Мелкий писец

Глава 3

На берегу нас уже встречали. Тот самый Рахотеп ждал Саптаха в сопровождении трёх воинов и мальчишки, моего сверстника, и тоже как и я носящего локон Гора. Даже как-то неловко, что мне придётся состязаться именно с ним в постижении науки письма и счёта. Мой учитель сказал, что только этим будем заниматься, и то не верит, что за три месяца сможет меня натаскать в таком сложном деле.

Мужчины приложили ладони ко лбу — так выглядит «сердечное» приветствие.

— Хлеб и пиво, брат! — сверкая белыми зубами, ещё целыми, приветствовал Саптаха Рахотеп и перевёл взгляд на меня: — Это и есть твой ученик?

— Афарэх, поприветствуй старшего! — учитель отвесил мне подзатыльник.

Думаю, что он хотел, чтобы я пал ниц, но я просто поклонился, приложив ладонь к груди:

— Приветствую тебя, брат по учению моего учителя.

Саптах всем видом показал, что он доволен моим поведением и презрительно смотрел на мальчишку, выбранного «братом».

— Это Уарсу (егип.: «Большой»), — представил его Рахотеп и тоже отвесил подзатыльник.

Тот упал на колени и приветствовал Саптаха, тыкаясь мордой в песок, смешанной с каменной крошкой.

Мы стояли в настоящем порту, здесь жизнь кипела, шла погрузка каменных блоков на огромные тростниковые плоты. Выглядела транспортировка точно так, как в кино — тянут верёвками по каткам. Разве что масштаб не тот: блоки-гиганты просто лежат, а сейчас занимаются гораздо меньшими, что в общем-то не очень интересно. Я бы посмотрел, как будут волочь колонну длиной метров десять. Но тут просто-напросто нет лодки, которая могла бы её выдержать, так что вряд ли в ближайшее время до этой заготовки дойдёт очередь.

Коленопреклонённая поза второго мальчишки на моём фоне заставила моего учителя стать ещё более довольным. Мы с ним как бы уже вырвались вперёд в этом состязании.

Рахотеп грубо, но не сильно пнул Уарсу, тот встал на ноги, и потом мужчины подёргали нас за локоны, проверяя, не фальшивка ли. Не знаю, как дёргал Саптах, но Рахотеп расстарался, у меня аж слёзы выступили. Думал, вырвет единственный клок волос вместе с кожей.

— Ты владеешь письмом слов бога (егип.: меду нетжер)? — спросил Саптах подозрительно у мальчишки. Тот отвёл глаза.

— Это я проверял его, — заступился Рахотеп за своего подопечного, и только тогда я заметил, что Уарсу немного измазан чернилами. На пальцах и на губе есть чёрные пятнышки, которым я не придал значения, но опытный глаз писца приметил признак грамотности.

Повисла пауза, но почему-то Саптах не стал требовать смены «скаковой лошади», — именно так я себя чувствовал. А вот мой визави, кажется, мнил себя бойцовым петушком. Смотрит на меня дерзко, даже нагло.

Мой разум взрослого не может относиться к угрожающему взгляду дитя серьёзно, хоть я и понимаю, что сейчас мы сверстники, и возможно он даже сильнее. Имя «Большой» ему дали не просто так. Мальчика рослый и крепкий.

— Встаньте вон там, — приказал нам Рахотеп, и мужчины начали какой-то торг, когда мы достаточно удалились.

— Ты уже держал калам? — спросил я у паренька, наивно хлопая глазками.

— Учитель меня проверял. Приказывал повторять за ним линии и завитки. Но как записать слова я не знаю. А ты?

— Тоже могу только рисовать картинки, но слов не знаю, — пошёл я на уступки. — И считать могу…

— Все могут, — отмахнулся паренёк.

Мы замолчали. Не о чём говорить. Просто смотрели на наших учителей, устроивших базарный торг.

Уарсу, видимо, они напомнили что-то смешное, потому что он заулыбался.

— Павианы? — сказал я вслух.

— Ага, — ответил он и тут же улыбка сменилась на испуг.

— Не бойся, не расскажу. Пусть они там делят что-то, а нам-то что с того? Я тут никого не знаю, ты — тоже. Мы же не с братьями будем учиться, так что вряд ли с кем-то, кроме друг друга подружимся.

Уарсу посмотрел на меня подозрительно.

— Учитель тебе не рассказал? Они поспорили, кто из них лучший учитель. Будут нас усиленно натаскивать, потом сравнят.

— А что потом? — испугался мальчишка.

— Не знаю. Домой отправят. Или примут в слуги. Наверное, решат после того, как покажешь себя. Если окажешься дураком, то крокодилам на прокорм кинут. Да не бойся. Шучу я, — я заметил, насколько загорелое лицо стало бледным, и поспешил успокоить. — Всё будет нормально. Главное, не ленись. Уверен, что уважаемый Рахотеп выбрал именно тебя не просто так. Увидел в тебе талант и огонь.

— Огонь?

— Ну, в глазах огонь познания. Ты же из деревни? Хотел бы стать чати (егип.: чиновник)?

— Так, — кивнул мальчишка.

— Вот и лови счастье за хвост, — сказал я, поздно сообразив, что здесь, вроде, нет такой присказки. Сколько лет живу, а нет-нет, да вырвется что-то подобное. Египтяне считают символом удачи скарабея и бога Бэса, бородатого карлика. Ни у того, ни у другого хвоста нет. Изредка Бэса с хвостом вырезают. Да его спина в принципе загадочна так как его в фас малюют. Пару раз видел его статуэтки с гривой и хвостом льва.

Парня мои слова не удивили. Возможно, он подумал на Рененут, её иногда изображают полузмеёй — имя как раз и значит «кормящая змея». Вот у той хвост есть, и её часто просят даровать удачу и богатство.

Мой коллега хотел что-то спросить, но наши попечители уже договорились, и Рахотеп жестом подозвал его к себе.

А Саптах просто молча пошёл куда-то, и мне пришлось его догонять.

— Ещё увидимся, — я легонько хлопнул по плечу Урасу, обгоняя.

Тот помахал мне рукой и тут же испугался проявленного дружелюбия, покосился на учителя.

Уверен, тот его похвалит за то, что смог втереться в доверие, чтобы шпионить. Уж больно рожа у этого человека хитрющая. Открой энциклопедию на статье «коварство» и там его лицо обязано быть как типичный пример.

— Умеет считать и рисовать. Про запись слов бога не признался, — доложил я учителю, догнав его.

Ответа никакого не последовало. Мы шли молча в сторону от порта (мы сошли с лодки чуть в стороне, чтобы не мешать погрузочным работам), а по дороге к нам примкнули трое воинов, выбежавших навстречу. Потом ещё какие-то люди, которые обгоняли нас, падали ниц перед Саптахом, а когда он проходил мимо, вставали и пристраивались к процессии, оттесняя меня в сторону.

Воины уже внаглую начали меня отпихивать, один даже синяк поставил в районе ключицы. Учитель прикрикнул:

— Мальчишка со мной! — и они успокоились, но к охраняемому телу не подпускали.

Оказалось, что мы шли к паланкину, в который запрыгнул Саптах. Привычно, отработано. Не впервой ему такое.

Теперь уже нет никаких сомнений, насколько он важный человек, и кому кланялись все в окру́ге. Никакой он не писец.

Его подхватили рабы-нубийцы, их легко отличить, они другой расы, и дружная толпа пошла куда-то, минуя Асуан.

Жаль. Мне хотелось посмотреть на древний город. Даже по нынешним временам он уже таковым считается, никто не помнит времени его основания. Хоть он и не столичный, столица первого нома Та-Сети на острове напротив, в Элефантине (егип.: Абу, «слон», «слоновая кость»), но всё равно довольно большой по меркам древнего мира.

Мрамор тут добывают очень давно, так что и поселение не могло не возникнуть. Первыми начали работы чернокожие нубийцы, которых совсем недавно покорили краснокожие цивилизаторы. На соприкосновении двух культур трудно провести границу, это нубийская архитектура или египетская. По крайней мере то, что я вижу мне кажется египетским, каноничным, хотя от деда знаю, что ещё недавно, при его жизни это было Нубией.

Примерно лет тридцать здесь хозяйничают египтяне, и за это время вполне можно принять их богов в свой пантеон и наколотить на нубийском храме картушей с именами царя, надписать правильные имена богов и даже немного перестроить что-то, поставить какие-то статуи.

Однако чернокожих в этом районе много. Не зря же столица нома располагается на острове, а ещё южнее Асуана стоит военный гарнизон, охраняющий недавно сдвинутую на юг границу от не смирившихся с этим соседей.

Столицу тоже видно, она на большом острове, который мы миновали, не приближаясь по пути к Асуану, расположенному на восточном берегу. Разлив эти места не затронул, берега здесь высокие, скалистые. Вообще не похожа местность на ту, к которой я привык в окрестностях деревни. Зелени здесь относительно мало, камни и каменная пыль повсюду.

Кстати о нубийцах. Египтяне выделяют три или четыре расы: сами себя они относят к красной. Есть ещё белая и чёрная. С чёрной понятно, белыми зовут не менее смуглые народы на севере от родных краёв. А вот, ливийцев, рабу, то есть «поклоняющиеся солнцу», относят то к отдельной к жёлтой, то тоже к белой. Нет у них учёных-расоведов.

Оказалось, что жить мне придётся в посёлке недалеко от каменоломен. От реки до них всего пара километров, дошли быстро.

Удивительно, но рабов здесь нет. По крайней мере я не увидел, что, впрочем, не исключает того, что им не позволяют работать так близко к выходу из карьера. Среди тех, кто на виду, нет никаких верёвок на шее, и не видно злобных надсмотрщиков с плетьми. Они тут с палками.

Длинные такие тростины, иногда охаживают, но не за леность, а за нарушение дисциплины. Разгоняли свару. Двое что-то не поделили, и вдруг появились группы поддержки, готовые вступиться за своего. Вот тут и пустили в ход эти трости. Лупили нещадно, но не до смертоубийства, а ради обучения рабочему этикету. Налаживают корпоративную культуру.

— У меня дела накопились. Посиди пока тут, — Саптах махнул рукой в сторону комнаты, назначения которой я не понял. Она пустая.

У меня родилось две версии, почему плыли ночью: занятой человек спешил вернуться к работе или он сейчас спешит на какой-то праздник воссияния — это когда статую бога заряжают жизненной силой, вынося её из храма и катая на ладье. Триада богов Элефантины и Асуана связана с разливами Нила, так что сейчас для этого подходящее время. Я не уверен, просто предполагаю.

— Можно походить во дворе? — спросил я.

Там жарче, но не хочу сидеть в четырёх стенах.

Мне позволили.

Дом Саптаха, не знаю, личный или служебное жильё, даже по меркам будущего шикарный. С садом и бассейном, большие жилые помещения, а главное — всё это окружено высоким забором, отгораживающим от остального поселения и людей попроще. Естественно, всё из камня. Как-никак мы в карьере, где добывают строительные материалы.

И опять должен разочаровать часть людей будущего: никаких инопланетян, гидроабразивной резки и древнего бетона. Просто много рабочей силы и упорный стук не только медными и бронзовыми, но и каменными инструментами. Удар за ударом. Каждый раз откалывают по крупинке, а в итоге делают серьёзные углубления. Потом просто напросто отламывают, расклинивая. Любопытный способ: деревянные клинья не забивают до отлома, их просто мочат, они набухают и так создаётся трещина в глыбе.

Может ещё какие-то технологии есть, мы просто прошли довольно далеко. Что увидел — рассказал. Мне показалось, что что-то вроде пиления применяют, сыплют тёмную пыль под инструмент. Мой инженерский ум не нашёл иного объяснения, кроме как применения его в качестве абразива.

Может, ошибся — это происходило далеко от меня, я плохо разглядел.

В саду на меня косились слуги и охранники, но не останавливали и не мешали свободно ходить. Видимо, их уже предупредили о новом жителе особняка.

Я присел около воды, которая, честно говоря, пахла неприятно. Протухла.

Кстати о вони: туалет тут во дворе. Похож на римский общественный, но не открытый, а отдельное помещение со стенами. Схожесть именно в устройстве этого трона: отверстие-паз, прорезаны и верхняя плита, и передняя вертикальная. Отведения или ёмкости нет, внизу просто песок.

Я посетил. Не просто ради экскурсии, а по делу. Нашёл по запаху.

В деревне ничего такого не было — вся улица, поля, а моими стараниями выгребная яма служила этой благородной цели.

Отошёл подальше от обоих источников вони, сел в тени стены-забора. Финиковые пальмы не очень высокие, и тени практически не дают, так что забор, пусть и раскалившийся на солнце, лучше, чем они.

Раздумывал о всяком, слушая звуки добычи камня: мерный стук, превращающийся в гул. Пытался угадать, о чём говорили те двое. Почему Саптах не поручил кому-то начать моё обучение? Чего время-то терять?

— Ты ученик отца? — услышал я голос позади.

Обернулся.

Девочка. Даже, наверное, девушка, лет шестнадцати. По местным меркам — взрослая. Это я всё не могу отвыкнуть от оценок с позиции возраста прошлой жизни.

— Желаю здравствовать дочери уважаемого Саптаха. Пусть твои счастливые годы множатся, — поприветствовал я её. — Моё имя Афарэх. Твой уважаемый отец действительно намеревается обучить меня искусству записи слов бога.

— Ты интересный. Мне сказали, что ты совсем дикий как павиан… Ты правда из деревни на проклятой земле?

— Проклятой? Нет, сестра. Я жил в самой обычной деревне ниже по течению. Там точно такие же разливы Нила и самые обычные люди.

— Сестра? — почему-то смутилась девушка.

— Как мне тебя называть? — переспросил я. Тогда я ещё не знал, что словами «сестра» и «брат» называют друг друга возлюбленные в египетской поэзии. Мы в деревне так обращались друг к другу: при равном возрасте использовали эти слова, если разница большая — соответственно «отец» или «мать», «сын» и «дочь».

— Неферу, — представилась девушка.

«Как оригинально», — с сарказмом подумал я, но вслух похвалил. Сказал, что ей подходит.

Неферу значит «красавица». Но мне почему-то показалось, что она соврала. Не знаю как объяснить, есть такое вот ощущение и всё тут.

Ну… На восемь из дести я бы оценил соответствие её имени. Миловидная, но от её внешности не перехватывает дыхание. А вот в соседней деревне такая девица жила, да.

Стандарты красоты у Древних Египтян примерно соответствуют тем, что доминируют в западной культуре будущего. Предпочитают стройность, а не полноту, как чернокожие южане. Светлая кожа как показатель того, что не нужно много проводить на солнце. Единственное, что мне не нравится — парики. Они на мой взгляд ужасны, преувеличены, громоздки.

Обычно оставляют совсем чуть-чуть волос, чтобы их с гордостью выставить наружу из-под искусственной шевелюры. Но есть и те, кто полностью всё сбривает. Вынуждают вши, блохи да и просто жара.

Я сам не видел, но вроде бы на голову ещё ароматические конуса ставят, чтобы жир плавился и стекал, распространяя аромат. Они немаленькие, если объёмом измерять, то где-то на треть литра, не меньше. Но это не повседневная вещь, для праздника только. И не деревенского.

— На вид тебе лет двенадцать. Почти взрослый. Не поздновато учиться писать слова? — пожалуй, тут я бы согласился с Неферу, но не говорить же ей, что в теории я уже могу писать на двух языках, которые, правда, пока ещё не существуют.

Вместо этого сослался на авторитет:

— Твой знающий отец Саптах, считает, что преуспеет. Значит, и я не сомневаюсь.

Неферу открыла рот, чтобы возразить, но аргументов, чтобы спорить с отцом, даже заочно, не нашла.

Развернулась и ушла в дом сердитая.

Я не желал её рассердить, но теперь уже ничего не поделать. Женщины. Никогда не знаешь, на что они обидятся. Время, место и культура не имеют значения.

Кстати о культуре. Мне было относительно легко влиться в древнее общество, цивилизация египтян очень близка к привычной мне, если не вдаваться в подробности. Я не уверен даже, останется ли мир будущего настолько цивилизованным, если вдруг в одночасье боженька пожелает, чтобы электричество перестало течь по проводам.

Здесь есть социальные лифты, общество классовое, но не кастовое; пусть и не всеобщее, но организованное и системное образование; полиция и суды, расследование преступлений; нет рабства по отношению к соотечественникам.

Да, всё с нюансами, это правда. Например, суды принимают свидетельство от богов через оракулы. Но так ли это сильно отличается от так называемого эксперта, чьим мнением руководствуется суд будущего? В прессе много было скандалов, когда эксперты несли полную околесицу или вовсе не имели никакого отношения к предмету по которому давали своё «авторитетное» заключение.

Чем такие типы отличаются от жреца, говорящего от имени богов? Как-то так мои родители в этом мире и оказались в Нубии, если верить деду.

Саптаха долго не было, но меня покормили — служанка вынесла мне кусок хлеба и ковшик воды.

Хлеб здесь ужасный. Зёрна перетирают на каменных тёрках, да ещё и песок вездесущий наносит ветром. Так что с возрастом зубы стираются. А вода… В деревне я пил только кипячёную и многих к этому приучил. Но тут она скорее всего просто колодезная, артезианская. Есть душок затхлости.

Вообще, здесь предпочитают пить пиво, хенкет. Национальный напиток в Египте. Правда, любой русский скажет, что это не пиво, а разновидность кваса: оно делается из хлеба, правда особого. Его не пропекают до конца, серединку оставляют сырой.

Потом эта кашица, смешанная со финиками, бродит и получается густая, мутная и калорийная смесь, не только утоляющая жажду, но и питающая. Насколько помню, три кружки в день полагалось строителям пирамиды Хуфу.

Пьют через тростниковую соломинку, отфильтровывая муть. За четыре тысячи лет до выдачи патента на соломинку для коктейлей, ею уже пользуется население целой страны, а возможно и соседи. И есть вариация с изогнутым концом.

Из более алкогольного есть пальмовое и виноградное вино. Перегонки не знают, так что особо забористого ничего нет. Самое крепкое пойло называют «шедех». Готовится на забродивших корках граната.

Заскучав, я пошёл на запах еды, и попросил дать мне какую-нибудь работу, чтобы убить время. Ха-ха, египтянам такой фразеологизм понравился бы, если бы я так сказал. Время для них — главный враг в философском смысле.

Но я этого не сделал, сказал, что хочу быть полезен учителю.

Мне поручили чистить пригоревший горшок, в котором варили пиво, чем я и занялся. Потом помогал ощипывать и потрошить уток, подготавливать их для копчения.

За этим занятием меня и застал Саптах, вернувшийся и незаметно прошедший на кухню. Не стоит представлять её как комнату, пространство для приготовления еды находится на улице. Тут есть два вида печей, одна похожа на тандыр, а другая — традиционный очаг. Столов для работы нет, ибо всю работу выполняют сидя на земле.

— Идём со мной, — сказал Саптах из-за спины.

Я заметил его раньше, так что не вздрогнул от неожиданности.

Оставил тушку утки, кивнув одному из слуг. Тот кивнул в ответ, мол, понял, доделаю.

Обтёр руки песком, подцепив его прямо из-под ног, и побежал догонять учителя, на ходу продолжая избавляться от запаха крови с рук.

— Надо омыть, — сказал Саптах коротко. — Кровь недопустима.

Шли мы в небольшое святилище, пустую комнату, где стояла небольшая статуэтка божества, судя по чепцу и телу-мумии — Птаха. Она подписана, но я ещё не разбираю символов, я не обманывал Уарсу. В деревне не имелось грамотных, только в период сбора урожая и уплаты податей писцы заглядывали в наше поселение вместе с мытарями.

Стены в помещении покрывали какие-то тексты, выполненные иероглифами. Никаких изображений нет.

— Повторяй за мной, — Саптах достал медный нож, положил его перед статуей и встал на колени.

Я сел чуть позади него, справа.

Он, кланяясь время от времени, принялся начитывать гимн:

'Почтение тебе, о Птах, великий бог, чей облик скрыт. Ты открываешь свою душу, ты просыпаешься в мире. О отец отцов всех богов, Птах небес. Ты освещаешь их своими глазами (авт: солнце и луна). Ты уничтожаешь ночь и разгоняешь мрак двумя глазами.

Когда ты отдыхаешь, приходит мрак, а когда ты открываешь глаза, появляются лучи света.

Ты — ежедневно рождающийся младенец, старик, дошедший до предела вечности, старик, пересекающий вечность, Владыка скрытого трона, сам сокрытый, непознанный, чей облик неизвестен, повелитель лет, дающий жизнь по своему желанию.

Ты создал людей, указал им, как следует жить, и ты сотворил богов.

Ты идешь в вечности, твоих форм множество, ты слышишь молитвы людей. Ты создал собственные члены, сотворил свое тело, когда земли и небес еще не было, и когда воды еще не текли.

Ты соединил вместе землю, ты собрал свои члены, ты сформировал свое тело, и ты стал тем Единственным, кто сделал для себя опору и вылепил Две Земли.

У тебя не было отца, чтобы зачать тебя, у тебя не было матери, чтобы родить тебя, ты создал себя сам без помощи других существ, и ты явился в мир, имея все, что тебе нужно…'

Всего текста я не запомнил, он длинный, состоящий из пересказа мифа о сотворении, и как мне кажется, Птаху приписали много чего от Ра и ещё пары-тройки других богов.

Всё это произносилось ради того, чтобы сообщить богу-покровителю, что Саптах берёт меня в ученики.

Во время чтения гимна я вновь почувствовал присутствие той самой тени, о которой уже начал забывать. Она словно стояла за спиной и обнимала меня. В эту жару потусторонние объятия принесли комфорт и прохладу. Никакого страха.

Это чувство было настолько реалистичным, что я даже не сразу понял когда меня коснулся Саптах. Он подошёл ко мне сзади, взяв с постамента нож, ставший теперь ритуально чистым (этому учитель посвятил отдельную речь).

Было ли мне страшно? Ничуть. Я знал, что египтяне не приносили человеческих жертв, разве что ритуально казнили за особые преступления перед богами. Тех, кто грубо попрал маат.

Он срезал локон Гора, произнеся: «О, Птах! Передай Джехурти, что я хорошо обучу его посланника!»

Вот тогда-то я понял, почему всё было обставлено настолько серьёзно: я-то, наивный, думал, что Саптах ничего не заметил, а он понял, что волосы у меня крашенные. У него особая чуйка на чернила. Заметил капельку на губе у ученика Рахотепа, и было бы странным, если не разглядел бы сажу на целой косе.

— Больше не надо красить, — сказал он мне, вкладывая срезанный пучок волос мне в руку. — А теперь назови меня учителем и можешь вставать.

— От всего сердца благодарю, учитель Саптах, за то, что принял меня.

Я поклонился ему трижды, сам решил, что так будет правильно, а после третьего поклона не спешил подниматься.

— Достаточно. Вставай, — голос звучал довольно.

Я поднялся с земляного пола, отряхнул коленки и спросил:

— Учитель, позволь вопрос?

— Говори, — дозволил Саптах.

— Два глаза Птаха — это солнце и луна?

— Верно. Что-то ещё? — почему-то Саптах улыбался.

— Почему ты говорил, что облик Птаха неизвестен, если вон он, стоит, вполне себе известный.

Учитель рассмеялся:

— Когда сам ответишь на этот вопрос, будем считать, что твоё обучение закончено!

Он опять засмеялся и добавил:

— А теперь пойди и коснись стоп Птаха. У него есть для тебя дар.

Почему-то меня охватил страх. Я не боялся, когда Саптах запрокинул мою голову, держа в руке нож, а вот сейчас замер в нерешительности.

— Иди! — резче приказал учитель.

Пришлось исполнять приказ, и едва я коснулся статуэтки, как снова потерял способность двигаться. В этот раз не из-за своего личного неразумения, а из-за чего-то внешнего. Какая-то неведомая сила проникла в моё тело.

Не могу сказать, что это неприятно, хотя и приятного в этом тоже нет ничего. Я даже чуждой её не могу назвать. Почему-то я воспринял её как очень естественную.

— Это хекау, — произнёс учитель. — Ты, ученик, способен ею овладеть. У Ра при рождении было четырнадцать ка. У человека только девять составляющих его сущность. Боги делятся своим ка с царём, да будет он жив, невредим и здрав, а царь, да будет он жив, невредим и здрав, передаёт ка богов людям, ибо у него есть сиа - возможность понимать богов, и ху - возможность говорить с богами. Этими силами обладают только избранные.

Благодаря ка мы можем помогать богам в ежедневной битве за возрождение солнца, исцелять, растить хлеб и скот.

Ка есть у всего сущего. Это жизненная сила, суть, корень сотворённых предметов.

Однако, она не одинакова. Например, у женщин ка неполноценна. Точнее, это даже не ка, а хемуст, женская версия ка, связанная с материнством и деторождением. Она не хуже и не лучше, просто другая. Именно поэтому женщина не может быть Владыкой Двух Земель, она не способна вместить и передавать активное, оплодотворяющее ка богов.

И только у избранных есть хекау - возвышенная форма ка. Такие люди способны на большее, чем все остальные. Они чуть ближе к богам, могут получать их ка напрямую, взаимодействовать с ними без посредничества царя, да будет он жив, невредим и здрав.

Саптах подошёл ко мне и приказал обнять его. Естественно, я не мог этого сделать, не мог пошевелиться. Он вклинился между моих рук, которые по прежнему касались ступней статуи, сымитировав объятья.

Часть хека перетекла в него, а ко мне вернулась способность двигаться, стало легче, будто сняли часть свинцового одеяния. Однако далеко не вся волшебная сила покинула меня.

— Учитель, а у богов есть и ка, и хемуст? — спросил я без позволения.

Переваривающий приток силы Саптах не обратил внимания на дерзость, ответил:

— Все боги андрогинны. Например, Бастет, на две трети женщина, на одну треть мужчина. Понимаешь?

— Кажется да. Именно поэтому они могут творить? Иначе как породить других богов, когда ты Единственный?

— И верно, и ошибочно, ученик. Боги не творят. Все вещи уже существовали в Хех (егип.: «бесконечный» — абстрактное божество) до начала творения. Они лишь проявили их из небытия. Понимаешь?

— Умом понимаю, но сердце не принимает, — сказал я честно.

— Молодец, что не стал лукавить. Если будешь прилежным, я научу тебя, как сделать знания частью твоей сути, как впитать сердцем ка познания… — он прервал обещания резко, словно спохватился. — А на сегодня всё. Ступай к себе в комнату, завтра я дам первый урок записи слов бога.

Мне не хотелось ночевать в помещении в самое жаркое время года, попросил его позволения ночевать в саду. Естественно, возражений не последовало, и я побрёл в местечко, которое заприметил ещё днём. День был безумным, я устал ментально, так что мгновенно погрузился в сон. Вещий сон, магический.