Млечный путь № 4 2016

Оглянуться успел за свои двадцать пять-то лет?

Я хотел бы соврать. Но скажу откровенно. Нет.

А сейчас, не боишься? Ведь там, за спиною, горе.

Оно хоть и одно, но бескрайнее, словно море.

Стоит все же взглянуть. Слышен мне неприятный шум.

А на небе погасли за миг два десятка лун.

Вот, мне снова пять лет. Беззащитный ребенок будто,

Я забыл про сейчас. Что грядет, понимаю смутно.

Между тем, взрослым я и мной маленьким – этот миг,

Что качает собой, как при шторме, мой хлипкий бриг.

Но на небе опять, яркой цепью зажгутся звезды.

Мне уже двадцать шесть. Тихий вечер. Прохладный воздух.

Я спиною вперед. Предо мною – былого след.

Я его разглядел, мне помог вспышки боли свет.

И уже не боюсь. Шрам не станет щипать от соли.

А вокруг лишь простор. Безграничный, как будто море.

Не беги от судьбы. В этом нет никакого смысла.

Спрячь от прочих людей свои чувства, поступки, мысли.

Не суди никого. Будь беспочвенной злобы выше.

Если плохо, возьми теплый плед и иди на крышу.

Сядь на ней и гляди, как давно не глядел, на звезды,

Отрешись от всего. Никогда не бывает поздно.

Люди разных мастей снизу смотрят себе под ноги.

Но там только асфальт. А на небе... На небе – боги!

Сотни разных? Один? Ты считаешь, что это важно?

Где живет он? В степи? Или в самой высокой башне?

Как по-твоему, знал, что с душой подарил нам горе?

Как ты думаешь, рад, Бог тому, что отдал нам волю?

Он позволил страдать. И любить, что одно и тоже.

Разрешил нам терять, тех кто были всего дороже.

Утешение? Смерть. Чтоб вернуть нас в свои чертоги.

Он один или нет, наплевать. Разве правы боги?!

Не суди их, оставь. Будь беспочвенной злобы выше.

Если плохо, возьми теплый плед и иди на крышу.

Я любить безвозмездно конечно могу.

Но не буду.

Ведь такие встречаются часто. Повсюду.

Я не дам просто так ни малейшего чувства.

Ведь любовь – это что? Мне казалось – искусство.

Так зачем же раздаривать людям? За глазки?

За крутой антураж обольстительной маски?

Но лишь только темнеет и гаснут все свечи,

Проступает вся суть, от ступней до предплечий.

Понимать начинаешь, что ты-то – здесь лишний.

Ты не самый тут ценный. И вовсе не ближний.

Для объекта любви ты – обычная точка,

В горизонте событий. Забытая строчка,

От прочитанной утром газеты. Ты нужен,

Лишь когда он под вечер, осилив свой ужин,

Ищет листик бумаги, чтоб вытереть жопу.

Ну так где наш герой завалялся? А вот он!

А листва приготовилась к ссылке, в разноцветные платья оделась,

Ждет, когда ее массово сдует, с веток слабеньких батюшка – ветер.

В основном, все оттенки так пылки, контрастируют с дерева телом,

И за это их всех арестует старый дворник – какой-нибудь Петя.

Он сгребет их в огромную кучу. Друг на друга завалит без спешки.

Словно трупы, как маленький канцлер, каждый жест контролируя лично.

А потом – наслажденье получит. Не скрывая зловещей усмешки,

Коробка приоткроется панцирь, дворник ловко взмахнет тонкой спичкой...

Мы пили водку в Новый год,

О винах тоже не забыли,

И яблоки макали в мед,

И говорили, говорили…

О чем? Да обо всем подряд:

Как – фаршированная рыба,

Кому какой идет наряд,

Что в детской крик без перерыва…

А за окном привычная жара,

Лишь к вечеру повеяло прохладой.

А помнишь рой снежинок? Детвора

Хлопочет возле елочки нарядной…

И запах мандаринов золотых,

Бег санок с ледяного крутогорья,

И неказистый новогодний стих…

Здесь все не так. Здесь – Средиземноморье.

30.09.08

Бессонница, хвороба летняя,

И настроение неважное,

Дыханье ночи перегретое,

Подушка вновь от пота влажная.

Опять хамсин, удушье пыльное, –

Повисла пыль багровым заревом,

А ночь без сна такая длинная,

Мечусь, как погребенный заживо.

В ночи хамсинно-отутюженной

Застыло душное безветрие,

И лишь собачий лай простуженный

Внушает полное доверие.

7.06.09

«Одиночество – вещь неважнецкая, –

Все бубнила, – мол, из Сестрорецка я,

Там оставила дочку и мужа,

Здесь тепло, там же лютая стужа,

В Новый год дочь была Королева,

А мужик, пишут, ходит налево,

Да и то, как мужчине без бабы,

Бабы тоже до этого слабы.

Я ж, поди, третий год тут скитаюсь,

При работе, без дела не маюсь,

Больше года жила у грузина

(У него два мясных магазина),

Помогала по дому и в лавке,

А Резо ночевал все у Клавки,

Продавщицы, жена же молчала,

Да, видать, все ему было мало.

«Дашь, – сказал, – заплачу две зарплаты,

А не дашь – убирайся из хаты!»

А жена, как прознала об этом,

Пригрозила мне волчьим билетом.

И ушла я глядеть за старухой,

Та, не скрою, была просто сукой,

Что ни сделаю, все не по нраву,

Все не так, все твердит про отраву,

Будто яду ей в суп добавляла,

А в котлеты – свинячьего сала.

Я терпела старушечьи бредни,

Да бабуля скончалась намедни.

У меня ж в Сестрорецке есть дочка,

Посылала я ей два годочка

Каждый месяц одну-две посылки,

Да деньжат, да подарки для милки,

Чтоб мужик, раз уж ходит налево,

Бабу знал бы одну для сугрева.

В Сестрорецке, известно, не славно,

Но одной на чужбине – подавно,

Одиночество – вещь неважнецкая,

Вот билет, еду до Сестрорецка я».

4.12.13

Куда-то вдаль покорно шли вагоны^{93}

На стыках рельсов дробный перестук –

Как стук сердец загубленных подруг…

Бессмысленно шальные перегоны

Отмеривали скотные вагоны

Под мерное зловещее тук-тук…

Усталое сплетенье ног и рук,

И ночи – бесконечны и зловонны…

Покорно в никуда бегут вагоны –

Нет сил, почти совсем умолкли стоны.

Чечеточный колесный перестук

Да желтых звезд давидовы заплаты…

Угасших этих звезд координаты:

Майданек, Биркенау, Равенсбрюк…

18.05.15

Они не умирают никогда,

Так и бредут в пыли по бездорожью –

По всей Европе, по осенней пожне,

Не зная и не ведая – куда…

Их разметала ненависть по свету,

Их имена – лишь цифры на запястье

Отметкой о слепом еврейском счастье.

И нет вопросов, есть одни ответы…

26.05.09

Вновь над девятым фортом воронье

Повисло, как когда-то, черной тучей.

Верны они своей повадке сучьей,

В их грае слышу я: «Вранье! Вранье!»

Вокруг в полях не кошено жнивье…

Всех в общей яме закопали кучей.

Где, Верещагин, твой талант могучий?!

Гора очков, ботиночек, рванье…

Их было тридцать тысяч убиенных:

Литовские евреи, горстка пленных,

С евреями французский эшелон…

О чем вороны каркают над фортом?

О давней, в сорок третьем, встрече с чертом,

Он, зная ад, был очень удивлен…

15.09.16

Благословение спичке, сгоревшей дотла, но разжегшей костер.

Благословенье костру, чей огонь полыхает в сердцах наших братьев, сестер.

Благословение сердцу, достойно прервавшему тихий с душой разговор…

Благословение спичке, сгоревшей дотла, но разжегшей костер.

20.07.09

Голос тихо позвал,

И пошла я на зов,

Чтобы путь отыскать среди дюн и кустов.

На распутье оглохла

Холодным безверьем

И расплакалась

От невозвратной потери.

19.07.09

Я ранила тебя. Не ведая вины –

Изранена сама стрелою той же самой,

Чьи жала, с двух концов заострены,

Оставили незаживающие раны.

19.07.09

Принимаю горечь дня,

Как лекарственное средство.

На закуску у меня

Карамельный привкус детства.

С горечью знаком сполна –

Внутривенно и наружно.

Растворились в ней война,

И любовь, и страх, и дружба...

Выжить…

Отдать,

Получить,

Накормить.

Сделать…

Успеть,

Дотерпеть,

Не сорваться.

Жизни вибрирует тонкая нить,

Бьется, как жилка на горле паяца.

Выжить,

Найти,

Не забыть,

Не предать…

Не заклинанье, не просьба, не мантра.

Завтра все снова начнется опять.

Это – всего лишь заданье на завтра.

На рубеже весны и лета,

Когда прозрачны вечера,

Когда каштаны – как ракеты,

А жизнь внезапна, как игра,

Случайный дождь сквозь птичий гомон

Стреляет каплею в висок…

И счастье глохнет, как Бетховен,

И жизнь, как дождь, – наискосок.

Когда прилетают снаряды, то ангелы – улетают.

Эхо их хрупких песен дрожит, отражаясь в кострах.

Снаряды взрываются рядом, и все мы идем по краю

Последней любви, где свету на смену приходит страх.

Снаряды летят за гранью, где нет доброты и злобы,

Где стало начало финалом, где память взметает сквозняк.

Вновь позднее стало ранним, и ангел взмолился, чтобы

Вернулась в наш дом надежда, но, прежде, чтоб сгинул мрак.

Он попал под автобус «Ростов – Мариуполь»,

И кровавые пятна затмили стекло.

Как обычно, толпа хлопотала над трупом,

И шофера в тоске безысходной рвало.

Между двух городов, посредине дороги

Он лежал на земле. Не бывает чудес.

Но завыл верный пес во дворе в Таганроге.

И упала слеза из разверстых небес.

– Ты слышишь, как сердце стучит у меня?

– Нет, это – колеса по рельсам…

– Ты видишь – дрожу я в сиянии дня?

– Ты мерзнешь. Теплее оденься…

– Ты видишь – слезинки текут по щекам?

– Нет, это дождинки – к удаче…

– Ты чувствуешь – я ухожу к облакам?

– Я вижу, я слышу… Я плачу.

Что это? Горьких вишен

В этом году так много.

Что-то в моих деревьях

Сладость пошла на убыль.

Горечь дождей осенних

Въелась в судьбу, в дорогу.

И пропитала землю,

И перешла на губы…

Сквозняк вопросов, вакуум ответов…

«Зачем?», «Откуда?», «Почему?»

Как паутина, бабье лето

Летит, и холодно ему.

В особенности вечерами,

В особенности в звездопад.

Вопросы вечные: «Что с нами?»

Ответы – только наугад.

Небо сменило кожу, деревья меняют краску.

Это – не новый имидж, это – возврат к судьбе.

Значит, почти что прожит этот подарок царский.

Снова небесный Китеж птиц призовет к себе.

Дождь превратив в чернила, раскрашивая неярко

Дни, и траву, и листья, осень дарует час.

Час для любви и света, посланье с небесной маркой,

Где листья, как поцелуи, и все – как в последний раз.