Мир приключений, 1971 (№16)

АРИАДНА ГРОМОВА, РАФАИЛ НУДЕЛЬМАН ВСЕЛЕННАЯ ЗА УГЛОМ Фантастическая повесть

На окраине города стоял двухэтажный кирпичный домик. Со всех сторон его теснили светлые многоэтажные громады. Соседний домишко уже зиял темными провалами окон, и ребята шныряли в его пустых недрах, играли в разведчиков, татакали, изображая автоматные очереди. Дальше улица была перегорожена забором стройки, оставался только узкий проход по тротуару.

Всю свою жизнь, без малого сто лет, стоял этот домик на углу двух городских улиц, а теперь и улиц вроде не стало, и вообще он на отшибе очутился. Справа — забор стройки, слева, через дорогу, — забор заводского стадиона: только у строителей забор новенький, плотный, и желтые доски смолой пахнут, а забор стадиона давно посерел от дождей и расшатался. Напротив — скверик с высокими старыми деревьями, за ними прежних приземистых строений не видно, а поодаль уже возносятся новенькие нарядные девятиэтажники, и куда тягаться с ними невзрачному старенькому домишке, давно пришедшему в негодность.

Домик доживал последние дни. Жильцы ездили смотреть новые квартиры в новых домах, одна семья уже переехала и квартира на первом этаже пустовала. Но в остальных жизнь пока шла своим чередом. В последние дни население домика даже несколько увеличилось: к Кудрявцевым приехал в гости дядюшка с Украины, а у Анны Лазаревны Левиной поселился, ожидая обещанного места в общежитии, ее дальний родственник, студент Володя Лобанов.

Субботний вечер 9 сентября обитатели домика провели вместе: праздновали день рождения Галины Михайловны Кудрявцевой. В доме всегда жили дружно (ведь всего-то жильцов было — четыре квартиры, четыре семьи), а за последние недели общие заботы и предстоящая разлука окончательно сблизили оставшихся.

За столом и говорили в основном о переезде да о новых квартирах.

— Дотянули до начала учебного года, — пожаловался Костя Ушаков, учитель физики, — теперь придется мне через весь город двумя автобусами мотаться.

— Дадут нам поближе квартиру, что ты! — Его жена-Леночка беззаботно улыбнулась. — Мне тоже со своим заводом расставаться неохота. Я с начальником райжилотдела уже говорила. Зайду еще разок, проникновенно погляжу на него…

Леночка очень убедительно изобразила, как она посмотрит на начальника райжилотдела, — дядюшка с Украины даже крякнул и заявил, что за такой взгляд можно горы своротить.

— Ну, друзья, давайте выпьем за исполнение желаний! — предложила Галина Михайловна. — Пусть каждый выскажет желание, и мы выпьем за то, чтобы оно исполнилось. Дяде Мирону, как гостю, первое слово!

— А какие у меня могут быть желания? — воспротивился дядюшка. — Абы хуже не было! Живу, работаю, на здоровье не жалуюсь, семья тоже в норме…

— По службе, может, пожелания имеются? — иронически-заботливо осведомился Виктор Павлович Кудрявцев.

— И по службе у меня все в порядке! — упрямился дядюшка.

— А если… на Венеру слетать? — неожиданно подал голос десятилетний Славка, сын хозяев.

— Это мне — на Венеру? — страшно удивился дядюшка. — Ну ты сдурел, хлопец! Да что я там забыл, на той Венере!

Так дядюшка и не высказал своего желания. Зато Анна Лазаревна наговорила уйму — и все насчет сына: чтобы Шурик защитил докторскую диссертацию, чтобы его вторая жена оказалась хоть немного лучше первой и не портила ему жизнь, чтобы он вылечился от язвы и чтобы съездил в Англию…

— Ваш Александр Семенович уже и так заметная величина в кибернетике, а вам все мало, — возразил Кудрявцев. — Ну, я выскажу свое пожелание в общей форме: чтобы жизнь была интересной и неожиданной!

— Присоединяюсь! — заявила Галина Михайловна. — С одной оговоркой: чтобы неожиданности случались не у тебя в цехе! Пускай уж, на худой конец, у меня в “неотложке” — нас ничем не удивишь!

Затем Володя Лобанов сообщил, что мечтает о кругосветном путешествии; Леночка сказала, что сейчас она способна думать только о квартире и о мебели; Галина Михайловна и к ней присоединилась. А Славка объявил, что он бы лично хотел слетать на какую-нибудь планету, где имеется разумная жизнь.

— А что? Идея! — мечтательно отозвался Костя. — Встретиться бы с братом по разуму…

— С сестрой, скажи! — засмеялась Леночка.

— Неизвестно, чем обернется такая встреча, — сказал Кудрявцев. — А если у этого брата по разуму настроение не то?

— Ну, разумные существа как-нибудь найдут общий язык, — неопределенно пробормотал Костя.

— Что-то на планете Земля разумные существа нечасто находят общий язык… — меланхолически заметил Кудрявцев.

— Дядя Мирон, а если б вы встретились с марсианином, что бы вы сделали? — спросил Славка, скаля зубы.

— А ничего! — без колебаний ответил дядюшка. — Плюнул бы и пошел. Мне не до марсиан. Тут с людьми не управишься!

После этого заявления дискуссия о контакте сама собой прекратилась, и дальше говорили в основном о квартирах. Разошлись около полуночи. В половине первого весь дом крепко спал.

Володя Лобанов проснулся и увидел, что старинные часы на стене показывают без четверти восемь. Сквозь тюлевые занавески сочился ровный золотистый свет.

Володя расстроился. Он с детства приучил себя к режиму и всегда вставал ровно в семь.

Он вскочил с продавленного диванчика, натянул спортивные брюки, сунул ноги в кеды и стал торопливо завязывать шнурки. “Именины… — бормотал он при этом, фыркая от злости на самого себя. — Тосты… Портвейн!” Володя считал, что выпивать — это пошло. Да и пить он не умел. Ругался он шепотом, чтобы не разбудить Анну Лазаревну, которая спала за тонкой перегородкой в соседней комнате.

Володя на цыпочках выбрался в коридор, подхватил велосипед на плечо и осторожно спустился по узким, выщербленным ступенькам.

В доме было тихо: видимо, все еще спали после именин. Володя протиснулся через двойную дверь и, оказавшись на улице, с облегчением сбросил на землю свою нескладную ношу. Велосипед с обиженным звоном подпрыгнул на тугих шинах. Володя перевел дыхание, разогнулся, глянул вокруг… и остолбенел.

Прямо от крыльца начиналась поляна, покрытая сплошным ковром курчавой коричневой травы. А шагах в двадцати от дома ровной стеной стоял невиданный, немыслимый лес. Из коричневого травяного ковра взметывались вверх розовые стволы, суставчатые, как бамбук. Ни коры, ни ветвей на них не было; толстый розовый столб тянулся метров на пять—шесть в вышину, а там завершался пучком белоснежных листьев, похожих на гигантские страусовые перья.

У Володи засосало под ложечкой. Что же это значит? Откуда взялся этот странный лес? И куда девалось все, что было? Ведь все исчезло: Красноармейская улица, тротуар, мостовая, скверик на той стороне, забор, стройки, стадион… Все сгинуло. Только и есть, что коричневая трава да розовые деревья с белоснежной перистой листвой. И дом позади…

Володя оглянулся в страхе — не исчез ли заодно и дом? Но дом был на месте…

“Может, это мираж? — растерянно подумал Володя. — Этот лес растет где-то там, а сюда попадает изображение…”

Володя торопливо нагнулся и потрогал траву. Нет, никакой это не мираж. Трава вроде бы слегка маслянистая, скользит под пальцами. Володя ухватил два—три стебля, потянул к себе. Стебли были прочные, волокнистые, они разлохматились на изломе и оставили на ладони маслянистый коричневый след. И запах. Володя отшатнулся, сморщился — запах был горький и удушливый. Впрочем, он немедленно исчез. Володя наклонился и осторожно понюхал траву на поляне; трава пахла иначе: горьковато и пряно, скорее приятно. Ладонь начало покалывать. Володя посмотрел: она припухла. Впрочем, и краснота и жжение тоже быстро исчезли.

“Что же это?” — с тоской подумал Володя.

Он еще раз оглядел все вокруг, потом нырнул в парадное, одним духом влетел на второй этаж и тихонько постучал к Ушаковым.

Костя, сладко позевывая, открыл дверь.

— Константин Алексеич, — дрожащим голосом сказал Володя, — на улице лес!

— Тише ты, — потягиваясь, пробормотал Костя. — Ленку разбудишь!

— То есть даже не на улице… Улицы нет, ничего нет… Только лес!

— Да ты что? — встревожился Костя. — Позеленел весь… Заболел, что ли?

— Да нет же! — отчаянно зашептал Володя. — Да вы в окно посмотрите!

Ушаков недоверчиво покачал головой и пошел в комнату. Володя услышал сухое пощелкивание деревянных колец — это Ушаков отдернул штору, — потом невнятный сдавленный возглас. Вслед за этим Костя, тяжело топоча, выбежал из комнаты, распахнул дверь и кубарем скатился по лестнице.

Володя догнал его на крыльце.

За это время ничто не изменилось. Загадочный лес все так же неподвижно и молчаливо высился вокруг. И велосипед по-прежнему лежал на коричневой траве у крыльца, только на его глянцевито-черной раме проступили странные серые узоры.

— Вы слышите, как тихо? — испуганно прошептал Володя.

Ушаков обернулся. Глаза у него были слегка прищурены, губы сжаты.

— Действительно, — сказал он. — Как в сурдокамере. Или под стеклянным колпаком.

И оба они машинально глянули вверх.

Володя поежился — у него по спине побежали мурашки.

Костя помотал головой и сказал:

— Да-а…

Неба тоже не было. Над домом висела прозрачная бледно-золотая дымка. В вышине она сгущалась в непроницаемую оранжевую пелену. И эта пелена излучала тот ровный золотистый свет, который они принимали за солнечный.

— То есть это номер! — обалдело выговорил Костя. — Что же это означает?.. Слушай, а за домом что? — спросил он, помолчав. — Ты не глядел? Давай-ка посмотрим!

Они повернули за угол. И остановились. Позади дома был все тот же лес. Костя крякнул и почесал нос.

— Я сначала подумал, что это мираж, — уныло сказал Володя. — А потом траву сорвал… она масленая такая…

— Нет, какой же мираж! — рассудительно заговорил Костя совсем как на уроке. — Никаких условий для миража тут нет, да и не бывает таких миражей — кольцевых…

Костя явно целился изложить теорию образования миражей, а заодно и свои соображения по поводу этой теории, но Володе было не до того.

— А может быть, это… массовая галлюцинация? — неуверенно предположил он. — Есть же такие вещества — галлюциногены… Может, мы вчера каким-то образом наглотались?..

— У Кудрявцевых, что ли? — скептически осведомился Костя. — Галина Михайловна попотчевала салатом с галлюциногенами? Ну, знаешь… А это еще что? — Он с испугом показал на крышу дома.

Володя посмотрел туда. И тоже увидел.

Торцовая стена, у которой они стояли, странно перекосилась, будто дом сзади стал ниже, чем спереди. Вдобавок стена эта прогнулась внутрь, и верхний ее край изгибался над их головами, как застывший гребень волны. Окно ушаковской кухни, выходившее на эту стену, тоже прогнулось, перекосилось наподобие ромба, и верхняя фрамуга косо нависала над ними, выступая вперед на добрых полметра.

— Ты смотри! — встревоженно буркнул Ушаков. — Ленка еще напугается… А может, изнутри все нормально?.. У вас в квартире как?

— Не знаю, я на кухню не заходил. Я вообще в окно не смотрел…

— Пойдем, что ли, сзади еще посмотрим… — сказал Ушаков и шагнул дальше вдоль стены.

Вернее говоря — попытался шагнуть, но резко остановился и качнулся назад, будто налетел на невидимую преграду. Потом протянул руку и, словно слепой, пошарил в воздухе. На лице его выразилось крайнее изумление.

— Вот дела-то… — растерянно пробормотал он.

Володя тоже шагнул вперед, протянул руку и ощутил, что воздух впереди словно сгустился и затвердел. Он оставался прозрачным — Володя отчетливо видел ржавый крюк, криво вколоченный между кирпичами, но дотянуться до этого крюка не мог — пальцы упирались в ничто. Или — в нечто, похожее на тугую резину. Только эта резина была абсолютно прозрачна и невидима.

Ушаков начал шарить в воздухе обеими руками, ощупывая поверхность преграды. Невидимый слой, казалось, вырастал из боковой стены — примерно посредине — и постепенно расширялся, так что Володя и Костя, двигаясь вдоль его границы, все дальше отходили от дома. И с каждым шагом дом, который они видели сквозь эту прозрачную преграду, выглядел все более странно и жутко.

Боковая стена все резче прогибалась и перекашивалась. Наконец вся она повисла параллельно земле, а крыша, тоже перекошенная и изогнутая, уходила от нее вертикально вверх.

Володя и Ушаков сделали еще шаг и поравнялись с задним углом. Невидимый слой оттеснил их от дома уже на добрый метр. Стена здесь совсем сплющилась — она была в ладонь высотой, крохотная крыша опрокинулась почти параллельно земле, и из другого ее края наискось торчала еще одна стена, совсем уж игрушечная, не больше спичечной коробки.

Это была противоположная стена дома. И в ней тоже крохотной стекляшкой поблескивало перекошенное окно кухни.

Негромкое восклицание Ушакова вывело Володю из столбняка. Он оглянулся. Ушаков стоял в двух шагах от него, позади дома.

Опираясь рукой на невидимую стену, Володя подошел к нему.

И тоже тихо ахнул.

Дом исчез.

На его месте была все та же коричневая поляна, и ее все так же замыкал лес. Словно ничего другого здесь никогда и не было — только круглая коричневая поляна в бело-розовом лесу под оранжевым небом. И еще двое растерянных людей посреди этой поляны.

Ушаков криво усмехнулся и развел руками.

— Попробуем кругом обойти… — невесело предложил он.

Они пошли вдоль преграды, которая здесь по прямой пересекала поляну. Ушаков то и дело останавливался, ощупывал воздух снизу доверху; преграда поднималась от самой земли и уходила куда-то вверх. Прохода к дому нигде не было.

Потом невидимая преграда круто повернула, и они снова увидели распластанные в воздухе крохотные стены и крышу дома, — будто развернутый игрушечный домик из картона.

Чем ближе они подходили к фасаду, тем выше поднималась над землей стена, постепенно распрямляясь, пока не стала прежней, самой обыкновенной кирпичной стеной. И дом с фасада выглядел вполне мирно и обычно — занавесочки в окнах, велосипед у крыльца, тишина, спокойствие… Если б только не этот странный лес вокруг…

— Как это получается, что сзади ничего не видно? — спросил Володя, остановившись у крыльца.

Ушаков опять потер пальцем кончик носа.

— Что-то с преломлением света… — задумчиво сказал он. — Эта преграда — она вроде световода получается, лучи идут вдоль нее и огибают дом, а там уж выходят… Хотя нет, вру… Ведь спереди никакого слоя нет, — так куда же лучи выходят? М-да… Главное: откуда она взялась, эта преграда? Убей, не понимаю… И почему именно сзади и с боков?.. Черт, и выглянуть изнутри невозможно: задняя-то стена у нас глухая… Надо, правда, из кухни глянуть — может, там что-нибудь…

Дверь в квартиру Ушаковых так и оставалась распахнутой настежь.

А у двери в кухню, запрокинув голову, привалилась к стене Лена Ушакова. Костя метнулся к ней, — она повисла у него в руках, судорожно жмурясь и вздыхая.

— Ой, все плывет перед глазами… — шептала она. — Костя… только ты осторожно… там, в кухне…

Костя легко подхватил ее на руки, ногой приоткрыл дверь кухни. Секунду он стоял неподвижно, потом резко отвернулся и тряхнул головой.

— Володя, глянь-ка, что делается! — сказал он через плечо, унося Лену в комнату. — Только не стой там! Глянь — и отойди, понял?

Володя распахнул дверь кухни — и попятился.

Сначала ему показалось, что кухня тоже исчезла. Потом с большим усилием он разглядел плиту, холодильник, столик. Но все это виделось смутно и призрачно, потому что весь воздух, все свободное пространство в кухне было заполнено сверканием, слепящим блеском.

Это было одинаково непохоже и на земную действительность, и на коричневую поляну с бело-розовым лесом. Казалось, весь воздух здесь превратился в граненые глыбы застывшего света, в хаотическое нагромождение кристаллов, сверкающих, взаимно пересекающихся граней и плоскостей. Сияющие призрачные призмы, кубы, пирамиды пронизывали друг друга, причудливо изломанные грани сталкивались и пересекались во всех направлениях, словно ходы сказочного лабиринта, ослепляли миллионами мельчайших вспышек, и все вокруг словно мерцало и двигалось из-за этих бесчисленных слепящих сверканий. И весь этот причудливый мир, рассеченный сверкающими гранями, заполняли странные искаженные образы, повсюду возникали изломанные контуры, вспыхивали и гасли немыслимо яркие цветовые пятна, мелькали, рябили…

Володя почувствовал резь в глазах. Он невольно прижмурился — и тут же уцепился за дверь, чтобы не упасть: так стремительно завертелся в мозгу безжалостно сверкающий кристаллический вихрь, проникая сквозь тонкую красноватую пленку закрытых век.

Володя с трудом повернулся — и почти вывалился в переднюю, прямо на Костю.

— Говорил я тебе: сразу отойди! — наставительно заметил тот, поддерживая его своими могучими лапищами. — Позеленел весь, не хуже Ленки! Вот полюбуйся на себя!

Володя рискнул открыть глаза. Стало чуть легче, и он увидел в большом зеркале у вешалки свою вытянутую бледную физиономию.

— Что ж это такое? — трагическим шепотом осведомился он.

Костя опять осторожно глянул в кухню, отшатнулся и прикрыл дверь.

— Об этом мы еще подумаем, — сказал он. — А пока так: ты иди Анну Лазаревну проинформируй осторожненько. Главное, насчет кухни предупреди! И спускайся к Кудрявцевым, я там буду. Отошел малость? Ну, давай! — Он обернулся и крикнул: — Ленок, мы пошли! Если ты через четверть часа не явишься, я сюда поднимусь. Ладно?

— Ла-адно! — довольно бодро ответила Лена. — Приду-у!

Володя осторожно открыл дверь и, стоя в передней, прислушался.

— Володя, это вы? — слабым голосом спросила из комнаты Анна Лазаревна. — Зайдите, пожалуйста, ко мне.

Володя всунул голову в комнату.

Анна Лазаревна полусидела на кровати, опираясь на высокие подушки. Серебряные кудри ее были аккуратно расчесаны, и любимый свой японский халатик она уже надела, но веки у нее набрякли, а на стуле рядом с кроватью лежали пакетики и трубочки с лекарствами.

— Плохо вам? — участливо спросил Володя и покосился на окно.

Шторы были слегка раздвинуты, чтобы свет падал на кровать: Анна Лазаревна читала.

“Видела. Испугалась!” — решил он.

— Володя, я не понимаю, почему в воскресенье с утра уже должен быть такой шум! — строго сказала Анна Лазаревна. — Все время кто-то бегает по лестнице.

— Я не знал, что вы не спите… — сконфуженно пробормотал Володя.

— Разве это вы бегали? — с сомнением спросила Анна Лазаревна. — Как слон! А я уже целую вечность не сплю. Сначала Кудрявцевы у меня под окном разговаривали… Я не понимаю, о чем можно разговаривать в семь часов утра и почему непременно на улице? Потом этот ужасный туман… а у меня давление обязательно повышается, если туман…

— Какой туман? — удивился Володя.

— Что значит — какой? Самый обыкновенный туман.

— Но я встал без четверти восемь и никакого тумана не видел…

— Ну, значит, это было раньше, я же смотрела все время на часы. Сначала Кудрявцевы разговаривали, это было в семь часов, потом этот туман, а потом уже началась беготня по лестнице…

Володя переминался с ноги на ногу и вздыхал. Ну как ей это сказать? Она начнет спрашивать, что да как…

— Володя, вы от меня что-то скрываете! — заявила Анна Лазаревна, проницательно глядя на него поверх очков в круглой металлической оправе. — С вами что-то случилось, я же вижу!

— Не со мной! — поспешно заговорил Володя. — То есть и со мной, конечно! Анна Лазаревна, вы только не пугайтесь, пожалуйста! Но тут такое случилось… как бы вам сказать… Да вы сами посмотрите! Только не волнуйтесь!

Он подбежал к окну и отодвинул штору. Анна Лазаревна приподнялась на локте и уставилась в окно.

— Это ничего, — успокоительно бормотал Володя, с ужасом глядя на лес. — Мы скоро все выясним, сейчас я вот пойду… и мы вместе разберемся…

— Вы знаете, — это очень красивый лес! — вдруг сказала Анна Лазаревна, неотрывно глядя в окно. — Я в жизни не видела такого леса!

“Я тоже! — подумал Володя, ошеломленно моргая. — Однако какова старушка! Даже ни о чем не спрашивает: ей гласное, что лес красивый!”

— Анна Лазаревна, я пока пойду, — сказал он. — Если что, вы постучите стулом в пол три раза, я прибегу. Не вставайте! И главное — в кухню не ходите! Я вам что-нибудь приготовлю на завтрак! Обещайте, что не будете вставать!

— Хорошо, я обещаю, — рассеянно ответила Анна Лазаревна, продолжая созерцать лес.

Виктор Павлович и Славка, оба светловолосые, синеглазые и худощавые, стояли на крыльце и до странности одинаково хмурились, глядя на лес. Рядом с ними высился плечистый Костя Ушаков и тоже смотрел на лес.

“Как же так? — вдруг подумал Володя. — Ведь Анна Лазаревна сказала, что Кудрявцевы в семь утра были на улице. Как же они ничего не заметили?”

— Вот и Володя, — сказал Ушаков, не оглядываясь. — Как там Анна Лазаревна?

— Говорит, что лес очень красивый… — машинально ответил Володя, думая о своем.

— Ты скажи! — удивился Ушаков. — А Ленка ругает его: какой-то, говорит, голый, противный. Вот — на вкус и цвет товарищей нет! — сентенциозно заключил он.

— Ладно, — сказал Кудрявцев, поворачиваясь к ним. — Лес, может, и красивый, но хотел бы я знать, откуда он, зачем он, и вообще — что, собственно, происходит? Ни с того ни с сего…

— Анна Лазаревна говорит, что видела туман, — торопливо сказал Володя, — уже после того, как она ваш разговор слышала…

— Какой разговор? А, с Галиной, когда она на работу шла?

— На работу? — изумился Володя.

— Ну да, она сегодня дежурит в “неотложке”.

— И она… ушла? Кудрявцев невесело усмехнулся.

— Вот именно: ушла. В десять минут восьмого, как положено уходить на дневное дежурство. Я ее проводил на крыльцо, и дом наш стоял, где ему положено стоять, и вообще все было как положено…

— В десять минут восьмого! А вы туман не видели?

— Да я сразу лег и заснул. Меня вот Костя сейчас разбудил. А что за туман и при чем он тут?

— Не знаю… — сознался Володя. — Я так просто… думал…

Он поглядел на Костю, но тот молчал, почесывая кончик носа. Зато заговорил Славка.

— А я знаю, что случилось! — заявил он. — Мы все заснули, и прошло много-много лет. А мы во сне не заметили.

— Анна Лазаревна говорит, что она не спала с семи часов! — испуганно запротестовал Володя: ему сейчас все казалось возможным.

— Это ей казалось, что она не спит! — упорствовал Славка.

Костя посмотрел на него с укоризной, как на ученика, запутавшегося в ответах.

— А ну-ка подумай, — внушительно сказал он, — в чем ошибка твоего рассуждения?

— Я знаю, что вы скажете! — упрямо возразил Славка. — Если папа с мамой утром выходили и тогда ничего не было, значит, это потом произошло, да?

— Вот теперь ты рассуждаешь правильно, — одобрил Костя.

— Ну и что? А потом папа заснул, и все заснули… И может, мы в будущее попали! В далекое! Я читал про такое!

Володя нервничал, слушая Славку. Ему самому не верилось, что за полчаса дом могло куда-то перенести, да еще так, что никто ничего не почувствовал. Славка, конечно, безбожно фантазирует, но кто знает… никто ведь ничего не знает…

— Если это будущее, откуда такой лес? — тревожно спросил он.

— А что — лес? — хладнокровно возразил Славка. — Даже за сто лет какой хочешь лес можно вырастить! А мы, может, тысячу лет проспали? Может, мы у них вроде как в заповеднике? Они нас охраняют, пока мы не проснемся. Это я тоже читал. Деревья, может, с Венеры привезли или еще откуда. И они нас все время видят, тут приборы установлены.

Володя даже передернулся, представив себе, что на него сейчас спокойно, внимательно смотрят чьи-то изучающие глаза.

— Вот ведь фантазия у парня! — сдержанно усмехаясь, сказал Кудрявцев. — Поспал я немного, когда маму проводил, это верно, но насчет тысячи лет ты хватил. Столько спать вообще невозможно.

— Ты про летаргию, что ли, вспомнил? — спросил Костя. — Так учти, что при летаргии человек тоже стареет, хоть и медленней. За сто лет у тебя седая борода до пупа выросла бы…

— А может, нас законсервировали! — не сдавался Славка.

— Ну вот что, законсервированный дед, кончай сочинять! — сказал Кудрявцев. — Дядя Мирон еще спит?

— Будь здоров как спит! — засмеялся Славка. — Я хотел его разбудить, а он меня пяткой лягнул и замычал: “М-мы приложим все усилия!”

— Я бы не прочь их приложить, — заметил Кудрявцев. — Только не знаю, к чему прилагать…

— Давайте обобщим факты, — рассудительно сказал Костя. — Во-первых, лес и трава необычные… Совершенно незнакомая флора. Затем…

— Кухня! — подсказал Славка.

— Да, во-вторых, то, что видно в кухне. В-третьих, эта невидимая преграда… И такое странное преломление…

— Нет, видели? Он стоит себе и читает лекции по физике! — ужаснулась Лена, внезапно появившись на крыльце. — Преломление, оформление!

— Ну, Леночка, тут без физики не обойдешься… — добродушно улыбаясь, возразил Костя. — Включайся в диспут!

— Да какой диспут?! — уже всерьез рассердилась Лена. — Нашли время для разговорчиков!

— А что же, по-вашему, делать? — тихо спросил Кудрявцев, глядя куда-то в сторону.

— Как — что? — удивилась Лена. — Надо идти… Надо поскорее найти людей, выяснить, посоветоваться!

— Вы уверены, что тут есть люди? — все так же тихо, словно с собой разговаривая, бросил Кудрявцев.

Лена дико посмотрела на него.

— То есть… а как же? — запинаясь, выговорила она. — Где-нибудь же должны быть…

— “Где-нибудь”!.. — со странной интонацией повторил Кудрявцев.

— А ведь здесь птиц нет! — вдруг сказал Володя. — Я все удивлялся, почему так тихо… А тут ни одной птицы нет. И вообще все будто бы застыло.

— Это, наверное, потому, что нет солнца! — заявил Славка. — И небо здесь какое-то чудное… Может, нас на Марс перебросило?!

— Эх, ты! — сказал Костя. — Фантастику читаешь-читаешь, а толку-то? На Марсе атмосферы нет… ну, практически нет. А мы пока вроде дышим! — Он сделал глубокий вдох. — Видишь: самый обыкновенный воздух. Земной… Только с горьковатым привкусом.

— Это от травы, — машинально вставил Володя.

— Ну теперь о Марсе пошел разговор! — жалобно и сердито закричала Лена. — О воздухе, о траве — о чем угодно, лишь бы не о деле! С ума вы все посходили, что ли, я не понимаю!

— Да не кричи ты, Ленка, не сотрясай воздух попусту. — Костя обнял жену за плечи, притянул к себе. — Надо же нам подумать, сообразить, где мы и как сюда попали…

— Да ты что? — Лена повернулась и запрокинула голову, чтобы видеть лицо Кости. — Да разве сейчас время об этом думать?! Прямо смотреть тошно, как вы топчетесь на крылечке — и ни с места!

Кудрявцев поглядел куда-то поверх ее головы.

— А что прикажете делать? — как-то бесстрастно спросил он.

— Что угодно! — решительно заявила Леночка. — Выход искать отсюда, любыми средствами! Ну, вы же мужчины! Идите и ищите!

Кудрявцев неопределенно усмехнулся и промолчал. Но Славка воодушевился.

— А что, правильно! — закричал он. — Пошли в лес на разведку!

— Я тоже думаю, что надо поискать, — неуверенно поддержал его Володя. — В лесу, может, дорогу найдем… Во всяком случае, надо хоть поглядеть вблизи, что это за лес…

— А я бы сначала кухню обследовал, — задумчиво сказал Костя. — Удивительный феномен с точки зрения физики!

— Через мой труп! — предупредила Лена. — Если ты свалишься, кто твои сто килограммов вытащит?

— Коллектив поможет, не переживай! — отозвался Костя. — Так что делать будем, друзья?

— Кто ж его знает! — вздыхая, сказал Кудрявцев. — Конечно, Лена в основном права: надо что-то делать… Скорее всего, надо! — поправился он. — Если тут и есть… обитатели, то они явно не спешат нам навстречу. Может, нам следует проявить инициативу…

— Я бы раньше подзакусил, — смущенно признался Костя.

— Ты же голодный! — спохватилась Лена. — Ты же не завтракал! Ой, а как же теперь? С кухней-то?

— Что-нибудь организуем, — сказал Кудрявцев. — У нас именинных пирожков целая гора в буфете, и салат на окне стоит. А потом что-нибудь придумаем. Вообще-то надо объединить наши припасы. И с водой вот… У меня всего ведро… А колонка наша теперь — фьють!

— У меня — на донышке! — сконфуженно призналась Лена. — Да и припасов кот наплакал…

— Виктор Павлович… — Володя силился унять дрожь в голосе. — А вы… а вы думаете, что мы тут… долго?!

— Ну, кто ж его знает! — сказал Кудрявцев, сочувственно поглядев на него. — Да ты не волнуйся, это я так, на всякий случай…

Он вдруг очень пожалел Володю: совсем ведь ребенок, семнадцать лет всего. Губы у него прыгают… бедняга! А сорванцу Славке все нипочем!

Когда Славка выяснил, что отец собирается идти в лес втроем, с Костей и Володей, у него дыхание перехватило от обиды.

— А я?! — взвыл он, снова получив дар речи. — Я же это и придумал — чтобы на разведку пойти!

— А ты получаешь другое важное задание, — нарочито строго сказал Кудрявцев. — Тебе поручается охранять дом. И женщин. Понятно?

— Ну да! Чего их охранять! — ныл Славка.

— Анна Лазаревна старая и больная, — внушительно объяснил Костя. — И потом, если кто-то появится, пока нас не будет, ты сразу дашь знать.

У Славки загорелись глаза:

— Правильно! Я тогда в ваше окно буду орать: “Константин Алексеич! Аврал! Аврал!”

— Почему же именно аврал? — удивился Костя.

— А это слово очень хорошо кричится! — Славка набрал в легкие воздух, чтобы продемонстрировать, как кричится “аврал”, но тут же спохватился: — Ой, дядя Мирон еще спит!

— Да, кстати, дядя Мирон! — спохватился Кудрявцев. — С ним-то что делать?

— Разбудить! — предложил Костя. — И проинформировать.

— Да ну его! — поколебавшись, решил Кудрявцев. — Ему и простые-то вещи не всегда втолкуешь, у него особое устройство мозгов, информацию воспринимает весьма избирательно. А уж это все… нет, не берусь!

— Я объясню! — с восторгом вызвался Славка. — Ой, интересно будет!

— Да уж представляю… — Кудрявцев криво усмехнулся. — Ладно, поручаем это дело тебе.

— А я себе поручила обед приготовить, — сказала Лена, возникая на пороге. — И приготовлю! Из общих припасов!

— Лена, не дури! — сердито возразил Костя. — Славка, не пускай ее в кухню, слышишь!

— А я — в темных очках! Уже пробовала! — торжествующе заявила Лена, размахивая громадными круглыми очками. — И голова ничуть не кружится. Так, морально тяжело, но не слишком.

— Ну смотри! Если что, будешь там валяться до нашего прихода.

— Прямо — до вашего прихода! — обиделся Славка. — Что я, не вытащу?

— Ну, тогда на тебя вся надежда! — серьезно сказал Костя.

Неуверенно ступая по скользкой упругой траве, они пересекли поляну и вошли в прозрачную тень безмолвного леса.

Лес был действительно красив, только мало походил на лес. Деревья были разбросаны широко, но белоснежные перистые кроны все же смыкались. Золотистый свет, процеживаясь сквозь эти белые мягкие пластины, становился совсем призрачным, и казалось, что он не льется с высоты, а беззвучно и медленно сочится из розовых суставчатых колонн.

Не было ни подлеска, ни кустов, ни палой листвы; землю плотным пружинящим ковром укрывала все та же курчавая коричневая трава.

— Смотрите, ни тропинки нигде, ни следов никаких, — негромко сказал Костя: в этой застывшей тишине и говорить было трудно. — Хотя на этой траве следы вообще, по-моему, не остаются.

Кудрявцев сильно топнул ногой: трава тотчас выпрямилась, и вмятина от подошвы бесследно исчезла.

— Так куда же идти? — Костя растерянно огляделся. — И главное, как потом вернуться? Солнца нет, определиться не по чему. И на стволах никаких примет, не распознаешь, где юг, а где север.

— А если делать зарубки? — робко предложил Володя.

Кудрявцев извлек из кармана перочинный ножик и с сомнением поглядел на блестящее игрушечное лезвие.

— Ладно, попробуем, — сказал он, подойдя к ближайшему дереву. — Не люблю я деревья калечить, но…

Он вогнал острие в розовую гладкую поверхность. Но не успел выдернуть нож: тонкая, пронзительно свистящая струя ударила ему в лицо, он отшатнулся, закрыв руками глаза, чуть не упал. Костя поддержал его и, уклоняясь от красно-розовой струи, вырвал нож из дерева.

Свист немедленно прекратился, струя исчезла.

— Ф-фу-ты! — выдохнул Кудрявцев, осторожно отводя ладони. — Ничего, глаза целы.

— Ты смотри! — закричал Костя. — Вот это да!

Разрез на дереве уже заплыл, почти исчез. Осталась красная, быстро светлеющая полоска. Еще через секунду и она бесследно растворилась в розовой коре, и уже нельзя было угадать, где проходил разрез.

— Самооборона без оружия плюс самоизлечение без лекарств, — пробормотал Костя, с восторгом глядя на дерево. — Ах ты умница! — Он осторожно погладил розовую кору и изумился: — Да оно теплое! Греет!

Кудрявцев тоже приложил ладонь к стволу и ощутил тепло, вначале слабое, постепенно нарастающее. Они недоверчиво поглядели на свои нагретые, порозовевшие ладони.

— Ой, посмотрите! — прошептал Володя.

Он нагнулся, почти упираясь лбом в дерево, и жадно вглядывался.

Дерево сохранило отпечатки ладоней. Только отпечатки эти, рельефные, со всеми выпуклостями и линиями, были не на поверхности, а словно бы внутри и постепенно уплывали вглубь и вниз. Володя совсем прижался к коре лбом, обхватил ствол руками — и вдруг отскочил, тревожно ощупывая разгоревшееся лицо.

— Что? Греет? — тревожно и сочувственно спросил Костя.

— Понимаете… оно меня засосало… — сбивчиво объяснял Володя. — Оно вдруг сделалось такое… рыхлое… и лицо в него ушло… а под руками твердое… и душно стало…

— Гляди, вон оно, твое лицо! — сказал Костя.

Внутри дерева, у самой его поверхности, висело Володино лицо с закрытыми глазами. Еще через мгновение оно дрогнуло, будто оживая, и начало медленно уплывать в глубину ствола, постепенно снижаясь.

Володя, бледный, с полуоткрытым ртом, следил за этим плавным неотвратимым движением. Рядом с ним шумно дышал Ушаков. Кудрявцев, хмурясь, машинально тер лицо и руки носовым платком.

— Объемная фотография! — с изумлением сказал Костя, когда лицо исчезло. — Вы обратили внимание? Изображение формируется примерно за секунду. И близко от коры. А потом уходит в середину и вглубь… Под корой у них, должно быть, светочувствительный слой, жидкость какая-нибудь, что ли…

— Оно нагревается там, где к нему прикоснешься, — добавил Володя.

— Все это мне очень и очень не нравится! — заявил вдруг Кудрявцев.

— Почему? — удивился Костя. — Это же просто потрясающий феномен! Я даже примерно не могу сообразить, как это все получается — без ошибки, без обработки слоя, моментально…

— Мне это не нравится потому, — тихо и четко проговорил Кудрявцев, — что таких деревьев на Земле нет!

Костя открыл рот, но ничего не сказал. Володя судорожно вздохнул.

— Ну ладно… — хмуро пробормотал Кудрявцев. — Посмотрим еще… Пошли дальше?

Они молча двинулись дальше. Кудрявцев, досадливо морщась, жевал спичку. Костя хмыкал, прикидывая что-то в уме, а Володя с тоской глядел по сторонам, поражаясь однообразию леса: везде чисто, пусто, ни кустика, ни веточки, и везде вздымаются ровные розовые стволы, неотличимо похожие друг на друга.

— Какой-то он неживой, этот лес, — угрюмо проговорил Кудрявцев. — И действительно, заблудиться можно. Идем-идем, а все одно и то же, и конца не видно.

— Вот! — торжествующе сказал Костя, прищелкнув пальцами. — Я уже сообразил! Это у них вроде кожного зрения!

— То есть? — не понял Кудрявцев.

— Ну примерно так… — начал объяснять Костя. — У них, допустим, существует какая-то связь между корой и этой розовой жидкостью, что внутри. Когда прикладываешь руку — кора разогревается… скажем, за счет тепла, отдаваемого частью жидкости. Тогда в соответствующих местах жидкости происходит, наоборот, охлаждение… и она загустевает по той самой форме, которую приняла кора… То есть по форме предмета. Ну и получается модель…

— Очень возможно, — сказал Кудрявцев. — Только непонятно: зачем это им нужно?.. Зачем деревьям понадобилось зрение?.. Фокус-покус: зрячие деревья! К тому же близорукие… Видят только, если к ним вплотную подойти…

— Это как раз характерно для кожного зрения… — начал Ушаков.

Но тут Володя удивленно сказал: — Смотрите — дом!

Действительно, впереди, в просвете деревьев, открывалась поляна, в глубине которой стоял двухэтажный кирпичный дом.

— Но мы ведь шли прямо… — растерянно сказал Володя. — Не могли же мы так повернуть… на сто восемьдесят градусов…

— Значит, все-таки повернули, — сказал Кудрявцев.

— Нет, нет… что-то тут не то… — медленно бормотал Костя, оглядываясь по сторонам. — Ах, ну ладно! — Он наклонился и начал пучками вырывать траву. — Крепкая, чтоб ей!..

Он положил горсть сорванных стеблей на траву и, пятясь, отошел назад в лес и там выложил вторую горстку.

— Это вы так и будете выкладывать вехи всю дорогу? — иронически полюбопытствовал Кудрявцев.

— Что поделаешь! — сказал Костя, разгибаясь. — Я направление безошибочно чувствую. И я ручаюсь, что мы шли по прямой. Такую вешку можно увидеть метров за двадцать… Прошли мы с полкилометра, не больше, а я по прямой попробую вернуться… Пятьсот на двадцать… ну, двадцать пять вех придется уложить… за полчаса я управлюсь… А вы идите прямо к дому…

Как только Володя и Кудрявцев вышли на опушку, Славка замахал им из окон квартиры Ушаковых, а через минуту уже мчался навстречу, ловко скользя по траве.

— Нашли?! — кричал он на бегу. — Нашли что-нибудь?! Володя помотал головой и развел руками.

— А где Константин Алексеич? — возбужденно заорал Славка, подбежав вплотную. — А почему вы вернулись, если ничего не нашли?

— Эгей! — совсем близко прокричал Костя.

Мгновение спустя он вынырнул из леса, метрах в пятидесяти слева, и зашагал к ним, усталый, разгоряченный, но довольный.

— Шел по прямой, можете проверить! — доложил он.

— Мы, значит, шли по прямой вперед, вы — по прямой назад, а встретились почти в одном месте! — сказал Кудрявцев. — Так это же не прямая, а подкова получается…

— Оптическая иллюзия? — недоуменно спросил Володя.

— Понимаешь… тут дело сложнее… — Ушаков озабоченно потер кончик носа. — Смотри! Мы уходим от дома по прямой. Значит, дом остается у нас за спиной — и вдруг он же оказывается у нас перед глазами! Как это можно объяснить?

— Вы хотите сказать, — вслух раздумывал Кудрявцев, — что эта прямая только выглядит для нас как прямая, а в действительности она изогнута?

— По-видимому, да, — сказал Костя. — Что-то вроде туннеля в пространстве… подковообразного туннеля. Идешь по нему все прямо и прямо, а прихоишь туда же, откуда вышел…

— Изогнутое пространство?! — удивился Володя. — Я не понимаю… Неужели это возможно?

— Теоретически возможно, — сказал Костя. — Но только при наличии огромного тяготения. А мы-то вроде не прибавили в весе… В общем, непонятно…

Кудрявцев невесело усмехнулся.

— Ну и дела! — сказал он. — Куда мы с тобой попали, Славка? Пространство изогнутое, дом тоже изгибается так, что и вовсе пропадает, деревья с глазами…

— Где деревья с глазами?! Где?! — воодушевился Славка.

— Да нет, это я пошутил! — поспешно заявил Кудрявцев. — Ты, Славка, валяй обратно, на свой пост!

— А вы?

— Мы тоже скоро придем. Иди, иди, не задерживайся!

— Что ж, пройдемся по другому маршруту? — спросил Костя, глядя, как Славка лихо скользит по траве.

— А что нам остается? — буркнул Кудрявцев. — На крылечке сидеть?

Сначала они шагали настороженно и молча — ждали, что вот-вот опять впереди покажется дом.

— Мы уже километр прошли, — первым заговорил Володя. — Я по шагам считал.

— Возможно, здесь подкова длиннее… — неуверенно сказал Костя.

— А может, здесь ее вообще нет? — предположил Кудрявцев.

— Ну, это было бы совсем уже странно! — возразил Костя. — Что ж тогда выходит: не само пространство изогнуто, а имеются в нем какие-то туннели… или трещины?

— Трещины в пространстве — это звучит! — усмехаясь, сказал Кудрявцев. — Однако воображение у вас…

— О, смотрите! — закричал Володя.

Колоннада розовых стволов поредела. Впереди проступала поляна, залитая неподвижным золотистым сиянием. Они вышли из лесу и остановились.

— Вот вам и подкова! — медленно проговорил Кудрявцев. — Поляна-то другая!

Поляна несомненно была другая. Гораздо шире, просторней, и не круглая, а продолговатая. Никакого дома здесь не было. И через всю поляну тянулась невысокая ровная гряда, поросшая травой.

— По-моему, она искусственная, — заметил Кудрявцев. — Уж очень ровная, как по линеечке.

— Да, пожалуй что… — неуверенно поддакнул Костя. — Впрочем… Ну, пойдемте посмотрим.

Двигаться было как-то трудно. Им все казалось, что они лезут вверх по крутому склону, хотя под ногами была ровная травянистая поверхность. И вообще с грядой творилось что-то странное. Она словно под землю западала, сглаживалась, и чем ближе они подходили, тем труднее было ее распознать.

— Я не понимаю, куда же она девалась! — недоумевал Володя. — Мы все ее видели и…

Тут он внезапно остановился, откачнувшись назад.

— Стена! — выдохнул он. — Тут тоже степа! Как за домом!

— Да, действительно… — подтвердил Костя, упершись обеими руками в невидимую преграду. — Стена…

— Но здесь она не искажает ничего! — заметил Володя. — Вон, смотрите, лес нормально виден.

— Виден-то он виден, — вздыхая, сказал Костя, — а не нравится мне это…

— Да уж что тут может понравиться! — хмуро согласился Кудрявцев. — Он медленно двигался вдоль незримой стены, ощупывая ее ладонями. — А что это такое, по-вашему? Преграда? Силовое поле?

— Да, скорее всего… — пробормотал Костя. — Хотя, возможно…

— Что — возможно? — обернувшись к нему, спросил Кудрявцев.

— Ну, это я так, в порядке бреда… — смутился Костя. — Я подумал: а может, здесь пространство вообще кончается? Ну, замыкается на себя, заворачивается — и дальше, понятно, ходу нет!

— Мне все едино, что поле, что пространство, — меланхолически заметил Кудрявцев. — Разницы я особой не усматриваю. Факт тот, что дорога здесь наглухо перекрыта!

Он вытащил очередную спичку из коробки и, морщась, начал ее жевать.

— Ну как же нет разницы! — загорячился Володя. — Ведь если это поле — так его кто-то должен был создать! Понимаете?!

— Положим, это необязательно… — рассеянно пробормотал Костя.

— Ему обязательно! — ядовито отозвался Кудрявцев, бросая измусоленную спичку. — Вижу, что обязательно! Я вас вообще насквозь вижу, молодой человек, учтите! Вы как мой Славка: начитались фантастики и свято в нее верите. И значит, мечтаете о контакте с братьями по разуму! Ведь мечтаете?

— А вы считаете, что такой контакт невозможен? — густо покраснев, спросил Володя.

— А вы считаете, что возможен? — вежливо осведомился Кудрявцев. — За чем же дело стало? Вы думаете, эту невидимую стеночку построили они? Те самые, которые? Так возьмите да постучите покрепче в эту стенку! Глядишь, вам и откроют! “А, скажут, привет! Заходи, брат по разуму!”

— Виктор Павлович! — дрожащим голосом сказал Володя. — Зачем вы так? А если… если это и вправду братья по разуму?

Кудрявцев посмотрел на него с ироническим сочувствием.

— Наивный вы человек, Володя! Братья по разуму! А если они окажутся нам не братьями и вообще никакими не родственниками? Тогда что?

Словно в ответ ему послышался глухой тяжелый удар… еще один… еще…

— Что это такое? — обеспокоился Костя. — Близко где-то… Они постояли, прислушиваясь. Но вокруг снова была неподвижная тишина.

— Послушайте! — взмолился Володя. — Ну что мы тут топчемся, на этой поляне?! Ничего мы тут не узнаем! А там… вы же слышите! Возвращаться надо! В дом! Они нам, может быть, сигналы подают!

Кудрявцев саркастически ухмыльнулся.

— Володя, ты, в общем-то, не чересчур увлекайся! — вмешался Костя. — Оснований нету. Если б это действительно были… ну, братья по разуму, что ли… они бы первым делом постарались установить с нами контакт.

— Так они, может, и стараются! — закричал Володя. — Может, это мы их не понимаем!

— Слушай, как же так — не понимаем? — начал объяснять Костя. — Имеется ведь какая-то общая основа, математические символы, например как в “Линкосе”…

Кудрявцев нетерпеливо причмокнул и опять вытащил спичку.

— Ну, Костя, и вы туда же! Вообще хватит болтать! В одном я согласен с Володей — надо возвращаться! Не из-за каких-то сигналов, конечно, а просто… Ну, там ведь женщины да мальчишка, а мы понятия не имеем, как это все обернется… И эти удары… действительно…

— Нет, погодите, — сказал Костя. — Удары были вдалеке от дома. Я, конечно, тоже волнуюсь… за Ленку и вообще. Но, во-первых, там ваш дядя… Я понимаю, вы о нем невысокого мнения, но все же — человек пожилой, опытный… Потом, с чем же мы вернемся? Ничего ведь пока не поняли и что делать не сообразили… Слушайте, а чего вы так спичками увлекаетесь? Вкусно, что ли?

Кудрявцев смущенно усмехнулся:

— Да курить я бросил. Врач настоял: гипертония у меня. А спички отвлекают… Ладно, так я предлагаю компромиссное решение. Идти вдоль стены — это очень долго получится. Часа три-четыре минимум.

— Это вы как же подсчитали? — заинтересовался Костя.

— Если она идет вокруг всего дома на одинаковом расстоянии, то есть имеет радиус в один километр, — объяснил Кудрявцев, — значит, длина окружности получается километров шесть с лишним. Если вот так двигаться, как мы — боком, ощупывая стену, да еще по этой траве, — за час километра полтора-два пройдешь, не больше… Я предлагаю двинуться по диаметру. Если с противоположной стороны тоже окажется стена, тогда уж придется по всей окружности пройти. А пока мы заодно домой заглянем.

— И подзакусим! — одобрил Костя. — Правильно! Налево кругом!

Они повернулись и пошли обратно. Странное было ощущение: впереди ясно виден крутой спуск, и хотя ноги ступают на ровную поверхность, без малейшего наклона, невольно стараешься притормаживать, упираясь каблуками в скользкую неподатливую траву.

Наконец этот призрачный склон исчез.

— Ух ты! — испуганно сказал Володя, глянув назад. Кудрявцев и Костя обернулись. Сзади опять возникла ровная, как по линейке сделанная, травянистая гряда.

— Да-да… Ну потом посоображаем… — пробормотал Костя.

Они снова углубились в лес. Кудрявцев шел впереди. Он лучше других приноровился к коричневой траве — слегка шаркал подошвами и скользил, как на коньках.

Он первым и увидел серое облако. Остановился и замахал руками, подзывая спутников. Те подошли и тоже остановились, приглядываясь.

В розовом лесу зияла свежая рана. Деревья были повалены, выворочены с корнями, почва глубоко взрыхлена, словно по ней прошелся исполинский плуг. А в центре этой зоны разрушений неподвижно стояло серое облако. Серое и плотное, как осенний туман. Стволы деревьев исчезали, уходя в него.

— Вот это, надо полагать, мы и слышали там, на поляне, — сказал Кудрявцев. — Как деревья падали…

— Да, но почему они падали? Что здесь такое? — бормотал Костя, разглядывая побоище. — Слушайте, я поближе подойду! Должны же мы выяснить…

Не договорив, он шагнул вперед, перескочил через поваленный ствол и снова остановился, оглядываясь. Володя и Кудрявцев, поколебавшись, пробрались к нему.

Под ногами у них слабо шевелились, будто задыхаясь и корчась в агонии, развороченные пласты почвы, пепельно-серые, с маслянистым отблеском. Они были теплые — изнутри заметно теплее, чем сверху, на травянистой поверхности. Трава на них потеряла упругость и живой коричневый блеск, побурела, свернулась.

— У-ух, даже стоять неприятно, — тихонько сказал Кудрявцев, осторожно переминаясь с ноги на ногу. — Земля будто живая, а ты ее топчешь. И потом, этот запах… удушливый какой-то…

— Это трава пахнет, — объяснил Володя и почти шепотом добавил: — Когда умирает… Я вырвал пучок… утром, когда вышел…

— Верно! — подтвердил Костя. — Я когда вешки выкладывал из травы, тоже… Ох, братцы, поглядите-ка!

Невдалеке от них два дерева лежали крест-накрест, одно из них было вырвано с корнями. Володя и Кудрявцев подошли поближе.

Зрелище было странное и жутковатое. Корни, огромные, мощные, извивались, как удавы, свертывались спиралями, кольцами, вокруг них растекалась, медленно впитываясь в развороченную почву, красновато-розовая пузырящаяся влага.

— Они шевелятся… дышат! — с ужасом прошептал Володя. — А там… а там! Видите?!

Грифельно-серые корни были покрыты сетью розовых прожилок, и прожилки эти часто и беспорядочно подрагивали, пульсировали, то бледнея, то багровея. А в самом центре корневища, у основания ствола, откуда корни расходились, образуя нечто вроде купола, багровело морщинистое вздутие величиной с человеческую голову; оно тяжело взбухало и опадало, и в такт ему менялся цвет прожилок.

— Как сердце… — прошептал Володя. — Совсем как сердце…

Биение становилось все реже и слабее. Наконец багровый мешок, полускрытый корнями, беспорядочно заколыхался, затрепетал и затих. Сейчас же побледнели, почти слились со свинцовым фоном прожилки на корнях. Ствол дернулся, замер и тоже начал быстро сереть.

— Действительно: как сердце! — хмурясь, сказал Костя. — Но зачем дереву сердце? Это же бессмысленно… биологически, эволюционно бессмысленно! И что же, оно обслуживает только корпи?

— А фотографии?.. — начал было Володя.

— Осторожно! — крикнул вдруг Кудрявцев.

Володя испуганно оглянулся.

Над одним из поваленных деревьев поднялся белоснежный, мягко веющий лист, похожий на страусовое перо. Изогнувшись па длинном гибком черенке, он нависал над Володей и медленно пошевеливал своими длинными шелковистыми пушинками.

Володя, не сводя взгляда с этих невесомых белоснежных щупалец, отступил на два шага и чуть не упал, споткнувшись о ствол другого дерева. Лист рванулся за ним, но тут же замер на мгновение, потом взметнулся, затрепетал — и на людей обрушилась очень плотная волна сладковатого дурманящего запаха.

Они задохнулись, прижали ладони к лицам, пытаясь защититься от атаки, но запах сменился другим, свежим, с горьковатым мятным холодком, потом горечь усилилась, стала едкой, нестерпимой, ей на смену пришел тонкий цветочный запах, похожий на сирень, затем вдруг, без перехода ударила им в лица пряная жгучая волна, а под конец все это слилось, перемешалось, короткие всплески разных запахов набегали один на другой, душили, обжигали глаза и рот, дурманили сознание.

Сквозь слезы, застилавшие взгляд, сквозь удушье Володя все же ощутил легчайшие, почти невесомые касания на лбу, на шее, на руках, прикрывающих лицо, — словно паутинки бабьего лета, паря в воздухе, чуть приметно щекотали кожу. Он мотнул головой, провел ладонью по лбу и с усилием открыл слезящиеся глаза.

Лист, поднявшийся за спиной Володи, словно ощупывал его своими длинными пушинками, мягко прикасаясь к лицу, шее, рукам.

Володя хотел двинуться и не мог — его дурманили волны запахов, завораживали мягкие, осторожные касания бесчисленных снежно-белых щупалец. Он безвольно стоял, прижмурившись, плотно сомкнув губы, и, словно сквозь сои, слышал чьи-то глухие выкрики, чье-то тяжелое дыхание — а может, это было его дыхание, может, он что-то выкрикивал в полубреду?

— Володя, Володя! Да очнитесь вы! — крикнул ему в ухо Кудрявцев.

Володя медленно повернул к нему затуманенные, невидящие глаза. Кудрявцев схватил его за руку, потащил за собой по развороченной земле, мимо розовых стволов и трепещущих над ними белых султанов. Володя краем глаза успел увидеть, как Костя Ушаков, отбиваясь от опутавших его белых пушистых нитей, кинулся вслед за ними. Над всеми поваленными стволами вставали белые султаны на длинных черенках и слепо шарили в воздухе своими легкими, мягко изгибающимися нитями.

Метрах в пяти от прогалины люди остановились, чтобы отдышаться.

— Ну и ну! — ошеломленно сказал Костя. — Я думал, они нас прикончат этой своей парфюмерией.

— А чего они от нас хотели, эти взбесившиеся страусовые перья? — спросил Кудрявцев, тщательно вытирая лицо и руки носовым платком. — Нападали они, что ли? Или защищались? Я не понял.

— Я тоже не очень-то… — начал Костя, но запнулся, глянув на прогалину. — Все! Они умирают!

Над розовыми стволами все реже и беспорядочней взметывались белые султаны. Наконец последние два слабо дернулись, затрепетали и медленно опустились, распластавшись на земле. По стволам и корням деревьев пробежали короткие судороги. И сейчас же вслед за этим помутнела белизна листьев, погасло розовое свечение стволов: все подернулось свинцово-серым тусклым налетом. И хотя люди видели это впервые, они не сомневались, что это — смерть.

— Не знаю, конечно, — продолжал Костя, не отрывая взгляда от деревьев, — но только вряд ли они нападали. Они не рассчитаны на это… Ведь они сейчас случайно оказались у самой земли. Обычно они вон где… — Костя показал вверх, где на высоте трехэтажного дома веяли огромные белоснежные перья над розовыми стволами. — На кого им там нападать? Тут ведь ни птиц, ни насекомых…

— Мне действительно показалось, что они нас ощупывали… или, вернее, обнюхивали… — сказал Кудрявцев.

Костя задумчиво посмотрел на Кудрявцева.

— А вы знаете — похоже! Они мне правую руку гуще всего облепили. Может, потому, что я этой рукой траву рвал? Тогда что же — это их органы обоняния?

— Так ведь они и сами испускают запахи! — напомнил Володя.

Кудрявцев поежился.

— Деревья, у которых есть зрение и обоняние! Может, у них и разум есть?

— А что! — серьезно ответил Костя. — Это было бы только логично! Если они передают и принимают запахи и вдобавок видят, так должна же эта информация куда-то поступать, где-то перерабатываться, использоваться?

— Сердце-то у них есть, мы же видели! — подхватил Володя. — Наверно, и мозг есть…

— Можно предположить, — прищурившись и глядя вдаль, сказал Костя, — что корни у них — нечто вроде мозга. Помните: образы возникают у поверхности ствола, а потом уходят вглубь и вниз. Может, в корнях и нет разума в нашем понимании, но хранилищем информации они наверняка служат. У нас мозг запрятан в твердую черепную коробку, а у них надежней: в землю!

Володя вдруг лихорадочно заговорил:

— Дело даже не в мозге… не в разуме! Может быть, они не как люди… не на уровне людей то есть, а на уровне животных — ну, собак, лошадей! Но они живые! Они же на наших глазах умирали! И они чувствовали, что умирают! И хотели что-то нам сказать, а мы этого не поняли!

— Возможно… — подумав, согласился Кудрявцев. — Очень возможно! Сейчас и мне начинает так казаться… А вы какого мнения, Костя?

— Я тоже… — проговорил Костя, неотрывно глядя на прогалину. — Я согласен… вполне вероятно то есть! Но вот что? Что они хотели сказать… сигнализировать? И вообще — что здесь произошло? Почему они погибли? Мы же ничего не знаем!

— Не знаем, действительно… И что же вы предлагаете? — спросил Кудрявцев, жуя очередную спичку. — Я за то, чтобы действовать, как мы наметили: заглянуть домой, потом проверить, что делается на той стороне.

— Я, в общем, тоже. Но ведь кто знает: может, разгадка именно здесь, а мы уйдем и… Вот это серое облачко — оно наверняка имеет какую-то связь со всем этим. — Костя повел рукой вдоль прогалины. — И мне просто невтерпеж поглядеть, что оно такое…

— На обратном пути… — начал было Кудрявцев.

Но Костя уже перескочил через ствол дерева и зашагал по поляне, то и дело оступаясь и проваливаясь. Деревья лежали однообразно серые, мертвые и на его присутствие никак не реагировали.

— Что ж, пойдемте… — со вздохом сказал Кудрявцев Володе. — Если что, лучше нам всем вместе быть…

Они догнали Костю у самого центра прогалины. Им казалось, что серое облако еще впереди, но туман вокруг них постепенно сгущался, и сквозь него смутно розовели только самые ближние деревья, а вывороченные мертвые стволы были почти неотличимы от почвы.

— Вот там посветлее как будто, — сказал Кудрявцев, показывая направо: там что-то мутно светилось сквозь туманную пелену.

Они прошли еще два—три шага и очутились в непроглядной тьме.

— Держитесь друг за друга! — крикнул Кудрявцев. — Костя, погодите! Где вы? Володя! Идите сюда!

— Я тут! — отозвался Костя где-то поблизости. — Ничего не видно! Слушайте, у меня под ногами что-то твердое… вроде асфальта. И потом… — Он вдруг замолчал, а после паузы потрясенно вскрикнул: — Идите сюда! Скорее! На свет идите! На свет!

Кудрявцев пошарил в тумане, ухватил Володю за руку и двинулся направо, к бледному сиянию, которое постепенно разгоралось все ярче. Они ощутили под ногами твердую ровную поверхность, уверенней шагнули вперед, прямо в желтое, туманно светящееся пятно — и зажмурились от нестерпимо яркого света.

Первое, что они увидели, открыв глаза, было ослепительное солнце. Оно высоко стояло в удивительно синем небе с легкими пушистыми облачками.

Потом они увидели кудрявые зеленые холмы, полого спускающиеся к долине, где текла спокойная широкая река, ярко сверкая на солнце, и длинную ровную насыпь с плоским травянистым верхом, которая тянулась вдоль реки.

Пейзаж был явно земной и очень приветливый, привольный, просторный.

Они невольно оглянулись. Но позади не было ни серого тумана, ни странного леса, ни зловещей оранжевой пелены, низко нависшей над землей. Они стояли на неширокой асфальтированной дороге, которая шла по склонам холмов, повторяя их изгибы, и со всех сторон окружал их этот неизвестно откуда взявшийся спокойный солнечный мир. И они молча глядели на него, потрясенные, недоумевающие.

Что-то смутно тревожило их. Что-то необычное и, может быть, опасное чудилось им в этом тихом и ясном облике мира.

— Люди… Людей почему нет? — первым спросил Володя.

Действительно, безлюдье было полнейшее. Ни мостов, ни судов на реке, ни машин на дороге; и нигде ни следа человеческого жилья.

— Небо что-то очень яркое… и воздух такой уж чистый и прозрачный! — отозвался Кудрявцев. — Трудно даже поверить, что здесь живут люди…

— То есть как? — испугался Володя. — Вы о чем?..

— Да ни о чем, ничего я не знаю и не понимаю, как и вы. Костя, вы как думаете, куда это нас занесло?

— Ну… во-первых, это Земля… — лекторским тоном начал Костя.

— И на том спасибо! — вставил Кудрявцев. — А во-вторых?

— Во-вторых… нет, непонятно, где мы… Умеренный климат, река, долина, плодородная почва… видите, зелень какая буйная! А людей нет. Не представляю себе, где сейчас можно найти такое свободное пространство! Хоть бы одно завалящее строение!

— А если… если это не сейчас? — задохнувшись от внезапной догадки, сдавленным голосом спросил Володя. — Если мы… в прошлое попали?!

— Ну да! В прошлое! А это? — Костя стукнул подошвой об асфальт дороги. — Асфальтовое шоссе и такая вот пустота — две вещи несовместимые.

— Тише! Послушайте! — сказал Кудрявцев.

Где-то вдалеке возникло глухое низкое гуденье. Оно стремительно близилось, нарастало; наконец из-за поворота реки вылетела блестящая металлическая сигара, промчалась по гребню зеленой насыпи с немыслимой быстротой, описала пологую дугу в воздухе над рекой и исчезла за холмами на том берегу.

— Вот вам и люди! — пробормотал Кудрявцев, восхищенно глядя вслед исчезнувшей ракете. — Красотища какая!

— Ну, людей пока мы не видели, — уточнил Костя. — Но эта штука на воздушной подушке действительно впечатляет! Мне кажется…

Он не договорил. В просвете между холмами поднялась и медленно двинулась к ним по воздуху большая круглая площадка. На ней толпились дети — множество детей, лет десяти- двенадцати с виду. Они галдели, смеялись, звонко выкрикивали что-то непонятное, бегали туда-сюда по площадке.

— Да они же упадут! — ужаснулся Кудрявцев, глядя, как ребята наклоняются над краями площадки, как они носятся из конца в конец друг за другом, чудом задерживаясь на самом краешке ничем не огороженной площадки.

— У них там, видимо, силовое поле вместо ограждения, — сказал Костя. — Так что опасности нет.

Площадка плавно описала широкий круг в воздухе и проплыла прямо над их головами. Один из ребят перегнулся и повис над краем площадки под углом сорок пять градусов, поддерживаемый незримой опорой. Крупные белоснежные зубы сверкали на его кофейно-смуглом лице. Рядом с ним повис еще один, светловолосый, загорелый, засмеялся, крикнул что-то и, размахнувшись, швырнул вниз маленький синий шарик. Белозубый с кофейной кожей тоже швырнул шарик, только зеленый. Потом все закричали, засмеялись, замахали руками и начали швырять шарики. В воздухе эти шарики раскрывались, как цветы, и, планируя, вращаясь, спускались к земле.

Прямо у ног Кудрявцева уткнулся в трещину асфальта синий, с белым треугольником на заостренном металлическом стержне. Кудрявцев машинально выдернул его и начал разглядывать. А сверху все сыпались и сыпались разноцветные треугольники, квадраты, зубчатые кружки, звездочки, и Володя с Костей машинально подставляли ладони, продолжая неотрывно глядеть вверх.

Площадка по широкой спирали уходила в высоту; все тише, отдаленней звучали смех и гомон, все трудней становилось различать лица; наконец площадка превратилась в сверкающий кружок величиной с блюдце, а потом растаяла в солнечных лучах.

— Вот это я понимаю! — восхищенно сказал Костя. — Это для ребят удовольствие! Я даже не знал, что такое бывает! Куда ж это мы попали?

Он разжал ладонь и посмотрел на ярко-алый кружок, перечеркнутый белой полосой.

— Смотри-ка! — сказал он. — Это ведь английский язык! Володя нагнулся и схватил несколько разноцветных вымпелов.

— А это польский… или чешский? А вот какой-то восточный, арабский, что ли… Немецкий! Итальянский! А у вас что, Виктор Павлович? Какой язык?

— У меня — русский… — ответил Кудрявцев таким глухим, тоскливым голосом, что Володя и Костя испуганно уставились на него.

— Что произошло? Говорите уж сразу, не тяните! — сказал Костя, увидев, как внезапно постарело и осунулось лицо Кудрявцева.

— Нет, что ж тянуть… — тихо проговорил Кудрявцев. — Лучше сразу… Поглядите!

Он протянул им сине-белый треугольник и полез в карман за спичкой.

Костя и Володя недоумевающе воззрились на вымпел. Тот же светящийся штриховой рисунок, что и на других: в верхнем углу — солнце с длинными лучами, под ним — волны, по сторонам — силуэт старинного города с башнями и шпилями и изломы горной цепи. А внизу написано: “Счастливого пути, друзья!”

— Да не там — на обратной стороне! — нетерпеливо сказал Кудрявцев.

Обратная сторона была гладкая и яркая. Только внизу светилась надпись: “Туризм — 2118”.

До них все равно дошло не сразу. Кудрявцев разъяснял, доказывал, а они хлопали глазами и никак не могли поверить. Снова разглядывали вымпелы — и на всех была та же самая цифра — 2118.

Но слишком трудно было свыкнуться с тем, что их теперь зашвырнуло почти на полтораста лет в будущее…

— Что же получается? — хрипло, с усилием спросил Володя. — Что мы… что выход оттуда — только в будущее?

Кудрявцев пожал плечами и отвернулся. Костя смотрел на него с ужасом и сочувствием. Володя понял этот взгляд, и у него сердце болезненно сжалось: ведь Галина Михайловна утром ушла… в настоящее, в тот мир, в котором все они жили… и теперь ни муж, ни сын никогда ее не увидят. Расстояние в полтора века.

“А ведь она теперь, в том мире, давно умерла! — вдруг сообразил Володя. — Может, сто лет назад умерла! И ничего не узнала о том, что с нами случилось, куда мы девались… И я… не увижу отца… и никого из друзей… и они тоже так ничего и не узнали обо мне”.

Володе стало так страшно и тоскливо, что он сжал кулаки и вонзил ногти в ладони, чтобы не закричать, не заплакать. И увидел, что Кудрявцев, бледный, измученный, глядит на него с сочувствием.

— Ну что ж… — тихо проговорил он. — Надо к этому привыкнуть… ничего не поделаешь… — Он встряхнулся, глубоко вздохнул и скомандовал: — Немедленно возвращаемся! Надо наших там подготовить и… переправить!

— А вы уверены… — начал Костя, но тут же махнул рукой. — Да, впрочем, конечно… Что же нам остается!

Володя тоже понимал, что выбора у них, в сущности, нет. Здесь все же земля — и небо, и солнце, и зелень, и река… и люди. Не оставаться же там, в чужом зловещем мире, под этим оранжевым колпаком! Да, но…

— А если нас там будут искать? — вдруг сказал он отчаянным голосом. — А мы уйдем… в будущее! И там нас уже никто никогда не разыщет!

Кудрявцев судорожно вздохнул. Он не сразу смог заговорить.

— Я… я об этом тоже думал. Но это… нет, это бред! Кто пас будет искать, каким образом?! Смешно рассчитывать…

Костя почесывал кончик носа и молчал. Только когда Кудрявцев прямо спросил, какого он мнения, Костя неохотно пробормотал, что, собственно, никакого.

— Какое может быть мнение, ну, честно говоря? — добавил он. — Когда я не ориентируюсь. Вы, например, уверены, что мы назад попадем? Туда, в лес?

— Уверен! — сквозь зубы сказал Кудрявцев. — Вот увидите! Мы стоим на том же месте, и вот здесь, за нами, — он указал на обочину шоссе, где сквозь трещины асфальта пробивалась трава, — вот здесь должен быть проход обратно!

Он повернулся, сделал всего шаг- и вдруг исчез. Будто растворился в прозрачном легком воздухе.

— Пошли! — сказал Костя, дернув Володю за руку.

Они шагнули, и сразу окутал их густой туман. Костя тащил Володю за собой, асфальт исчез, под ногами была развороченная почва, туман редел, возникло ровное золотистое сияние…

Они снова стояли на прогалине, среди мертвых серых стволов, и Кудрявцев был рядом с ними. После того солнечного и радостного мира Володе показалось тут вдвойне тяжело.

Костя, видимо, ощутил то же самое, потому что сказал:

— Нет, действительно лучше поскорей убраться отсюда! А то мало ли что…

— Вот именно! — поддакнул Кудрявцев. — Пока есть проход…

— Это, собственно, не проход… — сказал Костя. — Это… это вообще что-то непонятное! Мы ведь оказываемся каждый раз не на пороге другого мира, а посреди! Понимаете? Мы не входим туда, а будто возникаем неизвестно как и неизвестно откуда.

— Ну, пускай не проход! — перебил его Кудрявцев. — Но — выход! Выход из-под этого проклятого колпака на волю! Погодите! Вы, может, тоже надеетесь, что нас там разыщут?

— Не знаю, ей-богу… — нерешительно сказал Костя. — Не очень себе представляю, как это возможно нас искать… Каким образом, где? Нет, честно говоря, я не думаю, чтобы нам могли помочь… оттуда…

— Тогда пошли! — решительно скомандовал Кудрявцев… — Или… нет! Один должен остаться здесь. Наблюдать.

— Верно! — согласился Костя. — Вот Володя останется. Останешься, Володя? Нам своих собрать нужно… Ленку, Славку…

Володя молча кивнул. Он боялся, что вот-вот расплачется.

— Ну, молодец! — озабоченно сказал Костя. — Ты, пожалуй, отойди немного… вот сюда! — Он отвел Володю с прогалины. — Здесь вот и стой, под этим деревом, и все время наблюдай за туманом. Но близко не подходи… Нет, это я на всякий случай. Если неуютно тебе покажется, двигайся нам навстречу, только обязательно вешки выкладывай.

Володя упрямо качнул головой.

— Не буду я ничего выкладывать… достою здесь, дождусь вас!

— Ну мы постараемся побыстрей! — сказал Костя.

Они пошли не оборачиваясь, а Володя глядел им вслед, пока они не исчезли среди розовых стволов.

Пока трое мужчин бродили по лесу и наблюдали всякие чудеса, в доме тоже произошло немало удивительного.

Прежде всего проснулся Мирон Остапович Бандура и сразу дал совершенно иное объяснение всему, что творилось вокруг.

Это было очень кстати, потому что Леночка после ухода мужчин начала постепенно падать духом и дошла уже до отметки, весьма близкой к нулю. В темных очках, правда, можно было с грехом пополам управляться в кухне — бесчисленные сверкания и вспышки не так слепили, не доводили до дурноты, — но как-то не очень хотелось двигаться сквозь торчащие повсюду алмазные грани и светлые плоскости. Вдобавок у Лены появилось смутное ощущение, что среди этого сияющего хаоса иногда возникает нечто, словно бы похожее на что-то… Но что это такое и о чем оно напоминает, уловить не удавалось, и Лена еще больше тосковала и злилась.

В конце концов она решила, что ну его, этот обед, до обеда ли тут, да к тому же у Кудрявцевых от именин всякая всячина осталась, и нечего тут возиться, а как придут мужчины, в два счета можно сготовить яичницу с колбасой, вот и горячее будет.

Решив так, Леночка достала из холодильника сверток нарезанной колбасы и картонную формочку с десятком яиц и отправилась к Анне Лазаревне: одной сидеть в квартире было жутковато и тревожные мысли одолевали.

Анна Лазаревна сидела в кресле у окна, и выражение лица у нее было такое, будто она смотрит интересный документальный фильм.

— Что вы скажете насчет этого, Леночка? — почти весело спросила она, кивнув на пейзаж за окном. — Знаете, я бы просто не поверила, если бы мне рассказали! Уже выяснилось, что это такое?

— Нет, откуда же? — Леночка глядела на нее с крайним удивлением.

— Ну, наши мужчины все выяснят! — успокоила ее Анна Лазаревна. — Они так энергично пошли в лес…

— “Энергично”! — Лена презрительно фыркнула. — Если б я их не выгнала, они так и стояли бы на крыльце да языками мололи…

— Леночка, я слышала, что вы им говорили, — с оттенком укоризны заметила Анна Лазаревна. — Но вы неправы. Нельзя требовать от мужчин всего сразу. Сначала они должны обсудить ситуацию. Шурик говорил… — Тут Анна Лазаревна поглядела в окно и запнулась. — Леночка, пожалуйста, посмотрите, — попросила она. — Или мне кажется, или трава на самом деле посинела?

Лена взглянула в окно. Трава на поляне действительно стала густо-синей.

— Теть Лен! — закричал Славка с крыльца, заметив ее. — Видали: трава синяя! И конфетами пахнет!

— Я тоже чувствую! — с интересом отозвалась Анна Лазаревна, раздувая ноздри. — Совсем другой воздух! Сладковатый и душистый!

— Нет, я просто не выдержу! — тоскливо сказала Лена. — Ну зачем это нужно, чтобы трава меняла цвет? И вообще: почему именно с нами такое несчастье? Мы с Костей на пляж сегодня собирались… А вечером — к Макеевым, на телевизор… И вот тебе, пожалуйста… — Она отвернулась, кусая губы, чтобы не расплакаться.

— Ну, Леночка, к Макеевым вы, может быть, еще успеете! — утешала ее Анна Лазаревна. — Я думаю, наши мужчины скоро во всем разберутся.

— Ну и что? — срывающимся голосом возразила Лена. — Даже если разберутся? Все равно мы отсюда не выберемся… никогда…

— Теть Лен! Анна Лазаревна! Она желтая! — заорал снизу Славка.

— Действительно: желтая! — оживленно отозвалась Анна Лазаревна. — Нет, вы только поглядите, Леночка: трава теперь желтая! Как желток от яйца!

— Не могу я глядеть! Не хочу! — по-девчоночьи шмыгая носом, пробормотала Лена. — Противно мне!

Вот тут и появился дядя Мирон. Он постучал в полуоткрытую дверь, сиповатым начальственным баском спросил: “Разрешите?” — и, не дожидаясь ответа, возник на пороге, плотный, краснолицый, в ядовито-голубой сатиновой пижаме и рыжих сандалетах на босу ногу. Он повторил: “Разрешите?” — сановито отдуваясь, придвинул себе стул и уселся. Стул испуганно крякнул от непривычной нагрузки, но удержался в целости.

— Пожалуйста, — запоздало отозвалась Анна Лазаревна.

— Духоту развели! — буркнул гость, снова отдуваясь. — Дышать человеку нечем.

— Но у меня же окна открыты! — удивилась Анна Лазаревна.

— Я и говорю: там! — Дядя Мирон негодующе кивнул на окна. — Такое, понимаешь, самоуправство! Позволяют себе! Форменное безобразие! Но-о я это так не оставлю! Не-ет! Даже пускай и не надеются!

Анна Лазаревна глядела на него во все глаза. Лена перестала всхлипывать и тоже уставилась на него, как ребенок на фокусника. Уж очень он непонятно высказывался!

— Простите, а кого вы имеете в виду? — осторожно спросила Анна Лазаревна.

— Этих! — без колебаний ответил дядя Мирон, снова кивнув в окно. — Которые, понимаешь, затеяли такое хулиганство! Деревьев, понимаешь, сразу натыкали, каких и не бывает, траву тоже… Ну, оторвались от жизни целиком и полностью! Духоту развели… а у меня, может, давление… Ну, я ж их! Я ж им! Они еще Мирона Бандуру не знают, но они скоро узнают!

— Да кто они? И где вы их будете искать? — уже с тревогой спросила Анна Лазаревна: ей начало казаться, что Бандура бредит.

— Нигде не буду! — решительно возразил Бандура. — Милиция на что? Она и отыщет! Сейчас вот позвоню, дам указания…

— Позвоните?! — ужаснулась Анна Лазаревна. — Каким образом? Леночка, вы слышите, что он говорит?!

Лена все слышала. Она тоже сочла, что дядюшка слегка тронулся под влиянием обстановки, но это ее не испугало. Наоборот, она приободрилась и утерла слезы. Появился мужчина — какой ни на есть, а все же мужчина, существо мужского пола, — и значит, теперь было на кого переложить ответственность, было с кого требовать решений и действий. И Лена охотно вошла в свою обычную роль.

— Вы все только говорите да говорите, — ехидно сказала она, — а делать ничего не делаете!

— А я сделаю! — возмутился дядя Мирон. — Я-то сделаю! Я не буду гулянки устраивать, прошлогодний снег, понимаешь, в лесу искать, как Виктор! Галя там, может, за него переживает, у нее, может, руки трясутся от нервов и она больных обслужить не в состоянии, а муж, понимаешь, гулянками занимается… Где у вас телефон?

— Но что вам даст телефон, — попыталась урезонить его Анна Лазаревна, — когда, вы же сами видите, мы попали в другой мир?

— Ну это вы бросьте! — решительно возразил дядя Мирон. — Другой мир — это попы, понимаешь, проповедуют, а нам пи к чему! Есть только один мир, гражданочка. Вот этот, который наш!

— Да какой же он наш? — удивилась Анна Лазаревна. — Разве у нас такие деревья, такое небо?

— Бутафория все! — непоколебимо заявил Бандура. — Где телефон, говорю?

— И откуда же она взялась, эта бутафория? — насмешливо спросила Лена. — Вечером ничего не было, а утром — кругом одна бутафория!

— За ночь подбросили! — нетерпеливо огрызнулся дядюшка. — Эти, как их… ну, киностудия! Фильм, наверно, снимать затеяли — может, из жизни марсиан этих самых.

— А марсиане тогда где? Мы, что ли, их играть будем? — скептически осведомилась Лена. — Путаете вы все. Ну, Анна Лазаревна, пускай попробует позвонить! Вон телефон, на письменном столе! Прямо спрашивайте коммутатор Марса!

— Ладно там — Марса! — отмахнулся Бандура. — В ваше отделение милиции как звонить? Номер знаете? А, вот вижу под стеклом… Сейчас мы его…

Лена с иронической усмешкой глядела, как он крутит диск, тыча в прорези указательный палец, цветом и формой похожий на сосиску. Сейчас он поймет, что телефона нет, милиции нет, растеряется — и тогда можно будет им безбоязненно командовать…

— Подождите… Не может быть! — с недоверием сказала Анна Лазаревна.

В трубке послышался щелчок включения, а потом низкий протяжный гудок.

— Алло!.. Милиция? — спросил Бандура.

Воскресное дежурство пока проходило спокойно, и старшина милиции Касаткин сидел у распахнутого настежь окна, дышал свежим воздухом и читал содержательную книгу “Предки и мы”.

Задребезжал телефон. Старшина Касаткин со вздохом сожаления заложил палец на странице и снял трубку.

— Так, а теперь изложите по порядку, — сказал он, минуту послушав. — Откуда вы говорите? Красноармейская, двенадцать? Так, записал. Теперь: чья была бандура? Ах, это фамилия? Недопонял, значит. А бутафория чья?.. Если вам неизвестно, так мне откуда знать, сообразите!.. А что она вам, мешает? Хулиганство? А кто именно хулиганит и в чем это выражается?.. В каком это смысле — улицы нет? Послушайте, гражданин Бандура… Ну, все ясно — и города тоже нет. И ничего нет. Вас понял. Что вам делать? А не выпивать натощак. И вообще — поменьше пить. Будьте здоровы!

— Чего он? — лениво поинтересовался сержант Воронков, решавший кроссворд. — Уже готов? Прямо с утра?

— Да он, наверно, с вечера не просыхал, — сердито ответил старшина Касаткин. — Улицы, говорит, не видать, и города не видать. Во до чего набрался — сплошной туман в голове! Ух, я бы этих пьянчуг!..

— Гнать таких надо из милиции! — бушевал Бандура. — Ничего не понимает и даже слушать не хочет, да еще и шуточки себе позволяет насчет моей фамилии! Гнать поганой метлой!

— Я уверена, что он вас просто не понял, — примирительно сказала Анна Лазаревна. — Вы действительно говорили несколько… неорганизованно… Давайте я попробую. Леночка, а может, вы?..

Леночка отрицательно покачала головой. Она теперь совсем сбилась с толку и не знала, что делать и что думать. Если они действительно попали в другой мир, то как же можно оттуда говорить с нашим миром по телефону? А если это наш мир… да нет, не может быть! И Костя уж очень долго не возвращается… Ну куда они все пропали?!

— Это милиция? — спросила Анна Лазаревна. — Простите, а кто со мной разговаривает? Старшина Касаткин? Очень приятно. С вами говорит пенсионерка Левина из дома номер двенадцать по Красноармейской улице… Да, это от нас звонили. Вы ошибаетесь, товарищ Бандура абсолютно трезв… Дядя Мирон засопел от бессильной ярости.

— …По-видимому, наш дом куда-то перенесло, — терпеливо объясняла Анна Лазаревна. — Я не могу вам объяснить, как… Это случилось сегодня утром, приблизительно в половине восьмого. Да, вы абсолютно правы: улицы нет и города нет, а кругом лес… Только деревья тут розовые, а листья у них белые и похожи на страусовые перья. И трава все время меняет цвет. И небо тоже исчезло… Нет, позвольте, товарищ Касаткин, я говорю абсолютно серьезно и прошу вас что-то предпринять. Я не знаю, что именно… Позвольте, но кто-нибудь должен же нам помочь?! Не можем же мы… — Тут Анна Лазаревна смущенно положила трубку: — Он сказал, что разберется… Но, по-моему, он ничего не понял.

Положив трубку, старшина Касаткин обалдело покрутил головой.

— Нет, ты слыхал?! — воззвал он к сержанту Воронкову. — Теперь еще и пенсионерка в это дело включилась!

— Неужели и пенсионерка с утра подзаправилась? — весело удивился Воронков. — Отчаянной жизни старуха!

— Да нет, она-то не пьяная… Интеллигентная такая пенсионерка. Но сочиняет — аж уши вянут! Деревья, говорит, розовые и с белыми перьями…

— Это где же такие деревья? — заинтересовался Воронков.

— На Красноармейской…

— Во дает старушка! — восхитился Воронков. — На Красноармейской розовые деревья с белыми перьями, это да! Ну, и что ты ей?

— Да что — пообещал разобраться…

— Вот и разбирайся! — ехидно посоветовал Воронков и опять уткнулся в кроссворд.

Володя, переминаясь с ноги на ногу, одиноко маялся на своем посту, и ему казалось, что он уже целую вечность торчит здесь и что все его позабыли.

“Скорей бы уж туда, в будущее! — думал он. — Конечно, мы там дикарями покажемся… Но это ведь сначала, а потом мы выучимся, наверстаем… Да и сюда можно будет вернуться, если что… Проход, наверно, специально устроили. У них тут, должно быть, какая-то особая зона. Может, заповедник действительно?.. Поэтому и стена вокруг. А может, они нас в порядке опыта перетащили из прошлого к себе? Нет, вряд ли… Такие опыты, без нашего согласия…”

Володя так разволновался от этих мыслей, что перестал наблюдать за серым облачком — смотрел на все невидящим взглядом. Очнулся он потому, что услышал какой-то странный звук. Впрочем, в этой мертвой зловещей тишине любой звук показался бы странным…

Глухое басовитое рычание шло неизвестно откуда. Издалека. Постепенно приближалось, нарастало. Теперь уже ясно было, что движется какая-то мощная машина — может быть, грузовик. И что доносится этот звук прямо из серого облака!

“Наверно, там, на этом солнечном шоссе, шла машина, — думал Володя, не отрывая глаз от серого облака. — Она почему-то свернула на обочину и попала в туман, в темноту… Вот она рычит, пытаясь выбраться… водитель растерялся, он ничего не понимает… ага, он, кажется, поворачивает! Нет. просто вслепую тычется в темноте… совсем близко!.. Я его спрошу, его ведь можно спросить!” — вдруг сообразил Володя.

Он бегом обогнул поваленный ствол, перепрыгнул через безжизненно распластавшиеся серые листья и кинулся к серому облаку, спотыкаясь, оступаясь на исковерканной почве.

Но он не успел добежать.

Дерево, чей ствол уходил в туман, внезапно рухнуло с хрипящим стоном. И сейчас же ринулась навстречу Володе тяжелая волна едкого, удушливого запаха. Володе показалось, что его остановила на бегу и отбросила назад гигантская рука. Он попятился, наткнулся на поваленный ствол, упал и, задыхаясь, мучительно кашляя, увидел сквозь жгучие слезы, как из тумана выдвигается желтый покатый лоб какой-то приземистой машины. Володя смахнул слезы, силясь разглядеть, есть ли там люди, попытался встать, подойти поближе, но удушье давило его.

И вдруг все исчезло. Все — и машина, и серое облако. Раздался глухой чмокающий звук, и там, где только что висело серое облако, вздыбилась, протянулась через всю поляну ровная гряда, похожая на длинную баррикаду, — стволы деревьев вперемешку с пластами почвы громоздились друг на друга, держась неизвестно на чем.

Запах исчез, удушье сразу отпустило, и глазам стало легче, хотя веки все еще жгло и покалывало, будто песок под них попал.

Володя медленно поднялся, постоял, проверяя, держат ли его ноги, потом двинулся в сторону гряды.

“Вот оно что! — сказал он себе, сделав несколько шагов. — То же самое, что на поляне было!”

Он все шел и шел по ровному месту… ну, не ровному, конечно, — все кругом было разворочено, — но по горизонтали, без малейшего подъема. А впереди, в двух—трех шагах, все время виделся крутой подъем, и Володя невольно наклонялся вперед, готовясь преодолевать этот подъем.

И так вот, слегка наклонясь вперед, он уперся лбом в невидимую стену.

Опять стена! И здесь! Володя растерянно заметался, то вправо, то влево, но ладони его всюду упирались в отвердевшую пустоту.

Проход тоже исчез!

У Володи ноги подкосились, и перед глазами какая-то муть поплыла. Он обессиленно сполз на свинцово-серую развороченную почву, скользя ладонями по невидимой стене, и скорчился, уткнулся головой в колени, словно хотел укрыться от непонятного, зловещего мира, который неизвестно как и неизвестно зачем захватил его в свою орбиту.

Потом он поднялся и, ничего не видя и не понимая, спотыкаясь на каждом шагу, побрел через поляну.

Володя говорил себе, что все равно ведь не могли они остаться там, что они должны были вернуться… что даже если б он один туда попал, все равно ему и в голову бы не пришло остаться там, не позвать остальных… Все это было правильно, все справедливо, — но как невыносимо тяжело было брести под этим глухим оранжевым куполом и знать, что выход отсюда закрыт, что яркое земное солнце, и спокойная река, и зеленые холмы — все это сверкнуло и исчезло… “Да и было ли это?” — вдруг с ужасом подумал Володя. Он судорожно сунул руку в карман — и облегченно вздохнул: вымпелы существовали! Он остановился, с тоской любуясь чистыми и яркими цветами — васильково-синий, зеленый, алый, снежно-белый… Земные цвета, здесь таких нет, все краски здесь приглушены…

Что-то мягко притронулось к его волосам, скользнуло по шее, по щеке. Володя вздрогнул, оглянулся.

Дерево, которое преградило ему путь волной удушливого запаха, еще жило, и над ним вздымались веющие белоснежные султаны листьев. А один лист, до предела изогнув свой длинный гибкий черенок, с усилием тянулся к Володе — и еле дотягивался, еле касался его невесомыми своими пушинками.

Володя глядел на лист, не пытаясь отстраниться. Что-то трогательное чудилось ему в этих упорных усилиях. Он непроизвольно подался навстречу, и пушинки затрепетали радостно, заскользили по лицу и волосам, словно стараясь успокоить и утешить его этими невесомыми ласковыми касаниями.

“Они будто говорят: не бойся, опасности нет! — то ли подумал, то ли ощутил Володя. — А тогда дерево кричало: уходи, уходи, здесь опасность! И запах теперь совсем другой…”

Запах был нежным, прохладным, свежим, он не походил ни на один из земных запахов, и все же чудился в нем спокойный простор, ясный свет, чистая влага.

Володя поднял руку и осторожно, кончиками пальцев, погладил пушинку, веявшую у его подбородка. Она взметнулась, на мгновенье обвилась вокруг его кисти — и вдруг бессильно соскользнула, упала.

Лист медленно опускался на землю. Он еще вздрагивал, трепетал, но это были уже судороги агонии. Прикоснувшись к земле, он дернулся, начал метаться, но все слабее — и вскоре бессильно распластался, затих.

Володе стало страшно. Он оглянулся. Живые деревья молчаливо стояли вокруг прогалины, излучая теплое розовое свечение.

“Может, они наблюдают за мной, следят за каждым моим шагом! — подумал Володя. — Фотографируют, передают куда-то… Куда? А может, они для себя все это? Может, они и есть хозяева здешнего мира? Нет, неужели? Деревья!.. Но ведь больше никого не видно, а они…”

Володя осторожно, искоса поглядел на деревья, и вдруг ему представилось, что сейчас они наклонятся, охватят его сотнями мягких белоснежных щупалец и начнут изучать. Он чуть не вскрикнул от ужаса и пустился бежать. Он понимал, что это нелепо, — если деревья и вправду хотят его схватить, то, пока он доберется до поляны, они его десятки раз успеют поймать. Он ругал себя за этот нелепый и недостойный страх: ведь деревья ничего дурного не сделали ни ему, ни другим, — наоборот, они предостерегали, спасали от опасности, они, даже умирая, заботились о людях. Но ему все же было страшно оставаться здесь одному, и он бежал, почти инстинктивно выбирая кратчайший путь к дому, к людям.

Вдруг Володя остановился с разбегу, точно споткнувшись, чуть не упал.

Серый туман неподвижно висел над вывороченными, изломанными деревьями, над глыбами свинцово-серой почвы. Деревья еще жили, их стволы были розовыми, и снежные султаны листьев веяли над ними.

— Этого не было! Здесь этого не было! — вслух сказал Володя. — Ведь вот он — дом! Не было этого!

Действительно, прогалина доходила до опушки леса, впереди уже не было деревьев, и над поваленными стволами, чуть левее серого облака, виднелся дом на поляне. И все же это существовало — и серый туман, и гибнущие деревья на том месте, где всего этого совсем недавно не было.

Сергей Свиридов еще с вечера наметил, что в воскресенье утром навестит сестренку. Да и к шурину Косте у него было одно дельце. Выбрался он поздно, часам к одиннадцати, вывел на улицу свою красавицу “Вятку”, напялил для впечатления белый шлем — и с места рванул так, что важный полосатый кот, мирно шествовавшие по тротуару, с перепугу взвился метра на полтора в воздух.

Сергей лихо промчался через центр и выехал на западную окраину города. Мчась по Пушкинской улице, он глянул на часы — за пятнадцать минут добрался, вот что значит мотороллер, а то автобусом с пересадкой выходило минут сорок пять как минимум.

Сквозь развалины соседнего домика и полузасохшие покалеченные деревья уже краснела глухая задняя стена дома № 12, где жила Лена. Раньше эта стена с улицы не просматривалась, а сейчас, среди развалин и пустырей, она торчала даже как-то назойливо.

Подкатив к дому, Сергей спешился и повел “Вятку” вдоль торцовой стены — тут Пушкинская улица вдруг ныряла вниз, даже две ступеньки на тротуаре были, у самого дома № 12. Сергей аккуратно спустил мотороллер со ступенек и двинулся дальше.

И вдруг мотороллер остановился как вкопанный. “Что ж это он, месяца не проработал и уже готов?! — с горькой обидой подумал Сергей. — А может, наскочил на что?”

Он шагнул вперед и нагнулся — хотел посмотреть, что там, под колесами.

С этого момента начало твориться нечто совсем уж непонятное.

Сергей почувствовал, что он словно бы налетел на стену. Нагнулся так резко, с ходу — и трах лбом об стенку! Нет, он ничуть не ушибся, и больно ему не было, только отшвырнуло его назад, он попятился, взмахнул руками, чуть не кувырнулся через мотороллер. Кое-как удержав равновесие, Сергей выпрямился и с опаской, вытянув вперед руки, словно слепой, опять шагнул вперед.

Руки его уперлись в стену.

Впрочем, не в стену. Никакой стены не было. Ни кирпича, ни камня, ни дерева не ощущал Сергей под своими ладонями… Ничего вообще он не ощущал. Была пустота. Затвердевшая плотная пустота. Она не пускала дальше.

Сергей растерянно оглянулся. Ему хотелось спросить кого-нибудь: мол, что же это делается? Хотелось увидеть табличку “Вход воспрещен”, что ли… Но табличек вокруг не имелось, а улица была пуста. По той стороне, вздыхая и бормоча, брела в гору маленькая старушка, но с такой старушки что возьмешь!

Впрочем, какая-то польза была и от старушки. Водители — народ, как известно, тертый и дошлый. Сергей к тому же свой срок в армии отслужил на флоте механиком, так что в жизни он ориентировался прилично, хотя было ему неполных двадцать пять. Поглядев на старушку, он в два счета сообразил, что раз она идет снизу, стало быть, невидимая стена не всю улицу перегородила, а только часть.

“А может, с той стороны можно пройти, только с этой нельзя? — тут же предположил он. — Ну-ка, проверим!”

Сергей оставил мотороллер на том же месте, впритирку к невидимой стене, перебежал на ту сторону улицы и вдоль забора стадиона без всяких помех выскочил на Красноармейскую. Он кинулся было на противоположный угол, к дому № 12, но тут же отступил: с Красноармейской на Пушкинскую заворачивала пятитонка с прицепом, груженная двутавровыми железными балками. Сергей остановился и стал глядеть — пройдет она по узкой Пушкинской улице или наскочит на эту невидимую штуковину.

Громоздкая махина, глухо рыча, развернулась на углу, перегородив всю Красноармейскую, — концы балок, торчащие позади прицепа, чуть не упирались в деревья сквера. И застряла. Шофер, побагровев от напряжения и злости, делал рывок за рывком — и все впустую. Но Сергей понял, что машина просто не может одолеть без разгона этот крутой подъем, а разогнаться здесь негде. Он знаками показал водителю, что надо разворачиваться и объезжать через соседние улицы, а сам перебежал Красноармейскую и, пройдя немного вдоль сквера, шагнул на мостовую.

Все эти действия, включая наблюдения за грузовиком, заняли, вероятно, две-три минуты. И за это время Сергей так ни разу и не глянул на дом, в который стремился попасть. Он резко остановился посреди мостовой, потому что опять наткнулся на загадочную преграду.

— А, чтоб тебе! — с досадой сказал он и поднял глаза.

И вот тут Сергей попросту испугался. У него даже коленки ватные стали и сами подогнулись.

Он стоял перед самым домом — а дома не было! Совсем не было. Сергей видел чуть поодаль закопченный скелет соседнего дома, мимо которого он недавно проехал на мотороллере, и покалеченные деревья возле него. И все…

— То есть… — ошеломленно пробормотал Сергей, стоя на мостовой перед исчезнувшим домом. — Он же только что был! Я же мотороллер около него оставил…

Тут он понял, что мотороллера тоже нет. И ступенек на тротуаре не видно.

— Как же это?! — ужаснулся Сергей и бросился назад, мимо сквера, через улицу, потом вверх по Пушкинской.

Грузовик все еще мыкался на углу, натужно ревел, разворачиваясь.

Сергей обошел его и поглядел на ту сторону.

Мотороллер там был. Или то, что оставалось от мотороллера, какие-то изогнутые обломки. Сергей протер глаза — не помогло. Тогда он подбежал к грузовику и замолотил кулаком в дверцу кабины.

— Эй, друг! — заорал он, перекрикивая надсадное рычание мотора. — Погляди влево! Влево, говорю, погляди!

Пожилой краснолицый водитель ругнулся, но влево все же глянул. Потом опустил стекло до отказа и высунулся из окна. Потом распахнул дверцу и тяжело спрыгнул на мостовую. Сергей подошел к нему.

— Слушай… а чего это с ним? С домом-то? — спросил он, не оборачиваясь, и медленно двинулся через улицу.

Сергей пошел за ним. С каждым шагом картина менялась. Наконец они оказались у ступенек на тротуаре, где стоял мотороллер — целый и невредимый. И стена дома, у которой он стоял, была целехонька. Но теперь Сергей видел, что дальше с этой стеной начинает твориться черт те что: она еще сильней перекашивается, изгибается…

Он обменялся впечатлениями с шофером, подвел его к невидимой стене, дал потрогать, потом сводил к скверику и показал фокус-покус с пропажей дома. Появился на улице еще один гражданин, но он с утра подзаправился, был настроен философски и ничему не удивлялся, а только радовался — вот, мол, до чего наука дошла!

— Наука! — сердито сказал Сергей. — Тебе, может, это и наука, по пьяной-то лавочке, а у меня в этом доме сестренка живет, Ленка, понял? II выходит, что она теперь не то пропала, не то…

И опять у него коленки ослабли. Он только сейчас сообразил, что совершенно ведь непонятно, где же Ленка и Костя и что с ними дальше будет. Непонятно даже, живы ли они и здоровы.

— Ежели что пропало, — благодушно бормотал пьяный, — это в милицию надо! Первым делом — в милицию! У них овчарки с высшим образованием, они на дне морском иголку сыщут и в зубах принесут…

— Между прочим, это он верно говорит, — сказал пожилой шофер. — В милицию заявить надо.

— А что тут милиция сделает? — вяло возразил Сергей.

— Мы с тобой тем более ничего не сделаем, парень. А милиция, ежели понадобится, горком, горисполком потревожит, те ученых сюда доставят… Вместях как-нибудь прощупают это дело. А мы с тобой что?!

— Ладно, подежурь тогда здесь, — сказал Сергей, выводя “Вятку” на мостовую. — По-быстрому управлюсь.

Через пять минут он уже был в милиции и, навалившись грудью на деревянный барьер, втолковывал дежурному, что надо срочно отправляться на Красноармейскую и спасать людей.

— Сестренка у меня там, понимаешь, старшина? — твердил он, отчаянно ероша густой темный чуб. — И муж ее… и вообще — люди!

Старшина Касаткин слушал его, хмурясь и даже слегка постанывая от напряжения.

— Нет, но ты понял?! — сказал он наконец, обращаясь к сержанту Воронкову. — Опять этот самый дом!

Сержант Воронков встал и одернул китель.

— Так я отправлюсь на место происшествия? — полувопросительно сказал он. — Пошли, что ли, приятель! — Он развернул Сергея от барьера к двери и спросил на ходу: — Слушай, а розовые деревья с белыми перьями ты видал?

— Какие розовые деревья?! — ужаснулся Сергей, тараща на него глаза.

— Идем, идем, я тебе по дороге все обрисую! — пообещал сержант.

— Давайте я еще раз позвоню! — предложила Анна Лазаревна.

— А! С этим дурнем говорить — только время терять! — сердито сказал дядя Мирон. — В городскую милицию если? Номера я не знаю, да и кто там в воскресенье? Дежурный один. Опять сюда же отправит, в отделение.

— Если бы Шурик был здесь! — вздохнула Анна Лазаревна. — Но его сейчас даже в Москве нет, он в Сочи… Подождите, я позвоню Сергею Ивановичу! — сообразила она. — Это лучший друг Шурика, понимаете… он работает в институте… — Анна Лазаревна набрала номер, послушала: отвечали монотонные долгие гудки. — Воскресенье… все где-то гуляют…

— Гале, вот кому позвонить нужно! — Дядя Мирон двинулся было к телефону. — Эх, номер-то я ее не знаю! Вы тоже нет? Эй! Славка! — крикнул он, высунувшись из окна. — Маме на работу как позвонить?

— Не зна-аю! — огорченно ответил Славка. — Папа знает!

— Папа знает… — ворчал дядя Мирон. — А папа гуляет себе в лесочке…

— В самом деле, — тревожно отозвалась Леночка, — где они? Почему так долго не возвращаются?

Ей опять стало страшно, и она накинулась на Бандуру.

— Вы тоже, — сказала она презрительно, — наговорили: я да я! А даже на дежурного милиционера воздействовать не сумели!

Дядя Мирон побагровел так интенсивно, что Анна Лазаревна испугалась.

— Леночка! Леночка! — укоризненно заговорила она. — Нельзя же так! Вы же видели, что по телефону ничего объяснить не удается. И все же я уверена, что они скоро примут меры.

— Какие там меры… — Лена махнула рукой. — Ну сидите ждите у моря погоды…

Лена все же недаром подзуживала дядю Мирона: он, что называется, завелся.

— Правильно говорите! — забыв недавнюю обиду, поддакнул он Лене. — От такого дурня, что там в милиции сидит, никаких мер не дождешься. Разве ж он может своей дурной головой додуматься, что надо делать?

Анна Лазаревна тихонько вздохнула: она всегда огорчалась, если люди сердились друг на друга.

— Я все же уверена, что они примут меры… — бодрым тоном повторила она. — Но через некоторое время я им снова позвоню и узнаю, что именно они сделали.

Бандура с минуту подумал.

— Тогда сделаем так! — решительно сказал он. — Вы, значит, у телефона будете дежурить. А я около дома разведку произведу. Где-нибудь они все равно обнаружатся! Я их из-под земли достану! И тогда конкретно сообщу в милицию!

— Я все же не совсем понимаю, кого вы рассчитываете найти, — заметила Анна Лазаревна. — Здесь никого нет, вы же сами видите.

— Такого не может быть, чтобы никого не было! — уверенно заявил дядя Мирон. — Это не суть важно, что воскресенье…

— Ой! — простонала Лена. — Ну при чем тут воскресенье! Неужели вы не понимаете…

— А вы всё думаете: другой мир! Да? — проницательно заметил дядя Мирон. — Всё не убедились? Из другого мира можно по телефону с милицией говорить? Эх вы, женщины! Ну если вам телефона мало, я еще на фактах докажу. Значит, так: где тут радио? Ага, вот оно! — Дядя Мирон подошел к репродуктору, повернул ручку; далекий голос заговорил о биологических методах защиты растений. — Видите: работает!. Теперь свет тоже есть, я так думаю! — Он щелкнул выключателем: желтоватым слабым огнем разгорелась люстра. — Есть свет!

— А я и не обратила внимания, действительно! — сказала Лена. — Холодильник-то работает и у меня и здесь, я только сейчас сообразила.

— Ну вот, и холодильники действуют. И откуда же ток бы шел, если б мы в другом мире были? Поняли теперь?

— Ничего мы не поняли! — упрямо заявила Лена. — И вообще: какая разница? Все равно неизвестно, что же случилось и как отсюда выбраться!

— А вот я сейчас пойду и все выясню! — грозно пообещал дядя Мирон. — Я с ними по-свойски поговорю! Нашкодили, понимаешь, и прячутся! Но-о не выйдет! От Мирона Бандуры не скроешься, не-ет! С-под земли выкопаю! И поговорю!

— В таком случае, — деловито заметила Анна Лазаревна, — я вам советую одеться.

— А? Одеться? — изумился Бандура, поглядев на свое нестерпимо-голубое одеяние. — Так я ж вроде не голый!

— Видите ли, в пижаме можно разговаривать только по телефону, — терпеливо объяснила Анна Лазаревна.

— Ну-ну… для вас только! — наконец согласился Бандура. — Зайду по дороге оденусь- и на разведку.

— Я с вами! — вызвалась Лена.

— Это можно, — разрешил Бандура. — Выходите, я в два счета управлюсь.

Возле дома № 12 уже начали скапливаться люди. Они ходили туда-сюда, трогали ладонями невидимую стену, глазели сбоку на перекошенные стены, ахали, увидев, что с фасада дом вообще не существует. Шофер с азартом исполнял роль экскурсовода на общественных началах.

— Потрогал? Убедился? Во какое дело! — комментировал он. — Ничего нету вроде — а не продвинешься! Теперь, значит, двигайся вот таким манером, бочком — и на дом все время гляди: сейчас новые фокусы будут! Ну, видал? Теперь беги во-он туда, на мостовую, — и стань в аккурат против дома! Да держись за что-нибудь, а то на ногах не устоишь: такие там чудеса! Что, бабуся? Тоже хочешь посмотреть? Давай, давай, просвещайся! Вот так, ладошки приложи! Ну, чувствуешь?!

Мальчишки как угорелые носились вокруг дома и визжали от восторга: вот это забава!

— Юрка, ты меня видишь?! Я тут, на мостовой! Не видишь? Ага, а я тебя вижу! Ты ухо трогаешь! А сейчас ты ногой дрыгнул! Ну, теперь давай меняться — ты сюда, а я на твое место! Видишь меня? А я тебя не ви-ижу! Ух, здорово!

Сержант Воронков посмотрел на все это с большим интересом, потом проделал то, что делали другие: пощупал невидимую стену, понаблюдал, как меняется дом, если его обходить сбоку, и как он исчезает, если на него смотреть с фасада. Окончив эти действия, сержант Воронков крякнул и пошел к автоматной будке у стадиона звонить начальству. Вскоре он высунулся из будки и поманил к себе Сергея.

— Ну-ка сообщи, какой у них номер телефона! Да у сестры у твоей! — Он повторил в трубку номер телефона Анны Лазаревны и на этом закончил разговор.

— И что мы теперь будем делать? — с надеждой спросил Сергей.

— Мы с тобой, приятель, будем ждать дальнейших распоряжений! — весело объявил сержант. — А начальство что будет делать, это вскоре выяснится.

Сергей хотел было спросить его, что он обо всем этом думает, но решил не спрашивать. Что он знает! Молодой совсем и несерьезный. Ему всё шуточки да смешочки…

— Тебе-то что! — неприязненно сказал он. — Сделают что, не сделают, тебе без разницы. А у меня…

— …а у тебя там сестра! — докончил сержант, и лицо у него стало чуть серьезней. — Ты зря думаешь на меня, что я не сочувствую. Я как раз сочувствую. Но у меня такая идея, что все обойдется. Раз они живы-здоровы, и по телефону говорят…

— Слушай! — закричал Сергей, осененный идеей. — Так ведь и я могу позвонить?!

— Звони! — согласился сержант Воронков. — Только, смотри, недолго! Им теперь начальство будет названивать.

Сергей ринулся в будку, на ходу нашаривая две копейки в кармане, но вскоре выскочил разочарованный.

— Что, занято? — спросил сержант. — Ну значит, начальство подключилось… А вот и подкрепление к нам движется… О, смотри-ка! Сам полковник Чегодаев прибыл!

Тут Воронков с немыслимой скоростью пересек улицу. Когда Сергей перебрался на ту сторону, сержант уже стоял навытяжку перед грузным седым человеком с полковничьими погонами и рапортовал о происшествии. Рядом с полковником стояли двое в штатском. Сергей остановился чуть поодаль и стал слушать.

Когда Воронков закончил свой рапорт, полковник вздохнул и покачал головой.

— Такие вот пироги, Андрей Ильич, — сказал он, обращаясь к одному из своих спутников. — Может, вы тут разберетесь, а я, прямо говоря, пасую. Не по моей это части.

— По моей тоже не совсем, — отозвался долговязый лобастый человек. — Впрочем, посмотреть бы надо…

Полковник вполголоса отдал распоряжение молоденькому лейтенанту. Милиционеры редкой цепочкой окружили дом, оттеснили любопытных подальше. Народу набралось уже порядочно, начиналась толкотня, шум, мальчишки шныряли повсюду с субсветовой скоростью, так что распорядился полковник правильно. Но Сергей отчаянно запротестовал, когда его попробовали тоже оттеснить за оцепление.

— Сержант, скажи им! — шумел он, увертываясь от пожилого милиционера, который норовил ухватить его за локоть. — Не имеют права!

— Давай, давай! — ворчал милиционер. — О правах еще будешь разговаривать!

— Товарищ полковник! — сказал сержант Воронков, услыхав вопли Сергея. — У него сестренка в этом доме… Можно ему тут остаться?

Полковник рассеянно кивнул, и милиционер отступился от Сергея.

…Анна Лазаревна старательно несла обязанности дежурного. Она положила у телефона блокнот и авторучку и записывала все: время разговора, имя собеседника, основные вопросы. А телефон уже добры>. полчаса почти не умолкал: с тех пор, как позвонил старшина Касаткин и сообщил, что делом их занялось начальство в городском масштабе, все время кто-то звонил и что-то выяснял.

Теперь позвонил очень вежливый человек, доктор физико-математических наук Андрей Ильич Иконников. Отвечать на его вопросы было хоть и трудновато, но приятно: чувствовалось, что он и разбирается в происшедшем больше, чем все, кто звонил до этого, и всерьез интересуется всякими деталями, до которых прочим нет дела. Он попросил, чтобы Анна Лазаревна попыталась описать, что делается на кухне. Спросил подробно про деревья, про траву и про небо. И про туман, который был утром, после ухода Галины Михайловны. И про самочувствие Анны Лазаревны н всех остальных. Потом сказал, что еще позвонит, и очень вежливо поблагодарил за ценнейшие сведения, которые дала ему Анна Лазаревна. Очень это был милый и хорошо воспитанный человек. И Шурика он, конечно же, превосходно знал и с такой теплотой о нем отозвался… Анна Лазаревна даже прижмурилась от удовольствия, слушая, как он говорит о Шурике и о значении его работ для науки. И только потом сообразила, что так и не спросила о самом главном: что же с ними происходит и когда все это кончится. А уж Андрей-то Ильич наверняка сумел разобраться в обстановке, и кто, как не он, мог бы…

Тут телефон снова зазвонил, и Анна Лазаревна потянулась к трубке.

— Нет, пока никто не вернулся, — сказала она. — В доме только я и десятилетний мальчик… Да, я слушаю!

Дядя Мирон с самого начала заявил, что в лес он не пойдет, а лучше обшарит все вокруг дома: “они” наверняка не в лесу, а где-нибудь поблизости затаились, но от Бандуры никто и никогда не укроется. Поэтому он сразу повернул за угол, и Лена тоже; они наткнулись на невидимую преграду, начали ее обходить впритирочку и наблюдали все загадочные метаморфозы, которые на их глазах претерпевал дом.

Лену все это ужасало и угнетало, хотя Костя успел ей кое-что рассказать, и она была подготовлена. А совершенно неподготовленный Бандура вел себя до невероятия хладнокровно и “все эти штуки” воспринимал как ловкие трюки затаившихся кинодеятелей. Он ничуть не испугался, даже когда зашел сзади и увидел, что дом исчез. Лена невольно вскрикнула и уцепилась за его рукав, а он снисходительно улыбнулся.

— Вот, видали, что делают, черти! — с некоторым даже удовольствием заметил он. — Какие фокусы освоили! Да, техника кино — она у нас на высоте, ничего не скажешь.

— Выдумываете вы все! — тоскливо сказала Лена, продолжая цепляться за его рукав и с ужасом глядя на пустую поляну. — Они да они, а где же вы их видите? Никого здесь нет… даже наших! — Тут Лена чуть не расплакалась от страха и тоски.

— Потому и нет, что они схоронились, — внушительно покашляв, заявил Бандура. — Ежели они целый дом могут от наших глаз укрыть, так самим-то им спрятаться ничего не составляет… Эй, выходите, я вас все равно вижу! — закричал он вдруг. — Выходи, вот ты! И ты! Чего прячетесь? Нашкодили — ив кусты? Совесть имеете хоть немного?

— Где вы их видите? — полушепотом спросила Лена.

Бандура знаком велел ей молчать и продолжал взывать к совести своих невидимых собеседников.

— Не поддаются, гады! — сказал он наконец, отдуваясь и утирая мокрый лоб большим клетчатым платком. — Думают, отсидятся и всё им забудут. Не-ет! Я-то уж не забуду, не надейтесь! За Мироном Бандурой не пропадет!

— Пойдемте лучше домой, Мирон Остапович, — жалобно попросила Лена. — Я больше не могу смотреть на эту пустую поляну без дома… Мне страшно!

— Думаете, дом и правда пропал? Не переживайте, есть он! — утешал ее дядя Мирон. — Это все ихние фокусы-покусы!

— Да я знаю, что есть! — нервно ответила Лена. — Костя мне говорил… Но все равно неприятно. И Анна Лазаревна там одна со Славкой… И никого вы пе найдете, бросьте вы, в самом деле…

— Добре, — сказал, слегка обидевшись, Бандура. — Я вас отведу домой, чтобы вы не переживали, а потом сам пойду пошукаю этих… деятелей!

Поговорив с Анной Лазаревной, Андрей Ильич Иконников довольно долго стоял в сторонке, хмурился, хмыкал и поглядывал на дом.

Потом подошел к Сергею и спросил, хорошо ли он знает этот дом.

— Так я же тут жил! — сказал Сергей. — До самой армии. Еще как знаю!

— Эта вот задняя стена — почему она глухая? — спросил Иконников.

— А это купец такой был, Жигунов, — начал объяснять Сергей, — и у него было два сына. Дом им в наследство пополам достался. А потом они стали между собой ссориться. Младший взял да свою половину на слом продал. А старший стену тогда замуровал…

— Понятно. А что же за стеной внутри? Вот в этом месте, например?

— В этом? — Сергей прикинул. — Лестница, по-моему. Ну па, лестница! А что?

— Да вот, если дыру пробить… — задумчиво проговорил Иконников.

— Дыру нельзя, что вы! — испугался Сергей. — Дом аварийный, ветхий. Тут только ткни, все сразу развалится. Да слушайте! — вдруг сообразил Сергей. — Не надо никакой дыры! Тут чердачное окно есть!

— Где ты видишь окно? — недоверчиво спросил сержант Воронков, слышавший весь разговор.

— Да вот оно, слева! Оно только закрыто! Анна Лазаревна всегда просит, чтобы закрывали и запирали: воров боится! Слушайте! — закричал он, еще больше воодушевляясь. — У меня идея!

— Сережа, насчет Лены ты не беспокойся, она вот-вот вернется, — сказала Анна Лазаревна. — А идею товарищи из милиции придумали правильную… Ах, это ты и придумал? Ну молодец! Я сейчас позову Славика… Минуточку!.. — Она положила трубку на стол, высунулась в окно и сказала: — Славик, тебя просят влезть на чердак и открыть там окошко. Ты сможешь?

— А то! — с восторгом отозвался Славка. — Уже иду-у!

— Он уже идет, — сообщила Анна Лазаревна, взяв трубку. — Даже пришёл: я слышу, как он подымается по железной лесенке на чердак… Ну, разумеется, я останусь у телефона… Ничего, мне Славик потом все расскажет…

Андрей Ильич и Сергей только успели перебежать через улицу, как в толпе уже задвигались, заговорили:

— Смотри, смотри, окно в крыше открылось! Ой, батюшки, мальчонка вылез!

Сергей задрал голову, увидел Славкины белобрысые вихры в чердачном окне и заорал:

— Славка! Привет!

Славка высунулся по пояс из окошка и замахал руками, улыбаясь во весь рот.

— Привет, Сергей! Когда нас забирать будете?

— А Ленка где? — вместо ответа закричал Сергей. — Костя где?

— Все в лес пошли, на разведку! И папа тоже! — А лес-то где? Далеко?

— Где далеко? Как вен тот дом! — Славка показал на обгорелый остов соседнего дома. — Трава, а потом лес!

— Слыхали? Лес какой-то! — изумленно переговаривались в толпе. — До лесу-то электричкой надо ехать, а он говорит: прямо тут, у дома! Что ж это, батюшки?!

— Нас с утра перенесло! — восторженно орал Славка, чувствуя, что он в центре внимания. — Я еще спал! Все спали, только Анна Лазаревна не спала!

— Никуда вас не перенесло! — крикнул Сергей. — Дом-то, вот он, где стоял, там и стоит!

— Так он и у нас стоит! Только вместо улицы — лес! А у вас тут улица есть?

— Есть улица! Все есть!

— Так в тогда идите к нам с улицы! — обрадовался Славка.

— Нельзя с улицы! — уныло крикнул Сергей. — Если с улицы идти, так дом пропадает!

— Во! А у нас он, сзади если зайти, пропадает! У нас все наоборот! — в восторге орал Славка. — У нас тут и деревья и трава такие… ух!

Полковник Чегодаев, слушая этот диалог, вполголоса переговаривался со своими спутниками.

— Конечно, вы нравы, надо с Москвой связаться, — говорил он немолодому темноволосому мужчине. — Дайте команду, пускай ваши там в горкоме…

— Дело тонкое, самому мне придется объяснять…

— Тоже верно. А вы, Андрей Ильич, кого считаете нужным вызвать?

— Из Москвы? Вероятно, Линчевского н Курилова. Ингермана еще, пожалуй. Хотя, в общем-то, я плохо представляю…

— Дайте координаты Павлу Васильевичу, он сейчас будет звонить в Москву, так заодно…

— Да, но пока надо из нашего института доставить кое-какую аппаратуру и двух—трех человек мне на подмогу, — сказал Иконников, вручя секретарю горкома листок с фамилиями и телефонами. — Я сейчас позвоню своему шефу, но думаю, что он на даче…

— Это мы организуем, — пообещал Павел Васильевич. — Напишите тоже, кто нужен, что нужно…

— Славка! — кричал тем временем Сергей. — Ты пойди погляди: может, они уже вернулись из лесу?

— Ла-адно! — Славке явно не хотелось уходить. — Я сейчас вернусь!

— Подожди, мальчик! — закричал Андрей Ильич. — Ты не можешь там отломить ветку дерева и бросить сюда из окна?

— Не-а! Не могу! У них веток нету!

— Ну листок хотя бы!

— А листья у них вот такие большие! — Славка во всю ширину развел руки. — Даже больше! Белые! И растут высоко-высоко! Не долезешь! Травы могу нарвать, хотите? Она, правда, жжется, но не очень.

— Давай траву, что ли…

Славка повернулся и исчез в окне. Толпа снова зашумела.

— Мальчонку-то зачем обратно погнали? Хоть его бы вытащили!

— Что ж одного-то? У него там, слышь, отец! Всех надо спасать!

— А чего там у них происходит, кто понял?

— Пойди тут пойми! Прямо чертовщина какая-то!

— Анна Лазаревна! Никто не вернулся? — закричал Славка, вбегая в комнату. — Где же они пропали! Нас бы сейчас вытащили!

— Правда? — обрадовалась Анна Лазаревна. — Уже нашли способ?

— А чего искать-то? Я хоть сейчас могу спуститься по водосточной трубе — все и дела!

— Славик, но не каждый же может по трубе… — возразила Анна Лазаревна.

— Лестницу можно подставить! Подумаешь!

— Нет, Славик, я не такой способ имела в виду, — огорченно сказала Анна Лазаревна. — Конечно, в крайнем случае придется… Но тогда мы все останемся без квартиры… и даже без вещей… Впрочем, квартиры все равно дадут новые, а вещи… и вообще я не о том думаю, о чем следует… Но как-то это… ненаучно! Правда, Славик? Через чердачное окно…

Славке эти рассуждения показались нудными. Вещи, квар-гира… да ну их совсем!

— Анна Лазаревна, я пойду погляжу, где дядя Мирон и тетя Лена, — сказал он. — Они здесь ведь где-то, у дома. И травы я обещал нарвать… ну, туда! — Он показал рукой на потолок.

— Иди… — нерешительно согласилась Анна Лазаревна. — Только очень прошу тебя, Славик: никуда не отходи от дома! Травы ты можешь прямо у крыльца нарвать…

Славка обещал Анне Лазаревне, что никуда не отойдет от дома, и собирался честно выполнить свое обещание. Он покрутился на крыльце, покричал: “ДядьМиро-он! Теть Ле-ен!” — но никто не ответил.

Славка, сопя от натуги, с трудом вырвал две горсти травинок: трава была скользкая и прочно сидела в почве. Ладони начало жечь и покалывать. Славка поспешно бросил траву на крыльцо и старательно обтер руки о штаны.

И в эту минуту он увидел, что на опушке леса показался Володя.

Вид у Володи был какой-то странный: волосы взъерошены, клетчатая ковбойка расстегнута чуть не донизу, рот раскрыт. И почему-то он не пошел прямо к дому, а, неуверенно ступая, бочком, двинулся вдоль опушки, будто чего-то боялся. У Славки сердце екнуло. Почему Володя возвращается один и почему у него вид такой странный? Уж не случилось ли что с отцом… и с Кос гей?!

— Володя! — заорал он не своим голосом. — Володя!

Но Володя его не слышал. Тогда Славка от страха забыл про свое обещание и ринулся через поляну наперерез Володе.

— Славик! Куда же ты! — встревоженно закричала Анна Лазаревна, высунувшись из окна. — Славик, вернись!

Но тут зазвонил телефон, и Анна Лазаревна кинулась к письменному столу.

Лена и дядя Мирон вышли из-за угла дома и остановились, недоуменно глядя на мчащегося по поляне Славку.

— Я же вам говорила, что Славка нас зовет! — сказала Лена. — Но куда же это он помчался? Славка-а! — звонко крикнула она.

Славка мчался дальше, не оборачиваясь. Лена хотела было бежать за ним вдогонку, но в это время произошло нечто странное. Ни с того ни с сего обвалился угол дома. Посыпались кирпичи, грохоча, рухнула проржавевшая водосточная труба. Сквозь грохот камней и ржавого железа отчетливо послышался чмокающий звук — будто всосалась вода в какую-то гигантскую воронку, — и прямо на глазах у Лены и дяди Мирона мгновенно встала на поляне за домом ровная травянистая гряда метра в два высотой. Она аккуратно срезала угол дома.

И в то же время они услыхали, как наверху, в комнате, Анна Лазаревна с глубоким отчаянием проговорила:

— Какое несчастье! Боже, какое несчастье! Что же теперь с нами будет?!

Лена, прыгая через две ступеньки сразу, кинулась наверх. Бандура, тяжело пыхтя, двигался за ней.

Анна Лазаревна, странно съежившись, сидела у письменного стола и бессмысленно глядела на зажатую в руке телефонную трубку.

— Что случилось? Анна Лазаревна! — крикнула Лена. — Вам плохо?

— Телефон… — слабым, совсем больным голосом сказала Анна Лазаревна. — Телефон вдруг перестал работать… только что… Я как раз говорила со старшиной Касаткиным… с тем дежурным, который нас сначала не понял… очень симпатичный человек… и вдруг…

Бандура, стоя на пороге, щелкнул выключателем — свет не загорелся. Ожесточенно сопя, он прошагал к репродуктору, безрезультатно покрутил ручку.

— Отключили! — мрачно констатировал он. — Начисто все отключили!

— Но почему? За что?! — простонала Анна Лазаревна. — Они же ничего не говорили… Не предупреждали… наоборот… И что теперь с нами будет?!

— Тихо! — сказал вдруг Бандура, подняв палец и указывая на потолок. — Слышите? Там кто-то есть!

Действительно, на чердаке глухо загремело, потом будто бы упало что-то тяжелое. А потом явственно послышались шаги.

Толпа у дома № 12 все росла. Появились уже люди с фотоаппаратами и кинокамерами — кто из газеты, кто с телевидения, а кто и от себя. Обснимали весь дом — и сзади, и спереди, и с боков, но все им было мало.

— Мальчонка почему не возвращается? — переговаривались в толпе. — Сказал: “Сейчас вернусь” — а сам пропал… Может, с отцом что случилось… в лесу-то!

— Скажите, а он, по идее, обязательно появится? — спросил Иконникова худенький рыжебородый парень, держа наготове кинокамеру “Кварц”.

— По идее, да… — неопределенно ответил Иконников.

Сергею очень не понравился тон, каким были сказаны эти слова. Да и сами слова тоже. У него прямо сердце заныло. Действительно, Славке давно бы пора вернуться. А раз ни он, ни кто другой не появляется, значит, что-то стряслось… что-то уж непременно плохое… Может, с Ленкой? Стой тут без дела и ломай себе голову. И сколько же можно вот так стоять, руки в брюки? А они там, может, в опасности…

Сергей подошел вплотную к дому и прижался ухом к стене. То ли у него в ушах шумело от напряжения, то ли и вправду в доме был какой-то шум… грохот. Сергей позеленел и судорожно выпрямился.

— Нет, ребята, как хотите, а я так больше не могу! — пробормотал он, обращаясь неизвестно к кому.

Сергей огляделся. Эх, народу полно, и все на дом уставились… плохо дело! “Все равно не отступлюсь! — подумал он. — Надо только побыстрее, чтобы они не успели опомниться!” Он с независимым видом прошелся вдоль стены, на углу прислонился спиной к водосточной трубе, сунул руку за спину, осторожно ощупал, покачал трубу… “Проржавела, конечно, насквозь… но держится… крюки, главное, крепкие… Ничего, выдержит, я же по-быстрому — раз-раз, одна нога здесь, другая там”.

И тут Сергею повезло. К дому подкатила серая “Волга” и с ней — закрытый фургончик.

— Наконец-то! — со вздохом облегчения сказал Иконников. — Наши!

Из “Волги” вылезли трое. Иконников прямо с ходу начал им обрисовывать обстановку; из фургончика вытаскивали какие-то аппараты, устанавливали их неподалеку от дома, в толпе спорили, что это за аппараты и зачем они, — в общем, внимание у всех было отвлечено, на Сергея никто и не глядел.

“Ну!” — шепнул он сам себе. Подпрыгнул, уцепился обеими руками за перемычку, подтянулся…

Его заметили только тогда, когда он ступил на крышу, и гулко загрохотали железные листы, прогибаясь под его шагами. Но пока они сообразили, в чем дело, Сергей оказался уже у самого окошка.

— Эй, друг! Ты что, сдурел? — заорал снизу сержант Воронков. — Слазь немедля! А то будет тебе! За хулиганство!

Сергей обозлился.

— Соображай, что говоришь! — крикнул он. — Я сестренку спасать иду! А ты — хулиганство! Совесть надо иметь!

— Спаситель объявился! Без тебя не управятся! — ехидничал сержант. — Слазь, говорю, не нарушай!

— Послушайте, Сергей, — крикнул Иконников, — я убедительно прошу вас вернуться! Вы можете все испортить! Очень прошу вас!

Иконников был явно встревожен. Сергей заколебался. А что, если он и в самом деле напортит ученым… нехорошо ведь будет! Вернуться, что ли? Да, а Ленка?

— Ничего я вам не помешаю! — вызывающе крикнул он. — Вы наукой занимаетесь, а там, может, люди погибают!

И Сергей сунул голову в окошко.

— Постойте! — с отчаянием закричал Иконников. — Вы ведь понятия не имеете, что можно там делать и чего нельзя! Вы такого натворить можете! Вернитесь!

— На месте разберусь! — обернувшись, крикнул Сергей. — Что я, маленький? Я осторожно буду!

— Стой, стрелять буду! — вдруг завопил сержант Воронков и действительно расстегнул кобуру. — А ну, быстро прекрати! Слазь, говорю!

— Иди ты, сержант, знаешь куда! — невнятно отозвался Сергей и нырнул в окошко.

Сержант Воронков, побурев от негодования, кинулся к водосточной трубе.

— Я т-тебе покажу! — прохрипел он на бегу.

— Стой! — крикнул вдруг Иконников. — Назад!

Очертания дома внезапно расплылись, заструились, как отражение в реке. Но все же было видно, что тот угол, к которому устремился сержант, обваливается. Посыпались кирпичи в белом облачке известковой пыли, увлекая за собой проржавевшую водосточную трубу. Но грохот камней и железа был тут же приглушен странным чмокающим звуком — будто вода без остатка всосалась в незримую гигантскую воронку. И вслед за этим…

— А-ах! — как один человек, простонала толпа.

Дом исчез. Исчез на глазах у всех. Теперь со двора отлично была видна Красноармейская улица, мостовая, ограда сквера. А на месте, где только что стоял дом № 12, возникла невысокая кольцевая гряда, похожая на кольца плоских лунных кратеров. Она обрисовала очертания довольно правильного круга метров двадцати в диаметре. И пространство внутри круга и сама гряда выглядели так, словно существовали тут извечно: росла на них та же пропыленная, с проплешинами гусиная травка, что и на всем дворе, и так же торчали из почвы красные обломки кирпичей.

Иконников бессознательно схватился за щеки и, мучительно морщась, словно от нестерпимой зубной боли, раскачивался и повторял: “Что он наделал, ох, ну что же он наделал!”

Оцепенение начало постепенно спадать, люди зашевелились, ошеломленно и встревоженно переговаривались.

Иконников, бормоча что-то себе под нос, подошел к странной гряде, шагнул на крутой скат — и вдруг остановился, недоверчиво разглядывая что-то у себя под ногами.

— Любопытная штука! — негромко сказал он, обращаясь к ученым. — Очень устойчивая оптическая иллюзия. На деле здесь нет пи малейшего подъема.

Не дожидаясь, пока подойдут коллеги, он двинулся дальше. Неуклюже ставя ноги и смущенно улыбаясь, он добрался до самого верха — по крайней мере всем казалось, что он стоит на гребне гряды. И все видели также, что он вдруг резко качнулся назад, с трудом удержав равновесие, а потом как-то странно, бочком двинулся по гребню гряды, вытянув перед собой руки ладонями вперед. Пройдя таким манером метров десять, он спустился вниз.

— Это мнимая гряда — нечто вроде загородки, — вполголоса сказал он ученым. — Над ней — защитное поле. Вроде того, что начиналось у боковых стен. Только здесь оно совершенно прозрачно и не искажает изображения, видите?

— И что же это, по-вашему, должно означать? — криво улыбаясь, спросил высокий полуседой человек с болезненно-желтым лицом.

— Есть у меня кое-какие предположения… — неуверенно начал Иконников.

— Ой, что же это? — с ужасом прошептала Лена, уставившись в потолок. — Кто может там ходить? Никто ведь не может! Ну, Мирон Остапович, ведь никого там нет, правда? Это нам просто кажется! Потому что нервы у всех никудышные.

Бандура долго откашливался и утирал лоб платком: ему не хотелось огорчать Лену. Но что поделаешь — истина дороже.

— Нервы, они, конечно… — сказал он осторожно. — Но это одно дело. А другое дело — это то, что в данный момент у вас по чердаку кто-то нахально топает. И я его сейчас на горячем застукаю! От меня не уйдет!

— Да нет там никого! — с отчаянием сказала Лена. — Ну откуда он там возьмется, сами подумайте!

И тут Анна Лазаревна сообразила, что они оба ничего не знают про чердачное окно.

— Видите ли… — начала она. — Возможно, что кто-нибудь все же пролез сюда через окно…

Анна Лазаревна сбивчиво и поспешно начала излагать, что произошло в их отсутствие. Но Лена даже не дала ей договорить.

— Ой, так чего же мы тут сидим?! — закричала она, сияя от радости. — Надо звать наших мужчин — и вылезать туда! Ой, нет, ну просто не верится! Анна Лазаревна, золотко, у меня ну просто камень с души свалился!

Бандура молча вживался в радость. Он только поматывал головой и блаженно щурился. Однако он, как и подобает мужчине, сохранял ясность разума. Поэтому шаги на чердаке ему не понравились своей бестолковостью.

— Ну залез в окно — хорошо, — сказал он, прислушавшись к беготне наверху. — Так ведь не затем же он лез, чтобы чердак осваивать, верно? Он к нам сюда должен в первую очередь бежать! А этот чего-то как дурной на чердаке толчется туда-сюда! Вот он, может, там всю проводку и попортил! Может, это хулиган какой! Ну я ж его!

И Бандура, свирепо хмуря брови, двинулся к выходу. Но в это время шаги на чердаке ускорились, потом вдруг оборвались и через секунду загромыхали по железным ступенькам лестнички, ведущей на чердак. Кто-то остановился на площадке у дверей квартиры Ушаковых.

Лена на цыпочках подобралась к двери, тихонько приоткрыла ее и выглянула на площадку.

Хотя таинственный посетитель стоял к ней спиной, Лена немедленно узнала его.

— Сережка! — закричала она изумленно и радостно. — Сережка, братик!

Сергей стремительно обернулся и уставился на нее, словно не веря своим глазам.

— Ленка! — выдохнул он наконец. — Ленка! Жива!

— Боже мой, Сережа! — изумленно произнесла Анна Лазаревна, появляясь на пороге. — Неужели это вы один наделали столько шуму?

За ее плечами высился Бандура с лицом, пламенеющим, как закатное солнце. Он ничего не сказал, только укоризненно покачал головой.

— Да что мы тут стоим?! — спохватилась Лена. — Идемте к нам, что ли!

— А телефон? — заикнулась было Анна Лазаревна.

— Ну что теперь телефон? — нетерпеливо возразила Лена. — Идемте!

Они пошли в квартиру Ушаковых.

— Что, телефон перестал работать? — боязливо осведомился по дороге Сергей.

— И телефон, и свет, и радио — все сразу отключилось! — сказала Лена. — Кстати, ты не знаешь, почему это вдруг? Действительно, все было в порядке, н вдруг, минут десять назад…

Сергей промычал нечто невнятное и покраснел так, что почти сравнялся с Бандурой по интенсивности расцветки.

— Ой, Сережа, вы что-то знаете! — проницательно заявила Анна Лазаревна. — И вы почему-то не хотите нам сказать! А я вижу, что…

— Молодой человек! — перебил ее Бандура. — Вы нам в первую очередь должны сообщить, какие меры предприняты для того, чтобы прекратить вот это… безобразие!

Сергей изумленно воззрился на него:

— Как то есть прекратить? Вы что-то не то…

— Да ладно! — вмешалась Лена. — Ты скажи, что вообще там делают? Что говорят о нас? Когда нас отсюда вытащат? И как ты сюда попал? Послали тебя?

Сергей опять мучительно покраснел.

— Сам я сюда полез вообще-то! — честно признался он. — Не пускали меня. Вы уж не сердитесь, я хотел как лучше…

— Ты чего извиняешься? — испугалась Лена. — Что натворил, признавайся!

— Да вот… сами видите… — опустив голову, бормотал Сергей.

— А ну, погляди мне в глаза! — скомандовала Лена. — Это из-за тебя, значит, свет и телефон отключился?

— Да что свет!.. — сказал Сергей, отчаянно махнув рукой. — Вы теперь целиком и полностью отключились!

— В каком это смысле? — подозрительно спросил Бандура.

— Во всех смыслах! Ну представляете: теперь и с чердака только лес видать… вот такой же! — Он кивнул на окно.

— Ой! — шепотом сказала Лена, округлив глаза. — Ой, Сережка! И что же теперь будет?!

Володя осторожно обошел прогалину: он понимал, что деревья и здесь будут предостерегать его своими удушающими сигналами, да и не собирался он сейчас подходить к серому облаку. Он выбрался на поляну и увидел, что тут серое облако ничего не разворотило — лежит прямо на траве и выглядит безобидно.

— Володя! — услыхал он. — Володя! Где же ты? Куда пропал?

Славка бежал к нему уже где-то по ту сторону серого облака, и его не было видно. Володя шагнул вперед, чтобы миновать облако. Славка теперь увидел его и повернул прямо к нему- прямо к облаку! Он был уже в двух шагах, и Володя отчаянно закричал:

— Стой! Славка, стой! Остановись! Нельзя!

Но Славка с разбегу влетел в туман. Володя кинулся вслед, пытаясь ухватить его, но мальчик исчез.

— Славка! Славка, где ты тут! — крикнул Володя, ничего уже не видя в густом тумане.

Под ногами у него что-то перекатывалось, глухо громыхало, он упал, его потащило вниз, он пытался ухватиться за что-нибудь, но все вокруг грохотало и катилось под уклон, и было почему-то адски холодно.

Наконец падение остановилось.

Володя открыл глаза. Он лежал у подножия невысокого холма, на каменистой осыпи. Перед ним простиралась заснеженная равнина в косых красных лучах закатного солнца. На горизонте, на фоне бледно-зеленого вечернего неба, чернел частокол ельника. Едва приметная санная колея тянулась наискось через равнину, и по ней понуро брела пузатая гнедая лошаденка, волоча розвальни. В розвальнях полулежал бородач в овчинном тулупе и лениво пошевеливал намотанными па руку вожжами.

А Славки и след простыл.

Славка не успел испугаться, не успел даже понять, что крикнул ему Володя. Он с разбегу влетел в серый туман и, ничего уже не видя, по инерции пробежал несколько шагов в непроницаемой сыроватой мгле.

Потом впереди посветлело. Славка снова прибавил ходу — и вдруг выскочил из тумана.

Добела раскаленное солнце ударило ему в глаза. Оно высоко стояло в белесом, выцветшем от зноя небе и заливало белым огнем безбрежное волнистое море песка.

Везде и всюду, со всех сторон до самого горизонта был песок. Белый, раскаленный песок, песчаная рябь, песчаные волны, песчаные холмы. Только песок — и ни травинки, ни кустика, ни лужицы воды и ничего живого вокруг.

Славка растерянно озирался. Откуда взялась пустыня? И куда девался Володя?

Откуда-то издали донеслось мелодическое позвякнвание бубенчиков. Славка, изнывая от беспощадных лучей солнца, опустился на песок, горячий, как натопленная плита, залез в тень песчаного гребня и скорчился там, прислушиваясь.

Бубенчики перезванивались все явственней, все ближе. Наконец невдалеке, из-за длинной песчаной гряды, выдвинулась горбоносая морда с надменно выпяченной нижней губой.

— Верблюд! — в изумлении прошептал Славка.

Из-за песчаной гряды медленно вытягивался верблюжий караван. Мерно покачивались шерстистые светло-коричневые горбы, а между горбами и длинными, по-лебединому выгнутыми шеями сидели смуглые всадники в белых бурнусах.

Шатаясь, спотыкаясь, изнемогая под палящими лучами, брели среди верблюдов полураздетые босые люди, и на ногах у них тяжело бряцали медные цепи.

Славка высунулся из укрытия, чтобы получше разглядеть диковинное зрелище, — и вдруг почувствовал, что песок под его коленками двинулся, пополз вниз. Он распластался на склоне, пытаясь удержаться, — и тут его заметили. Славка услышал гортанные крики и изо всех сил пополз вверх по склону.

Глянув через плечо назад, он обомлел от страха: двое в белых бурнусах гнались за ним. Они были уже совсем близко, уже протягивали к Славке свои коричневые цепкие руки, он слышал их шумное свирепое дыхание — и до того ему стало страшно, что он невероятным усилием поднялся на ноги и заорал изо всех сил прямо в чье-то смуглое лицо с оскаленными зубами. Преследователи на мгновение застыли от неожиданности, а Славка отчаянно рванулся вперед — и вдруг солнце исчезло, кругом был непроглядный мрак и влажная прохлада.

Но сейчас же полыхнуло зеленое пламя. Славка от неожиданности попятился, споткнулся, упал и с ужасом увидел, что из тумана выдвинулась кофейного цвета рука с растопыренными пальцами. Славка дернулся, отполз подальше, не сводя взгляда с хищной цепкой руки.

Тут послышался странный чмокающий звук — словно вода всосалась в исполинскую воронку, — и сейчас же все исчезло: и рука, и зеленоватое свечение, и туман.

Славка вскочил и изумленно огляделся.

Вокруг высились розовые суставчатые стволы, увенчанные белоснежными перьями, откуда-то сверху лилось ровное золотистое сияние. А справа начиналась поляна.

— Славка! — вдруг услышал он и, испуганно вздрогнув, обернулся.

В двух шагах от него стоял Володя.

Сани были уже совсем близко. Человек в санях привстал, плотнее запахнулся в тулуп, глянул на дорогу и опять повалился на охапку соломы. Лицо его, в окладистой темной бороде, было до красноты обожжено морозом, на голове торчала высокая островерхая шапка, отороченная мехом.

Пузатая лошаденка, пофыркивая и пуская из ноздрей клубы морозного пара, с натугой проволокла сани мимо Володи.

Что-то дрогнуло в темнеющем морозном воздухе, и над заснеженным полем понесся мерный, густой колокольный звон.

Володя оглянулся и увидел, что на вершине холма тянется извилистая белокаменная стена, а над ней поднимаются золоченые маковки церквей. И от всего этого — от густого колокольного звона, от белой стены и пустынного снежного поля — веяло дремучей стариной. Мертвящий мороз и тусклый холодный багрянец заката — до чего это было непохоже на яркое ласковое солнце грядущего!

Володя, стуча зубами от холода и страха, начал карабкаться вверх по грохочущей каменной осыпи. Это было немыслимо трудно, он все время сползал назад, едва успев продвинуться на полметра, и все же Володя понимал, что надо двигаться прямо вверх, к тому месту, с которого он начал падать к подножию холма. Где-то здесь был вход туда, в загадочный мир живых розовых деревьев…

Он все карабкался вверх, цепляясь за скользкие, обледеневшие камни коченеющими пальцами, и понимал, что слабеет от холода, что вот-вот уснет, умрет здесь, на этом заснеженном каменистом холме, где-то в прошлом…

И вдруг, в какой-то неуловимый момент угас багровый морозный огонь заката, наступила тьма, потом ладони заскользили по упругой пружинящей траве…

Володя с трудом встал на деревянные негнущиеся ноги и увидел розовый лес, и опушку, и дом. И сейчас же неизвестно откуда вынырнул Славка.

У Славки было мокрое от пота, позеленевшее, перекошенное лицо.

— Бежим! — закричал он, кидаясь к Володе. — За мной гонятся!

— Кто гонится? Никого не вижу, — устало сказал Володя.

В лесу было по-прежнему тихо. Серое облако исчезло, и на его месте возникла ровная гряда. Ну ясно: и этот проход закрыт.

— Ну правда! — испуганно озираясь, говорил Славка. — Такие, на верблюдах! И людей в цепях куда-то тащат… Володя, ну давай хоть за деревья спрячемся!

— Они сюда не придут, не бойся, — сказал Володя, сам удивляясь своему спокойствию и уверенности. — Ты, значит, в пустыне побывал?

— Ну да! — ответил Славка, с недоверием оглядываясь вокруг. — Слушай, Володя, а как же это получается? То здесь пустыня, то лес… Ничего понять нельзя!

— Не знаю я, как это получается, — сказал Володя, морщась от зуда и боли в покрасневших, распухших руках.

— А ты видел, как я в туман попал?

— Видел я, видел… Вот что, пойдем-ка мы домой. А по дороге ты мне расскажешь, что там было, в пустыне.

Славка с азартом толковал о верблюдах и бубенчиках, о белых бурнусах и черных бородах, с песке и о босоногих пленниках, но Володя слушал не слишком внимательно. В голове у него был полный сумбур. Ну как же это: нырнули они в туман в одной и той же точке и вынырнули рядом, а побывали в совершенно разных местах? Ничего не поймешь…

— Ну, насчет пустыни я усвоил, — сказал он Славке. — А в доме ничего не произошло, пока нас не было?

— У-у! — воодушевился Славка. — Там такое делается! Когда Славка рассказал про телефон и про чердачное окно,

Володя даже остановился. Голова у него шла кругом.

— Погоди минутку! — взмолился он. — То есть ты сам, своими глазами видел наш двор, и людей, и все такое? И ты действительно говорил с ними?

— Ну да, видел! Ну да, говорил! Что ж я, врать буду?

— Так и не соврешь, пожалуй… — согласился Володя. — Фантазии не хватит…

— Понятно… — медленно сказал Кудрявцев, выслушав рассказ Сергея. — Теперь, значит, и с чердака вход к нам закрыт?

Сергей угнетенно кивнул.

— Кто ж его знал… — виновато сказал он. — Я хотел как лучше…

— Что вы скажете по этому поводу? — спросил Кудрявцев Костю.

Костя неопределенно хмыкнул и пожал плечами.

— Надо дом осмотреть, что ли… Ленок, ты бы соорудила какое-нибудь питание, по-быстрому…

— Я моментально! — спохватилась Лена. — Яичницу с колбасой, ладно? — Она кинулась из комнаты и сейчас же удивленно закричала из передней: — А на кухне-то все нормально! Вся эта пакость пропала.

Костя пошел в переднюю, поглядел.

— Да, — печально подтвердил он, вернувшись. — Исчез такой потрясающий феномен! И ничего я толком не успел выяснить… Или хотя бы зафиксировать…

— Постойте, а где Славка? — спохватился Кудрявцев. Анна Лазаревна и дядя Мирон смущенно переглянулись.

— Видите ли… вы только не волнуйтесь… — начала Анна Лазаревна.

— Да где он? Не тяните!

— Он… на минуточку вышел на крыльцо… за травой. А потом почему-то вдруг побежал в лес. Я кричала, но он даже не обернулся…

— Мы тоже кричали… — вставил дядя Мирон.

— То есть Славка убежал в лес? — тихо спросил Кудрявцев. — И вы мне только сейчас это говорите? Когда это случилось?

— Да перед тем как вы пришли, минут за десять, не больше, — виновато сказал дядя Мирон.

— Мы были уверены, что он сейчас придет! — оправдывалась Анна Лазаревна. — Он же такой умный, такой развитый мальчик…

Кудрявцев встал.

— Сделаем так, — негромко сказал он. — Вы, Мирон Оста-пович, тут с Сергеем дом обойдите, внутри и снаружи… Анна Лазаревна пока у телефона подежурит, на всякий случай — а вдруг связь восстановится?.. Мы с Костей пойдем в лес искать Славку. Может, Володя его видел.

— А где он, Володя-то? — спросил Бандура.

— Да там он… на посту стоит, в общем, — уклончиво ответил Костя. — Да он, наверное, сейчас придет… Ну пошли, что ли?

— Ой, куда же вы! — ужаснулась Лена. — Голодные же! Хоть по куску колбасы съешьте!

Она метнулась в кухню и притащила два толстых кружка колбасы на ломтях хлеба. Кудрявцев и Костя, на ходу поглощая бутерброды, вышли на лестницу. Бандура, пыхтя, плелся за ними н виновато объяснял:

— Понимаешь, меня тут не было… Я только и увидел, как он гонит до лесу со всех сил… Л мы тут с Леной ходили вокруг дома. Выходим — а он как раз бежит! И враз куда-то скрылся. А тут труба эта как загремит, а старушка паша как закричит — ну, мы к ней и побежали…

— Понятно, понятно! — нетерпеливо перебил его Кудрявцев. — Как мы пойдем, Костя? В разные стороны, направо и налево?

— Ну да. И будем перекрикиваться. Двинемся по направлению к Володе.

Из-за угла дома вынырнул Сергей. Вид у него был растерянный.

— Слушай, Костя, я, что ли, не понял… — смущенно забубнил он. — Вроде у вас тоже так было: сзади зайдешь — и сразу дом пропадает.

— А теперь весь дом со всех сторон нормально виден, да? — хмуро спросил Костя. — Чего ж ты не понимаешь? Все нормально, одно к одному… Ты же сам говоришь: с чердака теперь виден не город, а лес. Вот и сообрази…

— Уже сообразил! Верно! — покаянно сказал Сергей. — Ну надо же мне было полезть!

— Ладно уж, — вздохнул Костя. — Пойдем полюбуемся, что ли?

Они обошли дом вокруг.

Незримая преграда исчезла. Не было никаких оптических эффектов — дом не кривился, не распластывался, не уменьшался. Вполне нормально выглядел этот дом-развалюшка, со свежей розовой ссадиной на углу и сорванной водосточной трубой.

— Все понятно, — мрачно сказал Костя. — И это понятно!

Он показал на травянистую ровную гряду. Раньше ее здесь не было. А теперь она пересекала наискось всю поляну за домом. И срезала угол дома. В этом месте на ней краснели кирпичи и странно, почти целиком в воздухе торчала рыжая от ржавчины водосточная труба.

Они снова вышли к крыльцу, с другой стороны дома. И тут увидели, что от опушки к дому бегут Володя и Славка.

Теперь они обедали по-настоящему. Лена и Анна Лазаревна из общих запасов соорудили превосходный обед, все собрались в большой комнате у Кудрявцевых и молчаливо наслаждались — хоть еда пока нормальная в этом сумасшедшем мире!

— Дорогие наши женщины! — сказал Костя, допивая здоровенную кружку компота из слив и яблок с лимонной цедрой. — Благодарим вас от всей души за мощную физическую, а тем самым и моральную поддержку. Это-первое, что я хотел сказать… А второе — это вопрос ко всем: что будем делать, товарищи?

— А что мы можем сделать? — отозвался Бандура. — Пускай там, в городе, начальство мозгами пошевелит, а мы что? Нуль без палочки, больше ничего!

Он отяжелел от сытного обеда, устал от переживаний, от всего непонятного и неправильного, что с утра валилось и валилось на него.

— То есть вы что! — сказал Сергей, изумленно таращась на него. — Вы на них надеетесь? Так они же теперь ну ничего не могут, это я вам точно говорю! Они ведь теперь наш дом совсем не видят, верно, Костя? Ну вот. Стоят и смотрят на пустое место. И что же они могут сделать с этим пустым местом?

— А мы что можем сделать? — вяло огрызнулся Бандура. — С этим вот? — Он кивнул на розовый лес за окном. — Я ответственно заявляю, что разобраться в этих фактах не могу. Может, вам образование позволяет, а я, извиняюсь, всякую там физику-химию сто лет в глаза не видал… — Он помолчал немного, потом добавил совсем уж тихо: — А вообще, хлопцы, конец Мирону Бандуре приходит! Вроде и не такой я старый, но ранения там всякие, контузии… давление это привязалось… — Он слегка покачнулся. — Славка, прояви инициативу, уложи меня куда-нибудь…

— Сейчас! — на бегу уже отозвался Славка.

Вдвоем с Леной они достали подушку, плед, уложили дядю Мирона.

— Ну вот, один уже вышел из строя… — механически констатировал Кудрявцев.

— Вы знаете, это неудивительно, — слабым голосом отозвалась Анна Лазаревна. — Здесь такой климат… все время душно, как перед грозой… Володя, если вам не трудно, принесите валидол…

Она полулежала в кресле, и вид у нее был совсем больной, губы посинели. Кудрявцев и Костя переглянулись.

— Но ведь сначала вы как будто чувствовали себя нормально? — спросил Костя.

— Нет, сначала мне было тоже плохо… когда был этот туман…

— Да, ведь вы говорили про туман! — вспомнил Костя. — Серый такой туман, густой и прохладный?

— Я не знаю… я хорошо не разглядела… Мне сразу стало плохо, я закрыла глаза, и мне даже показалось, что сделалось совсем темно, как ночью. Но я полежала, может быть, четверть часа с закрытыми глазами, а потом опять посветлело и туман исчез…

— Вот что, давайте-ка мы отнесем вас наверх, — сказал Кудрявцев. — Костя, сделаем стульчик!

Лена помогла Анне Лазаревне усесться на их сплетенные руки, побежала вперед, перестелила постель, и вскоре Анна Лазаревна, бледно улыбаясь, лежала в своей деревянной кровати с высокой резной спинкой. Телефон ей придвинули поближе, так, чтобы она, в крайнем случае, могла дотянуться, не вставая.

— Минус две единицы! — сказал Кудрявцев, когда они спустились вниз. — Сознавайтесь, кто еще себя плохо чувствует! Нет, я серьезно спрашиваю, вполне серьезно. Голова ни у кого не болит? Головокружения нет?

— Да вам самому плохо! — ужаснулась Лена, поглядев на него. — А ну ложитесь!

— Гипертония… — смущенно пояснил Кудрявцев. — Ничего, я вот сейчас резерпин глотну и отсижусь немного в кресле у окна. И вы тоже садитесь. Обсудим пока, что же нам известно.

— Обсудим, — согласился Костя, усаживаясь. — Мне лично очень не нравятся два несомненных факта: стена подошла очень близко к дому — это раз; трое из нас, наиболее слабые физически, сразу почувствовали себя плохо — это два. Если сопоставить оба эти факта…

— Да, тенденция намечается невеселая, — согласился Кудрявцев. — Ну, будем все же надеяться… — Он не докончил и о чем-то задумался.

— Давайте подытожим факты, — сказал Костя. — Значит, так. Одной стороной наш дом выходит… вернее, выходил… в город. А другой стороной — сюда, в этот лес. Получается нечто вроде тамбура — одна его дверь выходит в комнату, а другая…

— …вообще неизвестно куда! — подсказал Володя.

— Действительно: неизвестно куда. Но ясно, что за пределы того мира, в котором мы с вами прожили всю жизнь… до сегодняшнего утра! Значит, наш дон сделался чем-то вроде тамбура между двумя мирами.

— Погоди, Костя, — сказал Сергей, ошеломленно моргая. — Как это между двумя мирами? А где же он находится, этот другой мир? На планете на какой-нибудь, что ли?

— Этого я тебе объяснить не могу, — медленно ответил Костя. — Не на планете, нет. Это было бы все же проще, если б на другой планете. Нет, он тут же, по-видимому. Только как-то иначе расположен в пространстве…

Сергей вникал с минуту, морщась от напряжения. Потом махнул рукой.

— А ну его! — чистосердечно заявил он. — Нич-чего не понимаю! Да ты не обращай внимания, Костя, валяй дальше!

— Можно! — согласился Костя. — Так вот, эти два мира почему-то вдруг соприкоснулись в одной-единственной точке.

— И эта точка — наш дом? — задумчиво спросил Кудрявцев. — Что ж, возможно… Ну, а как же вы объясняете эти… переходы сквозь серый туман?

— Правильно! — оживился Славка. — Может, тут не два мира, а три, четыре… Или еще больше?! Мы вместе с Володей пошли, а попали совсем в разные миры!

— Не разные, — терпеливо разъяснил Костя. — И то, что вы видели порознь, и то, что мы втроем, — все это наш мир, наша планета Земля. Только в различных географических точках и в разные времена… А вообще-то феномен серого облака мне еще менее ясен, чем все остальное… Могу предположить, например, что соприкосновение двух миров привело к какой-то… ну аварии, что ли… Образовались такие трещины… незапланированные проходы из одного мира в другой… и…

— То есть, — перебил его Кудрявцев, — вы хотите сказать, что наш дом — это… это запланированный переход? Иначе говоря, результат эксперимента… не нашего, конечно, а… тамошнего?

— Не исключено, по-моему… — осторожно сказал Костя. — Не исключено… Уж очень тонко и точно выбрано место: маленький дом, стоит на отшибе, кругом — свободное пространство. И людей в нем не так уж много…

— Вы думаете… постойте! Вы думаете, что они и людей… запланировали?! Сознательно включили в эксперимент? — Кудрявцев вскочил и заходил по комнате. — Нет! Не может быть!

— А почему не может быть? — рассудительно сказал Славка. — Очень даже просто: они хотят с нами контакт установить!

— С тобой лично! Марками будут обмениваться! — фыркнул Кудрявцев. — Ну тебя с твоими фантазиями, Славка!

— Но почему вы против? — робко заговорил Володя. — Почему они не могут хотеть?

Кудрявцев насмешливо покосился на него и продолжал шагать из угла в угол мимо окон.

— А вообще-то в этом что-то есть! — заявил он наконец, остановившись перед Костей. — Действительно: очень уж точный расчет! Могли же они выбрать место для эксперимента где-нибудь в пустыне… или высоко в горах? А взяли именно вот небольшой городской домик… с жителями… Да-а…

— Все это, конечно, только предположения, — заметил Костя. — Слишком мы мало знаем… Но насчет трещин я хотел бы добавить вот что… в пользу предположения, что они не входят в план эксперимента. Во-первых, они возникают, по-видимому, случайно… хаотично. И разрушают тот участок, где возникают. Во-вторых: в какой-то момент их закрывают… ну вроде того, как замазывают обычные трещины цементом. И на их месте возникает эта оптическая иллюзия — несуществующее вздутие почвы, а над ним — силовое защитное поле…

— Так… убедительно! — согласился Кудрявцев. — Могу подбросить еще один логический вывод: трещину “цементируют” именно тогда, когда кто-то или что-то пытается пройти через нее в этот мир. Кто-то, видимо, зорко следит за этим. Из будущего лезла какая-то машина… а за Славкой гнался бедуин.

— Но мы-то проходили обратно! — возразил Володя.

— Остается допустить… и это тоже говорило бы в пользу гипотезы о запланированном эксперименте с участием людей… остается, я говорю, допустить, что нас всех они считают “своими”… Что существуют какие-то опознавательные символы…

— А я? — спросил Сергей. — А меня как пустили?

— Тут другое дело… Тут ведь не случайная трещина, а “тамбур”. Может быть, поэтому механизм защиты сработал с опозданием.

— Значит, если бы мы все вылезли отсюда через чердачное окно… — начал Володя.

— Вот уж не знаю! — признался Кудрявцев. — Возможно, они нас преспокойно выпустили бы, а возможно, и нет. Это уж зависит от целей и условий эксперимента.

— Ой, как вы страшно говорите! — нервно сказала Лена, все время молча слушавшая. — Будто бы и не про нас… Эксперимент, условия… выпустят—не выпустят. Вам, может, все нипочем, а мне… мне страшно!

Она уткнула голову в плечо Кости и всхлипнула.

— Ну-ну, малышка! — ласково заговорил Костя, похлопывая ее по спине. — Все в конце концов обойдется, все уладится, не переживай!

— С тобой-то мне ничего, — зашептала Лена ему в самое ухо. — С тобой я как-то сразу успокаиваюсь… а вот когда тебя нет…

— Ну-ну, ничего, ничего… — повторил Костя, гладя ее пушистые светлые волосы. — Так уж ты будто бы без меня теряешься!

— Не совсем, конечно… — Лена приподняла голову и лукаво улыбнулась. — Вначале-то, как вы ушли, я героиней держалась. Даже инициативу проявила! Ты ведь очень интересовался этим… ну, тем, что в кухне было…

— Ну и что? — с живейшим интересом спросил Костя.

— А вот то! Взяла я твой аппарат и пощелкала. Не знаю, правда, что получится, я ведь плохо умею…

— Ленка! Гигант! — восторженно завопил Костя. — Со вспышкой снимала? Ну, Ленка, ну, золото! Вот жена!

— Я целую пленку наснимала! — похвасталась Лена, скромно опустив глаза.

— Гигант! — повторил Костя. — Славка! Даю тебе срочное задание! Ты ведь проявлять умеешь?

— А то вы не знаете!

— Да знаю, знаю! Бери, значит, катушку из моего аппарата и срочно займись! Ленок! Выдай ему пленку!

— Костя, а еще пленка у тебя есть? — спросил Сергей.

— Найдется катушка. А что, поснимать хочешь, как положено туристу?

— Ну да! Нам же верить не будут! А мы им — снимочки! Любуйтесь!

— Это идея! — одобрил Костя. — Ну, иди с Леной и Костей наверх. А ты, Володя, сходи взгляни, как там Анна Лазаревна.

Оставшись с Костей вдвоем, Кудрявцев устало уселся в кресло.

— Дело, по-моему, приобретает прескверный оборот, — тихо сказал он, доставая очередную таблетку. — Я не сказал еще об одной, весьма очевидной закономерности… Но о ней лучше и не говорить при всех…

— Вы о чем? — забеспокоился Костя

— Да вот, поглядите хотя бы в окно… Видите?

— Да… и тут стена… И как близко!

— Это я и хотел сказать: каждый раз, когда трещину “цементируют”, наше жизненное пространство заметно уменьшается. И чем ближе к дому возникает трещина, тем больший кусок отрезается от “нашей” территории.

— А вы думаете, что территория эта замкнута? Что это был “тамбур” не вообще в другой мир, а только в какую-то, специально выделенную часть этого мира?

— Логично было бы предположить… Если, конечно, мы имеем дело с экспериментом, а не со стихийной катастрофой… Впрочем, даже и в этом случае могли огородить место аварии… По-моему, та гряда, которую мы видели на дальней поляне, она и есть граница “нашего” участка.

— Так-так….. — вслух рассуждал Костя. — Допустим, они накрыли этот участок силовым полем… Не только для удобства эксперимента, но и для нашего блага. Постарались имитировать в этом замкнутом пространстве земную атмосферу и гравитацию… создали подходящий климат, освещение… И неплохо, в общем, справились с задачей! На нашей Земле бывают местечки куда похуже — здоровый не выдержит, не то что больной… Так… И предположим, трещину закрывают таким манером: придвигают к этому месту силовую стенку. Тогда понятно, что чем ближе к дому возникает трещина, тем больший кусок они вынуждены от нас отхватывать…

— Довольно странный эксперимент… — неуверенно заметил Кудрявцев. — К чему же он приведет по логике?

— А я думаю, что эксперимент не удался! — объяснил Костя. — Понимаете? Начали возникать эти трещины, дальше — больше, и эксперимент уже сорвался.

— Здорово рассуждаете! — с ироническим уважением сказал Кудрявцев. — Должен признать: довольно-таки убедительно. Тогда объясните, о мудрейший, а что же с нами-то будет при таком провале эксперимента? Просто сдвинут они эти силовые стены вплотную и раздавят нас, как букашек?

Костя пожал плечами.

— Это они давно могли сделать. Однако не делают. Наверное, стараются что-то придумать… чтобы спасти нас.

— До чего же люблю оптимистов! — мрачно сказал Кудрявцев.

— Да что ж, — сказал Костя, добродушно усмехаясь, — раз никто ничего толком не знает, всегда правильней предполагать что-нибудь наиболее подходящее из возможного. Для здоровья полезней!

— Это-то да, — согласился Кудрявцев.

Появился Володя. Он сообщил, что Анне Лазаревне вроде стало получше, и спросил, что же осталось теперь в том, прежнем мире на месте их дома.

— Ну, правда! Дыра, что ли? Если дерево, например, вырвать с корнем и куда-то перенести — ну, яма хотя бы останется… Воздух…

— Возможно, там тоже яма… — предположил Костя. — И, конечно, воздух…

— Так, может быть, сейчас там прямо по тому месту проходят, где мы стоим?

— Вполне возможно, что проходят, — согласился Костя. — Да тебе-то что, чудак?

— Как-то все же неприятно… — с грустью ответил Володя. — Хотя, конечно, это смешное чувство…

— Нашли время болтать! — досадливо вмешался Кудрявцев. — Давайте решать, что будем делать! Во-первых: какой ваш прогноз на ближайшее время?

— Трудно сказать… — пробормотал Костя. — Состояние тут… ну, на этом участке, что ли… неравновесное… неустойчивое. Трещины эти, туннели… Какая-то перестройка все время идет. Не то формируется что-то, не то, наоборот, распадается…

— Допустим, распадается. Как было сказано выше, — вставил Кудрявцев. — И что же из этого следует? Что мы можем сделать? Что должны сделать?

— Вы так меня спрашиваете, словно я и в самом деле что-то знаю… — усмехаясь, сказал Костя. — А я, как и все, бреду на ощупь в потемках…

— Ладно, не прибедняйтесь. Вы предложили гипотезу, которая удовлетворительно объясняет все известные нам факты. Никто другой из нас не смог бы этого сделать. Поупражняйте-ка свои серые клеточки еще немножко, пускай развиваются.

— Я вот чего никак не пойму, — сказал Володя, — почему же трещины выходят не только в разные места, но и в разное время?

— Этого и я не понимаю, — мрачно признался Кудрявцев.

— Понимаете, тут, должно быть, налицо полное разрушение пространственно-временной структуры! — с увлечением объяснил Костя. — Представляете? Трещины проходят и сквозь время, как мировые линии. Начинаются здесь, а выходят в нашем мире — в любое время!

— Вот! — удовлетворенно сказал Кудрявцев. — Наконец-то вы мне объяснили, что надо делать!

— Я? Объяснил? — изумился Костя. — Да я и сам не знаю!

— Чего же тут не знать! Если вы верно обрисовали картину, так единственный выход для нас — это отыскать подходящую трещину! Такую, чтобы выходила именно в наше время… ну хоть приблизительно!

— Что вы! — возразил Володя. — Сколько ж этих трещин, всего-то! Мы видели две: одна выходит в будущее, другая — в прошлое… в двух вариантах. Это уж какое-то исключительное везение надо, чтобы в свое время попасть… Где там!

— Если процесс разрушения продолжится, трещины будут возникать все чаще…

— Что ж… — задумчиво сказал Костя. — Наверное, вы правы. Участок наш теперь так уменьшился, что серое облако в любом месте можно будет увидеть, не отходя от дома… Будем действовать так. Идут двое, видят серое облако. Один остается около, другой входит в туман. Если выход окажется подходящим, один остается на посту, другой бежит звать всех остальных…

— А пока он бегает, выход закрывается, — продолжил Костя.

— Это еще что! — криво усмехаясь, сказал Кудрявцев. — Вы другое представьте: вошел туда кто-то один и вдруг выход наглухо закрывается! И он там остался один…

— Веселенькая перспектива, действительно… — пробормотал Костя. — Могу напомнить еще одно обнадеживающее обстоятельство. Трещины уже и сейчас разветвляются: Володя и Славка попали ведь в разные места из одной исходной точки. А если разрушение пространственно-временной структуры будет продолжаться…

— Вас понял! — мрачно отозвался Кудрявцев. — Так что же: сядем на крылечке и будем дышать носом?

— Да нет… все же какие-то шансы имеются… — неуверенно сказал Костя. — Давайте попробуем… Пойду Ленку агитировать… и Анну Лазаревну.

— Когда закончите подготовительный период, позовите нас! — крикнул ему вслед Кудрявцев. — Мы тут, около дома походим.

— Вы в самом деле надеетесь… — заговорил Володя, когда они обогнули дом.

Кудрявцев долго не отвечал.

— Что я тебе буду врать! — сказал он наконец. — Ни на что я особенно не надеюсь. И вообще в чудеса не верю.

— А зачем же тогда… — робко начал было Володя. — Впрочем…

— То-то и оно, что впрочем… Сидеть сложа руки и ждать, пока тебя прикончат, по-моему, просто невозможно. У меня, по крайней мере, не тот характер.

— Вы сказали: прикончат? — почти шепотом переспросил Володя. — Почему же?

Кудрявцев остановился.

— Володя! По-моему, всегда лучше смотреть правде в глаза. Прикончат — это, собственно, не то слово. Но если гипотеза Кости соответствует фактам, то мы находимся в смертельной опасности.

— Какая гипотеза?! — несколько оживившись, спросил Володя.

Кудрявцев изложил ему Костины соображения, и Володя пришел в восторг.

— Вот видите, — сказал он, — и Костя думает, что они нас спасут.

— Костя только предполагает…

— А я уверен! — решительно заявил Володя. — Они же нас охраняют везде и всюду! И деревья эти, и трава, — Кудрявцев досадливо причмокнул и медленно пошел дальше.

— Да ты пойми, чудак! — сказал он. — Я же не говорю; что они сознательно… намеренно, что ли… Но если произошла авария… столкновение двух миров, распад структуры? Это же чудовищные слепые силы! И мы здесь — как песчинки под ураганным ветром. Крутит нас, тащит куда попало — и как нас защитить?

— А я все-таки думаю, что они сумеют, — упрямо сказал Володя.

— Думай, думай! Думать никому не возбраняется… — пробормотал Кудрявцев, меланхолически улыбаясь.

Они в этот момент глядели друг на друга, а не вперед. Впрочем, если б они и вперед глядели…

Костя, Лена и Сергей стояли на крыльце, и Сергей целился фотоаппаратом на идущих.

— Снимок номер один! — комментировал он свои действия. — Неустрашимые разведчики на подступах к таинственному розовому лесу!

И тут все трое увидели, как прямо из-под ног у Кудрявцева и Володи взмыло над землей дымно-серое облако и поглотило обоих.

Толпа понемногу редела — близилось время обеда, да к тому же ничего нового за последний час не произошло. Но ученые не решались отойти от места происшествия: кто знает, что случится в любую минуту! Поэтому они уселись в милицейском фургончике, открыв настежь дверь, перекусили наспех пирожками и кефиром из соседнего кафе и принялись обсуждать обстановку.

— Полковник Чегодаев просит нас ответить на чисто практический вопрос: что можно было бы и что следовало бы сделать в сложившейся ситуации? — сказал Иконников.

— Недурной вопросик. Да здравствует находчивый и активный шеф милиции нашего города! Больше ему ничего не требуется? — ворчливо отозвался профессор Чарнецкий.

— Считаю такой вопрос вполне естественным, — очень серьезно сказал доцент Гогиава, самый молодой из всех, лет тридцати с небольшим, черноволосый, черноглазый, юношески стройный и подвижный. — Мне тоже часто хочется знать, что я могу сделать и что мне следует делать.

Иконников усмехнулся:

— Я понимаю, что вопрос полковника показался вам наивным. Но войдите в его положение. Город весь гудит, как улей. Чего только не сочиняют по этому поводу! В частности, говорят, что это марсианский десант и что они постепенно, дом за домом, захватят весь город.

Гогиава захохотал, скаля ослепительно белые зубы.

— Конечно, тебе смешно, Арчил, — хмурясь, сказал Иконников. — Ты у нас гений, ты умница, тебе в точности известно, что на Марсе разумная цивилизация не существует. А что делать рядовому гражданину, если он чувствует, что его сведения о Марсе страдают неполнотой? И кроме того, что скажешь ты, светоч мудрости и столп научно-технического прогресса, о проблеме безопасности ближайших домов?

— В каком смысле? — недоумевающе спросил Гогиава.

— Андрей Ильич, видимо, предполагает, что этот силовой колпак над домом… над местом происшествия может расшириться или передвинуться, — желчно усмехаясь, объяснил Чарнецкий. — А какие, собственно, имеются у вас основания для таких предположений?

— Вопрос этот задал мне полковник Чегодаев, — сказал Иконников. — Возможно, сам я до него и не додумался бы… по крайней мере, так сразу. Но надо признать, что основания для такого вопроса имеются.

— Основания имеются для чего угодно, — сказал Чарнецкий, презрительно кривя рот, — поскольку мы не разбираемся в природе явления.

— Вот и давайте разбираться в природе явления, — предложил Иконников.

— На основе такой неполной информации? Много мы разберемся!

— Уж вы, Марк Борисович, скептик известный, — заметил Иконников. — Но что же делать? Пока прибудет подкрепление из Москвы, вся эта история на нашей совести.

— На нашей совести! — ворчал Чарнецкий. — Ох, любите вы красивые слова! Мы с вами, что ли, это затеяли? И никто из нас не специалист в этой области. Вот Линчевский прибудет — ему и карты в руки.

— Мы пока не знаем даже, ему ли, — возразил Иконников. — Давайте хоть проанализируем факты, хоть рабочую гипотезу какую-то примем.

— Э, ну что мы спорим! — жизнерадостно сказал Арчил Гогиава, с удовольствием наблюдавший за препирательствами своих коллег. — Некому больше работать — значит, мы будем работать! — Он поболтал бутылкой, выпил остатки кефира и, вздохнув, отставил бутылку в угол. — Что же нам известно? Известно нам, что…

Кудрявцев не успел ничего почувствовать. Все вокруг внезапно мигнуло и сменилось, как сменяются кадры в кино. Он невольно зажмурился, но тут же открыл глаза, щурясь от яркого света, вдохнул свежий ночной ветер и медленно огляделся. Местность показалась ему неуловимо знакомой. Плавная излучина большой спокойной реки и широкие луга на том берегу, а сзади поднимаются пологие зеленые холмы, и по их склону белой ленточкой вьется дорога… Но почему-то на всем лежат странные, геометрически правильные тени — круги, решетки, прямоугольники, спирали… Откуда они?

Кудрявцев глянул вверх — и обомлел.

Высоко в небе висела гигантская решетчатая конструкция с очень сложным, паутинообразным переплетением. На ней повсюду были причудливо разбросаны непрозрачные многоугольники, круги, дугообразные полосы. Кудрявцев долго вглядывался в эту бесконечную ажурную сеть, раскинувшуюся на десятки километров вдаль и вширь, и наконец понял, что это город! Он различил даже тени каких-то машин, стремительно летящих во всех направлениях по прозрачным полосам дорог, угадал очертания жилищ, садов. Увидел, что весь этот ажурный каркас города держится на исполинских полупрозрачных опорах, широко шагающих через холмы и реку.

Кудрявцев все глядел и глядел на этот изумительный воздушный город, причудливой тенью накрывающий землю, пока слезы не навернулись на глаза от напряжения. Он прикрыл глаза ладонью — и тут же отвел руку от лица, услыхав нарастающий громовой рев. Серебряная стреловидная ракета, вертикально стоя на голубом столбе пламени, медленно опускалась к земле. Громовой рев оборвался; ракета, словно притянутая невидимой нитью, плавно спустилась на вершину гигантской белоснежной колонны, высившейся на западной окраине воздушного города, и колонна поглотила ее.

Кудрявцев лишь теперь немного опомнился. Он оглянулся, ища Володю, и почувствовал, что сердце неприятно и гулко толкнулось в ребра.

Три шестируких великана молчаливо склоняли над ним плоские сверкающие лица с выпуклыми круглыми глазами.

Кудрявцев невольно попятился, не отводя глаз от великанов. И вдруг справа от него земля будто вздыбилась, потом опять картина мигнула и сменилась, как кинокадр, только уже не целиком, потому что Кудрявцев и пучеглазые великаны по-прежнему стояли на дороге, между холмами и рекой, а справа… справа словно бы возникла другая земля или, может быть, другая планета.

Она почти вертикально вырастала из зеленых холмов, закрывая собой все — и город в небе, и его опоры, и горизонт. Там были красноватые пески, невысокие гряды барханов, поросшие скудным кустарником, и человеческие следы, неровным, извилистым пунктиром пересекающие бархан за барханом. А посредине, медленно и устало вытягивая ноги из песка, брел Володя!

Кудрявцев угадал, что это Володя, по зеленой рубашке и русым волосам, но лица он не видел. Володя двигался, как муха по стене, жутко и непонятно вися в воздухе всем туловищем, а ногами увязая в песке. И так же непонятно и жутко было видеть, что песок держится на вертикальной поверхности и гребни барханов недвижимо висят в воздухе, не осыпаясь, не падая вниз.

Кудрявцев несколько мгновений оторопело глядел на это странное зрелище, потом крикнул: “Володя!” — и метнулся к песчаной стене, торчащей перед ним. Но Володя не усльпчал крика, а песчаная пустыня вдруг покачнулась, сместилась и повисла теперь прямо над головой Кудрявцева, словно наце-лясь на него красноватыми барханами в редкой щетине кустарника.

Кудрявцев пошатнулся, упал и сквозь туман резкого головокружения успел увидеть, что Володя, опрокинувшись вниз головой, продолжает апатично брести сквозь пески.

Вслед за этим песчаная пустыня исчезла, и на ее месте снова возникли ажурные переплетения воздушного города на фоне безоблачно-синего неба.

Кто-то мощно и бережно поднял Кудрявцева и продолжал поддерживать, словно чувствуя, что ноги его еще плохо слушаются. Кудрявцев ошалело оглянулся. Трехметровый гигант, согнув свои мощные суставчатые ноги, будто сидя на корточках, двумя руками поддерживал его, а двумя другими оживленно и непонятно жестикулировал, показывая то на дорогу, то на холмы: третья пара рук праздно болталась вдоль туловища. С безносого и безротого лица, плоско сверкающего, словно монета, пристально смотрели на Кудрявцева выпуклые глаза, фасетчатые, как у насекомых: гигант, по-видимому, ждал ответа. Не дождавшись, он повернулся к своим товарищам и начал переговариваться с ними — уже не жестами, а звуками, пронзительно-тонкими, словно комариное пение, усиленное в десяток раз. Потом, выпрямившись, развел в стороны четыре руки и слегка встряхнул ими. Послышался сухой шорох, и между руками гигантов возникли прозрачные перепонки. Шестирукие расправили крылья и плавно взмыли вверх. Тот, кто поддерживал Кудрявцева, тоже выпростал шуршащие перепонки и, готовясь отлететь, протянул к нему третью пару рук.

Кудрявцев невольно попятился — и серый туман окутал его, отгородив от сверкающего мира, от небесного города, от крылатых исполинов. Он снова очутился на поляне среди розовых деревьев: рядом с ним стоял Володя и озирался, словно не веря своим глазам.

От дома бежали к ним Лена, Костя и Сергей.

— Живы! — звонко кричала Лена и па бегу утирала слезы. — Ой, я так испугалась! Так испугалась! Живы-здоровы! Ой, хорошо!

— Эй, друг, ты что это? — тревожно спросил Сергей, глянув на Володю.

Кудрявцев только теперь заметил, что Володя еле стоит на ногах. Лицо у него потемнело и осунулось, губы запеклись до черноты, глаза ввалились.

— Ты что, заболел? — спрашивали его наперебой. — Тебе плохо? Чего молчишь?

— Пить… пить хочу… — хрипло проговорил Володя. — Целые сутки… ни капли воды нигде…

— Постой, какие сутки?! — удивился Сергей. — Вы же всего на секунду пропадали… в облаке-то в этом… мы от дома добежать не успели, а вы — вот они оба!

Володя непонимающе качал головой.

— С утра до вечера… ночью я спал, утром встал, опять пошел… — бормотал он, с трудом шевеля истресканными черными губами. — Жара — сил нет. И никого кругом, только песок… И воды ни капли нигде…

— Хм… любопытно… — Костя озабоченно почесывал нос. — У нас секунд двадцать прошло, а у тебя — сутки… У вас тоже, Виктор Павлович?

— У меня… нет… — не сразу отозвался Кудрявцев. — У меня — минут десять, наверное… А Володю я видел…

Теперь он понимал, что это был не мираж, не галлюцинация, что он действительно видел Володю, бредущего в пустыне, где-то в другом мире, с иным течением времени.

— Удивительная штука… — задумчиво проговорил Костя, выслушав рассказ Кудрявцева. — Даже не поймешь: не то несколько миров сразу наложилось друг на друга, не то… Вы точно видели ту же самую местность?

— Да вроде бы… Все совпадает — излучина реки, холмы, дорога… Только вот город в небе… да эти шестирукие… И стоял я на другом месте — по-моему, на той дороге, по которой тогда пролетела машина на воздушной подушке… помните, такая серебряная сигара?

— Помню, еще бы… Ну, вы, надо полагать, попали в более отдаленное будущее — может, лет на тысячу вперед…

— Ухты! — восхищенно простонал Сергей.

— Да… и раз вы стояли на проезжей дороге, роботы, вероятно, хотели убрать вас оттуда…

— Вероятно… — согласился Кудрявцев. — А Володя?

— Володя, может быть, в прошлое попал… впрочем, кто его знает! Пустыня — и никаких примет времени. Но ведь Земля все равно! Верно, Володя? Солнце-то наше там было?

Володя допил последний глоток из кувшина с водой, который притащила ему Лена.

— “Наше, наше”! — с отвращением сказал он. — Чуть оно меня не прикончило, это наше Солнце!

— И что же из всего этого следует? — спросил Кудрявцев.

— Я хотел сказать, что все трещины, должно быть, выходят в пространство нашей Земли… Да и трудно было бы предположить, что они идут через космос к другим планетам. Но только смущает меня мир, куда попал Володя! Почему это он так странно пересекался с нашим — то вертикально, то наискось. И время почему-то там иначе идет… Если б это были разные миры, тогда ничего удивительного — топология разная. А если это Земля, тогда, значит, тут такие уж складки пространства пошли, что оно, того гляди, как лист бумаги, перегнется и сложится…

— И что тогда будет? — округлив глаза, спросил Сергей.

— Весело будет, не соскучишься! — почти серьезно ответил Костя. — Но, впрочем, это все пока теория… недоказанная гипотеза… А практически поглядите, что получается. Прижимают нас все крепче!

Действительно, гряда, обозначавшая положение незримой стены, теперь вплотную окружала дом с трех сторон. Только от фасада тянулась полоса свободного пространства метров в тридцать шириной; у самой опушки леса она немного расширялась.

— Да-а… Еще одна трещина поблизости от дома — и каюк нам! — сказал Кудрявцев.

— Ну, не думаю… — возразил Костя. — Видите, как они осторожно работают…

— А угол дома? А водосточная труба? — напомнил Кудрявцев.

— Ну и что же? Нас-то они не тронули?

— Ладно, ладно, вы неисправимый оптимист! — отмахнулся Кудрявцев. — Хотел бы я, чтоб вы оказались правы…

— Я и сам бы не против! — откровенно признался Костя.

— Коллеги из Политехнического сделали спектральный анализ этой… невидимой оболочки, — сказал Иконников, кивнув на кольцевую гряду. — Обнаружили ионы кислорода, азота и прочих составляющих воздуха в обычной пропорции. Иными словами — ионизированный воздух.

— Плазма? — спросил Чарнецкий.

— Плазма… Стянутая сильным магнитным полем сложной конфигурации… Холодная, сильно сжатая плазма…

— Интересно… Весьма интересно… — Чарнецкий перестал брюзжать, оживился. — Я что-то не слыхал, чтобы такие фокусы проделывались… А источники поля?

— Неизвестно… Возможно, они внутри…

— Слушайте! А если поле вморожено в плазму? — сказал Арчил Гогиава. — Понимаете: что-то вроде магнитно-плазменных брикетов!..

— Возможно… — согласился Иконников — Теперь: как следует оценить показания жильцов? И мальчик, который был у чердачного окна, и пенсионерка, с которой я беседовал по телефону, говорили, в общем, одно и то же: что фасад их дома выходит в какой-то загадочный лес… там розовые деревья с белыми листьями, похожими на страусовые перья…

Гогиава не выдержал и расхохотался.

— Прошу прощения, — сказал он. — Но почему так смешно получается? Такое потрясающее явление — наложение пространств! Ведь совершенно невероятное событие! И вдруг — розовые деревья, страусовые перья!

— Ничего смешного не вижу! — брюзгливо скривив губы, сказал Чарнецкий. — А пальмы — не смешно? Стволы волосатые, как звери, листья тоже какие-то нелепые. Со смеху помрешь! А потом — почему вы считаете, что наложение пространств — это так уж невероятно? Теоретически такую возможность рассчитали еще в тысяча девятьсот пятьдесят шестом году Иенсен и Хартфильд…

— Если вы имеете в виду обзор в “Todern Physics”, — возразил Гогиава, — так ведь там речь шла о гравитационных полях резко различной напряженности.

— Ну и что? Каждое такое поле описывает пространство разной кривизны…

— Да… Иенсену, наверное, и не снилось, что его эффект можно будет наблюдать в такой вот сугубо бытовой обстановке… — задумчиво сказал Иконников. — И вообще, Марк Борисович, теория теорией, а это событие все равно выглядит невероятно! Смотрите: наложение произошло именно на территории обитаемого дома. И там, в ином мире, участок оказался… ну, очень уж соответствующим, что ли: и атмосфера совпадает с земной, и тяготение, видно, одинаковое… Моя собеседница, правда, жаловалась на недомогание, но у нее гипертония, атеросклероз, ей под семьдесят… могла расхвораться просто от волнения. А остальные, видимо, ни на что не жалуются. Вам это не кажется странным? Если учесть, что, по ее словам, неба там нет, а висит какая-то светящаяся дымка…

— Вы что же, хотите сказать, что это… сознательный эксперимент? — недоверчиво спросил Чарнецкий.

— Предложите другое объяснение, пожалуйста…

— Какое другое объяснение?! — азартно сверкая глазами, заговорил Гогиава. — Как можно еще объяснить то, что задняя стена дома оставалась в нашем пространстве? А “воздушную подушку” вокруг дома? А этот невидимый колпак?

— Это, положим, могли быть побочные эффекты совмещения, — неохотно проговорил Чарнецкий. — Впрочем, насчет колпака вы правы… тут естественные причины найти трудновато-Любопытно было бы узнать у жителей дома, не наблюдались ли там у них какие-нибудь искажения пространства… или времени…

— Ничего такого они не говорили, — сказал Иконников. — Наверное, существуют какие-то сдвиги на границе наложения миров — вряд ли свойства пространства и времени у них одинаковы. Но, по-видимому, эти сдвиги, если они и есть, практически незаметны… Чему, конечно, следует радоваться.

— Арчил Ираклиевич! — сказал рыженький юноша, подойдя к фургончику. — Уже готово!

— Сейчас иду! — отозвался Гогиава. — Это они лазер установили. Сейчас попробуем проткнуть оболочку лучом. Может быть, удастся проникнуть под колпак. Под ним ведь, наверное, часть иного пространства…

— Попробуйте, попробуйте… — одобрил Иконников. — Если удастся, постарайтесь определить химсостав газов под колпаком.

Когда Гогиава ушел, Чарнецкий хмуро посмотрел на Иконникова.

— Вы, конечно, понимаете, что если ваша гипотеза верна, то катастрофа неизбежна? — сказал он.

— Не то чтобы неизбежна…

— Да ну, что уж там! Вероятность наложения пространств с одинаковыми свойствами ничтожно мала, вы же знаете! А если кривизна и прочие свойства различны, то иенсеновские трещины в пространстве-времени непременно возникнут. И будут стремительно разрастаться, пока наложившиеся участки не превратятся в хаос, в путаницу времен и мест… и, наконец, в вакуум! — Чарнецкий тяжело закашлялся.

— Во-первых, все это лишь теория, — успокоительно сказал Иконников. — А во-вторых, по теории, эти самые иенсеновские трещины должны возникать по преимуществу в том из двух наложившихся миров, чья структура сложнее. У нас пока ничего такого не наблюдается… Да и колпак этот… ну, эта магнитно-плазменная оболочка… она мне тоже внушает некоторые надежды.

— “Надежды”! — желчно усмехаясь, сказал Чарнецкий. — На что же это вы надеетесь, хотел бы я знать? Даже если вы правы и трещины возникнут не у нас, а только в том мире, что будет с домом и с его обитателями? Вы об этом подумали? Ведь в промоинах и водоворотах времени, в складках и свертках пространства ничто живое не сможет уцелеть!

— Именно об этом я все время и думаю, Марк Борисович… — тихо сказал Иконников. — Именно об этом…

— Так что же мы теперь будем делать? — спросил Костя. Кудрявцев ожесточенно догрызал спичку.

— Да все то же, — сказал он наконец. — То есть искать “подходящую” трещину. С той только разницей, что никому нельзя оставаться в доме. Его в любую минуту может начисто отрезать от леса, и тогда мы будем разобщены… безнадежно.

— Значит, что же: всем уходить в лес? — заключил Сергей.

— Ну да… Что поделаешь!

— А если не найдем ничего подходящего? — спросил Костя. — А горловина закроется, и останемся мы без дома, без еды…

— Конечно, риск есть… Но, по-моему, все это кончится быстро… так или иначе.

— Возможно… даже вероятно… — пробормотал Костя, глядя в землю. — Ну что ж…

— Куда опять Славка делся? — хмуро спросил Кудрявцев.

— Пленку, наверно, сушит… — с отсутствующим видом объяснил Костя. — Я хотел поглядеть, что там Ленка в кухне наснимала…

— Да… в кухне… — рассеянно сказал Кудрявцев. — А что там, собственно, было, вы как думаете?

— Теоретически рассуждая, там, вероятно, находилась зона зарождения трещин… Ведь именно у окон кухни начиналась незримая преграда. Именно там и была зона соприкосновения… В общем, интересно будет посмотреть эти снимки…

Кудрявцев явно не слушал, и Костя замолчал. После паузы он сказал:

— А что касается разведки, я думаю так: не надо три группы создавать, территория осталась маленькая. Я предлагаю: пойдемте-ка мы с вами вдвоем, Виктор Павлович!

— Наверно, теперь хватит и одной группы, — согласился Кудрявцев. — Только нам обоим уходить нельзя. Вы оставайтесь, а я пойду. Ваши знания тут нужнее.

— И я с вами! Ладно, Виктор Павлович? — умоляюще сказал Сергей.

— Ладно. Идем. Мы ведь недолго! Пройдем вдоль стены, пошарим немножко — и обратно. Шансы, конечно, ничтожные, но попытаться все же надо… — Он посмотрел на узкую горловину, прикусил губы и добавил: — Славку… Славке, ежели что, объясните… Ну, пошли, Сергей…

Костя смотрел им вслед, пока они не исчезли среди деревьев.

— Значит, вы не пришли ни к какому определенному заключению? — спросил полковник Чегодаев, озабоченно хмурясь.

— В смысле практическом — ни к какому, — вздохнув, сказал Иконников. — Информации недостаточно… И вообще это превосходит наши возможности. Пытались мы недаром пробиться внутрь — ничего не вышло. А лазер — самое мощное наше оружие. Уж если он не действует…

— Так! Наука, значит, пасует? — укоризненно заключил полковник Чегодаев. — А мне, значит, остается монетку кидать: если орел — надо начинать эвакуацию, если решка — не начинать? Так, что ли?

— Но послушайте, — смущенно сказал Иконников, — мы ведь не можем давать практические рекомендации на основании чисто умозрительных гипотез… Вообще-то, по-моему, опасность существует, но…

Он не успел договорить.

Во дворе, метрах в пятнадцати от кольцевой гряды, словно из-под земли, вырвалось серое туманное облако. И сейчас же вслед за этим вспыхнуло зеленоватое свечение, пробежало по оболочке силового поля, обрисовав его очертания — “колпак” имел правильную полусферическую форму, — а потом два широких зеленых луча протянулись к серому облаку. Лучи охватили облако, сомкнулись — и оно исчезло.

А кольцевая гряда потеряла округлую форму — вытянулась длинным неправильным отростком туда, где было серое облако; отросток этот захватил половику двора.

Все произошло моментально. Никто не пострадал. Люди инстинктивно шарахнулись от серого облака, от зеленых лучей, отбежали подальше. Теперь поднялся шум, какая-то женщина истерически кричала, ее урезонивали, два паренька упорно пробивались сквозь оцепление к кольцевой гряде — “для проверки одной идеи”.

— Вы очень вовремя предупредили меня, что опасность все же существует! — саркастически заметил Чегодаев.

Иконников промолчал. Чарнецкий подошел к нему и сказал пониженным голосом:

— По-видимому, началось… Это ведь иенсеновская трещина образовалась, насколько я понимаю? Я, правда, не представлял себе, что этот эффект имеет такой локальный характер… Но так или иначе, защитное поле начало расширяться…

— Да… и, главное, ничего мы фактически сделать не можем… — печально отозвался Иконников.

— Может, вы все же поделитесь со мной своими соображениями, товарищи ученые? — попросил полковник Чегодаев.

— Ничего утешительного мы вам не скажем, — обменявшись взглядом с Чарнецкнм, ответил Иконников. — По нашим предположениям, дело обстоит примерно так…

Выслушав его, Чегодаев резюмировал:

— Значит, повториться это может в любой момент, причем, возможно, в значительно большем масштабе, — а никаких мер защиты вы предложить не в состоянии. Правильно я вас понял?

— Правильно… — угрюмо сказал Иконников.

— Что ж, и на том спасибо! — желчно отозвался полковник.

И тут же два длинных снопа холодного зеленого пламени опять вырвались из невидимой стены. Они сомкнулись почти у самого забора стадиона и погасли.

Невысокая ровная гряда теперь целиком перегородила Пушкинскую улицу.

— Немедленно вызывайте машину с радиорупором! — распорядился Чегодаев. — Будем эвакуировать весь этот район в радиусе трех километров.

Неизвестно почему наступила передышка. По крайней мере, рядом с ними было тихо, и ничто не менялось уже минут пять. Кудрявцев и Сергей, водя вокруг воспаленными, затуманенными глазами, пытались выискать безопасный путь.

— Стена здесь не сплошная… — еле ворочая языком, прохрипел Кудрявцев.

— Да… Проход… Я уж чувствую, что гонят они нас к этому проходу… Пойдемте, хоть успеть бы на поляну выбраться…

Кудрявцев с трудом откачнулся от розового ствола и поплелся вперед.

Это началось сразу, как только они вошли в лес. Поблизости взвился бешено крутящийся туманный смерч, тут же распался, и прямо под ноами у них открылась черная космическая бездна. Но два дерева, упав крест-накрест у края пропасти, удержали людей, и тугая воздушная волна отбросила их на пружинящий травяной ковер. Тут же раздалось громкое чмоканье, и над краем бездны возникла гряда: невидимая стена отделила людей от пропасти.

Так началось, а дальше все походило на кошмарный сон. Они куда-то шли, бежали, плелись — вслепую, наугад, — а повсюду на их пути с грохотом взметывались клубящиеся серые облака, на них ожесточенно бросались зеленые лучи, после мгновенной схватки возникала новая гряда, новая незримая стена, и снова приходилось отступать, кружить, беспомощно тычась в лабиринте стен.

Оглушительный свист и глубокие громовые раскаты сотрясали лес; то и дело взлетали вывороченные с корнями деревья, хлестала розовая кровь, метались белоснежные листья среди серых клубов тумана и зеленых вспышек, и жгучие удушливые волны запахов оттесняли людей от опасных мест.

Иногда серый туман вскипал совсем рядом с ними, и сквозь его клубящуюся завесу на мгновение проступали странные картины. То это были черные, усеянные колючими звездами бездны, то зыбкие, наложенные друг на друга изображения — крыши зданий таяли на глазах, как воск, а сквозь них прорастали огромные деревья.

Однажды Кудрявцев увидел знакомую с детства светлую речку, дуплистые вербы на берегу, солнечную рябь на перекатах, но тут же, прямо из земли, торчал динозавр, а сквозь его длинную шею вдруг промчался товарный состав и нырнул в реку.

Ясно было одно — деревья всеми силами защищают людей, без их защиты Кудрявцев и Сергей сразу погибли бы в какой-нибудь из бесчисленных трещин. Грохоча и яростно клубясь, рвались отовсюду из-под земли серые облака, но деревья реагировали мгновенно — склонялись, белоснежными листьями преграждая дорогу к гибели, и расступались, указывая безопасный путь.

Краешком сознания Кудрявцев и Сергей понимали, что их теснят к поляне, к дому. Оглохнув от грохота, полуослепнув от зеленых вспышек, с трудом передвигая одеревеневшие, непослушные ноги, они брели средь лабиринта невидимых стен, возникавших повсюду, и наконец скорее угадали, чем увидели золотистый просвет впереди.

Поляна! Вот она, поляна! А вот и проход к ней, узкий, метра в два шириной, между двумя травянистыми грядами — призрачными фундаментами незримых стен.

Они пошли быстрее, почти побежали, спотыкаясь, ловя воздух ртом, — и вдруг остановились, как по команде. Прямо перед ними вырвалось из-под земли мрачное серое облако, на него яростно ринулись зеленые лучи; а когда схватка окончилась, Кудрявцев и Сергей увидели, что правая гряда круто изогнулась и теперь почти соприкасается с левой. Оставался просвет шириной сантиметров в тридцать-сорок, не больше.

— Не пролезем, нипочем не пролезем! — с отчаянием прохрипел Сергей, однако бросился к проходу и начал боком втискиваться между грядами. — Никак… ну никак… невозможно… — стонал он, обливаясь потом от напряжения.

Кудрявцев навалился на него, стал толкать плечом, но они не сдвинулись ни на сантиметр.

— Пропали мы! — безнадежно шепнул Сергей, запрокидывая голову.

Кудрявцев почувствовал, что Сергей весь обмяк и валится на него.

Он подхватил Сергея, но сам до того нетвердо держался на ногах, что пошатнулся и, качнувшись вперед, вместе с Сергеем привалился к щели.

И в этот момент щель вдруг расширилась! Правая гряда медленно, будто бы с невероятным усилием начала пятиться назад, сантиметр за сантиметром.

Кудрявцев, упираясь ногами в землю и толкая впереди себя бесчувственного Сергея, начал отчаянно протискиваться в щель. Нет, еще не получалось… Он начал хлопать Сергея по щекам, дуть ему в лицо, повторяя: “Очнись, ну очнись, Сергей!” Он боялся, что сам вот-вот потеряет сознание от усталости.

Сергей очнулся как раз вовремя: гряда последним отчаянным рывком отступила еще на пяток сантиметров. Кудрявцев изо всех сил толкнул его вперед, они оба проскочили сквозь проход и упали на коричневую траву поляны, задыхаясь и блаженно смеясь.

Сзади полыхнула зеленая вспышка. Они обернулись — и у них дыхание перехватило: проход исчез, поляну наискось перерезала гряда, поросшая коричневой травой.

— Еще бы чуточку — и все… — прошептал Сергей. Кудрявцев рывком поднялся с земли.

— Идем! — тревожно сказал он. — Вставай!

Сергей с усилием встал, и они, шатаясь, нетвердыми шагами двинулись к дому. Дом был хорошо виден; Сергею даже показалось, что в окне мелькнула Лена. Неподалеку раздался оглушительный грохот, и они невольно рванулись вперед, почти побежали.

Но в тот же миг у них за спиной взметнулся туманный смерч, а на нем скрестились холодные зеленые лучи.

Они уже не слышали грохота, не ощутили ни влажного холода, ни тьмы окутавшего их тумана. Просто земля расступилась у них под ногами, погас золотистый свет, исчезла коричневая поляна.

Исчезло все.

В комнате было темно: окна плотно занавесили, двери закрыли. Круг желтоватого света лежал на белой простыне, заменявшей экран.

Желтый круг исчез.

— Опять засветка! — огорчился Славка. — Всего кадров десять приличных, я на просвет смотрел…

— Ну… я же не умею… — смущенно заметила Лена.

— Ничего, Ленок, ничего, — сказал Костя. — Десять кадров — это тоже подарок судьбы!

Славка начал крутить пленку.

— Стой! — Костя схватил его за руку. — Ты смотри, какая штука!

На экране в размытом бледном ореоле появился их дом, вернее, задняя его стена. Крохотные фигурки людей виднелись на фоне стены; один из них размахивал руками, словно что-то объясняя другим.

— Слушайте, товарищи… это же оттуда! С той стороны, из нашего мира! — ошеломленно сказал Костя. — Совершенно не понимаю, как это получается! Хотя… если можно видеть даже будущее и прошлое… Ну, крути дальше!

— “Крути”… — Лена вздохнула. — Смотреть — только расстраиваться понапрасну.

На следующем снимке отчетливо виднелся старинный парусник, застывший на гребне огромной волны. Изображение было слегка сплюснуто и перекошено. Костя посмотрел на экран вплотную, через лупу, и различил на палубе крохотные, тоже сплюснутые фигурки людей. На третьем снимке просматривалась городская улица в каком-то странном ракурсе.

Костя задумался, почесал нос.

— Ленок! Ты, говоришь, снимала каждую клетку отдельно?

— Отдельно! Только я всего этого не видела… там просто так, мелькало что-то, сверкало…

— Хм… Получается, что каждая клетка дает изображение другого места и даже другого времени? Интересно… А дальше что?

— Дальше совсем непонятно! — отозвался Славка. — Ничего, крути…

На следующих снимках действительно был сплошной хаос ломаных линий и туманных бликов. Но на четвертом Костя различил через лупу очертания суставчатого дерева с перистой листвой; оно висело в воздухе и его словно поддерживали какие-то туманные многоугольники.

— Дальше… — нетерпеливо скомандовал Костя.

На пятом и на шестом снимках был только здешний лес и какие-то туманные пятна повсюду висели среди деревьев.

Самое интересное оказалось на последнем, седьмом снимке, — там было искаженное изображение их дома, и от него бежали изломанные светлые линии, дальше разветвляясь и хаотически перепутываясь. Черная темная полоска окружала и дом и паутину линий; у этой полоски все линии обрывались, а за ней возникала еле различимая сетка из очень тонких и коротких линий. И повсюду висели туманные многоугольники.

Костя всматривался в эти многоугольники до рези в глазах и ухитрился-таки разглядеть, что внутри большинства из них повторяются совсем уж крохотные изображения дома. В некоторых была только темная полоса и тоненькая сетка за ней или угадывались микроскопические фигурки людей.

— Все? — спросил он, жмуря уставшие глаза.

— Все. Остальное засвечено, — доложил Славка.

— Молодец! Ах, молодец, Ленка! — Костя обнял жену. — Такое тебе спасибо, ну прямо…

Лена просияла:

— Ой, как хорошо, что удалось! Я даже не думала, что сумею…

— И тебе, Славка, спасибо, — добавил Костя. — Ты береги пленку, доверяю ее тебе.

— А парусник, он откуда? — спросил Славка. — Тоже ич трещины какой-нибудь? Вроде моих верблюдов?

— Понимаешь, — сказал Костя, снимая одеяла с окоп, — я думаю, что эти ячейки… ведь там, на кухне, все было разделено на ячейки… это такие… ну, дыры, что ли, из которых берут начало трещины…

Лена опять нахмурилась и тяжело вздохнула.

— А пятна эти? — не отставал Славка. — Там ведь деревья были… Эти трещины в лес выходят, что ли? А в лесу такие пятна есть?..

— Я их не видел, — серьезно сказал Костя. — А вот они нас, наверное, видели…

Говоря это, он невольно глянул в окно. И почувствовал, что у него в глазах темнеет. Он постоял еще у окна, поглядел на поляну. Потом сквозь зубы сказал:

— Славка, поди скажи дяде Мирону, чтобы срочно на крыльцо выходил. Разбуди, если спит. А мы сейчас Анну Лазаревну вынесем на воздух… Володя! — крикнул он, выбегая в переднюю. — Давай сюда, Володя!

Сергей падал с огромной высоты. Внизу была земля — расчерченные прямоугольниками поля, линии дорог, извилины реки, красные крыши домов, церквушка, при ней кладбище, всё в зелени.

Рука инстинктивно дернулась рвануть парашютное кольцо. Но никакого парашюта не было, Сергей просто-напросто валился с небес на матушку-Землю, и никакой помощи не предвиделось.

Противно засосало под ложечкой.

“Ну нет, — подумал Сергей, стискивая зубы, — так просто я не дамся!” И вспомнив, как учили в армии, стал разворачивать свое тело в воздухе, стараясь направить его туда, где аккуратным квадратиком голубел пруд.

И тут они появились. Легкие и узорчатые, как снежинки, только черные. Налетели скопом, закружились, как метель, облепили со всех сторон, слились в сплошной мерцающий кокон — и Сергей перестал падать. И ветер уже не свистел в ушах, и тело расслабилось, словно он невесомо парил над землей.

“Чудеса!” — восхитился Сергей.

Но чудеса для него только начинались. Вращающийся кокон стал просветляться и наконец сделался совсем прозрачным. Сергей снова увидел под собой Землю. Но теперь не было внизу ни полей, ни деревни с церковью, только вода, от края до края свинцово-серая, вспененная, мрачная. Не успел Сергей удивиться этому, а его уже перевернула какая-то невидимая сила, кокон на мгновение помутнел, потом опять просветлел, и Сергей увидел, что Земля стала вертикальной стеной и несется мимо него куда-то вверх. Совсем рядом, рукой подать, проносились лабиринты улиц, переплетения автострад, железных дорог, корпуса громадных заводов. Потом Сергея опять перевернуло, и вместо города возникли стремительно летящие хлопья снега, а сквозь снежную пелену смутно проступали заснеженные льды и темная, тускло поблескивающая вода, торчали торосы…

“Ну и ну! — изумился Сергей. — Вот это швыряет — будь здоров! Куда-то к полюсу, что ли, забросило… Как в кино!”

И вот тут его действительно швырнуло — так яростно, что у Сергея в глазах потемнело, — а потом начало непрерывно кружить и переворачивать; он только и успевал заметить, что Земля появляется то справа, то слева, то вообще вверху, вместо неба. А река, горы, города проносились мимо с такой быстротой, что ничего нельзя было разобрать, и от этого безостановочного мелькания одолевала тошнота.

Сергей крепко зажмурился, стиснул зубы, сжал кулаки. “Это вы что же делаете?! — мысленно адресовался он неизвестно к кому. — Болтанку теперь устроили… Ох и болтанка! Но я — то выдержу, я — то выдержу все равно, так и знайте!”

Однако вскоре он засомневался, что выдержит. Его вертело и швыряло — того гляди, кости из суставов повыдергает; его то сгибало в три погибели, то рывком растягивало во всю длину. “Похоже, конец мне! — не то подумал, не то ощутил в какой-то момент Сергей, шалея от пронзительного свиста и тяжкого грохота вокруг.

И тут снова произошла перемена. Прекратилась болтанка, утихли свист и грохот, только со всех сторон начало булькать и гулко чмокать — будто вода в трубу всасывалась. А воздух вдруг затвердел и, как клещами, сдавил тело.

Сергей застонал от нестерпимой боли и удушья и рухнул в бездонную, черную пустоту…

А потом он увидел себя со стороны — словно чьим-то чужим зрением, — увидел, как крохотное, хрупкое существо, беспомощно висящее в воздухе. И понял — тоже чужим сознанием, — что это существо сейчас с трудом удалось спасти, удалось вытащить его из громадной извилистой трещины в пространстве, прошедшей сквозь десятки слоев континуума, и что теперь его нужно протолкнуть обратно в защищенную сферу сквозь оболочку силового поля, а для этого придется отключить его сознание — которое не сможет выдержать перехода из одного пространства в другое — и на время соединить его с Единым Разумом. На очень короткое время, поскольку частное, ограниченное сознание неспособно вместить в себя Великое Единство и неминуемо начнет распадаться.

Сначала у Сергея было два сознания — свое, обычное, и то, чужое, странное. “Своим” сознанием он очень удивлялся этим чужим мыслям. Что это за Единый Разум и Великое Единство? II что такое континуум? Он и слова-то такого вроде не слыхивал, а теперь оно откуда-то взялось. И что вообще происходит?

Но потом его, должно быть, отключили-подключили, или как это там называлось, и он перестал быть Сергеем Свиридовым, а сделался частью громадного организма и ощутил, что своим исполинским телом он покрывает поверхность всей планеты, проникает в ее недра и парит в атмосфере, вплоть до ее границ, до силовой оболочки, которая пока противостоит непрерывному чудовищному натиску извне.

“Подключение” было очень кратким, счет шел, наверное, на секунды. Но и за эти мгновения Сергей успел ощутить страшное напряжение, мучительную тревогу, пронизывающую весь этот громадный и сложный организм. И он успел понять, что это — тревога за Жизнь. Не за какое-то отдельное существо, а за все живое. И за свой разветвленный и многообразный организм, спаянный Великой Гармонией, и за хрупких маленьких существ с чужой планеты. Потому что и Единый Разум, и разрозненные искорки сознания — это Жизнь, это живая субстанция, а не холодная материя космоса, не межзвездная пыль, не мертвые скопления атомов. А Жизнь не делится на высшую и низшую, она едина и неделима, и нельзя пожертвовать одной ее частицей ради другой.

Самое же страшное и противоестественное было в том, что приходилось все же делать выбор, приходилось жертвовать одной формой жизни ради другой. Это было связано с чужой планетой, с хрупкими беззащитными существами, сознание которых было так странно ограничено и разрознено, — приходилось выбирать между своей жизнью и этой, чужой. Единый Разум весь содрогался от чудовищности, несправедливости, невозможности этого выбора, и от страстного стремления сохранить свою жизнь, и от страха за чужую жизнь, которой грозил гибелью каждый миг промедления.

Это были не мысли, скорее ощущения. Сергей ощутил страдания Единого Разума, но не успел понять, каким образом возникла эта необходимость трагического выбора. Он только чувствовал, что должен теперь непрерывно следить за силовой полусферой, накрывающей участок Контакта, что должен немедленно ликвидировать трещины. Но трещины, из которых выползал влажный клубящийся туман, проходили и по его телу, причиняя ему страдания и ущерб. Он чувствовал, что и перистые деревья, и черные многоугольники, парящие в воздухе, и курчавая коричневая трава — это он, это части его организма.

Но вскоре это ощущение стало будто бы отдаляться и гаснуть, и Сергей потерял всякую связь с миром, оказался в жуткой черной пустоте.

Он внезапно вывалился из этой пустоты, как из мешка, и с изумлением ощутил, что лежит на твердой почве, а не болтается в воздухе. Не открывая глаз, он пошевелил руками, безвольно разбросанными в стороны, и сжал в ладони пучок травы. Стебельки травы были свернуты спиралью и упруги, как пружинки. Они были скользкими на ощупь и слегка жглись.

Сергей не успел познакомиться со свойствами коричневой травы и поэтому не понял, куда его занесло на этот раз. Он попробовал подняться, осмотреться, но не смог даже голову повернуть. Впрочем, он так измучился, что ему было уже все равно.

Они сидели у дома — кто на ступеньках крыльца, кто на траве, на разостланных одеялах — и молчали. Да и о чем было говорить? О том, что Кудрявцев и Сергей теперь отрезаны от них? О том, что незримые стены все ближе придвигаются к дому? Все это было ясно без слов — стоило только поглядеть вокруг.

Еще недавно, всего час назад, существовал проход к лесу — теперь он был перегорожен ровным травянистым валом. Со второго этажа видно было, что метрах в десяти за этим валом тянется другой. Никто даже не заметил, когда они возникли, никто не видел ни серого тумана, ни зеленых лучей. Правда, в это время Славка крутил пленку, и окна были занавешены. А дядя Мирон и Анна Лазаревна спали… В общем, осталось им метров десять в длину и столько же примерно в ширину. Да и то неизвестно, надолго ли: в лесу творилось такое, что добра не жди.

В лесу шла яростная битва. То и дело с хрипящим стоном рушились сломанные или с корнем вывороченные деревья, и над лесом в этом месте торжествующе взметывался туманный смерч. Весь лес был пронизан клубящимся дымом и зелеными вспышками; деревья тревожно вздрагивали и раскачивались.

— Нет, я не могу… не хочу больше… — всхлипывая, прошептала Лена и уткнулась лицом в плечо Кости.

— Не терзайся, малышка, все уладится, вот посмотришь, — забормотал Костя, гладя ее пушистые волосы.

— Ты сам уже не веришь… так просто говоришь… — невнятно прошептала Лена. — Но мне все равно… я не боюсь… я только не хочу больше смотреть… на все это…

— Ну и не надо, не смотри, — ласково сказал Костя.

— Ой! — сдавленным голосом крикнул Славка, сидевший у их ног на нижней ступеньке крылечка. — Ой, смотрите!

Над травянистой грядой, отрезавшей дом от леса, встала широкая полоса зеленого пламени. Незримая стена, окружавшая дом, здесь почему-то сделалась видимой. Выглядела она угрожающе, особенно слева — там огненный занавес прогнулся, выпятился вперед, будто на него извне давил чей-то исполинский кулак. Это странное вздутие все разрасталось, а зеленое свечение в этом месте постепенно бледнело.

И вдруг огненная завеса разошлась, будто по ней ножом полоснули. На миг открылось темное звездное небо и на его фоне — смутные силуэты городских зданий, затуманенные огни фонарей, светящиеся окна… Потом все заслонило какое-то темное тело, — оно скользнуло в отверстие и упало на траву у стены.

По краям разрыва стремительно пробежала яркая зеленая спираль — и разрыв исчез. Вслед за этим зеленое пламя над всей стеной побледнело. Оранжевая пелена вверху тоже потускнела, стала едва заметной.

А на траве, у самой стены осталось лежать что-то темное, продолговатое, и все смотрели туда, силясь в тусклом, сумеречном свете разглядеть, что это такое.

— Да, по-моему, это… — Костя не докончил и кинулся туда. Он наклонился над неподвижно лежащим телом, шевельнул его. — Лена!! — закричал он не своим голосом. — Лена!

Лена моментально очутилась возле него.

— Что… что ты? О-ой! Сереженька! Миленький!

Костя с Володей перетащили Сергея к дому. Он не приходил в себя. Лена дула ему в лицо, терла виски, обливаясь слезами.

Славка молча смотрел на безжизненно лежащего Сергея, и губы у него дрожали.

— Нашатырного спирту дайте ему понюхать… — слабым голосом сказала Анна Лазаревна. — Володя, там у меня, в аптечке… И воды плесните в лицо.

Нашатырный спирт и вода подействовали: Сергей застонал и открыл невидящие глаза.

— Сереженька! — закричала Лена. — Братик! Живой!

Сергей долго смотрел на нее, будто не узнавая.

— Лена… — прошептал он наконец. — А Костя…

— Вот он я! — поспешно отозвался Костя. Но Сергей опять закрыл глаза.

— Конец нам! — еле слышно проговорил он. — Всем…

— Ну что ты! — бодро сказал Костя. — Все уладится, вот увидишь!

— Нет… ничего не выйдет… мы им мешаем… Или мы, или они, понимаешь? Они нас жалеют, но себя-то им жальче…

— Да кто “они”-то? — Костя придвинул ухо к губам Сергея, тот шептал еле слышно.

— …Они… которые здесь… они все вместе… деревья, трава… и эти… которые летают… и вообще все… — Сергей бормотал все слабее и непонятней и наконец совсем умолк.

— Что он сказал? — встревоженно допытывался Володя.

— Да бредит он просто! — хмуро ответил Костя. — Бессвязное бормотанье…

— Но я же слышал, что он сказал: “Конец нам!”

— Ну и что? Я ж говорю: он бредит! Он Лену еле узнал.

— А папу он не видел? — дрожащим голосом спросил Славка.

— Как я понимаю — нет… — помолчав, ответил Костя. — Они, наверное, в разных местах оказались… Да ты успокойся! — деланно бодрым тоном добавил он. — Видишь, Сергей вернулся, значит, и папа твой вернется… Непременно!

— Почему — непременно? — с надеждой и недоверием спросил Славка. — Вы же сами говорите — они в разных местах.

— Может, и не в разных, я почем знаю! Но не в этом суть, чудак! Сергей-то все равно не сам вернулся: его вернули! Ты же видал, как его протискивали сквозь стену! Значит, и отца твоего разыщут и вернут! Улавливаешь суть?

Славка с облегчением вздохнул и несмело улыбнулся: он поверил.

Костя тоже вздохнул, но улыбаться ему вовсе не хотелось. Не то чтобы он врал Славке — нет, ведь и вправду возможно, что Кудрявцева тоже разыщут и вернут. Но что толку в этом, если все равно всем погибать! Один Костя слышал все, что бормотал Сергей, и он один мог уловить грозный смысл этих прерывистых слов.

Он вовсе не считал, что Сергей просто бредит; для него слова Сергея были бессвязными отрывками чрезвычайно важной информации. Если б Сергей оставался в сознании еще хоть две-три минуты! Костя выпытал бы у него самое главное. А сейчас получились сплошные загадки, и без Кудрявцева даже обсудить их было не с кем.

“Или мы, или они. Мы им мешаем…” Каким образом? — думал он. — Значит, это не попытка контакта и вообще не просто научный эксперимент… А что же тогда? И как мы можем им мешать, если мы — в другом пространстве? Непонятно. Абсолютный туман. Но ведь Сергей не смог бы такое сочинить! Даже бреда с подобной основой у него не может быть — он просто не умеет думать о таких абстрактных проблемах. Каким-то образом он действительно получил информацию от них… от обитателей здешнего мира… Хм! “Они все вместе… деревья, трава и эти, которые летают…” Кто же это здесь летает? Никаких птиц вроде нет… А что они “все вместе” — это, пожалуй, можно было и самостоятельно сообразить, без подсказки. Если вдуматься, например, в то, что деревья, помимо всего прочего, собирают информацию… Да, но сейчас уже не до этого… И к деревьям уже не подберешься. Остается сидеть и ждать. Они, значит, нас жалеют, но себя им жальче. Что ж, естественно. Впрочем, возможно, это Сергей сам сделал такой вывод, а они думают несколько иначе? А как-иначе? Если б человечество вынуждено было выбирать, нам гибнуть или чужой цивилизации, что решило бы человечество? Да-а, ответ, пожалуй, ясен — на теперешнем уровне. Правда, они, по-видимому, здорово обогнали человечество в смысле научно-технического прогресса. Или, может, вообще пошли другим путем…”

— Костя! — шепнула Лена. — Костя, о чем ты думаешь? У тебя такие печальные глаза… Ты уже понял, что… что нам конец?

— Почему — конец?! — Костя старался разыграть искреннее удивление, но это ему плохо удавалось. — Вот ты какая у меня пессимистка!

— Не надо, Костя, не надо, я ведь все понимаю… — прошептала Лена. — Только… до чего мне хотелось бы еще хоть немного пожить! Ведь так хорошо было… и нам с тобой… и вообще…

Костя порывисто обнял ее — у него сердце защемило от жалости. “Ленка такая живая, жизнерадостная и такая молодая, ведь ей всего двадцать лет, — и вдруг ей умирать? Нет, невозможно, нельзя так, ну нельзя же, поймите вы! — мысленно обращался он неизвестно к кому. — Чем это мы вам помешали, мы ничем не могли помешать, это вы ошиблись, вы подумайте хорошенько!.. Тьфу ты, какую чепуху я несу, спятил от расстройства чувств… Да, но что же делать, что же нам делать?!”

Он вздохнул и тихонько сказал:

— Давай-ка мы посидим здесь, около Сережки… И около Анны Лазаревны, — прибавил он, спохватившись. — Соседка, вы как, держитесь? Лекарства не надо?

Но Анна Лазаревна не ответила. Костя с тревогой вгляделся в ее лицо — она неподвижно лежала, закрыв глаза; потрогал пульс: ничего будто бы, стучит слабо, но все. же прощупывается.

— Может, спит? — неуверенно предположил он. — Лучше тогда не будить. Давай говорить шепотом. Как там Сережка, не очнулся? Нет… Ну что ж поделаешь… Он вообще-то тоже спит, и это к лучшему. Авось хоть немного сил наберется во сне…

— Да какая разница… — безнадежно отозвалась Лена.

— Малышка, не падай духом! — Костя уселся рядом с Леной, обнял ее. — Мы будем держаться до последнего патрона.

— Какие у нас патроны! — безнадежно возразила Лена. — Сидим да ждем, когда же нас соизволят прикончить… Видишь — вот она, наша смерть! — Лена кивнула на стену. Вплотную подошла. Еще шаг — и все.

Стена, загадочно и зловеще мерцая зелеными огоньками, все так же высилась вокруг дома.

— Ну, посмотрим еще! — помолчав, сказал Костя. — А знаешь, Ленок: когда эта щель в стене открылась… ну, через которую Сережку вытащили, так мне показалось, что там город виден… Улицы, дома и все такое. Обыкновенный земной город!

— Мне то же самое показалось! — Лена несколько оживилась. — Ночь, огни, вроде как сквозь туман, и дома старые, этажей по пять-шесть, верно? Ой, значит, это и вправду было, а я уж думала, что мне с горя мерещится! Значит, прямо за этой стеной — Земля? Чего же они нас тогда не выпускают?! Они же могут на время раскрыть стену — Сережку-то сюда доставили! Чего же они тогда? Как им не стыдно нас мучить?! А, Костя?

Костя долго вглядывался в тускло мерцающую завесу.

— Нет, Ленок, ошибка! — вздыхая, сказал он наконец. — Там не земля, а здешний лес, ты же сама знаешь. Даже сейчас, если приглядеться, можно различить деревья… особенно их белоснежные шапки видны…

— А что же тогда мы видели? — уныло спросила Лена.

— Это, наверное, трещина была… Понимаешь, она может начинаться здесь, а кончаться — на Земле… И Сережку по ней, возможно, вытащили…

— С Земли — сюда? — удивилась Лена. — А зачем же?.. Ах, вот, значит, как! — сказала она после паузы. — Они нарочно его поймали и сюда притащили… чтобы побольше материала иметь для этого своего… эксперимента!

“Неужели?! — испугался Костя. — Выглядит ведь логично. Но, правда, не вяжется с тем, что говорил Сергей…”

— Ленок, ничего мы о них не знаем, — устало сказал он. — Возможно, это вообще никакой не эксперимент…

— А что же тогда? — недоверчиво спросила Лена. — Ты же сам говорил…

— Мало ли что я говорил! Я почем знаю! Может, это результат какой-то катастрофы… — Он морщился, чувствуя, что говорит неубедительно.

— Нуда, катастрофа! — сердито возразила Лена. — Специально вот мировая катастрофа для нашей развалюхи номер двенадцать! Людей мучают… С Сережкой вон что сделали!.. Ты уж все готов им простить… из-за науки!

— Ну, положим… — пробормотал Костя и снова задумался.

“Да, дело туманное, — думал он. — Поначалу-то все было вроде понятно: иная цивилизация, эксперимент, проблема Контакта. И эта гипотеза чем дальше, тем больше подкреплялась фактами: ведь видна же во всем целенаправленность, сознательная воля. Хотя бы и в спасении Сергея. Но почему же эта сознательная воля не пытается наладить контакт с людьми? Пусть даже неудача, полный провал эксперимента — хоть под занавес, хоть для пробы попытались бы добиться контакта! Странно… Ведь следят же они за нами… в трещинах-то… и Сергея, опять же, спасли и сюда доставили. Значит, вроде бы мы их очень даже интересуем. В чем же дело? И что толку в такой молчаливой встрече? Вломились в наш мир, поставили его под угрозу — и даже разговаривать с нами не желают! Хоть извинились бы, по крайней мере! Не тут-то было: мы им, видите ли, помешали, а поэтому нам каюк! Вот тебе и Высший Разум! Научно-технический уровень у вас, братцы, что и говорить, куда выше нашего, вон вы как управляетесь пространством и временем, с полями, с плазмой! А вот по части морали дело неясное. Неужели такое у вас несоответствие? Нет, все же не может быть! — решил Костя. — Это мы просто разобраться не можем в ваших действиях, вследствие скудости информации”.

— Константин Алексеич! — тихонько сказал Володя у него над ухом.

Костя даже вздрогнул — он не заметил, когда подобрался к нему Володя.

— Константин Алексеич! — повторил Володя. — А может быть, Сергей вовсе не бредил?

Костя поглядел на его серое лицо, на лихорадочно блестящие глаза и вздрагивающие губы, и опять у него сердце защемило от жалости. “Этот и вовсе мальчишка, семнадцать лет всего, еще и не жил по-настоящему, так только — готовился жить!”

— Да брось ты, — сказал он, видя, что Лена настороженно прислушивается к их разговору, — как это — не бредил! Он же такую ерунду выдавал — ни складу, ни ладу. Я ведь все слышал, что он говорил!

— Даже это и неважно, — отмахнулся Володя. — Ну, он бредил, ладно. А они? Что же они делают с нами?

Костя почувствовал, что нет у него сил снова вести этот невеселый разговор.

— Слушай, — с трудом выговорил он, — давай так уговоримся: я не знаю, что и почему они делают, ты этого тоже не знаешь, он, она, они тоже не знают. Поэтому не будем попусту сотрясать воздух спорами на эту тему.

— Так вот и сидеть сложа руки? — мрачно спросил Володя. — И покорно ждать, пока нас…

— Не так вот, — поспешно прервал его Костя, — а все наблюдать, примечать, запоминать. Накапливать информацию, понял? Это и есть наша святая обязанность.

— Да кому мы ее передадим, эту самую информацию… — начал было Володя, но запнулся, помолчал и потом вяло сказал: — Ну ладно, буду накапливать, раз вы считаете…

— Накапливай, накапливай. Увидишь — пригодится! — деловым тоном ответил Костя. — А где Славка?

— Вон, у стены сидит. Отца высматривает, — так же вяло объяснил Володя и, ссутулившись, побрел к крылечку.

— Да куда ты? Сиди здесь! — окликнул его Костя, но он только головой покачал.

Славка сидел в двух шагах от стены и, слегка запрокинув голову, неподвижно глядел на то место, где была щель, в которую вдвинули Сергея.

“Старикам легче, — думал Костя. — Анна Лазаревна спит, дядя Мирон тем более… он, кажется, и на появление Сергея не реагировал. А ведь жив… дышит, даже слегка похрапывает. Здоров спать, ничего не скажешь… А эти ребятишки переживают вовсю, изводятся, и ничем я им помочь не могу. У Ленки хоть я остался, а они оба совсем одни…”

Стена, тускло мерцая, высилась перед ними, окружала их повсюду, прижимала к дому. И уже неважно было, что там, за ней: то ли розовый лес, то ли земной город, то ли черная космическая бездна? Задача решалась просто: если стена вплотную надвинется на них, они все погибнут…

Серое облако на этот раз выметнулось прямо из-под забора стройки. Земля там начала вспучиваться, потом лопнула и разверзлась. Забор в щепки искрошило и разметало. Из широкой трещины повалил клубящийся серый дым, а вслед за ним вдруг полезли наружу какие-то исковерканные, раздавленные деревья с остатками листвы, переломанные телеграфные столбы с болтающимися проводами, смятое в гармошку асфальтированное шоссе.

Люди не успели еще опомниться и тупо глазели на эту жуткую бессмыслицу, а кольцевая гряда уже выбросила широкие зеленые лучи; они со свистящим шелестом сомкнулись над провалом, погасли — и сейчас же гряда вытянулась длинной петлей в эту сторону и замкнула пораженный участок в своих пределах.

— Смешно даже говорить о случайности… — сказал Иконников, наблюдая за этим. — Силы природы не могут действовать так целенаправленно. Кто-то явно пытается удержать пространство-время от распада, от перехода в хаос, и с этой целью “цементирует” и изолирует трещину, как только она возникает…

— Похоже на истину, — без обычной своей желчности, скорее печально согласился Чарнецкий. — И довольно противно сознавать, что жители Земли могут здесь быть только пассивными наблюдателями…

— Или жертвами, если они не справятся, — уточнил Иконников.

— Да таким путем они вряд ли добьются успеха! Ну что это? Текущий ремонт на ходу… Замазывают трещину в одном месте, я тем временем они появляются в других местах. Еще немного — и начнут эти трещины расползаться все дальше, все глубже… И тогда — каюк нашей Земле! Представляете, что это будет?

— Представляю… — тихо отозвался Иконников. — Начнут налагаться одни участки Земли на другие… Да ведь это сейчас и было, в микромасштабе правда…

— Когда из-под забора полезло шоссе с деревьями и телеграфными столбами? — Чарнецкий криво усмехнулся. — Ну да, это и есть прообраз той катастрофы, что нам угрожает. Вся Земля сожмется и сомнется, как лопнувший детский шарик, — горы вдвинутся в море, океаны хлынут на сушу, полярные льды лягут на тропические джунгли, а пески пустынь — на столицы мира… И время начнет совмещаться! Неандертальцы окажутся при дворе Людовика Четырнадцатого, Нью-Йорк наложится на Атлантиду, а стартовые площадки космических кораблей совместятся с пастбищами мамонтов!

— Ненадолго… — тихо заметил Иконников.

— Ясно, что ненадолго… Зато — красиво! Дальше-то уж не интересно будет, на наш, человеческий, взгляд, — саморазрушение всего, вплоть до атомов… — Чарнецкий с отвращением скривил губы. — А знаете? — сказал он после паузы. — Может, им как раз это и интересно? Может, они и вознамерились пронаблюдать весь этот веселенький процесс до конца? Нацелили свою аппаратуру и старательно все фиксируют.

— Но послушайте, Марк Борисович, это невозможно! Такого рода цели для Высшего Разума…

— А может, это Разум Сверхвысокий? И вообще иной? Может, мы для них — не больше, чем для нас муравейник в лесу? И если им такой эксперимент необходим, именно для высших целей, неужели они станут жалеть каких-то инопланетных мурашек?

— Нет, если это подлинно Высокий Разум, то…

— Ну хорошо, а почему же они тогда тянут? Почему не разрывают Контакт? Скажете: не понимают, что это единственный путь к спасению? Так не могут же они не понимать!

— Конечно, не могут не понимать…

— Ну, так в чем же дело, по-вашему?

— Не знаю… — признался Иконников. — Просто представления не имею…

Вскоре им стало уже не до споров и не до теоретических выкладок. Они стояли, прижавшись к стене деревянного домика на углу Пушкинской и Садовой, и смотрели, смотрели.

Весь этот район опустел, жителей пока разместили в зданиях школ и институтов, и полковник Чегодаев требовал, чтобы ученые тоже убрались отсюда, потому что сделать они все равно ничего не могут, а наблюдать вполне можно с крыши девятиэтажного дома где-нибудь поблизости. Но они не могли уйти, а только медленно отступали вверх по улице, вместе с милиционерами и солдатами, оцепившими опасный участок.

Совсем стемнело, но скрещенные лучи прожекторов заливали белым светом оцепленные улицы и дома — вернее, то, что еще осталось от улиц, домов, деревьев. Все это продолжало изменяться с такой быстротой, что очертания предметов казались текучими и зыбкими. В белых перекрестках лучей то и дело вырывались из-под земли клубящиеся серые облака, и пролетали в воздухе полосы зеленого огня. Грохот дымных фонтанов сливался уже в непрерывное басовое громыхание. Кольцевая гряда все время меняла очертания, металась во псе стороны, выбрасывая длинные отростки. Она уже поглотила стадион, стройку, сквер, и ее отростки ползли все дальше и дальше.

— Гляди, Николай, к нашему с тобой дому, никак, подбирается… — мрачно сказал милиционер, стоявший в оцеплении, своему соседу.

— Что ты! — неуверенно возразил тот. — Далеко еще…

И тут же все увидели, как новенький белый девятиэтажник словно подпрыгнул слегка, а потом зашатался и рухнул, раскалываясь надвое.

— Ну, все! — с горечью сказал Николай. — Уж так моя Клавка радовалась, что квартиру нам дали, уж так ее обхаживала… Всего полгода и прожили…

— Да ладно тебе! — отозвался его сосед. — Мы и сами-то неизвестно, уцелеем ли, а ты “квартира, квартира”!

— Цепная реакция… — бормотал Чарнецкий. — Началась цепная реакция… Да что же они, с ума сошли? Чего они ждут, ну чего?!

Иконников молчал. Он не знал, что ответить. В самом деле, не могут же они не видеть, что положение катастрофическое, что процесс в любую минуту может стать необратимым! Почему же они не разрывают контакт, чего добиваются? Гибели Земли? Немыслимо! “А ведь похоже на это, сознайся! — сказал ехидный внутренний голос. — Посмотри, как все просто и логично объясняется, если допустить эту возможность, что эксперимент идет вполне нормально, без всяких срывов. Предположим, что целью этого эксперимента является изучение пространственно-временных трещин. Вот они и пожертвовали для этой цели куском своего пространства и чужой планетой. Почему-то именно Земля оказалась подходящей для них. А то, что на этой подходящей планете имеется цивилизация, они, очевидно, сочли несущественной деталью. И вовсе они не пытаются спасти Землю, а просто притормаживают процесс, чтобы успеть провести какие-то необходимые наблюдения. Свой мир они, надо полагать, обезопасили. Научились, наверное, как-то ограничивать, приостанавливать процесс возникновения трещин. А здесь, на Земле, они не принимают меры просто потому, что это помешало бы успешному ходу эксперимента. Вот так. А ты думал…”

— Смотрите! Смотрите! — крикнул Гогиава. — Нет, они с ума сошли!

Иконников глянул — и невольно попятился. Невидимая стена над кольцевой грядой вдруг материализовалась, возникла в виде завесы, мерцающей зелеными огнями. В центре этой завесы свечение быстро усиливалось, мерцающие огоньки словно слились в сплошной ручеек, полыхающий зеленым светом. Извилистый ручеек все больше спрямлял свое течение и наконец превратился в узкую, ослепительно сверкающую полоску.

— Стена лопается! — кричал Гогиава. — Вы видите?!

Зеленая полоска разделилась надвое и начала расходиться, как створки раздвижной двери. За ней открылся серый кипящий хаос. Оттуда вырвалась полоска серого дыма и быстро побежала по земле. Казалось, что она невесома, но землю она вспарывала, как консервный нож вспарывает банку. С ужасающим грохотом разверзалась вслед за ней земля, и открывался гигантский зияющий провал. А из провала лезло какое-то отвратительное месиво — зловонная болотная жижа, обломки кирпичей, изломанная ветряная мельница, куски плетня, деревья… и коровы! Среди бурлящего хаоса, среди осколков стекла и обломков кирпичей то и дело возникали окровавленные, мучительно оскаленные морды коров, торчали сломанные рога, перебитые ноги. Это было так жутко, что Иконников зажмурился.

— Назад! Все назад! — заорали радиорупоры. — Немедленно! Бегите!

Иконников не мог сдвинуться с места. Он как зачарованный смотрел на полоску дыма, которая быстро и легко бежала прямо к нему, оставляя за собой зияющий провал. Кто-то подхватил его под руку, потащил бегом, приговаривая: “Вы что ж это? Вы что?”

Рядом, задыхаясь, бежал Чарнецкий.

Вдруг сзади кто-то отчаянно закричал: “Ой, да помогите же ему!” Они обернулись… и остолбенели. Гогиава отстал от них всего метров на пятнадцать, но дымная полоска успела догнать его. Они увидели запрокинутое, сведенное судорогой лицо Арчила, его пальцы, цепляющиеся за край пропасти, кинулись к нему, но он уже исчез.

Их молча рванули в сторону, оттащили куда-то за угол. Там они привалились к стене, ловя воздух ртом и чувствуя, что ноги подкашиваются.

И лишь теперь зеленые лучи догнали дымную полоску, ринулись на нее с высоты, задушили. И вслед за ними длинный отросток гряды дотянулся до самого перекрестка.

Оцепление поспешно меняло позиции, расширяло свой круг, отступая на два-три квартала во все стороны. А в покинутых кварталах бушевал дымный клубящийся ураган. Он торжествующе ревел, и этот низкий басовитый рев висел над ночным городом и окрестными селами.

Он падал, бесконечно долго падал куда-то, и все вокруг бешено вращалось, выло и свистело — это было первое, что ощутил Кудрявцев, когда его сознание начало медленно выплывать из черного небытия.

Он открыл глаза. Серый туман, окружавший его, и вправду стремительно вращался; спиральное завихрение образовало колодец с дымчатыми зыбкими стенами, и Кудрявцев падал в неизмеримую глубину этого туманного колодца. Серые студенистые стены, вращаясь, летели вверх, в ушах оглушительно выло и свистело, и от этого нескончаемого однообразного полета, от кружащихся стен, от воя и свиста Кудрявцев совсем отупел; он ощущал не страх, а только вялое любопытство — мол, ну и что же дальше?

И вдруг в это странное зыбкое бытие вторглась какая-то сила извне. Откуда-то сверху ринулась в туманный колодец черная туча, нагнала Кудрявцева, метелью заплясала вокруг него — и сразу оборвался вой и свист, прекратилось падение, а черная метель застыла, превратилась в нечто вроде футляра или кокона, внутри которого неподвижно повис Кудрявцев.

Он принялся разглядывать эту черную оболочку и понял, что она состоит из множества черных многоугольников, очень точно подогнанных ребро к ребру, без просветов. Немного погодя Кудрявцев заметил, что оболочка, сохраняя свой угольно-черный цвет, постепенно становится прозрачной.

И тогда он увидел, что висит над Землей. С высоты птичьего полета он смотрел на поля, дороги, перелески, реки, села, на большой город там, у черты горизонта. Сначала он силился сообразить, что же это за местность, но вскоре перестал думать об этом — уж очень странные дела происходили там, внизу.

Местность постепенно менялась на глазах у Кудрявцева. Город на горизонте все уменьшался, стал небольшим поселком, а потом и вовсе исчез; река разлилась гораздо шире, и мосты на ней словно растаяли. Пропали железные дороги, исчезли широкие ленты шоссе, вместо них возникла путаная сетка извилистых узких дорог. Постепенно исчезали или уменьшались села и распаханные поля; зато все гуще и обширней разрастался лес, и наконец все видимое пространство заняли леса, а среди них, возле рек и озер, ютились небольшие поселки с клочками пахоты. А потом лес начал таять, редеть, убывать, а человеческие жилища и вовсе исчезли, и все вокруг покрылось заснеженным панцирем льда, который нестерпимо сверкал на солнце.

Кудрявцев вдруг понял, что происходит. Видно, он провалился в одну из тех трещин, о которых толковал Костя. Эта трещина шла не сквозь пространство, а сквозь время, все глубже и глубже уходя в прошлое. Он падал в трещину с той же скоростью, с какой она углублялась во времени, поэтому и висел все над одним и тем же участком земной поверхности и, как на киноленте, которую по ошибке стали прокручивать от конца к началу, наблюдал историю этого клочка нашей планеты.

“Однако что же это будет?” — подумал Кудрявцев, впрочем, тоже как-то вяло: он понимал, что от его действий ничего не зависит, а следовательно, что уж будет, то и будет. Да и никаких действий он вообще не мог предпринимать: хоть этот странный черный футляр и был довольно просторен, Кудрявцев не мог ни рукой шевельнуть, ни голову повернуть, его словно спеленали какими-то незримыми повязками.

Кудрявцев опять внимательно вгляделся в черные многоугольники, на его глазах так быстро и точно заключившие его в защитную оболочку, — он инстинктивно ощущал, что черный футляр создан для его защиты, — но ничего нового в них не обнаружил.

А тем временем он, видимо, пролетел сквозь целые геологические эпохи. Во всяком случае, когда Кудрявцев снова поглядел вниз, у него сердце замерло.

Земли — планеты, имеющей атмосферу, воду, растительность, — уже не было. От края и до края горизонта тяжело колыхалось внизу море огненной лавы, вскипая гигантскими пузырями. И тут же почему-то распался черный кокон, опять возник зыбкий туманный колодец, только на дне его теперь колыхалась раскаленная лава, и Кудрявцев падал прямо туда, в это море огня.

Нестерпимый жар уже обжигал и душил Кудрявцева, когда снова налетела черная метель, и снова возник футляр. Но теперь он был очень узким, вплотную прилегал к телу, и от него исходило ощущение ужасающей чугунной тяжести. Тяжесть эта все нарастала, давила на сердце, на мозг, н вскоре Кудрявцев потерял сознание.

Когда он очнулся, не было ни серого колодца, ни огненного моря внизу; и он уже не падал, а поднимался куда-то по гигантской круглой шахте, составленной из ажурных колец, а сквозь сложнейшие переплетения их элементов виднелась светящаяся оранжевая пелена.

Он успел понять — по этой пелене, — что его перебросили в другой, в “их” мир, н еще успел ощутить, что тело его будто бы исчезло, или, пожалуй, не исчезло, а превратилось в пустую оболочку, где нет ни сердца, ни легких, и непонятно даже, как это он еще живет и дышит, — и эта пустая оболочка медленно заполняется ледяным холодом. Холод вскоре заполнил все тело, и оно перестало существовать для Кудрявцева; потом волна этого чистого и очищающего холода затопила мозг, но вместе с ней хлынула ослепительная ясность и подлинное понимание.

Кудрявцев уже не был собой — маленьким, хрупким существом, которое может существовать лишь в очень узкой и случайной полосе спектра, — и сознание его не было таким ограниченным, странно обособленным от всего мира, каким оно является у этих существ. Яркий свет Единого Разума был для него опасен, потому что он все же принадлежал к этим существам и мог лишь на краткие мгновения прикоснуться к Великому Пониманию. Но, сознавая это, Кудрявцев думал о себе и вообще о людях как о чем-то постороннем — о причудливой форме разумной жизни, которая совершенно неожиданно оказалась на пути, на единственно возможном пути… Кудрявцев ощутил глубокую скорбь и тревогу, рождавшуюся в Едином Разуме при мысли об этих странных разумных существах из другого мира, — но его все сильнее отвлекали очень яркие, четкие картины, поступающие в мозг откуда-то извне. Вообще все это — ледяной холод, отчуждение от своей телесной оболочки и от своего сознания, подключение к Единому Разуму, тревога и скорбь, странные изображения, сменяющиеся в мозгу, — происходило почти одновременно, накладывалось друг на друга, переплеталось в стремительном темпе. Какой-то оттенок прежнего, человеческого восприятия еще сохранился у Кудрявцева в эти первые секунды подключения, и он успел подумать, что, мол, странно получается: картины эти поступают в мозг не через зрительные рецепторы — перед глазами ведь нет ничего, кроме ажурных конструкций шахты, — и успел даже понять, что картины посылаются в мозг из громадных ажурных колец, образующих шахту, и что в каждом кольце — своя серия изображений. А потом он только разглядывал сменяющиеся кадры, как разглядывают иллюстрации к хорошо знакомой книге. Книгой была история этой планеты — его планеты, обиталища Единого Разума.

Сначала было дневное фиолетовое небо, и на нем пылала громадная бело-голубая звезда. Потом появилось небо ночное, черное — и в центре его раскинула свои спиральные рукава гигантская косматая галактика; ее шаровидное ядро сняло холодным голубым пламенем.

Так начиналась повесть о планете — спутнике бело-голубого гиганта, и сначала она выглядела так же, как могла бы выглядеть повесть о Земле: вот возникает из космической пыли плотное ядро, вот его разогревают, раскаляют изнутри ядерные реакции, потом планета начинает остывать, возникают материки, океаны, зарождается жизнь в воде, выходит на сушу…

Кудрявцев-человек должен был бы удивляться: откуда взялись эти явно реальные, с натуры снятые картины? Как могла здешняя цивилизация запечатлеть процесс эволюции на таких ранних этапах, когда никакой цивилизации еще не было и быть не могло? Но Кудрявцев — частица Единого Разума — ничему не удивлялся: он знал, откуда берутся эти изображения, и не видел ничего странного в том, что они получаются таким путем.

Человеческая телесная оболочка Кудрявцева, глубоким охлаждением доведенная до состояния анабиоза, поднималась вверх по колодцу странной ажурной шахты; если бы кто-то из людей мог увидеть это безжизненно-белое, искаженное судорогой лицо, он решил бы, что Кудрявцев терпит тяжкие муки, или, вернее, терпел их перед смертью. Но Кудрявцев не страдал; его сознание потеряло связь со своей телесной оболочкой, мозг был полностью отключен ото всех рецепторов тела и временно слился с Единым Разумом-хозяином этого мира… И как частица Единого Разума Кудрявцев со спокойным интересом глядел на сменяющиеся кадры из истории планеты.

Вот из теплой бурой воды океана выползли на плоский берег неуклюжие, почти бесформенные сгустки студенистой протоплазмы; в их прозрачных телах серебрились гроздья крохотных узелков. Они ползли, всасывая песок и мелкий гравий, и оставляли за собой слизистый след. Слизь эта, высыхая, превращалась в тончайшую хрупкую корку, которая при малейшем прикосновении рассыпалась в пыль. Ветер подхватывал эту пыль, разносил ее по всей планете, и вскоре повсюду возникли колонии живой протоплазмы. На суше студенистые сгустки, достигнув зрелости, набухали и лопались; тогда крохотные серебристые грозди выходили на волю и, укоренившись в почве, с невероятной быстротой вздымали на дюжину метров мясистые розовые стволы, с перехватами и сочленениями, как у бамбука, увенчанные пучком прозрачных щупалец. В эти розовые заросли сползались отовсюду, словно магнитом притянутые, всё новые и новые сгустки протоплазмы; они сбивались около корней, впитывались в них, и стволы затвердевали, становились прозрачными, а щупальца утончались и обрастали длинным белоснежным пухом.

В непроточных водоемах сгустки протоплазмы, размножаясь, постепенно вытесняли воду. Тогда из зыбкой студенистой массы начинали вырастать прозрачные раструбы, открытые навстречу лучам бело-голубой звезды.

А у полюсов, где залегали тысячекилометровые пласты кристаллических отложений, колонии живой слизи натолкнулись на электрические и магнитные поля кристаллов, но не остановились, а начали пробираться вдоль разломов пласта. При этом они покрывались черной псевдокрнсталлической оболочкой, защищавшей от воздействия полей. По белоснежным кристаллическим обнажениям все шире расползались черные пятна.

Некоторые группы черных псевдокристаллов поднимались над почвой и повисали в воздухе — их поддерживало взаимодействие полей с оболочкой; постепенно они соединялись, образуя плоские многоугольники, и начинали все быстрее перемещаться над планетой. Другие псевдокристаллы вытягивались вверх, как ажурные башни, и отводили энергию полей наружу наподобие волноводов. Летающие колонии скапливались над отверстиями этих башен, свертывались трубками и переизлучали энергию дальше. Сети этих трубок и парящих между ними плоских многоугольников расширялись от полюсов к экватору. Они нависали над озерами живой протоплазмы, и оттуда жадно вытягивались раструбы, поглощая льющуюся сверху энергию, а поверхность озер приходила в ритмическое движение, и студенистая масса приобретала все более сложные формы. В корнях прозрачных розовых деревьев энергию впитывали студенистые комки, сокращаясь в такт усилиям волны, а пушистые щупальца деревьев вытягивались вдоль невидимых силовых потоков. Трава под этой черной сетью меняла цвет, гуще разрасталась в одних местах, редела в других.

Так связывалась в единую систему, в единый организм вся жизнь на планете, и чем сложнее становились колонии покрытых черной оболочкой существ, тем многообразнее становились их связи с другими формами жизни. Поддерживая друг друга, таща друг друга, эти симбионты карабкались вверх по дереву эволюции, и их инстинктивные действия, направленные на то, чтобы приспособить окружающее к своим потребностям, все усложнялись. Над горными хребтами нависали ажурные сети многоугольников; они свешивали вниз, к скалам, длинные воронки, и скалы таяли, текли, распадались в пыль. Ажурные черные пирамиды повисали над побережьями океанов, и вода под ними вскипала и пятилась, обнажая неровное дно, где вскоре начинала густеть трава и поблескивали слюдяными окошками озера живой протоплазмы. Из озер к облакам тянулись длинные раструбы, и облака покорно рассеивались или сгущались в тучи…

Это был удивительный мир, он не поднимался к вершинам науки, а просто уже на уровне инстинкта, непосредственно пользовался энергией полей. Это был мир — организм, а планета была его обиталищем, где он инстинктивно устраивался поудобнее. Это был бессознательно-мудрый мир, в котором не было высших н низших форм жизни, была только жизнь вообще, противостоящая мертвому космосу.

Эта жизнь постепенно стала переделывать для своих целей и околопланетное пространство, она протянула в небо многокилометровые членистые щупальца, впитывая ими потоки волн и содержащуюся в них информацию. Ажурные черные сети, висящие среди щупалец, передавали эту информацию вниз, на поверхность планеты, и там она записывалась цветным узором на траве, а потом над этими узорами скапливались многогранные черные гроздья и начинали перестраиваться в соответствии с узорами; в то же время сами узоры менялись под воздействием встречных потоков, идущих сверху, от скоплений многоугольников. Так живые существа планеты совершенствовали свей организм. Углубившись в ионосферу планеты, щупальца формовали из холодной плазмы “брикеты”, скрепляли их магнитными полями — и получались энергетические каналы. Мир-организм вышел в космос, продолжая инстинктивно улучшать условия своего существования.

Бело-голубая звезда со спутником-планетой летела из глубин Вселенной к косматой галактике. Впереди оставались еще тысячи лет пути, когда произошла катастрофа. Угольно-черный провал на пути звезды оказался гигантским скоплением рассеянной материи, в центре которого таилось ядро — остаток первозданного вещества Вселенной. Звезда, описав громадную параболу, ушла к галактике, а планета, захваченная гравитационным притяжением, осталась в темной туманности. На планете наступила ночь, которая столетия спустя сменилась багровыми сумерками — это сквозь толщу космической пыли и газа тускло светилось исполинское ядро скопления. Пыль, медленно стекая к центру, увлекала за собой плененную планету. Сумерки становились все ярче, небо пылало от миллионов пылинок, сгорающих в атмосфере. Планета погружалась в глубины, из которых не было возврата, — она становилась частью огромного квазара, стягивающегося в гравитационном коллапсе.

В поисках энергии, необходимой для жизни, от планеты оторвались многогранные зонды и по каналам, проложенным излучением, ушли в открытый космос. Но они уже не успели вернуться. На поверхности квазара пространство свернулось в сферу, и время остановилось. Гравитационная могила сомкнулась наглухо. И в непроглядных глубинах этого сгустка материи осталась погребенная планета.

Но в этих мертвых, раскаленных недрах, под миллионнокилометровой толщей материи жизнь на планете продолжала сражаться. Исчезала атмосфера — и щупальца строили из плазменных стен гигантскую оболочку, чтобы оградить всю планету от процессов распада, начавшихся внутри квазара. Случайная перестройка полей породила совсем особую форму черных существ — громадное кольцо, осциллировавшее во времени. Это кольцо доставало из прошлого энергию, запасы которой уже иссякали в настоящем. Стали возникать новые и новые кольца; в поисках энергии они все дальше уходили в прошлое, и постепенно вырастал туннель времени-гигантская труба, каждое кольцо которой было и опорой шахты, и хранилищем информации. Мир-организм напрягал последние силы, стараясь сохранить свое существование.

Но как можно противостоять неумолимому спаданию квазара, сжатию материи, которое гигантским прессом сдавливает защитную оболочку? Погребенная в недрах квазара, навсегда отрезанная от Вселенной, планета была обречена.

И тогда произошло чудо. Возникла какая-то очередная, случайная комбинация полей, которой присуща была способность создавать и направлять тончайший нейтринный луч. И этот луч не уходил вдоль по пространству — он исчезал там же, где появлялся, словно проваливался куда-то. А потом возвращался, и были неопровержимые доказательства, что он выходит в открытый космос.

Это означало, что параллельно пространству их Вселенной располагалось какое-то другое пространство. И там, в параллельной Вселенной, на этом месте не было квазара, там была энергия, была жизнь!

Впервые за тысячелетия плена у планеты-организма появилась надежда на спасение.

Тысячи нейтринных иголок, соединившись, пробили туннель между параллельными мирами, и по этому туннелю часть пространства планеты перешла в соседний мир, наложившись на его пространство. Но вещество в области наложения оказалось неустойчивым. Нейтринные лучи нащупали в параллельном космосе ближайшее твердое тело, которое могло послужить площадкой для успешного наложения пространств. Этим телом оказалась одна из планет небольшой желтой звезды.

Тогда был задуман Великий Исход. По каналу, который упирался в поверхность иной планеты, провели наложение пространств на базовом участке. Участок этот накрыли плазменной полусферой, которая существовала частично в одном, частично в другом мире. И началась подготовка к перемещению мира-организма вместе с его планетой в новое пространство.

На какой-то неуловимой грани Кудрявцев все же сохранял часть человеческого сознания. И он не мог не восхищаться этой удивительной жизнью, этим Единым Организмом, который за века своей героической борьбы поднялся от сложного инстинкта к уровню коллективного сознания.

Предельно чужда человеку была эта слитная, нераздельная жизнь, Единый Разум, не состоящий из индивидуальных сознаний, но все же это был Разум, родственный всякому Разуму по самому существу…

Но эти мысли — обрывки мыслей — мелькнули и погасли. Все затопило идущее оттуда, от Единого Организма, чувство глубокой скорби и отчаяния.

Теперь перед Кудрявцевым стремительно развертывались уже знакомые картины — и чувство безнадежности, неизбежной гибели сопутствовало этим сменяющимся изображениям. Он увидел, как на участке Контакта появились первые трещины, как Организм судорожно пытался залечить эти грозные разрывы, опоясывая их зеленым пламенем плазменных стен. Но еще ранее он ощутил ошеломление, которое испытал Организм, обнаружив, что под защитным колпаком находятся живые существа!

Жизнь, достигшая вершин познания и власти, была обречена на чудовищную, бессмысленную смерть в тисках квазара. И вот нашелся выход — гениальный, единственно возможный выход, единственный шанс на спасение от неотвратимой тысячелетней агонии. Но выход этот был возможен только при сохранении Контакта, а сохранение Контакта грозило неминуемым разрушением Земли и гибелью всего Живого на ней. И медлить было нельзя — разрушение и гибель уже пришли на Землю, и каждая секунда промедления была преступной. Организм не думал, равны ему по развитию существа, обитающие на этой планете, или стоят на низшей ступени. Это не имело никакого значения — для Организма не существовала наша иерархическая система, для него не было высших и низших, ибо он являлся Великим Единством; поэтому обитатели иной планеты были для него просто Живыми — и этого хватало…

Но не было сил порвать Контакт. Ведь это означало — Навсегда… Никогда не увидеть яркие звезды и свободные просторы Вселенной. Никогда больше не жить. Самому отказаться от Жизни. Остаться в безвыходных, мрачных глубинах квазара. Погибать самой ужасной из космических смертей- медленной, неотвратимой, — зная, что если бы сохранить Контакт…

Кольца туннеля летели мимо Кудрявцева, посылая к нему в мозг одну и ту же картину — бездонные недра квазара, горящие оранжевым пламенем, и тускло рдеющее в немыслимой глубине исполинское ядро — и одно и то же чувство: отчаяние, боль, бессильный протест. Жизнь не могла, не хотела примириться с неизбежностью гибели.

И вдруг все оборвалось, и сознание Кудрявцева снова провалилось в черную пустоту.

— Ну где же они, где, где?! — закричала Лена, но ее голос потонул в нарастающем мощном грохоте.

Стена тряслась, как от мощных ударов молота. Зеленое свечение разгорелось и озарило всю поляну холодным пламенем.

В стене то и дело возникали вздутия, лопались, из разрывов, клубясь, выползал серый туман, и на миг появлялись странные, ни на что не похожие картины. И все время стена медленно, но неуклонно прогибалась внутрь поляны, словно под чудовищным напором снаружи.

С захолодевшим сердцем Костя смотрел, как прогибается стена, как тонут в клубящихся разрывах бессильные зеленые спирали. Неужели Сергей не бредил? Неужели это подступает смерть? А как же “они”, как же разумные существа могут…

Славка вдруг вцепился в его руку.

— Там!.. — прокричал он, показывая налево. — Я видел… когда вот сейчас вспыхнуло… Там кто-то… упал! Это папа! Я знаю!

Костя и Володя недоверчиво переглянулись.

— Я же сам видел! — чуть не плача крикнул Славка и бросился к стене.

Костя и Володя побежали следом.

На пути у них возникла серая воронка — в ней тяжело ворочались, дробя и уничтожая друг друга, громадные скалы; они отшатнулись, кинулись в обход и догнали Славку.

Он стоял у самой стены. А перед ним на траве лежал Кудрявцев.

— Давай! — прохрипел Костя. — Володя!

Тело Кудрявцева было холодным и твердым. “Что же это, он успел окоченеть? — с ужасом подумал Костя. — Но нет, уж слишком оно холодное, будто замороженное…” Он глянул на Славку, бежавшего рядом, и у него сердце сжалось.

В прозрачном зеленом сиянии им навстречу бежала Лена.

— Виктор Павлович! — Она прикоснулась к его лбу и отдернула руку. — Ой, что это с ним?

Славка схватил руку отца н тут же отскочил, словно обжегся.

— Он… умер? — дрожащим голосом спросил он.

Костя приложил ухо к груди Кудрявцева. Сквозь грохот разрывов он все же уловил далекое, слабое, очень редкое биение сердца.

— Жив он, жив, Славка, ты не пугайся! — сказал Костя, выпрямляясь. — Это вроде гипотермии… Ну, понимаешь, искусственное переохлаждение… Это… ну, словом, ничего, он очнется… В больницу бы его, конечно… Эх!..

Славка всхлипывал и кулаками утирал слезы.

Володя глядел, как пробегают зеленоватые отсветы по безжизненно-белому лицу Кудрявцева, и беззвучно шевелил губами.

— Ой, Костя! — крикнула Лена. — Гляди… Анна Лазаревна… Она храпит… Умирает она…

Костя рванулся было к дому, хотел пошарить в аптечке, но отчаянный крик Лены заставил его обернуться.

Под непрерывный грохот взрывов стена сомкнулась в последнем мучительном усилии и быстро поползла внутрь, к дому.

Зеленое пламя пылало нестерпимо ярко. Славка упал и уткнулся лицом в грудь отца, Володя бросился ничком на траву и охватил руками голову. А Бандура, Анна Лазаревна, Сергей и Кудрявцев лежали неподвижно, с закрытыми глазами, и нельзя было понять, живы ли они еще. Лена судорожно прижалась к Косте, спрятала лицо у него на груди.

Костя успел увидеть, как пляшущее зеленое пламя подползало к ним вплотную, изогнулось, как гребень гигантской волны, и сомкнулось над их головами. Вслед за этим глубокий громовой раскат потряс землю, и все исчезло в непроглядной черноте.

Никто не видел ни звезд, ни луны, хотя ночь стояла ясная.

Весь город затянуло серым дымом и пылью. Неумолчно ревели взрывы, трещины расползались все дальше, из них лезли наружу громадные льдины, обломки железнодорожных вагонов, изломанные рамы теплиц и осколки стекла; в огромной котловине на месте стройки громоздились развалины нефтяных вышек, хлестала нефть из расплющенных резервуаров, и бил к небу фонтан ревущего пламени. Но никто уже не мог пробраться туда, через улицы, разъеденные трещинами, заваленные обломками скал, домов, стволами деревьев, и непрерывно клокочущие взрывами.

Оцепление медленно отступало, дом за домом, по пустым, уже покинутым жителями улицам. Иконников и Чарнецкий с отчаянием смотрели на расползающийся хаос. Зеленые полосы больше не вспыхивали, — ясно было, что там выпустили реакцию на волю. Последняя ночь надвигалась на Землю.

Полковник Чегодаев в перепачканном, изодранном мундире, с черным лицом, подошел к ним вплотную.

— Что делать, наука? — прокричал он. — Неужели так и будет?!

— Контакт! — крикнул Иконников, в отчаянии разводя руками. — Если б Контакт разорвать!

— А что нужно делать? — нетерпеливо спросил Чегодаев.

— Да ничего мы не можем сделать! Ничего! — прокричал Чарнецкий. — Только они… А они не хотят! Им на нас плевать! У них — эксперимент!!

И, словно опровергая его слова, на пустыре вдруг вырос исполинский купол зеленого пламени. Призрачное мерцающее сияние озарило весь город.

Как в тумане, возник внутри этого прозрачного светящегося купола двухэтажный покосившийся домик и рядом — фигурки люден. Домик постоял мгновение и беззвучно рухнул.

Световой холм вытянулся воронкой к небу, превратился в гигантский смерч и тут же исчез, будто растворился в воздухе. Грохот мигом оборвался, растаяли туманные воронки, наступила невероятная тишина. Только развороченная, истерзанная земля мертво лежала в свете прожекторов да громоздились груды развалин.

Но вот что-то шевельнулось рядом с обломками домика в центре пустыря.

Шатаясь, встал человек. За ним другой, третий…

— Они все-таки разорвали Контакт… — прошептал Иконников. — Почему же они так медлили?