Мидавиада

Рано или поздно

Лежать в повозке, за набитыми соломой мешками было неудобно. И это ещё мягко сказано. Селена спиной ощущала каждую ямку на дороге, каждую кочку и рытвину. От постоянных ударов сводило шею и позвоночник, а левая рука, на которую пришлось опереться, почти потеряла чувствительность.

Устав от лежания, Селена осторожно выбралась и переползла в дальний угол, но вскоре вернулась назад, чтобы не искушать судьбу.

Зебу спал, распластавшись на полу деревянной клети, и не приходил в чувство, даже когда повозку начинало трясти на ухабах.

К счастью, тент смыкался неплотно, и, немного продвинувшись вперёд, Селена выглянула в щёлочку. Выяснилось, что на улице серо, как часто бывает в середине Тонколедня. Небо затянули густые тучи, и ни единый луч солнца не пробивался между ними.

Прямо позади повозки шагали двое змееруких. Пронизывающий ветер трепал их красные шаровары, змейки безвольно повисли, точно готовились к зимней спячке. Интересно, действует на них мороз или нет?

Видеть змееруких так близко было страшно, но Селена утешилась тем, что обоняние у них, судя по всему, не превосходит человеческое, а, значит, искать её под тентом никто не станет. То есть, пока не станет, потому что повозка рано или поздно остановится. Ну, а сейчас почему бы не воспользоваться возможностью разглядеть чудовищ получше?

Лица у змееруких были почти человеческие. Формой и разрезом глаз они походили на лица кочевников амату, только сплюснутые в районе подбородка. Волосы у обоих были гладко зачесаны за уши и лоснились, будто смазанные жиром, а смуглая кожа, несмотря на отсутствие солнца, переливалась всеми цветами радуги при каждом движении. Кто бы мог подумать, что эти яркие маленькие существа так опасны?! А ведь здесь ещё люди и мидавы…

Если бы Зебу пришёл в сознание, он бы наверняка что-то придумал. Селена осторожно покосилась на клетку. Оттуда доносилось лишь прерывистое сопение: Зебу спал тяжёлым болезненным сном, то глухо пыхтя, то жалобно поскуливая. Выходит, придётся рассчитывать только на саму себя, но что она может в одиночку?!

Тем временем небо почернело, и из тяжёлых туч посыпались редкие снежинки. Одни падали на мёрзлую землю, другие таяли на блестящих плечах змееруких, третьи повисали на ветках придорожного кустарника. Если выпадет настоящий снег, то о побеге придётся забыть – по следам их найдут очень быстро.

– Селена! – прошипело из клети.

Задумавшись, она сначала не сообразила, что происходит. После обрадовалась: Зебу!

– Я давно проснулся, – признался мидав шёпотом. – Только не сразу сообразил, что ты здесь. Куда нас везут?

– Нетрудно догадаться! – Селена позволила накопившемуся раздражению выплеснуться наружу и тотчас устыдилась этого. – Если поблизости Ривай, значит, ты понадобился Шамшану.

– А ты? Зачем они схватили тебя?

В том-то и дело, что незачем. Она сама себя пленила. Вот ведь глупость!

– Можешь считать, что я здесь… за компанию.

– Постой, – Зебу приподнялся на лапах, но тотчас плюхнулся назад, ударившись лбом о потолок клети. – Ведь ты свободна, так?

Она хотела было сказать, что свободой тут и не пахнет, но в это мгновение тент зашевелился. Селена едва успела затаиться за мешками, когда внутрь повозки просунулась человеческая голова. Зебу неестественно засопел, забормотал, зашлёпал губами, изо всех сил притворяясь спящим.

– Что там? – окликнули откуда-то спереди. – Щенок проснулся?

Человек прищурился, давая глазам привыкнуть к полумраку, потыкал кулаком мешок, от чего в лицо Селене впилось несколько соломинок, и пропел фальцетом:

– Спит! Болтает во сне.

– Пускай болтает! – хохотнул тот же голос. – Мне говорили, он не проснётся до самого Туфа.

Тент снова опустился, и внутри повозки сделалось мрачно.

– Слышал? – шепнула Селена. – Я была права: нас везут в Туф.

– Чему ты радуешься, хотелось бы знать?! – просипел Зебу. – Мы едем прямиком к Шамшану!

Вовсе она не радуется! Родители, должно быть, уже с ума сходят. Казлай нажил язву. Даже Кот кусает локти или что там у него? Хотя Коту это, пожалуй, пойдёт на пользу. Будет знать, как обманывать!

Только вот Селене это уже не поможет. Если мидавы обнаружат её в повозке, то попросту убьют. Зебу им нужен. Она – нет.

– Я им нужен, – подтвердил её опасения мидав.

– Думаешь, это связано с дядей Заком? – Селена постаралась придать голосу невозмутимости, но тот всё равно предательски дрогнул.

– Помнишь, как мы возвращались из Гарцова? – зашипел Зебу. – Я тогда чуял…

– Ты ещё сказал, что дядя Зак в тюрьме. С чего это?

– Не знаю. Там были каменные стены, и решётки, и ветер…

– В тюрьме не бывает ветра!

– Там был.

– Значит, это была не тюрьма!

– Это была тюрьма!

– Откуда ты знаешь?

– Знаю и всё!

– Если дядя Зак в тюрьме, то зачем им ты?

– Скоро выясню. А ты беги! Я им нужен. Ты – нет.

Иногда казалось, будто Зебу умеет читать её мысли. Легко сказать «беги». Кругом полно мидавов, и змееруких, и…

– Знаю, сейчас это кажется невозможным, но мы что-нибудь придумаем, – сказал Зебу. – Придумаем обязательно! Я никогда тебя не брошу, помнишь?

Селена вымученно улыбнулась, но Зебу вряд ли заметил это в полумраке повозки. Он никогда её не бросит, но ведь и она никогда не предаст своего единственного друга.

В носу защипало, как бывает, когда думаешь о чём-то возвышенном или невозможно трогательном. В такие мгновения друзья кажутся воплощением всех добродетелей, враги – скопищем пороков, цели – благородными, борьба – важной и справедливой. Но что будет потом?

Шамшан с пленниками не церемонится, а помощи ждать неоткуда. Никто не может и вообразить, в какой переплёт они попали.

Думать об этом не хотелось. Селена съёжилась, с головой завернувшись в плащ. Будь, что будет! Если набраться мужества, можно пережить и самые тяжёлые времена, ведь всё плохое когда-нибудь кончается. Всё кончается. Рано или поздно.

Что касается дорожной тряски, то она закончилась не поздно и не рано, а как раз в то самое время, когда Селене стало казаться, что повозка никогда не остановится. Свернувшись в своём ненадёжном убежище, она больше не выглядывала наружу. Было страшно.

Повозка, тем временем, проходила по странному маршруту. Сначала дорога сделалась заметно более ровной и гладкой, после – снова тряской, ухабистой. Снаружи зашумели. Несколько человек устроили разноголосую перекличку. Лязгнул металл. Кто-то крикнул: «Открывай! Свои!» Ответом ему послужил глухой смешок, тотчас подхваченный эхом.

– Я знаю, где мы, – шепнул Зебу.

Селена тоже это знала. Чтобы убедиться в правильности своей догадки, она подползла к тенту и осторожно отогнула краешек. Так и есть: узкий проезд, зарешёченные арки… Повозка двигалась вдоль анфилады. Несмотря на то, что на улице давно стемнело, огни ярко освещали дугообразные своды и постаменты, на которых прежде стояли статуи тарийских королей, начиная с Тира Четвёртого. Теперь статуй не было. Только несуразные белые глыбы с потемневшими табличками.

– Он убрал всех королей! – проговорила Селена невпопад, но Зебу её, как ни странно, понял.

– Конечно! Теперь он – король!

– Он не король, он – самозванец!

Мидав саркастически хмыкнул:

– Не вижу разницы!

Самое обидное, что Зебу прав. С тех пор, как убили Тира Двенадцатого, прошло немало времени. Теперь Шамшан – законный король Тарии, а те, кто остался на чужбине, никогда больше не вдохнут родного воздуха. Селена зачем-то сделала глубокий вдох. Казалось, здесь, в Тарии, должно пахнуть как-то по-особому, но нет. Пахло конским навозом и печным дымом. Всё как везде.

Вокруг повозки вились клубы пара от дыхания людей, лошадей и мидавов, но сзади никого не было. Должно быть, Ривай отпустил охрану, а, может, змеерукие перебрались вперёд и теперь вышагивали в авангарде. Кто их знает?!

Впереди заскрипело, и повозка остановилась.

– Достать щенка! – велел кто-то невидимый.

Селена зашевелилась, но Зебу вдруг шикнул:

– Лежи тихо!

Она повиновалась лишь потому, что от страха стала думать вдвое медленнее и в сто раз хуже. Тент зашуршал, кто-то с силой рванул решётку клети:

– Выходи, щенок! Приехали!

Зебу не отвечал.

– А ну встать! – приказал тот же голос.

Селена затаила дыхание. Снаружи её, должно быть, не видели, но стоит пошевелиться или пискнуть…

– Я ж тебе!

Селена осторожно приоткрыла один глаз. В узкую щёлочку был виден только край потёртого кожаного плаща и огромные волосатые ручищи, торчавшие из обтрёпанных рукавов. Человек распахнул дверь клети, схватил Зебу за загривок и стал вытаскивать наружу.

Справиться с мидавом оказалось не так-то просто. Зебу весил куда больше своего обидчика, и тому пришлось навалиться на клеть всей грудью:

– Вылазь, кому сказано, медвежье отродье! Долго тебя…?!

Он явно намеревался сказать что-то ещё, но, прервав тираду на полуслове, взвизгнул сдавленным фальцетом:

– Ах, ты ж! Кусаться?! На, получи!

Теперь завизжал Зебу, и человек, наконец, выволок его из повозки.

– Так-то! – рявкнул он. – Держи его, ребятушки, небось бешеный! Скоро всю эту псарню переловим да на мыло пустим! Верно говорю?

Обступившие повозку люди вяло загудели, что не походило ни на выражение согласия, ни, тем более, на осуждение. Казалось, гвардейцы просто устали и готовы бездумно выполнять любые приказы начальства, лишь бы поскорее отправиться восвояси.

– Проучить бы тебя, как следует, да господин Флаппер велел не задерживаться! – фыркнул начальник, отвесив Зебу оплеуху. – Тащите его, ребятки, в подземелье! Пускай посидит, ума наберётся! Будет приказ – выводите наружу.

Вот как! Теперь Флаппер даже отдаёт приказы тарийским гвардейцам или, во всяком случае, пользуется у них авторитетом. Кто бы мог подумать?!

Когда увели Зебу, командир приказал оставшимся солдатам:

– Велите конюшим распрячь возок и накормить лошадь! Клеть не снимайте, она может понадобиться!

Селена вздохнула с облегчением. Если никто не будет заглядывать под тент, ей, возможно, удастся выбраться незамеченной.

Однако на деле всё оказалось не так просто. Повозку закатили в какой то сарай, густо пахнувший прелой соломой, после чего слуги засуетились вокруг, а давешний возница развалился на сенной подстилке и стал наблюдать. Селена, в свою очередь, разглядывала его из своего ненадёжного укрытия.

Выяснилось, что возчик молод (лет двадцати пяти, не больше), но волосы у него седые, почти белые.

– Шевелись, болезный! – прикрикнул на конюха юноша. – Чего ползаешь, как таракан в каше?! Нешто голодный?

– Ты б, ваша милость, хлебало-то поприкрыл! – огрызнулся тот. – Давно ли начальством заделался?!

– Давно – не давно. Не всё ль одно? – весело отозвался кучер, пропустив «хлебало» мимо ушей. – Тут, братец, не в том суть.

– А в чём, скажи на милость?

Похоже, конюх был рад случайному собеседнику. Всучив хомут мальчику на побегушках, он развалился рядом с беловолосым и закинул руки за голову.

– А в том, – причмокнул губами возница, – что карьера она, знаешь ли…

Закончить фразу он так и не сумел – зашмыгал носом, зашлёпал губами, что, должно быть, означало высшую степень удовлетворения.

– В большие начальники метишь?

– А чего ж нет?

Конюший задумался, уголки его толстых губ поползли вниз:

– Я так скажу: карьера, деньги – это всё богатеи придумали, чтобы нашему брату голову дурить. Взять меня, к примеру. На конюшне родился, скребницей чесался, укрывался конской попоной. Батька мой конюхом был и дед, и прадед тоже. Мне скоро шестой десяток менять, а я всё тут, на конюшне. Вот тебе и карьера. И сын мой – конюший. И внуки конюшими будут.

– Это всё оттого, дед, что нет у тебя охотничьей жилки, – посочувствовал возница. Очевидно, впечатлившись возрастом собеседника, он произвел его из «братцев» в «деды». – Ежели верит человек в счастливую звезду, то, значит, так тому и быть.

– Чему быть-то? – не понял конюх.

– Это уж кому что на роду написано. Я вот гвардейцем желаю стать.

– Индюк тоже много желал, да в ощип угодил!

– Я тебе не индюк, папаша! – оскорбился беловолосый. – Я, если что задумал, так уж меня не остановить.

– Это мы поглядим!

– Да уж погляди-погляди! А пока ты со мной лясы точишь, конюшонок твой всю-то попону извазюкал!

– Ах, ты ж пасынок медвежий! – конюх стал тяжело подниматься, но утратившие гибкость ноги плохо слушались хозяина. – Внучок мой – полюбуйся!

Беловолосый вытащил откуда-то из-за уха соломинку, пожевал и разочарованно плюнул:

– Хорошим конюхом будет.

– Где там «конюхом»?! – крякнул его собеседник, поднявшись. – Как бы эту бестолочь на псарню не отправили, а то уж…

Он не договорил – пошёл воспитывать внука. Проще говоря, драть его за уши, приговаривая: «Свинья ты тупорылая, телок бесхозный! Я через твою скотскую милость места лишусь и в канаве подохну! Горе мне на старости…» Мальчишка повизгивал и вяло брыкался. Похоже, экзекуция была для него привычной.

Поначалу беловолосый наблюдал за сварой с вялым любопытством, но вскоре утратил интерес к однообразному зрелищу и принялся ковырять в ухе соломинкой. После прикрыл глаза и засопел.

Время для побега было вполне подходящее. Селена давно догадалась, что сарай, принадлежит к комплексу дворцовых конюшен. Следовательно, за ним начинаются улочки Золотого квартала. Если удастся пройти по ним незаметно, можно добраться до рыночной площади. А уж затеряться на городском рынке – дело нетрудное.

План был так себе. Да, что там – план был откровенно паршивый, но за неимением другого Селена решила действовать. Убедившись в том, что возница спит, а конюх увлечён распеканием внука, она выползла из-за тюков, отодвинула тент и выбралась наружу. Беловолосый лежал в паре шагов от повозки, и ей пришлось пробираться на цыпочках, чтобы не разбудить его ненароком.

Конюх тем временем перешёл к решительным мерам. Схватив вожжи, он принялся охаживать ими внука:

– На тебе! Получай, негодник! Будешь знать, как лодырничать! На, получи! Вот так! Вот так!

– Деда! – заорал мальчишка, да так громко, что беловолосый на мгновение приподнял веки.

Селена замерла на месте, стараясь не дышать, но возница её не заметил – хрюкнул и вновь закрыл глаза. Конюшонок всё не успокаивался:

– Деда! Там! Там!

– Чего орёшь, как резанный?! – хрипло пробасил конюх, не переставая хлестать внука вожжами. – Я тебя научу доброй службе!

Селена бочком пробиралась к выходу, стараясь ступать как можно тише. Ворота были открыты. Оставалось сделать лишь несколько шагов. Шаг. Ещё шаг. Вот он колкий ночной воздух. Вот спасительная темнота. Вот озорная розовато-пурпурная луна, игриво глядящая с чёрного неба. Шаг. И ещё. И ещё.

– Деда! – слабый голосишко сорвался в писк. – Она там! Там!

Конюх прекратил хлестать внука, оглянулся и, конечно, увидел Селену, застывшую в двух шагах от двери.

– Ты ещё откуда взялась?! – гаркнул он, явно не понимая, что происходит.

– Она, деда, из повозки вылезла! – предательски заявил конюшонок. – Я всё видел.

Воспользовавшись замешательством своего мучителя, он вывернулся и отбежал на безопасное расстояние:

– Вылезла из повозки и бочком-бочком. Сбежать хотела!

Конюх упёр руки в бока, растопырив локти:

– Говори: кто такая?!

Селена стояла и молча смотрела ему в лицо. Воздуха не хватало, дышать становилось всё труднее. Что сказать? Как выпутаться? Кто она? Служанка? Торговка? Горничная богатой дамы? Ответ нашёлся раньше, чем она успела его осознать:

– Я из деревни, господин.

Озадаченный её словами конюх приоткрыл рот и захлопал глазами. Щёки его начали пунцоветь.

– Что это ты мелешь?! Из какой деревни?

– Из Заозерья, ваша милость, – ляпнула Селена. Казалось: ещё немного, и она потеряет сознание от страха. Сердце стучало в горле. В глазах темнело.

– Из Заозерья? – польщённый её обращением конюх немного размяк и даже заулыбался. – Что это за деревня такая? Никогда не слышал.

– Это, ваша милость, ух как далеко! – пискнула Селена, пытаясь копировать крестьянский говор. – Я как тележку эту увидала, так и решила: «Авось до города доберусь?» Там, в деревне, что за жизнь?! Никакой жизни, прямо сказать! Тятенька пьёт беспробудственно, матушка померла. Вот я и решила в город податься, белошвейкой заделаться. А что? Я шить могу, вышивать. Я, ваша милость, рукастая…

Она говорила, и говорила, стараясь смотреть конюху прямо в глаза. Поверит или нет? Тот молчал, оглядывая её с ног до головы. Наконец, замолчала и Селена.

– Белошвейкой, говоришь? – выдавил конюх.

Она осторожно кивнула.

– Из деревни, стало быть?

– Из Заозерья, ваша милость.

– Складно врёшь, девочка. А только на платье-то своё погляди. Ты на крестьянку похожа, как вошь на лошадь!

Селена опустила глаза. Действительно, подаренный мамой плащ из тончайшего ливарийского сукна стоил целое состояние. Вилма знала толк в материях и фасонах. Кто бы мог подумать, что это плохо?!

Конюх ухмылялся. Похоже, он был доволен собой, а кучера не будил только потому, что ни с кем не хотел делить мгновения триумфа. Нужно было действовать быстро и наверняка.

– Плащик этот, дяденька, – пропела Селена жалобно, – и не мой вовсе… Я его у одной дамы богатой… Вы послушайте, ваша милость. Я всё-всё расскажу! Что ж тут скрывать-то?..

Она осторожно посмотрела на конюха. Тот заметно расслабился и даже привалился плечом к стене:

– Говори! Только не ври – узнаю.

– Ни словом не совру! – заверила Селена и тотчас бросилась бежать, подхватив полы плаща.

Ей удалось прошмыгнуть между створок, но плащ зацепился за торчащий гвоздь. Раздался сухой треск разрываемой ткани.

– Стоять! – завопил обманутый конюх. – Держи её! Держи шельму!

– Чего орёшь папаша?! – загудел проснувшийся возчик.

– Держи ведьму! – крикнул конюшонок, не двигаясь с места.

Селена дёрнулась изо всех сил. Дорогое сукно бархатно затрещало, пола плаща разорвалась, и она, наконец, вырвалась на свободу.

– А ну стой! – надрывался за спиной возчик, но Селена уже бежала мимо сараев, мимо чёрного колодца, мимо витиеватой ограды, вдоль по узким улочкам.

Иногда она налетала на редких прохожих. Те вздыхали, крякали, иногда ругались вслед, но чаще просто расступались, освобождая дорогу.

Беловолосый преследовал её до самого Золотого квартала, но, в конце концов, устал и начал отставать. Тогда Селена пошла на хитрость. Прошмыгнув в очередной переулок, она метнулась под арку ближайшего дома и вжалась в стену.

Большие улицы Золотого квартала всегда освещались. Специально нанятые слуги до рассвета бродили от фонаря к фонарю, подливая масло, но здесь света почти не было.

Вскоре возчик пробежал мимо. Его чёрная тень промелькнула в паре шагов, и Селена даже задержала дыхание, чтобы не выдать себя.

– Ах ты, зараза! – выругался белоголовый, удаляясь. После присовокупил такое грубое выражение, что Селена невольно скривилась. После улыбнулась. Она была спасена.