Глава 22, в которой мистер и миссис Сент-Джонс впервые ссорятся

Закрывшаяся за ними дверь хлопнула намного громче, чем ожидал Веллингтон. На этот раз он уже был готов к тому, что Элиза снова схватит его за грудки.

— «Вы, кто служит и прислуживает нам». — Элиза вло­жила в эту фразу всю свою злость и, передразнивая голос и ин­тонации Хавелока, прошипела это ему куда-то в волосы.

Она оттолкнула его в сторону и, чувственно засопев, что со­вершенно не соответствовало тому, что было написано у нее на лице, широкими шагами подошла к граммофону. Взяв на­угад первый попавшийся музыкальный цилиндр, она сунула его в лоток. Элиза с такой силой начала крутить ручку, что Веллингтон даже слегка вздрогнул. То, что после такого об­ращения граммофон не развалился на части, говорило о вы­соком профессионализме изготовившего его мастера.

Рот Элизы уже открылся, она явно намеревалась выплес­нуть наружу все накопившиеся за время молчания обиды, но внезапно замерла, когда из медных раструбов граммофона по­лилась изящная радостная мелодия.


Не обращай внимания на все «зачем» и

«почему», Любовь стирает разницу в

положении, и поэтому,

Хотя он обладает могучей властью,

Хотя он очень умен,

А ее вкусы незамысловаты и изменчивы,

И она испытала много лишений...


— Что ж, Элиза, вы действительно знаете, как поднять на­строение, — сказал Веллингтон, уставившись на граммо­фон. — Я не могу отвечать за свои действия, когда очарова­тельная женщина в качестве музыкального сопровождения для занятий любовью ставит оперу Гилберта и Салливана.

Элиза отвернулась от музыкального аппарата. Помолчав, она глубоко вздохнула, и к ней вернулся голос.

— Общество считает, что те, кто участвует в Движении за предоставление избирательных прав, могут заниматься тем же, что и... — Веллингтон даже удивился, насколько спокойно зву­чал ее голос. — Английский выродок! Жаль, что здесь нет Кейт Шеппард[23]

— А если бы и была? — возразил Веллингтон, хватая ее за руки и прижимая к стене. Пальцы его принялись быстро рас­стегивать ее платье. — Я вовсе не уверен, что она не поспе­шила бы присоединиться к веселью.

Элиза улыбнулась ему через плечо сладкой улыбкой про­винциальной молочницы.

— На задании нужно помнить одну вещь: находясь в поле­вых условиях, иногда приходится разок-другой преодолевать угрызения совести, — довольно едко заключила она.

— Лично мне придется делать это намного чаще, — отве­тил Веллингтон, чувствуя, что ему становится жарко.

— О, во имя любви к Господу, королеве и империи, не нуж­но быть таким ханжой. Находясь в Риме, поступайте так, как римляне. Просто...

— Послушайте, вам нет нужды заканчивать это баналь­нейшее утверждение, — прорычал он. — Может быть, мне напомнить вам, что мы находимся не на обычном задании, а участвуем в секретной операции, выходящей далеко за при­вычные нормы министерства и, я бы даже позволил себе ска­зать, за пределы его покровительства?

— Позволил? — Элиза повернулась к нему лицом; глаза ее находились слишком близко, чтобы в них можно было что-то разглядеть, но он и так все прекрасно понял по интонации. И не­ожиданно для себя порадовался, что она сейчас без оружия. — Вы позволили себе много больше, чем я, Велли. Во-первых, эта ваша выдумка с «немой» женой, которая полностью связала мне руки и чертовски усложнила для меня общение с вами. За­тем это ваше погружение в роль Ричарда Сент-Джонса, на что вообще жутко смотреть. Никто не способен быть настолько хорошим актером.

— Я не играю. — Веллингтон неловко заерзал на месте.

Элиза склонила голову набок и нахмурилась.

— Не поняла?

Мисс Браун, это ведь... — Веллингтон на мгновение умолк, вздрогнув от мелькнувших перед глазами воспоминаний, а затем продолжил: — Именно из-за этих негодяев я и пошел работать в министерство. Наша семья довольно состоятельна, и мой отец всеми силами стремился, чтобы мы придерживались хорошего общества... Я не утверждаю, что он одобрил бы гедо­нистическое поведение такого рода. Однако я хочу сказать, что устои Общества Феникса — то, что мы слышали в опере, и то, что мы слышали сегодня, — являются теми же, на которых вос­питывался я. Я должен был сделать вас зависимой от меня, и это показалось мне самым удачным из всех доступных нам вариан­тов. Если бы вы имели возможность говорить, ваш независи­мый взгляд на многие вещи подверг бы опасности наш шанс поближе подобраться к доктору Хавелоку, то, к чему я — по утверждению Дивейна — уже сделал первый шаг. Как я уже говорил, сделать вас немой было скоропалительным решени­ем, которое мне следовало бы обсудить с вами. А что же каса­ется моей трансформации в этой роли...

Элиза остановила его, подняв руку.

— Я вижу, что у вас есть свои счеты с такого рода людьми, Веллингтон, но сейчас не время вскрывать эту вашу рану и ко­паться в ней. Я знаю, никто из нас не думал, что для меня все закончится направлением в архив, и никто из нас не предпо­лагал, что мы можем оказаться здесь. Но тем не менее это про­изошло, мы здесь, и подошли очень близко к ответам на во­просы, за которые Гарри отдал свою жизнь. Мы не можем позволить себе медлить.

— Я и не медлю, — прошипел Веллингтон сквозь зубы. Он бросил нервный взгляд на граммофон и продолжил: — Я про­сто ставлю вас в известность относительно моей личной точ­ки зрения, прежде чем мы будем двигаться дальше.

Его напарница пару раз машинально открыла рот, а затем села на кровать. Она улыбнулась.

— Боже мой, Веллингтон, почему вы начинаете действо­вать как мой полноправный напарник, а не просто как чело­век, которого я втянула в это приключение?

Он одернул пиджак, очень тщательно подбирая свои после­дующие слова.

— Мисс Браун, я хотел бы подчеркнуть, что в этом безум­ном хаосе я в любой момент мог бы остановить вас. Я мог бы уйти. Я мог бы проинформировать доктора Саунда о том, что вы делаете. Сам факт, что я нахожусь здесь и до сих пор не вы­брал ни один из перечисленных вариантов, уже должен вам о чем-то говорить.

Она скрестила руки на коленях и сосредоточенно кивнула. Впервые на его слова она ответила совершенно серьезно.

—Это очень правильная позиция, Веллингтон, и мне следовало бы оценить ее по-настоящему раньше. Прости­те меня.

Такая искренность глубоко смутила его, но затем Элиза тут же поправила дело очередной насмешкой.

— Кроме всего прочего, то обстоятельство, что вы взяли все разговоры на себя, а нас при этом еще не раскололи, яв­ляется практически пропуском на небеса. Поэтому мы долж­ны доверять друг другу, полагаться друг на друга, работать со­вместно друг с другом, иначе...

— Мы умрем, — закончил он.

Оба взяли паузу, мысленно прикидывая расстояние между ними, словно два драчливых кота.

Через некоторое время губы Элизы медленно расплылись в улыбке.

— Тогда я лучше переоденусь, — мурлычущим голосом за­явила она и проскользнула за ширму с выражением на лице, которое можно было назвать даже смиренным.

Наступил момент, когда опера Гилберта и Салливана за­звучала оглушительно, и Веллингтон почувствовал на коже покалывание от страха и тревожного ожидания. Он не мог — и не должен был — этого допустить. Когда она появилась сно­ва, он был поражен тем, как потрясающе она выглядит. Даже в простом красном халате из тонкого атласа Элиза оставалась собой. Все инстинкты Веллингтона подсказывали, что нужно остановить ее, но один только взгляд на ее решительное лицо убедил его не вмешиваться.

— Я доверяю вам. — Веллингтон присел на край кровати, где за несколько минут до этого сидела она, однако когда Эли­за взялась за ручку двери, он неожиданно для себя вскочил на ноги. Он подошел к граммофону и выключил бодрую музы­ку. — Желаю тебе хорошо повеселиться, Гиацинт. Но не за­бывай, что ты носишь мое имя.

«Только будьте осторожны, — одними губами произнес он. — Прошу вас».

Когда она ушла, Веллингтон почувствовал, что тишина ком­наты угнетает его; он снял туфли и забрался на кровать. От­кинувшись назад, он уставился на замысловатый орнамент на потолке и постарался забыться. Все было очень красиво. В это поместье были вложены красота и любовь. Вероятно, не мень­ше любви и заботы, чем в дом, где он провел свое детство, — прекрасное имение, созданное его матерью. На мгновение ему показалось, что он слышит, как она внизу играет Шуберта, и его окутал лавандовый аромат ее духов. Странно, что воспо­минания детства нахлынули на него как раз в тот момент, ког­да его напарница подвергает себя такой физической и мораль­ной опасности.

Он понял, почему это происходит. Его мать была похожа на Элизу — отважная, красивая и энергичная. Однако все это не уберегло ее. Она погибла во время верховой охоты, ее сбро­сила лошадь. Она отказывалась поверить, что не сможет пе­репрыгнуть эту последнюю живую изгородь, — по крайней мере, все так говорили. Веллингтону тогда было всего десять, и с ее уходом радость покинула их дом.

Элиза ей, без сомнения, понравилась бы. Они бы с ней точ­но поладили. Другое дело его отец. Он, вероятно, вообще спу­стил бы собак на эту отпетую колониалку.

Веллингтон вздохнул, перевернулся на бок и несколько раз ударил кулаком по подушке. Здесь было легко выйти на мен­тальную связь с отцом, в его естественном окружении. На са­мом деле архивариус даже не особо удивился бы, если бы из-за угла вдруг выглянуло его раздраженное едкое лицо — но Го­вард Букс сейчас никогда не покидал своего имения. За эту не­большую слабость его сын всегда был ему очень благодарен.

В действительности Веллингтон хотел оставаться бодрству­ющим ради своей напарницы, но при этом чувствовал, что со­знание его начинает куда-то милосердно ускользать, чтобы он мог не думать о своем отце, — было неприятно снова выслу­шивать его поучения. Не было ни малейшего желания слы­шать в голове его голос, пока в этом нет крайней необходимо­сти. А вот что ему действительно было нужно, так это поспать. И хотел он того или нет, но сон все-таки настиг его.

Загрузка...