Монополия на чудеса

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

(Четверг, немногим позднее предыдущих событий,

рассказывает Игорь Колесничий)

– А если руной?..

– Так не зевай! Мало что ты манар! Молнией не скосит, так проводку закоротит! А пожар тебе уже страшен. И меня слушай: первым делом порти ему пальцы. Созиданцу без указательного каюк. Малефик средним орудует. Он тебя таким факом очарует – до сортира не добежишь!

– А фантомисты?

– Этим кукиш не давай сложить. Мало чего они тебе покажут! И помни: оружие ассасина – внезапность.

…Система посвящений в тайных обществах не зря придумана. Предложи кто человеку с улицы власть над миром, тот, пожалуй, в психушку позвонит. А неофитом тайного общества – это еще ничего, можно. Глядишь, посвященным сделается, знающим… Так, капля за каплей, через несколько лет дозреет до вселенского заговора.

Тайными переходами Мария вывела меня в зал Кисмет – тот самый, куда не хотел нас пускать распорядитель. Сама она сразу исчезла, отговорившись тем, что на лотерее ей делать нечего. Я же остался проникаться духом тайного общества.

Внешне зал Кисмет напоминал маленький театр, только без кресел. Уютно здесь, хорошо. Оркестр наигрывает «Маленькую ночную серенаду»; подпирающие потолок атланты горбятся с видом обездоленных троллейбусных старушек. И орденцев тьма – яблоню негде посадить.

Вовсю используя «искусство мира и гармонии», я подобрался поближе к сцене. Как оказалось, вовремя. Занавес пополз в стороны, выпуская бородача в халате цвета грозового неба, чалме и шикарной бархатной полумаске.

При виде его ассасины с утробным «оу-м-м!» опустились на колени. Я почувствовал, как меня сдавило с боков и чья-то шевелюра щекотно прошлась по моим босым пяткам.

В зале трижды грохнуло. Я внутренне усмехнулся: заставь фанатика с вождем здороваться, он лоб себе разобьет! Почтив магистра, орденцы выпрямились.

– Приветствую вас, возлюбленные племянники мои!

– Благословен будь, дядя! – отвечали десятки глоток.

– Слово истины вам несу! Чаете ли узнать побольше о зле, одержавшем Землю?

– Мы внемлем, дядя!

– Так слушайте же, возлюбленные племянники мои.

И магистр принялся рассказывать. Слушать его было одно удовольствие!

– Все зло, возлюбленные племянники мои, – вещал он, – в гнусных выскочках-магах. Искусство их противно природе и разуму. Они опутали мир сетями заговора. Вспомните историю Моцарта и Сальери! Гений Антонио Сальери заставлял трепетать Вену. Чарующие звуки его мелодий расплавляли сердца австриячек, и даже – даже! – закоренелые мерзавцы не могли удержаться от слез. Умиравший в Шарантоне маркиз де Сад на коленях молил о сальериевской «Школе ревнивых». А уж де Сад знал толк в извращениях. Но что отравило счастье властителя душ? Не знаете?! Так я вам скажу! Моцарт! Моцарт, дзайан и мерзостный завистник, – он набросил на гения поводок, и Сальери умер как композитор. Он музыку разъял как труп! Придал перстам сухую беглость! Да хрена там! Воз ныне тут! Ты, Моцарт, хам – прости за смелость.

Манары слушали, затаив дыхание.

– Всю эту историю гениально записал Александр Сергеевич Пушкин. А убил его за это – Дантес!

– Дзайан? – ахнул кто-то в толпе.

– Нет, кавалергард. А вспомним Жозефину?..

…Досталось дзайанам по самое не могу. Магистр вспомнил Жозефину, которая из мелочного женского себялюбия сделала Наполеона манаром и отбросила мир в варварство. Отдельную выволочку получил дзайан Марат, обесчестивший и обманувший Шарлотту Корде. При этом что-то у них такое пикантное произошло в ванной. На этом магистр не стал заостряться.

Завершающим аккордом он перешел к Франсуа Вийону, который ненавидел дзайанов всей широтой бандитской души:

Дэвовщина! Магистр цитировал Вийонову «Балладу истин наизнанку», в которой поэт все ставил с ног на голову. Но, похоже, никто из слушателей не заметил подвоха.

Приветственные крики заполнили зал. Ассасины рукоплескали своему господину.

«Да здравствует!» – неслось отовсюду. – «Смерть дзайанам!», «Мучения!», «Моцарту – цианистого кали!» В этот миг я понял, что мой стаж манара незначителен, что рядом с большинством ассасинов я просто ребенок. Манарское отупение развивается постепенно, исподволь. Поживи я под поводком еще месяц-другой – и стану в точности как они.

– Тихо, тихо! – Магистр поднял ладони в успокаивающем жесте. – Так что уготовим мы мерзавцам, опутавшим мир сетями магии?

Вновь поднялась буря. «Смерть!», «Родоптоксину Моцарту!», «Пусть съест невыпотрошенную рыбу фугу!» Отчего-то Моцарт их беспокоил больше всего. Магистр дождался, пока ассасины выбесятся, а потом тихо и как бы про себя произнес:

– Они пьют нашу силу…

В зале разлилась тишина.

– Кто из вас в последние дни читал стихи? Кто наслаждался прихотливой игрой красок на полотнах великих мастеров? Чью фантазию будила музыка божественных гигантов прошлого?

Молчание вибрировало басовой струной, становясь невыносимым.

– Мы, Двери Истени, единственные стоим на защите манаров. Мы собрались, чтобы отнять у злодеев наше по праву. Призовем же судьбу! Призовем же Кисмет, пусть назначит жребий свой! Пусть укажет – кому стать свободным!

– Кисмет! Кисмет! Кисмет! – грянуло под сводами. Казалось, это кричали атланты.

И зал погрузился во тьму.

Осталось лишь колеблющееся пятно света на сцене. И в него вступила тонкая женская фигура с закрытым лицом.

Сначала я решил, что Кисмет обнажена. Но женщина сделала шаг, и тело ее оделось алмазным блеском. Сияние скользило по обнаженной коже, обжигая и дразня, пряча запретные места и намекая на немыслимые тайны.

Вздох вожделения понесся по залу. Мужчины и женщины все как один склонялись перед Кисмет.

Я покосился на стоящего рядом юношу. Тот вытянул шею, жадно вглядываясь в посланницу судьбы. Пытаясь пролезть вперед, он отдавил мне ногу, но даже не заметил этого. Шипя от боли, я пнул его в колено.

Послышался хруст. Парень скособочился, продолжая упрямо тянуться к сцене.

– Кисмет! Кисмет! – шептали его губы влюбленно.

Женщина раскинула руки. Фигуру ее высветило белым, впечатав в сетчатку плавящийся огнем силуэт. Восторженно взвыв, толпа качнулась вперед. Меня больно двинуло грудью о край сцены. Хорошо, не носом – в последний миг я успел подпрыгнуть.

И, кажется, зря.

Край сцены вдавился в грудь. Сейчас я напоминал бедуина, по шею вкопанного в песок. Томительно долгий миг я ждал, что лопнут, не выдержав, ребра. Но Кисмет качнулась вперед, и толпа отхлынула.

– Вы жаждете свободы? – спросила она.

После баритона магистра, от которого плавились медные ручки на дверях, речь ее звучала блекловато. «Ж» позорно сшепелявилось, голос по-девчоночьи ушел в писк. Но ассасинам было все равно. Скоро и я перестал замечать недостатки ее голоса.

– Мир человеческий горек, – продолжала Кисмет задумчиво. – Соперничество и зависть наполняют его… Манары не болеют, а человека одолевают хвори. Пустые мечтания разрывают на части. Примете вы избавление таким, как оно есть?

– Примем! – взвилось над толпой.

– С благодарностью и любовью?

– Избави, матушка! Ножки лобызать будем!

Лицо Кисмет закрывала белая ткань, но по движению головы я понял, что судьба улыбается.

– Что ж, хорошо… А теперь станьте спокойно, и я выберу счастливца.

Манары застыли. Кисмет вглядывалась в наши лица, и я физически ощущал, где сейчас находится ее взгляд. Тот, на кого она смотрела, обмякал с мучительным выдохом.

Волна подступала ко мне. Ближе, ближе… Отчаянно зачесался нос. Болью резанула мысль, что из-за носа-то меня и отвергнут! Я гнал ее прочь, но…

…тут Кисмет посмотрела на меня.

Мое сердце совершило тройной тулуп с переворотом.

Описать это чувство трудно. Представьте, что вам шестнадцать. Вы поклялись каждое утро делать зарядку и обещание свое сдержали. Вас на коленях умоляют лететь на Марс. Ирка из параллельного умерла за право сходить с вами в кино. Рыжий десятиклассник Генка получил в нос и теперь будет знать. Вас выбрали аватаром магии, эльфийским принцем и спасителем мира от инопланетян.

Вы можете подтянуться тысячу раз.

Вы знаете триста восемьдесят два остроумных ответа на «эй, козел!».

А теперь – внимание! – представьте, что вы все это потеряли.

Взгляд Кисмет скользнул мимо, так и не задержавшись на мне.

Чтобы не упасть, я вцепился в край сцены. Рядом, не стесняясь слез, рыдал искалеченный юнец. За спиной слышались сдержанные женские всхлипывания.

– Я выбрала, – после томительного молчания призналась Кисмет. – Простите меня, пожалуйста!.. Я всех вас люблю, но ему нужнее. Пусть он поднимется сюда, ко мне. Любимый!

Как ни странно, после этих слов зал отпустило. Плач и слезы прекратились; даже стало как-то посвободнее. Проталкиваясь сквозь толпу, полупьяный от счастья, к сцене брел избранник Судьбы – редковолосый, краснолицый манар с физиономией, словно вытесанной из гранитного кукиша. Ассасины тянулись к нему, стремясь погладить, ущипнуть, да просто дотронуться до счастливца.

Кисмет и магистр помогли ему взойти на сцену.

– Как ваше имя? – спросил магистр.

– Мое? Аф… фанасий.

– Афанасий! – застонала толпа. – Он – Афанасий!

– Вы художник? Поэт? Военный?

– Я-та? Я журналистом… ей-богу! – Афанасий завертел головой-кукишем. – Я, братцо, обозревателем за искусство работаю. В «Литературном вестнике». А за такую честь век благодарственный буду!

– Как это хорошо, милый! – Кисмет обняла ассасина, прижав к груди. – Скоро ты вернешься в свое издательство.

– Да я и сейчас там! – радостно осклабился тот. – На литературоведстве. Статейки критические пописываю, обзоры фантастические. А раньше за уголовную хронику работал. Матушка! – Афанасий с надеждой посмотрел на Кисмет. – Вы уж покомандуйте на редактора. Упросите за то, чтобы в прежнее место меня инвестировали.

– По слову твоему и сделаю, не волнуйся. А теперь расскажи, как ты манаром стал?

– Происки завистников, матушка. На заштатье, мерзавцы, выдвинули… Споводочили, а потом, говорят, негоже манару ответственную колонку занимать. В общем, полный гандикап, матушка. Сосватали под поводок Людею.

– Людею под поводок! Людею под поводок! – нестройно зашелестело над рядами. – Афанасия! Горе мерзавцу!

– Подойди сюда, племянник. – Магистр сделал приглашающий жест. – Дело твое судьбе боле неподвластно. Я его решать буду.

С видимой неохотой человек-кукиш оторвался от Кисмет. Судьба отошла в сторону, а манар стал на колени перед магистром.

– К стопам припадаю, Горный Дядя! Ты теперь, так сказать, об меня пророк и ответчик!

Магистр поморщился: похоже, Афанасий нес явную отсебятину. Однако слова его звучали искренне и страстно.

– Восстановись же на справедливость, Дядя! Кого отправишь ты на злокозненного Людея? Уж не Порогов ли Истени?

– Нет, племянник. Дело это не под силу воинам низшего посвящения.

В этот миг я узнал магистра. Да и как не узнать?! Голос примечательный, манеры театральные, можно сказать, шекспировские. Это покажется странным, но я ощутил к магистру неожиданную симпатию. Так, словно оказался в компании давнего приятеля.

– Быть может, Ключи Истени справятся? – продолжал Афанасий.

– Нет. Равные тебе тоже проиграют.

– Так кто же? Неужто Двери?!

– Воины высшего посвящения слабы перед Людеем. Услышь же слово истины, Афанасий! Лишь один человек может помочь тебе. И этот человек…

Назвать его магистр не успел. На сцену бочком выбрался распорядитель в зеленой ливрее. Смешно шевеля раздвоенной бородой, он что-то зашептал магистру на ухо.

Тот внимательно выслушал донесение, а потом нетерпеливым жестом отодвинул бородача в сторону.

– Племянники и племянницы! – объявил он. – Только что мне передали страшное известие. В наши ряды вкрался шпион!

Трудно всколыхнуть манаров, переживших столько чудес… Тут вам и лекция, и явление судьбы-Кисмет, и выбор с последующим разочарованием. Магистр выжал из ассасинов все чувства, на которые те были способны, и теперь пожинал плоды своей непредусмотрительности. Убийцы расслабленно молчали.

– У предателя нет знака посвящения! – ярился магистр. – В надежде ему отказано! Он мне не племянник! Внемлите, родичи: тот, кто сумеет распознать врага…

В задних рядах кто-то отчаянно заголосил. На него зашикали.

– …станет моим любимым племянником. Или – племянницей!

Промедление равнялось гибели. Эхо фразы еще носилось под сводами, а я уж карабкался на сцену.

– Я!! Я знаю!! – крикнул я и, обернувшись, ткнул Пальцем в толпу. – Это он!

Манары доверчивы, порой даже слишком… А обстановка в зале Кисмет и так накалилась до предела. Толпа за моей спиной взорвалась шумом потасовки. Никто не понял, на кого именно я указал, но больше всего досталось несчастному хромцу, что стоял рядом со мной.

Бородач-распорядитель онемел. Наконец он преодолел замешательство и ринулся мне навстречу.

Тут мне пришлось здорово пожалеть, что я оставил кроссовки в Истени Артема. Обувь сама по себе отличное оружие: носком тюкнуть, стопу раздробить. Мало ли что!

Мне же пришлось обходиться тем, что есть. Я поймал распорядителя на шаге и помог сделать этот шаг длиннее. Ноги бородача взлетели в воздух. Грохнувшись задом о край сцены, он полетел вниз.

– Убейте мерзавца! – вопил магистр. – Кто меня любит – вперед!!

Пошла потеха. Ассасины перли на сцену в трех местах, но пока что неуверенно. Мне очень помогал бородач. Он ярился, подпрыгивал и дуром лез на сцену, мешая тем, кто мог бы напасть первым.

Я подскочил к одному из атакующих и протянул руку помощи. Ох и рожа!.. Аскавец, да еще и берсерк наверняка… Аскавец благодарно вцепился в мое запястье. Я дождался, пока он обеими ногами утвердится на краю сцены, а затем скрутился в котэ-гаэши.

Локоть аскавца хрустнул на моем бедре. Раскрутившись обратно, я швырнул громилу в толпу бойцов. Ассасины потрясенно взвыли. Началась куча-мала.

Человек шесть все-таки пролезли на сцену. О том, чтобы бить их, не шло и речи. Я продернул несколько ударов, опрокидывая противников друг другу под ноги, а сам рванулся к магистру.

Мне повезло куда больше, чем я рассчитывал. Отчаянно визжа, Кисмет бросилась мне навстречу. Я поймал ее за талию, придержал за волосы, чтобы не получить затылком в нос, и отпрыгнул к занавесу.

– Остановитесь! – визжал магистр. – Племянники, племянн… скоты бешеные!

Я запрокинул голову Кисмет и наклонился к ее горлу. Женщина дернулась; от нее несло потом и страхом.

Не знаю, чего уж там орденцы ожидали от шпиона, однако никто не усомнился, что я могу перегрызть горло их судьбе. Волна атакующих застыла.

– Отпустите меня!.. Пожалуйста! – сдавленно пискнула пленница. – Я всего лишь актриса!..

– Тс-с-с, – прошептал я. – Постой спокойно, и все будет хорошо. Ладно?.. Я тоже в некотором роде актер. Так что мы коллеги.

Это ее немного успокоило. Я могу на расстоянии почувствовать, когда человек готов к каверзам. В пустоте бьются искорки-пульсики – игривые, отчаянные или злые. Кисмет покорно застыла в моих руках – обнаженная, перепуганная. Не требовалось большого труда, чтобы читать ее, как открытую книгу.

Актрису все еще колотило от страха. Отыскав на ключице особую точку, я накрыл ее ладонью и чуть пошаманил.

Все получилось. Дыхание Кисмет выровнялось, напряженные плечи расслабились.

– Вот и прекрасно, – сказал я. – Прикажи им отступить, милая.

Актриса кивнула. Выпрямилась – насколько можно выпрямиться в руках террориста – и чуть отставила в сторону ногу.

– Что творите вы? – спросила она с укоризной. – Иль не верите в свою судьбу?

Я ощутил, как вновь заструилось вокруг нечто невидимое, связывая Кисмет и ассасинов цепями обожания.

– Иль не видите вы, что я, судьба ваша, в руках этого человека? Бросьте оружие, безумцы! От меня не уйдешь!

– Толково, – похвалил я. – Ты замечательная!

– Стараюсь, – отвечала она с мрачностью.

Вот только одного старания мало. Ассасины переглянулись; в их лицах недоумение переходило в растерянность. Оставалось совсем немного: дожать их, смять, сбить с толку. Все бы обошлось, но вмешался магистр.

– Племянники! – укоризненно воззвал он, – Что же вы отступаете перед врагом? Смотрите: судьба повернулась к нему задом!

– Вовсе нет, – заспорила Кисмет. – Он у меня за пазухой!

– Смерть им, племянники! Кто меня любит, достанет пистолет первым!

Ряды ассасинов всколыхнулись. Мы с актрисой-судьбой оказались заперты в стальном кольце. Гипнотизирующими зрачками смотрели пистолеты, автоматы, один портативный огнемет и нечто тяжеловесное, хромированное, размером с тубу для чертежей. И где они, интересно, до сих пор все это прятали?

– Ну? – поинтересовался у меня магистр. – Умрешь подлецом или отпустишь девушку? Учти – их ничто не остановит.

Я огляделся. Глаза убийц сияли коллекцией богемского хрусталя. Похоже, лампочке проще внушить мысль о милосердии, чем этим.

– Иди. – Я легонько подтолкнул Кисмет. – Извини, что напугал тебя. Если выберусь – обязательно загляну к тебе на премьеру.

Актриса кивнула. Уходить она отчего-то не торопилась. Наоборот, выгнулась, заложила руки за голову и чуть отставила ногу в сторону.

– Комедианты своих не бросают, – шепнула мне.

И повернулась к Дяде Горы.

– Скажи, великий магистр, – спросила она «судебным» голосом, – в чем вина этого человека?

Глава ассасинов попал в ловушку. О том, что Кисмет актриса, знали только мы трое. Откажись он отвечать, рухнула бы легенда о судьбе и тайном выборе ассасинов.

Но магистр показал себя достойным противником.

– Что ж, Кисмет, я отвечу, – промолвил он с иронией. – Как ты знаешь, я бесконечно люблю своих племянников. Но некоторых люблю больше, чем остальных. Здесь, пред лицем твоим, собрались Ключи Истени – воины второго посвящения. Порогам и Дверям ход сюда закрыт. И, словно книгу открытую, читаю я этого человека. Раз он здесь, значит, первое испытание пройдено, ему удалось заручиться благоволением ордена. Однако, – голос магистра загремел, – он не прошел второго испытания! И пока не пройдет, находиться в этом зале для него запретно!

Я понял, что это мой единственный шанс. Другого не будет.

– Раз так, – поклонился я, – можно бы и пройти испытание. Приобщиться к мудрости Истени было моим тайным желанием с давних времен. Молю тебя о милости, великий Дядя!

– Дай ему, что просит, – приказала Кисмет.

Магистр закусил губу.

– Ладно, – объявил он после недолгой паузы. – Первое испытание в том, чтобы найти резиденцию Дверей Истени. С ним ты справился. Второе – помочь избранному освободиться из-под власти дзайановой. Коль сумеешь ты спасти племянника моего, – он вытолкнул вперед растерянного Афанасия, – истину Реку: назову тебя Ключом Истени и сделаю племянником любимым!

Ассасины завистливо затаили дыхание. Многие отходили в неофитах месяцы, а то и годы, прежде чем прошли испытание… Я же, чужак и приблуда, готовился махом войти в число избранных. Мария права: меня будут ненавидеть.

И еще как!

Что ж, вот и хорошо… Я шагнул к манару-кукишу. Двигаться приходилось плавно и медленно; ассасины нервничали; нервы их звенели арбалетной тетивой.

– Кто накинул на тебя поводок, Афанасий?

– Господин Людей.

– Если я заставлю его сбросить твой поводок, станешь ли ты свободен от власти ордена?

Афанасий опустил глаза.

– Да, кузен мой.

– Что ж, Афанасий, радуйся. Обидчик твой, – я сделал драматическую паузу, – стоит перед нами.

– Здесь?! Людей?!

Десятки пар глаз уставились на журналиста.

Тот побледнел.

Задохнулся.

Отпрянул, обводя зал затравленным взглядом.

– Знакомьтесь, кузены мои возлюбленные! – продолжал я. – Перед вами – грандмастер ковена дзайанов. Он лжец и пройдоха, великий манипулятор, истинный мастер интриги. На словах он – ненавистник магов, а на деле… Впрочем, сейчас увидим, кто он на деле.

Я двинулся к Афанасию. Тот схватился за грудь и отступил на несколько шагов. Не обращая на него внимания, я подошел к магистру и сорвал маску.

– Здравствуй, Станислав, – шепнул я ему. – Как раз о тебе вспоминал недавно.

– Здравствуй, Игорек, – жизнерадостно улыбнулся тот. – Знаешь, порой я жалею, что ты не родился одним из нас… Ты стал бы первоклассным магом.

– Маг среди нас! – выдохнули орденцы. – Дзайан!!

Я отодвинулся от края сцены – на случай, если ассасины начнут палить. Но те медлили: настолько велико было обаяние развенчанного вождя.

Людей же, широко улыбаясь, шагнул к своим последователям:

– Племянники мои возлюбленные!

В зале повисла тишина. Слышно было, как в задних рядах кто-то всхлипывает.

– Что ж, племянники, – грустно продолжал магистр. – Простите, если кого обидел. Я знаю, вы прониклись жизнью ордена, нашли новую цель жизни… А тут такое разочарование. Сочувствую вам. Но позвольте кое-что объяснить. Это займет немного времени, не бойтесь. – Он достал серебряный алеман. – Я буду говорить, пока вращается эта монетка. Потом вы сможете меня убить.

Присев, Людей поставил монету на ребро и щелчком раскрутил. Алеман зазвенел, расплываясь серебристой юлой. Я искренне любовался магом: уважаю людей, умеющих проигрывать!

Затаив дыхание, ассасины следили за танцем монетки. Сотни взглядов сплелись на ней в причудливый узел.

– Итак, разлюбезные мои олухи, – сообщил Людей, выпрямляясь, – я открыл перед вами царство свободы. Но вы не понимаете своей пользы. Так пребудет же с вами благословенная ра-ца-ца! – И он хлопнул в ладоши.

Зал содрогнулся.

Заворочались атланты, выдираясь из стен; ноги их задвигались, отбивая грозную плясовую. Дрожали камни, зачарованные зловещим ритмом; в такт польке качались колонны.

– Як! Цуп! Цоп!

Страшный тектонический удар потряс резиденцию. Ассасины попадали на пол, открывая беспорядочную стрельбу. В воздухе вспухли огненные облака.

Раньше, чем рухнул потолок, я схватил Кисмет за руку и бросился за кулисы. Куда бежать, я не знал. Вперед, в тучах пыли и раскрошившейся известки мелькал халат магистра. Отбросив ненужные мысли, я последовал за ним.

И, как оказалось, выбрал лучшую стратегию.

Пол раскачивался. Гулкой вибрацией вспух взрыв. В спину толкнулась горячая волна, придавая ногам резвости. Стену перед нами разметало обломками, и из нее вырвалась пляшущая полуобнаженная кариатида с пальмовой ветвью в руках.

Вой и скрежет камня наполняли резиденцию. Мы мчались наугад, с трудом выбирая путь в хаосе обломков. Я все пытался понять, что произошло. На манаров магия не действует. Но Людей и не пытался с ними ничего сделать! Он применил древнее и могущественное заклинание «Музыка гор», заставляющее камни плясать, а стены смеяться трещинами.

Орден Дверей Истени прекратил свое существование.

На лестничной площадке мы остановились, чтобы отдышаться. Бежать не было сил: сердце выбивало отчаянную морзянку, дыхание огнем рвало легкие. Сквозь мрамор ступеней я чувствовал, как содрогается здание. Размах колебаний становился все меньше; заклинание понемногу выдыхалось.

Из щелей потянуло пронизывающим холодом. Кисмет съежилась, обхватив плечи руками. Каменная пыль покрывала ее с ног до головы, делая похожей на кариатиду. Я сорвал с уцелевшего окна бархатную штору и накинул ей на плечи.

– С-спасибо. – Актриса завернулась в бархат, стуча зубами. – Н-немножечко замерзла.

– Тебя как зовут? – спросил я.

– В-варвара. Варечка. А вас?

– Игорь.

Закрывавшую лицо ткань она потеряла во время бегства. Сейчас, глядя на Варю, я ощутил нечто вроде разочарования. Ну не может судьба так простецки выглядеть! Лицо круглое, веснушчатое. Крылья носа широковаты, над верхней губой пушок, волосы неопределенно-лахудристого типа. Именно что Варечка, а не Варя или Варвара. Симпатичное, милое лицо… но не femme fatale, нет.

Впрочем, со своей ролью она справилась хорошо.

Я подошел к мраморным перилам и заглянул вниз. Лестница за нашей спиной обрушилась, обнажая стальные сухожилия перекрытий. Драконьими флагами свисали ковровые дорожки. Картина эта вызывала легкое головокружение.

Варечка стала рядом и, привстав на цыпочки, заглянула вниз.

– Ой, – сказала она. – Все немножечко рухнуло… Что будем делать?

С каменно-эфиопской мордашки на меня смотрели испуганные голубые глаза. Я пожал плечами:

– Выбираться будем.

– Игорь, – в голосе ее звучала торжественность. – Вы знаете, а мы ведь к покоям магистра выбежали! Он Меня сюда водил… когда у нас немножечко собеседование было.

Я заинтересовался:

– Собеседование? Ты можешь показать, где это?

– Немножечко могу. Дотуда. А вот дальше не помню. – Варечка виновато повела плечиком.

– Ну хотя бы немножечко. Здесь опасненько… Тьфу! Опасно оставаться, я чувствую.

– Ладно, – вздохнула она. – Только вы не смейтесь, когда заблудимся, хорошо?

– Хорошо. Обещаю, милая.

Заблудиться мы не успели. Уже в следующем коридоре стена опасно затрещала. Варечка ойкнула и прижалась ко мне.

– Немножечко боюсь! – прошептала она.

Я отступил на шаг, готовый к любым неожиданностям. Стена вспухла и прорвалась струями песка и рваной арматуры. Из пролома вылетел Людей – в драном халате, с кувалдой на плече.

– Игорь, – закричал он, увидев нас, – живой, дэвяка! Какое счастье! – и сунул мне в руки кувалду: – Скорее, разбей их!

Сам же без сил рухнул на пол. Я нагнулся, чтобы помочь ему, но дзайан замахал руками.

– Скорее! – прохрипел он. – Они близко!

Варечкин визг заставил меня вздрогнуть. В дыру лез обколотый со всех сторон безногий атлант. Торчащая из торса арматура цеплялась за обломки плит, так что монстр не мог выбраться из пролома. Но сзади напирали еще двое, грозя вынести стену вместе со своим незадачливым собратом.

Руны на кувалде вспыхнули голодным зеленым пламенем. Ну, боги боевых искусств, выручайте! Я без замаха тюкнул статую в челюсть, хлестнул в ключицу и на отмахе пробил солнечное сплетение.

Напоследок рукояткой заехал в пах.

Статуе человеческие болевые точки оказались до оркестра. Атлант запыхтел застрявшим бульдозером и удвоил усилия.

– Ищи точку напряжения! – крикнул Людей. – Не давай ему подняться!

И я начал искать точку. Отыскалась она лишь во втором по счету атланте, когда первый превратился в каменную крошку. Статуя взорвалась со стеклянным чпоком, осколком располосовав мне скулу.

На третьего атланта не хватило сил. Кувалда резко потяжелела, руны из празднично-зеленых сделались блеклыми, словно зимний салат.

Из последних сил я бросился на оставшегося монстра. Тот оказался умнее предшественников. Уклонившись от удара, он врезал ребром ладони по рукояти.

Кувалду вырвало из моих рук.

Отчаянно пискнула Варечка. Людей из последних сил шептал ставшие бессмысленными заклинания. Атлант воздел чудовищные лапища, готовый обрушиться на нас своим весом, но тут просел потолок. Вдоль стены побежала трещина, выбрасывая фонтанчики гипсовой пыли.

Монстр озадаченно посмотрел вверх. Некоторое время он колебался, затем, подтащив обломок колонны, взгромоздился на него и подставил плечи под изгибающийся потолок. Любовь к своей профессии, вложенная в статую древним строителем, превозмогла заклятие Людея. Любовь вообще сильнее магии.

– Ох! – Варечка схватила меня за локоть. – Было немножечко страшно. А вы здорово сражались, молодец!

– Пойдем. Надо унести Станислава. – Я с сомнением посмотрел на атланта: – Боюсь, долго он не продержится…

Вдвоем с Варечкой мы подняли грандмастера. Заклятие каменной музыки и бой с атлантами дались ему тяжело. Литницкий после нападения чупакабры выглядел немногим хуже Людея.

– Скорее, – просипел он. – В мой кабинет… Защитная чара… мой д… сть…

Последние слова утонули в треске. Колонна крошилась под ногами статуи, не давая опоры. Жить атланту оставалось считаные минуты.

Колени его задрожали и подломились.

Потолок пополз вниз, сминая статую фигуркой оригами. За миг до того, как нас накрыло, грандмастер выбросил вперед руку.

В воздухе повис угольный отпечаток пятерни с пылающими краями. Она расползлась, увеличившись в рост человека, и мы шагнули в нее – сперва Варечка, затем Людей и я.

За спиной яростно громыхнуло: коридор из которого мы выбрались, перестал существовать.

Вот он – кабинет магистра, святая святых Дверей Истени… Широкая двуспальная кровать, застеленная шелковой картой древнего материка Гондваны. У стены – книжный шкаф, полка с двадцатью книгами истинного мага[8], макет каравеллы «Санта-Мария». Вплотную к окну придвинут ореховый стол, инкрустированный мозаикой. На инкрустации – знаменитый костер Джордано Бруно, на котором тот сжег пришедших за ним инквизиторов. Да наш магистр еретик, оказывается… Остальные диковинки я оглядел вполглаза. Гобелен с «живым» звездным небом, редкая икона Белозонтичной Тары, коллекция масок театра Но.

Мы с Варечкой уложили магистра на кровать. Тому стало совсем плохо: изо рта и ушей капала кровь, кожа ссохлась пергаментом. Я погнал актрису искать аптечку, сам же уселся рядом с Людеем и принялся шаманить. Работа с биоэнергетикой манарам дается лучше, чем обычным людям, так что скоро магистр открыл глаза.

– Силен, сыскарь… – Он попытался улыбнуться. – Вот уж не думал, что ты до ордена докопаешься… Как ты сюда добрался?

– Работа такая. – Я осторожно вытянул из-под его спины покрывало и укрыл грандмастера. – У тебя тоже работка – не позавидуешь. Вот уж не думал, что ты «Музыку гор» знаешь.

– Это не «Музыка гор». – Людей прикрыл веки. – Это наше, новое… Студент мой придумал… «Якцуп-цоп» называется. Только у него опыта не хватило до ума довести…

Магистр попытался встать, но я не дал. Вышитая на покрывале Гондвана переливалась зеленым и коричневым шелком. Прообраз будущей Австралии потемнел от размазанной крови.

– Лежи, Станислав. Сейчас будем тебя лечить.

– Вот! – Варечка плюхнула на покрывало ящик с красным полумесяцем на крышке. – Аптечечка!

– Свари кофе, милая, – попросил Людей, морщась от боли. – Нам с детективом предстоит долгий разговор.

– Детективом?! – Голубые Варечкины глаза потемнели от обиды. – А как же… Он ведь сказал, что актер!

– Вся жизнь театр, Варечка, – отозвался я философски, – а люди в нем актеры. Шекспир сказал.

– Это немножечко неправда! – Она гневно топнула ножкой. – Имейте в виду: я теперь вас терпеть не могу! – И, презрительно задрав подбородок, отправилась варить кофе.

– Правильно мне Маша сказала, – вздохнул я. – Здесь меня все будут ненавидеть.

Аптечку Людей собирал загадочно. Несколько ампул родоптоксина, LSD, флакон с серебристой жидкостью (судя по весу – ртуть), четыре вида аква медичи (в просторечии – «тещино варенье»), цианистый калий.

– Слушай, у тебя что-нибудь для жизни есть? Или только яды?

– Круглая таблетка… самая большая…

– Ага, нашел.

– Ломай пополам. Только ровно.

Размерами таблетка напоминала крышку от банки с салатом. Но сломалась неожиданно легко, блеснув идеальным мраморным сколом.

– Теперь от верхней четвертинку… Четвертинку от этого, болван! От полной таблетки – восьмая часть!

– Такая сложная дозировка? – удивился я, протягивая обломок дзайану.

– Еще бы, – буркнул тот. – Это панацея[9], один из аспектов философского камня. Половина таблетки помогает от мигрени, другая – от геморроя. Четверть лечит рак или простуду… но это в зависимости от какой половинки ломали. Осьмушка от половинки – тонизирует. От четвертинки – избавляет от похмелья. И так далее.

– А заранее расфасовать?

– Нельзя. Силу потеряет.

С величайшей осторожностью Людей проглотил лекарство. Разжевывать боится, догадался я. Чтобы во рту вдруг в слабительное со снотворным не превратилось или во что похлеще.

Подействовала панацея быстро. Щеки Людея порозовели, дыхание выровнялось. Перестали дрожать пальцы. Он поерзал в кровати и уселся, привалившись к стене.

– Не хватит надолго, – с сожалением отметил он. – Панацеи от смерти еще не придумали…

– А ты уж помирать собрался?

Маг криво усмехнулся:

– Надорвался я, братка… Сила – она штука такая. Много, много… ан раз – и нет ее вовсе. Я ведь запредельные чары держу. Одна «Мой дом – моя крепость» чего стоит… Да и «Як-цуп-цоп» силы до сих пор тянет… – Он свесил руку к полу и принялся рыться под кроватью. Достал тетрадь в коленкоровой обложке и протянул мне. – Это в ковен передай. Тут мои наработки по магии.

Я запихнул тетрадь за ремень джинсов. «Мой дом – моя крепость», значит… Теперь понятно, почему кругом хаос, а здесь хоть бы стеклышко звякнуло. Нас хранит самая сильная защитная чара дзайанов.

Сидел Людей неудобно. Я осторожно приподнял его за плечи и подложил под спину подушку.

– Ребенка-то зачем в свои игры втравил? – недовольно поинтересовался я.

– Ты про Артема?

– Кого ж еще?.. Маги тебе мешали, ясно. А ты их руками пацана убрал.

– Что б ты понимал, манар… Миру грозит опасность. Теперь все средства хороши.

При этих словах я поскучнел. Старо, знакомо… Сейчас выяснится, что дзайаны погибли для их же собственного блага и Людею задолжали огромное спасибо.

– Не веришь… – кивнул грандмастер. – Что ж, твое право. Мерзко уходить из жизни подлецом… Так ведь не изменишь уже ничего.

– А ты расскажи. – Я заглянул магу в глаза. – Чем, например, мешал миру старый чудак-огородник? Учитель? Остальные дзайаны?

На лице мага застыла удивленная гримаса.

– Никогда нельзя недооценивать людей, – признал он. – Что ж, слушай. Мне все равно недолго осталось. – Он помолчал, собираясь с мыслями, потом спросил: – С теорией поводков ты, надеюсь, хотя бы в общих чертах знаком?

Я отрицательно покачал головой.

– Плохо… Но ладно, попробуем. Представь себе лежащий на столе кусок хлеба.

– В смысле?

– В прямом. Напряги воображение.

Я попытался. Ничего не вышло. Я прекрасно чувствовал стол, все его шероховатости и червоточинки, но добавить к реальности хоть что-нибудь оказался не в силах.

Неслышно вошла Варечка и плюхнула на столешницу поднос с кофейником. Чутье манара подсказывало мне, что кофе она пересластила, что одна из чашек искусно склеена, а в кофейнике – утоплена ложечка.

Но и все.

– А ты, милая, – спросил грандмастер, – слышала, о чем мы говорили? Можешь представить?

– Вам булку или бородинский? – Актриса с готовностью выпрямилась. – Я даже «Птичье молоко» немножечко могу! Подождите, сейчас кекс принесу.

Людей тяжело пошевелился. На моих глазах кисть его левой руки рассыпалась песком.

– Уже недолго… – сказал он, не скрывая досады. – А сколько всего не успел… Глупо… Слушай же, Игорь: манары теряют способность к воображению. Собственно, с этого все и начинается.

Варечка принесла кекс и уселась у грандмастера в ногах. Я прихлебывал кофе и вдумчиво слушал рассказ Людея.

…Оказывается, реальность, которую мы видим вокруг себя, не единственна. Кроме нее, существует Истень – пространство воображения. Любой человек способен творить в Истени что угодно: создавать города, разрушать их, бить морды возмутительным уродам, влюблять в себя красавиц и делать красавицами женщин, в него влюбленных.

Вот только за все это приходится расплачиваться… В обмен на абсолютную власть Истень забирает у нас силы. От каждого человека в пространство мечты тянутся потоки энергии. Именно поэтому, если долго мечтать, читать книги, смотреть фильмы или лазить по Интернету, так страшно устаешь.

А иногда среди людей рождаются дзайаны – уродцы, которых Истень почему-то не замечает… Станислав объяснил это так: у Истени мало маны, а у людей много. Поэтому люди постоянно отдают энергию – закон сообщающихся сосудов. Уровень же дзайанов если и выше, чем у Истени, то ненамного. Устойчивая связь не возникает; дзайаны не способны даже прикоснуться к Истени.

Раз нет доступа в пространство мечты, для игры воображения магам – этим бедным родственникам человечества, – остается реальный мир. Правда, силы на это взять неоткуда. Для новорожденного дзайана даже просто выжить порой становится неразрешимой проблемой. В Средневековье большинство магов умирали еще в младенчестве.

Но это решается. Примерно с семи лет ребенок-дзайан получает возможность перехватывать чужие потоки силы, идущие в Истень. Среди обывателей это называется «накинуть поводок» или «обмануть». После этого маг уже может накладывать простенькие заклинания.

Накинувший поводок дзайан забирает у человека маны куда меньше, чем Истень. Избыток силы остается в распоряжении манара. Это сказывается уже через несколько месяцев: манар становится здоровее удачливее, жизнерадостнее. Воображение, правда, не работает… Остаются незначительные крохи, но на них произведений искусства не создашь и великих открытий не совершишь.

Но разве это цена за счастье? Можно считать чудом, что на Земле до сих пор существуют люди без поводка. А связано это с тем, что каждый новый поводок разрушает сознание дзайана. Происходит это скачкообразно: известен случай, когда маг несколько десятилетий жил с двумястами поводками, а потом накинул двести первый и вообразил себя фениксом. Отправился на главную площадь города, разделся догола, облился бензином и принялся «возрождаться». Факел не могли потушить несколько месяцев.

Спрос рождает предложение. Магам нужны поводки для сильных, манаемких заклинаний. Люди стремятся к беззаботному счастью. К концу девятнадцатого века научились вычислять индивидуальный порог маны, который не рекомендуется превышать. После этого дзайаны стали использовать магию максимально эффективно.

И вот тут-то начались чудеса.

Маги-многоманочники меняли пространство вокруг себя, даже не накладывая заклинаний. Башня Безумного Друида и замок зеркал Дромминорха тому примером.

Одновременно с этим оголодавшая от невнимания Истень принялась охотиться на манаров. Некоторые из них стали «проваливаться» в Истень, которая представала перед ними в самом соблазнительном виде, реальностью, идеально заточенной под манара.

– Когда это происходит, удалось выяснить? – поинтересовался я.

Людей отрицательно качнул подбородком. Плечо рассыпалось струйками алого драгоценного песка.

– Понятно… – протянул я, стараясь не смотреть на истерзанное разрушением тело. – Мир оказался в опасности, и вы организовали орден Дверей Истени…

– Да. Я много размышлял о том, имеем ли мы право на преступление во имя мира, и вот до чего додумался. Манары чувствуют себя выключенными из общества. Простота жизни утомляет хуже любой нервотрепки. Сил много, а куда их приложить и, главное, зачем – непонятно. А если вспомнить, что многих манаров мы «обманывали» против воли, картина получается и вовсе аховая.

Мне вспомнилась Мария с ее рассказом… По большому счету, мы, люди, беззащитны против дзайанского произвола. Заставить сильного мага отдать поводок может либо совсем уж запредельный маг, либо… террористическая организация.

– Так-так… Значит, первое испытание для будущего ассасина – отыскать Двери Истени. Попасть к вам могли лишь те, кому вы жизненно необходимы. Тот же Артем, например. Какое-то время новый Порог обрастал связями, обучался, так?..

Людей согласно опустил ресницы.

– И кто-нибудь из истинных Дверей водил его на экскурсию в свою Истень. Приобщать к раю, так сказать.

– Обычно это делал Мигуэн… Он сибарит и знает толк в развлечениях. Потом приходило время для нового посвящения. Мы указывали новобранцу жертву-дзайана, разрабатывали план, который он претворял в жизнь. После этого Порог становился Замком Истени…

– …и получал возможность участвовать в лотереях. – Я покосился на Варечку. Та сидела у окна, безучастно листая «Бестиарий призыва» и рассматривая картинки. За то время, что мы разговаривали, она успела умыться и переодеться в пушистый халатик с белками и синицами. Похоже, Людей держал в кабинете обширный гардероб.

Поймав мой взгляд, актриса оторвалась от книжки и нерешительно улыбнулась.

– А зачем понадобилось представление с Кисмет?

– На манаров невозможно влиять магией. Их удачей нельзя управлять. А мне требовалась… кхм, некоторая подтасовка результатов.

– Убрать сильных соперников?

– Не только. Иногда мы получали заказы со стороны.

– Угу… – Ситуация понемногу прояснялась. – Как в случае с Литницкой, например.

Людей вздохнул.

– Признайся, – спросил он, – это она тебе о нас рассказала?

– Нет. Она не выдала вас, даже когда я припер ее к стенке. Кремень-девчонка. Знаешь, Станислав, – я потер щеку тыльной стороной ладони, – а давай мы тебя сэкономим? Я расскажу историю, как ее вижу, а ты послушаешь и поправишь меня, если я собьюсь. Идет?

– Идет.

– Итак, – начал я. – Света Литницкая. Талантливая, умная девушка…

– Талантливейшая! Мало встретишь дзайанов ее способностей. Все, молчу, молчу…

Я кивнул и продолжил:

– Но Свете не повезло. Глава рода Литницких оказался самодуром. Из старческого каприза он присвоил белые листы рода. При всех своих талантах Света – магиня неопытная, силенок ей для поступления в УМиСЧЕ не хватало. Поэтому…

– Не поэтому. Это, я бы сказал, второстепенная причина.

– А главная? – удивился я.

– Любовь. Дзайана полюбила рок-музыканта, плебея. Родители пришли в ужас. Вениамин своими руками набросил на Алексея поводок. А тут еще сложилось неудачно: музыкантишка, оказывается, умницу нашу терпеть не мог! О чем ей тут же и сообщил.

Я покачал головой. Это меняло дело. Манары проницательны в делах сердечных. У меня это прорежется не сегодня завтра; я буду точно знать, с какой женщиной мы станем прекрасной парой, а от какой надо бежать, словно от Винченцо, занимающего десятку до зарплаты. Бедная девочка!

– Она, значит, не смирилась… – задумчиво произнес я. – И решила во что бы то ни стало вырвать у деда поводок любимого. Как она вышла на вас?

– Сделай милость, не спрашивай! Это позорная история.

– Ладно. Ситуации это не меняет. Убивать наше милое «стихийное бедствие» ты не решился, да и сотрудничество ваше ордену давало едва ли не больше, чем самой Свете. Литницкий – сильный маг, помощь кого-то из его родственников оказалась бы для ордена весьма кстати. А дальше… Дальше, ты дал Свете в помощь Артема, рассчитывая, что молодежь поладит друг с другом. Так оно и вышло. Магиня и юный ассасин с азартом взялись за дело. Несколько недель старик жил в кошмаре. Манаров поисковые заклинания не берут, так что Литницкий не смог отследить Артема и понять, откуда берутся чупакабры. Придя в отчаяние, он обратился ко мне. Вам же, – я внимательно посмотрел в лицо гранд-мастера, – каким-то образом удалось об этом пронюхать. Причем еще до прихода Литницкого ко мне.

Тот рассмеялся:

– Тоже мне квадрант Папюса!.. Мы отправили по е-мэйлу письма всем стоящим детективам. Если тебе это польстит, скажу, что ты был в списке первым. Оставалось ждать, кто откликнется.

– Понятно, – мне сделалось немного досадно, что я так просто попал в расставленные силки. – В «Ксанаду» ты навязал мне Свету в помощь и дал заведомо неполную обойму к пистолету. А когда мы отправились в бестиарий, выпустил цербера. Решил одним махом избавиться от опасной свидетельницы и детектива. Заодно и старика подставить.

Грандмастер помрачнел:

– Зря ты, Игорек… Я, конечно, не фраваш[10] и рассчитывал с вами расправиться, но позже. И ты, и Света очень нравитесь мне. Я бы с удовольствием видел вас в числе своих друзей.

Красный песок стекал с покрывала на пол – часы, отмеряющие время грандмастера. Я смотрел в зрачки умирающего мага и понимал: не врет. Скорее всего, цербер выбрался сам. Одна из тех случайностей, что порой встречаются на нашем пути…

– Ладно, – нехотя признал я, – верю. Тогда объясни, что случилось с Литницким на самом деле? Чупакабрасы трусливы. Чтобы прогнать тварь, ему стоило крикнуть или хлопнуть в ладоши.

– Я немного помог боевой магией. – Мое выражение лица говорило само за себя, так что он обозлился: – Ну что смотришь?! У Литницкого более двухсот поводков! Двести тридцать, понимаешь?!! Если бы он догадался – Светке не жить! – Он опустил взгляд. – Да и мне самому, если честно, он мешал… Силищи – пол-Ведена спалить можно, а мораль – средневековая. Азиатская!

– А Марченко?

– Он так, мелкая сошка… Под раздачу попал. Хотя тоже – сто сорок четыре поводка.

Я мысленно присвистнул. Учитель с большой «У» действительно любил школу: с такой силой он мог безбедно прожить, накладывая какие-нибудь простенькие, но мощные заклинания. Снег чистить или мусор сжигать файрболами. Работа непыльная, а платят щедро.

– Ты пойми: все эти чудовища, дзайаны-сотенцы – они же мир калечат! Ты не видишь этого, а я вижу!

– Что ж ты с себя не начал, святоша? – усмехнулся я. – У самого-то сколько поводков?

– Двадцать четыре.

Ухмылка сама сползла с губ. С двадцатью четырьмя поводками накладывать те чары, что я видел?

Рядом со мной – гений от магии.

И этого гения скоро не станет.

Потому что Людей умирает от перерасхода маны. Заклятья выпили все его резервы и принялись жрать тело. А все оттого, что щепетильность не позволила ему когда-то набросить лишний поводок, лишить кого-то судьбы.

Какая все-таки глупая штука эта жизнь…

Что-то грохнуло, и пейзаж за окном изменился. Чара «Мой дом – моя крепость» ослабевала. Резиденция давно рухнула; когда Людей умрет, заклятие плавно опустит кабинет на груду обломков, и мы сможем выбраться.

Языки празднично-алой пыли жадно доедали тело

грандмастера.

– Бумаги в ящике шкафа, – с трудом проговорил он. – И вот еще… наклонись…

Я нагнулся к лицу умирающего. В ноздри ударил запах старых подпорченных пряностей: корицы и мускатного ореха.

– Когда… встретишь господина мертвых… передай…

Лицо мага разгладилось, внезапно помолодев, а потом рассыпалось буддистской мандалой. Поверх материка Гондваны лежал новый материк – из алого песка.

– Прощай, господин Людей, – одними губами прошептал я. – Прощай, и пусть дороги магов приведут тебя в мир, где тебе будет хорошо. Где ты сможешь творить в полную силу, не оглядываясь на завистников и убийц.

Я решительно смахнул с покрывала песчаную мандалу. На душе стало радостно и легко.

Да, так будет правильно.

Я вытащил из шкафа бумаги, о которых говорил Людей. Полные списки Порогов и Замков Истени… Фактически я держал в руках историю заговора ассасинов. Вот только самого ордена уже не существовало.

Мыльным пузырем, сорвавшимся с кончика соломинки, кабинет заскользил вниз. Я положил актрисе руку на плечо:

– Варечка, собирайся. Нам пора.

Девушка посмотрела на меня вопросительно:

– Я немножечко не дочитала… Можно я возьму эту книжку?

И, подумав, ответила сама себе:

– Теперь можно.