источниках Края и объявляя себя причастным к их смерти.

— Так вот зачем ты спешил с коронацией, — грустно и тихо сказал Иннокентий. — Ты мстил всем этим королям? Ты следовал воле отца, желая короновать меня?

— И, надо заметить, у меня прекрасно получалось, — ответил флейтист. — И я продолжу это делать. Меня вы убить уже не сможете, я мёртв. Я переживу вас всех и возьмусь за новых королей, которые и помнить не будут о том смехотворном судебном процессе, что состоялся здесь сегодня.

— Не возьмёшься, — усмехнулся Миролюб. — Господин судья, этот человек погиб безвинно, умер раньше положенного срока без объявления приговора. Зачтите над ним приговор.

Судья снова посмотрел на толстуху. Та кивнула.

— Господин флейтист, — неуверенно провозгласил потный человек в шерстяной мантии. — Суд просит у вас прощения за злодеяние старых королей. И приговаривает к строгим подвалам за ваши последующие злодеяния.

От сильного сквозняка хлопнули ставни. Все моментально обернулись в сторону окна. А когда взоры их вновь обратились к осужденному флейтисту, оказалось, его и след простыл.

— Что ж, — выждав паузу заговорил главный судья. — Господин бард, у вас всё?

— Всё, господин судья, — ответил Миролюб, вставая с роскошного стула с высокой резной спинкой.

— Но, — потный человек растерянно посмотрел на толстуху, — а как же коронация? Край остался без главы. Пожалуй, если вы не готовы взять на себя правление, назначьте кого-то…

Иннокентий подтолкнул толстуху поближе к центру залы:

— Наш регент, оберегавший нас всё последнее время, сын Будияра и Светозары, потомок королевский кровей…

— Регент? — удивился судья.

— Регент-регент, — подтвердил мужчина, стоявший в центре зала.

— А где же…

— Сегодня вам придется смириться с тем, что магия существует, — усмехнулся Морок, с удовольствием сменив бабьи тряпки на мужской камзол и крутя пышный каштановый ус под носом.

Судья без слов стукнул кленовым молоточком по серебряному блюдцу в знак состоявшейся коронации и после обратился к новому королю:

— Могу я просить вас об отставке?