Младший брат

Глава 20

Никого из «трех спецов» поблизости не было, поэтому я не стал терять времени и сделал ноги. Ушибленная макушка жутко болела, но когда я пощупал ее на предмет кровотечения, ладонь осталась чистой. Пока я сидел на корточках под столом, совсем перестал чувствовать онемевшую лодыжку, и теперь бежал, подскакивая на одной ноге, как сломанная марионетка, но остановился лишь раз — отменить введенную Машей команду удаления фото, временно отключить функцию телефонной связи, чтобы сберечь аккумулятор и не дать дээнбистам засечь меня, и установить таймер «сна» на максимально возможное время — два часа. Мобильник был устроен так, что при неактивности телефона таймер автоматически переводил его в «спящий режим» — блокировал клавиатуру, для разблокирования которой требовалось ввести пароль. Я попытался вовсе отключить таймер, но для этого опять был нужен пароль. Так что придется мне по меньшей мере раз в два часа нажимать какую-нибудь кнопку, чтоб не давать мобильнику «уснуть», пока не отыщется способ скачать из его памяти фотоснимок Даррела. И еще мне рано или поздно понадобится зарядник.

У меня не было плана действий. Мне не хватало инициативы. Хорошо бы сесть и все спокойно обдумать, рассчитать свои последующие шаги. Мне уже осточертело плясать под чужую дудку и поступать в зависимости от воли или действий окружающих — Маши, дээнбистов, отца… и… Энджи тоже? Что ж, вообще-то я не прочь слушаться Энджи. Пожалуй, мне это было бы даже приятно.

А теперь я бесцельно ковылял под горку, выбирая переулки побезлюднее или смешиваясь с толпой Тендерлойна. Каждые несколько минут я совал руку в карман куртки, который по-дурацки топорщился из-за открытой «раскладушки», и нажимал кнопки, не давая мобильнику уснуть.

Наконец я притормозил и обессиленно прислонился к стене какого-то здания. Куда меня занесло, черт возьми?

Улица О'Фаррел, неподалеку от перекрестка с Гайд-стрит. Я стоял прямо у входа в «Салон азиатского массажа». Ноги сами привели меня к месту, где все началось, снятому на мобильник Маши за секунды до взрыва на мосту Бэй-бридж, навсегда изменившего мою жизнь.

Мне хотелось опуститься на бордюр тротуара и жалобно завыть, да только легче от этого не стало бы. Надо позвонить Барбаре Стрэтфорд, рассказать обо всем, что случилось. И передать ей фото Даррела.

Черт, где были мои мозги! Надо обязательно показать Барбаре видеозапись, посланную мне Машей, на которой шеф аппарата президента США злорадствует по поводу теракта в Сан-Франциско и проговаривается, что знает, где и когда готовятся новые нападения, но не намерен воспрепятствовать им, так как это будет способствовать переизбранию его босса на второй срок!

Ну вот у меня и появился настоящий план действий: выйти на связь с Барбарой и передать ей документальные свидетельства для дальнейшей публикации. Наверное, вампмоберская тусовка здорово напугала обывателей, подтвердила их страхи в нашей принадлежности к террористам. Готовясь к тусовке, я только хотел приколоться и не подумал о том, как ее воспримет какой-нибудь простой работяга из Небраски.

Звонить Барбаре придется с соблюдением всех предосторожностей — из телефона-автомата, а еще надо поднять на голову капюшон, чтоб не узнали по видеозаписи с одной из вездесущих камер наблюдения. Я выудил из кармана четвертак и потер обеими сторонами о рубашку, убирая отпечатки пальцев.

Потом опять зашагал под горку к станции метро, где стояли телефоны-автоматы. Возле трамвайной остановки на тротуаре сидел бездомный негр, а возле него высилась стопка сегодняшней «Бэй Гардиан». Мое внимание привлекли крупные буквы на первой странице.

— Заголовок можешь прочитать бесплатно, — с улыбкой сказал негр. — А газета стоит пятьдесят центов.

Такого огромного шрифта в газетном заголовке я не видел с одиннадцатого сентября.

И ниже, чуть помельче:

Продавец газет покачал головой.

— Чувак, ты можешь в это поверить? И это происходит прямо здесь, в Сан-Франциско! Чмошное у нас правительство!

Вообще-то «Гардиан» распространялась бесплатно, но этот бомж, очевидно, решил занять свободную нишу на местном рынке. Я бросил в его кружку четвертак, который продолжал держать в руке, и полез в карман за вторым. С этой монеты я уже не стал стирать отпечатки.

Нам говорят, что с тех пор, как неизвестные взорвали мост Бэй-бридж, мир изменился навек. В тот день погибли тысячи наших друзей и соседей. Спасти не удалось почти никого; их останки предположительно покоятся на дне городской бухты, однако невероятная история, рассказанная нашему корреспонденту молодым человеком, арестованным ДНБ спустя несколько минут после взрыва, дает основания полагать, что многие из тех, кого мы считали погибшими, живы. Наше собственное правительство противозаконно содержит их под стражей на Острове Сокровищ, который объявили закрытой зоной вскоре после взрыва и эвакуации с него всех гражданских лиц…

Я присел на скамейку — по случайному совпадению, ту самую, на которую мы положили Даррела, выбравшись со станции метро. От этого открытия у меня по всей коже мурашки поползли. Я дочитал статью до конца и едва сдержался, чтоб не разреветься. Барбара откопала где-то фотографии, где мы с Даррелом прикалываемся вместе, и разместила их вдоль текста. Снимки были сделаны год назад, но мне на них не дашь на вид больше лет десяти-одиннадцати. И вообще, за последние два месяца я здорово повзрослел.

Барбара справилась с работой на сто процентов. Пока я читал, меня не покидало чувство возмущения по поводу несправедливостей, творимых в отношении бедолаг, о которых она рассказывала, и лишь потом вспомнил, что речь шла обо мне. Почти полстраницы занимала увеличенная фотография записки Зеба с его бисерным почерком. Барбара нарыла дополнительную информацию о других подростках, пропавших без вести и считавшихся погибшими, составила длинный список и задала вопрос, скольких из них держали на острове всего в нескольких милях от родного дома.

Я достал было из кармана еще четвертак, но задумался. А вдруг дээнбисты поставили телефон Барбары на прослушку? Нет, звонить ей напрямую никак нельзя. Нам надо встретиться в укромном месте, и чтоб кто-то третий связался и договорился с ней об этом. Вот и планируй тут!

Мне позарез нужен выход в икснет.

Где же отыскать доступ к сети? Вайфайндер на моем телефоне мигал индикатором, как сумасшедший — повсюду находились сотни точек доступа к Интернету, — но я ничего не мог сделать без иксбокса, монитора и диска с «параноид-иксбоксом» для загрузки операционной системы!

И тут я заметил в толпе у входа в метро двух ребят, примерно моих ровесников.

Мое внимание привлекло то, что они как-то неестественно шныряли между приезжими и туристами, поминутно поглядывали друг на друга с заговорщическим видом и всякий раз безуспешно пытались спрятать невольную улыбку. Похоже, они джамили, но в толпе до них никому не было дела. В этом районе Сан-Франциско лучше вообще не поднимать глаза на окружающих, чтобы, не дай бог, к тебе не прицепился какой-нибудь псих или бомж, так что нормальные граждане стараются проскочить в метро, по возможности, не глядя по сторонам.

Я незаметно подгреб к одному из парней. Вблизи он казался чуть ли не ребенком, однако вряд ли был младше меня.

— Привет, — сказал я, нарисовавшись прямо перед ним. — Послушай, ты и твой приятель не могли бы отойти со мной в сторонку на секунду?

Он притворился, что не слышит, и с каменным лицом смотрел куда-то сквозь меня так же, как избегают встречаться взглядом с нищими.

— Ну же! — поторопил я его. — У меня мало времени. — Я вцепился ему в плечо и прошипел на ухо: — Я из икснета! Меня пасут копы!

Судя по изменившемуся лицу, парень со страшной силой перепугался и у него возникло неодолимое желание дать деру. Его приятель протискивался к нам.

— Нет, на полном серьезе, — настаивал я. — Вы только выслушайте меня!

К нам присоединился второй — высокий и полный, как Даррел.

— Привет, — сказал он. — Какая проблема?

Первый прошептал ему что-то на ухо. Теперь уже оба явно намылились сделать ноги.

Я выхватил из-под мышки номер «Бэй Гардиан» и потряс им перед их лицами.

— Да вот же, смотрите!

Они взяли газету, прочитали заголовок, увидели фотоснимки и посмотрели на меня, сравнивая.

— Ух ты! — восхищенно произнес первый. — Круто! — Он радостно заулыбался, а полный хлопнул меня ладонью по спине.

— Да ты чего, чувак! — воскликнул он с восторгом. — Ты, значит, и есть тот самый M…

Я зажал ему рот рукой.

— Отойдем в сторонку, ладно?

Я привел их обратно к своей скамейке и только теперь заметил под ней на асфальте бурое и, видно, давнишнее пятно. Кровь Даррела? У меня по коже пробежал озноб. Мы сели.

— Меня зовут Маркус, — через силу произнес я и тяжело сглотнул. Мое прикрытие провалено. Теперь те, кому я известен как M1k3y, знают и мое настоящее имя. Впрочем, статья в «Бэй Гардиан» уже протянула ко мне ниточку.

— Нейт, — представился тот, что поменьше. — Лайэм, — назвал себя второй, поамбалистей. — Ну, чувак, это круто, что мы встретились. Ты настоящий мужик…

— Кончай базар, — перебил я его. — На вас посмотреть со стороны, вы будто нарочно проситесь в «Гуантанамо». На карманников не похожи, значит, джамите.

Лайэм жалобно скривился, будто собирался заплакать.

— Ладно, не бойся, вас пока не застукали. После научу вас кое-каким приемчикам. — Лицо Лайэма опять посветлело. Самое стремное, что эти два лоха действительно держали M1k3y за своего кумира и были готовы выполнить любое мое приказание. У обоих лица сияли идиотскими улыбками. Мне стало и смешно, и страшно одновременно.

— Мужики, мне позарез нужен икснет, причем немедленно! К себе домой не могу — там опасно даже рядом показываться. А вы далеко отсюда живете?

— Я недалеко, — вызвался Нейт. — На Калифорнийской, на бугре. Правда, идти замудохаешься — горки крутые.

Я же только что спустился с них! И Маша была где-то там, наверху. Но все-таки мне, можно сказать, крупно повезло.

— Пошли, — сказал я.

Я поменялся с Нейтом куртками и одолжил у него бейсболку. Опознать меня по походке не было никакой возможности — лодыжка так разболелась, что я хромал, будто актер массовки в ковбойском фильме.

Огромная, с четырьмя спальнями квартира Нейта располагалась в доме на верхушке Ноб-Хилл. У входа привратник в красной ливрее с золотым шитьем коснулся пальцами шляпы, назвал Нейта «мистер Нейт», а нас пригласил войти старомодным «пожалуйте». В квартире царила стерильная чистота и пахло мастикой для мебели. Такая хата стоила, наверное, пару лимонов баксов. Нейт, похоже, заметил, как у меня отвисла челюсть при виде этой роскоши.

— Папашке моему спасибо, — объяснил он. — При жизни финансировал инвестиционные проекты. Умер, когда мне было четырнадцать. С мамой развелся за несколько лет до смерти, но всю свою страховку завещал ей. А там было немало.

Через огромные, от пола до потолка окна открывался потрясающий вид на склон горы Ноб-Хилл, простирающийся до самой Рыбацкой пристани с муравейником портовых кранов и грузовиков, и дальше на залив с уродливой культей моста Бэй-бридж. Сквозь дымку едва проступали очертания Острова Сокровищ. Созерцание этой панорамы постепенно пробудило во мне бзик сигануть с высоты.

Я вышел в сеть с помощью иксбокса Нейта и огромного плазменного телевизора в гостиной. Высокое расположение квартиры имело свои неоспоримые преимущества — программа засекла сразу два-три десятка источников Wi-Fi сигнала. Для икснетовца здесь рай земной.

На адрес M1k3y поступила уйма почты — порядка двадцати тысяч новых сообщений с того момента, как я разослал правила вампмобинга сегодня утром. Многие средства массовой информации просили меня прокомментировать последние события, но подавляющее большинство посланий направили икснетовцы. Они прочитали статью в «Гардиан» и выражали мне свою солидарность и готовность помочь, чем только могут.

Это стало последней каплей. Слезы потекли по моим щекам.

Нейт и Лайэм недоуменно переглянулись, но я ничего не мог с собой поделать и уже начал всхлипывать. Нейт подошел к дубовому серванту во всю стену и открыл дверцу бара, за которой мерцала разнокалиберная батарея бутылок. Он налил в стакан немного напитка янтарного цвета и принес мне.

— Редкое ирландское виски, — пояснил он, подавая стакан. — Мамино любимое.

Виски обжигало, будто золотистое пламя. У меня перехватило дыхание, и я чуть не закашлялся. Вообще-то меня не привлекают крепкие напитки, но этот был восхитительным. Переводя дух, я несколько раз набрал полную грудь воздуха.

— Спасибо, Нейт, — просипел я, и он засиял, будто только что получил от меня медаль. Хороший мальчик.

— Так, посмотрим. — Окончательно взяв себя в руки, я засел за клавиатуру и принялся просматривать свою почту на гигантском экране. Оба парня наблюдали за мной, как завороженные.

Конечно, в первую очередь я искал сообщение от Энджи. Мне очень хотелось, чтобы она благополучно ускользнула с площади Сивик-сентра. Надежда невелика, но все-таки есть.

От Энджи ничего не было. Наверное, только такой идиот, как я, может еще надеяться в подобной ситуации. Мне ничего не оставалось, как заняться сортировкой писем: заявки прессы, послания фанатов, вопли недоброжелателей, спам…

Вот тут я и наткнулся на сообщение от Зеба.

— У-у-ух ты-ы-ы! — выдохнул Лайэм. — Чува-а-ак! — У меня возникло дикое желание врезать ему по морде. Я уже обернулся, чтоб опустить этого козла парой междометий, но проглотил язык, увидев его глаза величиной с два блюдца, глядящие с таким выражением, будто он готов упасть на колени и молиться на меня.

— Маркус, можно мне сказать? — звенящим голосом произнес Нейт. — Я только хочу сказать, что для меня величайшая честь всей моей жизни помогать тебе! Вот и все, что я хочу сказать.

Наверное, мое лицо стало красным как помидор. Я ничем не заслужил такого почитания. Эти два парня просто привыкли считать меня звездой, а какая из меня звезда, ну сами подумайте! Скорее, черная дыра.

— Ребята, не могли бы вы… — Я неловко замялся. — Мне надо остаться одному на минуту.

Они убрались прочь, как нашкодившие щенки с поджатыми хвостами, и я почувствовал себя полным идиотом. Потом отбросил все эмоции в сторону и принялся печатать, как заводной.

Я вспомнил, что надо поддерживать в рабочем состоянии Машин телефон, достал его из кармана и нажал кнопку.

Нейт пустил меня в душ, дал пару чистого белья, новый рюкзак и половину своего дежурного набора на случай землетрясения — энергетические батончики, лекарства, универсальные гелевые компрессы. Лайэм принес для меня свой старый спальный мешок. Я был тронут, когда они сунули в рюкзак даже запасной иксбокс с уже установленным на нем «параноидом». Череда щедрых подношений продолжалась бы и дальше, но я прервал ее, отказавшись от сигнального пистолета.

В надежде дождаться ответа от Зеба я время от времени проверял почтовый ящик, а в промежутках отвечал на послания фанатов и журналистов. Ругательские письма в свой адрес просто удалял. Подсознательно ожидал получить что-нибудь от Маши, но она, наверное, уже на полпути в Лос-Анджелес, да и вряд ли может печатать разбитыми пальцами. Я опять надавил кнопку на ее телефоне.

Нейт и Лайэм предложили мне немного поспать, и на короткое, постыдное мгновение в моем ошизевшем мозгу мелькнула мысль, что эти двое хотят меня сдать, пока я в отрубе, — подозрение само по себе идиотское, поскольку они с тем же успехом могли бы заложить меня и в бодрствующем состоянии. Я просто никак не мог переварить тот факт, что совершенно не знакомые мне ребята готовы сделать так много для моей персоны. То есть я, конечно, осознавал масштабы влияния M1k3y на умы своих последователей и воочию убедился в этом сегодня утром в Сивик-сентре, когда сотни вампиров послушно кричали один другому «укус-укус-укус», но эти двое не вампиры, а просто хорошие, заводные парни, которые любят поприкалываться и запросто могли бы оказаться в числе моих друзей доикснетовской эпохи. А теперь они добровольно вступили в армию — мою армию! И я несу за них ответственность. Если оставить их без присмотра, они неизбежно попадутся — это лишь вопрос времени. Очень уж неосторожные и доверчивые!

— Парни, послушайте-ка меня. Мне надо поговорить с вами кое о чем на полном серьезе.

Нейт и Лайэм замерли чуть ли не по стойке «смирно». Возможно, со стороны это выглядело забавно, но мне, честно говоря, стало страшно.

— Значит, так. Вы мне помогли, а потому в понимании дээнбистов стали моими сообщниками. Так что шутки кончились. Если вас возьмут, то и меня возьмут. Они сумеют вытянуть из вас все, что вы знаете… — Я поднял вверх руку, останавливая их протестующие возгласы. — Стоп, стоп! Вы там не были и не знаете. Все без исключения рано или поздно раскалываются. Запомните: если попадетесь к ним в лапы — не молчите, говорите сразу, быстро и много. Иначе они развяжут вам языки. У них для этого есть отработанные приемы.

— Но вы не попадетесь, потому что отныне завязываете джамить. Вы переходите с активной службы в резерв. Вы становитесь… — Я напряг память, выискивая подходящий термин, почерпнутый из виденных мной шпионских фильмов. — Вы становитесь законсервированной ячейкой. Зря не высовывайтесь. Ведите себя так, будто вы обычные подростки. Так или иначе, но я с этими гадами разберусь, опущу их раз и навсегда. Или они со мной разберутся. Если в течение семидесяти двух часов не выйду с вами на связь, считайте, что со мной покончено. Тогда можете делать, что хотите. Естественно, что в случае успеха нашего дела необходимость джамить вообще отпадет. Но в последующие трое суток не высовывайтесь! Обещаете мне это?

Нейт и Лайэм с самым серьезным видом пообещали не высовываться. Я согласился прилечь поспать, взяв с них слово будить меня через каждый час, поскольку хотел без лишней задержки увидеть ответ Зеба, да и телефон Маши надо беспокоить, чтоб не отключился.

Наше рандеву состоялось в вагоне метро, напичканном камерами наблюдения, и это поначалу мне не понравилось. Но Зеб знал, что делал. Он назначил встречу в последнем вагоне конкретного поезда, отходящего от станции «Пуэлл-стрит» в такое время, когда в него битком набились пассажиры. Зеб подгреб ко мне сквозь толпу добропорядочных обывателей Сан-Франциско, которые послушно расступались, образуя, как обычно, свободное пространство вокруг бездомного.

— Привет, — едва слышно в шуме колес проговорил Зеб, глядя на мое отражение в застекленной двери. Я тоже смотрел в темное стекло и не видел никого, кто терся бы достаточно близко, чтобы подслушать нашу беседу без чувствительного микрофона. Впрочем, если дээнбисты пронюхали о нашей встрече, то нам и без прослушки конец.

— Здорово, братан, — сказал я. — Ты уж извини, что я тебя подставил.

— Ладно, проехали. Это ты меня извини. Очко маленько сыграло. Ну, так что ты решил? Удариться в бега? Исчезнуть?

— Как раз хотел поговорить с тобой об этом.

— Ну?

— Вообще-то у меня другие планы.

— Ого.

— Просто послушай, ладно? У меня есть фотоснимки и видео — по сути, документальные улики. — Я залез рукой в карман и потревожил Машин мобильник. По дороге в метро я купил на Юнион-сквер зарядное устройство и включил его, сидя в кафе, достаточно надолго, чтоб индикатор на дисплее показал четыре штриха из пяти. — Надо передать их в «Гардиан» Барбаре Стрэтфорд. Но за ней наверняка установлено наблюдение. Они ждут, когда я объявлюсь.

— А тебе не приходило в голову, что они меня тоже ждут? Если ты клонишь к тому, чтобы я передал той тетке твои вещдоки, то без мазы. Стоит мне нарисоваться в радиусе одной мили от ее дома или офиса…

— Я хочу, чтобы ты вызвал на встречу со мной Ванессу. Даррел когда-нибудь рассказывал тебе о Ванессе? Она…

— Да, говорил. Ну и что? Думаешь, ее не пасут? Так же, как тебя и всех, кого тогда арестовали?

— Думаю, пасут. Но не так, как меня. И потом, Ван не у дел, а значит, ее не подозревают. Она не сотрудничала со мной ни в одном… — Я запнулся, подыскивая слово. — …Из моих проектов. Так что Ванессу наверняка держат на длинном поводке, и если она по телефону выразит желание объяснить «Бэй Гардиан», скажем, отчего я такой говнюк, дээнбисты, возможно, позволят ей сделать это.

Зеб некоторое время молча пялился на вагонную дверь.

— Ты знаешь, что будет, если они опять нас повяжут. — Это прозвучало как утверждение, а не вопрос.

Я кивнул.

— И тем не менее готов на это? Знаешь, кое-кого из заключенных при мне увезли с Острова Сокровищ на вертолетах. В противоположную от берега сторону. Есть страны, где Америка может позволить себе иметь офшорные зоны пыток. Оттуда нет пути назад, и там будешь гнить заживо до конца дней своих. Там пожелаешь только одного — чтоб тебе позволили вырыть могилу, поставили над ней и выстрелили в затылок, лишь бы покончить с этим.

Я тяжело сглотнул и снова кивнул.

— Тебя и это не останавливает? Мы с тобой можем залечь на дно прямо здесь, в Сан-Франциско, на долгое-долгое время и переждать, пока в нашей стране не наступят лучшие времена. Пока не вернется прежняя жизнь!

Я помотал головой.

— Ничто не придет и не наступит само собой. Ты правильно говоришь, это наша страна. И ее у нас отняли. Террористы, которые на нас напали, остались на свободе, а мы — нет! Я не могу прятаться год, десять лет, всю свою жизнь в ожидании, когда кто-то подарит мне свободу. Если хочешь быть свободным человеком, стань им!

В тот день Ван вышла из школы после окончания занятий и расположилась на заднем сиденье автобуса в тесном кружке подруг, болтая и хохоча, — в общем, все как обычно. Остальные пассажиры невольно обратили на нее внимание — во-первых, она вела себя очень шумно; а во-вторых, ее лицо чуть ли не полностью закрывали огромные мягкие поля дурацкой шляпы, будто забытой на голове после репетиции школьного спектакля о дамах и рыцарях эпохи Ренессанса. В какой-то момент подружки сбились в кучку, затем вдруг разом обернулись и стали смотреть через заднее стекло автобуса, показывая на что-то пальцами и хихикая. Огромная шляпа уже перекочевала на девочку одного роста с Ван и со спины очень похожую на нее.

И никому не было дела до маленькой, незаметной школьницы с азиатскими чертами лица и скромно опущенными глазами, одетой в невзрачную школьную форму старого образца, когда она выходила из автобуса за две остановки до станции метро. Вдобавок как раз в этот момент та шебутная, в шляпе, что-то выкрикнула, а ее подруги рассмеялись так громко, что даже водитель не сразу тронул автобус с места, а обернулся со своего сиденья и бросил на озорниц строгий взгляд.

Ван с опущенной головой торопливо зашагала по улице; хвостик волос прыгал поверх воротника давно вышедшей из моды «дутой» куртки. Заранее подложенные в туфли подушечки под пятки сделали ее ростом на два дюйма выше, а походку — шаткой и неуверенной. Вместо контактных линз она надела свои нелюбимые очки с большими стеклами, закрывающими половину лица. Я не сразу узнал ее, поджидая под навесом автобусной остановки с противоположной стороны, а когда разглядел, встал со скамейки, пересек улицу и с полквартала шел следом на некотором удалении.

Встречные пешеходы, завидев меня, торопливо отворачивались от беспризорника в замызганной хламиде, с переполненным дряхлым рюкзаком за спиной и грязной картонкой на груди с неряшливо накорябанной просьбой о подаянии. Никто не хочет встречаться глазами с нищим подростком, а то, не дай бог, прилипнет как банный лист, начнет клянчить мелочь. Целый день я в таком виде бродил по Окленду, и за все время со мной заговорили только двое — свидетель Иеговы и сайентолог; оба святоши пытались обратить меня в свою веру. На душе после встречи с ними остался неприятный осадок, как будто ко мне на улице пристали извращенцы.

Ван в точности исполняла мои письменные инструкции. Зеб передал их ей тем же способом, каким подкинул мне у школы свою записку — «нечаянно» толкнул, когда она стояла на автобусной остановке, а потом долго извинялся. Я не старался подобрать слова, а просто изложил на бумаге то, что думал и чувствовал: «Знаю, ты против. Я все понимаю. Но мне нужна твоя помощь в этот самый важный момент в моей жизни. Прошу тебя. Очень прошу».

Она пришла. Я знал, что так будет. Очень многое сближает нас двоих — меня и Ванессу. Ей тоже не нравится то, что происходит в этом мире. Вдобавок, мелькнула у меня недобрая и даже злорадная мысль, после публикации статьи в «Бэй Гардиан» на Ван тоже падает подозрение.

Так я протопал за ней, не приближаясь, шесть или семь кварталов, исподтишка изучая пешеходов и проезжающие мимо автомобили. Зеб рассказал мне, как ведется наружное наблюдение сразу пятью агентами в штатском. Обнаружить такую слежку можно, только если выманить их в совершенно безлюдное место, где любой соглядатай будет сразу бросаться в глаза.

Эстакада автотрассы 880 находится всего в нескольких кварталах от станции метро «Колизеум», и сколько Ван ни петляла, мы довольно скоро оказались на месте. Над нашими головами оглушающе ревели автомобили. Я был вполне уверен, что никто, кроме нас, под эстакадой не обретался. Прежде чем назначить Ванессе встречу в этой дыре, я приехал сюда, тщательно осмотрел всю прилегающую территорию и убедился, что спрятаться здесь негде.

Как только Ван приблизилась к условленному месту, я ускорил шаг и догнал ее. Она посмотрела на меня из-за очков, подслеповато моргая.

— Маркус! — У нее сорвался голос, из глаз потекли слезы. Я вдруг понял, что тоже плачу. Никудышный из меня подпольщик. Слишком сентиментальный.

Ван обняла меня на удивление крепко, даже дышать стало трудно. Я тоже обнял ее что было сил. И тут она меня поцеловала.

Не в щечку, по-сестрински, а нескончаемым поцелуем в губы — страстно, самозабвенно, запоем. Я так прибалдел, что…

Впрочем, нет, вру. Я пребывал в здравом уме и твердой памяти. И ответил Ванессе не менее горячим поцелуем.

Потом меня будто по башке стукнуло, и я почти оттолкнул ее от себя.

— Ван! — укоризненно вырвалось у меня сквозь частое дыхание.

— Ой-ой, — сказала она.

— Ван, — тупо повторил я.

— Прости, — сказала Ван. — Я…

И тут до меня дошло то, о чем мне следовало догадаться, наверное, уже давным-давно.

— Я что — нравлюсь тебе?

Ван жалобно закивала:

— Уже давно.

Ох, черт! Даррел годами тащился от Ван, а она все это время тайно тащилась от меня! А я в итоге выбрал Энджи, которая, по ее же словам, с Ван никогда не ладила. А сам я только бегаю, как козел, и гружу обеих своими проблемами, ничего не замечая.

— Ван… — пробормотал я. — Ван, прости меня.

— Все нормально, Маркус, — сказала она, отворачиваясь. — Я уже смирилась. Просто хотелось сделать это хоть разочек на случай, если больше… — Ван опустила голову, не договорив.

— Ван, у меня к тебе просьба. Дело очень важное. Мне надо, чтоб ты встретилась с журналисткой из «Бэй Гардиан», Барбарой Стрэтфорд. Это она написала сегодняшнюю статью. Ей нужно кое-что передать. — И я рассказал Ван о Машином телефоне и видео, которое она мне переслала.

— Зачем тебе это, Маркус? Кому от этого станет лучше?

— Ван, ты была права, хотя бы отчасти. Нельзя добиться справедливости для себя, ставя под удар других людей. Я могу исправить положение, лишь открыто рассказав, что знаю. Мне следовало поступить так в самом начале. Не разводить самодеятельность, а сразу после освобождения пойти к отцу Даррела. Но теперь у меня есть неопровержимые улики. Теперь я действительно могу изменить мир к лучшему. Пойми, это последняя и единственная надежда освободить Даррела и спастись самому от жалкого существования беглеца, всю жизнь скрывающегося от полиции.

— Но почему ты обратился ко мне?

— Ты что, шутишь? Да ты же профессионал! Я в этом еще раз убедился, пока наблюдал за тобой по дороге сюда. Из всей нашей команды ты лучший конспиратор! И единственный человек на свете, кому я могу доверить по-настоящему важное дело. Вот почему я обратился к тебе.

— А как же твоя подружка Энджи? — Ван произнесла это таким тоном, будто говорила не о человеке, а о бетонной плите.

У меня невольно вырвался тяжелый вздох.

— Я думал, ты знаешь. Ее арестовали. Она на Острове Сокровищ, в тюрьме, прозванной «Гуантанамо». Уже несколько дней.

До сих пор я старался не задумываться об Энджи и о том, что сейчас с ней происходит, но теперь, когда об этом зашла речь, у меня внутри будто поднялась горячая волна, сдавило грудь, так что выступили слезы и дыхание превратилось в судорожные всхлипы. В животе кольнуло, будто от сильного пинка, я схватился за него обеими руками, согнулся пополам и, не помня себя, с рыданиями повалился на острые камни, покрывающие землю под эстакадой.

Ван опустилась на колени рядом со мной.

— Дай сюда телефон! — велела она сердитым голосом. Я послушно пошарил в кармане и отдал ей мобильник.

Мне стало стыдно. Я прекратил плакать и сел, вытирая с лица слезы и сопли. Ван посмотрела на меня с нескрываемым отвращением.

— Если он вырубится, без пароля не включить, — проговорил я. — Погоди, еще зарядное устройство. — Я покопался в рюкзаке. Из-за этого проклятого телефона мой ночной сон в последнее время состоял из полуторачасовых интервалов, прерываемых будильником для очередного нажатия кнопки. — И складывать его тоже нельзя.

— А видеозапись?

— С этим сложнее. Я переслал копию на свой почтовый адрес, но пользоваться икснетом сейчас не имею возможности. — В крайнем случае я, конечно, мог бы опять обратиться к Нейту и Лайэму и попользовать их иксбокс, но слишком велик был риск их подставить. — Послушай, я дам тебе свой логин и пароль к почтовому серверу Партии Пиратов. Подключайся через анонимайзер — дээнбисты наверняка отслеживают всех, кто пользуется сервером пиратов.

— Ты собираешься открыть мне свои логин и пароль? — удивленно переспросила Ван.

— Я верю тебе, Ван. Я знаю, что тебе можно верить.

Она все еще недоверчиво покачала головой.

— Маркус, ты никогда никому не давал свои пароли.

— В данном случае это уже не имеет значения. Либо у тебя все получится, либо я… либо Маркус Йаллоу перестанет существовать. Мне придется взять новое имя и вообще стать другим человеком, но скорее всего дээнбисты выйдут на меня и повяжут. Знаешь, я, наверное, никогда не сомневался, что рано или поздно они меня схватят, и только сейчас понял это.

Тут уж Ван не на шутку разозлилась.

— Бред какой-то! Тогда для чего все это? Какой смысл в том, что ты до сих пор делал?

Ничего обиднее и правдивее она сказать не могла. Мне стало больно, будто я опять получил ногой в живот. Все это лажа, бессмыслица. Я уже потерял Даррела, Энджи и, возможно, больше никогда не увижу своих родителей. А долбаный ДНБ продолжает держать мой город, мою страну в состоянии животного страха и творить произвол, прикрываясь борьбой с терроризмом.

Ван выжидающе смотрела на меня, будто хотела услышать напоследок что-нибудь вразумительное, но не дождалась и ушла, оставив меня в одиночестве.

К моему возвращению «домой» в Мишн Зеб припас для меня пиццу. Мы ночевали под автомобильной эстакадой в походной палатке военного образца, списанной из армейского имущества за ненадобностью. Трафаретные буквы у нее на боку возвещали: «Координационный совет Сан-Франциско по оказанию помощи бездомным».

Пицца была из «Домино», холодная и уже чуть подкисшая, но тем не менее необычайно вкусная.

— Тебе что, нравится пицца с ананасами? — спросил я Зеба. Он снисходительно улыбнулся.

— Нам, фриганам, выбирать не приходится.

— Каким еще фриганам?

— Знаешь, есть такие вегетарианцы, которые употребляют исключительно растительную пищу, так вот их называют веганами. А фриганы едят исключительно свободную еду.

— Что значит — «свободную»?

Зеб опять улыбнулся.

— Свободная значит ничейная. Подходи и бери.

— Ты что — спер эту пиццу?

— Да нет же, балда! Просто взял, но не с магазинного прилавка, а с другого, поменьше, того, что позади магазина. Знаешь, черный такой, железный? С запашком?

— Ты подобрал это на помойке?!

Зеб заржал, запрокинув назад голову.

— Ясен болт! Видел бы ты сейчас свое лицо! Да не ссы, чувак, не отравишься. Ее выбросили не потому, что типа испорченная — нет, свеженькая, просто накрылся чей-то заказ. Правда, ближе к концу рабочего дня помойку поливают крысиным ядом, но если вовремя подсуетишься, ты в прибыли. Видел бы ты, что выбрасывают из бакалейных магазинов! Стоит одной несчастной клубничке замохнатиться, они избавляются от всей упаковки. Подожди до завтрака, приготовлю тебе такой фруктовый салат — язык проглотишь!

Я перестал его слушать. Ну и что, в самом деле, пицца как пицца. Она не стала заразной от того, что валялась в мусорном баке. А если и вызывала неприятное ощущение, то лишь потому, что ее сделали в «Домино», худшей пиццерии Сан-Франциско. Мне их еда никогда не нравилась, и я окончательно от нее отказался, когда узнал, что владельцы «Домино» спонсируют крезанутых политиков, по убеждению которых разговоры о глобальном потеплении климата или об эволюции природы — происки сатаны.

Однако отделаться от неприятного ощущения не удавалось.

И все-таки в этой ситуации имелась своя положительная сторона. Зеб, сам того не желая, открыл для меня целый мир, не видимый со стороны, о существовании которого я никогда не задумывался. А ведь он существовал вне и независимо от официальной системы.

— Значит, фриганы, говоришь?

— Или взять еще йогурты, — сказал Зеб, отчаянно кивая головой. — Для фруктовых салатов. После истечения срока годности их тут же выбрасывают. Но они ведь не зеленеют в полночь, которая отделяет дату использования от следующего дня. Это же йогурт, он сам по себе уже прокисшее молоко, если уж на то пошло!

Я проглотил кусок пиццы со странным привкусом. Да еще этот разговор про крысиный яд, зеленый йогурт, мохнатую клубнику… К такому не скоро привыкнешь.

Я откусил еще и подумал, что пицца «Домино» на халяву не такая уж противная.

После долгого и полного изнурительных переживаний дня было приятно вытянуться в теплом спальном мешке Лайэма. Ван, конечно, уже встретилась с Барбарой и передала ей видеозапись и фотоснимок Даррела. Утром я позвоню журналистке и спрошу, что она думает по поводу моих дальнейших действий. Когда материалы будут опубликованы, мне придется объявиться, чтобы лично засвидетельствовать их подлинность.

Уже погружаясь в сон, я видел, как иду сдаваться в одно из тех больших, с колоннадой при входе, зданий Сивик-сентра, а объективы многочисленных видеокамер провожают в последний путь злополучного M1k3y.

Подступающее забытье превратило неумолчный шум автомобильного потока над головой в океанский прибой. По соседству с нашей стояли другие палатки с бомжами. Днем я успел пообщаться кое с кем, но с наступлением темноты каждый жался поближе к собственному пристанищу. Все они были намного старше меня, угрюмые и неприветливые, но ни на психов, ни на насильников похожи не были. Просто неудачники, которым не повезло в жизни, или не хватило ума принять правильное решение, или то и другое одновременно.

Очевидно, я крепко уснул, потому что не помнил ничего до мгновения, когда в лицо мне ударил ослепительно яркий свет.

— Вот он, — произнес голос по ту сторону сияния.

— Взять его, — скомандовал второй, знакомый мне голос, часто звучавший в сновидениях — наставительный, требующий назвать пароли. Голос дамы с топорной стрижкой.

Мне тут же надели на голову мешок и затянули веревку на горле так туго, что меня вырвало, а пока я кашлял и задыхался в кашице из съеденной накануне фриганской пиццы, чьи-то сильные руки крепко связали мне запястья за спиной, потом щиколотки. Меня, как бревно, закатили на носилки, подняли и отнесли в машину — под ботинками носильщиков лязгнули две металлические ступеньки. Тут носилки опустили на пол, застеленный чем-то мягким. Дверь закрылась, и после этого я ничего не слышал, кроме моего пускания пузырей в собственной рвоте. Очевидно, салон или фургон был обит звуконепроницаемым материалом.

— Ну, что ж, со свиданьицем. — Топорная Стрижка. Я почувствовал, как под ее тяжестью качнулся пол машины, когда она поднялась внутрь. Мой рот был наполнен блевотиной, которая потихоньку просачивалась в горло. Я не мог нормально дышать, все время захлебывался и кашлял.

— Не беспокойся, мы не дадим тебе умереть, — сказала Топорная Стрижка. — Если ты захлебнешься, мы сделаем искусственное дыхание.

Какие-то чудовищные всхлипы вырвались у меня изо рта и горла, когда я судорожно втянул в легкие вместе с рвотной массой толику воздуха. Все тело свело судорогой от мучительного, выворачивающего наизнанку кашля, и меня снова стошнило. Я стал хватать ртом воздух, и все повторилось.

— Видишь, у тебя получается, — сказала дээнбистка. — Не все так плохо. Добро пожаловать домой, M1k3y! Мы приготовили для тебя особое местечко.

Постепенно я как-то действительно приноровился и даже немного расслабился под плавное покачивание движущейся машины. Поначалу мне было дурно от невыносимого запаха полупереваренной пиццы, но, как это происходит с любыми сильными раздражителями, мозг мало-помалу подстроился и почти перестал его воспринимать. Лежать на мягко качающихся носилках стало почти приятно.

И вдруг произошло нечто невероятное. Вдруг нахлынул глубокий, блаженный покой, подхватил меня, будто ласковая и теплая океанская волна с нагретого солнцем пляжа, и бережно, как ребенка, держа на плаву, понес дальше, в теплое море под теплым солнцем. После бесчисленных перипетий я все-таки попался, но это уже не имело никакого значения. Я передал информацию Барбаре. Я создал икснет. Я победил. А если даже и проиграл в чем-то, я сделал все, что было в моих силах. Мне удалось сделать больше, чем я мог надеяться когда-либо сделать в своей жизни. Лежа на полу дээнбистской машины, я перебирал в уме и раскладывал по полочкам собственные достижения — наши общие достижения! Мой город, мою страну, целый мир населяли люди, не желающие жить по указке ДНБ. Нашу борьбу не задушить. На нас всех тюрем не хватит.

Я счастливо вздохнул и улыбнулся.

Топорная Стрижка продолжала говорить. Я был так далеко, витая в счастливых грезах, что она почти исчезла из моего мировосприятия.

— …такому сообразительному парню, как ты. Казалось бы, уж кто-кто, но ты-то поостережешься выступать против нас. Мы присматривали за тобой с первого дня твоего освобождения. И арестовали бы тебя, даже если б ты не побежал плакаться этой журналистке — изменнице и лесбиянке. Нет, это просто уму непостижимо! Я думала, у нас с тобой полное взаимопонимание…

Колеса громыхнули по металлическому настилу, амортизаторы просели, выправились, а вскоре пол начал колыхаться иначе — на морской волне. Мы плыли на Остров Сокровищ. Хо-хо, там Энджи! И Даррел тоже. Вероятно.

Мешок с головы сняли лишь после того, как меня принесли в камеру. Правда, развязать руки и ноги поленились — меня просто скатили с носилок на пол. Лампочка не горела, но при лунном свете, проникающем сквозь крошечное зарешеченное окошко под самым потолком, я разглядел, что на койке не было матраса. Кроме меня, голой койки, унитаза и умывальника в камере больше ничего и никого не было.

Я закрыл глаза, чтобы вновь уплыть на океанской волне — и действительно поплыл, а где-то далеко внизу осталось лежать мое тело. То, что произойдет дальше, не станет для меня открытием. Я написаю под себя. Опять. И все сопутствующие ощущения мне знакомы, потому что я уже писался. От меня будет плохо пахнуть. Кожа начнет чесаться. И я буду мучиться от бессилия и позора.

Но все это не смертельно.

Я засмеялся, и это прозвучало так неожиданно, что вернуло меня в действительность, обратно в мое тело. Я продолжал смеяться. Они уже поиздевались надо мной, как могли, но я выжил и не сломался. Зато в течение нескольких месяцев я чмырил их по-всякому и показал всем, какие они тупицы и деспоты. И вышел победителем.

Меня уже давно донимала резь в переполненном мочевом пузыре. Так чего тянуть? Я перестал сдерживаться.

Теплая океанская волна понесла меня прочь.

Утром ко мне в камеру пришли два охранника. Они деловито и равнодушно разрезали путы на моих руках и ногах. Идти сам я не мог — ноги подгибались, как у марионетки с оборванными нитями. Слишком долго находился в неподвижности. Охранники закинули мои руки себе на плечи и наполовину понесли, наполовину поволокли по знакомому коридору. Бумажки со штрихкодами на дверях отклеились и загнулись по краям на влажном морском воздухе.

Меня вдруг осенило.

— Энджи! — завопил я. — Даррел!

Охранники явно обеспокоились и прибавили ходу, не зная, как меня угомонить.

— Ребята, это я, Маркус! Держитесь, не сдавайтесь!

Из-за ближайшей двери послышался чей-то плач. За другой непонятно воскликнули, похоже, на арабском. Внезапно разразилась какофония сотен надрывно кричащих голосов.

Меня привели не в комнату для допросов, а в старую душевую комнату — судя по всему, давно не используемую по назначению. Из стен с заплесневелой плиткой торчали ржавые трубы с лейками.

— Доброе утро, M1k3y, — сказала Топорная Стрижка. — Похоже, ночь не обошлась для тебя без приключений. — Она с преувеличенной брезгливостью наморщила нос.

— Ага, я описался, — бодрым голосом сообщил я. — Незабываемое ощущение. Советую попробовать.

— Наверное, тебе стоит принять ванну. — Топорная Стрижка кивнула охранникам, те подтащили меня к какой-то широкой доске с лямками по всей длине и повалили на нее. Она была мокрая и холодная. Не успел я опомниться, как мои плечи, бедра и лодыжки оказались пристегнуты ремнями. Через минуту на мне затянули и оставшиеся три лямки. Охранники взялись за поручни по краям, щелкнули металлические запоры, и доска наклонилась так, что ноги у меня задрались выше головы.

— Начнем с самого простого, — объявила Топорная Стрижка. Я вывернул шею, чтоб посмотреть на нее. Она подошла к письменному столу, на котором стоял иксбокс и недешевого вида монитор с плоским экраном. — Будь добр, назови мне, пожалуйста, свой логин и пароль на почтовом сервере Партии Пиратов.

Я закрыл глаза, и океанская волна понесла меня с пляжа в открытое море.

— M1k3y, тебе не доводилось слышать про такую забаву, как ватербординг? — Ее голос вернул меня в действительность. — Твое тело закрепляют в неподвижности таким вот образом и льют воду на лицо. Ты не можешь перебороть дыхательный рефлекс, и вода попадает тебе в нос и рот. Эта процедура называется «имитация утопления», и судя потому, что я наблюдала, определение довольно точное. У испытуемого возникает полная иллюзия, что он умирает. И, знаешь, ощущение можно продлевать бесконечно.

Я задергался, безуспешно пытаясь высвободиться. Да, мне доводилось слышать о ватербординге. Это самая настоящая пытка, и мне еще только предстоит пройти через нее.

Мне не удалось высвободиться. И океанская волна не унесла меня в теплую даль. В груди что-то болезненно сжалось, веки судорожно затрепетали. Безумно зудела кожа по всему телу, липкая от мочи, пота, засохшей блевотины.

Топорная Стрижка подошла и встала так, чтоб я мог ее видеть.

— Начнем с логина к твоему почтовому ящику, — сказала она.

Я зажмурился.

— Дайте ему попить! — приказала Стрижка. Слышно было, как зашевелились охранники. Я набрал в грудь воздуха и задержал дыхание.

Охранник поднял надо мной полный ковш воды, и она тонкой струйкой полилась на мои губы, подбородок. Потекла в повернутые кверху ноздри. Просочилась в горло — мне захотелось кашлять, но чудовищным усилием я сдержался, и вода достигла легких, закрывая доступ воздуху. Я будто окаменел, только зажмурился еще крепче.

Из коридора послышалась какая-то возня, беспорядочный топот ног, сердитые, возмущенные возгласы. Остаток воды в ковше охранник просто выплеснул мне на лицо.

Топорная Стрижка приглушенным голосом сказала что-то охранникам, потом, уже громко, обратилась ко мне:

— Только логин, Маркус! Это же так просто! Мне от него все равно никакой пользы.

На этот раз воды было целое ведро, она лилась сплошным, нескончаемым потоком — наверное, ведро какое-то гигантское. Я не сдержал дыхательного рефлекса и хватанул полный рот воды в легкие, закашлялся и втянул в себя новую порцию. Мое сознание говорило, что они не убьют меня, но тело отказывалось этому верить. Каждая клеточка организма кричала, что я умираю. Мне хотелось дико вопить, плакать, но под непрекращающимся водопадом я не мог сделать и этого.

Когда поток иссяк, я принялся надрывно кашлять, но лежал под таким углом, что избавиться от воды в легких долго не удавалось. Она стекала обратно в ноздри и обжигала носовые пазухи.

От бесконечного кашля начала болеть грудь, ребра и все кости, на которых я елозил по доске. Я ненавидел собственное тело за то, что оно предало меня, и свой мозг за то, что он не сумел подчинить тело, и себя самого за то, что ничего не могу с этим поделать.

Наконец кашель понемногу прекратился, и у меня восстановилась способность воспринимать окружающую действительность. В комнате явно происходила потасовка, раздавались крики и звуки борьбы. Я открыл глаза, моргая от яркого света, и выгнул шею, закашлявшись от приложенного усилия.

Народу в комнате заметно прибавилось. На вновь прибывших были надеты бронежилеты и шлемы с затемненными прозрачными забралами. Они кричали на тюремных охранников, а те со вздутыми от напряжения венами на шеях кричали в ответ.

— Всем стоять! — командовал один из бронежилетов. — Не двигаться! Руки вверх! Вы арестованы!

Дама с топорной стрижкой говорила с кем-то по мобильнику. К ней подскочил бронежилет и рукой в черной перчатке выбил телефон. Тот по дуге пролетел через все помещение и грохнулся на пол, рассыпавшись на мелкие детали. Присутствующие проводили его взглядами во внезапно воцарившейся тишине.

Но ее тут же нарушили бронежилеты, рассыпавшиеся по комнате. По двое заломали каждого из моих палачей. У меня почти получилось улыбнуться при виде лица Топорной Стрижки, когда один бронежилет развернул ее за плечи, а второй защелкнул на ней наручники.

Один из бронежилетов медленно двигался от двери с видеокамерой на плече — серьезной дурой с ослепительно-белой подсветкой. Он заснял все помещение и меня, обойдя вокруг водяной доски дважды. Я терпеливо лежал, будто позировал в фотоателье.

Наконец мне эта комедия надоела.

— Вам не кажется, что пора меня отвязать? — сказал я, только чуть-чуть кашлянув.

Ко мне подошли два бронежилета, один из которых оказался женщиной, и принялись расстегивать лямки, улыбаясь из-под поднятых забрал. Плечи и шлемы у них были помечены красными крестами.

Под крестами стояли буквы КДП — Калифорнийский дорожный патруль. Они из полиции штата!

Я начал было расспрашивать, как они здесь очутились, но тут в комнату буквально ворвалась Барбара Стрэтфорд. Ее, очевидно, долго не пропускали из коридора, но в итоге ей удалось протиснуться внутрь, растолкав копов.

— Вот ты где! — воскликнула Барбара, опустилась передо мной на колени, и мы оба замерли в самых долгих объятиях в моей жизни.

Вот тогда все окончательно прояснилось: «Гуантанамо» захвачена, а я спасен.