Меч для дракона

Глава 4

ока строились плоты, которым предстояло повезти легион вниз по реке, солдаты занимались подготовкой к боевым действиям.

Нового командира Восьмого полка Стодевятый марнерийский драконий в первый раз увидел на общем построении.

Над плацем завывал холодный северный ветер. Гремели барабаны, яростно пищали дудки, а подразделения, одно за другим, совершали положенные маневры. Выходило это у них, надо заметить, довольно неуклюже. Солдаты еще не привыкли маршировать отрядами. Третья и Четвертая сотни даже столкнулись, совершенно перепутавшись друг с другом.

Новый командир был в ужасе. Он обладал громким, зычным голосом и, ничуть не стесняясь в выражениях, на чем свет стоит распекал медлительных и нерадивых солдат. Потрепанная форма редких ветеранов, призванных укрепить Восьмой полк, вызвала его особое негодование.

Лейтенанты и капралы нервничали, бросая на своих людей сердитые взгляды, а командир разъезжал вдоль рядов и громогласно критиковал и строй, и обмундирование, да и вообще все, что только попадалось ему на глаза. По его словам, заведенные здесь порядки недостаточно хороши. Он, Портеус Глэйвс, приехал сюда, чтобы привить своим солдатам лучшие качества воинов из приморских городов: рвение, послушание, верность и стремление много работать.

Солдаты второго легиона, разумеется, до последнего человека были из приморских провинций, в основном из Аубинаса и Сеанта. Именно там сосредоточивалось излишнее население Аргоната. Свободные жители Кенора были крестьянами. Большинство из них отслужили в легионах и теперь считались резервистами. Вряд ли их следовало обзывать «пограничной швалью» и «лесными дикарями», которых надо всему учить заново. Они не были «лесными дикарями» и имели представление о крупных городах.

Но дальше стало еще хуже. Командир Глэйвс объявил, что, пока солдаты его полка не научатся маршировать как следует, они будут ежедневно тренироваться в ненавистных «воротничках» – четырехдюймовых, надевавшихся на шею дисках из жесткой кожи, заставлявших солдата запрокидывать голову и высоко задирать подбородок. Когда-то в легионах Кадейна «воротнички» служили наказанием для провинившихся, но те времена давно уже отошли в прошлое. Теперь их носили только несколько столичных полков в самом Кадейне. Они получали большие премии от местных богачей, покупавших офицерские должности за золото. Идеально вымуштрованные солдаты в «воротничках» прекрасно смотрятся на параде. Но на что они годятся в настоящем бою?

Марнерийские легионы считали «воротнички» варварством, пережитком древнего прошлого Вероната, когда солдаты зачастую были просто-напросто рабами.

Стодевятому особенно досталось. Новый командир нашел мальчишек-дракониров совершенно отвратительными. Их форма была грязной, чиненой, а то и вовсе не полной. Они носили не положенное по уставу оружие. А их драконы, как это ни возмутительно, похоже, совсем не интересовались маршировкой.

Командир полка предупредил Стодевятый драконий, что за его дисциплиной он будет следить особенно строго.

В конце концов построение закончилось, и солдаты мрачно разбрелись по казармам. Что же касается Релкина и Базила, то они были просто в ужасе. Новый командир полка оказался не кем иным, как тем идиотом-зазнайкой, который неделю назад вместе с ними плыл на «Лине».

Релкин не спал целую ночь, придумывая варианты, один невозможнее другого, как бы ему перевестись в другой полк. Но ничего путного так и не надумал.

Следующий день выдался ясным. Холодный северный ветер, как по волшебству, сменился теплым дыханием с востока. Весна в Кеноре всегда такая. Да, впрочем, и в других местах весна тоже переменчива.

В полдень легион построили для вручения наград. Солдаты, еще вчера дрожавшие в зимних куртках, теперь буквально обливались потом.

Генерал Пэксон вручил семь Боевых Звезд солдатам, отличившимся в мелких зимних стычках. Потом он зачитал три Особых Приказа с благодарностями за долгую и верную службу – это сержантам, которым вскоре предстояло уйти в отставку.

Церемония была краткой. Лишь после зачтения благодарственных приказов произошла небольшая заминка – каждый из награжденных сержантов считал своим долгом выступить и поблагодарить своих друзей по отряду.

И вот наконец пришло время вручать одинокую Звезду Легиона юноше-дракониру из Стодевятого марнерийского драконьего. Релкина вызвали из строя. Краем глаза юноша заметил, как смотрит на него Глэйвс. Впрочем, новый командир полка тут же безучастно уставился в небо. Поднявшись на возвышение, Релкин отдал честь, и генерал самолично прикрепил Звезду ему на грудь. Пэксон произнес короткую речь, и с отчаянно бьющимся от волнения сердцем юноша вернулся в строй. На этом, собственно, все и закончилось. Под гром барабанов полки покинули плац.

Солдаты разошлись по казармам, но Релкин не торопился возвращаться к себе. Его пригласили на завтрак к генералу Пэксону. Там должны были присутствовать и жена генерала, и другие дамы форта. Юноша ничуть не сомневался, что это мероприятие будет отчаянно скучным, но рассчитывал хотя бы вкусно поесть.

Он поднялся на самый верхний этаж башни, где располагались личные апартаменты генерала. Здесь находилась большая комната с прекрасным дубовым паркетом. На стенах висели портреты предков Пэксона и большой пейзаж Кадейна кисти знаменитого Моллы. По правде говоря, единственное, что отличало эту комнату от других в лучших столичных домах, так это окна: узкие и прекрасно приспособленные для обороны.

В комнате собралось довольно много народу. Большинство – у огромного стола в углу. Релкин заметил в толпе других награжденных сегодня солдат. Синяя шерсть и коричневая кожа их формы выделялись на фоне атласа и кружев модных дамских нарядов.

С солидными матронами на торжественный завтрак пришли и их подрастающие дочки, радуясь возможности хоть ненадолго забыть о скучных уроках и вышивании. Среди них в желтом, прекрасно облегающем фигуру атласном платье блистала младшая дочь Пэксона. Это была настоящая рыжеволосая красавица, кокетливо стреляющая из-под густых ресниц изумрудно-зелеными глазами.

Девушки сразу же окружили Релкина, засыпав его вопросами. Вправду ли так ужасен страшный Туммуз Оргмеин? Как выглядят живущие в нем плохие женщины? Видел ли он там куртизанок, носящих вместо одежды выделанную человеческую кожу?

Стараясь не покраснеть от смущения, юноша в конце концов сдался и рассказал о глубоких черных туннелях и о загонах, где пленные женщины, закованные в цепи, вынашивали бесов.

Девушки содрогались от ужаса, визжали, требовали подробностей, и Релкин нашел бы, что им порассказать, но тут к ним подошла леди Фивил, весьма полная дама, жена генеральского адъютанта.

– Молодой человек, – сказала она, уводя его от разочарованных девушек, – вам не мешало бы провести немного времени и в обществе более зрелых дам.

Она представила юношу своим подругам: Кливилле Хуке, жене капитана Первой сотни, Фадже Ринакд, чей муж командовал Второй сотней, и Эдит Алексеи и Элис Вулнов, женам офицеров Второй сотни.

Все они тоже хотели услышать об ужасах Туммуз Оргмеина. Юноша описал им рынок рабов – закованных в цепи мужчин и женщин со следами кнута и клеймами на теле. С замиранием сердца дамы слушали этот рассказ, и стоило только юноше на миг замолчать, как они тут же начинали охать и ахать от ужаса.

Вскоре, однако, это им надоело, и они вернулись к бесконечному обсуждению гарнизонных сплетен. Только тогда Релкину удалось ускользнуть от них к столу.

Но едва он успел угоститься силлабабом и положить себе кибинов и самсы,^{2} рядом с ним возникло видение в желтом атласе.

– Привет, мы еще не знакомы. Там была такая толпа! Меня зовут Кисситра Пэксон, но ты можешь называть меня просто Кисси.

Релкин прекрасно знал, кто она такая. И кроме того, ему было известно, что ей семнадцать и она уже совсем не такой ребенок, как полагала ее мать.

– Тебе, наверно, здесь ужасно скучно, – сказала девушка. – Для меня так это настоящая пытка.

– Еда, во всяком случае, превосходная.

– Да не так чтобы очень. Цыпленок пересушен, а соусы так и вовсе отвратительны. В Кадейне такой завтрак просто освистали бы и потребовали бы от хозяев немедленно уволить повара.

Релкин предпочел не напоминать, что Кадейн находится отсюда за сотни миль, за Мальгунскими горами.

– Пойдем, – приказала Кисситра. – Отведи меня на самый верх башни. Сегодня такой чудесный день. Мы, наверно, увидим даже гору Красный Дуб.

Судорожно проглотив свои кибины, Релкин провел девушку на открытую площадку наверху башни. Стоял теплый, солнечный весенний день. Только тут Релкин вспомнил о сверкающей на его груди медали. За всю историю было вручено не более двух сотен этих пятиконечных серебряных звезд. Такая награда раз и навсегда сделает его чужим в отряде… если не принять соответствующих мер. Юноша решил спрятать медаль подальше. Теперь он больше не Релкин-Сирота, парень без роду и племени. Теперь он легендарный герой, за каждым шагом которого будут пристально наблюдать. Релкин подумал, что старая леди наверняка сделала это для того, чтобы он относился к жизни посерьезнее.

– А теперь, – заявила Кисситра, – расскажи мне о себе. Откуда ты родом?

Она была так божественно прекрасна, что у Релкина даже голова закружилась.

Он едва мог что-то промычать в ответ.

– Как ты сказал? – переспросила она, прикрывая глаза от солнца ладонью.

– Я из деревни в районе Голубого Камня.

– Деревня у Голубого Камня… – пробормотала она и рассмеялась. – Я когда-то знала одного мальчика из Голубого Камня. – Она сказала это так, словно с тех пор прошла по меньшей мере пара десятков лет. – Он был граф и очень глупый. Он попытался сделать мне больно.

– И что случилось?

– Мне пришлось преподать ему урок на тему любви…

– Любви… – повторил Релкин.

– Да, любви, и разве это не великолепно? Так любить кого-то, что ты не можешь думать ни о чем другом, кроме исполнения желаний своей избранницы…

Она наклонилась к Релкину, чтобы до него донесся запах ее духов. Глаза девушки опасно блестели.

– А ты когда-нибудь любил, драконир Релкин?

Юноша покраснел. Он любил Лагдален из Тарчо. Но теперь это прошло. Он хорошо усвоил горький урок. Лагдален была на несколько лет старше и происходила из чуть ли не самого именитого рода Марнери. В роду Тарчо были даже короли! А Релкин? У него и родных-то не имелось, за исключением одного зеленого дракона.

Ну и, разумеется, теперь Лагдален была замужем за капитаном Холлейном Кесептоном, которого Релкин искренне уважал и как солдата, и как человека.

– Однажды, – признался он, – я был влюблен.

Девушка надула пухлые губки:

– И кто же это был? Какая-нибудь крестьянка?

– Вовсе нет. Я любил Лагдален из Тарчо, – не сдержавшись, выпалил Релкин.

Весело рассмеявшись, Кисситра ткнула юношу локтем в бок.

– А сам ты – сирота из Голубого Камня. Высоко ты метил. – И она снова захихикала.

– Мы вместе сражались в Туммуз Оргмеин, – со всем возможным достоинством сказал Релкин. – Мы были вдвоем в подземельях. Она вела себя как настоящий солдат Аргоната.

Релкин попытался представить стоящую рядом жеманную девушку в тех мрачных туннелях. Это было невозможно.

– Какой ужас! Я стараюсь и не думать об этом страшном месте. Я даже не смотрю в ту сторону. – И Кисситра показала на унылые равнины, лежащие к северо-западу от форта.

Релкину очень хотелось бы вот так запросто взять и обо всем забыть. Но увы, надеяться на это не приходилось.

Видимость и вправду была великолепная. На востоке черными кляксами на горизонте виднелись горы Мальгун. На юге поднимались увенчанные белыми шапками пики.

– Вон там гора Кохон, – сказала девушка, показывая на юг. – Где-то там мой дом. Ты когда-нибудь был в Кадейне?

– Нет, Кисситра, никогда.

Она задумчиво постучала сложенным веером по своим губам. Релкин представил себе, как он целует эти прелестные губы.

– Город такой красивый. – Она со вздохом сложила руки на груди. – Такой величественный. Как бы мне хотелось сейчас оказаться там, пройтись по Слайт Хилл или прокатиться по Дубовой улице.

Она снова вздохнула. Ей приходилось жить в этом ужасном форте на краю света, потому что ее отцу не дали пост капитана башни в самом Кадейне. Ну, она-то знала, как все было, пусть даже отец и не хочет ни о чем рассказывать. Он проиграл майору Стинхуру, и в итоге их отправили сюда, в глушь. Лучшие годы своей жизни она проводила вдали от светских салонов, и балов, и вечеринок!

– А тебе когда-нибудь хотелось побывать в Кадейне, Релкин из Голубого Камня?

– Когда-нибудь я приеду в Кадейн. Я хочу посмотреть все города на свете. В Марнери я, разумеется, уже был.

– Марнери – совсем неплохой город. Я тоже была в нем. Несколько раз, еще совсем маленькой девочкой. Мне понравились его белые каменные стены и узкие улочки. Но по сравнению с Кадейном он такой маленький! Между прочим, наш дом стоит на самой Слайт Хилл, в миле от Старого Города.

– Я уверен, что Кадейн прекрасен.

– Ну конечно. Так чудесно проехаться лесом Сурд, а потом отправиться в парк Голубого Фонтана… Это райское блаженство. Оттуда из-за деревьев виден даже королевский дворец. Здания все такие изысканные, покрыты белыми и голубыми изразцами, с красной черепицей на крышах. – Она опять вздохнула. – Когда будешь в Кадейне, Релкин из Голубого Камня, не забудь навестить меня. Если захочешь, я покажу тебе город. Там есть на что посмотреть.

Про себя Релкин горько рассмеялся. Он искренне сомневался, что Кисситра Пэксон и в самом деле будет рада увидеть его на пороге своего дома на Слайт Хилл. Да и не впишется он в то общество, которое, несомненно, будет там ее окружать.

Релкин знал, что это не его мир. И там нет для него места… разве что он явится туда с целой кучей денег. Но пока что такая возможность даже и не просматривалась.

На Северной башне пробил часовой колокол. Завтрак заканчивался. Релкин проводил Кисситру вниз и, попрощавшись, отправился на поиски новой порции кибинов. Но увы, остался только горячий чай с лимоном.

Мечтая о прелестной Кисситре Пэксон, Релкин отправился обратно в Драконий дом Восточных казарм.