Могильщик

ПОД ГИПНОЗОМ

Ночью карнавал оккупировал скромный тихий Ривер-виль. На окраине городка, в полукруглом парке, излюбленном месте отдыха ривервилыдев, выросли высокие шатры и легкие дощатые платформы.

Октябрь стоял теплый, около семи часов в парке собралась большая толпа, каждый стремился протиснуться туда, где интересней.

Шоу было так себе, ничего особенного, но жители Ри-вервиля, оторванные от цивилизации милями горных дорог, радостно приветствовали заезжих артистов.

Не искушенная, не избалованная авангардными постановками, идущими в мегаполисах, публика и не ожидала никаких сногсшибательных эффектов — даже самые старые антрепризы имели шумный успех и держали зрителей в напряжении по несколько минут.

Они жевали попкорн, запивали его розовым лимонадом, не отрывая глаз от сцены.

У всех было отличное настроение, когда конферансье через мегафон объявил следующий номер. На площадку вышел гипнотизер, одетый во все черное высокий мужчина, который печально взирал на толпу.

Народ постепенно прибывал, вокруг платформы чавкало и причмокивало уже, наверное, человек пятьдесят.

Гипнотизер, стоявший до этого слегка в тени, вышел под свет рампы. У него был странный вид. На худом бледном лице сверкали огромные черные глаза. Черный строгий костюм уже обращал на себя внимание, да его еще дополнял старомодный узкий галстук такого же черного Цвета. Все притихли и уставились на гипнотизера. В его облике было что-то дьявольское.

Он обвел бесстрастным взглядом толпу и произнес негромко, но так, что было слышно и в последних рядах:

— Мне потребуется доброволец, один из вас. Пусть он поднимется на сцену.

Все завертели головами, каждый смотрел на соседа, но никто не хотел подвергать себя рискованным экспериментам.

Гипнотизер пожал плечами.

— Тогда выступление отменяется, — объявил он. — Если желающих нет... Я уверяю вас, леди и джентльмены, номер совершенно безобидный, никакой опасности нет...

Он замолчал. Один молодой человек, расталкивая толпу, двигался прямо к площадке.

Гипнотизер помог ему подняться на сцену и усадил на стул.

— Не волнуйтесь, — сказал гипнотизер своему добровольному ассистенту, — сейчас вы уснете и будете делать все, что я вам прикажу.

Парень хмыкнул презрительно — мол, слышали мы про такие штучки. Он завозился на стуле, подмигивая всем и самодовольно улыбаясь.

Гипнотизер пронзительно посмотрел на него. Тот перестал ерзать. Было видно, что парня клонит в сон, и он даже не сопротивлялся.

Неожиданно кто-то из толпы кинул попкорн. Сделав дугу, цветной попкорн упал на голову сонного ассистента. Парень дернулся в сторону и чуть не свалился со стула. Толпа, до того молча, испуганно наблюдавшая за сценой, разразилась дружным хохотом.

Гипнотизер был в ярости. Его буквально трясло от злости. Он побагровел и горящим взором оглядывал собравшуюся толпу.

— Кто это сделал? — прохрипел он.

Все снова притихли. С лица гипнотизера отхлынула краска, и оно приняло свой обычный бледный оттенок. Но в огромных черных глазах гипнотизера по-прежнему полыхала злоба.

Наконец он повернулся к молодому человеку, сидевшему на стуле, поблагодарил коротко за помощь и отпустил. Затем он вновь повернулся к толпе.

— Возникла вынужденная пауза, — сказал он, — и нам придется выбрать новый объект. — Гипнотизер ехидно ухмыльнулся и продолжал: — Возможно, виновник этой паузы сам хочет поучаствовать в экспериментах.

Несколько человек в толпе обернулись и посмотрели на мужчину, стоявшего немного поодаль.

Гипнотизер сразу его заметил.

— Может, тот, кто прервал выступление, теперь побаивается меня? — Голос гипнотизера был почти ласковый, а глаза горели словно угли. — Он предпочитает прятаться в толпе и кидать попкорн на сцену?

Мужчина пробурчал что-то в ответ и решительно направился к сцене. Внешность его была ничем не примечательная, самый обычный деревенский простофиля.

Второй подопытный уселся на стул, явно не собираясь сдаваться. Но его агрессивность очень быстро улетучилась под пристальным взглядом гипнотизера. Еще через минуту испытуемый по команде гипнотизера встал со стула и опять же по команде лег на пол лицом вверх. Толпа так и ахнула.

— Спать! — приказал ему гипнотизер. — Спать! Ты будешь крепко спать, а я буду приказывать тебе, что надо делать. Ты сделаешь все, что я тебе скажу. Абсолютно все!

Он повторял слова, и толпа слушала его в полном молчании.

Вдруг в его голосе появились новые нотки. Публика была как взведенная пружина.

— Не вставай, — продолжал гипнотизер, — но поднимись. — И громче, настойчивей: — Поднимись!

Взгляд его фосфоресцирующих глаз был ужасен, в толпе пронесся испуганный ропот.

— Поднимайся!

Зрители вскрикнули все одновременно и попятились назад, потому что не ожидали того, что произошло.

Мужчина, лежавший на платформе, не двигая ни одним мускулом, стал медленно подниматься. Он находился по-прежнему в горизонтальном положении. Дюйм за дюймом и все быстрее он поднимался над сценой.

— Выше!

Голос гипнотизера звенел.

Мужчина и так уже поднялся в воздух на целый фут.

Публика была шокирована. Все думали, что здесь кроется какой-то подвох, но продолжали смотреть. Мужчина висел в воздухе без видимой опоры.

Неожиданно гипнотизер схватился руками за грудь и рухнул на пол.

Побежали за доктором. Тут же появился конферансье и стал ощупывать неподвижное тело.

Пульса не было. Кто-то протянул бутылку виски. Конферансье только пожал плечами.

Вдруг раздался пронзительный женский крик. Все оглянулись сначала на женщину, но увидели, что она смотрит вверх, и посмотрели туда. Толпа закричала — мужчина, которого гипнотизер погрузил в транс, продолжал подниматься. Уже не меньше семи футов отделяли его от сцены. Даже после смерти гипнотизера он повиновался его команде.

Конферансье вытаращил глаза от изумления, прыгнул неуклюже, стараясь дотянуться рукой до улетающего мужчины, но только скользнул по нему пальцами и шмякнулся на пол.

По-прежнему находясь в горизонтальном положении, мужчина стремительно набирал высоту.

В толпе началась паника. Никто не знал, что делать. Конферансье с ужасом смотрел вверх. Затем он посмотрел на мертвого гипнотизера.

— Вернись, Фрэнк! Спускайся! — кричали в толпе. — Фрэнк! Проснись! Спускайся вниз! Фрэнк!

Но Фрэнк поднимался все выше. Он был уже над шатрами, затем над деревьями, в лунном небе отчетливо вырисовывалась его распластанная фигура.

Кто-то закричал и от страха закрыл лицо руками.

Те кто продолжал смотреть, видели недолго это странное небесное тело — оно превратилось в легкую тень, тонкую полоску, и скоро совсем исчезло.

ЗАДНИЙ ДВОР КАНАВАНА

Впервые я познакомился с Канаваном лет двадцать назад, вскоре после того, как он эмигрировал из Лондона. Он был букинистом, большим ценителем старинных книг, поэтому вполне понятно, что, основавшись в Нью-Хэвене, сразу открыл книжный магазин.

Его небольшой капитал не позволил ему иметь бизнес в центре города. Поселившись в старом большом доме на окраине, он совместил там работу и жилье. Район был малонаселен, но ввиду того что основной доход от бизнеса Канаван получал через почтовые заказы, это практически не имело большого значения.

Часто, отработав утренние часы за пишущей машинкой, я шел в магазин Канавана и проводил там большую часть дня, роясь в старых книгах. Это доставляло мне большое удовольствие, наверно, еще и потому, что Канаван никогда не выказывал недовольства, если я уходил, ничего не купив.

Постоянных посетителей у него было мало, и, по-ви-димому, он иногда чувствовал себя одиноким. Частенько, когда покупателей не было видно на горизонте, он заваривал английский чай, и мы вдвоем сидели часами, пили чай и разговаривали о книгах.

Канаван даже внешне был похож на букиниста или на популярную карикатуру на него. Маленький, немного сутулый, голубые глазки доброжелательно поглядывали из-за старомодных очков со стальными дужками и квадратными стеклами.

Хотя дела у него шли неважно, он выглядел вполне довольным жизнью, и так продолжалось до тех пор, пока он не стал вдруг проявлять внимание к своему участку земли на заднем дворе.

Позади ветхого большого дома, где он жил и держал книжную лавку, простирался большой заброшенный участок, поросший ежевикой и высокой пестрой травой. Несколько сгнивших яблонь, черных и корявых, дополняли безрадостную картину. Остатки забора давно скрылись под высокими зарослями травы и кустов. Я иногда удивлялся, почему Канаван не приведет участок в порядок. Но это было не мое дело, и я никогда не напоминал ему об этом.

Однажды, не застав его в лавке, я прошел по длинному узкому коридору к кладовой, где он часто работал, распаковывая и упаковывая книги. Когда я вошел, Канаван стоял у окна, глядя на задний двор.

Я открыл уже рот, чтобы заговорить, но меня остановило выражение его лица, полное напряженного внимания. Канаван был поглощен тем, что видел, и по лицу его пробегали волны восхищения, удивления, отвращения, как будто увиденное отталкивало и притягивало одновременно. Заметив меня, он подпрыгнул от неожиданности и долго смотрел как на незнакомца.

Потом на лице его появилась обычная добродушная улыбка, и голубые глазки приветливо замерцали под квадратными линзами. Он покачал головой.

— Этот задний двор иногда выглядит очень странно. Если смотреть на него долго, то начинает казаться, что он простирается бесконечно.

Вот и все, что было сказано. Но если бы я знал тогда, что это лишь начало ужасного, страшного дела!

После того случая я почти всегда заставал его в кладовой. Иногда он работал, но чаще просто стоял у окна, глядя на свой унылый задний двор.

Потом я стал замечать неестественность в его поведении, когда он разговаривал о книгах, как будто он лишь играл в прежнее оживление, но мысли его были все еще там, на его проклятом дворе.

Мне было как-то неудобно заговаривать с ним о его пристрастии, о чем я потом горько пожалел.

Бизнес Канавана, и без того не процветающий, пришел в запустение. Но еще хуже было то, что он опустился и внешне. Совсем сгорбился, и хотя глаза по-прежнему не теряли острого блеска, мне казалось, что этот блеск указывает больше на лихорадочное состояние, чем на здоровый энтузиазм, как было раньше.

Однажды я пришел к Канавану и нашел дом пустым. В кладовой его тоже не было. Я подошел к окну.

Постоял, глядя, как от легкого ветра волнами колышутся буро-зеленые заросли, и вдруг почувствовал острый приступ тоски и депрессии. Черные останки деревьев застыли корявыми силуэтами, завершая безрадостную картину. Ни одной птицы. Даже бабочки. Ничего живого.

Впрочем, что-то в этом безжизненном ландшафте интриговало, вызывало острое любопытство. Как будто передо мной были кусочки неведомой мозаики, которые надо было непременно сложить, найти их тайну и разгадку.

А через некоторое время я испытал странное ощущение, что двор, заросший дикой травой, становится просторнее, растягивается в пространстве, становясь перспективой, и если войти в заросли, то пройдешь мили и мили, прежде чем доберешься до края.

Меня вдруг охватило острое желание выйти за дверь, броситься в волнующееся травяное море и идти, идти, пока не достигну его края. Я чуть было не вышел во двор, как вдруг увидел Канавана.

Он выскочил из зарослей травы и какое-то время озирался вокруг с таким видом, как будто не знал, где находится. Он смотрел на свой дом так, как будто видел его впервые, ежевичные колючки и трава прилипли к его брюкам и старомодным ботинкам. Мне показалось, что сейчас он нырнет обратно в заросли.

Я забарабанил в окно. Канаван обернулся и увидел меня. У него было искаженное лицо и безумный взгляд.

Через минуту у него прошло возбуждение. Слабыми нетвердыми шажками он поплелся в дом и, пройдя в гостиную, опустился в кресло.

— Фрэнк, — слабо прошелестел его голос, — не заварите ли чай?

Я принес чай, и он пил его очень горячим, пил долго, не говоря ни слова. Я поняла, что он полностью выжат и не сможет сейчас ничего мне рассказать.

— Вам лучше не выходить из дома несколько дней, — посоветовал я, уходя.

Не глядя на меня, он слабо кивнул и попрощался.

Когда я навестил его на следующий день, он выглядел лучше, но был подавлен и угрюм. Он не заговаривал о вчерашнем случае. Прошла неделя, и казалось, что он забыл о заднем дворе.

Но однажды я опять застал его в кладовой у окна, от которого он очень неохотно оторвался. Наваждение полностью овладело им.

Я решил поговорить с ним. Сказал, что он теряет покупателей, что месяцами не смотрел в каталоги. Что лучше позаботиться не только о книжном бизнесе, но и о здоровье, чем часами глядеть в этот проклятый двор. Я пытался убедить его в абсурдности такого поведения. Если люди узнают, что он все время разглядывает участок, где ничего нет, кроме миниатюрных травяных джунглей и кустов ежевики, они подумают, что он сошел с ума!

Потом я спросил, что с ним случилось тогда, там, в траве, когда он появился оттуда с безумным видом.

Он со вздохом снял очки.

— Фрэнк, я знаю, вы хотите мне добра, но есть загадка в этом дворе, и я хочу ее разгадать. Не знаю, что это — изменение перспективы, размеров, но что бы это ни было — это явный вызов. Я найду, докопаюсь до истины. Если вы думаете, что я сошел с ума, мне жаль, но я не найду покоя, пока не разгадаю тайны этого клочка земли.

Он нахмурился, надел очки.

В тот день, когда вы ждали меня у окна, я испытал

странное пугающее приключение. Сначала я стоял и смотрел в окно, как вдруг меня охватило непреодолимое желание выйти. Я бросился в заросли в ожидании приключений, испытывая возбужденный интерес. Но вскоре это чувство сменила глубокая подавленность, депрессия. Я повернулся, чтобы выйти обратно и... не смог. Вы не поверите, я знаю, но я заблудился! Я не знал, в какую сторону идти, эта трава гораздо выше, чем кажется! Когда вы входите в нее, она возвышается над вами, и ничего не видно.

Невероятно, но я блуждал там целый час. Двор как будто вытянулся и стал огромным, когда я попал в него. Я, должно быть, ходил кругами и, клянусь, прошел многие мили! — Он покачал головой и продолжал: — Выход я нашел случайно. Но как только я вышел, я испугался и почувствовал беззащитность без укрытия в высокой траве, и мне захотелось нырнуть обратно! Несмотря на чувство тревоги и уныния, которое я испытывал там.

Я ушел от Канавана с чувством глубокого беспокойства. И оно оправдалось, когда я зашел к нему несколько дней спустя. Канаван исчез. Передняя дверь была открыта, как всегда, но его не было в доме. Я прошел в кладовую и выглянул в окно. На пространстве между домом и травой я вдруг заметил протянутую веревку, пропадавшую в траве. Я понял замысел Канавана. Боясь заблудиться, он хотел выйти из зарослей, держась за веревку.

Я решил подождать его и, пройдя в лавку, стал рыться в книгах. Прошел час, и я начал опять беспокоиться.

В конце концов вернулся в кладовую и, открыв дверь, громко его позвал. Странно, но было такое ощущение, что мой крик заглох на границе с травой и не пошел дальше края. Я позвал снова и снова и, не получив ответа, решил идти за ним по протянутой веревке. Наверное, густая трава заглушила мой крик, и Канаван не слышал.

Конец веревки был надежно привязан к массивной ножке тяжелого стола. Держась за нее, я нырнул в траву.

Сначала шел Легко и быстро, но потом стебли стали толще и гуще, и я с трудом прокладывал путь.

И вскоре опять меня охватило ранее испытанное чувство потерянности и тоски. Несомненно, в этом месте было что-то дьявольское и нечистое. Вскоре веревка оборвалась. Взглянув вниз, я увидел, что она зацепилась за колючий куст. Вероятно, Канаван не заметил и пошел дальше, держа оторванный конец в руке.

Я остановился и, приставив руки рупором ко рту, крикнул. Мой крик увяз, утонул в зарослях. Почувствовав легкий испуг, я двинулся дальше. Трава становилась все выше и толще, стебли росли вплотную, и теперь приходилось расчищать себе путь двумя руками.

Пот заливал глаза, голова болела, и зрение стало затуманиваться. Внезапно я почувствовал, что не один в траве. У меня волосы встали дыбом на затылке — кто-то или что-то явно подползало ко мне сзади. Я почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Страх вдруг сменился вспышкой ярости. Я был очень зол на Канавана, на проклятый двор и на себя. Сейчас я докопаюсь до корней этой дьявольщины. И, резко обернувшись, бросился туда, где притаился мой преследователь.

Мой гнев растворился и перерос в леденящий ужас. В тусклом, с трудом пробивавшемся сквозь густые заросли солнечном свете я увидел стоявшего в траве на четвереньках Канавана, похожего на зверя, приготовившегося к прыжку. Очков на нем не было, одежда была в лохмотьях, и безумная усмешка искажала его рот в полуоскале. Из горла его вырывался звук, похожий на глухое рычание.

Я застыл как парализованный, молча уставившись на него. Канаван смотрел на меня с непередаваемой звериной злобой, и в глазах его не было даже проблеска узнавания.

Я опомнился.

— Канаван! — крикнул я. — О, ради бога, Канаван, разве вы меня не узнаете?

Он ответил глухим рычанием. Его тело напряглось в преддверии прыжка.

В страхе я бросился от него прочь, как безумный ломясь сквозь толстые заросли. Страх придал мне новые силы. Я не чувствовал, как больно хлестали меня стебли, ранили острые как иглы колючки. Все мои усилия сконцентрировались на одном — я должен был выйти отсюда, из этих дьявольских зарослей, убежать от этого чудовища, что преследовало меня по следу.

Я задыхался. Ноги слабели. Я слышал уже вплотную рычание, и вдруг меня поразила мысль, что я бегаю кругами.

Наконец, когда я почувствовал, что через секунду упаду без сил, я вырвался на опушку травяных джунглей. Передо мной было открытое пространство и за ним дом Канавана.

Не останавливаясь, задыхаясь, я добежал до двери. По непонятной причине я был уверен, что преследователя не остановит открытое пространство. Но я даже не обернулся, чтобы удостовериться.

В гостиной я бросился в кресло. Наконец я отдышапся, хотя ужас, сковавший меня, не отпускал.

Вспоминая налитые нечеловеческой злобой глаза Канавана, я понимал, что его мозг не только претерпел изменения в связи с каким-то шоком, но полностью разрушен, теперь лишь его смерть будет для него избавлением.

Мучаясь дурными предчувствиями, я вызвал полицию и «скорую помощь».

То, что за этим последовало, включая непрерывные допросы, оставило меня в состоянии нервного коллапса.

С полдюжины полицейских с полчаса прочесывали волны бурых зарослей, но не нашли и следов Канавана. Они вылезли, потирая засоренные глаза и ругаясь на чем свет стоит. Они были возбуждены, злы и чем-то сконфужены. Они заявили, что ничего не увидели и не услышали в траве за исключением прятавшейся там бродячей соба-

33

2 Могильщик

ки, которая избегала встречи, но время от времени они слышали ее рычание в зарослях.

Когда они сказали о рычащей в траве собаке, я открыл рот, но вовремя одумался и промолчал. Они и так смотрели на меня с подозрением, как будто считали, что я не в своем уме.

Предупредив, что, возможно, меня вызовут для дальнейшего допроса и что мои собственные владения могут тоже подвергнуться обыску, они с неохотой разрешили мне уйти.

Канаван был занесен в список пропавших людей. Внезапно потеряв память, он покинул свой дом. Такое случается сплошь и рядом.

Но я не успокоился.

После шести месяцев методичной работы в библиотеке местного университета я откопал кое-что. Это могло пролить свет на случившееся, хотя идея казалась весьма фантастической.

Заголовок тоненькой рукописи 1695 года гласил: «Смерть Гуди Ларкине, ведьмы».

Как рассказал древний автор, соседи Гуди Ларкине обвинили ее в том, что она обратила заблудившегося ребенка в дикого пса. Тогда, после Салемского процесса, началась охота на ведьм. Гуди приговорили к смерти. Вместо сожжения ее завели в болотистые дебри леса и спустили по ее следу несколько голодных псов.

Когда они настигли Гуди, она крикнула так, что было слышно ее соседям, которые возвращались домой:

— Будь проклята эта земля, а тот, кто попадет сюда, превратится в зверя, загрызшего меня!

Я исследовал старинные карты и обнаружил, что земля за домом Канавана как раз и есть то место, где погибла ведьма.

Я никому ничего не сказал. И только один раз вернулся к проклятому месту. Был холодный осенний день, под ветром шелестела бурая трава. Не знаю, что привело меня _сюда чувство долга по отношению к Канавану или последний проблеск надежды. Но как только я подошел к опушке зарослей, я понял, что совершаю ошибку.

Я молча смотрел на почерневшие обрубки яблонь, притихшие заросли ежевики и вдруг почувствовал, что за мной наблюдают. Несмотря на страх, я еле удержался от внезапного противоестественного импульса броситься в заросли. Что-то неудержимо подталкивало меня пойти, затеряться в зарослях, кататься в траве, сорвать с себя эти ненужные тряпки, бегать там в ожидании добычи с голодным воем...

Вместо этого я отвернулся и бросился прочь. Как сумасшедший я прибежал домой и заперся там на все запоры.

Я больше не возвращался туда ни разу. И не вернусь никогда.