Меридиан

Глава 17

Вот чему нас учат. Вот что мы знаем. Это наша самая сокровенная тайна, чтобы найти которую придется буквально умереть. Умереть придется ищущему, а не нам. Нам необходимо жить до конца. Так что мы никогда не рассказываем. Когда наши близкие покидают свои тела и могут нас впервые увидеть, что ж, в тот момент уже поздно что-либо объяснять. Так что мы рождаемся в свете и становимся проходом, тропой между этой жизнью и загробной.

— Джоселин Уинн. 1770–1876.

Когда я приехала, я абсолютно не обратила внимания на город. Но теперь, наблюдая, как леса и фермерские угодья уступают место заколоченным фабрикам и заброшенным окраинам, я увидела остатки когда-то яркого места.

— Что случилось с этим местом? — спросила я.

Тетушка вздохнула. — Мне больно видеть все это. Это ужасно. Просто ужасно.

Тенс сказал: — Рабочие уехали, заводы встали, шахта закрылась. Производство сокращалось несколько лет, и люди покинули это место.

Старомодные здания из вагонки, относящиеся к эпохе Дикого Запада, давили на плечи, отдавая ощущением ранних переселенцев. Самое новое здание выглядело так, словно его построили в семидесятые. Краска отваливалась целыми полосами, а таблички висели под немыслимыми углами. Выбоины на дороге попадались так часто, что это перестало удивлять.

По мере приближения к городу по обеим сторонам дороги стали появляться рекламные щиты с улыбающимся лицом Преподобного Перимо. После того, как его голливудское лицо в шестой раз пригласило нас присутствовать при явлении Господнем в воскресенье, я вслух поинтересовалась:

— Он что, серьезно?

— У него есть на то причина, — ответила тетушка.

— Он меня вычислил.

— Как? — Тетушка повернулась и посмотрела на меня.

— Он декламировал мне вирши из Библии, когда мы нашли Селию. Затем он вдруг стал очень любезным, когда подошел Тенс.

— Он мне не нравится, — прорычал Тенс.

— Он уже знал мое имя заранее, я ему его не говорила.

— Это может быть эффектом "малоэтажной Америки" в действии. — Тетушку, казалось, не убедили мои слова.

— Но кто знал, что я здесь?

— Не знаю.

— Кроме того, он делает добро для города. — добавила тетушка, как будто не хотела себе признаться.

Постепенно свежевыкрашенные домики, освещенные рождественскими огнями, начали появляться среди пустых домов. На каждом газоне был рождественский пейзаж или светящийся крест. Я не видела символов Хануки или Кванзы. Так же не было изображений Санты Клауса.

— А где Санта?

— Городской совет проголосовал вернуть Христа на Рождество.

— Без Санты?

— Ага. Преподобный Перимо и политикой балуется. — Тенс выплевывал слова, словно те были кислыми.

Вокруг нас были видны новые стройки и реконструкции. Краска была настолько свежей, что казалась невысохшей. Центральный магазин, Рождественская книжная ярмарка, салон красоты. Все сверкало. Искусственные цветы и гирлянды украшали витрины, вместе с фигурами трех царей и звезды на востоке.

Громадный собор свергал в прожекторах, как спортивный стадион. Крест отражал свет так, будто был инкрустирован миллионами алмазов.

— Ух ты, — я не понимала, то ли это была церковь, то ли казино в Вегасе.

— Ничего не скажешь, а? — Тенс улыбнулся мне через плечо.

— По крайней мере он нанял горожан для реконструкции. — Тетушка сказала это так, будто она пыталась найти в этом что-то хорошее.

Тенс припарковался перед маленькой семейной пиццерией.

— Круто, — сказала я.

— Лучшая пиццерия в городе.

Тенс взглянул на меня и улыбнулся. Запах чеснока и дрожжевого хлеба успокаивали. Дома мы ели пиццу раз в неделю.

Наше прибытие отметил звон колокольчиков на входе. Плотный мужчина с бородой подошел к нам с огромной улыбкой:

— А, Миссис Фуллбрайт. Приятно вас видеть. Замечательное время

Он разложил перед нами меню и ушел за стойку.

— Почему сейчас замечательное время? — спросила я, когда мы уселись в глубине пустого ресторана. Тенс поставил стул рядом со мной.

— Тут будет много народу когда закончится церковное занятие, примерно через час, — ответил Тенс.

— О.

— Каждым вечером так.

— Каждый вечер проходят церковные занятия?

— Разные группы, разные занятия, но в любом случае церковь стала центром города.

— Как обычно? — спросил мужчина, возвращаясь с тремя стаканами воды.

— Вы так хорошо меня знаете, мистер Ломбардо, — смеясь, сказала тетушка. — Позвольте представить вам мою племянницу, Меридиан. Она приехала в гости из Портленда.

— На каникулы? Такая прелестная девушка. Нам будет вас не хватать, миссис Фулбрайт.

— Почему? — спросила я, удивляясь, что он тоже знает, что она при смерти.

Мистер Ломбардо как будто пристыдившись опустил глаза.

— Мы уезжаем. Первого января.

— Не говорите так. Пожалуйста, — тетушка сжала его руки.

Он опустил голову. — Тут стало слишком неудобно. Мы слишком стары, чтобы сражаться. Лучше уехать.

— Так же как Митчеллы, Вандербильты, Джонсоны и Смиты? — печально спросила тетушка.

— Нас выкупили, так что здесь останется пиццерия.

Мистер Ломбардо попытался улыбнуться, но его улыбка больше походила на гримасу.

— Она не останется прежней. Совсем. — смахнула слезу тетушка.

Когда мистер Ломбардо отошел, я порылась в тетушкиной сумочке и дала ей салфетку.

Через минуту-другую Тенс наклонился ко мне.

— Они все либо уехали, либо их купили.

— Кто?

— Все, кто не был согласен с Перимо и его последователями. Никто не остался свободным от них. Они даже избрали городской совет и шерифа, каждый из которых поклялся отстаивать любовь Господа над людьми. Мужья могут "воспитывать" своих жен и детей, местные школы преподают науку креационизма и молитвы, налоги идут скорее в церковь, чем в правительство.

— Но это же незаконно, правда ведь? — Я не могла себе даже представить такое.

— Законно или нет, но они так делают. Люди приезжают сюда из за церкви, и Перимо насколько убедителен, что он может сделать гонения логичными и рациональными. Старожилы умирают или же просто уезжают.

— Но почему они не борются?

— Малышка, человек всегда идет по пути наименьшего сопротивления. Есть лишь немногие, совсем немногие, которые хотят с чем-то бороться. — хмуро сказала тетушка.

Мистер Ломбардо принес нам пиццу, но оказалось, что аппетит пропал.

— Миссис Фулбрайт, прежде чем они придут сюда я должен вас предупредить. Вокруг вас ходит много слухов и шепотков.

— Расскажите мне.

— Смерти, Миссис Фулбрайт, младенцы. Они говорят, что это из-за вас. Они злятся. Преподобный говорит, что Богоявление — это время новых начинаний и для того, чтобы поприветствовать Господа в новом году, необходимы радикальные изменения. Жертвы.

— Со мной все будет хорошо, мистер Ломбардо.

— Это очень серьезные угрозы. Очень страшные. Я боюсь за вас. Я не слышал ничего конкретного, но того, что я слышал, достаточно. Достаточно, чтобы начать волноваться.

— Спасибо, но все будет хорошо.

Он повернулся ко мне.

— Вы присмотрите за ней, да?

Колокольчики на двери зазвенели, и вошли несколько семей, розовощекие и светящиеся радостью и весельем.

Мистер Ломбардо быстро отошел от нашего стола.

Я не знала, что сказать. От Тенса исходило напряжение. Его как будто воткнули в розетку. Это нервировало.

— Надо понимать, что нам стоит уйти? — наконец спросила я, когда никто из нас так и не притронулся к кускам пиццы.

— Да, это хорошая мысль, — ответила тетушка.

Я подошла к стойке, чтобы взять коробку и расплатиться. В это время Тенс сидел с тетушкой за нашим столом. Я вслушивалась в шепот, сопровождавший меня, пока я шла по ресторану.

— Она ведьмина…

— Тоже ведьма?

— Убила тех детей…

— Дала матерям умереть…

— Мы не простим это им…

— Сжечь…

Я повернулась, чтобы увидеть взгляды. Шепот прекратился, люди отвели глаза, как будто они за мной не наблюдали.

Я постояла минуту, и разговоры возобновились, как будто меня никто не замечал.

Тетушка держала голову высоко поднятой когда мы уходили.

— Ребекка, рада тебя видеть. Эван, Эмили, ваша дочь Ева так быстро растет. Она замечательный ребенок.

Они как один ерзали и что-то бормотали не глядя на нас и не отвечая на тетушкины приветствия.

— Эндрю, ты вырос очень симпатичным человеком. Фермерство тебе подходит, — она все еще пыталась. Некоторые нас не замечали, как будто мы были невидимы.

— Половине из них я помогла родиться. Вторая половина приехала сюда из-за церкви, — сказала она пока мы шли к Ленд Роверу.

Две шины из четырех были проколоты. Тенс обернулся, разглядывая тени.

Тетушка села на пассажирское сиденье. Она казалась съежившейся и усталой, как если бы состарилась, проходя мимо тех людей.

— Их нет, дорогой. Неужели ты думал?

— Я купил четыре заплатки, когда ходил в город. Все шло к тому, что они нам понадобятся. — Тенс скинул пальто и перчатки.

— Я помогу, — предложила я, не уверенная, что он разрешит.

— Спасибо. — Он дал мне фонарик.

Я закрыла тетушку в машине, а Тенс достал домкрат.

— О чем она говорила?

— Тетушка десятилетиями работала городской акушеркой. Еще до того, как тут появилась врачебная практика, до того, как построили большую больницу в двух часах отсюда. Она со всем справлялась. И все хотели, чтобы она им помогала.

— С полгода назад, старейшины церкви собрались и постановили, что все беременные женщины должны лечь на сохранение на последние три месяца беременности. Они обосновали это необходимостью обучения материнству, чтобы помочь семьям лучше подготовиться к рождению малыша. И они запретили акушерство не от церкви.

— Бред. — Я держала фонарик пока Тенс профессионально заделал повреждения и надул спущенные шины.

— Потом они постановили, что женщины должны очищаться для родов. Был целый свод правил, которым необходимо следовать. Только хлеб и сок — как в Причастии — в последние две недели; нельзя включать кондиционеры — комната должна иметь температуру тела; не использовать болеутоляющее потому что, женщины были созданы чтобы переносить боль деторождения…

— Мужчины составляли этот список? — фыркнула я.

— Ага. Как бы то ни было, в скором времени тетушка была исключена из этого процесса.

— Но мы же в Америке и на дворе двадцать первый век. Это же полная чушь.

— Я понимаю, что это звучит ненормально, но именно таким образом всем прихожанам промыли мозги. А головорезы Перимо специально учились выставлять его пожелания благовидными. Одна крошечная вещь ведет к многим большим вещам. Он может заставить отдельных людей чувствовать себя особенными — важными, таким способом, которого я никогда не видел. Он обладает потрясающей властью над людьми.

— Почему они думают, что тетушка убила младенцев?

— Было семь беременных женщин, срок каждой отличался не более чем на неделю, и они были первыми, к которым применили новые правила. Роза Кеннеди была первой, у кого начались схватки. Она была ослаблена от питания только хлебом, и схватки были длинные. Она стала терять сознание, и ее муж в панике позвал тетушку. К тому времени как мы с ней добрались туда, Роза и ее ребенок были мертвы. Я тебе рассказывал. Их спальня выглядела как картинка в исторической книге. Перимо прибыл сразу за нами и объяснил смерть Розы недостатком веры. Также он отметил, что тетушка не была верующей и даже, возможно, действовала против веры.

— О, Боже.

— То же самое случалось в тех или иных вариациях на протяжении всего октября; новорожденные жили только несколько часов, один ребенок родился с серьезным пороком, у другой матери порвалась плацента. Каждый раз члены семьи ждали до конца прежде чем начинали искать помощь. Скоро они начали винить тетушку и называть ее ведьмой. Но это случайные совпадения. Я не знаю, неудачи, плохие сроки. Но когда люди напуганы, этого достаточно, чтобы разжечь сомнения и обвинения. — Тенс закрутил последний болт. — Теперь все в порядке.

Я дрожала.

— Уходим отсюда.

Он положил свою руку на мою.

— Будь осторожна. С этой церковью что-то не так. Перимо всегда со мной любезничал, но в его глазах нет ничего подобного. Это очень старомодный маленький город, который всегда был воцерковлен, но он что-то затеял. Это как поезд с отказавшим тормозом. Я попытался найти что-нибудь о нем в интернете, но нет упоминаний его прошлого. Я нашел только названия церквей, где он служил, но были только почтовые адреса, номера отключенных телефонов и голосовой почты. Как будто он появился из ниоткуда.