Мир приключений, 1929 № 03 - 04

Перед нами снова груда рукописей и большая пачка сопроводительных писем. В этих письмах зачастую есть нечто ценное, потому что живое и искреннее, не укладывающееся в строгие рамки формального решения литературной задачи, но охватывающее или всю задачу, или даже систему Конкурсов, т. е. ряд разнотипных задач.

Приходило-ли читателям на мысль, что в письмах неизвестных нам авторов, которые мы цитируем, когда это полезно для остальных, и в наших отчетах-разборах всегда содержится любопытный материал для психологии творчества?

Задумывались-ли когда-нибудь читатели, что, сохраняя свою индивидуальность, не погашая ее, они в то же время — непосредственные сотрудники большой коллективной работы всех участников Конкурса совместно с Редакцией, и что именно это коллективное начало создает наиболее благоприятные условия и возможность для тех, кто хочет научиться хорошо читать и вдумчиво писать?

Наконец, не представляет-ли отчет о каждом Конкурсе высшую форму традиционного «почтового ящика», где происходят обмен мнений между Редакцией и читателями, и между самими читателями по всегда интересному литературному вопросу?

Нас нисколько не затрудняют эти письма, как деликатно предполагают некоторые корреспонденты. Наоборот, обычно их читаешь с чувством большего удовлетворения, ибо в них отражается действенное желание автора работать и нередко освещается процесс его творчества. Скажем больше: письма эти — нередко портреты самих авторов, с их образом мыслей, даже с их характером. Видишь живого и интересного человека. Ведь каждый человек интересен, когда он увлечен и искренен.

Вот письмо одного московского читателя. Не называем его, потому что неуверены, хотел ли бы он, чтобы его фамилия была оглашена. Это — молодой врач-невропатолог, аккуратный и добросовестный участник цикла наших конкурсов. В обширном письме, из которого мы приводим только краткие выдержки, он пишет:

«Посылая заключительную главу к рассказу «Электро-жизнь», прошу ее рассмотреть вне конкурса, т. е. так, чтобы это не отразилось на судьбе решений остальных читателей, принявших участие в конкурсе. Другими словами, если Редакция и признает мою заключительную главу заслуживающей премирования, — премии прошу мне не назначать. Это не исключает, разумеется, для Редакции возможности распорядиться присланной мною заключительной главой, как ей заблагорассудится.

Эта просьба вызвана следующим. Недавно исполнилось мое давнишнее желание, о котором я писал Вам. Уже после того, как Редакция «М Пр.» вторично удостоила меня премией по систематическому литературному конкурсу, я договорился с одной московской редакцией о печатании серии рассказов, — в сущности романа, сырой материал для которого я подготовил еще в 1927 г. Роман начался печатанием. Я стал на путь писателя.

Одна из основных задач Ваших конкурсов сводится к тому, чтобы облегчить начинающим писателям возможность выбиться на дорогу; и теперь мне не следует мешать другим, используя сполна свою возможность участвовать в конкурсе и тем уменьшая у кого-либо шансы выкарабкаться на поверхность, когда я сам уже выкарабкался.

С другой стороны, Ваши конкурсы мне пришлись очень и очень по душе, и совершенно расстаться с ними мне не хочется не только потому, что они мне много дали во всех отношениях, что я получил три премии, доставивших мне большое удовлетворение, — я вообще люблю конкурсы, и в них — не столько, пожалуй, момент состязания (который для меня ценен, главным образом, как самопроверка), сколько — задачи, заключенные во всяком конкурсе. Я иногда даже сам себе устраиваю конкурсы, сам даю задачи. Но это носит, разумеется, совсем другой характер — трудно быть к себе объективным. С Вашим Систематическим Конкурсом я сроднился. Тут мне по душе и особое чуткое отношение Редакции, и систематичность, и многократность, и многое еще, о чем я уже писал. Я полагаю, что я — не единственный, который заранее предвкушал возможность участвовать в аналогичных прошлогодних конкурсах и в 1929 году. Объявление о новых систематических конкурсах я читал с наслаждением.

Разрешите мне участвовать в Систематическом Конкурсе, не принося ущерба моим товарищам — начинающим писателям».

Указав, что систематический конкурс имеет и другие, не менее важные задачи для читательской массы, не собирающейся «вступить на путь писателя», автор письма говорит:

Нужно упомянуть еще об одной большой группе участников конкурса, которые являются, надо думать, иногда довольно деятельными, несомненно должны быть самыми многочисленными, но при этом о них ничего определенного неизвестно, о них можно лишь догадываться, так как ни своих решений, ни писем они в Редакцию не шлют, и себя ощутительно для Редакции не проявляют. Это — основная масса читателей журнала, интересующихся так или иначе Конкурсом про себя. И мне думается, что этих участников было бы полезно во многих отношениях выявить. И можно это сделать (путем ли анкеты среди читателей или иначе — вопрос технический). Правда, это увеличит и без того огромную работу Редакции по Конкурсам, но таков уж этот своеобразный, многосторонне интересный, жизненный конкурс, что из него вытекают все новые, новые следствия, его многочисленные корни дают многочисленные новые побеги. Такое выявление скрытых участников обнаружит и истинное лицо, и истинные размеры аудитории конкурса, участников своего рода «читательских курсов» «Мира Приключений».

Мы понимаем благородные мотивы, руководящее автором письма, и с удовольствием исполняем его желание. Если премия будет присуждаться ему, об этом всегда будет упомянуто, а сама премия будет выдаваться следующему по достоинству. Поздравляем молодого писателя с успехом! Желаем ему, и окрыленному удачей, не потерять своей любви к работе. Б тяге к творческому труду он почерпнет силы и приобретет внутреннюю стойкость, необходимые среди сомнений, колебаний и разочарований, которыми всегда обильна жизнь настоящего писателя.

В прямую противоположность этому типичному письму добросовестного участника конкурса, приводим короткую выдержку из единственного — с радостью отмечаем — единственного письма, циничного по тону и свидетельствующего, что автор не понимает сути работы, к которой он приглашен. «Журнала я не получил во время» — пишет негодующе читатель, — «и сам не мог написать окончания, а придется читать неинтересные мне бумагомарания других». Автор выдал сам себе аттестат…

Мы рекомендовали обсуждать тематически и психологически конкурсные рассказы среди друзей и знакомых. Получено много откликов, показывающих, что совет принят и хорошо усвоен — А. В. С. из Запорожья пишет, например:

«Я мало того, что перечитываю их раза 3, но насчет окончания, среди моих домашних или друзей, когда я им прочитаю или расскажу, поднимаются целые «дискуссии» с различными вариантами возможных исходов. Премируемые ответы приходят, обыкновенно, к нам спустя 3–4 месяца и по прочтении их вновь поднимаются рассуждения и споры. С еще большим интересом я прочитываю новое задание в совершенно новой форме, стиле языка и с иной возможной развязкой. С большим удовлетворением я встречаю совершенно новые имена премированных «начинающих»… Цели С. Л. К. — поощрить самодеятельность и работу читателя в области литературно-художественного творчества— Редакция достигла и… я думаю, — это скромно сказано.

Для меня рассказы-задачи со своими заданиями были прямо толчками в некоторых вопросах. Например, рассказ «Электро-жизнь» натолкнул меня не бегло прочитать, а внимательно ознакомиться с деятельностью рефлексов, и все-таки я не смог развить окончания в этом духе, так как до тех пор, пока я не поговорю с каким-либо доктором на тему «что эта была за болезнь у Клима» — я не успокоюсь, не взирая на то, заслужила ли моя глава внимание или же нет; — она написана мной, имеющим весьма скудные представления о работе содержимого моего же «купола».

Искренность, заложенная в стремлении Редакции не играть на струнках любопытствующего читателя «скуки ради», а дать ему новые знания и приятный отдых в доступной литературной форме — не может не быть ценной для нас, читателей».

Среди множества писем такого же содержания, к сожалению, нет ни одного сообщения, что кто-нибудь прежде чем начать читать наш разбор и премированную главу, перечитал снова задание, т. е. весь рассказ без последней главы. А это необходимо. Нужно освежить в памяти все содержание и непосредственно за этим приступить к отчету и окончанию. Для тех же, кто хочет углубить свою работу, взять от нее максимум пользы, полезно потом поразмыслить над всем материалом в совокупности, проработать его собственным мозгом, т. е. произвести собственный анализ. Попробуйте сделать это один раз! Увидите поразительные результаты и сразу шагнете вперед в умении читать и писать. То, что оставалось незамеченным, выпукло появится перед глазами, кажущиеся мелочи, будто бы недостойные внимания, займут надлежащее место. Художник пишет картину маслом и вся она состоит из мазков. И каждый мазок нужен. Чтобы научиться класть эти мазки, необходимо прежде всего — понимать их, чувствовать их. То же самое — и в беллетристике. Как «из песни слова не выкинешь», так в художественной литературе не должно быть ни одного лишнего слова. Все должно быть на своем месте, выделяясь и не затемняя другое. Идеальным в отношении формы литературным произведением будет то, в котором, без ущерба для гармоничности и цельности вещи, самый строгий критик не может выкинуть ни одного слова, и не может заменить одно слово другим, не изменяя оттенка мысли автора. Идеал — высок, трудно достижим, но хорошо научиться по крайней мере разбираться в произведении, давать себе отчет в нем и наслаждаться им. Лучше съесть одно хорошее яблоко, чем поглотить десяток плохих. Ведь вся культура стремится к созданию высших ценностей материальных и не материальных, а вовсе не к одному увеличению количества их в ущерб качеству.

Повторяем еще раз — мы не собираемся всех читателей наших превратить в писателей. Если выделится несколько даровитых — очень хорошо, если все остальные научатся быть настоящими читателями — отлично! Многие участники конкурсов так правильно и смотрят на это. Напр. В. И. Ш. (сл. Чернянка) пишет:

«Конкурс меряет (или правильнее — служит мерой) силы читателей в литературной работе. Посылая решение, я думаю, посылающий его не всегда собирается стать писателем… и, если бы так думали, то многие из за одного стыда за свои окончания вышли бы из Конкурса».

Автор прав, по не следует толковать расширительно его мысль. Никакую работу посылать не стыдно, если она сделана добросовестно, в полную меру сил, и если цель ее — самоусовершенствование.

Среди писем этого месяца значительное по количеству число содержит одобрение плана Редакции на 1929 г. и в различных формах выражение благодарности. Спасибо на добром слове! Общение с читателем дает нравственную силу и поддержку Редакции, облегчает ее труд. Попутно многие возбуждают технический вопрос: как быть с адресом бандероли, когда конкурсов несколько и сроки их совпадают? Наше требование наклеивать этот адрес — не формальная придирка, оно продиктовано желанием выделить постоянных читателей, которым, как друзьям журнала, конечно, — и большее внимание, и большая забота, — из массы читателей случайных, ничем не связанных с журналом. Вместо наклейки адреса можно сообщить на первой странице № своей бандероли или № и число почтовой квитанции, или другие данные, указывающие, что рукопись поступила от подписчика.

Читатели могут быть уверены, что все письма их прочитаны. По недостатку места упоминаются здесь только наиболее характерные. Нескольких мы коснемся при самом разборе конкурсного рассказа.

Всего на конкурс № 11 поступило 86 решений. Из них подписчицами прислано 19. Все рукописи приняты на Конкурс, когда бы они ни поступили.

Задача была в сущности проста: требовалось только написать коротенькую главку, из которой было бы видно, что Клим поправился, что ли, что его видения будущей электро-жизни в Ленинграде явились результатом повреждения черепа с одной стороны, усердных занятий и увлечения электротехникой — с другой, и общего переутомления — с третьей. На это ясно намекало и указание, что 6-я глава могла бы быть поставлена на место 2-й, т. е. в промежуток между несчастным случаем и его любопытным результатом— стройной фантастической картиной недалекой электрифицированной жизни.

Все участники Конкурса верно поняли суть рассказа, кроме трех — двух мужчин и одной женщины. Эти трое почему-то не догадались и электрофантазию приняли за настоящую жизнь. В результате — такие окончания. Мир разделился на две части: Америку и Старый Свет. Во всем мире — коммуна, и антиподы-американцы объявили войну. Она окончилась через ¹/₂ часа в нашу пользу. Клим все пережил наяву. — У другого подписчика — Глеб действительно пролежал четверть столетия и проф. Грунькин собрался сделать ему операцию. У подписчицы — вариант, похожий на первое из приведенных решений: Мир распался на две части: мировая Советская республика и Америка. В последней — революция, быстро оканчивающаяся победой восставших. Таким образом у этих трех авторов Клим все пережил в действительной жизни.

Группа читателей совершенно напрасно углубила задачу и искала для последней главы специальных медицинских знаний и даже соответствующей латинской терминологии. Мы рады дать рассказом толчек любознательности и пытливости. Очень хорошо, если беллетристическое произведение возбуждает жажду знания научного, но требовать узко специальных знаний от рядового читателя мы не можем.

Один из постоянных, аккуратных участников наших конкурсов, И. С.С., в сопроводительном письме сообщает, что он не врач, но медициной интересуется и состоит даже членом-любителем научной ассоциации врачей. Автор прав, что это позволяет ему легче ориентироваться во многом. Но тут-то, в окончании «Электро-жизни», медицина и научное с латинскими названиями объяснение происшедшего с Климом являются роскошью, а не необходимостью. Суть задачи не в этом, не в техническо-научной части. Иначе задача была бы недоступной большинству, а, следовательно, — и плохо составленной. С нашей точки зрения гораздо интереснее признание И. С. С., что у него самого была во время недавней болезни очень высокая температура и что тогда состояние Клима ему стало более понятно. Такие же сведения сообщает одна неизменная и премированная однажды участница Конкурсов г-ка Н. К. Р.:

«В дополнение к прилагаемой рукописи добавляю, что мысль о галлюцинации Клима дала мне собственная моя, несколько лет назад перенесенная болезнь. Я до сих пор живо помню многие свои бредовые сны и видения, и они кажется мне осколками пережитой «второй жизни».

Лучшим решением, соответствующим всей задаче, мы считали бы главу с такой схемой. Клима отвезли в больницу, лечили (может быть оперировали), о и выздоравливает и хочет изложить письменно пережитое и перечувствованное во время болезни. Рассказ «Электро-жизнь» — есть результат его литературного опыта.

Подписчица Е. А. З. (Городня) и подписчик Г. Т. П. (Москва) эту последнюю черточку инстинктом поняли и такой мостик между главами 2-й и 6-й одной фразой положили. Разница между ними та, что в одном решении сам Клим пишет, в другом — журналист, услышавший эту историю. Есть и еще варианты. В. Н. Т. и немногие другие проводят хорошую мысль, что сам Клим рассказывает в третьем лице о каком то Климе Шаброве.

Как своеобразно работает мозг! У нескольких подписчиков не плохо надумано, будто Клим, придя в себя, вообразил, что проснулся еще 25 лет спустя, т. е. что после того, как попал в фантастическое газоубежище, он вторично четверть века был в состоянии беспомощности. Такое литературное осложнение темы и углубление в развитии сюжета вполне допустимо и интересно. Что Клим просыпается вторично — попадается в решениях у многих. Тут же попутно есть хорошее замечание, что Глеб, по впечатлению Клима, очевидно, омолодился. Ведь он пожилым был в приключениях Клима, а теперь навещает брата в больнице снова молодым.

Мы перечислили здесь основные решения задачи. Их и не могло быть много по условиям рассказа.

Вариантов во второстепенных подробностях— не мало. У одних авторов Клим лежит в больнице, у других — в аптеке, у третьих — в пункте Скорой Помощи и т. д.; вся фантастическая история разыгрывается то втечение недели, то в полчаса, то на операционном столе. У М. С. П-К — все протекает очень быстро: «За 10 минут во сне можно 25 лет прожить». Написана у этого автора вся глава не худо.

Некоторую часть решений нужно отметить, как совсем неудачную по стилю и по несоответствию тона. Вот выдержка из одной антилитературной главки. В пей слова какие-то все странные, плохие, из газетного обихода: «Крик и шум бешено мчавшейся городской жизни в вихре времени… все то, что было предпосылкой (?!) злополучного столкновения Клима с грузовиком». «И вот, когда увязка (?!) была найдена, утрамбована (?!) и подытожена (?!)»… «И он поделился с братом переживаниями (?) своего бредового сна на эмоционально ассоциативной подкладке». В этой главке повторяется и много фраз из основного рассказа. Мы уже указывали, что этого не следует делать. У другого автора — мужчины — заключение перенасыщено ругательствами и странными присказками в жанре плохого юмористического фельетона.

Доктор говорит: «этот губошлеп будет завтра утром здоров, как бык, и пусть у меня оборвутся подтяжки, если он не потерял сознания»… Или: «ах я чурбан, колода, болван, старая клизма и осел из ослов. Слепой тетерев, дурак». — Верим, что лексический запас в этой области у автора весьма богат.

Некоторые участники конкурса забыли, что нужна беллетристика, и сочинили совершенно публицистические концы, послесловия о значении электричества в жизни, о том, что ученые в дружной работе с рабочими и крестьянами жизнь деревни по удобствам сравняют с городской. Мысли верные, что говорить, но им не было места в рассказе.

Попадаются у иных бытовые недочеты, с виду мелкие, а на деле — большие. Из них видно, что автор не представлял себе как могло и должно было происходить дело. Напр., у одного — Глеб не видел несчастного случая с братом, перешел спокойно на противоположный троттуар, заметил, что подъехала карета «скорой помощи» и пошел за ней из любопытства. Тут все непродумано. И бесцельное ротозейство на панели впродолжение доброй четверти часа, и отсутствие интереса к исчезновению брата, с которым шел, и хождение пешком за мчащейся каретой. — Или, у другого: — Глеб еще в карете скорой помощи очень сжато передает суть фантастических переживаний Клима. Спрашивается: откуда Глеб уже знает «Электро-жизнь»? Техническая ошибка и очень грубая — налицо.

Общий уровень всех окончаний на этот раз — средний, с незначительными в отдельных случаях повышениями или понижениями. — Отличного решения, к сожалению, нет. — Отметим сравнительно хорошие главы: Е. В. П. (г. Ош) (испорчена публицистическим концом); Т. А. П-Е (написано гладко, даже литературно, но не в тоне рассказа и с длинным объяснением происхождения сна); А. М. С. (Ростов-на Дону), гр. К. (Томск), Е. А. З. (Городня), И. Ф. В. (Ленинград) и Б. В. Б. (Тверь).

По решению Редакции, премия в 40 руб. присуждается:

ЕВГЕНИИ ИВАНОВНЕ ФОРТУНАТО (г. Ленинград).

Поощрительные премии в 15 рублей присуждаются: С. М. КАЦМАНУ (Алма-Ата), А. Г. ВЛАСЕНКО (Чита), А. Н. ИВАНОВУ (Владивосток), Г. Т. ПАВЛОВУ (Москва).

ЭЛЕКТРО-ЖИЗНЬ

которую, в целях экономии времени, можно было бы поставить на место второй.

Иногда в ровно разграфленные клеточки дневного строя больницы клином впирается экстренная операция и спутывает все.

Тогда. с особенной напряженностью бегают белые халаты по длинному корридору и насторожившиеся фигуры больных то и дело лепятся к большой стеклянной двери, замазанной краской, где в левом углу краска эта вершка на два отколупнута и можно заглянуть в операционную, пока не прогонит санитар, сестра или врач.

— Вузовец… молоденький… вот грех какой…

— Поскользнулся… и затылком…

— Череп треснул… я слыхал…

— Мозги наружу?

— Ишь хватил! кабы мозги наружу…

— Иван Игнатьевич говорил: черепную коробку раскрывать будут…

Перед входом в корридор, против двери в умывальню, тянется длинная коричневая скамья. На ней всегда кто-нибудь сидит и ждет, не имея права войти в корридор. И теперь тут сидит Глеб Шабров. Он то и дело вскакивает со свойственной ему порывистостью, хватается за голову, ерошит гриву волос. Но профессор сказал: «можете посидеть здесь, а туда не ходите», — и хоть невтерпежь сидеть здесь, но Глеб ждет.

Операция, да к тому же очень сложная и длительная, и в неурочное время, напряженно концентрирует мысли всех обитателей больницы в одну точку. Повседневность обычных интересов отходит на задний план.

У отколупнутой краски на двери образуется очередь, — кому взглянуть. Новички, еще не оперированные, смотрят с затаенным страхом и мучительным вопросом. Поправляющиеся после операции смотрят спокойнее, но с болезненной сознательностью и с глубоким сочувствием. И все брызгами отскакивают во все стороны, когда дверь открывается и выходит сестра пли один из врачей.

Смельчаки рискуют подступить с вопросом:

— Ну что?…

— Все время говорит… Так и рвется из рук санитаров… под наркозом говорит… И все в одном направлении: «Экзамены… Глебка… вот будет буза, коли институт проморгаю..» Интересный тип!.. Было отщепление затылочной кости… Осколок изъят… Теперь уже зашивают, все хорошо…

— Все хорошо! — мчатся двое больных к ерзающему на скамье Глебу. — Сейчас вынесут вашего братишку.

— Да что вы!

И Глеб, прорвав все плотины дисциплины, мчится туда, к стеклянной двери.

На длинном операционном столе, при ослепительном свете громадных ламп с рефлекторами, спешно бинтуют только что оперированную голову. Лица почти не видно, и молчание анестизированного длится недолго. Он опять начинает бормотать:

— По бетониркам на авто жарят… Да… Аккумуляторы пополняют энергию автоматически… В больших городах газ аммиачный…

И забытье.

Бережно перекладывают его тело на тележку и катят ее. Больные расступаются у двери; из всех палат выглядывают напряженные лица с тревожным вопросом в глазах.

— Нельзя, — мягко останавливает рванувшегося Глеба врач, — немного погодя вас пустят к нему на мгновение… Все хорошо, не беспокойтесь.

Глеб цепляется за его руку своими трепетными, красными, потными пальцами. В синеющей белизне длинного корридора уже исчезла тележка с оперированным. В комнате прохладно и удивительно тихо. Проснувшийся Клим Шабров смотрит на стоящую перед ним фигуру врача.

— Вы профессор Грунькин?

— Нет, не совсем так, — врач улыбается: он привык к несообразности вопросов таких больных, — последние штрихи картин, вкрапленных в мозг наркозом.

— А Глебка? что он за фон барон… до сих пор не является?..

Глеб, с трудом сдерживая слезы не то горя, не то радости, вошел и склоняется над братом. Клим смотрит напряженно.

— Так ты не толстый? — изумленно говорит он.

Врач знаком показывает: — «не удивляйтесь».

— В деревню тебя отправлю, браток, как выйдешь из больницы, там скоро поправишься! — бормочет Глеб, чтобы что-нибудь сказать. — Вот только холодно будет зимой…

— Так ведь там центральное отопление и стоградусный кипяток круглые сутки… — и Клим устало закрывает глаза.

— Уходите! — шепчет Глебу врач. — Все хорошо, не беспокойтесь, организм у него здоровый, и он из этого выкарабкается.

Глеб идет по корридору медленнее обыкновенного, с отрывистыми бредовыми фразами брата в ушах, тщетно стараясь связать их в одно целое.

Сиделки чистят медные дверцы печек, — завтра приемный день. На громадных подносах дымится ужин. Хлопают двери. Фельдшер равнодушно спрашивает: кому клизма? Прерванная было нормальная жизнь больницы торопится нагнать пропущенное время.

«15 августа 1928 г. — операция Глеба Шаврова» — записывает в журнал дежурный врач.