Мир приключений, 1928 № 08

РАССКАЗ О ЛЬВЕ

Рассказ Р. КРОМПТОНА

Иллюстрации С. АЛОЙДА

Рассказ Эльберта Чиверса о льве был забавой всей деревни. Никто не знал истинное ли происшествие служило основой этого рассказа. Чиверс жил когда-то в Южной Африке, в качестве слуги, и мог почерпнуть этот рассказ из какого-нибудь приключения своего хозяина или его друзей. Не было и намеков, что с самим Э^ьбертом могло бы произойти что нибудь хоть отдаленно напоминавшее его рассказ. Он был самым презренным трусишкой, какого когда либо знали в деревне. Он не смел даже проходить через двор Фомы Таггса, потому что боялся собак. Он не смел проходить по полям, потому что боялся коров. Он жил в вечной боязни индийских петухов и гусаков. Как то раз овчарка Гроута гнала его через всю деревню.

Но именно эта то доказанная трусость делала восхитительным его рассказ о льве. Ничто так не могло развеселить деревню, как рассказ Эльберта о встрече один на один со львом в сердце африканских джунглей, когда только накануне он на глазах у всех бежал от встретившегося ему на дороге гусака.

Он был с виду неказистый, маленький человек, с жидкими волосами, торчащими во все стороны усами, с водянистыми глазами за огромными стеклами очков, и со слабовольным подбородком. Он служил в маленькой лавочке на краю деревни.

Никто не знал, верит ли он сам в свой рассказ о льве. Предполагается, что когда вы расскажете какую нибудь выдумку несколько раз, вы сами начинаете верить в истинность ее. Как бы там ни было, но Эльберт был всегда готов повторить свой рассказ и не обращал внимания на улыбки и грубоватые выходки, не заметить которые он, конечно, не мог. Незнакомые люди проходили мили расстояния, чтобы услышать его рассказ.

— Расскажите нам про льва, которого вы убили в Африке, Эльберт!

И каждый раз он придавал своему рассказу все более драматический оттенок. Деревню особенно веселило, когда он вставлял какую нибудь совсем невозможную подробность. Иногда он сам понимал нелепость этой новой подробности и выпускал ее в следующий раз.

Конечно, хуже всего были мальчики. Они никогда не уставали слушать рассказ. Они приводили с собой всякого нового мальчугана, появлявшегося в деревне. Они усаживались на прилавок и иронически подбадривали рассказчика:

— Расскажите нам опять про льва, Эльберт.

— Не забудьте, как вы перепрыгнули через него, когда он хотел броситься на вас.

— Не забудьте, как вы с ним боролись.

— Не забудьте, как он под конец бежал от вас.

— Расскажите нам про льва, Эльберт!

И он каждый раз рассказывал им, так увлекаясь, что даже не слышал, как они насмешливо прерывали его.

И он рассказывал это не только слушателям. Он рассказывал это самому себе. По вечерам, сидя один в своей кухоньке, он все снова и снова повторял один и тот же рассказ, иногда вскакивая со стула для ожесточенной схватки со львом посреди кухни. Наедине с собой он вплетал в свой рассказ еще более невероятные узоры, какие не решился бы преподнести слушателям. Они, наверно, умерли бы со смеха при виде маленького человечка в клетчатой кепке, мечущегося по кухне и рассказывающего себе свой знаменитый рассказ.

А теперь мы дошли до клетчатой кепки. Эта кепка принадлежала к рассказу о льве, хотя никто и не видел ее в деревне. Не то, чтобы Эльберт воображал, будто на нем была эта клетчатая кепка, когда он бился со львом. Клетчатая кепка, просто на просто, как и рассказ о льве, была тайным идеалом его души, идеалом, не находившим другого воплощения.

По внешнему виду Эльберт был пуглив и нерешителен, кратко говоря, — трус. Но далеко, в глубине сердца, жил смелый сорви-голова, которого знал только он один. Этот сорви голова и был героем рассказа о льве. Этот человек носил клетчатую кепку.

Эльберт, конечно, покупал кепку не для того, чтобы прятать ее. Он покупал ее, чтобы носить в деревне. Когда он примерял ее в магазине и посмотрел на себя в зеркало, все существо его затрепетало от гордости и удовольствия. Именно такую кепку ему хотелось всегда. Именно такую кепку должен был носить отважный герой, тайно шивший в его сердце и поборовший льва.

Откровенно говоря, это была ужасная кепка, невероятно большая и сделанная из отвратительной материи в чересчур крупную клетку. Только вернувшись со своей покупкой домой, Эльберт понял, что никогда не решится надеть ее в деревне. Не то, чтобы она перестала восхищать его. Он продолжал любоваться ею и ему очень хотелось ее носить. Но он отказался от мысли надевать ее, выходя на улицу. Он носил ее только в своей кухне, когда по вечерам повторял себе свой рассказ о льве.

Я уже сказал, что для школьников было самым обыкновенным делом приводить с собой в лавку к Эльберту новичков. Новый мальчик только что приехал в деревню на житье со своей матерью, и знал про Эльберта только то, что ему рассказывали другие мальчики.

Они, как всегда, вошли в лавку целой гурьбой и вскарабкались на прилавок, за которым стоял Эль6ерт с высоко и туго подвязанным под мышками передником.

— Расскажите Дику про льва, Эльберт, — сказал самый бойкий мальчик, — пожалуйста, Эльберт. Дик только что приехал. Он никогда не слышал вашего рассказа.

Говоря это, мальчик сделал знак товарищам. Поднялся ужаснейший шум.

— Не забудьте, как он…

— Расскажите ему, как вы…

Нисколько не смущаясь, начал Эльберт свой рассказ. Ему бы показалось совершенно естественным, если бы новый мальчик принимал участие в смешках и жестах своих товарищей. Он не просил судьбу дать ему внимательных слушателей. Он только желал иметь каких бы то ни было слушателей для собственного удовлетворения.

Он обратил внимание на нового мальчика, только когда уже рассказал половину своего рассказа и тут удивление его было так велико, что он чуть не замолчал. Новый мальчик был весь поглощен рассказом, его взволнованно блестевшие глаза были жадно устремлены на Эльберта, рот открыт.

Ничего подобного не случилось с Эльбертом за всю его жизнь. В первый раз поверили его рассказу. Это вывело его из равновесия. Он смутился, стал заикаться, но потом с трудом взял себя в руки и продолжал. Но ему не хватило того увлечения, с которым он всегда рассказывал. Он едва дотянул рассказ до конца.

Мальчики выбежали толпой из лавки, весело вспоминая рассказ и то, что было в нем нового и что было выпущено в версии этого дня. Они знали в главных чертах рассказ наизусть.

Эльберт стал заставлять ставни, было время закрывать лавку. Вдруг он с удивлением заметил, что он не один. Новый мальчик не ушел со своими товарищами. Это был маленький мальчик и как раз доставал до прилавка. Через прилавок глаза его, полные обожания, были устремлены на Эльберта.

— Мистер Чиверс, — сказал он тихим голосом, из благоговения доходящим до шопота, — он вам совсем ничего не сделал?

Вопрос застал Эльберта врасплох, потом он собрался с мыслями.

— Несколько царапин, — Сказал он небрежно, — даже говорить не о чем. Совершенно не о чем говорить.

— Ах, какой вы, должно быть, храбрый, — прошептал мальчик.

— Да, что ж, — все еще не придя в себя от удивления сказал Эльберт, — когда дело касается диких зверей, я всегда… я хочу сказать, что тогда нет времени раздумывать. Увлекаешься…

Мальчик серьезно кивнул головой.

— Мистер Чиверс, — сказал он, — вы… вы расскажете мне еще когда нибудь? Я так хотел бы еще раз услышать..

Эльберт подумал.

— Что ж, — сказал он, — завтра лавка закрывается рано. Попросите маму, чтобы она отпустила вас ко мне пить чай и я расскажу вам все снова. Я с удовольствием расскажу вам. Я кое что выпустил сегодня в рассказе.

В этот вечер Эльберт один в своей кухне, надев клетчатую кепку, повторял одну из самых реалистических версий своего рассказа о льве.

Он репетировал для завтрашней аудитории.

— И вдруг вы увидели, что идет лев? — сказал, взволнованно дыша, мальчик.

Они кончили пить чай, но все еще сидели за столом друг против друга.

— Да, — сказал Эльберт, — я увидел, как он идет ко мне. Я был один, не считая горсти туземцев и, как вы помните, был безоружен в сердце джунглей.

Мальчик кивнул головой.

— Да, я помню. Продолжайте.

— Один и безоружный в сердце джунглей, — повторил Эльберт, — не считая горсти туземцев, и вдруг увидел, что он приближается… увидел его глаза, сверкающие как… как автомобильные огни во мраке джунглей. В джунглях темно из-за всех этих деревьев, вы знаете? Я не хочу сказать, что это было ночью. Ну, я бросился бежать, не из страха, понимаете?

— Конечно, нет, — сказал мальчик, которому эта мысль казалась даже смешной.

— Я просто хотел отвлечь его от туземцев. Я знал, что он будет меня преследовать, если я побегу, и я хотел спасти их от него.

— Ах! — сказал мальчик, — вы могли еще об этом думать! Я уверен, что сам не подумал бы об этом.

— О, я уверен, что подумали бы, — снисходительно сказал Эльберт. — Ну, так когда я отвлек его от них, я повернулся и стал на него смотреть. Он присел, чтобы прыгнуть…

Эльберт принял позу льва, готового к прыжку. Мальчик с напряженным лицом и горящими, как звезды, глазами, бессознательно тоже повторил жест.

— Он присел… — трагически произнес Эльберт и вдруг замолчал.

Не было никакого смысла. Он не мог этого сделать так, как следует, без клетчатой кепки. Он не мог перевоплотиться в отчаянного смельчака без этой кепки. Он встал, вынул из шкафа кепку и надел ее.

— Я надену ее, — с преувеличенной небрежностью сказал он мальчику, — потому что немножко сквозит.

Глаза мальчика были устремлены на кепку. Выражение обожания не исчезло в них.

— Ах! — воскликнул он, — какая прекрасная кепка!

Чувства Эльберта к мальчику стали еще теплее.

— Не плохая, — сказал он небрежно, — во всяком случае защищает от сквозняков.

— Продолжайте, — просил мальчик, — пожалуйста. Вы дошли, как он присел…

— Ах, да, — сказал Эльберт. Клетчатая кепка придавала ему уверенности в себе. — Он присел. Вот он присел, а я вот ждал его прыжка. Когда он прыгнул, я тоже прыгнул под него, потом повернулся и снова посмотрел на него… Опять произошло то же самое… Тогда… Я уставился на него глазами, вот так…

Эльберт с надвинутой на глаза кепкой оперся на стол и уставился на мальчика своими кроткими голубыми глазами, прикрытыми большими очками.

— Да, да, — взволнованно сказал мальчик, — продолжайте.

— Лев задрожал и медленно попятился… вот так…

Эльберт встал и медленно попятился по кухонному полу, изображая льва.

— Я преследовал его. Вот так…

Он зашагал по кухне, выставив подбородок, своими слабыми глазами смотря вперед в подражание отважному охотнику.

Лицо мальчика горело.

— Он все отступал и отступал перед моим взглядом. Потом вдруг присел, и, ее успел я опомниться, снова прыгнул. Но я схватил его за горло руками и отшвырнул назад. Вот так!

Эльберт поймал воображаемого льва своими тощими, совсем невнушительными руками.

— Да, да, — шептал мальчик.

— И отбросил его. Вот так. Он снова кинулся на меня. Мы боролись. — Эльберт, с заломленной назад кепкой, боролся посреди кухни со львом. — В конце концов я его пересилил — он стал биться в моих руках. Потом он вырвался и в ужасе бежал от меня назад в джунгли.

Эльберт вернулся на свое место, оперся локтями на стол и задумчиво произнес.

— Я рад, что не убил этого льва. Эго было благородное существо.

Выражение: «этого льва» — снова восхитило мальчика. Оно вызвало представление о других львах, сотнях львов, которых так смело победил его герой. Он не замечал ничего несообразного в жалкой внешности Элберта. Клетчатая кепка была в его глазах таким же подходящим герою головным убором, как и шлем викинга.

— Знаете, — сказал он, точно сообщая что то необычайно смешное, — другие мальчики… не верят вам.

— Я знаю, — ответил Эльберт, точно понимая шутку, — это забавно, не правда ли, они всю жизнь проводят в такой вот деревеньке и, так сказать, не могут себе этого представить. Их воображение не достаточно сильно, чтобы… чтобы охватить это.

— Да, это так и есть, — серьезно сказал мальчик, — конечно.

Эльберт продолжал задумчиво улыбаться.

— Я часто подшучивал здесь над ними, — сказал он. — Притворялся, что боюсь коров, убегал от гусаков.

Эго, конечно, было восхитительной шуткой Мальчик смеялся от всего сердца.

— Вы! — восклицал он и Эльберт подхватывал тоненьким голоском:

— Да, я!

Потом мальчик снова стал серьезным.

— Вам было бы трудно рассказать мне опять все сначала? — просительно сказал он. — Кое что я забыл, а кое про что хо тел бы услышать побольше.

Эльберт с удовольствием повторил бы рассказ, но он вдруг заметил, что уже поздно и мальчику пора домой.

— Завтра ярмарка, — сказал Эльберт. — Может быть я вас там увижу. Во всяком случае приходите пить чай в тот день, когда лавка рано закроется. Я вам снова расскажу.

Эльберт сидел один в кухне после ухода мальчика. Глаза его были устремлены в пространство, щеки горели. Судьба послала ему человека, верящего в его рассказ. Это было больше, чем он смел мечтать.

Ярмарка в полном разгаре. Это была очень маленькая и бедная ярмарка, но Эльберту она доставляла удовольствие. Он закрыл лавку, чтобы развлечься на деревенском празднике. Ярмарка должна была продолжаться два дня. Главным развлечением второго дня должен был быть зверинец. Он только что прибыл и расположился на соседнем поле. Эльберт стрелял в тире, но ни во что не попал, потом покатался на карусели. Потом походил по лавочкам и купил глиняную трубку и подушку для булавок.

В то время, как он платил за свои покупки, кругом поднялся какой то странный шум. Раздались крики и площадь стала пустеть, как по волшебству. Народ залезал на крыши, прятался под прилавки, карабкался но столбам карусели и по деревьям.

Эльберт был очень близорук и не сразу разглядел причину всего этого смятения. Он очутился совершенно один посреди площади, и только тогда заметил совсем близко от себя льва, который оглядывался по сторонам, помахивая хвостом.

Эльберт бросился с криком ужаса к гумну, стоявшему в дальнем конце плошали, и захлопнул за собой дверь. Потом он осторожно подошел к маленькому окну и, бледнея от ужаса, посмотрел в него. Ужасные подозрения Эльберта оправдались.

Лев преследовал его в его отчаянном бегстве через площадь.

Зверь стоял теперь вблизи двери, которую Эльберт захлопнул, поджидая его и размахивая из стороны в сторону хвостом. Эльберт вынул платок и вытер со лба пот.

Потом он заметил, что не один на гумне. Маленький мальчик, его восторженный слушатель, сидел тут же. Лицо его было оживлено ожиданием.

— Я знал, что вы так и сделаете, — сказал он, — потому то я и прибежал сюда вместе с вами.

— А? Что? — пробормотал Эльберт. Зубы его стучали.

— Вы побежали в другую сторону, чтобы отвлечь льва от людей. Потом вы выйдете, уставитесь на него и поборете, как и того льва.

Глаза, горевшие обожанием, были устремлены на Эльберга.

Эльберт втянул в себя воздух и с отчаянием оглянулся кругом. Потом ему вдруг стало ясно, что он будет делать. В его рассказе о льве не было ни слова правды, и он в глубине души отлично это сознавал. Но он умрет теперь только для того, чтобы единственный человек, веривший в этот рассказ, не потерял своей веры. Он выйдет из гумна, чтобы его живьем съело это кровожадное животное только ради того, чтобы мальчик продолжал верить его рассказу о льве.

Эльберт оправил шляпу и пальто и с небрежным:

— Конечно, на этот раз может не…не выйти. Львы различаются друг от друга совсем, как люди, — вышел из гумна, прикрывая за собой дверь.

Он стоял со львом лицом к лицу на открытой площади. Это был его последний час, вернее, — последняя минута, — вернее, — последняя секунда.

Его возбужденному воображению представлялось, что лев уже готовился к прыжку. Тогда к нему пришло мужество отчаяния. Ему вспомнились отрывки из его рассказа о льве.

Он уставился своими слабыми, бледными глазами на льва, выдвинув вперед безвольный подбородок, и сделал шаг вперед. Лев отступил на шаг назад. Ободренный Эльберт сделал еще шаг вперед. Лев снова отступил на шаг назад.

На самом деле льву было очень не по себе. Он выскочил из клетки, подчиняясь порыву, и уже раскаивался в этом. Он всю жизнь провел в неволе и был, вообще, очень мирного характера. Он не был голоден, но даже если бы и был, Эльберт едва ли соблазнил бы его. Ничто в Элберте не обещало хорошей трапезы. Кроме того, укротитель льва случайно был таким же маленьким человеком с торчащими усами. Лев испытывал большое почтение к маленьким мужчинам с торчащими усами и, когда они делали шаг вперед, он делал шаг назад.

И вот произошло удивительное, то, о чем деревня говорит по сегодняшний день. Через ярмарочную площадь очень — очень медленно, шаг за шагом, отступал лев. Через ярмарочную площадь очень — очень медленно, шаг за шагом, наступал на льва Эльберт, выставив вперед подбородок, уставившись на льва близорукими глазами.

Зрители, вскарабкавшиеся на крыши балаганов и на карусель, следили безмолвно и напряженно. Когда Эльберт и лев дошли до изгороди в конце площади, прибежали содержатели зверинца. Они пошли выпить в деревню и, вернувшись, увидели, что лев убежал. Они освободили Эльберта от взятых им на себя обязанностей, и лев, все еще помахивая хвостом, величественно, но втайне очень довольный, вернулся в свою клетку.

Тут на крышах балаганов, на верхушках деревьев, на столбах карусели поднялся оглушительный крик.

Маленький мальчик первый побежал к Эльберту.

— Вот это было замечательно — взволнованно кричал он. — Вам даже не пришлось бороться с этим львом.

Был полдень следующего дня. По деревенской улице шел Эльберт в сопровождении маленького мальчика. Он шел развязной походкой. В сердце его было восхитительное сознание, что все до единого человека в деревне будут теперь до самого его смертного часа верить его рассказу о льве. На голове его, на конец открыто и без стеснения, как эмблема достоинства, красовалась клетчатая кепка.