Монолит

Глава 1. Люди

— Идём, Кирилл, здесь нельзя долго задерживаться, — под маской противогаза голос Семёна звучал глухо.

Я прибавил шагу, догоняя группу. Нас было четверо. Семён. Ему было за сорок. Тронутые сединой волосы выбивались из-под маски. Следом шел Андрей. Он ровесник Семёна, но выглядел намного старше, потому что сильно сутулился. Ему было здесь совсем неуютно. Мужчина всё время кутался в куртку, надетую поверх защитного костюма, словно ему холодно. Я то и дело оборачивался и попытался поймать взгляд Андрея, но он всё время отводил глаза и смотрел себе под ноги.

— Ты как, нормально? Не устал?

Я спрашивал не из проявления заботы. На самом деле, этот худой, сгорбленный человек с запавшими глазами и постоянной виноватой улыбкой вызывал у меня непонятное раздражение. Андрей — типичный «турист». На сленге Зоны так обозначают человека неопытного, с местными особенностями незнакомого, и потому заслуживающего снисхождения.

Замыкал Гарик, он же Меломан, совсем молодой, как всегда, в наушниках. Опыта у него немного, зато удачи хоть отбавляй, а в Зоне это зачастую значит гораздо больше.

Трассу обступал рыжий лес. Искорёженные стволы усыпаны длинными, с ладонь, иголками… Но деревья тянулись к солнцу. Изуродованные радиацией, скрюченные, они продолжали жить. Дорога сохранилась отлично, лишь кое-где из трещин покрытия выбивалась трава. Если бы не асфальт, то маршрут был бы непроходим, или почти непроходим: лес слишком фонил.

Что-то блеснуло в бурой траве у самого края трассы. Я подошёл к обочине и раздвинул колючие жёсткие стебли. Датчик радиации на запястье предостерегающе запищал — больше 500 микрорентген. В траве лежала «лампочка» — артефакт полезный и довольно редкий. Маленький стеклянный цилиндр со сглаженными краями. Я тряхнул его в кулаке. «Лампочка» вспыхнула ярким ровным светом: тот будет держаться около часа, потом можно опять потрясти. Семён оглянулся на меня, буркнул только:

— Хорошая вещица.

Андрей покосился на «лампочку», но прошёл мимо ничего не сказав, а Гарика артефакт заинтересовал.

— Дай посмотреть, — протянул руку он.

Я выпустил ощутимо потеплевший цилиндрик. Игорь выдернул один из наушников и потряс лампочку возле уха тем забавным жестом, которым дети трясут коробок, чтобы услышать, как внутри перебирает лапками пойманный жучок. «Лампочка» разгорелась ещё ярче.

— Их раньше много было… — с лёгкой грустью сказал Меломан, возвращая «лампочку». Мы ускорились, догоняя остальных. Я засунул «лампочку» в сумку от противогаза. Сквозь одежду она светила слишком ярко. Есть ли у артефакта выключатель, никому не было известно.

За поворотом дорогу перегородила сосна. Повалилась она совсем недавно — иголки ещё не успели побуреть и осыпаться. Я поднёс счётчик Гейгера к сосне, и тот зловеще затрещал.

— Почти рентген в час! — крикнул я, перепрыгивая дерево. — Бегом!

— Нужно было через болота идти, — поморщился Гарик, отпихивая руками ветки, — Наглотаемся радиации…

— В болотах бы застряли дня на два, — возразил Семён. — Да и кровососов там развелось. Эта дорога проще.

— На болотах аномалии гораздо опаснее, — подумал я, — И «комариная плешь» утаскивает под воду там, где по земле можно спокойно пройти. А «электра» накрывает радиус раз в десять больше. Бросай гайку, не бросай — всё равно поджаришься.

Семён был прав. Несмотря на излишне тесное соседство с лесом, маршрут был лёгкий. Лишь дважды гайки натыкались на аномалии. Сперва искрами разрядов по дороге расползлась «электра», но мы были достаточно далеко, только защипало ступни, да резко пахнуло озоном. Во второй раз гайка начала ярко светиться и просто растворилась в воздухе. Мы потратили ещё несколько гаек прежде, чем нашли границы аномалии. Она была незнакомой: никто раньше с такой не сталкивался.

Андрей достал из кармана портативный компьютер с картой и внёс в память координаты опасного места.

— Как аномалию назовём? — спросил он, колдуя над клавиатурой.

В костюме новом костюме был хороший резонатор, и голос почти не искажался.

— Странная хрень, — предложил Гарик, вытаскивая один из наушников.

— В Зоне так можно что угодно обозвать, — возразил я.

— Можно разделить по номерам, — не желал сдаваться Гарик. — Странная хрень — один, странная хрень — два…

— «Вспышка», — хмуро буркнул Семён, швыряя очередную гайку. — Хлоп — и нет тебя. Будто в подтверждение его слов, гайка послушно вспыхнула и исчезла.

— «Вспышка» так «вспышка», — согласился Андрей, вбивая текст.

Потом эту карту можно скачать в администрации Свободного и загрузить в карманный компьютер. Вещь удобная, но доверять ему нельзя: аномалии меняются слишком быстро. Я им не пользуюсь, но молодёжь эту игрушку любит.

У «вспышки» мы задержались поменять фильтры. В патрон набралось слишком много радиоактивной пыли. Гарик кормил аномалию галькой и наблюдал, как та мгновенно сгорает. Я же достал из рюкзака питьевой шланг, прикрутил его к фляжке и сделал несколько жадных глотков. Противогаз у меня был новой модели, и в нем эта функция была предусмотрена.

— Курить через него не пробовал? — с завистью в голосе спросил Гарик.

Ему приходилось довольствоваться старой моделью.

— Учись! — Семён зажмурился, приподнял маску и приложился к фляжке.

Помедлив минуту, Гарик последовал его примеру. Фокус был достаточно опасный, можно было легко наглотаться радиоактивной пыли.

Дорога петляла, огибая неглубокие овраги, потом на смену растрескавшемуся покрытию пришёл бетон. Андрей сверился с картой.

— Это военное шоссе. По нему на базу доставляли грузы и продовольствие. Ещё километров пять, — он показал на виднеющиеся из-за леса антенны.

— Сейчас будет красиво, — предупредил Семён.

И оказался прав — там было на что посмотреть. За поворотом, вдоль дороги, тёк маленький ручеёк: вода поднималась в воздух, переливаясь на солнце разноцветными искрами, собираясь в пузыри. Воздушный ручеёк уходил куда-то в рыжий лес, поднимаясь всё выше. Оттуда, приглушённые расстоянием, доносились звуки падающей воды. Видимо, там эффект пропадал.

— Откуда ты маршрут этот знаешь? — удивился Игорь.

— Ходил когда-то, — уклончиво ответил Семён.

Стайки рыбок перебирались из одного пузыря в другой. Воду подсвечивало заходящее солнце, и на землю ложились радужные тени.

— И далеко добрался?

Меломану было интересно. Да что прибедняться, мне тоже. Семён ничего про этот маршрут не рассказывал. В этот момент Андрей осторожно потянулся к одному из пузырей и проткнул его пальцем.

Предупреждающий возглас Семёна опоздал всего на секунду. Водяная сфера лопнула. Андрея окатило с ног до головы. Несколько секунд мы просто молча смотрели, как он, чертыхаясь, отряхивается. Страх овладел мной. В Зоне же обычные вещи иногда приобретают самые необычные свойства, но всё обошлось. Костюм у Андрея был водонепроницаемый. Может это его и спасло.

— Я же говорил: без моей команды ничего не трогать! — рявкнул Семён. — А если бы там оказалась кислота или ещё что-нибудь!

Андрей, так и не осознавший до конца, что ему грозило, сдавленно извинялся.

Остаток пути по рыжему лесу был спокойным, без препятствий и аномалий. Только раз среди ветвей в стороне от дороги шумно продрался какой-то зверь. Мы постояли, сбившись плотным кольцом и ощерившись дулами автоматов. Но зверь не стал нападать.

— Что это ещё за тварь была? — враз севшим голосом спросил Андрей, когда шелест и треск поломанных ветвей начал затихать в лесной чащобе.

Мы с Игорем переглянулись. Значит, звери его пугают, а висящая в воздухе вода нет.

— Чёрт знает, — после короткой паузы ответил Семён, закидывая автомат на плечо. — Места здесь совсем дикие. Может, кабан крупный, а может, и кто другой…

Рыжий лес постепенно уступил место привычным берёзам и сосенкам с нормальными иголками. Уровень радиации снизился. Мы с облегчением сняли маски. Гарик достал из рюкзака бутылку с минералкой, и она пошла по кругу. Все пили торопливо, жадно, только Андрей замешкался, вытирая горлышко одноразовой салфеткой, — чистоплюй. Кто не бегал кросса в средствах защиты по пересеченной местности с рюкзаком и автоматом в руках, тому не понять, какое же это блаженство — в конце стянуть противогаз и напиться. Впрочем, в костюм Андрея встроен кондиционер, так что он особенно не страдал. Мы остановились. Гарик развёл костерок из таблеток сухого горючего и высохших веток колючего кустарника.

Андрей развернул зонтик солнечных панелей компьютера и начал подстраивать их, чтобы поймать тусклый свет заходящего солнца.

— Батареи подзаряжу, на всякий случай.

Я нашарил в кармане пачку сигарет и закурил от костерка.

— Андрей, расскажи, а что случилось на «Сфере»?

Вечная, словно приклеенная, улыбка медленно сползла с его лица. Андрей отвел глаза. Почему-то это доставило мне секундное облегчение. Несколько минут он не отвечал — мы ждали. Слышно было, как кипит чайник. Я подумал, что он просто промолчит. База «Сфера», она же «Чернобыль-2», заброшенный много лет назад военный исследовательский комплекс, была легендой среди сталкеров, может быть, чуть менее известной, чем исполнитель желаний. Сталкеров, что ходили к «Сфере», можно пересчитать по пальцам, тех, что ходили и вернулись назад, и того меньше. Со спутниковых карт видны только огромная антенна и непримечательный подземный бункер. Про «Сферу» ходили невероятные легенды, начиная с байки о том, что под землей спрятаны несметные сокровища, до совсем уж нелепой истории, что исполнитель желаний находится не в развалинах саркофага Чернобыльской АЭС, а как раз там, на базе «Сфера».

Наконец, Андрей отложил компьютер, достал тонкую изящную папироску и, выудив из костра веточку, прикурил от уголька. Я почувствовал отчётливый запах кофе и ванили.

— В исследовательском комплексе «Сфера» я был старшим инженером связи. А насчёт того, что там произошло, сам хочу знать, — Андрей вздохнул. — Я был под следствием в Киеве, когда с базой потеряли связь. Уехал за сутки, точнее меня увели под конвоем.

— За что тебя так, — вполголоса спросил Меломан, уплетая бутерброд с ветчиной.

— Арестовали за то, что я провёл линию в Интернет и поставил под угрозу секретность базы.

Андрей криво усмехнулся, достал изящную карманную пепельницу и затушил окурок. Я сразу же представил, как он флудит в чате или рубится в какой-нибудь онлайн игре

— У меня жена в Киеве с дочкой осталась. Хотел хоть изредка с ней словечком переброситься, — пояснил Андрей.

Я сразу пожалел, что спросил. Но в голове как-то не укладывалось в голове, что у него может быть семья.

— Думал, что всё кончено, — продолжал Андрей, — Но через несколько дней, когда «Сфера» замолчала, а группа Заморина не вернулась, понял, что мне, на самом деле, крупно повезло.

— Ничего себе, — присвистнул Семён, покопался в рюкзаке и достал металлическую фляжку. — Ладно. Давайте за тех, кто ждёт.

Мы плеснули в пластиковые стаканчики хорошего пахучего коньяку. Я подумал: «Где только Семён умудряется его доставать?» Беззвучно чокнулись. Остро кольнула мысль, что меня как раз никто не ждёт. Но когда горячий ком прокатился по пищеводу, согревая грудь, эта мысль ушла далеко, чтобы вернуться ночью, когда в палатке погаснет свет фонарика.

У Андрея покраснели щёки. Глядя на него я подумал, что, может быть, всё его высокомерие и приклеенная улыбка — лишь попытка скрыть страх.

— Может, ты нам всё-таки расскажешь, что мы ищем на базе? — вкрадчиво осведомился Семён.

— Расскажу обязательно. Но только, когда мы доберёмся.

Андрей в очередной раз виновато улыбнулся.

Если Семён и был разочарован, то ничем этого не показал, а вот Гарик поморщился.

— А правда, что ты был в самом центре Припяти? — неожиданно спросил меня Андрей.

Наверное, он давно хотел это узнать, но не решался. Я ведь тоже своего рода легенда. Андрей выразительно посмотрел на Семёна. Тот лишь пожал плечами.

Я налил себе ещё коньяку.

— Да, говорить тут, в общем-то, особенно не о чем…

Моя жизнь началась пять лет назад в Зоне. Семён нашёл, когда бродил среди развалин Припяти. Я ничего не помнил: ни как туда попал, ни кто я. Лицо и руки были покрыты старыми шрамами от ожогов, но где я их получил, до сих пор оставалось тайной. Из вещей при мне был только изодранный камуфляж. Ни оружия, ни документов. С тех пор прошло почти пять лет, и за эти годы я не слишком-то много узнал о своём прошлом. Кем был? Как попал в Зону? Что забыл в Припяти и как потерял память? Единственное, что мне удалось узнать, — это своё имя: Кирилл. Оно было выбито на ярлычке куртки. Хотя, кто знает, может, это куртка была не моя. Семён считает, что я был сталкером и попал в аномалию. Говорят, есть такие аномалии, что память стирают.

Поначалу я просто ничего не понимал, где нахожусь, и что происходит. Потом постепенно обвыкся, сначала держался с Семёном, но уже почти три года периодически делаю одиночные вылазки.

— Так ты никогда не видел обычный мир? — изумился Андрей. — Только Зону?

Я криво улыбнулся.

— Наверняка видел, но этого не помню.

Андрей принуждённо рассмеялся.

— А твои ожоги?

Я долго разглядывал свои ладони, потом провёл им по лицу и только тогда ответил.

— Иногда мне снится, что я горю. В тот момент кажется, что вспоминаю, кем был. Но утром остаются лишь обрывки, исчезающие прежде, чем удаётся сложить из них хоть что-то.

Андрей надолго замолчал, разглядывая мою правую щеку, стянутую рубцами — обычно я ношу респиратор и перчатку на правой руке, чтобы скрыть все изъяны. Гарик историю уже слышал и воспринял философски.

— Ерунда, Кирилл, по мне так оно и лучше. Вот, у меня жизнь: двадцать пять лет, а, кроме Зоны, хорошего и вспомнить нечего.

— А что здесь хорошего? — удивился Андрей. — Радиоактивные развалины, зверьё и аномалии?

Гарик улыбнулся.

— Здесь бывают чудеса. Новичкам не понять…

Привал закончился, и мы пошли дальше.

Бетон шоссе кое-где потрескался, подточенный временем и погодой. Но идти было сравнительно легко. Неожиданно в грязи справа возникли свежие следы гусениц — какая-то тяжёлая техника прошла здесь совсем недавно. Странные это были следы: начинались из ниоткуда, словно обрезанные ножом, и уходили метрах в ста впереди за поворот. Семён бросил вперёд гайку, но ничего не произошло, следовало идти дальше, но мы остановились. Что-то подсказывало — впереди неспокойно. Поэтому я совсем не удивился, когда Семён резко свернул с дороги. Я бы и сам поступил также. Кусты немного фонили, но не так как рыжий лес.

— Ты чего? — удивился Гарик. — Сам же говорил: лес, радиация.

— Тихо! — одёрнул его Семён.

Позади прозвучал звук работающего двигателя — и на дороге появились машины. Во главе колонны ехал армейский БТР с разметкой вооружённых сил Украины, позади — две походные лаборатории старой модели, построенные на платформе всё той же БТР. Из люка высунулся бородатый мужчина в оранжевом защитном костюме и стал оглядывать дорогу в бинокль.

— Я же его знаю, — сдавленно прошептал Андрей, — это же Володя Заморин, его группа пропала десять лет назад, когда их отправили на «Сферу» сразу после инцидента. Надо же, он совсем не изменился.

Колонна чуть затормозила, потом Заморин что-то сказал в рацию (за шумом двигателей слов было не разобрать). Машины, набрав скорость, проехали ещё метров сто и исчезли.

— Что это было? — спросил Андрей, когда мы снова выбрались на дорогу.

— Во временную петлю попали, — хмуро ответил Семён, — я, когда прошлый раз тут был, тоже самое видел. Как на плёнке: появляются из воздуха, проезжают, этот в люке что-то в рацию говорит, и так по кругу, — Семён сплюнул. — Страшная аномалия «лазоревый рассвет», никак его не почувствуешь, ничем не проверишь. Они ведь даже не понимают, что с ними происходит. Рано или поздно их отпустит, и поедут себе дальше. Только этих, скорее, поздно.

Позади снова послышался шум двигателей, и машины опять появились. Всё повторилось до мелочей: снова Заморин смотрел в бинокль и говорил в рацию. Я прислушался и на этот раз смог разобрать слова.

— Цвет неба меняется. Есть идеи, что это? — невидимый собеседник, видимо, пассажир одной из научных лабораторий, ему что-то ответил.

— Хорошо, продвигаемся вперёд, но очень осторожно…

Машины отправились за поворот, и шум моторов оборвался.

— А с ними можно поговорить, предупредить там, не знаю? — Меломан храбрился, но ему было явно не по себе.

— Предупредить, говоришь, — Семён ухмыльнулся, достал из рюкзака блокнот и торопливо написал на листочке: «Заморин, ты во временной петле, поворачивайте назад». В листок он завернул небольшой камешек и бросил на дорогу. Камень упал очень удачно, так, что хорошо было видно слово «назад». Снова послышался шум двигателей, на этот раз Заморин остановился, внимательно посмотрел на листок. Он вылез из бронемашины и развернул послание. Он несколько раз испуганно оглянулся. Потом крикнул.

— Здесь есть кто-нибудь?

Всё-таки он был хорошим учёным, сразу видно, не первый раз ходил в Зону. Он громко крикнул в рацию.

— Мы возвращаемся… — и побежал к БТР.

У меня вдруг появилась иррациональная надежда, что им удастся выбраться. Но Заморин вдруг остановился и посмотрел куда-то вверх.

— Небо… — совсем негромко сказал он и исчез вместе с машинами.

— Без толку это всё, — хмуро сказал Семён. — Через несколько минут опять повторится то же самое. Идём.

Последняя часть маршрута оказалась самой сложной: вдоль дороги выросли кусты гремучей колючки, растения опасного, если не знать, как с ним обращаться. Колючка реагирует на тепло и выстреливает зарядом игл со спорами. Мы бросали вперёд куртку, и она тут же становилась похожа на дикобраза, истыканного иглами. Если колючка сразу не попадала в тело, то она неопасна, а новые колючки вырастали только через несколько недель. Теоретически иглы не могли пробить ткань костюмов, но рисковать не хотелось: попав в кровь, споры прорастали с чудовищной быстротой.

— Почему «лазоревый рассвет»? — нервно спросил Андрей, когда временная петля с запертыми в ней учёными осталась далеко позади.

— Был один сталкер по кличке Живоглот. Так он тоже лет пять во временной петле просидел, — Семён ловко перепрыгнул через корягу и подал руку замешкавшемуся Меломану. — Только у него петля подольше была, часов восемь. Всё на дальний кордон приходил, отдавал хабар, забирал деньги, иногда садился за стол, даже перекусить успевал, и исчезал. А на следующее утро опять приходил, сдавал хабар. Сначала никто ничего не понял. Это потом уже говорили с ним, гнали прочь, даже убивали его пару раз, а всё без толку. На следующий день снова приходил и не понимал ничего. Потом отпустила его петля. Так он рассказал, что видел, как небо стало лазурным, а больше ничего. Вот так и назвали.

— А что с ним потом стало? — спросил Андрей, осторожно обходя глубокую лужу, в которой шипела многоножка, угрожающе выпуская грудные щупальца.

— Да, как-то не заладилось у него, — хмуро ответил Семён. — Товарищи решили, что он уже всё, навсегда застрял. Хабар его к рукам и прибрали. Жена заново замуж вышла. Ну, знаешь, как это бывает, за лучшего друга, — Семён ухмыльнулся, словно какой-то своей истории.

— Говорят, с собой покончил, — Гарик покосился на многоножку, достал ТТ и аккуратно прострелил ей грудное сочленение. Тварь забилась в конвульсиях, разбрызгивая грязь. — Дескать, вышел Живоглот из петли, да и в новую влез, только из верёвки.

— Враньё, — хмуро ответил Семён и неодобрительно покосился на Меломана: многоножка — создание, конечно, отвратительное, но опасное только для грызунов. — Живоглот с собой не покончил. С дальнего кордона водит к Петле людей.

Я вспомнил, как Заморин смотрел на небо, видимое только ему одному. Я слышал, что, чем короче период петли, тем дольше она держится. Судя по всему, группе Заморина предстояло крутиться ещё долго. Очень долго.

— Кому это надо к петле? Учёным? — удивился Гарик, распутывая шнур от наушников.

— Когда и учёных, но чаще простых людей, — буркнул Семён.

Меломан явно хотел расспросить его ещё про Живоглота, но за поворотом, наконец, открылась цель нашего пути — база «Сфера», и все разговоры стихли.

Над кронами деревьев возвышался огромный небоскреб из металла, тросов и антенн. Антенна уходила вверх метров на сто, и, хотя кое-где тросы обвисли, а некоторые балки ввалились внутрь, зрелище подавляло.

— Говорят, когда-то, ещё до первой катастрофы, — Семён полил водой из фляги лысеющую голову, — эта антенна сканировала микроволнами Америку… А на генштабовских картах она всегда была отмечена, как заброшенный пионерлагерь.

Вопрос о том, где Семён мог видеть пресловутые карты, я благоразумно оставил при себе.

Глава 2. Периметр

Мы лежали в кустах у самого периметра базы. Всё выглядело совсем, как на спутниковых картах. Сначала шло внешнее ограждение из металлической сетки, густо опутанной колючей проволокой. Кое-где она изрядно проржавела и покосилась. Кое-где висели грозные таблички «Ограждение под напряжением».

Странно, но с того самого момента, как антенна оказалась в нашем поле зрения, меня не отпускало ощущение дежавю, словно я уже не раз был здесь.

В одном месте в ограждении не хватало секции, логика подсказывала пройти здесь. Логика — плохой помощник в Зоне. И верно, приглядевшись, я заметил как дрожит над проломом воздух — «комариная плешь» (или, по-научному, «гравиконцентрат»). Обычно, она хорошо заметна. В области аномалии не растёт трава, а на бетоне или асфальте ее почти не видно.

Андрей поправил очки и стал разглядывать «плешь».

— Я про них читал. Там гравитация в сотни раз больше… — он осёкся.

С обратной стороны ограждения, метрах в трёх, лежал человеческий скелет. Белые рёбра пробились сквозь истлевшую одежду, потрескавшаяся от времени резиновая маска облегала череп.

— Что с ним случилось? — глухо спросил Андрей.

— Придавило, — мрачно ответил Гарик. — Видать, один шёл.

— Придавило? — переспросил Андрей, но никто не стал ему пояснять — и так всё было ясно.

«Комариная плешь» убивает по-разному. Обычно, человек делает шаг и превращается в кровавую кашу. Но бывает, гравитация вокруг концентрата нарастает постепенно. И человека сплющивает, но не давит на смерть. Он просто лежит и не может пошевелиться. Если идти с товарищем, то есть небольшой шанс, если нет — то это смерть, очень медленная и мучительная, от жажды, от потери крови, от удушья.

Гарик прищурился, примерил в руке гайку и бросил почти в самый центр аномалии.

Земля вздрогнула. Грохнуло так, словно упала не гайка, а целый железнодорожный состав. В земле на места падения образовалась изрядная вмятина.

— Гарик, не нужно так делать, — одёрнул его Семён.

— Да ладно, не опасно ведь, — возмутился Меломан, но тут же стушевался.

По мёртвому телу бедолаги, застрявшему в аномалии, словно прошла рябь, кости затрещали, сминаясь и вдавливаясь в крошащийся бетон. Через мгновенье на месте истлевшего тела остался лишь силуэт.

— Не надо ничего в концентрат бросать, — буркнул Семён, — он от этого растёт. Не знаешь что ли?

Меломан буркнул что-то невнятное и одел наушники. Мы пошли дальше вдоль периметра и вскоре нашли участок, где в сетке был вырезан проход. Пространство между внутренней и внешней оградой было забетонировано. Очевидно, когда-то здесь ходили патрули, но сейчас было пусто. Только кое-где в щелях между плитами торчали пучки травы.

Внутренний периметр сохранился куда лучше, и сетка заискрила, когда я бросил на неё горсть земли.

— Откуда здесь электричество, десяток лет прошёл? — удивился Меломан.

— Системы безопасности запитаны напрямую от реактора базы. «Сферу» построили на основе радиолокационной базы, реактор обеспечивал работу антенны, — Андрей махнул рукой в сторону конструкции.

Ограждение упиралось во внутренний КПП. Андрей достал из кармана электронный ключ, но он не понадобился. Массивная дверь была практически сорвана с петель. На металлической поверхности остались внушительные вмятины.

Мы прошли через пост охраны. Разбитые экраны в пультах наблюдения грустно «смотрели» на нас. Они напомнили мне глаза мертвого насекомого.

В комнатах всё было перевёрнуто.

— Похоже, здесь уже кто-то побывал, — задумчиво сказал Семён, пихнув ногой валявшиеся в грязи компакт-диски.

— А ты сюда не добирался? — спросил Гарик.

Семён ответил с неохотой.

— Нет, только до внутреннего периметра. Вот, как раз до этой двери. Только она была заперта. Как открыть, никто не знал: ограда под напряжением, а взрывчаткой мы не запаслись.

Я хотел спросить у кого «нас», но промолчал, и, вместо этого, взял со стола тёмно-синюю кружку с надписью «Исследовательский комплекс “Сфера”». Рядом на кресле лежала одежда, словно кто-то разложил вещи в форме человеческой фигуры. Ботинки, форменные брюки, рубашка с погонами. Судя по звездочкам, вещи принадлежали старшему лейтенанту. Когда я взял в руки фуражку, то с лёгким удивлением обнаружил зубные пломбы, лежавшие маленькой кучкой на воротнике.

Гарик подошёл ко мне и перевёл взгляд с кружки на сложенную на стуле униформу.

— Получается, он присел перед пультом выпить кофе… и исчез? — Меломан передёрнул плечами, словно ему вдруг стало холодно. — Интересно, что же здесь произошло?

— Наверняка, ничего хорошего, — буркнул я и ткнул кнопку питания ближайшего компьютера.

Вопреки ожиданиям экран зажёгся, высветил несколько строчек загрузки и затих.

— Может, ты нас просветишь? — окликнул я Андрея, колдовавшего над компьютерами в аппаратной.

Он обернулся с чуть растерянным выражением на лице.

— Честно говоря, я не знаю… Всё работает, есть напряжение в сети, но вся информация стёрта.

Рядом с ноутбуком стояла стопка дисков. Андрей как раз вставил очередной в привод, запустил плеер, но экран остался пуст.

— Я пытался прочитать записи камер видеонаблюдения, но тут, похоже, та же история… Не знаю, как это вообще возможно?

— Может, электромагнитный импульс? — предположил Семён.

Андрей поморщился.

— Да, ЭМИ выводит из строя электронику, но тогда бы компьютеры не работали вообще, а информация на компакт-дисках не пострадала.

Семён пихнул ногой очередную кучу армейской униформы, лежавшую в углу и закурил.

— Ладно, это всё, конечно, интересно, но нам надо идти дальше.

По дороге нам встретилось ещё несколько стопок одежды. После тусклого света фонариков и аварийного освещения проём двери слепил оранжевым закатным светом. Гарик бросил очередную гайку, и она без всяких происшествий упала в дорожную пыль. Но выходить мы не спешили. Впереди, метрах в трёх от входа, лежали три груды тряпья. Из полуистлевшей одежды выглядывали кости.

— Кто-то их положил из крупнокалиберного, — заметил Семён, показывая на изрядную дырку в одном из черепов. — Лежат тут, похоже, уже пару лет. Интересно, кто это их так?

Меломан нерешительно направился вперёд, но Андрей его остановил:

— Подожди.

— Дорога свободная. Видишь? — Гарик бросил ещё одну гайку.

Андрей решительно отстранил его от прохода.

— Дай, пожалуйста, свою куртку.

— Думаешь, опять колючки? — Меломан с явной неохотой расстегнул молнию.

Андрей подцепил куртку на ствол автомата и осторожно высунул эту конструкцию в дверной проём. Ничего не произошло.

— Да кто там может быть? — изумился Гарик. — База давно заброшена.

Андрей втащил куртку обратно, поверх её нахлобучил противогаз и снова высунул конструкцию в дверной проём.

Меломан рассмеялся.

— Ты хоть знаешь, насколько глупо это?

Длинная очередь не дала ему закончить фразу. Огненный росчерк ворвался в дверной проём, высекая искры в бетоне. Пули всё рвали и рвали ни в чём неповинную куртку. Потом наступила тишина.

— Какого чёрта! — Гарик осторожно, старательно избегая оказаться в просвете двери, поднял измочаленный рукав. — Андрей, а кто мне за неё заплатит?

— Остынь, Меломан, — оборвал его Семён. — Он тебе жизнь спас. Торопливость нужна при ловле блох. Вечно ты прёшь на рожон! Почуял что-то не так, не спеши, осмотрись, — Семён с досадой махнул рукой. — Кто в нас стрелял?

— Я покажу, — Андрей протянул ноутбук с планом базы. — Вот здесь, здесь и здесь, — он ткнул пальцем в три точки на экране, — находятся интеллектуальные системы автоматического огня…

— Тупые они, — хмыкнул Гарик, зябко ёжась, — сработали на простой трюк.

Он храбрился, но, похоже, зрелище изрешечённой куртки его проняло.

Как ни странно, Андрей согласно ему кивнул:

— Да, похоже, сейчас система атакует всех без разбору. В программах наведения даже режима такого нет. Вот так выглядят сами турели…

Изображение на экране сменилось стандартной схемой. Стационарный пулемет на вращающейся платформе, система охлаждения и подачи боезапаса.

— Посажены в бетонный бункер. Так что, просто расстрелять не получится. Разве что совсем вплотную, но так близко подобраться система нам не даст.

— Ты сможешь её отключить? — спросил я. Остальные переглянулись.

— Я попробую.

Андрей набирал команды на клавиатуре ещё несколько минут, затем достал шнур и подключился к одной из панелей поста охраны.

— Системой турели управляет центральный компьютер. Очевидно, что он ещё функционирует, но мне не удаётся подключиться к внутренней сети. Коммуникации, похоже, целы, но сигнал не проходит.

Выпавший на нашу долю нежданный отдых каждый проводил по-своему. Андрей расположился за одним из нерабочих пультов, небрежно сбросив с кресла пустую униформу. У меня возникло неприятное ощущение, как будто он прошёлся по моей могиле. Слишком уж прилежно вещи повторяли форму человеческой фигуры. Семён уселся на стол и принялся живо обсуждать с Андреем, как обойти защитную систему базы. Выглядело это примерно так: Семён высказывал предложение, а Андрей его отметал иногда сходу, иногда сделав какие-то расчёты в компьютере. Я сел на продавленный, но ещё крепенький диванчик, главным достоинством которого было отсутствие униформы, достал из рюкзака банку тушёнки и стал сооружать бутерброд. Здравых мыслей в голове не было.

Чуть попозже ко мне присоединился Гарик. Он хмурился из-за того, что Андрей сходу отмёл идею забросать турели дымовыми гранатами.

— Ты просто не подойдёшь на расстояние броска, — отрезал он и снова уткнулся носом в ноутбук.

Что же такого важного на этой заброшенной базе? Конкретную цель миссии Михаил нам не назвал, а Андрей только отшучивался. Нашей задачей было доставить его на территорию комплекса и безопасно вернуть обратно в Свободный. Награда в пятьдесят тысяч евро выглядела очень солидной. Это несколько безбедных лет в Зоне. Можно купить самое лучшее оружие и снаряжение, потратить собственные накопления и открыть своё дело в Свободном. Несколько запоздало пришла мысль, что пятьдесят тысяч — это билет обратно в нормальную жизнь. Что же всё-таки нужно Михаилу? Что-то лёгкое и компактное, иначе группа была бы больше, или мы взяли бы снаряжение для перевозки тяжелых грузов. Исследовательские данные с брошенной базы? Очень может быть. Чем чёрт не шутит? Может быть, заказ идёт с самых верхов. И всё-таки мне казалось, что я упускаю нечто важное. Мои размышления прервал возбуждённый возглас Андрея.

— Нашел!

Мы с Гариком подошли к столу.

— Нашел, как отключить защиту? — спросил я и посмотрел на экран ноутбука.

Моих скудных познаний в компьютерах хватило, чтобы узнать чёрное окно консоли, испещренное длинными незнакомыми командами.

— Не совсем, — начал Андрей после недолгой паузы. — Можно запустить диагностику — это потребует много процессорных ресурсов, и турели перестанут функционировать.

— Надолго? — деловито осведомился Семён, прильнув к окулярам бинокля.

Солнце уже зашло, но он явно включил ночное видение.

— Секунд на тридцать, не больше, — Андрей поморщился. — Не хватает уровня допуска.

Я осторожно выглянул в разбитое окно.

Уже почти стемнело, и только ржавый остов исполинской антенны высился в подсвеченном закатом небе. Почему-то он напомнил мне скелет гигантского ископаемого. Впереди, метрах в ста, находился вход в базу, прямоугольный бункер, едва ли вдвое больше поста охраны, где мы вынужденно отсиживались. Гарик даже сострил насчёт размеров бункера, но Андрей шутки не понял и объяснил, что это всего лишь лифт, ведущий в основные помещения базы под землёй. На бронированной плите двери призывно мерцал огонёк. Я прикинул расстояние: сто метров для хорошего спринтера — пустяк, а вот для четверых мужчин с грузом… К тому же, сколько он будет возиться с пультом, пока введёт код? Представилась картина: Андрей, набирающий длиннющую комбинацию на старой цифровой панели. Прорезиненные кнопки надавливаются с трудом, западают, он сбивается, начинает набирать снова…

— Нам не хватит времени.

— Но я подсчитал…

Видимо, Семён как раз оживлённо спорил с Андреем на ту же самую тему, но сейчас оба замолчали, словно мой голос стал решающим.

Я покачал головой и снял со спинки стула брошенную Гариком куртку.

— Андрей, представь, что это было на тебе. Расчеты расчетами, а жизнь дороже. Кто-то может споткнуться, ты — сбиться с комбинации…

— С комбинации? У меня электронный ключ, а не код. Или… — Андрей улыбнулся. — Ты думал, что там такой железный пульт с большими кнопками, как в пятидесятых?

Я вдруг подумал, что он вызывает у меня безотчётное раздражение. Слишком самоуверенный, слишком снисходительно к нам относится.

— Хорошо, пусть электронный ключ, но что, если он не сработает?

Андрей помолчал несколько секунд.

— Тогда я пойду один.

Он уверенно расстегнул куртку и стянул бронежилет, потом снял пояс с флягой и аптечкой. Его глаза лихорадочно блестели. Мне подумалось, что он не остановится и побежит даже под выстрелы.

— Нет нужды геройствовать, — я взял со стола дымовую гранату, больше всего походившую на банку пепси. Сходство было бы полным, если бы пепси вдруг начали выпускать в цилиндрах тускло-зелёного цвета и с чекой. — Сначала отключаем систему защиты на тридцать секунд, мы подбегаем, забрасываем дымовыми шашками турели, а потом Андрей вводит код. Даже если времени не хватит, оптика турелей будет забита дымом.

— Можем попробовать, — кивнул Андрей.

Время от времени нам приходится делать глупости. Причём вполне осознанно. В детстве это шалости из разряда безобидных: прыгнуть в реку с высоты или залезть на высокое дерево. А частенько сначала залезть, а потом прыгнуть, если дерево растёт у реки. В пору юности, когда залезть и прыгнуть уже не производит на окружающих должного эффекта, приходится совершаться подвиги изощрённее: выпить на спор бутылку водки, запустить камнем по стёклам бывшей школы. Опять же частенько первая глупость предшествует второй. С появлением собственного автомобиля требуется непременно разогнать его под двухсот, чтобы сидящая рядом девушка вздрагивала от каждой проносящейся мимо машины. Неизменным остается одно. Мерзкое ощущение, что делаешь глупость, а повернуть назад уже поздно.

Мой собственный план больше не казался таким уж хорошим, слишком много в нём было допущений. Если бы я промолчал, Андрей, быть может, попытался найти что-нибудь менее рискованное. Но ему, очевидно, слишком хотелось попасть внутрь базы. Когда мы замерли на изготовке перед дверью, а он колдовал над компьютером, я чувствовал себя примерно так же, как когда мы с Максом собирались прыгать с парашютом… Запоздало пришла мысль, что это кусочек моего прошлого, неведомо как выплывший из мутных глубин памяти. Я попытался сосредоточиться на воспоминании, вытянуть за него ещё что-то. Но Андрей крикнул: «Пошли!» и мы побежали.

Темнеющее небо едва разгоняло вечерний сумрак, лучи фонариков метались по земле. Кажется, ещё никогда я не бегал так быстро. Воздух рвался в легкие, обдирая горло. Автомат больно колотил по спине. Неудачно я его повесил. Но времени, чтобы поправить ремень, не было. А в голове «тикали» секунды: 15… 14… 13… Гранаты зажаты в обеих руках. Нас четверо на четыре пулеметные турели, но у Андрея своя задача. На миг я обернулся и увидел, что Семён уже бросил шашку, и вокруг одного из дотов расползлась чернильная клякса. Гарик тяжело дышал позади меня. Он немного отстал и сейчас пытался наверстать упущенное время. Мы все участники безумного спринтерского забега. 10… 9… 8… Я запнулся о выступ бетонной плиты, и на долгое, бесконечно долгое мгновенье испугался, что вот-вот упаду. 6… 5… 4… Доты были рядом. Я зубами выдернул чеку и бросил гранату на выдохе. В левый дот она легла хорошо, прямо в бетонную прорезь, откуда хищно выглядывало дуло пулемёта. Почти сразу оттуда начали выползать клубы дыма.

Когда обернулся, то заметил, что Андрей уже лихорадочно колдовал над пультом у двери, но времени было слишком мало, он явно не успевал. Изо всех сил я швырнул гранату в последний дот, но расстояние было слишком велико, и шашка просто подкатилась к огневой точке. 3… 2… 1…

Раздалось тихое «п-ш-ш», из зелёного цилиндрика выползла струйка белого дыма, и только. Огневая точка, наконец, ожила. Я стоял и смотрел, как рыло пулемета поворачивается в мою сторону. Мысли бились в голове, словно шарики в лотерейном барабане. Самая главная — удивление. Не может быть, чтобы вот так всё закончилось. Всё это время тело жило своей жизнью, руки сдёрнули с плеча автомат, я бросился в сторону, уходя с линии огня. Пулемет начал стрелять короткими «вух-вух», продолжая разворачиваться. Я приложился боком о бетонную плиту и, почти не целясь, надавил на спуск подствольного гранатомета. Взрыв ударил по ушам. Пулемет стрелять не перестал, но, видимо, взрывом повредило гидравлику или систему наведения, пули рвали бетонное покрытие всего в паре метров перед дотом.

Турель сделала ещё несколько очередей и замолчала, безмолвствовали и остальные доты, укутанные дымным саваном. Андрей отошел от двери, и тяжелые плиты начали раздвигаться. Я встал и неуклюже отряхнулся. Подбежал Семён.

— Ты как? — он глянул на посечённый пулями бетон, потом пнул так и не сработавшую дымовую шашку.

— Нормально.

Левый бок саднило — наверное, содрал кожу, когда падал.

К нам подошёл Гарик. Он, как всегда, ничего не слышал в наушниках и был, похоже, в прекрасном расположении духа.

— Ты срок годности у гранат проверил? — начал Семён голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

Гарик его игнорировал. Семён не стал повторять про срок годности, а коротко и без замаха заехал ему по лицу. Наушники вылетели и повисли на проводе. Громкость в плеере, похоже, была выкручена на максимум, и я смог разобрать слова песни.

— Я король дороги… — мотивчик отозвался в душе, но вспомнить исполнителя я так и не смог. Попытался сосредоточиться на обрывке, что высветился в памяти до броска. «Когда мы с Максом собирались прыгать с парашютом…» — слова прозвучали, но не сложились в образы. Я не мог вспомнить, кто такой Макс, когда мы с ним прыгали, даже представить себе его не мог. Остались только фраза и ощущения страха и предвкушения.

Гарик вскочил, зажимая разбитый нос.

— Какого… — между его пальцами выбилась алая струйка.

Сильно его Семён приложил. Еще минуту назад я и сам был не против, как следует, треснуть Меломана. Но как ни странно, сейчас мне стало его жаль.

— Ты нас всех чуть не угробил, «король дороги» хренов.

Гарик посмотрел на опаленный взрывом заряда дот, полосы от пуль на бетоне и так и неразорвавшуюся шашку, из которой, словно в оправдание, потянула струйка дыма.

— Чёрт… — прогнусавил он и заметно побледнел.

Нас нетерпеливо окликнул Андрей, стоявший у лифта:

— Вы идёте или так и будете отношения выяснять?

Мы кивнули ему, но сначала вернулись к трём скелетам. Судя по всему, это были сталкеры, что раньше уже пытались штурмовать «Сферу», но вместо аномалий наткнулись на турели защитной системы. Сразу стала ясна и судьба сталкера, погибшего в гравиконцентрате. Остался один, поспешил убраться с опасного места, да и попал в «комариную плешь».

Ошибся только в одном. Когда я перевернул белые ломкие кости, уже не слишком-то похожие на человеческие останки, то вместо знака смертника, увидел на камуфляже чёрный круг в кольце. Подошёл Семён, присвистнул.

— Так это Монолитовцы. А я-то думал Юрик Гитарист отыскался.

Мы обыскали останки, но ничего, кроме давно истлевших пайков, ржавых автоматов Калашникова и пары обойм, не нашли.

— Нельзя, чтобы люди вот так валялись, — уверенно заявил Андрей.

— Вот ещё, — буркнул Меломан и пнул череп — тот покатился с глухим стуком. — Какие они, к чёрту, люди?! Они Крыса убили ни за что!

Монолитовцы слыли странной сектой, поклоняющейся Зоне. Жили они почти в самом её сердце возле самой ЧАЭС, временами выбирались поближе к людям, нападая на поселения сталкеров, собирая припасы и уводя пленных. С ними невозможно было договориться, они никогда не сдавались. Про Монолитовцев ходило множество легенд, в том числе и нелепых, например, что это на самом деле они пришельцы и только притворяются людьми. Конечно, это всё глупости. Монолитовцы, во всяком случае, мёртвые, ничем от обычных людей не отличались. Оставалось загадкой, что именно они делали с пленниками, но все, кто попадали к ним, назад уже не возвращались, прежними во всяком случае. Как-то раз Михаилу удалось поймать одного из них живым. Раньше это был Малёк, мальчишка лет семнадцати, прибившийся к группе сталкеров, которым повезло не угодить в засаду. Раньше это был весёлый, немного застенчивый паренёк, но, побывав у Монолитовцев, он явно стал совсем другим. Глядя в его пустые холодные глаза, я готов был поверить россказням про пришельцев. Малька убили через два дня, когда, пытаясь сбежать, он голыми руками свернул шею одному охраннику и откусил два пальца второму.

Глава 3. Сфера

Панели, оформленные плёнкой под дерево… Мягкий свет люминесцентных ламп на потолке… Даже тихий шелест вентиляции… Если не обращать внимания на внушительный пульт идентификации личности, то это обычный грузовой лифт какого-нибудь крупного здания. И все-таки заходить внутрь мне не хотелось. Я топтался у входа рядом с Семёном, который, очевидно, разделял мои чувства. Мы стояли и смотрели, как Андрей возится с терминалом и уже вставил в сканер знакомый электронный ключ, а потом приложил ладонь к сенсорной панели.

Гарик прислонился к стенке лифта, выудил из кармана охлаждающий пакет и, энергично размяв его пальцами, приложил к распухшей переносице. Предусмотрительный он.

— А что бугэт, если конпутер тебя не пригнает? — прогнусавил Игорь из-под пакета.

Андрей, не оборачиваясь, ответил:

— Двери лифта закроются, сработает система пожаротушения, а лифт заполнится углекислотой. Начальство настаивало на отравляющем газе, но я смог убедить их, что это не менее эффективно.

Игорь постоял ещё несколько секунд, озираясь, и вышел наружу, но не слишком поспешно, словно у него просто появились важные дела.

Ещё минут пять тишина нарушалась только звуком нажатых клавиш. Наконец, лифт сдался, и неуместно жизнерадостный женский голос произнёс: «Авторизация успешна. Добро пожаловать, доктор Макаренко».

— А я думал, ты инженер, — удивился Семён.

Андрей развёл руками

— Пришлось взломать свою ученую запись, у меня не было свободного доступа на базу.

Наверное, хорошо, что у меня нет клаустрофобии, но всё-таки в лифте мне было не по себе, особенно, в свете того, что Андрей рассказал. Очевидно, этот вопрос беспокоил не только меня.

— А ты точно отключил эту штуку? — в голосе Меломана проступили панические нотки.

— Если бы не отключил, мы были бы уже мертвы, — обнадежил Андрей.

Меломан побледнел ещё, затравленно огляделся и стал лихорадочно надевать наушники. Каждый борется со стрессом, как может.

Прошло уже минут пять, но движение лифта не прекращалось, и я рискнул спросить:

— А как глубоко находится база?

Андрей на секунду оторвался от экрана ноутбука и выразительно посмотрел на меня.

— Глубоко.

Когда в лифте погас свет, у меня возникло тоскливое чувство, что мы спускаемся в какую-то бездну, из которой никому не дано вернуться обратно. Три долгих минуты прошло, прежде чем Андрей восстановил подачу энергии. Освещение и вентиляция так и не заработали, но лифт все-таки продолжил спуск. В темноте светились только экраны терминала и портативного компьютера Андрея. Они лишь немного разгоняли темноту. Я включил фонарик, моему примеру последовали Игорь и Семён. Стало светло, но облегчения это не принесло. В лифте стало ощутимо жарко. Футболка под бронежилетом насквозь промокла от пота. Рядом тяжело дышал Семён, всегда плохо переносивший жару.

Наконец, спуск прекратился, и уже знакомый женский голос произнёс:

— Добро пожаловать в исследовательский комплекс «Сфера», желаем вам приятн…

Голос вдруг поплыл, теряя человеческие интонации, и замолчал. Двери лифта открылись, но как-то натяжно, с трудом. Левая створка открылась на половину и так замерла.

Держа оружие наизготовку, мы осторожно вышли из лифта в просторное помещение. Лучи фонариков едва разгоняли бархатную, словно живую, темноту. Я протиснулся через полуоткрытые двери и сразу же наступил на что-то мягкое и податливое. Автомат метнулся вниз. И, лишь в последний момент, когда фонарик выхватил валявшийся на полу белый халат, я удержался от выстрела.

— Сейчас включу свет! — крикнул Андрей, он всё ещё был подключён к консоли лифта.

Лампы на потолке замерцали, одна погасла с негромким хлопком, но остальные налились холодным голубым свечением. Я прищурился, закрывая глаза. Это был холл, просторный, метров шесть в высоту. Сразу за лифтом начинался контрольно-пропускной пункт, когда-то отгороженный от остальных помещений толстыми бронированными стёклами. Сейчас рамы были искорежены, а стекло крошевом блестело на полу. Дальше начинался длинный просторный коридор с мерцающими кодовыми замками. Я обернулся и вздрогнул. Вокруг дверей лифта лежали целые вороха одежды: в основном, белые халаты, но хватало и одежды охранников. Чуть в стороне лежал новенький костюм с тёмно-синим галстуком, который был завязан виндзорским узлом. Двери лифта с наружной стороны были исцарапаны, были там и следы от пуль. Управляющий терминал вырван из стены… Разбитый экран болтался в ворохе изорванных проводов… Всё было припорошено тонким слоем пыли, и в воздухе витал странный запах. Я не почувствовал его сразу, но с каждой минутой он становился всё отчетливее. Пахло сгоревшей электроникой, немного озоном и чем-то ещё. Запах был тонкий, едва уловимый, незнакомый.

— Господи, что здесь произошло? — сдавленно прошептал Гарик, озираясь.

Ему никто не ответил.

Один из халатов лежал прямо передо мной. На бейджике значилось: «Александра Кравченко. Лаборатория квантовой физики N6. Уровень допуска 3». Над штрих-кодом улыбалось молодое симпатичное лицо. Я взял халат в руки, и из него выпали кружевные трусики.

Андрей уверенно прошёл вглубь зала. Мы пошли за ним, не опуская оружия. Под подошвами ботинок захрустело битое стекло.

— Здесь был пост внутренней охраны. В буферной зоне встречали новый персонал базы и исследовательские группы. Идёмте дальше, там будет блок внутренних лифтов, надеюсь, они ещё работают…

— Стоп, стоп, — Семён поднял валявшийся на полу стул, отряхнул его от осколков стекла и тяжело уселся — металл, протестующее скрипнул.

— Итак, Андрей, мы свою часть работы выполнили. Может, теперь ты расскажешь, что мы здесь делаем?

Он кивнул.

— Я покажу.

Компьютеры на посту охраны были разбиты, но Андрея это не смутило, он вытащил из-за стола тонкий оптоволоконный кабель и подключил его к ноутбуку. Экран одной из уцелевших видеопанелей мигнул и показал рабочий стол компьютера Андрея.

— Так будет проще показывать, — Андрей показал на экран. — Я, наконец, смог напрямую подключиться к центральной сети.

Андрей набрал несколько команд, и на экране высветился длинный список. Надписи слева пробегали слишком быстро, зато справа светилось одно и то же слово: «Отключено».

— Деактивирую системы безопасности, — прокомментировал Андрей, — как внутри базы, так и внешние. Не хотелось бы повторять этот забег под дулами пулеметов.

Он принуждённо рассмеялся.

— Мы пришли сюда забрать исследовательские данные комплекса «Сфера».

Я мысленно поставил себе «пятёрку» за дедукцию.

Гарик нашел среди вороха одежды часы и сосредоточенно пристёгивал их на руку. Я повернулся к Меломану:

— Зачем тебе эти часы?

Игорь, наконец, справился с застёжкой и гордо показал запястье:

— Ты что? Это же настоящий Ролекс!

Несколько минут Андрей сосредоточенно набирал команды в консоли. Раз за разом на экране появлялась надпись «Ошибка чтения», мужчина скривился, словно у него заболел зуб.

— К сожалению, жёсткие диски сильно пострадали, та же ерунда, что и наверху… Вот, кое-что нашёл.

На экране появился текст: «Приказ об эвакуации был отдан командующим базы Борисом Романовым шестого мая 2010 года, в десять часов утра четырнадцать минут».

— Почти десять лет назад, — присвистнул Семён.

— Кажется, есть видеозапись, — Андрей перевёл курсор к папке «Видеонаблюдение». — Это последняя запись внутренних камер.

На экране появилось мельтешение цветных квадратов, и мы вздрогнули. Зал наполнился криками, возможно, несмотря на малые размеры, у помещения была изрядная акустика, или, что вероятнее, Андрей просто настроил слишком высокую громкость. Кричали люди, кто-то молил о помощи, кто-то отдавал команды.

За несколько секунд до того, как звук оборвался, женщина закричала: «Господи, оно приближается!»

Картинка так и не появилась, но мне отчётливо представилось, что здесь произошло. Десятки обезумевших от ужаса людей бились в запертую дверь, разбивая кулаки, сдирая ногти о равнодушный металл. Охранники, всаживавшие в бронированные плиты заряды табельного оружия, в отчаянии понимая тщетность своих усилий. Очевидно, кто-то пытался переключить терминал и открыть двери, но не знал, как это сделать, или просто не хватило времени.

— Они пытались выбраться, — тихо сказал я, разглядывая груду одежды, чуть колыхавшуюся под ветерком вентиляции. — А потом их накрыло что-то, что оставляет после себя пустые костюмы.

— Так, — Семён встал, — если данные погибли, то делать здесь больше нечего, мы уходим.

— А артефакты! — встрял Игорь.

— Это ещё не всё, данные могли уцелеть в «Черном ящике», — пояснил Андрей. — Это сервер, укрытый в защитный контур в самом низу базы.

Андрей тронул несколько клавиш, и на экране проектора появилась схема комплекса.

— Сервер полностью изолирован от любых электромагнитных излучений. Каждые двенадцать часов на него сбрасывались резервные копии данных всех компьютеров комплекса.

— А отсюда ты данные скопировать не можешь? — с нажимом спросил Семён.

Я его прекрасно понимал, спускаться вниз никому не хотелось. Андрей покачал головой.

— Нет. Сеть слишком повреждена. В любом случае, данные — это только часть нашей миссии, нам нужно спуститься вниз комплекса к установке и забрать артефакт… — он осёкся.

Внезапно погасло освещение, а откуда-то снизу донесся утробный низкий вой, пол ощутимо завибрировал. Лампы на потолке замерцали и погасли. Все, до единого, волосы у меня на теле встали дыбом, когда я увидел, как дрожит вокруг нас воздух и свет фонариков, словно марево в жаркий день, а из этого марева складывались очертания призрачных фигур, которые медленно тянулись к нам.

У Меломана сдали нервы. Он тонко закричал, винтовка заплясала, подсвечивая комнату затейливым стробоскопом. Рефлексы сработали быстрее рассудка, и к грохоту штурмовой винтовки присоединился бас моего Калашникова и тонкий визг винтореза Семёна. Пули прошли сквозь фантомов, не причинив им видимого вреда, и вдребезги разнесли автомат с кофе у соседней стены. У Гарика кончилась обойма, и грохот выстрелов сменился щелчками, а Игорь всё продолжал давить на спуск.

Все закончилось так же внезапно, как и началось. Призрачные фигуры исчезли, гул стих, а вскоре и затеплились люминесцентные лампы, подсвечивая наши бледные лица. Если не считать запаха пороха, ничего не произошло.

— Господи, — прошептал Андрей… В отличие от нас, он так и остался сидеть, раскачиваясь на стуле, схватившись руками за виски. — Боже, они все ещё здесь.

— Давайте, сделаем дело и свалим отсюда, — организм ещё переживал последствия выброса адреналина, сердце всё ещё громко колотилось в груди, в рту чувствовался мерзкий металлический привкус, ноги казались чужими.

Но голос не дрожал, чего я в тайне опасался.

— Нет, вы видели? Видели? — сдавленно просипел Гарик.

Мне было не по себе. Когда живёшь в Зоне, привыкаешь жить со страхом, что можешь наткнуться на какую-нибудь жуткую тварь или угодить в аномалию. Но бывшая база «Сфера» скорее не пугала, а давила пустыми коридорами, разбросанной тут и там одеждой. Страх не был конкретным, в него нельзя было всадить автоматный рожок, и от того он давил ещё сильнее. Мы осторожно продвигались вглубь комплекса, держа оружие на изготовку и проверяя дорогу гайками. Хотя я своими глазами видел, как пули проходили сквозь призраков, и всё-таки автомат в руках немного успокаивал.

Мимо тянулись запертые комнаты лабораторий с большими панорамными окнами. На столе в одной из них призывно мерцали разложенные на столе артефакты, какие-то очень редкие, незнакомые. Игорь потянулся было зайти, но дверь была заперта.

— Возиться с замком слишком долго, — пояснил Андрей.

— На обратном пути заберём, — утешил Меломана Семён.

Гарик лишь кивнул. Мне и самому хотелось пощупать редкие и, безусловно, дорогие артефакты, может быть, трофеи военных экспедиций, доставленные из центра Припяти или даже самой АЭС. Но Семён был прав, задерживаться не стоило. Надежды Андрея не оправдались: двери внутреннего лифта были распахнуты, но вниз сиротливо свисали обрывки тросов. Семён зажёг фальшфейер и бросил его в шахту. Факел падал секунд пять и, наконец, высветил смятую ударом кабину.

— Долго падать, — заметил Игорь, осторожно заглянув в провал.

Мы пошли дальше к лестницам. Они уцелели, но, начиная с седьмого уровня, часть помещений оказалась затоплена. Может быть, просочились грунтовые воды или лопнул трубопровод. Я включил фонарик и попытался подсветить спуск, но в мутной воде луч гас уже через несколько метров. Удалось лишь различить очертание следующего лестничного пролёта.

— Насосы отказали ещё полгода назад, и грунтовые воды постепенно заполняют комплекс. Как-то не хочется лезть туда, в темноту, — поежился Игорь.

— И не придётся, — Андрей снял со стены неприметную панель и щелкнул выключателем.

Откуда-то снизу начал пробивался неяркий свет.

— Аварийное освещение ещё действует.

В метре над водой свисал толстый высоковольтный кабель. В нескольких местах изоляция оплавилась, потекла, и, когда заработало освещение, откуда-то сверху стал раздаваться характерный электрический треск.

— А мы тут не поджаримся?

Искрящий кабель внушал мне вполне определённые опасения. Семён задумчиво разглядывал автомат.

— Кирилл, а ты плавать-то умеешь?

Настал мой черёд виновато улыбаться.

— Не знаю.

Я прислушался к себе. Перспектива нырять в мутный лабиринт затопленного уровня меня, конечно, не радовала, но и не пугала.

— Наверное, да.

Так уже бывало, когда иногда всплывали какие-то навыки или знания из прошлой жизни. Например, с год назад совершенно случайно обнаружилось, что я неплохо говорю по-английски.

Семён почесал щеку, он и так обычно ходил небритый, а за пять дней, с тех пор, как мы вышли из Свободного, совсем зарос.

— В любом случае, мы здесь не пойдём, слишком рискованно. Андрей, есть какие-то обходные пути, служебные, аварийные?

Андрей покачал головой.

— Похоже, это единственный маршрут. Затоплен целый уровень. Единственной альтернативой была лифтовая шахта. Но лифт рухнул, прихватив и аварийную лестницу.

Не только меня смущала перспектива лезть в затопленный уровень.

— Тогда мы возвращаемся, — резко ответил Семён. — Мы не можем так рисковать.

Началась перебранка, в которой Андрей кричал про обязательства, данные Михаилу, и оплату. А Семён чуть менее резко напоминал, что деньги нужны живым, а мертвецам они ни к чему.

Андрей стал решительно расшнуровывать ботинки.

— Тогда я пойду один, можете возвращаться.

Я подумал о шахте лифта и разбитой кабине в самом низу. Так близко и так далеко.

— А что, если спуститься в шахту на верёвке?

— Где взять такую длинную верёвку? — возразил Семён.

Игорь выразительно посмотрел на водную преграду и сплюнул. Почему-то мне не к месту вспомнилась поговорка про колодец.

— Думаю, можно взять трос в подсобных помещениях.

Андрей впервые прямо посмотрел на меня:

— Спасибо…

В повисшей тишине голос Меломана был слышен особенно отчётливо.

— Я вам говорил, что боюсь высоты?

Глава 4. Спуск

Моток троса нашёлся под столом в кафетерии, когда мы, потратив почти час на поиски, уже были готовы отказаться от этой затеи. На стульях возле стола лежали две засаленные спецовки с рассованными по карманам плоскогубцами, отвёртками и прочими слесарными инструментами. Как и зачем рабочая одежда туда попала, видимо, суждено было стать очередной загадкой базы «Сфера». За это время Гарик умудрился открыть арсенал карточкой одного из охранников. Он сменил пистолет-пулемёт на внушительную штурмовую винтовку, а на поясе у него прибавилась и парочка Ф-2, самых мощных из ручных гранат. Я менять оружие не стал, хотя на полках и стеллажах был запас, позволявший экипировать небольшую армию, только взял с полки пару гранат для подствольника да оранжевый брикет аптечки (никогда не бывает лишней).

Сначала трос просто закрепили за одну из колонн, но из этого ничего не вышло. Металл был слишком тонкий и резал ладони даже сквозь перчатки, а вдобавок был промасленный и скользкий. Спускаться по нему было невозможно, пока Андрей не придумал закрепить трос за ось электродвигателя, который раньше поднимал лифт. Получилась импровизированная лебёдка. Андрей подключился к системам лифта через ноутбук. Прежде чем спускаться, мы даже на пробу отправили вниз и подняли вверх тяжеленный ящик с армейскими топливными элементами. Испытания увенчались успехом, если не считать того, что Андрей слишком поздно выключил мотор, — и ящик открылся. Один из элементов разбился — и остро запахло алкоголем.

— Сейчас бы хлебнуть грамм сто для храбрости, — мечтательно протянул Меломан, принюхиваясь, и я, в целом, разделял его чувства: коньячок во фляжке давно закончился.

— А я и не знал, что батареи на спирту работают, — задумчиво сказал Гарик, достав из ящика целый блок. — А его пить можно? В Свободном топливные элементы не особо распространены. Слишком дорого стоят.

— Метиловый спирт? Можно… — сказал Семён и улыбнулся.

Меломан не понял иронии и начал уверенно скручивать пробку с батареи.

— …только отравишься, — закончил Семён.

Гарик отдёрнул от лица уже открытый элемент и бросил его в шахту. Я невольно проводил полёт батареи взглядом.

— Шуточки у тебя, — хмуро буркнул Игорь.

Спускаться было на удивление нетрудно. Фальшфейер, что мы сбросили вниз, давно погас, и темнота скрадывала высоту. Только фонарик разгонял бархатный, словно живой мрак. Из дверей седьмого уровня сочилась вода. Капли срывались вниз крошечными водопадами, поблёскивая в лучах фонарика, — снизу доносился тихий плеск.

Интересно, как так получается, что затоплен только один уровень, а всё, что ниже, нет?

— Кирилл, ты как? — эхом донёсся сверху голос Семёна.

— Нормально.

Я в это время спускался мимо одной из дверей четвёртого уровня, уже ниже затопленной зоны.

— Андрей, останови!

На бетонной стене в оранжевом прямоугольнике был рубильник с выразительной подписью: «Гидравлический блок. Аварийное открытие дверей».

— Попробую открыть двери!

Я потянулся к рубильнику, но меня одёрнул Андрей.

— Не трогай его! Эта система открывает все двери в шахте.

На миг мне очень ярко представилось, что могло произойти, если тысячи литров воды на затопленном уровне хлынули бы в шахту, — и у меня вспотели ладони. Очень осторожно я убрал руку с алой рукоятки и напоследок попробовал загнать в щель между створками лезвие ножа. С некоторым трудом оно вошло в прорезанную щель. Я надавил. Казалось, щель немного расширилась, но тут лезвие не выдержало. Я остался с одной рукояткой, из которой сиротливо торчал обломок ножа.

— Тут всё глухо! — приходилось кричать, чтобы перекрыть эхо и шелест воды. — Я спущусь до дна шахты.

Спуск продолжился, и, наконец, ноги почувствовали металл кабины. Искорёженная крыша протестующее скрипнула. Фонарик на плече замерцал и погас. Пришлось зажечь фальшфейер — и темнота вокруг отступила. Я постучал по фонарику пальцем, и он снова заработал, но неуверенно, тускло. Видимо, отходил какой-то контакт. Я снова постучал, и всё пришло в норму. Старый проверенный русский способ: треснуть кувалдой, чтобы заработало. Аварийный люк на крыше поддался с трудом. Внутри лифт был копией того, на котором мы спустились в комплекс. Только терминал и зеркала разбиты, а стены смялись гармошкой. Струйки воды, сочившиеся сверху, уже на полметра затопили дно шахты. В красноватом свете фальшфейера плававшие в мутной воде белые халаты казались окровавленными — и я подумал о тех людях, что поднимались в этом лифте. Они исчезли до или после того, как сорвался лифт? Я отстегнул карабин троса, потом опёрся руками о люк и спустился в кабину. Ноги сразу промокли: ботинки не были водонепроницаемыми. Как я и надеялся, на первом этаже двери шахты были открыты, но при ударе наглухо заклинило сворки самого лифта. Наугад я ткнул в кнопку аварийной остановки. Двери не открылись, зато сам пульт вывалился из стены и повис на проводах.

Сверху доносились голоса, но эхо искажало их слишком сильно. Мне пришлось включить рацию.

— Я внизу. Похоже, тут не пройти. Двери заклинило.

Сквозь шум помех донёсся ответ.

— Ладно, поднимайся, — если в голосе Семёна и было разочарование, я не различил его за треском помех.

Рация работала плохо даже на такой небольшой дистанции: слишком много металла и посторонних излучений. Что-то блеснуло в кармане одного из пустых халатов. Я наклонился и достал карточку серебристого цвета без имени или фотографии. Только номер, штрих-код. Машинально сунул карту в карман. Факел начал чадить — я закашлялся, выбросил его в открытый люк, потом подтянулся и вылез сам. Моя блестящая идея спуститься в шахту обернулась ничем. Оставалось, только подняться наверх и искать обходные пути или уходить. Это уж, как решит Семён.

И тут я заметил, что белый дым факела втягивается в неприметную решётку в стене. «Система вентиляции! Ну, конечно!» Я ударил ногой по решётке — она поддалась не сразу. Но это был пластик, а не металл. За решёткой обнаружился вентиляционный проход. Оттуда ощутимо тянуло сквозняком. Ход был достаточно широкий, чтобы попробовать пролезть, но слишком узкий, чтобы в нем можно было развернуться (вполне достаточно, чтобы вызвать истерику у любого страдающего клаустрофобией). Ожила рация.

— Кирилл, ты что там? Застрял? Поднимайся.

— Семён, здесь система вентиляции. Посмотрю, можно ли пролезть.

Я пробрался в узкий лаз. Плечи прошли с трудом, но дальше было легче, только застёжка на поясе зацепилась за какой-то выступ. На короткий миг я испугался, что застряну.

— Кирилл, подожди, мы тоже спу… — голос оборвался, словно отрезанный ножом.

Пока я был в зоне прямой видимости, слабенький сигнал передатчика ещё как-то справлялся с помехами, но, как только между нами встали десятки метров переборок, рация стала бесполезной. Ползти было непросто: диаметр вентиляционной трубы был слишком узким — плечи то и дело упирались в стенки. В воздухе витал запах пыли. Снова стал отчётливым тот странный запах, что я ощутил, когда мы только вышли из лифта наверху. Фонарик опять начал мерцать. Пришлось неудобно вывернуть руку и постучать по упрямой железке. На этот раз результат был обратный. Лампочка погасла, и вокруг сгустилась только вязкая, почти осязаемая темнота, такая, какой никогда не бывало в Свободном — даже в Зоне в безлунную ночь наверху светят звёзды. Я закрыл глаза, потом открыл — никакой разницы. Никогда не боялся темноты, но здесь сразу же вернулось воспоминание о призрачных фигурах наверху. Что, если прямо сейчас они тянут ко мне свои прозрачные руки через стены трубы? Я остро позавидовал Семёну с его прицелом ночного видения. В кармане штанов у меня была лампочка, но дотянуться до неё и достать — совершенно безнадёжная затея. Сердце громко стучало, его стук отдавался даже в ушах. Я шумно выдохнул, пытаясь успокоиться. «Только паники мне сейчас не хватало…» Успокоиться не получалось, я ещё раз сильно постучал по фонарику. На миг свет загорелся, но сразу снова погас. Руки из стен туннеля не тянулись, и на том спасибо. Зато в момент этой короткой вспышки я увидел, как лаз спускается вниз. Собственно, выбор был несложный: можно попробовать вернуться, дождаться остальных, починить фонарик и попробовать спуститься вниз. Я попытался осторожно двинуться назад и понял, что никакого выбора у меня собственно и нет: помогая себе руками, худо-бедно мог продвигаться вперёд, но не назад. Мешали слишком узкие стенки трубы с ребристыми выступами. Проклиная свою неосмотрительность, я на ощупь двинулся вперёд, но, кажется, неправильно оценил расстояние до воздуховода, идущего вниз, потому что почти сразу рука попала в пустоту. Несколько секунд балансировал, пытаясь удержаться, а потом с постыдным воплем рухнул вниз: пластиковая решётка не выдержала моего веса. С треском и грохотом, в ореоле пластиковых осколков, я упал на что-то мягкое. Секунду спустя сверху упал автомат и больно стукнул меня по голове. Первым делом, я достал из кармана «лампочку» и потряс, разгоняя темноту.

…Небольшая комната… Пожалуй, это первое помещение на базе «Сфера», выглядевшее обжитым. Здесь было почти уютно. Занавесочки на видеопанели, встроенной в стену. Когда было электричество, экран, очевидно, изображал окно. Я упал на диван, аккуратно застеленный покрывалом с улыбающимися мишками. Рядом с диваном стояла колыбелька, и я с ужасом заглянул туда. Ничего страшного: просто пустая колыбелька, где рядом с погремушками лежала пустая распашонка. То, что очистило базу от людей, не делало исключений по возрасту. В комнате всё было перевернуто, словно кто-то здесь что-то очень решительно искал или просто крушил мебель и разбрасывал вещи. Особенно, досталось компьютеру: корпус был раскурочен, а осколки плат разбросаны вокруг.

Словно не замечая разгрома в углу, напротив, стоял туалетный столик — островок порядка среди хаоса разбитых и разбросанных вещей. Возле большого зеркала на полу бесформенной кучкой замерла одежда. Я расправил её. Это оказалось вечернее платье из красного шёлка. На столике стеклом вниз стояла рамка с фото. Чуть помедлив, я поднял его и с удивлением узнал людей, запечатленных на снимке. Это была копия той самой фотографии, что показывал нам Андрей: усталая женщина держит улыбающегося малыша.

И я всё понял, словно в сложной головоломке лёг последний фрагмент. У него действительно были жена и дочка. Я смотрел на диплом на стене — физмат МГУ. Рядом грамота о присвоении учёной степени. Надо же, а Андрей — доктор наук. Фотография на полу в разбитой рамке: пожилой худощавый мужчина в костюме пожимает руку Андрею. Последняя запись в ежедневнике, сделанная десять лет назад, — «Большой эксперимент»… и три восклицательных знака. Да, эксперимент получился на славу. Мне вдруг стало очень неуютно в этой маленькой квартире на троих, где больше никто не жил. Дверь была не заперта. На ней, на маленькой серебристой табличке, значилось: личные апартаменты, Макаренко Андрей Сергеевич, старший исследователь, отдел квантовой физики. «Надо же, личные апартаменты!» Похоже, вентиляция привела меня в жилой блок, где располагалось командование базы и старшие исследователи. Я прошёл мимо двери с табличкой «Борис Владимирович Романов». Командующий базы… Ещё несколько дверей были неподписанные и обозначались только номерами. Толкнул несколько, но все они были заперты. За поворотом коридор закончился, и я вышел к лифту. Раньше здесь был контрольный пункт, пост охраны. В отличие от жилых блоков, аварийное освящение здесь работало. Света было достаточно, и я бы выключил «лампочку», если бы такая функция у артефакта была — он погаснет не раньше, чем через час.

Кроме выхода из жилого блока и лифтов, в коридоре было три двери. Сначала я вернулся назад к лифту. С этой стороны всё выглядело достаточно мирно, даже трогательно, горел индикатор второго этажа. Я надавил на кнопку вызова и сразу же пожалел: двери открылись сантиметров на двадцать, в образовавшуюся щель потекла вода. Здесь должна была работать рация, но, когда я надавил на кнопку вызова, услышал лишь тишину. Отстегнул чехол и сразу понял, в чём дело. Полевая рация вещь ударостойкая, но, очевидно, не рассчитанная на падение с двухметровой высоты. Корпус треснул — были видны осколки печатных плат и обрывки проводков. Я поморщился (хорошая рация стоит дорого), минуты две пытался докричаться до своих через щель в дверях лифта, но мне никто не ответил. И тут мне стало по-настоящему страшно. Даже когда из стен полезли призраки, меня не заливала такая отчаянная паника. Хотелось бежать куда-нибудь, забиться в угол, накрыться одеялом. Я несколько раз глубоко вздохнул, сунул «лампочку» в нагрудный карман. Так было даже лучше: ткань камуфляжа приглушала слишком яркий свет артефакта. Я перехватил автомат поудобнее: палец лёг на спусковой крючок (в случае опасности сразу смогу открыть огонь), а потом принялся изучать оставшиеся двери. Самая внушительная была расположена в небольшом углублении, куда вел лестничный пролёт. Надпись «Реакторный блок» и мигающие значки радиационной угрозы отбивали всякую охоту пытаться её открыть. На двери справа никаких надписей не имелось, только значок: восьмерка, лежащая на боку, — известный со школы знак бесконечности, вписанный в белый круг. От двери шел ровный гул, и, когда мои пальцы коснулись гладкой поверхности, я почувствовал лёгкую вибрацию. Наугад вставил найденную в лифте карточку в прорезь считывателя, но получил суровый отпор: недостаточен уровень доступа. Неприметная дверь позади начала открываться. Я спрятался за столом, нацелив автомат на проем, ожидая увидеть что угодно: монстров, призрачные фигуры, но увидел Семёна. Опустив автомат, я поднялся. Следом зашёл Андрей. Он на миг опешил и опустил пистолет.

— А вот и Кирилл.

Следом спустился Игорь с оружием наизготовку.

Глава 5. Инцидент

— Напугал ты нас, Кирилл, — в голосе Семёна тревога смешивалась с облегчением, — Ушёл в какой-то лаз, рация отключилась, и всё, нет тебя. Я же сказал, мы сейчас будем, просил подождать.

Оправдываться я не любил, тем более перед Семёном. Он хоть и был другом, но де-факто являлся командиром.

— Мне стало любопытно, — попробовал я отшутиться.

— Кирилл, любопытство сгубило кошку, знаешь такую поговорку? Один берёт на дело дымовые шашки с просроченным сроком годности. Другой лезет в дыру сломя голову… Нельзя же так… Зона ошибок не прощает.

Андрею, наконец, удалось справиться с замками и мы замерли на пороге, зрелище слишком завораживало. Когда Андрей впервые упомянул установку, мне представилась сложная конструкция. Провода, индикаторы, какие-нибудь склянки с разноцветной жидкостью. Что-то вроде машины времени из старого советского фильма. Может, во мне были слишком сильны стереотипы, но, вероятнее, я просто плохо представлял, как далеко зашла наука. Установка представляла собой три блестящих, словно хромированных, металлических кольца метров тридцати в диаметре. Кольца медленно вращались в трёх плоскостях без всякой видимой опоры, напоминая при этом схематическое изображение атома.

Каждый оборот совершался секунд за пять, и, когда все три кольца пересекались, раздавался низкий гул, казалось пронизывающий весь комплекс. Сходство с обложкой школьной книги по физике усиливалось тем, что в центре конструкции висел артефакт, как и кольца, пренебрегая гравитацией. Наверное, это можно было назвать куском металла, если только вы знаете металлы, способные менять свет от ртутно-серебристого до червонно-золотого и светиться изнутри. Свечение усиливалось, когда встречались кольца, и совпадало с гулом.

— Я не думал, что установка всё ещё действует, — прошептал Андрей одними губами. Наверное, так смотрел Бильбо на кольцо всевластия.

— Андрей, а для чего она? — тихо спросил Игорь, не отрывая взгляд от затейливо переплетающихся и расходящихся колец. Наверное, Меломан спросил риторически, Андрей слишком редко отвечал на прямые вопросы.

— Игорь, а что ты вообще знаешь о Зоне? — вкрадчиво спросил он. — Откуда она появилась, почему здесь всё так странно?

Андрей достал сигареты, чего за ним никогда не водилось, тоненькие с длинным фильтром. Как мог бы выразиться Семён, «бабские». Пальцы у Андрея, когда он прикуривал, заметно дрожали.

— Да кто его знает, откуда взялась… — неуверенно начала Меломан, — говорят, пришельцы прилетели.

На бледном лице Андрея появилась улыбка.

— Да, это одна из теорий, «Пикник на обочине», так её окрестили в литературе, — он усмехнулся. — Прилетели зелёные человечки, разбросали своё барахло, да и улетели, — Андрея понесло, он явно выбивался из образа.

— Но когда мы занялись этой темой, стало ясно, что пришельцы тут ни при чем, — Андрей не просто рассказывал, он вещал. Ему бы в университете преподавать. Стоял бы на кафедре перед обалдевшей аудиторией, студенткам головы кружил.

— А кто тогда? — хрипло спросил я, во рту вдруг пересохло. Может, дело в установке, мало ли, что она излучает. Может, передалось волнение Андрея.

— На квантовом уровне вокруг существует бесконечное количество параллельных вселенных. Миры небывалого расцвета технологии, где земные корабли летают к звёздам…

— Бороздят Большой Театр, — буркнул под нос Семён. Андрей его не услышал.

— Миры, где до сих пор каменный век, миры, в которых разумный вид — вовсе не человек. Бесконечное количество миров, бесконечное количество возможностей. Зона — это то, что создала вокруг себя Машина, пришедшая к нам из другого мира.

Я невольно посмотрел на установку, сплетающиеся кольца приковывали взгляд, гипнотизировали.

— Эта она? — я говорил очень тихо, вряд ли Андрей услышал. Скорее угадал.

— Это, — он показал себе за спину, — всего лишь имитация, попытка повторить технологии, ушедшие вперёд на сотни, может быть, тысячи лет.

Он взял ноутбук в руки, что-то набрал, и кольца начали вращаться чуть быстрее. Цепочка с бляхами-смертниками вдруг начала жить своей, отдельной жизнью и слабо потянулась к вращающимся кольцам.

Откуда-то сверху донёсся мелодичный голос компьютера.

— Диагностика завершена. Основные системы исправны, множественные сбои во вспомогательных службах, отчёт об ошибках отправлен на ваш терминал. Ресурсов достаточно для однократного запуска системы.

Говорят, есть тонкая грань, отделяющая каждого гения от безумия. Не знаю, был ли Андрей гением, но, вероятно, был, потому что, когда прозвучали слова компьютера, он эту грань перешёл. А может быть, безумие тлело в нём давно, ещё с того дня как самый первый эксперимент пошёл не так. Что ты делал тогда, метался по пустой базе? Швырял вещи и крушил мебель в своей такой уютной но пустой квартире?

— Макаренко, какого чёрта ты делаешь? Отключай систему, мы забираем осколок и возвращаемся.

Семён ещё не понял, он не знал об Андрее того, что открылось мне в комнате с симпатичными занавесочками и мишками на покрывалах, а может, знал и не хотел понимать.

— Семён, это он всё здесь устроил, никакой он не сисадмин. Он главный физик этого чертова комплекса.

Андрей попятился, глядя на меня совершенно безумными глазами.

— Вы ведь не понимаете? Ничего не понимаете, — он рассмеялся, поднимаясь по лесенке, соединявшей зал с установкой и кабиной управления.

— Я могу всё исправить, всё вернуть! Всех! — Андрей почти кричал.

— Кого вернуть? — я смотрел на бисеринки пота, покрывающие бледное лицо. Конечно, я знал ответ. Маленькая пустая колыбелька с пустой распашонкой внутри и вечернее платье, разложенное на постели. Наверное, они хотели отпраздновать свой успех…

— Они все мертвы Андрей! Приди же ты в себя! — крикнул я.

На миг взгляд Андрея стал чуть более осмысленным.

— Нет, они не мертвы, — он задумчиво посмотрел на меня со смесью грусти и разочарования. — Я думал, ты поймешь меня, Кирилл. Если бы у тебя был такой шанс, ты бы просто прошел мимо?

Он явно знал что-то о моём прошлом. Что-то закрытое от меня самого. Во рту пересохло, ноги стали ватными. Что он обо мне знает? Почему я должен его понять?

— Я говорил, я ничего не помню! — гудящее пламя вокруг и спальник мокрый от слёз…

Андрей расхохотался каркающим безумным смехом. Он явно был болен давно и лишь неимоверным усилием скрывал от нас свой безумие, прячась за улыбки и недосказанные слова.

— Хватит врать самому себе, ты просто не хочешь вспоминать.

И мне мучительно захотелось узнать, сдёрнуть полог со своего прошлого. Пусть из уст безумца. Почему-то я был уверен, что он не врёт.

— Я читал твоё досье, я знаю… Это пламя, оно сожгло тебя, Кирилл, сожгло изнутри, ты носишь своё прозвище по праву. Ты просто Тень! Самого себя!

Ближе всего к спятившему учёному был Игорь. Он, чуть прищурившись, смотрел на Андрея, прижимавшего к себе ноутбук и отчаянно пытавшегося удержать в поле зрения нас и строчки на экране. Время словно замерло. Меломан влетел в дверной проём пункта управления. Ещё метр, и он свалит учёного на пол. Я увидел в побелевших пальцах Андрея маленький блестящий пистолет, казавшийся игрушкой. За гулом установки выстрела почти не было слышно, но Игоря отбросило к стене. Меломан захрипел, схватился за простреленное горло и стал оседать. Всё произошло так быстро, что казалось нереальным. Машинально я вскинул автомат, но Андрей оказался быстрее, дверной проём накрыла прозрачная переборка. Стекло казалось хрупким, но автоматные пули срикошетили, оставив лишь тонкие паутинки трещин.

— Вы вынудили меня… это сделать! — взвизгнул Андрей. Он с ужасом смотрел на дымящийся пистолет и корчившегося в углу Игоря.

Меломан был ещё жив, хоть под ним уже расползалась алая лужа. Он с трудом повернулся к нам. Губы его шевелились, он явно хотел что-то сказать, но вместо слов текла кровь. Где-то здесь должен быть медицинский блок, если бы мы могли быстро доставить Игоря туда, может, его ещё можно было бы спасти.

— Что ты делаешь? Открой дверь! — Семён с силой стукнул по прозрачной переборке.

Андрей его, казалось, не слышал, прошёл к главному пульту и стал торопливо подсоединять какие-то провода к ноутбуку. Может быть, мы уже не существовали в его охваченным безумием разуме? Но я ошибался.

— Думаете, я спятил? — громкоговорители был настроены слишком громко, а зал обладал неплохой акустикой. Голос Андрея грохотал, отражаясь от стен, и это давало необычный эффект полифонии.

Андрея было видно за панорамным окном контрольного центра, он продолжал отдавать какие-то команды, потому что кольца установки начали вращаться все быстрее.

— Скорость вращения магнитных колец — тысяча оборотов в минуту и увеличивается, — прокомментировал компьютер.

— Я отнюдь не спятил, — прокричал Андрей. Артефакт в центре установки начал наливаться светом, пространство вокруг задрожало.

— Надо отключить ему питание! — рявкнул Семён.

Дверь, через которую мы вошли в инженерный отсек, закрылась, отрезая нам путь к отступлению.

— Я бы посоветовал вам уйти, вряд ли вы уцелеете при переписи реальности. Но, боюсь, я не могу так рисковать, придётся вам остаться до конца.

Андрей продолжил свой монолог, торопливо глотая слова, словно оправдываясь.

— Да, в первый раз произошла ошибка. Но теперь я всё исправлю.

Пространство вокруг плыло и расходилось кругами. От установки разливался яркий свет, такой сильный, что было больно смотреть. С пола срывались металлические предметы и начинали вращаться вокруг установки в ритме с кольцами, всё быстрее и быстрее, это было почти красиво.

— Скорость вращения магнитных колец — пять тысяч оборотов и увеличивается.

Неодолимая сила вырвала у меня из рук автомат, и он тоже отправился в затейливый хоровод.

— Ева, задействуй вспомогательную магнитную защиту.

— Выполнено, — спокойно ответил компьютер.

Кольца окутало голубоватое свечение и вращавшиеся на затейливых орбитах куски металла разлетелись по сторонам. Я чудом увернулся от массивного металлического стола.

— Скорость вращения магнитных колец — десять тысяч оборотов в минуту. Установлено соединение с соседними параллельными мирами, — голос компьютера плыл и искажался, в нём больше не было ничего человеческого. Хорошо им, машинам, нет вопросов, сомнений или страхов.

— Действует, действует! — кричал в громкоговорители Андрей.

В зале появились призрачные фигуры, совсем как тогда в кафетерии. Но сейчас они становились всё ярче и отчётливее. Семён передо мной, напротив, начал блекнуть и исчезать. Я посмотрел на свою ладонь и с ужасом понял, что она просвечивает. Зал заполнился людьми, уже не получалось называть их фантомами. Это мы становились призраками. Мимо прошла женщина в халате, рыжие волосы заплетены в две игривые косички, я почти почувствовал запах её духов, на беджике значилось «Александра Кравченко», как-то отвлечённо я подумал, что знаю, какие на ней трусики. У Андрея получилось, он поменял местами два мира.

— Пожалуйста, подождите, выполняется стабилизация, — голос компьютера был едва различим за шумом установки.

Из центра установки стала расходиться волна, и там, где она касалась ещё полупрозрачных фигур сотрудников центра, они больше не были призраками. Наверное, то же самое случилось и в день эксперимента. Только наоборот, волна расходилась, а люди, попавшие в неё, исчезали, оставляя лишь пустую одежду. И ещё я отчётливо понял, что когда волна коснётся меня, я тоже исчезну. Я посмотрел на Игоря в залитой кровью прозрачной кабине, похожей на аквариум. Перемены, творившиеся в зале, не коснулись ни его, ни Андрея. Видимо, там была какая-то защита, наверное, она спасла Андрея, когда прошлый эксперимент пошёл совсем не так, как задумано.

Меломан сидел, привалившись к стене. Он больше не зажимал простреленное горло, и из перебитых артерий фонтаном хлестала кровь, заливая прозрачные стенки, с каждой секундой хлестала всё слабее. На белом, как мел лице застыла жуткая кровавая ухмылка. На миг его затуманенный взгляд прояснился. Игорь поднял сжатые в кулаках руки и протянул на окровавленных ладонях, словно драгоценные подарки, две чеки от гранат.

Семён опомнился первым.

— Бежим, чёрт возьми!

Сталкеры почти не используют гранату Ф-2, тем более в помещениях. Только снаружи и только из укрытия, слишком большая мощность взрыва и радиус поражения.

В последний момент Андрей обернулся и успел что-то крикнуть, но я не расслышал, что именно. Большая часть кабины управления просто исчезла в расходящемся огненном шаре. Я успел пролететь по ступенькам несколько метров, а потом меня словно сгребла и потащила огромная рука. Осколки стекла разлетелись смертоносной шрапнелью, больно хлестнув меня по спине. Не будь на мне бронежилета, я был бы уже мёртв. Ударной волной Андрея вышвырнуло через панорамное окно вместе с грудой горящих обломков прямо в установку. Не знаю, был ли он жив, когда всё ещё бешено вращающиеся кольца разорвали его тело в кровавые ошмётки, не знаю и не хочу знать. В зале больше не было никого, кроме меня и Семёна. Люди, на краткие мгновенья обретшие плоть и кровь по воле гениального безумца, исчезли как воспоминание, но установка продолжала работать.

— Критическая ошииииии… — голос оборвался, бесконечно вытягивая одну букву.

Что-то сбилось в управлении этой странной могучей машины, и сейчас она умирала, ярко и беспощадно. Кольца вращались хаотично, с них то и дело срывались электрические разряды и прожигали дыры в полу.

Бежать было некуда, обе двери, ведущие из зала, были закрыты. Но на второй на терминале мерцал значок биологической угрозы. Такой же, как на карточке что я подобрал в лифте. Кажется, я тогда даже не думал, насколько малы наши шансы на то, что карточка действительно сможет открыть дверь. Но нам повезло, тяжёлые створки раскрылись и сразу начали медленно закрываться, видимо еще работали какие-то аварийные системы, пытавшиеся изолировать опасную зону.

Уже в дверях я на миг обернулся, и это было ошибкой. Артефакт в центре установки вспыхнул ослепительной вспышкой и взорвался, разлетаясь сотнями полыхающих осколков. Один из них полетел прямо мне в лицо, и голова вспыхнула нестерпимой болью. Я ещё успел увидеть, как кольца соленоидов, окончательно теряя балансировку, рушатся, разлетаясь на манер гигантских бумерангов, которым уже не суждено вернуться. Как сама установка взрывается огненным маревом, заполняющим зал. Оно бы добралось до нас, но двери закрылись, отсекая пламя. Пол почему-то вылетел из-под ног и метнулся на меня. Почему я не могу подняться? Семён наклонился надо мной и что-то кричит, но я не слышу. Уши словно забиты ватой. По лицу течет что-то липкое и тёплое. Я на миг закрыл глаза и отключился.

Глава 6. Инга

Шёл дождь — и каждые несколько секунд дворники стирали воду с лобового стекла, издавая ритмичный глухой звук. Крошечные капельки вырисовывали на стекле затейливый узор, а потом короткое «ж-жух» — и их нет. Наверное, это похоже на нашу жизнь, на наши отношения. Что происходит между людьми? Куда всё девается? Ещё два года назад у меня с Кристиной всё было замечательно… А потом, в какой-то день… Я проснулся, увидел Кристу, спящую у меня на плече, и понял… Что-то перегорело внутри… «Ж-жух» — говорили дворники.

В нашей жизни чего-то становилось меньше, совсем чуть-чуть, незаметно, но меньше… Чуть меньше любви, чуть меньше заботы, чуть меньше внимания… Вроде бы, всё по-прежнему, только рос шлейф мелких обид, недосказанности, непонятых шуток, сцен ревности, как сегодня: на соседнем сиденье скорчилась Криста, закрывая заплаканное лицо.

«Да, у меня есть коллеги-женщины на работе, иногда мы проводим время вместе, нормальные рабочие отношения. Меня не в чем упрекнуть, я не изменяю жене. Конечно, целыми днями пропадаю в операционной… Но разве мы плохо живём? Когда я был нищим выпускником медицинского факультета, у нас была Любовь. А сейчас есть почти всё: евроремонт в огромной квартире, плазменная панель с сотней спутниковых каналов. Как меня развезло на философские мысли…»

Голова чуть кружилась, наверное, не стоило пить так много шампанского после коньяка и тем более садиться за руль. Мы выехали на перекрёсток по главной дороге, и у меня даже не мелькнула мысль, чтобы посмотреть налево. «Ж-жух» — говорили дворники. Я протер уставшие глаза, потом повернул и увидел летящий прямо на машину бензовоз. Мне пришлось выкрутить руль, чтобы попытаться уйти, но было уже поздно: визг тормозов — удар. Пробовал удержать управление, но машину тащило юзом. Впереди появился автобус, большой, красный, детские лица в окнах, девушка лет семнадцати, что-то кричащая, но я не слышал. Бок автобуса заполнял собой все окно. Скрежет металла — лобовое стекло разлетелось сверкающим крошевом, ремни впились в рёбра, словно кто-то сильно ударил под дых. В лицо вонзилась подушка безопасности, а по щеке потекло что-то тёплое, остро запахло бензином. Я отстегнул ремень и попытался сдвинуться с места, но правый бок обожгло острой болью: кусок металла воткнулся в кресло и прихватил несколько сантиметров кожи. Стараясь не смотреть в эту сторону, липкими от крови пальцами я выдернул осколок.

Голова кружилась, а в ушах раздавалось неприятное шипение, словно внутри черепа свила гнездо змея. Или они не вьют гнёзд? Наверное, у меня было сотрясение, вот в голову и лезла всякая чушь.

Машина оказалась зажата между бензовозом и наполовину вошла в смявшийся бок автобуса. Нужно было выбираться. Я протянул руку через мешанину проводов и осколков к Кристе и потряс её за плечо. Со стоном жена открыла глаза. Несколько секунд её взгляд блуждал по искорёженной машине, потом с явным трудом сфокусировался на мне.

— Больно… — прошептала Кристина, с трудом шевеля губами.

У неё было исцарапано лицо, а на лбу наливалась огромная шишка. Губы и подбородок были залиты кровью из разбитого носа, но в остальном она, кажется, была цела. Я вышиб ногами остатки лобового стекла и вылез на удивление легко, затем попробовал вытащить Кристину, но её ноги зажало.

— Кирюша, помоги, — в голосе жены не было паники, скорее удивление: всё случилось слишком быстро.

Изо всех сил, обдирая ногти, я попытался разогнуть смятый металл, но тщетно: одному не справиться.

— Потерпи, милая, сейчас приведу кого-нибудь.

Жена ухватила меня за штанину.

— Пожалуйста, не уходи, не оставляй меня здесь одну.

Осторожно отряхнув осколки стекла с её щеки, я сказал: «Я быстро…»

Бензовоз прижал нашу машину к автобусу, мы бы, конечно, слетели в кювет, но бетонный бортик автострады остановил наше движение. Водителю бензовоза помощь была уже не нужна, его голова валялась тут же, в грязи, словно жутковатая игрушка, какие продают в магазинчиках розыгрышей. В автобусе кричали люди. Кто-то пытался выбраться, но двери заклинило смятым корпусом моей машины. Рыжеволосая девушка, обдирая руки о стеклянную крошку, наполовину высунулась из разбитого окна. Машинально я потянулся к сотовому телефону, но, увидев разбитый корпус и потёкший от удара экран, понял всю бесполезность этой попытки. От удара цистерна треснула, и из неё толчками вытекало топливо. С отчетливой ясностью я понял, что сейчас произойдет. Где-то вдали выли сирены. Видимо, всё-таки кто-то вызвал скорую. Слишком поздно. Я закричал людям, что сбегались к месту аварии, мужчине с аптечкой, подросткам с телефонами, срывая голос, не обращая внимания на боль в боку:

— Уходите отсюда! Бегите!!!

Что-то коротнуло в разбитой кабине бензовоза, и появились язычки веселого пламени. Я рванулся к Тойоте, понимая, что не успею, вцепился руками в неподатливый металл, не обращая внимания на изрезанные ладони, и железо начало уступать; потянулся к Кристине и поймал её взгляд. Она смотрела не на меня, а куда-то за спину. Зрачки её расширились от ужаса. Хотел обернуться, но не успел, одежда на мне вспыхнула, лицо взорвалось вспышкой боли.

Я пришёл в себя от головной боли. Волосы пропитались кровью, а поверх были торопливо намотаны туры бинта. Я не сразу понял, где нахожусь и что происходит. Остатки этого странного сна или воспоминания смешались с реальностью. Мы ехали на машине с Кристиной, была авария. Кажется, меня ранило при взрыве.

— Неисправность основной и резервной систем охлаждения реактора, — голос шёл из динамиков на стенах, каждое слово гулко перекатывалось в моём пустом черепе. — Температура ядра пять тысяч градусов Цельсия и растёт. Всему персоналу немедленно покинуть базу, — голос был резкий, механический.

Мне хотелось понять, что означают эти слова, и я не мог и лежал на обычной больничной кушетке. Неуклюже попытался встать, сделал несколько шагов, упал, повалив шкафчик со стеклянными дверцами. Они разбились — и на пол полетели одноразовые шприцы в пластиковых упаковках, таблетки, пакеты с растворами, капельницы. Коробка с ампулами упала на пол — и запаянные цилиндрики покатились по полу. Я наугад подобрал одну. Свет то тускнел, то разгорался. «Преднизолон…» — прочитал я на упаковке и отшвырнул ампулу. Как ни странно, память услужливо подсказала, что это. Я перерыл груду упаковок с лекарствами: кордиамин, димедрол… «В этом проклятом лазарете, что нет обезболивающих?» В углу стоял маленький сейф с листочком, ранее опечатанном на принтере, а сейчас просто приклеенном скотчем, «Наркотики, список А». Я дернул за ручку, но сейф не поддался. «Введите, пожалуйста, код» высветилось на экране.

Я выругался, треснул по упрямой железке и только потом вспомнил, что у меня в личной аптечке должно быть обезболивающее, и всадил в бедро прямо через штанину крошечный шприц-тюбик с прозрачной чуть опалесцирующей жидкостью. «Привет асептика, здравствуй антисептика…» По телу словно разошлась тёплая радуга. Где-то в области затылка она наткнулась на чёрного ежа головной боли, которая после недолгой схватки отступила. Мне стало чуть лучше, по крайней мере, комната больше не вращалась, а пол оставался полом и не пытался вырваться из-под ног. Семёна нигде не было видно. Может, он подумал, что всё равно конец, и бросил меня тут. Мне стало стыдно от такой мысли. Семён бы так не поступил. Лазарет находился в маленьком помещении, отделённом символическими стеклянными переборками от остальной лаборатории.

Я вдруг понял, что рядом кто-то стоит. Голова кружилась, перед глазами всё плыло. Наркотик начал действовать — и в голове немного прояснилось. Рядом стояла девушка. Ей было лет семнадцать, не больше. Из одежды на ней был только белый халат, в который девушка зябко куталась. Взгляд непроизвольно скользнул по просвечивающим сквозь ткань соскам, животу и ниже.

— Кто ты такая? — хрипло спросил я, тяжело вставая.

— Меня зовут Инга, — негромко ответила девушка. — А ты кто?

— Я Кирилл…

Во всей ситуации была какая-то неправильность. Таким девушкам место на рекламных плакатах. «Откуда ей взяться в заброшенных подземельях?» — подумал я и спросил:

— Как ты сюда попала, Инга?

Девушка наморщила лоб. На лице у неё появилось растерянное выражение.

— Не знаю.

Я огляделся. В просторном зале стоял ряд устройств, которые живо напомнили кадры из фантастических фильмов: установка гиперсна, анабиозная капсула. Впечатление дополняла полустёртая надпись «Собственность ЗАО Роскосмос». Одна из установок была открыта.

Я схватился за голову, провёл пальцами по окровавленной повязке, по застарелым ожогам. Установка взорвалась — и в меня попал осколок. «Я разбился на машине несколько лет назад. Меня зовут Кирилл Орлов. Я был врачом. Вспомнил!» Моего автомата нигде не было, видимо, он так и остался в зале с установкой, но на столе лежал винторез Семёна. Вот только его хозяина нигде не было. Машинально я взял оружие в руки, проверил обойму, передёрнул затвор и сразу почувствовал себя уверенней. Ожил один из экранов, висевший прямо на проводах в углу. На нём появился Семён в противорадиационном костюме. Мужчина тяжело дышал — лицо было покрыто бисеринками пота.

— Кирилл, если ты меня слышишь, сваливай с базы, — где-то позади Семёна разливалось голубоватое свечение реакторной зоны. — Компьютер спекся, и реактор пошёл в разнос. Я попробовал вручную опустить тормозные стержни.

Мне было понятно, зачем Семёну плазменный резак. Но там слишком жарко, даже в костюме… Очевидно, это была система внутренней связи, но и ей порядком досталось. Клавиатура у терминала была разбита, а на том месте, где должен был быть глазок видеокамеры, торчали провода. К счастью, кнопки приёма и завершения вызова были вынесены на отдельную панель. Я надавил на зелёный значок снятой трубки.

— Семён, я в лаборатории вместе с Ингой…

— С кем? — из носа у Семёна потянулась струйка крови. Так было с Крысом, когда он собирал хабар на Свалке и получил смертельную дозу от радиоактивных железок. — Мне отсюда уже не выбраться. Наглотался я рентген…

«Сначала Меломан погиб из-за этого психа Андрея…» — подумал я, а вслух сказал:

— Я не брошу тебя, Семён!

Тот только криво усмехнулся, попытался стереть кровь, но ему помешал шлем защитного костюма.

— Уходи, здесь некого спасать. Радиация меня уже убила, просто тело это ещё не поняло. Я задержу взрыв реактора… насколько смогу.

Семён наклонился к камере так, что лицо стало занимать почти всю картинку.

— Передай Михаилу…

Сигнал оборвался, потом погас свет, и пол начал ощутимо дрожать. Ожил датчик: на запястье больше 500 микрорентген в час. «Семён прав, нужно уходить…»

От соседней капсулы донёсся глухой стук. Я достал из кармана «лампочку», потряс, чтобы разгорелась сильнее, и наткнулся на жёлтый взгляд существа, лежавшего в капсуле. Крупное мускулистое тело, покрытые тускло-серой, плотной на вид кожей. Широкий безгубый рот обнажал ряд острых зубов. Широко расставленные миндалевидные глаза придавали лицу совсем уж нечеловеческие очертания. Лысый череп с редкими прядями светлых волос. Тонкие, словно артистичные, пальцы заканчивались длинными и острыми когтями. Если Бог создал человека из глины, то эти существа делались из чего-то иного. Может, из чугуна? Даже пол этих тварей определить было сложно: место, где у людей находятся гениталии, было прикрыто кожной складкой, куда уходили трубки. Существо толкнуло когтистой лапой колпак, и я испугался, что сейчас он просто откроется, но, к счастью, капсула была заперта. Чудовище издало утробный не то рёв, не то рык и ударило сильнее. Стекло покрылось трещинами, но устояло. Из соседних камер донеслась такая же неприятная возня и удары.

— Кто это? — сдавленным шепотом спросила Инга, показывая на бившееся существо. Девушка жалась ко мне. Очевидно, запертые в стеклянных колбах гады её пугали существенно больше.

— Не знаю, бежим отсюда.

Я задержался, только чтобы забрать автомат. Моего рюкзака нигде не наблюдалось. Искать было некогда. Я схватил сумку Семёна, которая, валялась у кушетки в лазарете рядом с распакованной аптечкой. Когда мы пробегали мимо ближайшей капсулы, стекло на ней треснуло, и через дырку ко мне потянулась когтистая лапа.

Электричество отключилось, и дверь пришлось запирать вручную. Никогда я ещё не крутил ручку гидравлического насоса с таким воодушевлением. Несколько существ смогли выбраться из своих стеклянных тюрем и огромными прыжками ринулись к нам. Я успел вовремя. Створки закрылись перед самой оскаленной мордой. Сразу же с обратной стороны двери донеслось несколько ударов, и металл заметно прогнулся. Инга испугано отпрянула от двери. Базу опять тряхнуло. Инга споткнулась, но я её удержал. Снизу донёсся приглушенный взрыв. Свет погас, но через несколько секунд включилось аварийное освещение. Я оглянулся, но Инги рядом со мной уже не было. Мне пришлось отступить на шаг. В дверь продолжали размеренно бить. Коридор просматривался в обе стороны метров на тридцать. «Девушка просто не успела бы…» — мелькнула мысль. Несколько раз я позвал её, но ответом мне был только рёв за дверью, на которой появилось ещё несколько вмятин. Мелькнула очень неприятная мысль, что девушка мне почудилась, но она была слишком реальной.

Я не собирался выяснять, как долго стальная переборка может удерживать десяток разъярённых тварей, неизвестно как, и неизвестно зачем выведенных учёными «Сферы». Хотелось думать, что достаточно долго.

Сначала я поднимался довольно быстро. Наркотики на время прогнали усталость и боль. Но потом лестница оборвалась, то ли произошел какой-то взрыв, то ли просто просел грунт. К счастью, дверь на ближайший уровень была открыта.

Здесь были подсобные помещения, мастерские, склады продовольствия и запасных частей. Всё то, что составляет жизнь любого поселения, но никогда не выставляется напоказ. Откуда-то снизу раздался грохот — дверь всё-таки сдалась. Пока я шёл нормально, но в голове у меня билась только одна мысль, что делать, когда начнутся затопленные уровни. Вода подчиняется простым законам физики, если затопленными оказались только несколько верхних уровней. Если вода дальше не пошла, значит, что-то полностью перекрывает ей путь. Метров через пятьдесят я понял, что именно. Запертая переборка, из-за которой сочились струйки воды, — тупик. Единственным выходом к верхним уровням в обход затопленной Зоны была лифтовая шахта. Но, даже если вход уцелел, взрыв и пожар в установке отрезали нас от неё. Я вернулся к лестнице, чтобы попробовать другие этажи, хотя логика равнодушно подсказывала, что на других уровнях все точно так же, иначе вода давно ушла бы вниз. Но с лестничного пролёта донёсся утробный рык — и выглянула зубастая морда. Существа из капсул все-таки нашли дорогу наверх. Короткая очередь… Винторез стрелял очень мягко, почти без отдачи. Существо упало навзничь, задёргалось и в конвульсиях сползло по стене. Запахло кровью… Но вслед за первой тварью последовали и другие. Пули ложились ровно, застревая в грубой серой плоти, поросшей редкими волосками. Я стрелял, пока в обойме не кончились патроны. Ещё одна тварь, истекая кровью, повалилась навзничь, но две другие, клацая когтями по железному полу, бросились на меня. Торопливо я вытащил из кобуры запасной пистолет, уже понимая, что не успею выстрелить. Откуда-то сзади раздался низкий гул и грохот. Существа замерли, не добежав до меня нескольких метров, резко повернулись, скользя и царапая пол когтями, как это делают испуганные кошки на линолеуме, и рванули назад. Я обернулся — ревущий водный поток сшиб меня с ног и потащил. Несколько раз меня очень чувствительно приложило о стену. Наконец, сдирая пальцы, я ухватился за какую-то скобу — и давление ослабло. Где-то уровнем ниже опустилась ещё одна аварийная переборка. Видно было плохо. Ориентироваться приходилось почти на ощупь.

«У Семёна в сумке должен был быть запасной кислородный патрон…» Я торопливо расстегнул застёжку и удивился: поверх вещей лежал жёсткий диск. «Не тот ли это чёрный ящик, о котором говорил Андрей?!» Патрона не было, может быть, сталкер забрал его, когда отправился в реактор.

Плыть в мутной воде все равно, что брести в тумане: тёмные силуэты стен появлялись медленно. К счастью, «лампочка» работала и под водой. Сумка Семёна отяжелела и стала тянуть вниз. Я не хотел её бросать: там были припасы. Рядом пронёсся тёмный силуэт, одна из тварей проплыла не больше чем в метре, но ей было не до меня. Мучительно хотелось воздуха. Наконец, где-то, наверху, забрезжил свет: поверхность или очередная лампа освещения. Я рванулся туда, как вдруг понял, что меня кто-то держит. Когтистая лапа вцепилась в ногу и потянула на глубину. Длинные зубы, несколько рядов, как у акулы, потянулись лицу.

Пистолет был всё ещё зажат в руке. Тогда я, конечно, полагал, что это Беретта, а не Глок, из которого можно немножко пострелять под водой. Не думал и о том, что взрыв ствола может оторвать мне руку. Я просто приложил ствол к угловатому черепу и нажал на курок. Тварь заревела так, что было слышно даже под водой, — хватка ослабла. Я вырвался и поплыл наверх. И тут увидел Ингу. Она висела в воде, а светлые волосы развевались, словно в невесомости, и это было красиво. Девушка показывала мне путь. В глазах заплясали разноцветные мушки — последнее предупреждение тела о недостатке воздуха.

Я вынырнул, с всхлипом втянул в себя воздух и несколько секунд просто наслаждался этой такой простой радостью — дышать.

Было очень тихо, только раздавались негромкий треск и плеск воды. Мы уже были здесь, когда не рискнули спускаться в затопленную часть базы. Треск шёл от кабеля, легко покачивающегося в метре над головой. Рядом вынырнула Инга.

— Выбирайся скорее, их там много!

Лестничный пролёт был рядом. Плыть почти не пришлось. Мы как раз преодолели последние ступени. Когда над поверхностью показалась уродливая морда, то у существа не доставало одного из глаз, и я догадывался, что стало причиной. Тварь уставилась единственным глазом на меня и заревела.

— А вы умнее, чем кажетесь, — отвесил я сомнительный комплимент и разрядил остаток патронов в обойме по креплению кабеля.

Пули легли ровно. Гораздо лучше, чем я обычно стреляю. Трос оборвался с протяжным хлопком, похожим на стон, и высоковольтная линия упала в воду. Слово «фейерверк» стало бы грандиозным преуменьшением того, что произошло. Даже разряд «лектры», по сравнению с этим — был детской забавой. Казалось, вода взорвалась. Даже сквозь ботинки меня ощутимо тряхнуло током, а Инга с визгом отдёрнула руку от стены. Не было времени даже отдышаться. Мы выбежали в зал буферной зоны. Лампы аварийного освещения гасли одна за другой. Комплекс умирал… Мелко вибрировавший пол теперь трясся так, что трудно было стоять. А из открытой шахты внутреннего лифта, через которую мы спустились, с ревом рвалось пламя. Оставалось лишь догадываться, что сейчас творится на нижних уровнях. Ожил датчик на запястье: уровень радиации был выше 500 микрорентген. Каким-то чудом лифт ещё работал. Но ликование было недолгим. Я надавил кнопку с надписью «Поверхность», но на экране лишь высветилось «Ошибка 42: напряжение в сети недостаточно для запуска двигателей». Почему-то страха не было. Я вспомнил топливные элементы. Те самые, на которых мы тестировали лебёдку. Коробка с блоками осталась у дверей шахты, где теперь бушевало пламя. Большинство батарей сгорели и пришли в негодность, но несколько отбросило, наверное, взрывом. Закрываясь рукой от нестерпимого жара, я медленно пошёл к топливным элементам, чувствуя, как дымится одежда и краснеет кожа. С трудом дотянулся до блоков — они были горячими, обжигающе горячими. Перчатки задымились… Не страшно: я уже горел. Мне пришлось подтащить батареи к мешанине проводов блока управления лифтом. Я никогда особенно не увлекался электроникой, но сейчас просто знал, что нужно делать. Пальцы сами по себе отыскивали нужные провода. «Чёрную и красную… Силовые линии к клеммам топливных элементов… Из контрольного модуля вырвать предохранитель и соединить систему напрямую…» Палец кольнуло током — и «Ошибка 42…» на экране управления лифтом сменилась призывным «Готов».

Глава 7. Зона

Я бежал, и холодный ночной воздух рвался в лёгкие, а пот кислотой разъедал кожу. Андрей действительно отключил турели, или, может, просто не работал компьютер, отвечавший за наведение. На посту охраны я задержался всего на несколько секунд, чтобы забрать рюкзак.

Все четыре поклажи было не унести, и, чуть поколебавшись, я взял рюкзак Семёна: у него была палатка и больше припасов, а из сумки Меломана вытащил запасной автомат, лёгкую «гадюку» с подствольником: Игорю оружие уже не понадобится.

Инга прислонилась к стенке и просто сползла на пол.

— Вставай сейчас всё взорвётся.

Земля под ногами мелко дрожала,

Времени было мало. Я просто закинул девушку на плечи. Инга попыталась что-то возразить, но почти сразу обмякла, то ли заснула, то ли потеряла сознание.

Голова сразу отозвалась протестующей болью, по лицу сползла струйка крови, но я бежал дальше. Мы почти добрались до лесополосы, когда взорвался реактор. Землю просто выбило из-под ног. База была достаточно глубоко, и толщи земли хватило, чтобы удержать рвущуюся на волю плазму. На миг я очень отчётливо представил, как неудержимый огненный поток несётся по коридорам, сжигая переборки, испаряя тщетно пытающих спрятаться монстров. Сначала взорвался лифт. Давление и энергия, сравнимые с той, что живут в сердце звёзд, нашли узкую тропинку лифтовой шахты. Кабина ракетой взмыла в небо. А потом стала рушиться антенна. С грохотом гигантская конструкция уходила под землю. Хлопками лопались стальные тросы. С протяжным стоном рвался металл. Как-то отвлечённо я подумал, что так и не спросил Андрея, зачем была нужна антенна, была ли она как-то связана с установкой внизу или это лишь остров прошлого, а «Сферу» построили, углубив и расширив помещения старого комплекса. Не знаю, и теперь, наверное, никогда не узнаю. Инга сидела рядом и тоже смотрела, как рушится антенна и постройки. Это продолжалось недолго, может быть, минуту. Потом всё стихло. Только треск счётчика Гейгера всё нарастал, какая-то часть радиоактивного материала всё же смогла выбраться из подземного плена. Обратный путь запомнился как-то урывками. Мы шли по дороге, попеременно дыша в противогаз. Фонарик не работал, а фальшфейеры кончились, и я освещал дорогу «лампочкой». Наверно, мы оба получили изрядную дозу, но сейчас об этом можно было не беспокоиться. В темноте я никак не мог найти «вспышку» — аномалию, что перекрывала обратный путь. Мы чуть не влетели в нее, когда очередная гайка вспыхнула в полуметре от лица. Начал идти дождь, и пришлось срочно ставить палатку. Капли были радиоактивными. Без палатки мы бы получили смертельную дозу за час или два. Всё-таки у меня хватило сил добраться до автобусной остановки и забраться под бетонный козырёк. Палатка у Семёна была хорошая, корейская: маленький электронасос надувает небольшой, два на четыре метра, купол. Сухо, тепло и уютно — никаких отвратительных колышков и брезента.

Мокрую одежду пришлось выбросить. Я бесцеремонно сорвал с Инги промокший насквозь халатик. Она вздрогнула, попробовала закрыться руками, но потом безвольно опустилась на землю. Видимо промокший и давно ставший практически прозрачным халатик оставлял девушке хотя бы иллюзию защищённости. Она стояла на коленях, мокрая, дрожащая. У нее были спутаны волосы, сбиты до крови об асфальт ноги. Мне и самому было зябко. Настоящей смены времён года в Зоне нет, но ночью градусов пятнадцать, не больше. Я стянул трусы, они тоже промокли, а я не был сторонником столь радикальной стерилизации.

Инга посмотрела на меня, потом всхлипнула и отвела взгляд. Когда я подошел, она вскочила и попыталась убежать. Пришлось схватить её за руку и почти затащить в палатку. Мотивы моих поступков у неё сомнений не вызывали. Она заплакала, и я почему-то я смутился.

— Одежда излучает, дура. Хочешь умереть?

В палатке Инга забилась в противоположный угол, если можно так сказать, но палатка была круглая, поэтому девушка вжалась в пластик стены в стороне. Я включил калорифер, выудил из рюкзака Семёна полотенце, вытер волосы и кинул Инге, та сразу стала в него заворачиваться.

— Да не кутайся ты в него. Вытри волосы и выброси из палатки. Дождь радиоактивный! Твои волосы радиоактивные. Если вытрешь их насухо, и нам немного повезёт, они даже не вылезут. Знаешь, что такое лучевая болезнь?

Инга неуверенно кивнула и принялась усердно тереть волосы полотенцем. Для большей выразительности я взял счётчик Гейгера и поднёс его к её волосам. Странно, но показатели были не выше фоновых, хотя дождь явно излучал. В Свободном придётся проходить полную дезактивацию.

Сигареты отсырели, а Семён, видимо, носил свой запас с собой. Инга снова стала кутаться в мокрую ткань, пытаясь прикрыть грудь и то, что ниже.

— Выброси полотенце.

Она медлила. Тогда я сам забрал мокрую тряпку, открыл шов палатки и выбросил наружу полотенце. Дождь не стихал.

— Может, к утру разойдется, — сказал я, а Инга снова уставилась в пол. — В чём дело?

— Я… стесняюсь… — кажется, у неё покраснели даже уши.

К счастью, на дне рюкзака обнаружилось одеяло, Инга замоталась в него так, что было видно только голову, и похоже немного успокоилась. Я как раз разглядывал рану у себя на голове в отражении маленького зеркальца.

— Инга, давай на чистоту. Сегодня погибли двое моих друзей. У меня в голове дырка. Тебя я нашёл в лаборатории, которая отлично подошла бы антуражем к фильму ужасов. И мне, по крайне мере, хочется знать, кто ты такая? Как ты туда попала?

Девушка уставилась на меня, словно мои слова её чем-то напугали. Она провела ладонью по лицу.

— Ничего… ничего не помню.

Я вдруг вспомнил, как мне задавали эти вопросы: кто я, откуда, как сюда попал. Задавали снова и снова, а мне нечего было ответить.

Из рюкзака я выудил рацию Семёна. Она у него японская, с цветным экраном, усыпанным непонятными иероглифами. Кое-где на маленьких клочках пластыря там был подписан перевод. К счастью, возиться долго с рацией не пришлось. Вызов пришёл сам, как только я включил питание, надавил клавишу вызова — и рация ожила.

— Фокстрот вызывает Альфа-14, — мягкий женский голос, усталый, видимо, на ответ уже не надеялись.

Обычно в Зоне с радиосвязью творится чертовщина, много помех, но сегодня связь на удивления была чёткая.

— Танго-2 на связи, — устало назвал я свой позывной.

— Сейчас переключу, отозвались с той стороны. Подождите.

И я подумал, как хорошо было бы залечь в своей берлоге в Свободном. У меня там почти настоящая квартира, пусть и редко там бываю. В рации щёлкнул селектор.

— Тень, ты что ли? Где Семён? — голос был знаком, на связь вышел Михаил.

Я поморщился — голова снова заболела: передавать имена на пусть и зашифрованной частоте было небезопасно, но задание всё равно полетело к чертям. На несколько секунд повисла пауза.

— Мы слышали взрыв? Правительство на ушах стоит. Что произошло? — перед глазами снова пронеслись события этой безумной ночи. Спуск под землю, перестрелка, наше отчаянное бегство. Я подумал, что Михаил, конечно же, знал, кем был Андрей на самом деле. Он должен был нас предупредить, может, тогда Игорь и Семён были бы живы.

— Семён погиб, Меломан погиб, всё погибли. Андрей сошёл с ума, начал стрелять. Убил Меломана. Запустил какую-то установку, реактор базы пошёл в разнос, — я поразился, как сухо звучат мои слова. Всё уложилось в нескольких простых предложениях. — Семён попытался его остановить, но не смог. Я успел выбраться.

— Ты выполнил задание? Вы достали то, за чем пришли?

«Какой возбуждённый голос у Михаила! Конечно, на Меломана и на Семёна ему плевать, хоть, говорят, они были с Михаилом друзьями. Ему подавай результаты…» — подумал я, а вслух сказал:

— Если ты про артефакт в установке, то он взорвался вместе с базой, — я потёр саднящую рану на голове. Мне нужна помощь. Я ранен…

Сталкер, которого приходиться спасать, изрядно теряет в репутации, но всё складывалось слишком плохо.

Если в голосе Михаила и было разочарование, я его не услышал:

— Я отправлю группу немедленно. Сможешь скинуть координаты?

В рации Семёна был встроенный GPS. Я посмотрел на статусное окошко: только три из рекомендованных восьми спутников. Координаты выйдут довольно приблизительные, с разбросом до 500 метров. В Зоне это очень много.

— Спутник плохо ловится, — сказал я отправляя файл. — Буду ждать в палатке на заброшенной автобусной остановке. Это метров триста от огненного туннеля.

— Понял, Кирилл. Ты сильно ранен? Сутки продержишься? — сигнал стал стремительно тонуть в шуме помех.

— Думаю, что продержусь.

Рация выдала, что-то на японском — и связь прервалась. В Зоне так бывает. Мучительно хотелось курить, но на удивление голова перестала болеть. Я повернулся к Инге.

— Ты есть хочешь?

Последний раз мы ели во время привала на базе. Часов шесть назад, но, казалось, с тех пор прошла вечность. Когда последний раз ела Инга, оставалось только гадать. Мы ели консервы прямо руками из банки. Инга стала меньше стесняться своей наготы и даже позволила мне обработать раненые ступни. У неё не было ботинок — и завтра это превратится в проблему, но я отложил это на потом, а пока смыл водой из фляжки кровь и с удивлением увидел гладкую кожу, без порезов и ссадин.

— Кирилл, мы, вообще, где? — тихо спросила Инга, выглядывая в окно палатки.

Я задумался, а потом начал рассказывать, потому что эту историю знаю лучше всех.

Почти шестьдесят лет назад, в 1970 году, когда Украина была частью СССР, рядом с городом Чернобыль и посёлком Припять начали строительство Атомной электростанции.

26 апреля 1986 года эти названия прогремели на весь мир, а само слово «Чернобыль» стало синонимом ужасной катастрофы. Заражённую радиацией местность бросили до лучших времён. Так появилась зона отчуждения. Ничего особенного: радиоактивные территории, брошенные дома, пустые улицы, обычный город-призрак. С годами уровень радиации стал постепенно падать, откатываясь к Припяти и полуразрушенным реакторным блокам. Затем в 2010 году правительство Украины отказалось от обязательного отселения людей из зоны отчуждения Чернобыльской АЭС. И в город стали возвращаться люди. Сначала медленно и неохотно, затём всё больше. За пять лет население выросло до тридцати тысяч. Чернобыль отпугивал радиацией, но манил еще крепким, хотя и немного обветшавшим жильём тех, кому больше некуда было идти. Беженцы, бомжи, авантюристы, освободившиеся заключённые. Постепенно город стал оживать. Заработали заводы, появилась сотовая связь, а по улицам вновь начли ездить автомобили. Казалось, никто даже внимания не обращает на унылые руины Припяти неподалёку. А то, что радиационный фон намного выше нормы, казалось, никого и не волновало. Во Владивостоке после утечки радиоактивных отходов на заводе по утилизации подводных лодок местами и выше будет фон, а никто город не бросал. Конечно, многие кварталы оставались заброшенными, а на топографических картах у города под названием Чернобыль по-прежнему значилось «нежил.». Но к 6 июля 2015 года Чернобыль был хоть и немного странным, но уже далеко не мёртвым городом. А потом что-то произошло. Никто не понял, что и как, но словно каким-то неведомым силам не нравилось, что в этом месте живут люди. Сначала с Чернобылем пропала связь. Сотовая, проводная — всё оборвалось. В новостях заговорили о теракте. Власти Украины отправили в город войска, но они бесследно исчезли, лишь успев доложить, что в городе никого нет. Трансляцию передавали практически в прямом эфире. Какой-то телекомпании, на свою голову, удалось пробраться вместе с военными. Яркая вспышка залила объектив — и сигнал оборвался. В общей сложности, из города удалось выбраться не немногим более сотни людей, и они рассказывали невероятные вещи о чудовищах и странных явлениях, которым поначалу никто, конечно же, не верил. Лишь когда кровососы начали появляться в соседних поселениях, началось строительство защитного периметра, отгораживающего новую Зону от обычного мира. Если бы Зона была просто скоплением аномалий, монстров и радиоактивного мусора, то о ней бы забыли почти точно так же, как в своё время вычеркнули из памяти чернобыльскую катастрофу. Но Зона таила в себе не только опасности. Впервые об артефактах заговорили примерно через год после Чернобыльского инцидента (так стали называть новую катастрофу). Артефакты или, как их ещё называют, вещи с нарушенными причинно-следственными связями, чаще всего непонятые, в большинстве своём бесполезные, а зачастую даже опасные. Но иногда встречались предметы с исключительно ценными свойствами. Всё началось с «батареек». Достаточно распространённый артефакт, чёрный, реже тёмно-красный цилиндр размерами и формой практически идентичный обычной пальчиковой батарейке. Вот только работать такая батарейка может неограниченно долго. Ученые долго ломали голову, откуда берётся электричество, но какое-то внятное объяснение вечному двигателю в кармане не нашлось. Батарейки были только началом. Новые технологии, лекарства, инструменты, оружие… Меньше, чем через год, все крупные государства подписали соглашение о совместном изучении Чернобыльской аномалии и недопустимости использования артефактов для частных нужд. Но полностью оградить Зону от сталкеров не удавалось. Уж слишком велик был спрос. Промышленность и медицина, исследования космоса и развлечения… И неважно, что террорист-смертник убил свыше пяти тысяч человек, пронеся «смерть-лампу» на футбольное поле, а «золотая пыль» — наркотик, получаемый в Зоне, уверенно потеснила на рынке героин. Человечество приняло дары Зоны. А ещё чуть больше пяти лет назад в Зоне вырос город с гордым именем Свободный. Конечно, никакой это был не город, скорее, посёлок, от силы тысячи три постоянных жителей. Выстроил его Михаил, в прошлом удачливый сталкер, за несколько лет сколотивший баснословное состояние на торговле артефактами. Михаил стал настоящей сбывшейся мечтой Зоны. Хотя, конечно, кроме Свободного в пределах периметра хватало мелких поселений и баз группировок.

Удивительно, как рассказ о целом мире можно было уложить в полчаса. Особенно, если опускать детали и подробности.

— …несколько лет назад я пришёл в себя здесь. И не помнил ничего о своём прошлом и кто я такой. Совсем, как ты.

Инга помолчала. Я вспомнил, как она внезапно исчезла.

— Инга, где ты была, когда погас свет?

Я посмотрел ей в ярко-голубые глаза, они словно светились изнутри. Девушка отвела взгляд.

— Было темно, я испугалась, потом шла куда-то… — сбивчиво начала она свой рассказ. — Потом все стало затапливать, и я пошла наверх. «Значит, где-то был обходной путь, о котором я не знал…» — подумал я.

— Откуда у тебя шрамы? — спросила Инга, когда я переодевался.

Наверное, она хотел задать этот вопрос уже давно, но решилась только сейчас. Вся правая сторона: щека от виска, шея, плечо, предплечье, живот и часть бедра были покрыты следами старых ожогов с неровными пятачками пересаженной кожи. Раньше, когда меня спрашивали о шрамах, я рассказывал выдуманные истории про то, как чудом спасся из огненной аномалии. Но сейчас я знал ответ. Воспоминание не померкло, как те кошмары, что не мог вспомнить по утрам. Теперь я знаю: каждый раз мне снилось одно и тоже: авария, гудящее пламя и крики.

— Я попал в аварию, Инга. Мы ехали с женой ночью, шёл дождь, как сейчас. Не активный, конечно, обычный… Это было в Москве, — неожиданно всплыла новая деталь, что раньше я жил в Москве. Инга грызла галеты и слушала. — Бензовоз ехал слева, он должен был уступить дорогу, но не уступил… Автобус с детьми зажало у бортика трассы. Люди кричали, а я ничего мог сделать и пытался вытащить жену. А потом всё вспыхнуло. Это последнее, что я помню. Как попал на Украину, как очутился в Зоне, не помню.

Я щелкнул зажигалкой, посмотрел на язычок пламени и закрыл крышку. Жалко, что нет сигарет. До сегодняшнего дня я не помнил даже этого. Что из-за меня погибли дети, моя жена…

Инга осторожно дотронулась до рубцов на плече. Её прикосновение словно обожгло, и я вспомнил, как впервые увидел её. Может быть, опасения Инги насчёт моих сексуальных домогательств были не такими уж беспочвенными.

— Тебе, наверное, было очень тяжело.

Я смутился и ответил неожиданно резко.

— Ладно, давай спать. Завтра будет трудный день.

Одеяло было только одно, и я по-джентельменски оставил его девушке. Ныли мышцы, пощипывала рана на голове. Я выпил антибиотики из аптечки. «Надеюсь, этого будет достаточно… Если осколок так и остался в черепе, то мне срочно нужен врач, а ближайший врач только в Свободном. Или, может, я сам?» Вместе с аварией я отчетливо вспомнил клинику, где работал. Мысли роились в голове, словно стая беспокойных рыбин. События на базе, мои воспоминания, Инга… Инга, пожалуй, появлялась чаще всего. Её обнаженное тело, мокрые волосы, трогательное «я стесняюсь». Я подумал, что не усну, слишком много всего произошло за последние часы, и почти сразу уснул…

Глава 8. Огненный туннель

…У судьи была блестящая лысина. Он то и дело вытирал катящиеся по голове капельки пота. Старенький кондиционер, заставший ещё советскую эпоху, почти не разгонял жару.

— …в связи с состоянием здоровья суд разрешает вам заслушать приговор сидя…

Несмотря ни на что, я признателен судье. Процесс был долгий и действие обезболивающих заканчивалось, а «на руки», по совету психиатра, мне таблетки не давали. По его мнению, слишком велик был суицидальный риск. За последние полгода я часто вспоминал те краткие мгновенья клинической смерти, которые сохранились в памяти, — спокойствие и умиротворённость. «Кажется, это лучшее, что до сих пор было в моей новой жизни, начавшейся на больничной койке. Может, психиатр и прав, не стоит мне давать пузырёк…»

— …и учитывая отягчающие обстоятельства — управление транспортным средством в состоянии алкогольного опьянения…

Я не слушал. Это не интересно. Кто-то должен ответить за смерть людей, за причинённый ущерб, а, кроме меня, никто не уцелел. В автобусе было двадцать восемь человек, и двадцать четыре из них — дети. Выпускной класс элитного лицея. Девочки в белых передничках, мальчики в неуютных костюмчиках праздновали последний звонок. Выпускники возвращались из ресторана, уставшие, но счастливые. И весь мир был открыт перед ними. От удара автобус прижало к бетонной ограде магистрали — моя машина заклинила двери. Когда через полторы минуты двадцать тонн высокооктанового бензина взорвались и воспарили огромным гудящим факелом, школьники всё ещё были в автобусе, как и моя Криста, зажатая в машине. До ожогового центра в Склифе довезли меня и ещё одну девушку. Её выбросило из окна ударной волной. Той самой, что отшвырнуло меня в придорожную канаву. Девочка умерла через несколько часов, не приходя в сознание: девяносто процентов ожогов не оставили ей шансов. Грязная вода в водостоке подарила мне спасительные тридцать процентов. В моих анализах крови обнаружили алкоголь. Это всё предрешило… Слова моего адвоката о нарушении правил дорожного движения водителем бензовоза остались без внимания. Пожар тушили несколько часов, и никто не отметил расположение машин на дороге. Многим было удобно обвинить во всем меня. Даже родителям Кристины… Они сидели в зале суда на втором ряду справа. Тёща куталась в траурный платок. Родители, чьи дети погибли, с ненавистью смотрели на меня. Я сидел в «стеклянном аквариуме» — справа и слева расположились охранники. Конвоиры говорили, что «клетку» из пуленепробиваемого стекла заказали для одного из олигархов, но он повесился в камере до суда. Вот мне и достался «стеклянный аквариум».

— …Орлов Кирилл Борисович приговаривается к восьми годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима.

И тут зал взорвался.

— Убийца! — кричал седой мужчина в дорогом костюме, кажется, владелец какой-то фармацевтической компании.

— Верни мне дочь! — плакала женщина.

Охранники пытались успокоить толпу. Судья стучал молотком, но этот звук тонул среди разъяренных криков. Люди были взбешены слишком мягким, на их взгляд, приговором. Чего они хотели? Смертной казни? Пожизненного заключения?

Я тяжело встал (подживающие ожоги отозвались болью) и взглянул на лица, искаженные злобой. Зал замолчал — все смотрели на меня.

— Понимаю, вам тяжело… потеряли близких… — удалось с трудом произнести мне, и промелькнула мысль: «Что могут сейчас слова перед лицом этих людей, для которых я стал олицетворением смерти, воплощением из плоти и крови, которое можно ненавидеть?» — Поймите, я не убийца. Это был несчастный случай. В аварии погибла моя жена…

Меня обожгло стыдом… «Как я могу даже упоминать Кристину…» На какой-то короткий миг показалось, что люди поймут, но из первого ряда встал молодой парень лет двадцати. Я узнал Константина Кириенко, сына известного журналиста. В огне погибла его девушка, Маша. Я отвел глаза от юноши… Следователь показывал мне фотографии: обугленный череп — все, что осталось от молодой красивой девчонки. Победительницу юниоров по плаванью Машу опознали по скобкам на зубах. Пластины оплавились, намертво соединившись с челюстью.

— Ты убил Машку! — крикнул Константин, выхватывая пистолет.

Где парень взял оружие, как пронёс на процесс, неизвестно. Я смотрел на дуло и в тот момент забыл о стекле, ограждавшем меня. «Сейчас пистолет полыхнёт огоньком выстрела — и все закончится…» Прежде, чем охрана повалила на пол Константина, на стекле «клетки» появились три вмятины, окруженные ветвистыми трещинами. Я посмотрел на потрескавшееся, но так и не уступившее пулям стекло и обессилено сел на стул…

…Передо мной была крохотная коморка с туалетом в углу. В стене зияло маленькое окошко с решёткой. Мои руки сжимали горло мужчины. Всё его тело было в наколках. Сокамерник что-то кричал, широко разевая рот и обдавая меня запахом гнилых зубов. Мой бок пощипывал, роба была пропитана кровью: противник успел полоснуть заточкой.

— Прикончи его, Палёный! — одобряюще призывал один из сокамерников, кажется, тот же самый, что спровоцировал драку, рассказав, за что у меня срок.

Я перехватил мужчину за подбородок и резко дёрнул вверх и вправо. Раздался неприятный хруст. Руки сокамерника, что душили шею, обмякли. Я отбросил тяжелое тело и с удивлением посмотрел на мертвеца. У него были широко раскрыты глаза, а голова лежала под неестественным углом. На лице покойника застыло задумчивое, почти благородное выражение. Это был первый человек, которого я убил осознанно. «Почему я ничего не чувствую? Ни страха, ни раскаяния за совершённый поступок, ни облегчения, что остался жив. Ничего». Сокамерники молчали и смотрели на меня. По моему лицу текла кровь из разбитого носа. В дверях звенели ключи охраны…

…Подмосковный лес, пустая дорога… Охранник подтолкнул меня дулом автомата. Машина свернула в какой-то тупик, где только слепящий свет фар разгонял темноту. После убийства сокамерника меня перевозили в тюрьму строгого режима. На полдороги машина остановилась. Конвоиры выволокли меня на дорогу. Когда из подъехавшей «Ауди» вышел Костя, я всё понял. Он подошел к охраннику и протянул тугой сверток. Я почему-то не сомневался, что находится в пакете.

— Как договаривались…

Тюремщик, кажется, его звали Петр (второго конвоира со звездочками на форме, лейтенанта, я видел впервые), бегло посмотрел на меня, кивнул, протянул Косте пистолет и сказал:

— Оформим, как попытку к бегству. Стрелять будешь сам.

Парень побледнел, но взял оружие и пошёл ко мне. «Двое охранников с «калашами» и сын журналиста, пожелавший взять на себя роль палача…» — промелькнула мысль. В штанах у меня была спрятана заточка, та самая, что забрал у убитого заключённого. Кусок острого железа против трёх вооружённых людей… Почти так же нелепо, как с шашкой против танка.

Моросил мелкий дождик. Яркий свет машины слепил глаза. По бокам от мокрой дороги высились сосны. Спасительный лес, такой близкий и такой недосягаемо далёкий. «Только в кино герои умудряются убежать, когда им стреляют из автоматов вслед…» — подумал я.

— Моли о пощаде, сволочь! — процедил сквозь зубы Костя, наводя на меня пистолет. «Неужели любовь может порождать такие чувства? Ему мало меня убить, он хочет надо мной поиздеваться…» Когда я посмотрел Косте в глаза, то вдруг понял, что парень наслаждался ситуацией, своей силой, правом вершить суд, пусть и купленный за хрустящие банкноты.

Я не стал молить о пощаде, не стал убегать. Тело было словно чужое, а я отошел на план отстранённого наблюдателя. Самодельный нож блестящей рыбкой вошёл в горло Петру. Я увидел, как округлились глаза конвоира, а его рука потянулась к торчащей из тела рукоятке. Мое правое плечо пронзила тупая боль. Костя выстрелил и, на удивление, попал. Я схватился за автомат Петра. Охранник всё еще судорожно цеплялся за приклад — и короткая очередь полоснула Костю по лицу. Тот упал, не издав ни звука. Лейтенант на миг замешкался, передёргивая затвор, и это дало мне шанс. Почти не целясь, я пустил длинную очередь — стрелял пониже, чтобы попасть по ногам. Но отдача задрала ствол вверх — и очередь прошила конвоира наискось. Когда я подбежал к лейтенанту, он был ещё жив. Его кровь пузырилась. Из пробитого лёгкого лейтенанта со свистом выходил воздух. Я попытался зажать рану конвоира, но это было бесполезно.

— Я не хотел, вы же сами меня заставили! — мой крик эхом отозвался из лесной чащи.

Охранник ещё несколько раз судорожно вздохнул, потом по его телу прошла короткая судорога — и отвечать мне стало некому. Первая мысль — сдаться властям, но с таким кровавым следом повезло бы, если прожил бы пару дней. Окровавленные тела охранников я бросил в кювет и прикрыл сломанными ветками. Пришлось повозиться с трупом Константина. Надо было аккуратно снять одежду с покойника: в тюремной робе мне далеко не уйти. Парню пуля попала в голову. Вместо интеллигентного лица была кровавая каша, из которой сиротливо торчали осколки очков. Кровь на дороге затереть было нечем, но у меня была надежда, что в темноте пятна не будут так сильно бросаться в глаза. Когда я бежал к машине, то подумал, что так и не узнал, как звали лейтенанта…

Проснулся я разбитым. Ломило в затылке. Я потрогал рану на голове — кровь запеклась корочкой, посмотрел на часы — семь утра. Во рту был какой-то отвратительный привкус. Я нашарил в рюкзаке фляжку и сделал несколько глотков — не помогло. Тусклый свет пробивался сквозь прозрачное окошко палатки. Я натянул камуфляж, сверху пристегнул бронежилет. Семён был крупнее меня и шире в плечах. Его одежда, несмотря на то, что я ее подтянул, висела немного мешковато.

Инги в палатке не было. Снаружи доносился приятный аромат и негромкое пение. Я вылез из палатки и прищурился от яркого света. Инга что-то негромко напевала. Я прислушался. Песня была красивая и почему-то грустная. Я не понял ни слова: какой-то незнакомый язык, слишком много гласных звуков.

Инга умудрилась натянуть на себя запасной камуфляж, подрезав рукава ножом и прихватив кое-где шнурками. Одеяние сидело на девушке ещё более мешковато, чем одежда Семёна на мне. Из бинтов, их остатков, а также кусков брезента Инга сделала себе импровизированную обувь. Я как раз вчера подумал об этом, но слишком устал, чтобы пытаться что-то делать или объяснять.

— Как ты себя чувствуешь?

— Хорошо, — девушка потянулась. — Пригрезился такой интересный сон, а ещё есть хочется.

— Да, мне тоже снился… яркий… — я вспомнились насыщенные, как вспышки молний, сновидения. У меня также возникла уверенность, что это не просто сны, как говорил дедушка Фрейд. Я потёр запёкшуюся на голове кровь. — Ладно, давай завтракать.

Мы развели костёр из таблеток сухого горючего. Я уселся на камень и расстегнул рюкзак — припасов немного, но на пару дней хватало. На коробке значилось «Мгновенный омлет». Я насыпал в сковороду жёлтого порошка, залил водой из фляги.

— Куда сегодня пойдем? — спросила Инга.

— Никуда не пойдем. Будем ждать спасательную группу здесь …

Краем глаза я заметил какое-то движение и резко обернулся: дорога, редкие деревья, в полукилометре начинался Рыжий лес. Ничего… Только ветер колыхал ветки. «Показалось… Но откуда тогда щемящее чувство опасности, что-то не в порядке… не так…» — мелькнула мысль. Я взял автомат и передёрнул затвор.

— Кирилл, что случилось? — Инга испуганно уставилась на меня.

— Пока не знаю…

Не показалось. Я вскинул «калаш» и полоснул очередью по призрачной фигуре, подбиравшейся к Инге со спины. Девушка отшатнулась, сковорода полетела в огонь. «Чёрт, омлет был, наверное, вкусным».

Кровосос утробно заревел, согнулся, его кожа больше не повторяла расцветку пыльной дороги и бетона. Паразит покрылся фиолетовыми пятнами и стал биться в конвульсиях — длинные когти скребли землю. Похоже, я попал в нервный узел.

Инга испуганно смотрела куда-то мне за спину. Я резко обернулся, вскидывая автомат, но опоздал: удар когтистой лапы выбил автомат из рук. Кровосос раскрыл пасть — нижняя челюсть расползлась розовыми лепестками, выпуская трепещущие сосательные щупальца. В последний момент я закрылся рукой — кисть и предплечье обожгло. Кровосос навалился на меня, утробно рыча. По моей руке текла кровь. Нож всё ещё висел на бедре, я попытался до него дотянуться, но кровосос замахнулся когтистой лапой. В последний момент мне удалось перехватить запястье твари. Длинные когти остановились сантиметрах в тридцати от лица. Казалось, я пытаюсь удержать не лапу живого существа, а механический домкрат. Медленно, но уверенно, когти поползли к лицу. Боковым зрением я заметил, как девушка подняла автомат.

— Инга, стреляй!

Девушка нажала на курок подствольного гранатомёта. Граната вошла кровососу в грудь. Волна сорвала с меня паразита и отбросила тварь на несколько метров, а потом сработал заряд. Кровососа разорвало на куски. Ударная волна больно заложила уши.

Я с трудом поднялся. Палатку посекло осколками, и она медленно сдувалась, протяжно шипя. Всё вокруг было забрызгано белесовато-зелёной кровью. А от опушки к нам бежали новые призрачные фигуры. Их было много: десять, может, больше. На сборы времени не было, я вытащил из изуродованной палатки рюкзак. Инга всё ещё сидела, вцепившись в автомат. Мне с трудом удалось разжать её побелевшие пальцы.

— Бегом, они сейчас будут здесь.

На ходу я торопливо передёрнул затвор и широким веером высадил обойму по приближавшимся тварям. В ответ раздалось жуткое шипение, но никто не упал, лишь один кровосос на миг притормозил, зажимая рану на животе, и снова побежал.

Мое сердце громко стучало в висках, кровь превратилась в кислоту, разъедавшую мышцы. Руку лишь слегка щипало, но куртка уже пропиталась кровью: в слюне кровососов содержались антикоагулянты. Инга не отставала. Не было и речи о том, чтобы хоть как-то проверять дорогу впереди — в любой момент под ногами могла вспыхнуть аномалия. Я развернулся и высадил последнюю обойму, срезав вырвавшегося вперед кровососа. Остальные твари лишь одобрительно заревели. Кровососы — тупые создания, хоть и немного похожие на людей, но друг друга им совсем не жаль. Я как-то видел, как Григорий, доктор в Свободном, вскрыл труп одного кровососа и трудом нашел у него мозг…

Пустой автомат полетел в грязь. Наконец, показался вход в Туннель смерти: металлическая кишка двухметровой высоты — часть старой ирригационной системы. Он изгибался, и в самой его середине выросла «смерть-лампа».

На обычную лампу она была совершенно не похожа. На вид — друза кристаллов, немного похожая на горный хрусталь. Только через заданные промежутки времени кристаллы давали импульс излучения. Какого? До сих пор неизвестно. Хотя находились безумцы, которые пытались исследовать лампу. Узнали они немного. Например, что излучение лампы — это какая-то особая форма света, потому что обычное зеркало могло частично его отражать. Ясно было одно: любая органика, попавшая под импульс, сгорала. Был человек — осталось чёрное пятно да горстка оплавленных гаек.

На основе «смерть-лампы» военные разрабатывали идеи боеголовок. К счастью, вынести друзу кристаллов за пределы Зоны было практически невозможно: оторванная от грибницы лампа гасла через несколько часов. Впервые «смерть-лампа» появилась лет шесть назад, тогда число сталкеров сократилось почти вдвое. Многие погибли, кое-кто успел уйти, решив, что эта работа слишком опасная: огромные районы стали вовсе непроходимыми. В газетах замелькали проекты о том, чтобы залить всю территорию бетоном или сбросить на неё ядерную боеголовку. Кончилось всё само собой: лампы стали гаснуть сначала на открытых местах, словно солнечный свет стал для них губителен, потом и в зданиях, превратившись из смертельной угрозы в ценные камешки — предмет сбыта и ювелирных изысков бомонда. Только в некоторых местах, под землёй и в канализации, друзы кристаллов всё ещё встречались. Лампа имела четкие интервалы вспышек: пять, пятнадцать и тридцать секунд. Пройти туннель можно было только во время самой долгой паузы. Ржавую ирригационную трубу охватила вспышка, я успел зажмуриться, но кожу защипало. Инга вскрикнула, прижимая руки к глазам.

— Кирилл! Я ничего не вижу!

Даже слабое отражение «смерть-лампы» от стен туннеля очень вредно. Теперь зрение девушки должно было вернуться минут через двадцать. Я не успел предупредить Ингу, но не было времени объяснять (кровососы совсем близко), ждать и выяснять, какая это вспышка. Я рискнул: схватил Ингу — она всё ещё удивлённо тёрла глаза — и потащил её в туннель. У «смерть-лампы» перед кровососами есть неоспоримое преимущество — она убивает мгновенно. Я машинально отсчитывал секунды. На стенах туннеля застыли тени, отдалённо напоминающие фигуры людей, тех, кто не успел. На полу валялось оплавленное оружие и гайки. Не было времени их подбирать: мы бежали. Инга споткнулась о моток проволоки, но удержала равновесие. Вот и лампа. Она выглядела совсем мирно. Уже прошло пятнадцать секунд, а вспышки всё не было. Значит, ещё был шанс спастись. Кровососы стучали по металлическому полу туннеля. «Надо же, рискнули сунуться вслед за мной. Обычно, осторожные твари, но сейчас их слишком пьянит запах крови. Выход рядом, всего метров десять, гайку можно было добросить… Такие короткие и такие бесконечно длинные десять метров…» — мелькали мысли. Где-то за спиной кристаллы начали тихо петь, как всегда бывало перед вспышкой. Мы выскочили из туннеля. Я резко толкнул Ингу в сторону и отпрыгнул сам. У выхода из туннеля появился кровосос. Он выпустил сосательные щупальца и приготовился к броску — и тут лампа вспыхнула. Раздался звук, похожий на сминаемую бумагу, запахло озоном, как после грозы. Я никогда не видел, как убивает «смерть-лампа». Моя история в Зоне началась немного позже, чем кристаллы стали гаснуть. Смерть от такой лампы выглядела впечатляющей… Какую-то долю секунды кровосос застыл. Тело его приобрело тусклые серые очертания, а потом съежилось, разлетаясь невесомой серой пылью.

Глава 9. Свалка

Моросил лёгкий дождик, но, на наше счастье, неактивный. Туннель смерти давно скрылся из вида, только странный запах, казалось, преследовал меня. К Инге вернулось зрение, только глаза были немного красными. Повезло… Бывало, от «смерть-лампы» люди слепли. Моя рука болталась безвольной плетью, с онемевших пальцев то и дело срывались алые капли и падали на припорошенную пылью землю. Я прислонился к стене полуразрушенной пятиэтажки с неуместно оптимистичной надписью «Возродим Чернобыль вместе». За прошедшие годы надпись изрядно потускнела и кое-где свисала лохмотьями.

Несмотря на холодную изморось, Инга и я решили не идти внутрь. В окнах на первом этаже что-то нехорошо мерцало: то ли «электра», то ли «студень», а может, и, вообще, что-то новое. А на верхних этажах кое-где горел свет, словно хозяева засиделись допоздна, задёрнув окна истлевшими обоями. Ещё одна странность: в Зоне, в некоторых местах, лампочки горели сами по себе и не перегорали. Так что вечеринка была в самом разгаре, уже давно… На какой-то миг мне показалось, что за шторами мелькнула чья-то тень. «Нет, наверное, всё-таки показалось…»

Из вещей у меня и Инги остался только рюкзак. Палатка, оружие и рация остались на той стороне туннеля. Инга прихрамывала: по Зоне не слишком побегаешь босиком. Единственная радостная новость — сегодня у меня не болела голова. «Даже странно, после контузии я как-то неделю провалялся…» Сильно болела рука, но спасительный оранжевый прямоугольник аптечки всё ещё болтался на поясе. Это был стандартный армейский комплект: средство для обработки ран, бинты, антибиотик. Вот только отсек с обезболивающим опустел (не везет), да лекарство от радиации мы уже выпили. Таблетки тарена я оставил без внимания: средство от химического оружия — вещь в Зоне совершенно бесполезная, хотя, говорят, некоторые просто так его едят — глюки ловят.

Сначала мне с трудом удалось стянуть пропитавшуюся кровью куртку с рваными дырами, которые сотворили щупальца кровососа. Я представил, что было бы, если бы мне не удалось закрыть горло, поморщился — с детства отличался богатым воображением — и осмотрел себя. Моя рука была покрыта застарелыми шрамами от ожогов, характерными площадками пересаженной кожи; пальцы без ногтей, а кожа неприятного розового оттенка; аккуратные, круглые, размером с двухрублевую монетку две ранки на предплечье, третья — клок вырванной плоти. «Главное — остановить кровотечение», — подумал я и обильно полил раны перекисью из аптечки. Кровь сразу свернулась и зашипела, поднимаясь розовой пеной. Звук не к месту напомнил шуршание шампанского, да так сильно, что я даже представил тонкий хрупкий бокал и тихий шелест пузырьков… Под кожей что-то нехорошо зашевелилось. Закусив губу, я взял нож, сделал неглубокий надрез и с легким содроганием вытащил из ранки два щупальца кровососа: когда тварь отшвырнуло гранатой, кусочки остались в ране. Усыпанные присосками с острыми коготками на концах, остатки паразита вяло сокращались, вызывая тошнотворные ассоциации с глистами. Инга побледнела и отвернулась. Одно слово — паразиты. Я посыпал рану антибиотиком. Название на упаковке стерлось, остались только последние буквы — «…мицин». «Будем надеяться, что поможет», — мелькнула мысль. Нормально забинтовать рану одной рукой у меня выходило плохо, но помогла Инга. Поверх изорванной руки легли туры бинта, я даже попробовал пошевелить пальцами — кисть чуть дрогнула…

В неровном утреннем свете я торопливо обыскивал отсеки рюкзака, что одной рукой делать было крайне неудобно, и складывал все находки на относительно чистой бетонной плите. Первым под руку попался разбитый ноутбук Андрея. Также в нескольких местах корпус компьютера был оплавлен, у него не доставало половины кнопок, а во время бегства ноутбук искупался в затопленных уровнях. «Вряд ли с жёстких дисков удастся восстановить хоть что-нибудь», — но я всё-таки сунул разбитый компьютер обратно в рюкзак. — «Будет, что предъявить Михаилу. Может, получу хотя бы часть обещанных денег? Но в остальном всё плохо: ни еды, ни связи. Что найдет спасательная группа, отправленная из Свободного? Тела кровососов и растерзанную палатку. Они решат, что я погиб. Так что на помощь рассчитывать не приходится, нужно добираться самому» — размышлял я.

Инга и я передвигались медленно, несколько раз к нам подбирались собаки, очевидно, учуяв кровь. Одну я подпустил совсем близко и показательно расстрелял — пришлось потратить пол-обоймы. Остальные собаки, видимо, сочли меня слишком опасной добычей и исчезли в густой траве вдоль дороги. По руке расползлась мучительная ноющая боль, но все-таки это было лучше, чем бесчувственная культя.

— Инга, слушай внимательно, тебе надо идти строго за мной, след в след. И тогда я обещаю, что всё будет хорошо.

Инга кивнула. «Умница, хорошо, что не задает лишних и ненужных вопросов», — поблагодарил я в сердцах девушку, здоровой рукой достал гайку с привязанной красной ленточкой и с силой бросил в сторону холма.

Сначала гайка летела, как положено, но потом затормозила, окуталась зеленоватыми искрами и начала подниматься всё быстрее и быстрее. Ее красный хвост трепетал, словно у диковинного воздушного змея. Через несколько секунд гайка скрылась в утреннем тумане. Аномалия с названием «трамплин» накрывала такой приветливый на вид холмик. Некоторые называли её «швыряла», но сути это не меняло: всё, что попадало в область её действия, начинало стремительно подниматься в воздух, опровергая законы гравитации. Поговаривали даже, что «трамплин» забрасывает предметы прямо в космос. Точно знаю, что это выдумки: года три назад я водил группу учёных как раз к этому самому месту. Они надеялись использовать эффект «трамплина» для запуска космических аппаратов, но надежды не оправдались. «Трамплин» действовал до высоты в пять-десять километров, потом предметы просто отбрасывало в произвольном направлении. Это, впрочем, нисколько не улучшало участи несчастных, угодивших в аномалию.

— Кирилл, а почему так? — Инга бросила гайку из той горсти, что я ей отсыпал.

— Кто знает? На то и аномалия.

Мне нравилась эта немногословная девушка. Удивляло то, что Ингу не смущали мои шрамы. Я снова вспомнил ее прикосновение и то, как Инга на всё спокойно реагировала. Может, потому что у девушки, как и у меня, не было прошлого — легче адаптироваться. Я видел, как вели себя туристы в Зоне, совсем не так, как она. Один американец, которого мне довелось водить «поохотиться», обделался от одного вида кровососа и улетел обратно в тот же день. «Ничего, мы дойдем до Свободного. Сначала отлежимся. У меня хватит денег на новое снаряжение. Бывают и женщины сталкерами. Редко, но бывают. Я научу Ингу всему, что знаю. И мы будем вдвоем. Но сначала нужно дойти…» — думал я.

— Нам ещё далеко? — спросила Инга.

— Километров двадцать, может, больше. К вечеру дойдем.

В Зоне редко бывали прямые маршруты. К полудню я понял, что всё-таки переоценил свои силы: мы прошли от силы километров десять — маршрут был знакомый. Я шагал, баюкая раненую руку. Хотелось пить, но воды не было. На знакомой дороге мы наткнулись на новую «комариную плешь». Днём её сразу было заметно: трава в этой аномалии никогда не росла. В «трамплине» росла, даже в «мясорубке» росла. А в «комариной плеши» нет. Я кинул для верности гайку.

Только часам к четырём показался посёлок Копачи. Когда-то тут стояли дома — теперь только холмики. Лет двадцать назад поселок просто закопали: слишком фонил. От него осталась только телефонная будка. Про неё ходило немало легенд. Говорили, что будки раньше не было, что появилась она уже после второй катастрофы просто так, на пустом месте. Ещё заявляли, что иногда в трубке есть гудок — и можно позвонить куда угодно, в прошлое, в будущее. Выдумки, разумеется, но любопытство было слишком велико. Конечно, выглядела будка странно. Столько лет прошло, а всё как новенькая: не заржавела, даже все стёкла целы, даже краска не облупилась. Я не удержался и снял трубку, но гудка, понятное дело, не услышал.

— Не работает? — поинтересовалась Инга.

— Нет, — покосился я на обрывки проводов.

Дальше дорога поросла редким колючим кустарником. Среди колючек притаились гнёзда «жгучего пуха», пока маленькие, неопасные. У нас обоих глаза стало «пощипывать», а в горле начало першить. Весной эти места, вообще, становились непроходимыми. Пришлось бежать бегом, противогаза у нас не было.

Лишь к вечеру, перед закатом, впереди показалась свалка. Целый полигон брошенной техники медленно ржавел: вертолёты с советскими звёздами на бортах, старые военные грузовики. Немало хлама здесь было ещё со времён ликвидации первой катастрофы — радиоактивную технику просто бросили. Потом к ней прибавились машины, участвовавшие в строительстве периметра. Такое решение власти приняли после нескольких несчастных случаев, связанных с техникой, побывавшей в Зоне. Подробности не сообщались. Но с тех пор все машины, работавшие в Зоне, навсегда здесь и оставались. Скопление металла притягивало к себе аномалии, в основном, «электру». На свалке можно было найти и артефакты, в основном, мелочь.

— Артефакты бывают двух типов, — рассказывал я Инге. — Одни рождаются в аномалиях, их довольно много. Свойства большинства хорошо изучены, ценности они небольшой. «Лампочки» и «батарейки» появляются в «электрах». Я наклонился, подобрал с земли блестящую щепотку и показал Инге «золотую пыль, которая остаётся после «комариной плеши».

— «Золотая пыль»? — переспросила Инга.

— Это наркотик, — пояснил я. — Его вдыхают — при этом человек переживает лучшие воспоминания.

Я пересыпал щепотку Инге на ладонь. Девушка с сомнением разглядывала золотые крошки.

— Может быть, пыль поможет мне вспомнить?

Я легонько хлопнул Ингу по ладошке — и золотые искры полетели в грязь.

— «Золотая пыль» абсолютно безвредна, но тот, кто хоть раз её попробовал, теряет интерес к обычному миру. Такие люди только и делают, что глотают пыль, пока есть деньги. Редко, кому удаётся удержаться и остаться нормальным даже после одной дозы. Сталкеров, которые собирают пыль, не любят. Люди называют их продавцами отчаянья.

Мы шли среди ржавых остовов, рассыпавшихся тут со времён прошлого столетья, и относительно новых грузовиков, вертолётов. Некоторые казались исправными, но это не так: все приборы с панелей были сняты, а зачастую и куски обшивки выпилены автогеном — всё, что можно продать и сдать на металл, изъято (радиоактивные это запчасти или нет, никого не волновало). Военные пытались как-то охранять свалку, но потом, потеряв несколько подразделений, махнули на неё рукой.

Вокруг было подозрительно безмолвно. Частенько здесь встречались чёрные сталкеры, снимающие металл и запчасти с машин, но сегодня никого…

— Кирилл, почему так тихо? — шёпотом спросила Инга.

Я поднял руку, и мы остановились. «Как плохо, что нет патронов. Последнюю обойму к пистолету я расстрелял в собак-мутантов, — мелькнуло воспоминание. — Без оружия чувствую себя банально голым… Что-то не так, а я привык доверять инстинктам…» — а вслух сказал:

— Идём назад, свалку лучше обойти…

Инга послушно кивнула. Мы повернули назад, но было уже поздно. Из-за груд ржавой техники вышли люди с оружием и перегородили нам путь.

Глава 10. Монолитовцы

Их было шестеро, в одинаковых масках-респираторах. Я осторожно вытащил пистолет и бросил его на землю, потом поднял руки и так же осторожно повернулся. С другой стороны на дорогу вышли ещё трое мужчин в джинсах и светло-жёлтых куртках, «под песок». Сначала я подумал, что это военные с проводниками из местных (чересчур хорошее снаряжение и слишком уверенные движения), но, когда люди подошли ближе, увидел белые нашивки на груди: круг, заключённый в кольцо, — и внутри у меня всё оборвалось — Монолитовцы. Фанатики Зоны не подходили так близко к Свободному. Если бы я понял раньше, кто они, то попробовал бы сбежать. С обычными сталкерами, даже из самых жестоких банд, существовала возможность договориться. С сектантами шансов не было. Инга удивлённо крутила головой по сторонам и не понимала, что происходит. Один из Монолитовцев вышел вперёд и, не сводя с меня автомат, стянул маску респиратора. У мужчины было спокойное интеллигентное лицо с мягкими чертами — так мог выглядеть учитель литературы, выбравшийся в тайгу поохотиться. Монолитовца выдавали глаза, тёмно-карие, почти чёрные, с огромными расширенными зрачками. Мне сложно было выдержать его взгляд, холодный, чужой, изучающий, словно не человек перед тобой вовсе, — так всегда нужно делать с хищниками. Не для того, чтобы унять их ярость, а чтобы не пропустить бросок. Я не ведал, что Монолитовцы делали со своими послушниками, — препараты, гипноз или что-то другое — и не хотел знать, потому что результат пугал.

Монолитовец протянул руку к Инге, та отпрянула и прижалась ко мне.

— Кто они?

— Отдай… осколок… — человеческая речь Монолитовцу давалась с трудом.

Нужно было тянуть время. Свалка находилась совсем недалеко от города, здесь иногда ходили патрульные группы.

— Не знаю, о чём вы, у нас нет никакого осколка.

Я старался говорить спокойно и уверенно, но голос предательски дрожал. На лице «школьного учителя» появилось задумчивое выражение.

— Ты… пойдешь… с нами… — глухо проговорил он.

Очень медленно я достал из кармана «лампочку». Монолитовцы подняли автоматы — с такого расстояния «Шторм» прошил бы бронежилет, как целлофан.

Я протянул «лампочку» на ладони:

— Если вам нужны артефакты — вот, смотрите…

Потом я зажмурился и сильно сжал артефакт, так, чтобы прозрачный цилиндр хрустнул в руке. Яркая вспышка резанула даже через закрытые веки. Я отпихнул Ингу в кусты.

— Беги отсюда! — только и успел крикнуть девушке вслед.

Ближайший ко мне Монолитовец ещё не отошёл от вспышки, но уже стрелял наугад, очередь проносилась над моей головой, но я был уже рядом. Росчерк ножа — и крик моего несостоявшегося убийцы оборвался: лезвие рассекло Монолитовцу горло, голова запрокинулась, обнажая порезанные мышцы и блестящие кольца трахеи. Мне в лицо плеснула кровь. Семён учил убивать ножом со спины, чтобы не испачкаться, но из меня, похоже, вышел плохой ученик. Монолитовец выронил оружие, схватился за перерезанное горло, издавая неприятные булькающие звуки. Я закрылся его телом от очереди слева, подхватил «Шторм». Оружие было немного тяжелее, чем нужно, — я привык к «калашу», — но сейчас это было неважно. Отбросив окровавленный труп, скорчившись, всё время ожидая получить пулю в спину, мне удалось преодолеть короткими перебежками, стреляя на ходу, метров двадцать. Конечно, шансов попасть практически никаких не имелось, да и целиться было очень трудно: левая рука ещё не зажила после знакомства с кровососами и слушалась плохо. Но стрельба сама по себе немного задержала Монолитовцев. Это только в кино герои гордо вскакивают с автоматом наперевес: они знают, что у врагов патроны холостые. Для любого, кто хоть раз побывал под настоящим огнём, даже звук выстрела — весомый аргумент, чтобы не высовываться, но только не для Монолитовцев. Позади меня звучали затяжные неприцельные очереди из «Шторма», они косили траву и перебили ствол молодой березки. Резко повернув направо, я спрятался за остовом старой «Нивы» — укрытие так себе. Единственная надежда — добраться до блокпоста Свободного раньше преследователей. Тихий шорох снова заставил меня скорчиться на полуистлевшем сидении. Через дырку в разбитом лобовом стекле (остатки каким-то чудом ещё держались в раме) я рассмотрел, как один из моих преследователей бежал, пригибаясь, с обрезом в руках. У него была куртка песчаного цвета, вытертые джинсы — мальчишка-новичок с каким-то навороченным автоматическим пистолетом-автоматом.

Если бы это был обычный сталкер, наверное, я не стал бы его убивать, но с Монолитовцами диалога все равно не вышло бы. Я переключил на одиночный режим и аккуратно выстрелил в затылок — тело беззвучно повалилось на траву. Теперь нужно было действовать быстро: выстрел меня демаскировал. Я торопливо оттащил труп в кусты. Ноги мертвеца при этом неприятно подёргивались, а по штанам расползлось мокрое пятно. Смерть эстетичной не бывает. Я сдернул с убитого куртку и торопливо натянул на себя. Пистолет при ближайшем рассмотрении оказался экзотичным, «Зиг Хауэром 226». Я переключил на автоматический режим и лёг лицом в кровавую лужу. «Если преследователи слишком рано поймут, что перед ними отнюдь не их убитый товарищ — мне конец. Комплекции мы примерно одинаковой, так что шансы есть…» Очень скоро послышались шаги — двое.

— Он убил Юрика! — раздался молодой голос.

Мужчины подошли совсем близко. Я обдал одного короткой очередью по ногам и, почти не целясь, полоснул по фигуре второго. В «Зиг Хауэр» был встроен глушитель — выстрелы походили на короткий рык. Секунда — и вместо двух противников остался лишь один, визжащий и зажимающий окровавленный пах. Похоже, я взял прицел чуть выше, чем собирался. «Сколько времени у меня, пока подоспеют остальные?» — мелькнула мысль. Я рывком поднял раненого мужчину — на его бледном, заросшем щетиной лице читался ужас.

— Пожалуйста! — Монолитовец убрал руки от паха и попытался закрыться ими от меня.

Поведение мужчины было совсем не похоже на холодное безразличие того, кто спрашивал меня про осколок

— Кто вас послал?

— Нам заплатили, я Ваня с кордона…

«Надо же, обычный бандит. Значит, Монолитовцы не пренебрегают помощью обычных людей? Впрочем, это логично, должен же кто-нибудь поставлять им продовольствие и припасы…» — подумал я.

— Что вам от меня нужно?

Наверное, мужчина бы ответил, но левая половина лица моего незадачливого собеседника разлетелась кровавыми брызгами, плечо оказалось в болевых тисках, и только потом я услышал выстрел. «Бежать!» — мелькнула мысль.

Я мчался. Вокруг пули взбивали фонтанчики брызг — одна толкнула меня в спину. Боли не было, но сразу стало трудно дышать. И тут повеяло слабым запахом озона — где-то рядом притаилась «электра». Аномалии всегда тянуло к металлическим объектам. Я внимательно осмотрелся: метрах в двадцати над давно брошенным и ржавым остовом БМП воздух едва заметно подрагивал. Местность была заболоченная, ботинки проваливались по щиколотку, а вода — отличный проводник — почти вдвое увеличивала радиус действия аномалии. Если бы она сейчас сработала, меня можно было подавать жареным на блюде. Хоть бы какой-нибудь пятачок сухой земли! Из-за осоки виднелась бетонная опора повалившейся линии электропередач — то, что надо. Я разбежался и подпрыгнул, схватившись здоровой рукой за какую-то ржавую скобу. «Шторм» на ремне неудобно цеплялся за бетонный край, пришлось опереться на поврежденную руку. Это, конечно, было плохой идей. В глазах потемнело от боли, но я все-таки забрался, сел, укрывшись за ржавой железной опорой. Монолитовцы подбирались осторожно, но мне и не нужно было их видеть. Я просто пустил очередь по брошенной машине. «Электра» сработала на свинцовые пули не хуже, чем на гайки. Аномалия вспыхнула, расползаясь молниями по влажной земле вверх, через мокрые штанины, по ногам. Из кустов послышались крики, но они очень быстро стихли; один автомат выстрелил ещё несколько раз — сжавшаяся в судороге рука надавила на курок. Потом с громким хлопком взорвался затвор — сдетонировали патроны — и наступила тишина. Пахло озоном, горелым порохом и жареным мясом. Теперь аномалия не опасна: после разряда она будет примерно сутки копить энергию на новый фейерверк.

Взрыв гранаты сбросил меня на землю, в ушах противно запищало, я с трудом поднялся и увидел, как «школьный учитель» вскинул «Шторм». Лазерный луч прицела скользил по мне. Нас разделяло метров двадцать — не успеть. Инга бросилась на линию огня, закрывая меня своим телом, и очередь вошла ей в спину. Несколько пуль попали и в меня, но бронежилет выдержал — я только отлетел в грязь. Какую-то неуловимую секунду девушка стояла, словно койот из старого мультика: сорвавшись в пропасть, животное не сразу понимает, что должно упасть. Наши взгляды встретились, и что-то вспыхнуло у меня в голове. Инга падала медленно, словно под водой. Мое сердце забилось ровно и глубоко, краски вокруг стали ярче, я видел каждое движение противников, как оседает пыль. Звуки стали густыми, веки шершавыми, глубокое дыхание казалось громом. Время было гибким и упругим, позволявшим сделать так много. Происходящее было, как во сне, а я был сторонним наблюдателем. Всё казалось далёким, нереальным, приглушённым. Автомат взрывом отбросило слишком далеко. Из оружия у меня остался только нож — и я метнулся к врагам. Один из Монолитовцев выстрелил. Мне удалось резко уйти в сторону. Пуля только полоснула по бедру — боли не было. Сердце колотилось в бешеном темпе, в висках стучало. Такое состояние я переживал, когда на меня напали кровососы, но тогда волнение было намного слабее. Свободной рукой у меня получилось выбить из рук «учителя» «Шторм» — это было странно легко. Я хотел ударить мужчину ножом в шею, но лезвие соскользнуло с кевларового воротника, и кончик ножа прочертил аккуратную линию от верхней губы через левый глаз к виску. Хлынула кровь — и сходство с «учителем» исчезло. Мужчина отшатнулся в сторону, закрывая лицо.

Второго Монолитовца я ударил ножом в грудь. Лезвие разрезало бронежилет, словно бумагу. Мёртвое тело отлетело на несколько метров — в руке у меня осталась одна рукоятка. «Нестрашно…» — мелькнула мысль. Пальцы ловко перехватили руку второго Монолитовца, выламывая автомат. «Как легко ломаются чужие пальцы…» Дуло легло аккуратно под подбородок, кровь и осколки костей разлетались в стороны, когда свободной рукой я нажал на курок. Не было времени перевести дух. Я чувствовал, как дрожит палец на спусковом крючке снайпера, который расположился на крыше брошенного автобуса. Монолитовец ловил мою голову в перекрестье прицела. Пальцы всё сделали сами: разворот в полуприсяде — и через ржавое железо раздалась длинная очередь. Я даже не целился, просто знал, куда лягут пули. Наши выстрелы прозвучали одновременно, и всё-таки я был быстрее, вражеские пули прошли над головой, а с крыши свалилось корчащееся в агонии тело. Остался последний противник. Когда я обернулся, было слишком поздно. «Учитель» держал меня на мушке. Его левая половина лица превратилась в кровавую маску. Из пустой глазницы сочилась кровь. «Какую боль он должен сейчас испытывать? — мелькнула у меня мысль, но на уцелевшей части лица я заметил все то же сонно-скучающее выражение. — Да люди ли они?!»

— Отдай осколок, — всё тем же спокойным голосом приказал Монолитовец.

Я нажал на курок — осечка. «Кончилась обойма или замялся патрон? Как обидно…» — мелькнула мысль. Монолитовец стрелял почти в упор. На таком расстоянии бронежилет был бесполезен. Я почувствовал, как пули вошли в тело. Выстрелы сменились щелчками — кончилась обойма. А я всё ещё был жив.

Шаг… Потом другой… Я медленно шел, словно в невесомости.

— Почему ты не умираешь!? — на том, что осталось от лица «учителя» по-прежнему не было страха — только удивление.

А я и сам не знал — просто шел к своему последнему врагу. «Учитель» успел выхватить пистолет и выстрелил два раза в окровавленную кашу, что раньше была моей грудной клеткой, прежде чем мои пальцы сжались у него на горле. Я почувствовал, как ломаются позвонки Монолитовца, затем отбросил труп и обессилено опустился на колени прямо в грязь. Ужасно хотелось воздуха, но изорванные пулями лёгкие не слушались. Ко мне бежали люди. Я уже не мог различить, кто они: враги или друзья, но в последний момент заметил нашивки Свободного. «Должно быть, это спасательная группа Михаила или патруль. Но это уже не важно… Небо такое чёрное… И ни одной звезды…» — земля тянула меня вниз всё сильнее.

Я упал в бурую лужу из собственной крови и грязи. Кто-то подхватил меня на руки и что-то прокричал. Но я был уже слишком далеко. Крики доносились, как сквозь плотную вату. Темнота сгустилась, стала вязкой, словно нефть, и затопила меня. Мир сжался в точку и исчез…