Молитва по ассасину

8

После полуденного намаза

На следующий день Ракким, расположившись за рабочим столом Сары, рассеянно блуждал глазами по кабинету: пытался представить себя на ее месте и увидеть то, что привлекло бы ее внимание. Взгляд бывшего фидаина наткнулся на знакомую фотографию, засунутую под прозрачную створку книжного шкафа. Сара, облаченная в оранжевую парку, победно вскинула руки на вершине горы Рейниер.[7] Он улыбнулся. Если хорошенько присмотреться, то в стеклах ее горных очков можно увидеть отражение самого Раккима в голубой парке с фотоаппаратом в руках. Еще один маленький секрет. Еще одна, лишь им понятная шутка.

Пока он изучал содержимое стола, мимо кабинета торопливо пробегали студенты, подгоняемые вторым звонком. Первый прозвучал уже давно, и теперь до начала очередной лекции оставалось всего пять минут. За опоздание или несоблюдение приличий в одежде правила учебного заведения предусматривали большие штрафы, однако университет по-прежнему крайне нуждался в средствах на развитие материальной базы и ремонт зданий. Несмотря на безупречный порядок, поддерживаемый в студенческом городке, — по пути сюда бывший фидаин не заметил на дорожках и газонах даже соринки, — вощеные полы в зданиях коробились растрескавшимися паркетинами, аудитории поражали теснотой, а разношерстные столы и стулья давно требовали замены. Кабинеты преподавателей, обставленные дешевой мебелью, со стенами в многочисленных заплатах на месте обвалившейся штукатурки, выглядели ничуть не лучше. Устаревшие компьютеры на всех кафедрах вовсе не имели спутниковой связи, а доступ в Интернет им полагался весьма ограниченный. Вероятно, для предотвращения атак вездесущих русских вирусов. Впервые столкнувшись с подобной нищетой, Ракким долго не мог поверить собственным глазам. Учебные базы фидаинов всегда снабжались самым современным оборудованием, начиная от интеллектуальных рабочих столов и заканчивая голографическими боевыми тренажерами. На их фоне аудитории университета казались оснащенными как-то бездумно, хотя, возможно, они всего лишь страдали от катастрофической нехватки финансирования. Простенький замок от письменного стола Сары, например, имел право считаться замком только по названию.

Рано утром бывший фидаин оставил машину Рыжебородого на подземной стоянке в центре Сиэтла. Выйдя на улицу, он услышал призыв к утреннему намазу. Казалось, голос муэдзина с минарета главной мечети разнесся далеко за пределы столицы:

— Аллах велик, Аллах велик, Аллах велик! Нет бога, кроме Аллаха, а Мухаммед — пророк его. Все к молитве! Все к молитве!

Правоверные по всему городу, штату, стране, миру слышали подобные призывы и спешили повиноваться как один.

Ракким, озаренный розовым светом начинающегося дня, замер на месте, вздрагивая в унисон звукам. Единое сердце. Единая душа. Единый бог. В последний раз он молился три года назад, однако и сейчас его губы помимо воли воспроизводили слова муэдзина. Мимо спешили к намазу многочисленные верующие. Бизнесмены в деловых костюмах-тройках, юноши в джинсах, подростки, ведущие детей за руку и подгонявшие самых маленьких, чтобы не опоздать. Каждому известно — совместная молитва в двадцать семь раз действеннее сотворенной в одиночестве, а на первых из явившихся в мечеть непременно снизойдет благословение невиданной силы. Через несколько минут тысячи правоверных встанут на колени лицом к Каабе и идеально синхронизированная волна смирения, бескорыстного и безграничного, прокатится по всему миру в вечность. Провожая взглядом стекающиеся к храму толпы, Ракким искренне позавидовал их набожности.

В течение следующего получаса он петлял по Зоне, пересаживаясь на разные автобусы, затем спрыгнул в знакомом квартале и незаметно пробрался в собственную квартиру. Никто не знал, где обитает бывший фидаин, даже Марди. Ракким принял душ, вздремнул пару часиков, а проснувшись, закусил холодной курицей и проглотил четыре таблетки аспирина. Выбравшись из дому, он угнал машину с долгосрочной стоянки и поехал в университет, где совершил проникновение со взломом.

В пятницу вечером, когда студенческий городок совершенно опустел, Рыжебородый лично осматривал кабинет племянницы, однако Ракким счел нужным увидеть все собственными глазами. Кроме того, он хотел переговорить с доктором Барри, коллегой Сары, делившей с ней помещение. Скорее всего, она могла забежать сюда после лекций, то есть часа в три. Изначально кабинет предназначался для одного человека, однако позже, то ли из соображений экономии, то ли сочтя возможность индивидуального контакта преподавателя и студента нарушением морально-нравственных норм, руководство перераспределило все помещения минимум на двоих.

Содержимое ящиков письменного стола Ракким перебрал, привычно фиксируя в памяти расположение каждого предмета, чтобы потом все возвратить на прежние места. Он обнаружил множество линованных блокнотов с набросками заметок для «Ю-эс-эй пост Ирак 301» и «Введения в массовую судебную культуру», целую кипу ведомостей с оценками и толстенный том инструкций, изданных администрацией университета для преподавательского состава. В них пространно описывались нормы поведения и приводились ссылки на соответствующие суры Корана.

На одной из книжных полок Ракким, к некоторому своему удивлению, заметил экземпляр старого Билля о правах. Книга стояла вне пределов видимости тех, кто входил в кабинет, однако он так и не понял — является поступок Сары простой неосторожностью или она намеренно держала его поблизости, желая напомнить себе, до какой степени все изменилось в их мире? Некоторое время назад бывший фидаин где-то вычитал, будто даже сжигание государственного флага когда-то считалось проявлением свободы слова. Новый режим внес изменения во все десять поправок. По мнению племянницы Рыжебородого, первую из них совершенно выхолостили, напрочь лишив смысла, остальные в довольно ограниченном виде сохраняли кое-какие гражданские права. В целом, большая часть населения отнеслась к перекраиванию конституции довольно наплевательски, однако полная отмена второй статьи все же вызвала немало протестующих голосов. Некоторые консерваторы ворчали до сих пор, но и они, подобно более покладистым соотечественникам, давным-давно распрощались с личными арсеналами. Владение оружием для частных лиц находилось под строжайшим запретом. Сам Ракким потребности вооружиться не испытывал. Он и без оружия представлял собой немалую опасность.

Бывший фидаин закончил осмотр книжного шкафа. Верхние полки занимали академические тексты и биографии, на нижней выстроились материалы по самому любимому предмету Сары — массовой культуре конца двадцатого — начала двадцать первого века. Произведения по мотивам «Звездных войн» и «Людей X», «Властелин колец», литературные изложения детективных фильмов и фильмов ужасов, романтических комедий и политических триллеров. Карты памяти с программами телепередач за пятьдесят прошлых лет и энциклопедиями комиксов. Иллюстрированные каталоги модной обуви, верхней одежды, мощных машин и бижутерии — в минувшей эпохе буквально все служило предметом жадного любопытства Сары. «Все сходится, Ракким, — часто повторяла она. — Все сходится, нам остается лишь увидеть общую картину». Ей это удавалось. Она с первого взгляда вникала в суть предоставленной ей подборки культурологического материала и, благодаря редкому сочетанию проницательности и интуиции, успевала сделать необходимые выводы еще до того, как большинство специалистов только-только приступало к анализу данных.

Как бы то ни было, по Китаю Ракким не нашел ничего. Ни в печатном, ни в электронном виде. Он надеялся обнаружить хоть какой-то намек, объясняющий происхождение крошечного отверстия на карте. Книгу по китайской кулинарии или буклет, посвященный пандам, — однако поиски оказались тщетными. Выйдя в Интернет, бывший фидаин заглянул на один из географических сайтов. Отметка почти совпадала с местом расположения плотины «Три ущелья», но значение ее так и осталось неясным. Сара считалась экспертом по истории Америки, а Китай не имел к нынешней североамериканской стране почти никакого отношения. Он сохранил статус глобальной сверхдержавы, в то время как Исламская республика числилась зоной технического застоя. Раздробленное политически, государство давно утратило былую славу. Чем Дальний Восток мог заинтересовать Сару? Ракким недоуменно пожал плечами. Может, отверстие на карте появилось случайно? Например, она загнала туда кнопку по ошибке. В подобных ситуациях Рыжебородый рекомендовал сосредоточиться на известных фактах и лишь потом давать волю фантазии.

На известных, так на известных. Сара исчезла в пятницу утром. Ушла сразу после лекции по довоенной истории США, бросив машину на университетской стоянке. Рыжебородый заявил, будто она удрала от навязанного ей замужества, однако Ракким имел на данный счет большие сомнения. Если бы причина заключалась лишь в этом, она бы просто явилась на стадион и выразила наконец согласие сбежать вместе с ним. Что же послужило толчком на самом деле?

Возле входа лежала розовая записка. Для Сары.

Доктор Хоббс, преподаватель истории, просил позвонить ему и договориться о презентации для факультетского совета. Ракким долго разглядывал дверь. Сара пропустила лекции в пятницу и семинар по передовым методам исторических исследований, назначенный на сегодняшнее утро, а коллеги, вероятно, даже не подозревали о ее исчезновении. Тогда почему она получила именно эту записку первой? Ракким еще раз осмотрел ее стол. Пусто. А у ее соседки по кабинету розовые квадратики покрывали всю столешницу.

Только сегодня для доктора Барри поступило четыре новых сообщения. Все от других преподавателей исторического факультета: перенос времени завтрашнего обеда, приглашение на чаепитие в кругу ученых коллег, просьба представить замечания по развитию франко-алжирских эмиграционных процессов, повторное напоминание вернуть книгу доктору Филлипи. Еще две записки предназначались Саре. Одна от заведующего кафедрой с просьбой связаться. Вторая, со штампом «Социология» от Мириам, гласила: «Я перепутала день? Позвони». Услышав звук вставляемого в замок ключа, Ракким поспешно сунул ее в карман. Он умышленно не стал закрывать кабинет изнутри.

— Что вы здесь делаете? — Женщина средних лет прижимала к груди папки с бумагами.

— Доктор Барри? — Бывший фидаин протянул руку, однако вошедшая никак не отреагировала. — Здесь оказалась не заперто, и я позволил себе войти. Надеюсь, вы не будете возражать? Я хотел бы взять интервью у доктора Дуган.

— Правда? — Оставив дверь открытой, доктор Барри прошла к столу и бросила на него папки. Розовые записки разлетелись во все стороны. — Она обманула вас, молодой человек. Добро пожаловать в клуб.

— Боюсь, я вас не понимаю.

— Их королевское высочество изволили отправиться в очередную исследовательскую экспедицию, удостоив меня чести вести за нее занятия, — проворчала доктор Барри. — Без всякого предупреждения. Даже не намекнула, когда вернется. — Она тяжело опустилась на стул и поправила очки указательным пальцем. Измотанная преподавательница в платье с длинными рукавами и седыми растрепанными волосами. — Меня совершенно не интересует ее так называемая специализация. Лично я занимаюсь углубленным изучением мусульманских демографических моделей конца двадцатого века, а не чепухой, обеспечивающей дешевую популярность.

Ракким улыбнулся:

— Я — не историк.

— Считайте, что вам повезло. — Доктор Барри внимательно посмотрела на него. — Какое интервью?

— Я пишу статью о профессоре Дуган для «Исламо-католического сборника».

— Может, когда звезда факультета соизволит вернуться, мне подать заявку на предоставление гранта и смотаться на юг Франции? — вздохнула доктор Барри. — Я была бы не против провести месяцок-другой за изучением крайне интересных документов по переписи населения, а потом вернуться сюда, чтобы у меня взял интервью такой приятный молодой человек.

Ракким показал на фотографии в рамках на ее столе:

— Ваши дети?

— Все шестеро, и каждый рожден в боли и муках. — Преподавательница перекрестилась. — Истинные католики, как и мусульмане, не боятся исполнять свой долг. Вы знакомы с профессором Дуган?

— Нет, но я просмотрел ее книгу.

— В сущности, я ничего не имею против нее, — сказала доктор Барри. — Просто у меня создалось впечатление, что Саре не хватает зрелости. Сколько раз я говорила ей: первой обязанностью женщины является брак и рождение детей. А карьерой можно заняться, когда дети подрастут. Я поступила именно так. — Она потерла нос-картошку. — Я много работаю. Каждый день хожу на мессу. С уважением отношусь к властям. — Женщина поправила одну из фотографий. — Вы — умеренный или модерн?

— Честно говоря, не знаю. Просто пытаюсь вести себя достойно.

— Странно услышать такой ответ от одного из вас. — Доктор Барри улыбнулась. Несмотря на большие неровные зубы, улыбка ее оказалась до крайности приятной и искренней. — Вы говорите как католик. Мы всегда во всем сомневаемся.

— У меня католическое воспитание, — без запинки солгал Ракким.

— Приняли другую веру, да? Я тоже подумывала об этом. — Повернув голову к двери, она подождала, пока группа оживленно болтающих студентов не пройдет мимо. — Мы все на пути в рай, но некоторым приходится ехать на задних сиденьях автобуса, если понимаете, что я имею в виду.

— Отлично понимаю, — кивнул бывший фидаин. — Жаль, что мне не удастся взять интервью у профессора Дуган. Случилось нечто непредвиденное?

— Она была здесь, когда я уходила на лекцию в девять часов утра. Больше я ее не видела. Даже не предупредила, что берет отпуск. Лично я нахожу это оскорбительным.

— В то утро к ней не заходили посетители?

Доктор Барри вопросительно уставилась на него поверх очков.

— Хочу попытаться разыскать ее. Если я не возьму интервью, редактор… будет очень недоволен моей работой. — Усевшись на стул Сары, Ракким придвинулся ближе к ее коллеге. Бросив взгляд на дверь, он доверительно произнес: — Думаю, вы тоже понимаете, что я имею в виду. Несмотря на принятие истинной веры, я вынужден работать лучше остальных. — Бывший фидаин старался выглядеть глуповатым. — Впрочем, это мои проблемы.

Доктор Барри поправила стопку бумаг.

— Везде одно и то же. Католики и мусульмане — люди Писания, дети Авраама, но когда наступает время раздавать земные дары… — Бросив очки на стол, она подалась вперед и перешла на шепот. — Как я говорила мужу, будь я мусульманской — стала бы заведующей кафедрой, а родись арабкой — возглавила бы университет.

— Аминь, — произнес Ракким. — Я просто надеялся… я был бы весьма признателен, если бы вы могли сообщить хоть что-нибудь, что поможет мне ее найти.

Преподавательница потерла лоб и покачала головой:

— Очень жаль, но доктор Дуган не страдала избытком общительности. Студентам она, конечно, нравилась, но коллеги считали ее поведение… неакадемичным.

— А с кем из студентов она общалась наиболее тесно?

— Такое общение не поощряется администрацией, особенно если преподаватель не замужем.

— Я имею в виду совершенно невинные отношения. С кем она пила кофе… я слышал, она водила дружбу с Мириам с кафедры социологии.

Доктор Барри покачала головой:

— Ничего об этом не знаю, но, если хотите знать мое мнение, социология не является наукой. Я не вела слежку за доктором Дуган.

Ракким встал.

— Тем не менее большое спасибо.

Уже возле двери он услышал ее тихий голос:

— В пятницу утром я видела профессора Дуган в кафе «Мекка». Не думаю, что это вам поможет.

Ракким попытался скрыть волнение.

— Кафе «Мекка»?

— На Бруклин-вэй, в нескольких кварталах от университета. В основном туда заходят студенты, но и преподаватели иногда забегают перекусить. Еда в университетском кафетерии слишком дорогая.

— Она была там в пятницу?

— Да, но ни с кем не разговаривала, поэтому я и решила, что такая подробность вряд ли вам поможет. Я остановилась у светофора и случайно увидела ее — она печатала что-то на ноутбуке в глубине кафе. Тогда я не придала этому значения, а сейчас подумала, почему она не воспользовалась компьютером здесь. Университетские компьютеры работают, конечно, медленно, но за них не надо платить.

Ракким заставил себя пожать плечами.

— Большое спасибо. Придется договориться еще об одной встрече, когда она вернется.

— Вам следовало подумать о том, чтобы взять интервью у другого преподавателя истории, — крикнула ему вслед доктор Барри. — Такого, кто достиг в науке чего-то действительно стоящего!