Мир оранжевой акварелью

Глава 15

«Зоя!» — и распахнула глаза… Вот это побудка. И главное, сон не пом… А что я вообще помню?.. Обрывками. Вспышками… Руками… Чужими. Чужой. Которая сейчас… Приподняв со второй голову, в полглаза обозрела «картину»… «Капкан» и здесь — надежный. В аккурат — поперек. И осторожно обернулась назад… Мужчина за моей спиной крепко и беззащитно спал. Хоть за нос кусай… И мысль такая вообще, отчего? Пока, единственная… Пришлось открывать второй глаз и определять местоположение собственных ног. Для начала дернула правой. Мужчина сзади вздохнул и по-хозяйски… о-оп… Да я ему что, «подушка»? Чтоб меня вот так к себе двигать и обхватывать?.. А может, мне неудобно? А может, у меня дела… срочные?.. А оно мне надо?.. Ну, если хорошо подумать… второй мыслью, то… Хотелось бы вспомнить остальное.

— Капитан… капитан… — хотя, ночью я его не так называла. Ба-бах, новой вспышкой: пальцы, запущенные в темные волосы. И его лицо прямо над моим: «Виторио, о-о»… О-о… — Виторио.

— М-м…

— Руки ваши… свои разомкни.

— Зачем? — вот, ничего себе?

— У меня… срочные дела.

— М-м…

— … Виторио?

— Зоя… если через четверть часа ты не… вернешься, то я… — и, проехав по моему бедру верхней, откинулся на спину. — П-пых…

— Угу. То, именно это меня и будет ждать.

— Зоя, я все слышу, — улыбнулся, не открывая глаз. — Я не сп… п-пых…

«Слышит». Видно, с первыми лучами рассвета он, как Коррадо из сказки, вновь превратился в «опекуна»[28]. А я, значит, снова… И уперлась носом в оборванный свисающий балдахин. Ба-бах: «Зоя, смотри мне в глаза, прошу. Смотри мне в глаза»… Пейзаж на противоположной стене висит совсем криво. Ба-бах: мой громкий стон, оборванный поцелуем… На ковре у камина — мое несчастное старое платье. «Вот я от него тебя и… избавил». А под ножкой стола — закатившееся туда яблоко… О-о… И это всё я?.. Это всё мы?.. Не-ет. Меня не так воспитывали… И с полыхающими от стыда щеками, сползла с кровати… Срочные дела. Мозги бы в кучу собрать. Остудить, хотя бы…

— Проветрить, — и, мельком глянув на серую хмарь за окном, подхватила с пола мужскую рубашку…

Тихо-тихо выскользнула в коридор и на цыпочках до самых палубных дверей. Створки их сейчас плотно сомкнуты, как два бдящих сторожа. Но стоило качнуть лишь одну и сделать маленький первый шаг, как серая гуща тут же обволокла, поглотила в своей зыбкой нереальности… И какое тут «проветрить»? Вот «промокнуть», а потом «продрогнуть». И какой хоб понес босиком? Хотя, где сейчас эти туфли искать? Пока «вспышек» не было.

— Уф-ф… Мама моя, — оторвала ладошки от влажных перил, и пришлепнула к горящим щекам.

Что это такое со мною было?.. Полное помешательство, если сравнить с предыдущими «опытами». И самое удивительное — мне это очень по вкусу. И мужчина целиком — мой. И должно ли быть от данного факта «стыдно»?.. Так ведь стыдно же. Нет, другое дело — женатым вот так. Да только мне и сейчас себя женой Виторио изобразить сложно. Я даже с Зачей хоть как-то себя в этой роли представляла. А здесь… А он сам?.. Мама моя… И хоть лоб к перилам приткни, не вспомнить ни брачных оглашений, ни признаний в «большом и светлом». Одни сплошные «ба-бах» всю ночь… И кто я ему теперь, после подобного?.. Любовница. Ну да. Раз обратно будет ждать. Подругу бы назад не впустил… «Подопечная любовница». Ну, ты, Зоя, и дура. Влюбленная дура. Зато познала, что такое «любовь». Целиком и до грани… Нет, да разве так можно? Вот сейчас его разбужу и… Или вовсе туда — ни ногой?.. Мама моя. И кто бы умный мне подсказал?..

Тихий звук щелчка, пробившийся сквозь туман, заставил меня развернуться, но, что тут увидишь? Разве, до пальцев вскинутой руки. И я ее даже вскинула… Неужто, он, все же, проснулся? Сердце замерло и вновь громко забилось… А теперь ищет ме… Протяжный скрип, совсем уже близко. И летящий из марева огромный металлический крюк на тросе. Удар! И «взрыв» в запрокинутой голове.

— О-о-ох, — так больно… За… что?…………

Рыбы… Рыбы в воде не пахнут… Вода пахнет рыбами… У меня во рту и в носу — ее соленое жгучее послевкусие. А рядом с носом — нестерпимая рыбья вонь… И, если глаза открыть, то можно распознать ее источник. Но, стоит мне это сделать — голова тут же окончательно лопнет. Потому что придется нарушить шаткий баланс покоя — сощуриться от яркого солнца, которое, уже сквозь веки, невыносимо. Так что, лучше помирать так. И не трогайте меня…

— … да ты осторожней. За подбородок. И волосы ей в сторонку от уха, — незнакомым мужским басом.

— Вот сам бы и управлялся, — огрызнулись басу в ответ. — На этой чертовой серьге застежка мудреная. Не под мои пальцы.

— А ну, дай я… — и долгожданная тень упала на лицо. Однако мечта «спокойно загнуться» ею же и накрылась. — Кажись, она того, Фонс, очухивается. А мы ей руки связать не успели.

— Так давай тогда быс…

— А-а-а!!! Отпусти, бесова девка!

— Ты чего орешь?!

— Она меня укусила за палец!

— Еще раз и…о-о-о, — и, качнувшись, снова рухнула в горячий песок. Правда, теперь на колени… Уж лучше б я… померла. Потому как, увиденное…

Два загорелых, не первой свежести, мужика в выцветших рубахах угрюмо торчат в паре ярдов левее, у самой кромки воды. За ними, в волнах прибоя бултыхается лодка под таким же линялым парусом. А вдали, через бликующий под солнцем залив, желто-зеленые горы. Местность и рожи совершенно неопознанные… мама моя.

— Вы… кто?

Покусанный обиженно вскинулся:

— Да, твои спасители, бесово семя! Так, значит, нас отблагодарила?

— Спасители?.. От чего? От сережек в ушах?

— Так донным крабам они и вовсе — без надобности.

— Каким еще «крабам»? Причем здесь…

— А притом, что мы тебя из океана выловили. Тебя к нашему борту дельфины прибили. А откуда приволокли, — совсем уж «убийственно» скривился мужик. — Понятием не владеем.

Второй же, хмыкнув, добавил:

— Так, видать, ты и раньше больно кусалась. Там, откуда тебя…

— Что, «меня»?

— А, шандарахнули по лбу да за борт скинули. Не иначе, рассерженный полюбовник, — и оскалился, уперев взгляд в мои обличающе голые коленки.

Я тоже их обозрела… и одернула жесткую от соли мужскую рубашку:

— Не ваше дело… И куда вы меня «спасли»?.. И зачем руки хотели связать? — дошло, вдруг, до меня.

Мужики в ответ замерли, и один уже распахнул рот…

— Уф-ф, а вот и они! За тобой.

— Куда?!

— За тобой, бесовка! А не хошь… так с нами останься, — и громко заржали на пару, видно, для впечатленья.

Ну, я и «впечатлилась». Да так, что вновь подорвалась с песка на ноги. Получилось слегка с кривизной. И ненадолго. Я лишь взглядом успела мазнуть туда, куда и «спасители» мои пялились: узкая лестница вниз, из-под густой зелени, с яркими пятнами цветов вдоль перил, а по ней бодро спускаются трое. Такой же «несвежий смуглец», «атлет» в темном жилете, а вот, третий…

— Мама моя… Бу-э, — и снова коленями в песок…

— Долгих лет вам, мессир Леон!

— Всех благ!

— Бу-э.

— И вам удачи.

— Так уже, удача нам! Вот, гляньте.

— Бу-э… Ой, мамочки. Бу-э.

— Ну и?

— Ох, это она воды нахлебалась. Мы ж ее…

— Из океана выловили, мессир Леон. Видать, с корабля проходящего скинули: шишка на лбу и поранена там же. А так…

— Рана? Большая?

— Бу-э-э. О-ох.

— Да нет. Быстро заживет. Да и не хватятся ее, доподлинно говорю, мессир Леон. Наоборот, избавиться, видно…

— В этом сам разберусь… Ладно. Никип, давай к ней и… в общем, помоги.

— Ага.

— Руки свои… Я сама, — однако, меня сегодня мало кто слушает. Зато «третьего» я теперь рассмотрела — редкостная «натура». Бледный, худой, губы — «в ниточку» и важности преисполнен, как швейцар в столичном театре. Мессир Леон. Вот значит, как.

— Никип?

— Я са-ма, — процедила, вытирая рот свисающим рукавом.

— Кх-хе. Ну, попробуй «сама».

И попробовала. По горячему песку босиком — скорость заметно прибавляется. Тем более, «легкость» в организме значительно возросла. Лишь «запечатлела» напоследок своих «спасителей» — вдруг, пригодится? И услышала вслед:

— Так-так… И сколько за эту русалку хотите? — новый поворот в моей непутёвой судьбе. Жаль лишь, «цену» ему я так и не расслышала…

Истратив весь свой запал на прыжки по береговой полосе, я очень скоро выдохлась. Так, что вновь упасть и не вставать. Однако здесь повезло:

— Поготь ка: надо начальство дождаться, — парень сам тормознул у первой лестничной ступени и наглядно скрестил на груди руки.

Я на ближайшую из них — упала:

— О-о…

— Чего, совсем плохо? — не то уточнил, не то — посочувствовал.

— Угу… Голова… Никип ведь?

— Ага, — с прищуром оскалились мне.

— А я где, Никип?

— Кх-хе! Видать, точно тебя «шандарахнули».

— Угу, видать, — и впервые притронулась к своему ноющему лбу. — О-о… Ты хоть скажи мне: это Божьи скалы или уже материк?

— Материк. Южное чидалийское побережье. А место… — и отвернул голову к солнечному заливу. — Место — Бухта Роз. «Розе Бэй». Слыхала о таком?

— Не-ет… По-моему, нет. Так здесь что, розы разводят? — по крайней мере, ясно б стало, по какой оказии меня сюда «купили». Однако парень ответить не успел:

— Как тебя зовут?

Я от этого тихого голоса, почему-то, вздрогнула:

— Зоя.

— Так-так, Зоя, — одарил меня еще одним цепким взглядом вернувшийся «покупатель». — Ты — девочка взрослая и, надеюсь, в истерики впадать не станешь. Не хотелось бы портить такое красивое лицо еще одной… шишкой.

— А что, есть, от чего? — без особого интереса уточнила я.

Мессир Леон многострадально вздохнул:

— Это, смотря как, ты к жизни относишься. Можно, например, полагать, что сегодня тебе дважды в ней крупно повезло: когда тебя из воды достали, и когда от этих скотов спасли. А можно и считать себя жертвой злого рока.

— Тоже дважды?

— В этом, Зоя, все и дело.

— Так вы мне просто скажите: зачем я вам сдалась в этой цветочной бухте? А то у меня от ваших философских вывихов… — и шумно выдула воздух от по новой накатившего спазма.

Мужчина в ответ хмыкнул:

— Я понимаю… Послушай меня, Зоя. Пытать тебя своими «вывихами» больше не стану, а вот что скажу: любой долг приходится отдавать. И будем считать, ты этому месту… кое-что задолжала. За свое телесное и душевное здоровье. А вот каким образом ты затраченное сюда вернешь… — обменялся он взглядом с застывшим статуей Никипом. — Поживем — увидим. Сейчас же: мыться, потом к нашему замечательному лекарю и спокойно отдыхать. Здоровье здесь — самое главное.

— Угу-у, — напрягла я последние свои, не отбитые «крохи». — А что это за место то такое?

— Розе Бэй… Лучший в Чидалии «дом для уединенных свиданий».

— Мама… моя.

— Никип! Помоги девушке встать и… в общем, помоги…

Зачем?.. Зачем?.. Зачем?.. Вопрос, единственный из огромной кучи второстепенных, упрямо долбился в голову и не давал покоя. Потому что именно он был причиной всему. Зачем? Зачем я тогда от него ушла? Ведь, если б осталась в каюте, в кровати… Не было б теперь этих приторно розовых стен, приторно розовых штор и высоких каменных заборов. С одной стороны — недосягаемая жизнь. С другой — бесконечные розы. В бесконечных тенистых аллеях, клумбах и вазах. Я розы с детства не особо люблю. А здесь они — везде. И теперь олицетворяют собой «приторно благоухающую клеть». Так, зачем?!.. Вот так седьмой день подряд. Между цветами и огорожами. Лишь иногда отвлекаясь от бесконечных «Зачем?».

В первый раз — первой же ночью. Я тогда почти успела заснуть. Когда в комнату тихо вошли двое: Леон и дама. Голос — скрипучий. Но, не по-стариковски скрипучий, а… с какой-то стервозностью:

— А шрам все-таки, будет, — будто меня здесь вовсе нет — горящей свечой, едва ли не в лоб. Я — «крепко сплю». — Придется челку ей выстричь.

— Монна Фелиса, она пока не готова. Я вообще по ее поводу сильно…

— А это — уже не твоя забота. Я сама знаю, по какому поводу и когда. Ты за ней присмотри. А, насчет челки… с этими чувственными веснушками…

— «Джованна».

— «Юная роза»?.. А что, не дурно, Леон. Только, если она начнет гостей портовым матом крыть, как Никипа, когда он ее сюда тащил…

— Монна Фелиса, подобного не повторится. И это — уж точно, моя забота.

— Знаю я. Не переусердствуй. И вообще… — исчез под моими веками свет. — Без меня ее не трогай. Я через неделю вернусь, вот тогда и посмотрим, что из нее выйдет и… — тихо закрылась за ними дверь.

Это был первый раз. Во второй я удивилась сильнее: наличию магии, натыканной здесь повсюду. Только действовала она как-то странно — ноюще томно в области живота. Видно, специально для «Роз», потому как у обычных служителей на шеях болтались аметистовые «защиты». Мне тоже пришлось «нацеплять» защиту баголи. Сразу, как поняла, точнее, услышала «конечный магический эффект». В темной беседке, за изгородью из всё тех же благоухающих роз. Здесь такие изгороди были повсюду. Они и делили местный «сад» на две отдельные части: «для приема гостей» и «служебную». Я пока шлялась во второй. От забора до забора. От охранника до охранника. Иногда, не одна. Но, это был уже третий случай. Пожалуй, самый здесь «удивительный».

Милая девушка Марит. С черными кудряшками и такими глазами, что видят всё. Даже то, чего в природе не существует. Моя здесь «отдушина» и приставленная мессиром Леоном прислуга. Хотя, второе — не важно. Важно, что она меня отвлекала. От моих бесконечных «Зачем?». Иногда, тоже бесконечной, болтовней. А через три дня и…

— У тебя бумага, Марит, есть? И карандаш?

— Для чего? — хлопнула та глазами и замерла с подушкой в руках.

Да, чтоб, хоть на время замолкла!

— Рисовать тебя буду.

— О-о, монна Зоя, а вы точно умеете?.. Найду! — и нашла. А потом мы с ней вместе нашли «задний план». Без приторных роз (и без соглядатаев). — Вот тут подойдет? А как мне сидеть? А может, волосы распустить? Монна Зоя, и губы мне можно, ну, чтобы пухлее? — ага, и рот — поменьше:

— Можно… Марит, а что за место?

— О, здесь когда-то была конюшня для пони. Наша хозяйка их держала для… ну…

— Не надо, — а я здесь сильно «продвинулась» в «образовательном» плане.

— Угу. А потом ее разобрали, лишь две стены остались и сюда стаскивают всякий хлам. Вот, например, эту кровать. Ее третьего дня один… Что, тоже, «не надо»?.. Угу. Или этот клавесин. Он был почти новый. И на нем…

Ба-бах!.. Я даже куда-то села… «Что такое „Розе Бэй“ знаешь? Место в укромной бухточке на нашем южном побережье?»… «Я ведь его давно знаю. И когда-то он мне очень сильно помог»… мама моя… Сусанна…

— … и вот, он был совсем новый, когда… Монна Зоя, вы меня совсем не слушаете.

— Я тебя… слушаю. А почему его сюда унесли?

— Так я же и говорю, — вынимая шпильки из кудрей, кивнула Марит. — Я сама тогда здесь еще не работала. Это года четыре назад было, а моя знакомая, ну, вы ее видели, с зубами, как у крола, так она мне рассказывала, что раньше прислуживала той самой…

— Какой «самой»?

— Соттоле, «Розе в пепле». Так ее здесь звали. Это — ее клавесин. Только, она отсюда сбежала. Угу. Со своим «абитуалем». Так здесь «постоянных поклонников» у Роз называют.

— Да ты что?

— Угу, — распахнула Марит еще шире глаза. — И наша хозяйка на нее была очень зла. Очень. Якобы, она этой Соттоле доверяла — в свои помощницы ее готовила, а та сперла у нее все деньги из тайника в кабинете и сбежала… С ним, с этим…

— Понятно…

«Постоянный поклонник» и «Роза в пепле»… Деловые компаньоны… Друзья… И зачем я, все-таки, от него тем утром ушла? Зачем? Зачем? Зачем?..

— Монна Зоя, я принесла ваш ужин… Монна Зоя!

— Что?.. Да, — и спустила ноги с широкого подоконника. — Только, я не хочу.

— Хм. Вы опять? Меня мессир Леон ругать будет, — водрузила Марит набитый разнос на стол.

— Ругать?.. А ты сама-то уже ела?

Девушка, вздохнув, дернула плечом:

— Неа. Пока не успела. Мы большой зал мыли. Завтра хозяйка из столицы возвращается — будет вечерний прием для гостей.

— Да неужели? Тогда, садись и ешь. Что там сегодня?

— Рыба в сливочном соусе, — скосилась Марит на блюдо. — А…

— Давай. Яблоком потом зажуешь ее запах. Бе-е…

— Отчего «бе-е» то, монна Зоя? Наш повар очень вкусно готовит. Или вы — не с побережья, раз рыбу на дух не переносите?

— Я раньше ее любила. А вот сейчас… Бе-е.

— Ну, как скажете, — решилась, наконец, та. — М-м… А вот эту булочку с тмином можно?

— Бе-е… Можно.

— Хм… У меня тоже такое бывает, — вздохнула и потерла в предвкушении руки. — М-м-м… Перед «женским проклятьем».

— Это как? — подхватив грушу из вазы, уселась я напротив.

— Ну… перед этими нашими…

— А-а… Так у меня… у меня…

— Монна Зоя, вы что, грушей подавились? Монна Зоя.

— Марит, у меня… кажется, их… они… Их у меня нет. Такого раньше никогда…

— Чего, «нет»? — открыла та рот, позабыв про еду.

— «Проклятья женского».

— И давно?

— Уже дней… пять… Мама моя…

— Святая Мадонна! Будь славен твой плод, возрождаемый в каждом женском чреве!.. А что? Моя бабушка всегда так говорит?

— Мама моя…