Мистика и реальность.

Проклятье Гипербореи.

Изрядно выпивший Игнат шептал что-то на ушко новенькой, которая разделила в этом году с Ольгой женскую составляющую их сплочённой в ежегодных вылазках на Север команды. Она так и не поняла толком, кто её пригласил, эту фифу по имени Лика, которая понятия не имела о походной жизни. Парни мямлили что-то нечленораздельное и отводили глаза. А все бытовые проблемы так и остались на хрупких плечах Ольги, только ещё утяжелённые расфуфыренной лентяйкой.

Игнат поначалу не обращал на новенькую внимания, но Ольга несколько раз ловила его взгляд, остановившийся на девице, и выражение глаз ей совершенно не нравилось.

«У него кобелиный взгляд», – так всегда говорила ей мать, когда Ольга приводила домой познакомиться парня, с которым встречалась, но дальше невинных поцелуев дело не зашло.

– Оль, давай, дальше рассказывай! Сказочница ты наша… – окликнул её Сашка –

закадычный дружок Игната, заметив, как она смотрит на сидящую чуть в стороне от костерка и шепчущуюся парочку.

– Да, конечно. Итак, пресытившиеся жизнью гипербореи бросались в море или озеро. А ещё, говорят, в отместку за надругательство над священными камнями и знаками, могут они наслать на вандала странную болезнь – мереченье называется. Человек становится похож на зомби, выкрикивает непонятные предсказания, идёт, сам не ведает куда. А потом бросается в воду и гибнет.

В этот момент, как нарочно, хрипло захохотала где-то поблизости чайка, заставив всех вздрогнуть от неожиданности.

– Вот чертяка! – сплюнул в сердцах Сашок. – Пристрелить её – заразу, и весь сказ!

– Не вздумай, беду накличешь! – сердито начала Ольга.

– Ой, не начинай! Это ты – филологиня наша, веришь во все сказки и суеверья. Ладно, спать пора. А эту разбойницу всё равно шлёпнуть надо. Замучила уже, нашу рыбу воровать. И так есть нечего. Вот её и съедим.

Седьмые сутки стояли они лагерем на берегу священного водоёма – Сейдозера[2], огромной нерукотворной ендовы, наполненной чистейшей водой. С трёх сторон озеро окружёно горами, которые защищают укромный уголок от пронзительных ветров. В благодарность за это природа не поскупилась на щедроты и дары. Вместо берёзового криволесья тундры здесь растут остроконечные вековые ели, в изобилии ягоды черники, морошки и голубики. Первые дни ребята не могли наесться лакомством, но оно быстро набило оскомину и приелось. Девушки терпели и не роптали, а парням хотелось более существенной пищи – мяса, запас которого иссяк два дня назад. Ольга ругала себя, что так опрометчиво поступила и доверила на этот раз сборы продовольствия Игнату, не проконтролировав его.

Они встречались уже четыре года. Первое опьянение чувством схлынуло, и Ольга ясно понимала, кого выбрало её сердце. Игнат ненадёжный, непостоянный. И все остальные определения с приставкой «не» – это о нём. Но всё равно любила и надеялась, что подует ветер перемен и вынесет шелуху из беспутной головы любимого.

За месяц до похода она вдруг почувствовала себя плохо. Проклятая тошнота начиналась, как только из горизонтального положения её тело принимало вертикаль. Запахи раздражали, звуки тоже, а еда стала не долгой гостьей в желудке Ольги. Зато появилось неясное ощущение наполненности внутри. Протягивая в аптеке девушке – провизору деньги за экспресс тест, она уже знала заранее ответ. Мать смотрела на худеющую Ольгу с подозрительностью и недоверием, и интересовалась, что за диету дочь экспериментирует в очередной раз.

Оля мечтала, что расскажет любимому о ребёнке светлой северной ночью на берегу святого озера, и он, наконец, предложит жить вместе. Одновременно навязчиво и противно скреблась мысль, что получить предложение по залёту не говорит о том, что ты выиграла счастье. Только всё совсем иначе обернулось.

Из-за новенькой Игнат устроился в палатке с парнями. А Ольга, стиснув зубы, согласилась на женское царство. Сначала девица глупой пустой болтовнёй лишь слегка её раздражала, как москит, звенящий в ночной тишине, стоит только задремать. Оля умела слушать и не слышать, смотреть на собеседника, делая заинтересованное лицо, и кивать согласно в подходящие моменты. Сама при этом отвлечённо в уме вспоминала любимые стихи или читала молитву. Только когда Игнат стал оказывать сопернице явные знаки внимания, Ольга почувствовала, как на смену раздражению ядовитой лавой вползла ненависть. Последней каплей стало то, что девица заявилась в палатку почти под утро, нисколько не таясь. Наоборот, она нарочито шумно возилась со спальным мешком, долго укладывалась и шуршала вещами. Ольга молчала, лёжа с открытыми глазами. Наконец, навязанная компаньонка улеглась, и воцарилась тишина, но не успокоительная, а странно напряжённая. Словно воздух, заполнивший небольшое пространство туристической палатки сгустился в предгрозовом ожидании. Душащую тишину молнией вспороли слова соперницы: «А вы с ним тоже на сейде[3] сексом занимались?» И обильным ливнем пролились Ольгины слёзы.

Утром Игнат делал вид, что они с Ольгой просто друзья и никогда не делили одну постель. Зато перед новенькой выкаблучивался, разве что из штанов не выпрыгивал и, вообще, вёл себя, как идиот.

Сашка, обеспокоенный такой рокировкой, несколько раз подходил к Ольге, жалостливо смотрел ей в глаза и быстро проговаривал: «Да, ерунда, перебесится кобелина. Это на него воздух здешний так действует. Не убивайся ты сильно, Оль. На тебя смотреть страшно».

Она криво улыбалась ему и, молча, отходила. Ей непреодолимо хотелось остаться одной, без людей. Сославшись на то, что надо набрать ягод к чаю, с трудом отвязавшись от слонявшегося за ней по пятам Сашки, она, наконец, осталась одна. Не думая об опасности встретить медведя – большого любителя полакомиться сочной черникой, Ольга уходила всё дальше от стоянки. В лесу было теплее. Деревья преграждали путь пронизывающему ветру, с утра трепавшему озеро, словно огромный серый лоскут. Зловредное комарьё попряталось в лесных тайниках, может предчувствуя приближавшуюся непогоду, а может гнус проявлял сострадание и просто жалел обманутую дурочку. Слёз уже не было. Она бесцельно бродила между деревьями, пока резкий звук выстрела не вытряхнул девушку из мысленного кокона. Сердце сжалось в страшном предчувствии. Она побежала к лагерю.

Ольга не вышла из палатки к ужину. Впрочем, она отказалась и готовить его. Игнат, красуясь перед новой пассией, решил изобразить бывалого охотника и подстрелил чайку. Когда Оля добежала до лагеря, большая прекрасная птица была ещё жива. Распластав крылья по земле, чайка билась в предсмертной агонии. Игнат с глупой кривой улыбкой потерянно стоял над ней.

А потом они выпотрошили птицу, ощипали и сварили из неё суп. Только мясо есть всё равно не смогли: жёсткое и рыбой воняет. Сашка несколько раз пытался сунуться в палатку к Ольге, но та лежала в спальнике с закрытыми глазами и заткнутыми наушниками от плейера ушами и не отзывалась.

Северная ночь опустила на землю дымчатый с нежными разводами бледно – жёлтой акварели балдахин. Стих птичий пересвист. Озеро обрело глубину зеркала, позволив небесам любоваться волшебной красотой отражения.

Ольга не могла уснуть. Подсознательно, она чувствовала, что произойдёт что-то страшное, необъяснимое. Девушка несколько раз пыталась вылезти из спальника, чтобы рассказать парням о предчувствии, только у неё не хватило на это сил. Она вдруг разом обессилила, словно после тяжёлой болезни. Тело стало чужим, и даже голос звучал еле слышным шёпотом. Соседка по палатке так и не пришла на ночь. Но Ольгу волновали не сексуальные упражнения разлучницы с отцом её будущего ребёнка, а знание неотвратимо надвигающейся беды. Оставив тщетные попытки вытащить себя из мешка, девушка замерла, вся обратившись в слух. Неожиданно резкий порыв ветра толкнул палатку, через минуту ещё сильнее и ещё. Вскоре хрупкое убежище дрожало от неистового ледяного дыхания. Там, за тонкими стенами из полиэстера, возилось, двигалось какое-то грозное чудовище – разъярённое и свирепое. И так же неожиданно всё стихло. А через секунду ночную тишину пронзил отчаянный визг.

Слабость отступила, она выбралась из спальника и выскочила из палатки. Парни, заспанные и растерянные топтались около входа в их обиталище. Игната среди них не было. Сашка бросился девушке навстречу.

– Оль, ты слышала? Где Лика? Игнат?

– Да не знаю я!

Они нашли Лику через час. Девица сидела, прислонившись спиной к гурии[4], вдруг совершенно не к месту напомнившей Ольге большую детскую пирамидку. Одежда на ней была изодрана в лохмотья, открывая кровоточащие порезы и царапины на коже. Девушка дрожала, закрыв лицо руками, и дико закричала, когда Сашка прикоснулся к ней. Игната не нашли. Лику перенесли в палатку и оставили на попечение Ольги. А парни отправились на дальнейшие поиски исчезнувшего друга. Девица металась в бреду, стонала и бормотала неразборчивые отрывочные слова. Вскоре она затихла. Ольга обеспокоенно наклонилась к ней, и тут Лика ясно и чётко, чужим гортанным голосом произнесла : «В озере он! Не ищите. Нет ему прощения».

Ольга опустила венок, сплетённый из веток и лесных фиалок, на воду, и тот, увлекаемый лёгкой волной, начал медленно удаляться от берега. Все ребята, кроме пострадавшей Лики и пропавшего Игната, стояли у кромки воды и, молча, вглядывались вдаль с надеждой на чудо. И оно произошло. Неизвестно откуда, словно из воздуха, появилась над венком огромная чайка. Она не улетала, а просто раскинув крылья, зависла в парении.

– Прощай, Игнат! – тихо прошептала Ольга.