Механические птицы не поют

Глава 23. Соловьиная трель

Уолтер решил дождаться миссис Ровли и объясниться с ней. Экипаж он вызвал, оставив время на разговор. Малодушную мысль уехать, положив на видное место деньги и записку с извинениями, он отбросил.

Кот так и не вернулся, впрочем, по нему никто особенно не скучал. Уолтер не сомневался, что, если ему понадобится — найдет прошлых хозяев.

Зои отказывалась есть и говорила, что Бен всю ночь рассказывал ей сказки. Эльстер не понимала, что она говорит, но хмурилась и бросала на Уолтера встревоженные взгляды поверх ее головы.

Он не знал, что делать. Забота о слабоумной девочке, только что потерявшей единственного родного человека, грозила стать камнем, который он наденет на шею прежде, чем прыгнуть в реку с моста. Вместе с Эльстер.

Нужно было отвезти Зои к «святому человеку», визитка которого все еще лежала у Уолтера во внутреннем кармане вместе с письмом Джека и конвертом миссис Ровли.

Затем либо попытаться скрыться на Альбионе, в какой-нибудь глухой деревне, либо все же попробовать добраться до Ха-айграт по документам клирика. Можно прикинуться прозелитистом, борцом с набирающей последователей верой в Белого Бога. Он слышал, что многие молодые клирики считали своим долгом остановить ее распространение. Им не препятствовали — понимали, что в молодости обязательно нужно бороться с кем-то. И пускай это будет чужая молодая вера, чем внутренние устои собственных Колыбелей.

Но сначала нужно объясниться с миссис Ровли, отвезти Зои к новому опекуну и выбраться из Эгберта.

Миссис Ровли пришла вовремя. По ней можно было сверять часы.

Она не стала даже подниматься на чердак, только подняла глаза к потолку, прислушиваясь к тишине.

Потом она шепнула несколько слов горничной. Та кивнула и вышла во двор.

— Я сейчас накрою на стол, — наконец сухо сказала миссис Ровли, отстегивая верхний слой сетки с волос и опуская его на глаза.

— Не стоит, мы торопимся. Послушайте, мне действительно жаль, что так получилось, и я понимаю, что деньги ничего не исправят, но если вы возьмете…

— Птиц на чердаке разводил мой сын, патер Ливрик. Он умер от лихорадки во время войны в Гунхэго, — задумчиво сказала она, снова поднимая глаза к потолку. — Я знала, что в другом полке служил лучший альбионский врач, Джек Говард. Я каждый день проклинала его руководство и самого Спящего за то, что мой Рон не служил там, и что его не пытался спасти этот человек. А потом Джека Говарда повесили. За убийства. Он жестоко убивал женщин из домов терпимости и не пожалел даже собственную жену. С тех пор я никого не проклинала, только разводила птиц.

Уолтер только до боли сжал зубы.

Каждое слово о Джеке становилось для него ударом. Чужие люди брали в руки эту тайну, превращали ее в камень, а потом швыряли ему в лицо. Кажется, Джека знали все, кто воевал на этой проклятой войне.

Еще бы, трудно было не заметить человека, не просто отдающего приказы вешать своих сослуживцев, но и простреливать им перед этим колени. И всякое значение потеряло, сколько он спас людей, ведь главное — в конце его казнили за убийства.

Интересно, кто-то из спасенных Джеком ненавидел собственную жизнь, подаренную маньяком?

— Мне действительно очень жаль, — искренне сказал он. — Сны, которые Ему снятся, порой действительно абсурдны, несправедливы и полны… удивительных вещей. Мы ничего не можем с этим сделать. Больше мы вас не задержим.

— Останьтесь на завтрак, патер Ливрик, — сухо попросила она. — В конце концов, кто-то должен помочь мне убрать… мертвых птиц с чердака.

— Патер Ливрик, экипаж через десять минут, — напомнила Эльстер. Она стояла на лестнице с полупустым саквояжем и исподлобья смотрела на миссис Ровли.

— Пойдемте, откроете мне чердак, я все уберу и могу забрать с собой… ваших птиц. Обещаю похоронить их там, куда приеду, — предложил он.

— Как вы вернетесь в город, миссис Ровли? — вдруг прошипела Эльстер. Она спускалась, гулко стуча тяжелыми ботинками по лестнице, и в ее движениях чувствовалась угроза. В одной руке она несла саквояж, а другой — волокла за собой Зои, кажется, полностью отрешившуюся от происходящего.

— Тебе лучше помолчать, — попытался осадить ее Уолтер, но кажется, она даже не услышала.

— И где ваша горничная? Зачем она взяла экипаж и уехала? В доме ведь нет никаких средств связи, верно? Вот незадача, пришлось отправлять девочку в город?!

Ему показалось, что Эльстер сейчас бросится на миссис Ровли и вцепится ей в горло. Ее губы растягивались все шире, и улыбка все больше напоминала оскал.

— Что нашло на вашего министранта, патер Ливрик? — отстраненно спросила миссис Ровли, кажется, нисколько не впечатлившись.

С улицы раздался протяжный гудок. Уолтер вздрогнул, словно он разорвал сеть электрических сполохов, повисшую в воздухе. Он забрал у Эльстер саквояж, показавшийся ему тяжелее, чем три дня назад, и сделал ей знак выходить.

— Простите, нам действительно пора. Если хотите, я найму в городе человека, который приедет и поможет вам, — твердо сказал он.

— Останьтесь, прошу вас! — голос миссис Ровли впервые выдал ее тревогу, и Уолтеру показалось, что он слышит знакомые безумные нотки.

— Я не могу. У меня есть свои… птицы, — отрезал он, переступая порог.

— Будьте вы прокляты! Вы и ваш кот! — не сдержавшись, крикнула она, и по ее лицу растекались красные пятна.

— Горничная доедет до города, вызовет жандармов. Над ней скорее всего посмеются, но Унфелих точно об этом узнает, — прошептала Эльстер.

Уолтер не стал оборачиваться. Он втолкнул в экипаж Зои, грубее, чем ему хотелось бы, пропустил вперед Эльстер, сел и захлопнул дверь. Вытащил из кармана визитку и скривился, прочитав адрес и имя.

— К вокзалу! — громко сказал он извозчику.

— К кому мы едем? — прошептала Эльстер.

— К «святому человеку», зовут Дерек Тонас, — ответил он, пожимая плечами. — Визитка обычная, у кого угодно может такая быть. Подписана только сзади, но подпись я, разумеется, не знаю.

— Надеюсь он… действительно хороший человек, — сказала Эльстер.

Вдруг над ухом раздался голос Джека:

— Ты ведь знаешь, что надо сделать, пока вы едете?

«Понятия не имею», — огрызнулся он.

— Обрежь слабоумной волосы и надень на нее министранскую куртку. Вторая пусть наденет платье и платок.

«Я не стану этого делать».

— А если вас арестуют? А если в нее будут стрелять? Целиться сначала будут в мальчика или в девочку?

«Откуда я знаю?!»

— В мальчика, потому что сумасшедшая птичница указала на клирика и министранта. И Унфелих в первую очередь будет искать именно их. Увидит рядом с тобой черную куртку, решит, что ты совсем без мозгов и положит сначала ее, а потом тебя. Так давай, ты же рвался жертвовать собой. Этой все равно, она и не живет нормально. А Эльстер получит шанс сбежать.

Уолтер раздраженно махнул рукой, словно отгоняя муху. Мысль прикрыть Эльстер Зои была рациональной, может быть даже правильной. Но на это никогда не согласилась бы сама Эльстер, а Уолтер уже находился на этом перекрестке — пожертвовать кем-то ради личных интересов или нет. И точно знал, что оказавшись на нем снова, не изменит решения.

— Пожалеешь, — мрачно предрек Джек.

Он только усмехнулся. Джек был не тем человеком, к советам которого стоило прислушиваться.

Уолтер отодвинул занавеску. Экипаж проезжал мимо небольшой молельни, окруженной старым кладбищем. Кивнув своим мыслям, он обернулся к Эльстер.

— Я приоткрою дверь, и вы с Зои незаметно соскочите. Экипаж еле ползет, должно быть нетрудно.

— А ты?!

— Я следом, чуть позже. Спрячетесь в молельне.

— Не пойду!

— Эльстер, ради всего святого, даже если там есть клирик и даже если он подлец и извращенец, а не какой-нибудь впавший в маразм старик — я приду через десять минут и застрелю его, иди!

— При чем тут клирик, а если ты…

— Экипаж удаляется, идти все дальше и опаснее, — заметил он, приоткрывая дверь.

Эльстер, метнув на него ненавидящий взгляд, что-то шепнула Зои, а потом бесшумно выскользнула из экипажа. Зои, не колеблясь, вышла за ней, но у нее не получилось сделать это тихо.

— Вы раньше катафалк водили?! — рявкнул Уолтер, распахивая другую дверь и хлопая ладонью по борту, чтобы привлечь к себе внимание. Извозчик обернулся к нему.

— Простите, патер, здесь много мелкого зверья, бросаются под колеса…

— Значит, вам давно полагалось привыкнуть!

Он захлопнул дверь и положил на колени саквояж. Открыл его и закатил глаза. Эльстер украла из дома тонкий шерстяной плед, упаковку свечей, бутылку настойки, умудрилась собрать какую-то еду, а сверху вызывающе блестела медная джезва.

— Нет чтобы назвать какой-нибудь Майзой, — проворчал он, заворачивая бутылку и лекарства в плед и утрамбовывая сверху сюртук. — Была бы синичка и не тащила все, что не приколочено.

Встряхнул несколько раз саквояж, убедился, что в нем ничего не звенит и, приоткрыв дверь, выглянул из экипажа.

Дверь закрывалась на два крючка — снаружи и изнутри. Он понял, что придется балансировать на подножке, чтобы закрыть дверь. Впереди как раз виднелась кочка. Уолтер подождал, пока экипаж подъедет к ней и выскользнул наружу.

Закрыл дверь и мягко соскочил на землю в тот момент, когда экипаж слегка подбросило.

Вереск с шорохом расступился под ним — сухие, колючие стебли, даже сейчас едва заметно пахнущие медом.

Он полежал на земле пару минут, чтобы экипаж отъехал подальше, а потом встал, отряхнулся и пошел назад — к едва видневшейся молельне.

Молельня была пуста. Скорее всего клирик приходил несколько раз в неделю — увядшие цветы в вазах явно стояли не больше суток, полы были почти чистыми, нигде не было пыли, а перед алтарем стояли новые свечи. Правда, несмотря на цветы и гуляющие по полу сквозняки, в воздухе пахло затхлостью и тяжелыми благовониями.

Уолтер было удивился, что в молельне ничего не разграбили но, оглядевшись, понял, что брать тут нечего.

Эльстер с Зои сидели у исповедальни, за старой портьерой.

— Видишь, все со мной в порядке, — улыбнулся он. — Между прочим, я заглядывал в саквояж.

— Если придется ночевать не в гостинице, где негде будет даже кофе сварить — по-другому заговоришь, — пообещала она.

— Там же все равно нет кофе?

— Плохо заглядывал, — улыбнулась она. — Куда дальше?

— На вокзал он прибудет через пару часов. Я заплатил, чтобы он не останавливался и нам не пришлось менять экипаж на городской. Ничего, не развалится… Если я правильно понимаю, нас там будут ждать. Может и нет, но рисковать мне не хочется.

— Уходить надо, клирик скоро припрется, — мрачно сказала Эльстер.

— С чего ты взяла?

Вместо отвела она отдернула портьеру.

Он ошибся, за ней была не исповедальня, а небольшой зал. В центре стоял накрытый небеленым полотном стол, на котором лежал человек.

Уолтер подошел и склонился над мертвецом.

По углам стола стояли плошки с разбавленными маслом благовониями, перебивающими запах разложения. Но в зале он все же чувствовался. Так пахло от престарелых альбионских аристократок — духами и пудрой, которой они пытались скрыть пятна на коже. Еще прошлыми пороками и смертью.

— Зачем глаза зашили? — спросила Эльстер.

Он хотел спросить, как она может не знать похоронных обрядов, но прикусил язык — она росла в месте, прославляющем жизнь, в самом темном ее проявлении.

— Это преступник. Сделал что-то страшное. Убил кого-нибудь или надругался.

— Это чтобы он больше не мог открыть глаза? Проснуться в следующем Сне? — тихо спросила она.

Уолтер кивнул, не отводя взгляда от трупа и грубых черных швов на его веках.

— А Джек…

— Дворянам не зашивают, — поморщился Уолтер. — Хотя он… просил. Патер Морн не дал. Сказал, что воля усопшего — не повод нарушать традиции и что-то еще… на самом деле он не хотел, чтобы… он больше не снился, — сбивчиво закончил он. — Пошли отсюда, ты права. Клирик скоро вернется.

Эльстер взяла его за руку и отвернулась от алтаря.

…

Уолтер примерно помнил, где находятся деревни вокруг Шага-До-Волн, и надеялся до ночи найти одну — маленькую и дальнюю.

Но вокруг только стелилась вересковая пустошь с редкими холмами.

Почти к ночи, когда он всерьез начал опасаться, что придется заночевать у подножья холма, они увидели золотые огни на горизонте. Он вытащил из саквояжа флакон с тоником, отхлебнул, а потом протянул Эльстер и Зои. Нужно было дойти и найти ночлег.

Деревня была не той, в которой жила миссис Ровли, но Уолтер не сомневался, что новости между ними расходятся быстро. Но все же за передушенных котом птиц еще никого не вешали и с собаками никого не искали.

Конечно, никакой гостиницы в деревне не было, но в первом доме, куда они постучали, их послали к «Натти, которая сдает комнаты».

Дом, на который им указали, был окружен запущенным садом. Словно когда-то его разбили, а теперь за ним стало некому ухаживать.

Им действительно открыла немолодая, высокая крестьянка, чьи рыжие волосы укрывала такая же вдовья сетка, как у миссис Ровли. Он быстро договорился об ужине и ночлеге на чердаке, за который пришлось заплатить как за номер в гостинице. Натти предупредила, что сдала комнату под ними. Оказалось, в городе через несколько дней открывалась ярмарка, и многие торговцы снимали такие комнаты в окрестных деревнях. Уолтер сделал вид, что ему об этом известно и быстро сочинил легенду о том, что он врач, хочет купить редкие ингредиенты и даже условился с одним торговцем. Кажется, такая легенда целиком устроила равнодушную хозяйку, и он не сомневался, что именно ее она перескажет, если кто-то будет спрашивать.

Уолтер с трудом заставил Эльстер поесть перед сном. Зои пришлось кормить почти силой.

У хозяйки нашлись несколько старых матрасов и рваные одеяла. Уолтер вытряхнул из них пыль и постелил Эльстер с

Зои в одном углу, а себе — в другом, жалея, что не к чему себя привязать. Но он надеялся, что слишком устал, чтобы ходить во сне.

Закончив с ужином, он запер дверь и уснул, едва успев лечь на кучу сваленных в углу одеял.

Он снова видел тюрьму. У него еще обе руки, и они в кровь сбиты о дверь. Он лежал у порога обессилев от тщетных попыток вырваться, а на сорванном криком горле словно затянули колючую проволоку. В этом кошмаре он мог только скрестись о ледяной металл сорванными ногтями и хрипеть бессмысленные слова, слушая тихий, беспомощный плач, иногда разбивающийся криком.

Она звала его, а он ничего не мог сделать. Даже молиться — во сне у него не возникало такой мысли.

Когда он просыпался, ему показалось, что дверь со скрипом открылась, и на пороге стоит Бекка, но не в черном наряде Полуночницы, а в строгом темно-синем платье с белым кружевом, таком неуместном в этой полной боли темноте. Но на несколько секунд, перед самым пробуждением, образ Бекки поблек и стерся, словно она была призраком. На ее месте стоял Бен, живой, только слева волосы слиплись от крови, и один глаз был красным от полопавшихся сосудов.

Уолтер медленно открыл глаза и понял, что кошмар не закончился.

Вокруг все еще было темно, а Эльстер действительно плакала.

Он с трудом встал, будто не веря, что может это сделать. Подошел к ней и сел рядом прямо на пол.

Она спала и во сне глухо, бессильно рыдала, сжав зубами край подушки.

— Эльстер? Эльстер, просыпайся! — позвал он, тряся за плечо. Она не слышала и не отзывалась. — Просыпайся, ну же!

Наконец она открыла глаза, и в них Уолтер который раз читал только бессмысленную панику.

— Уолтер! Я… я… видела… слышала… Мне таких снов раньше не снилось никогда!

Она дрожала, прижимаясь к нему, будто он пытался вырваться. И как только он хотел ответить, как рядом тихо засмеялась Зои. Ее кошмары явно не мучили, но этот смех, тихий и надтреснутый, был страшнее крика и слез.

— Что происходит?! — прошептал он.

— Ты снова что-то видел? — прошептала Эльстер, вытирая слезы. — Кстати, ты меня не душить пришел?

— Вроде планы были другие.

Уолтер отпустил ее и подвинулся к Зои. Успел подумать, что лучше попросить Эльстер, но она сама была напугана и вряд ли смогла бы кого-нибудь утешить.

— Зои? Зои, солнышко, просыпайся, — позвал он, с некоторой опаской трогая ее за плечо. Все же она до сих пор пугала его.

Она обернулась к нему и медленно открыла глаза.

— Что? — хмуро спросила Зои. Сонно пробормотала что-то, что Уолтер не смог перевести. — Мне там было хорошо. С Беном.

— Я думал, тебе снятся плохие сны, — тихо ответил он, убирая руку.

— Хорошие. А ты соврал, сказал, что ему не больно! — зло огрызнулась она, отворачиваясь.

— Прелестное дитя, — проворчал Уолтер, возвращаясь к Эльстер. — Что тебе снилось?

Она только мотнула головой. Он, вздохнув, поправил у нее на плечах одеяло.

— Либо мы все устали и нервы сдают, либо я заразный, либо что-то в еде. Но нас не могут травить все, кто нам встречается — это глупость.

— Давай думать. Тебе кошмары снятся с тюрьмы. У тебя галлюцинации, а один раз ты во сне попытался меня убить, — сказала Эльстер, снова вытирая глаза.

— Ты один раз слышала голоса в Колыбели и тебе приснился кошмар сейчас. Но это может быть совпадением.

— Мне и раньше снились, но другие. Такие — в первый раз.

— И Зои вторую ночь подряд слушает Бена, но это тоже ничего не значит — девочка слаба рассудком и только что брата потеряла.

Эльстер притянула колени к подбородку и мрачно посмотрела на Зои.

— Мне все равно кажется, что это не совпадения. Помнишь, Бен в поезде тоже слышал голоса?

— Да. Но ему могло послышаться, в конце концов мы ехали в одном вагоне с Идущими. Там вообще тихо не бывало.

— Вот именно! Там разговаривали, пели песни, дрались и ругались постоянно. И тут он говорит: «Слышите? Голоса!»

Эльстер встала и нервно заходила по комнате.

— Что мы делали? Все, ты, я, Бен и Зои?

— Пили? — предположил Уолтер.

— Зои не пила, — возразила Эльстер.

— Но она в поезде и голосов не слышала.

— Бен достал запечатанную фабричную бутылку. И джин у него был фабричный. У «Пташек» много денег, но не настолько, чтобы лить отраву во все партии алкоголя, надеясь, что ты наглотаешься и меня прирежешь!

— Потише нельзя?! — раздался снизу раздраженный голос.

— Как по-вашему «лек михь»? — спросила она Уолтера.

— «Простите, сэр», — подсказал он.

— Зануда. Возьмите что-нибудь в рот, да поглубже, вам полезно! — громко посоветовала она полу.

— Если он придет с тобой разбираться — мне придется устроить драку, — лениво отозвался Уолтер, слушая приглушенные ругательства снизу. Сосед ответил на вопрос Эльстер и добавил несколько слов от себя.

— Тоже мне, новость, — фыркнула она, узнав слово «шлюха». Уолтер поморщился, но просить так не шутить не стал.

— Дурацкий у вас все-таки язык, даже это слово на кайзерстатском лучше звучит.

— Язык как язык, — слабо улыбнулся он.

— Да ты только послушай, что вы со словами делаете! У тебя такое имя красивое, «Вальтер»! А вы чего из него сотворили?

Она честно старалась обращаться к нему на альбионский манер, но иногда все же получалось «Волтер».

— «Уолтер», вроде несложно.

— «У-о-о-олтер». «У-о-о-о»! Да так собаки воют, когда жрать хотят. Или любиться.

В ее глазах застыло искреннее возмущение издевательством над языком. Он несколько секунд ошеломленно смотрел на нее, а потом не выдержал и рассмеялся, зажав рот рукой, чтобы не потревожить Зои.

Эльстер все-таки села рядом и положила голову ему на колени. Несколько минут они просто слушали, как возится разбуженный постоялец, как он затихает, и наступает тишина.

— Звала бы Вальтером тогда, чего мучаешься, — наконец прошептал он.

— Да ладно уж, привыкла. Ладно, давай с Колыбели.

— Давай. Мы прибыли в Колыбель и мне сделали операцию. Я спал спокойно пару дней, но все время видел и слышал Джека.

— Я не знала…

Уолтер рассказал, как очнулся во время операции и про то, как левой рукой чувствует его прикосновения.

— Слушай, а помнишь ты про дневник рассказывал, про последние записи? Ты сказал, твой брат мужика какого-то застрелил, потому что он вроде как мертвых слышал.

— Мужик сидел в сумасшедшем доме и на нем психотропное оружие тестировали, — резонно заметил Уолтер.

— Но он сказал, что видел Кэт!

— Джеку по-хорошему тоже полагалось сидеть в сумасшедшем доме, — вздохнул он. — Мужик мог вообще молчать.

— Ладно, пусть его… В Колыбели я слышала голоса, когда нас на нижний этаж перевели. Тебе как раз стало получше. И тогда же ты опять начал кошмары видеть… Потом ты слышал голоса и видел кошмары в поезде, и голоса слышал Бен. Давай вспоминать, что мы делали такого.

— В Колыбели я едва ходил, пил воду, как советовали Бекка и патер Морн, и пытался подружиться с протезом. В поезде… в день, когда Бен слышал голоса… мы проснулись с похмельем, умылись, попили водички и я сел читать дневник. И в Колыбели я тоже его читал, но сомневаюсь, что он пропитан ядом.

— Ты сказал, что Зои вчера всю ночь слушала Бена. И сегодня опять…

— Она переживает, к тому же я спросил — ей не кошмары снятся.

— И мне приснилось… и тебе опять…

— Что-то мы упускаем.

Уолтер поднял глаза. Джек сидел на полу рядом с Зои и задумчиво водил ладонью над ее лицом. Словно почувствовав взгляд Уолтера, он поднял глаза и усмехнулся:

— Ну что же ты. Вспомни, кто твой брат и подумай, кто в истории оказывается настоящим злодеем.

— И кто же? — прошептал Уолтер.

Джек оскалился, и ему показалось, что его глаза по-кошачьи заблестели в темноте. Он протянул Уолтеру открытую ладонь, перечеркнутую тускло белеющим скальпелем.

Догадка ударила о ребра. Он, мешая альбионские ругательства с кайзерстатскими, достал заставленный ящиками с хламом саквояж. Поцарапавшись о гвоздь, он вытащил его, достал джезву, спички и флакон со снотворным. Не жалея, вылил все, что оставалось, и поднес к джезве спичку.

Пламя было обычным, рыжим и ровным. Уолтер молча сунул джезву Эльстер, достал из саквояжа нож и потянулся к ближайшему ящику.

— Тебе тоже в сумасшедший дом надо? — тоскливо спросила она.

— Да, но у меня серьезные претензии к альбионским лечебницам, — пробормотал он, откалывая от ящика длинную щепку. Поджег ее, наклонил джезву и поднес огонек к самой поверхности жидкости.

Несколько секунд ничего не происходило, а потом огонек медленно начал краснеть.

— Это моя кровь, разлитая по этим проклятым флаконам, моя и Кэтрин, оживает над подожженной жидкостью, — тоскливо отозвался Джек строчкой из дневника.

Уолтер открыл окно, выплеснул снотворное, ополоснул джезву в тазу с мутной водой для умывания, которую, кажется, оставили от прошлых постояльцев, и вылил в джезву тоник.

Вторая щепка послушно загорелась алым огоньком.

— Ах ты паскудный выродок, чтоб тебя твоими скальпелями… — ошеломленно прошептал он. Лицо доктора Харриса послушно возникло в памяти, вялое, уставшее, со слезящимися глазами за тяжелыми очками с толстыми стеклами.

— Что это? — спросила Эльстер, встревоженно заглядывая ему в глаза.

— «Грай», — процедил он. — Джек писал, что он месяцами сохраняет свойства и не вступает в реакции с большинством веществ, поэтому его можно добавлять даже в лекарства.

— Бред какой-то, почему он просто тебя не убил во время операции?!

— Потому что Унфелиху мой труп не нужен. Ему нужен твой.

— Но тебе же делали операцию под чужим именем, и ты был в маске! И патер Морн стоял рядом! Откуда они знали, что это все-таки именно ты, а не клирик?

— Ты думаешь, им есть дело до клирика? Если бы это был не я — клирик сошел бы с ума и повесился, удивительное несчастье, Унфелиха муки совести точно загнали бы в Колыбель каяться до конца жизни! — прошипел он, чувствуя, как бешенство желчью обжигает горло. Он знал, что должен чувствовать облегчение, но вместо этого ощущал только нарастающую черную злость. — Я подливал тебе снотворное в Колыбели! Я пил тоник от похмелья с Беном утром в поезде, его же мы втроем пили сегодня, чтобы дойти сюда, а вчера я налил Зои ударную дозу снотворного! Видимо, Унфелих не смог добраться до нас в Колыбели, в конце концов это был бы международный скандал, нас же защищал клирик высокого сана! И он просто подкупил протезиста, чтобы он насовал мне лекарств с наркотиками!

— Но почему тогда ты не убил меня? — глухо прошептала Эльстер, растерянно глядя на него.

— Не знаю, — честно признался он. — Должен был. И понятия не имею, откуда Унфелих знал, чего я боюсь, видимо изучал мои характеристики — на меня точно лежит полное досье в жандармерии, вместе с психологическим портретом.

— Так может он не ищет нас? — вдруг спросила Эльстер. — Может быть, он решил, что ты и так меня убьешь и давно в Кайзерстате пиво пьет?

— Вряд ли. Скорее волочится за нами и не отстанет, пока труп не найдет, — пробормотал он. Джек, все еще сидевший на кровати Зои так многозначительно посмотрел, что он понял без слов.

«А ведь если Джек — не призрак, значит, это моя идея», — с горечью подумал Уолтер.

— Не будь дураком, — вкрадчиво сказал Джек, отзываясь на его мысли. — Достань дешевый протез — это нетрудно, убей девчонку, отрежь ей руку, а потом брось в каком-нибудь сарае по дороге, где точно найдут, и подожги его. Или лицо ей изуродуй, тоже пойдет. У тебя даже скрутка с моими инструментами есть, там отличная пила. Руку потом в лесу похоронишь.

— О, и чем же это для меня кончится?! — не выдержав, огрызнулся он. Краем глаза он заметил, как вздрогнула Эльстер, но не отвел взгляда от Джека, задумчиво вертевшего в руках скальпель.

— Боишься виселицы? Не бойся. От тебя только этого и ждут — от сумасшедшего, одурманенного наркотиками психопата. Посмотри, это ведь настоящий подарок Спящего — хрупкая девочка-шатенка с золотыми глазами. Она даже на голову больная, одинокая и несчастная. И вряд ли доживет до старости. Бери и режь, спасешься сам, спасешь свою женщину, — Джек провел ладонью над волосами Зои.

«Не виселицы, Джек. Это буду уже не я. Потому что Уолтер, хоть Музыкант, хоть Говард, хоть клирик, никогда так не поступит. Если остальное для тебя не имеет значения — так хоть это прими. Считай, я не хочу из эгоизма».

— Но ты уже потерял себя.

— Уолтер, ты чего на Зои так смотришь?! — Эльстер дернула его за рукав.

— Не на Зои, — процедил он. — Засекаем две недели с сегодняшнего дня, если никого не убью — будет чудо…

— А ее-то ты почему боишься убить?

— Я не боюсь ее убить, — сказал Уолтер и тут же осекся. Слова дались ему удивительно и неприятно легко. — Я не боюсь ее убить, — повторил он, словно наказывая себя, — я боюсь, что Унфелих убьет тебя.

— Ну мне тоже об этом думать не очень-то приятно…

— Нет, ты не понимаешь… А, пошло оно все! Вставай! — он вскочил с кровати и заходил по комнате. — Буди ее! Надо собираться, наймем экипаж до Орноу-На-Холме, чем скорее… избавимся от нее, тем лучше. В экипаже поспите, в конце концов…

— Лучше? Уолтер, что он тебе говорит?!

— Он? Джек? — он оскалился и заметил промелькнувший в глазах Эльстер ужас. — О нет. Это Я себе говорю.

…

Сонный извозчик, смуглый пожилой мужчина, тихо матерился на языке де Исте, видимо рассчитывая, что его не понимают. Уолтер был в таком бешенстве, что даже не пытался играть в приличия и высказал все, что думает об извозчике, его экипаже, его пунктуальности, и его родине, не постеснявшись даже упомянуть унизительный торговый договор, которым кончилось для де Исте поражение в короткой, двухдневной войне с Альбионом. Язык он знал хорошо.

Не так хорошо, как язык Кайзерстата, но матерился и читал стихи почти без акцента, а в де Исте считалось, что этого достаточно.

Эльстер испуганно смотрела на него, неосознанно прикрывая собой сонную, угрюмую Зои, и от этого зрелища раздражение Уолтера только росло.

В экипаже он закрыл глаза, чтобы не встречаться взглядом с Эльстер. В колышущейся тьме под веками рождалось что-то колючее, жалящее и расходящееся тупой монотонной болью к вискам.

Уолтер не заметил, как уснул.

Он стоял за толстым стеклом, сжимая алебастровый набалдашник трости и смотрел, как в белоснежной комнате палач в белоснежном сюртуке вырезает сердце лежащей на столе девушке.

Сначала он думал, что это Эльстер, но разглядев Зои не испытал ни ужаса, ни облегчения. И когда палач обернулся, и Уолтер увидел свое собственное лицо, снова не почувствовал ничего. И именно это было настоящим кошмаром — осознавать собственное холодное бесстрастие и не пытаться разрушить его оковы.

— Теперь ты понимаешь меня? — спросил стоящий рядом Джек, аккуратно постучав собственной тростью по стеклу.

— Я давно тебя понял, — мрачно ответил Уолтер.

Он с трудом открыл глаза. Зои спала, положив голову Эльстер на колени.

— Долго я сплю? — хрипло спросил он, заглядывая в саквояж.

— Не очень, с полчаса, — слегка настороженно ответила она.

Уолтер только кивнул и вытащил из саквояжа бутылку. Алкоголь немного притупил раздражение и усталость. Он протянул бутылку Эльстер и постучал к извозчику.

— Орноу-На-Холме далеко?

— Часа три, — буркнул он.

Уолтер, хмыкнув, забрал бутылку.

— Что с тобой такое? — тихо спросила Эльстер. Она достала из саквояжа сюртук и положила Зои под голову. Села рядом и прижалась щекой к его плечу.

— Я почти не спал в последние дни, и у меня появилась новая… навязчивая мысль. А я только подумал, что все кончилось, — с трудом улыбнулся он.

Алкоголь притупил раздражение, но оно все еще вспыхивало электрическими разрядами.

— Тебе поспать надо. Если ты меня передумал убивать — значит, можно? — с надеждой спросила она.

— Я… боюсь, что не до конца передумал… — пробормотал он.

— Если начнешь убивать — покричу извозчику, он будет рад поводу тебя побить, — неловко улыбнулась Эльстер, сжимая его ладонь. — Спи, Уолтер, нельзя себя так изводить. Кончится тем, что ты меня добровольно пристукнешь, чтобы выспаться.

Он, подумав, закрыл глаза, решив, что так будет проще избежать вопросов. И не заметил, как уснул снова.

…

Просыпаться не хотелось. Вырвавшись из очередного кошмара, Уолтер замер на той грани между реальностью и сном, когда он чувствовал, что лежит у Эльстер на коленях, и ее шерстяная юбка мягкая и теплая, но разум еще ускользал в черноту.

— Вставай, мы почти приехали, — позвала она через несколько минут, коснувшись его лба прохладными пальцами.

— Я молчал? — просипел он, нехотя выпрямляясь.

— Да нет, болтал, как заведенный, — усмехнулась Эльстер. — Колыбельные ваши, я половину слов не поняла, видно старые. Я тебе шарф свернутый на лицо положила, чтобы свет не мешал и твой бубнеж до извозчика не доносился.

— Спасибо, — проворчал он, отчаянно тоскуя по вылитому тонику. Все же переутомление и недавняя операция забирали слишком много сил. — Сейчас мы оставим Зои и сразу уедем, хорошо?

Он опустил глаза к саквояжу в поисках воды, но успел увидеть, как нахмурилась Эльстер.

— Почему сразу? А откуда мы узнаем, что ее опекун — нормальный человек?

— Милая, мы об этом не узнаем, пока хотя бы пару месяцев с ним не поживем, и то не узнаем наверняка, — мягко осадил ее Уолтер. — Я понимаю твои стремления, но… — он бросил быстрый взгляд на Зои, которая отрешенно смотрела на улицу сквозь щелку в занавесках, — мы не можем себе позволить заботу об этой девочке. Во-первых, мы в бегах, а во-вторых, еще немного — и мой рассудок все же не выдержит и случится нечто ужасное.

— Но ты же меня до сих пор не убил!

— Эльстер, да что с тобой делать! Джек Кэт тоже не убил.

— Тогда я не понимаю, в чем проблема…

— В том, что он убил еще много, много кого. Чтобы спасти Кэтрин. Вот в чем, чтобы Спящему Джек в следующем Сне гунхэгцем приснился, проблема!

Если раньше безумие представлялось ему черной ледяной рекой, то теперь вода схлынула, обнажив дно, полное мусора, и облепленных тиной острых камней. Он так привык бороться с волнами, что совсем упустил из вида другие опасности, и за это ему предстояло расплачиваться — река снова наполнялась водой.

Эльстер молчала, и Уолтера нисколько это не удивляло. Она ничего не знала о камнях под черной водой.

— Приехали! — раздался полный неприязни голос извозчика.

Уолтер, быстро отсчитав деньги, вышел из экипажа и подал руку Эльстер.

Орноу-На-Холме оказался небольшим поместьем посреди пустоши. Он издалека видел темный дом с красной крышей, действительно стоящий на холме.

Ржавые ворота были заперты, но рядом в заборе не хватало сразу нескольких штырей.

За спиной раздался металлический лязг и звук, похожий на протяжный человеческий вздох — экипаж неторопливо удалялся, оставляя их посреди пустоши перед запертыми воротами. Уолтер не мог расслышать, но ему почудилось злорадное хмыканье извозчика.

— Замечательно, — мрачно сказал он и взялся за ржавое кольцо.

Стучать пришлось долго. Наконец, динамик зашипел и выплюнул короткое:

— Проваливайте!

— Мистер Тонас, у нас визитка от вашего знакомого…

— Так можешь ей подтереться! — огрызнулся он вслед за коротким стуком. — Уходите, я больше никого не принимаю!

— Послушайте, с нами девочка, сестра вашего друга! Хотя бы впустите нас, нужно поговорить! — Уолтер раздражался все сильнее, к тому же подобные беседы рядом с огромной дырой в заборе казались ему совершенно абсурдными.

— Какая девочка? — с ненавистью прохрипел динамик.

— Зои Берг!

Зои, услышав свое имя, подняла на него пустой взгляд, а потом опустилась на колени у забора и принялась рвать вереск.

Динамик молчал долго, наконец, отозвавшись усталым «подождите».

Через несколько минут из дома вышел человек, высокий и огненно-рыжий. Он долго и тщательно запирал двери, а потом двинулся к воротам. Шаг у него был широкий, шел он быстро, и Уолтер почти сразу разглядел, что в руках он несет ружье.

За хозяином из-за дома выбежали три собаки — серебристо-серые, поджарые и молчаливые. Стало понятно, почему хозяина не волновала дырка в заборе.

Чем ближе человек подходил к ним, тем больше знакомых черт появлялось в его лице. Уолтер сперва думал, что ошибся, но скоро сомнений не осталось.

— Это вы?! Мистер Честейн, за каким Проснувшимся вас принесло?! — ошеломленно пробормотал Томас, торопливо выходя за ворота и закрывая рукой динамик. Собаки остались стоять за забором, словно три каменных изваяния.

Уолтер хотел спросить его, за каким Проснувшимся фокусник связался с морлисскими революционерами, но промолчал. На самом деле ничего удивительного — артисты, поэты и художники редко оставались в стороне во время революций и переворотов. Наверняка фокусника, которого принимают в разных странах вместе с труппой и кучей реквизита, завербовали быстро. Вместо вопросов он протянул Томасу визитку, не отводя настороженного взгляда от его лица.

Он постарел, осунулся, и в его волосах заметно прибавилось пепельных прядей. Томас все еще напоминал лиса, но теперь — старого, усталого и больного. Уолтер почувствовал, как горькая догадка родилась в душе.

— Доктор Харрис…

— Ничем не помог, — пробормотал он, растерянно вертя в руках визитку. — Бен сказал, что оставил Зои в Колыбели…

— Нет, ему помешали некоторые… обстоятельства, его спутник оказался слишком неуклюжим и даже хлеба не смог нарезать… может вы нас впустите?

Он не знал, рад ли видеть знакомое лицо. Фокусник с дирижабля и его эксцентричная, непосредственная мать казались ему приятными людьми и он с теплом вспоминал о них, но сейчас ему как никогда хотелось раствориться с безликой толпе, став ее безликой частью. И человек, который знал его хотя бы по имени, казался едва ли не врагом.

— Я писал всем. Бен знал, что я больше никого не принимаю, — твердо ответил Томас, возвращая визитку. — Мне очень жаль. Я сделал для Морлисса все, что мог, а для Бена — даже более того, но теперь… я не могу.

— Послушайте, это вопрос жизни и смерти, я не преувеличиваю! Мистер Даверс, мы в бегах, и согласившись помочь Бену буквально приставили себе по дулу к вискам!

— За вами кто-то идет? — быстро спросил он.

— Кайзерстатский жандарм, — соврал Уолтер.

— Это из-за Саттердика и его махинаций?

— Что?.. Нет, мистер Даверс, у нас очень мало времени, и мы не можем…

Томас, торопливо оглянувшись на Зои и сдавленно улыбнувшись Эльстер, бесцеремонно схватил Уолтера под локоть и отвел в сторону.

— Послушайте, Уолтер, я заключил контракт. Мне нельзя никого впускать в свой дом, вы понимаете, о чем я говорю?! Приди вы на два дня раньше, но ее уже привезли, и я не могу…

— Томас, мне совершенно безразличны ваши контракты, — прошипел он, вырывая руку, — если вы не поможете — скорее всего, мы все умрем. Мы трое, а вы останетесь со своим контрактом.

Он стоял, опустив плечи, и огненные пряди падали ему на лицо. Наконец, он выпрямился и громко сказал:

— Город там, молодые люди! — потом наклонился к Уолтеру и торопливо зашептал: — Там, за вон тем холмом куча сухих веток, под ней люк. Я сейчас уйду в дом, открою люк в подвале. Прошу вас, сделайте все тихо.

Он развернулся и торопливо пошел к дому, не взглянув на Эльстер с Зои. Собаки ушли за ним, так же молча, только вереск шуршал в такт шагам.

Уолтер, пожав плечами, поднял саквояж и жестом позвал Эльстер за собой.

За ближайшим холмом действительно нашлась куча хвороста, а под ней — люк, накрытый отсыревшей темной деревянной крышкой. Он возился несколько минут, прежде она наконец поддалась.

Тоннель был узким и явно плохо укрепленным, но обрушиваться на голову, кажется, не собирался.

Уолтер хотел пойти первым, но понял, что Эльстер не сможет закрыть люк. Пришлось пропустить ее вперед. Зои пошла второй и постоянно нервно оглядывалась, отчего он испытывал смесь горечи и раздражения. Ему было неприятно чувствовать себя чудовищем, которого боится ребенок, к тому же теперь еще и не совсем безосновательно.

Томас встречал их. Он помог выбраться Эльстер и Зои, подал руку Уолтеру, а потом закрыл за ним люк. Они оказались в подвале. Вдоль стен тянулись полки, заваленные хламом, сильно пахло пылью и лаком.

— Мы… можем подняться? — настороженно спросил Уолтер, глядя на растерянного Томаса, сидящего на узкой деревянной лестнице.

— Конечно, только… послушайте, Уолтер, я понятия не имею, что у вас произошло, и в любое другое время помог бы вам, как обещал. Но сейчас… я приму девочку, — он кивнул на Зои, — но вы с сестрой завтра утром должны уехать. И не выходите на улицу, без меня собаки вас не знают. Это первое условие. Второе… я прошу вас с пониманием отнестись к тому, что вы увидите в доме. А когда вы покинете эти стены — забыть об этом.

— Что будет с Зои? — хмуро спросила Эльстер.

— Завтра ко мне придут… молодые люди, друзья Бена. Забрать последнее, что у меня хранилось… — он махнул рукой в угол, где стояли две старые бочки. — Она отправится с ними. Оставить ее в доме я не могу, это… небезопасно.

— Куда отправится? — в ее голосе слышалась неприкрытая враждебность.

— Мисс Честейн, прошу вас. Если вы никак не связаны с… Беном и тем, чем он тут занимался — не задавайте лишних вопросов, это не то знание, которое принесет вам радость, — поморщился Томас. — Уолтер, вы согласны?

— Конечно, — кивнул он. — Спасибо вам.

— Тогда идемте. И… надеюсь, вы простите мне холодный прием, — нервно усмехнулся Томас, вставая и отряхивая брюки от пыли.

— В добром ли здравии миссис Даверс? — спросил Уолтер ему в спину.

Томас молчал. Они поднялись в дом — темный, пустой и гулкий. Почти не было мебели, только окна были завешаны тяжелыми черными бархатными шторами. Вместо электрических фонарей горели старомодные газовые, несколько шаров из мутного стекла, полных тревожного желтого света.

— Я все продал, — мрачно сказал Томас, видя удивление гостей. — И еще остался должен.

Уолтер молчал. От дома веяло тоской, словно он стал склепом для хозяина. Повсюду виднелись призраки прошлого — светлые пятна на стенах, где стояла мебель, крюк, на который когда-то крепилась люстра, явно дорогой, но сейчас покрытый царапинами паркет. Стояла страшная духота — Уолтер помнил такую в Вудчестере, пока не провели электричество. Газовые фонари вынуждали постоянно проветривать, а Томас явно этим пренебрегал.

На лестнице раздались тяжелые, неуклюжие шаги.

Уолтер поднял глаза и приветственно улыбнулся — Тесс Даверс спускалась к ним. Сама, на своих ногах. Значит, если доктор Харрис не помог — ее вылечил другой врач. Это была действительно хорошая новость, первая за долгое время.

— Миссис Даверс! — не переставая улыбаться, он помахал рукой и сделал шаг к лестнице.

И замер с поднятой рукой, словно забыв, что ее надо опустить.

Женщина перед ним, казалось, пришла из кошмара. Без сомнения, это была Тесс Даверс — Уолтер видел ее лицо, ее синие глаза и ее белоснежные волосы в высокой прическе. И черное кружевное платье с жемчужным кабошоном, и тонкие изящные пальцы, исчерканные морщинами, безусловно, принадлежали Тесс Даверс.

И в то же время у стоящей на лестнице женщины было чужое лицо. Бесстрастная маска словно была прилеплена к черепу трупным окоченением. Сухие губы растягивались в приветствии, рот открывался, но не раздавалось ни звука. Ее глаза были пусты, словно пара кусков синего стекла. Уолтер видел, как она идет, медленно и неуверенно, будто двигалась глубоко под водой, как она поднимает руку в ответном приветствии и как сразу бессильно роняет ее.

Сначала он думал, что ему снится очередной кошмар о трупе Тесс, который вышел встретить его в мертвом доме.

Она улыбалась, и кожа в уголках губ и глаз послушно собиралась морщинками, но глаза оставались пустыми, а лицо, несмотря на улыбку, не выражало ничего.

Томас прошел мимо него и подал матери руку. Она послушно обхватила его запястье и они стали медленно спускаться.

— Что это такое?! — в ужасе прошептала Эльстер, сжимая его двумя руками выше локтя. Он, не отводя глаз от Тесс, притянул Эльстер к себе и обнял, словно стараясь прогнать морок живым прикосновением.

Он понял. Никакой это был не труп, но и точно не живой человек.

— Соловей, — хрипло ответил он. — Настоящая механическая птица, макет для «Трели».