Марьинская Аномалия

Глава 7

Экс-целителю старцу Якову было тридцать девять лет от роду. Жизнь его помотала по ухабам. Это он всегда подчеркивал.

Следы житейских ухабов оставались на его лице до сих пор. В семнадцать лет чистый юноша Яков Самойлов уехал из родного Марьинска искать счастья в большом городе. Сначала ему повезло. Он поступил в педагогический институт в Нижнем Новгороде, тогда еще называвшемся Горьким.

В институте Самойлов стал личностью довольно известной. Он быстро разобрался, что педагогика, по сути, наука скучная, а основное его призвание – литература. Складные стихи, которые он с успехом зачитывал на студенческих вечеринках, принесли ему общекурсовую известность.

Институт Самойлов окончил. Хитрыми путями он увильнул от распределения в школу и добился трудоустройства в газету «Вечерний город». В двадцать два года он уже стал штатным корреспондентом редакции, писал бойкие репортажи – в общем, подавал надежды.

В тридцать лет Яков Самойлов подавал пальто и головные уборы в ресторане «Золотая осень». К тому времени жизнь его превратилась в сплошную битву с зеленым змием. Змий победоносно наступал на всех фронтах, Яков все больше отсиживался в окопах похмелья. К этому времени он уже сам понял, что стал законченным алкоголиком.

Помогло ему чудо. Иначе не назовешь. Подобрав и отстирав его после очередного запоя, подруга пригласила в дом народную целительницу бабу Евдокию. Бабушка-старушка полчаса пошептала над ним, взяла пятьдесят долларов и ушла.

На четвертый день трезвости он, против обыкновения, не улизнул из дома опохмеляться. На пятый день снова пришла бабушка-одуванчик, снова полчаса пришептывала над ним, взяла еще пятьдесят баксов и сказала, что он здоров. На шестой день он опять не пошел опохмеляться.

Яков Самойлов бросил пить. Событие это в первую очередь потрясло его самого. Когда первая эйфория от трезвости прошла, Яков начал все чаще задумываться, что же сотворила с ним маленькая старушка. Ответ напрашивался сам собой. Бабушка была экстрасенсом. И, значит, все правда, что там говорят о потусторонних мирах, тонких материях, о неизведанных еще областях человеческой души, способной силой мысли двигать горы и поворачивать реки.

С азартом энтузиаста-первооткрывателя Самойлов взялся за соответствующую литературу и очень скоро выяснил, что есть целая наука – экстрасенсорика, которую официальные ученые, конечно, не признают, но откровенно побаиваются. Он понял, что напал на золотую жилу, что отныне и навсегда его призвание – лечить людей. Великая жизнь все-таки получится. Просто не сразу, постепенно, потому что только на вершине настоящего величия цветут розы, а сам путь к нему выстлан шипами и терниями.

Способности? Они у него есть, в этом он был твердо уверен. Главное – желание. И научная подготовка. Самойлов взялся за книги уже основательно. Скоро он мог обстоятельно рассказать, чем отличается, например, колдовство друидов от магии древнеегипетских жрецов. Попутно изучал астрологию и алхимию, мелькнула даже шальная мыслишка наплевать на все и плотно заняться синтезом философского камня. Остановил его только недостаток времени.

С практикой дело обстояло хуже. Спичечный коробок, который он каждое утро в виде зарядки пытался двигать по столу силой взгляда, стоял как пришитый.

Как-то раз, правда, ему показалось, что коробок двинулся, но потом перед глазами замельтешили золотые мухи, голова закружилась, и доктор из поликлиники констатировал внутричерепное давление. Не разобравшись в ситуации, районный терапевт посоветовал ему принимать корвалол и поменьше злоупотреблять алкоголем. Нет, не разобрался доктор в ситуации.

Лечить людей Яков Самойлов пробовал регулярно. Некоторым вроде бы помогало. А может, и нет, черт их разберет, кому что помогает.

Немного позже, возвращаясь к первоисточникам, Яков даже разыскал вылечившую его бабушку. Старая перечница несла всякую ахинею про исконные родовые заговоры, про бабку-ведунью, к которой вся деревня бегала лечить зубы и лошадей, про звезду Чох, которая ложится на лягушачий мох, про звезду Ны, что смотрит в аккурат на четыре сосны… В общем, много чего рассказала Якову маленькая старушка, доброжелательно глядя на него глупыми и блестящими, как пуговицы, глазами, но все не по делу. Сплошной фольклор напополам с дремучей крестьянской мистикой.

И все-таки ему повезло. Старинный институтский приятель, теперь директор частной фирмы по торговле чем-то съедобным, решил сделать всем сотрудникам оригинальный подарок в ознаменование трехлетнего юбилея коммерческой деятельности. Заказал Самойлову составить для каждого индивидуальный гороскоп. Так и пошло. Самойлов, теперь уже старец Яков, как он именовал себя для солидности, составлял гороскопы для фирм, для банков, для отдельных бизнесменов и даже для конкретных сделок. Бывший алкоголик потолстел, приоделся, отрастил модные усы и бородку и ездил теперь по городу в почти новом автомобиле ГАЗ-24-10. Попутно он вел в вечерней газете астрологическую страничку, обзавелся несколькими учениками и поговаривал о создании собственной новаторской магической школы.

Начинающееся благополучие подрубил на корню очередной финансовый кризис. Когда стало нечем платить за квартиру, которую Самойлов снимал после очередного развода, старец обиделся на всех и на все, три раза плюнул через левое плечо, сел в свою «Волгу» и покатил на родину в Марьинск. Там ему в наследство от матери остался добротный дом с газовым отоплением.

Возвращение в родной город не было триумфальным. Хотя старец Яков и прикатил на родину на черной «Волге», с симпатичной ученицей на пассажирском сиденье, всячески показывая, что лишь пресыщенность столичной жизнью заставила его избрать для проживания это тихое место, соседи ему не очень поверили.

Обосновавшись в Марьинске, старец Яков снова взялся за магическую практику. Но результат оказался еще хуже. В отличие от продвинутого Нижнего Новгорода марьинцы к магической помощи прибегать не привыкли. А за единственный напечатанный гороскоп редакция марьинской газеты «Вперед» рассчиталась талонами на 92-й бензин, и то через месяц. В конце концов старец Яков достал из шкафа свой диплом и устроился на прокорм души в среднюю школу №2. Директор школы, тоже из институтских знакомых, дал ему уроки черчения и труда, пообещав в перспективе еще и литературу.

Жил тихо до отвращения. Симпатичная ученица сбежала от него через месяц. От досады Самойлов сошелся с бывшей местной красавицей, врачом-педиатром Вероникой Савельевной, которая воцарилась в его родительских апартаментах и активно взялась за хозяйство. Теперь Самойлов был занят разработкой сложнейшей интриги с целью выселить деловую Веронику Савельевну обратно в ее однокомнатную хрущевку, а самому вплотную заняться молоденькой учительницей математики Надеждой Павловной. На открытую конфронтацию с врачом-педиатром Самойлов, хлебнув жесткости ее характера, не решался.

Несколько раз Яков подкатывал к Веронике Савельевне с разговорами о том, что двум в общем-то немолодым людям ни в коем случае не стоит торопиться с принятием жизненно важных решений. Непросто все, ох как непросто. Если, выходит дело, встретились два одиночества, то это отнюдь не значит, что их совместный костер у дороги разгорится и запылает. Сколько обратных случаев, не перечесть просто. Встретились, пожили, потом разошлись, это и есть жизнь, это и есть диалектические законы во всем их разнообразии.

Вероника Савельевна такой диалектики знать откровенно не хотела. Смотрела на него все понимающими, жгучими глазами бывшей красавицы и, подчеркивая интонации, отвечала ему, что от добра добра не ищут. Или он ее больше не любит, в упор спрашивала она?

Крыть было нечем. Самойлов тут же принимался уверять Веронику Савельевну, что она его не так поняла, что вообще речь не о них. Просто к слову пришлось.

Итак, брачная петля неотвратимо затягивалась на шее. Яков чувствовал это обостренными инстинктами бывалого холостяка.

Оставалось последнее средство. Веронику Савельевну надо было от дома отвадить. Была у него одна хитрая книжица, перевод со средневекового манускрипта, где процедура по изгнанию негодной бабы была расписана во всех подробностях. Очень убедительно все было написано. Останавливала его только природная щепетильность. Старец Яков считал себя исключительно белым магом и с демоническими силами предпочитал не знаться.

Когда математичка в очередной раз ему улыбнулась, Самойлов решился. Еще месяц ушел на сбор необходимых ингредиентов. За кровью летучей мыши, например, пришлось даже смотаться в областной центр. Юный, но перспективный натуралист из кружка любителей природы при доме культуры продал ему летучую мышь за тридцать американских долларов.

Наконец все было готово. Однажды вечером, когда Вероника Савельевна отправилась с еженедельным визитом к родителям, старец Яков приступил к делу. Сложив всю свою колдовскую атрибутику в холщовый мешок, обязательно в холщовый, так положено, он выдвинулся за город, на заветную поляну неподалеку от старого кладбища.

На поляне он расставил с четырех сторон света четыре большие свечи – обозначил себя на местности. Периметр поляны очертил свечами поменьше. Огородился, значит, от недоброго взгляда, недобрых мыслей и лихих помыслов. Тщательно зажег все свечи. Начертил с четырех сторон света нужные магические знаки. Главный знак нарисовал в центре. Вышел из круга перекурить и полюбоваться на дело рук своих.

Смеркалось. Легкий ветерок играл с живыми огоньками свечей. В сумерках поляна выглядела вполне мистически.

Старец Яков тщательно потушил окурок о подошву, спрятал его в спичечный коробок и приступил непосредственно к колдовству. Для начала прочитал четыре заклинания на четыре стороны света. Северное и южное прошли благополучно, во время восточного заклинания Якову показалось, что огоньки свечей задрожали, а во время западного грянул гром среди ясного неба, на котором уже зажигались первые звезды.

«Вот это я даю», – восхитился собой Самойлов, прислушиваясь к серии раскатов, напоминающих артиллерийскую канонаду. Холодный червячок страха шевельнулся у него в душе, но настоящему магу нельзя бояться, настоящий маг плюет на стихию и презирает низменные законы физики.

Старец расположился в центре поляны в позе лотоса и приступил к основному действу. С первых же вступительных строчек небо дрогнуло и по горизонту пробежали яркие багровые сполохи.

Как бы планету не повредить, озаботился в душе Самойлов, одновременно восторгаясь собственной силой.

Потом сполохи исчезли, и началась полная чертовщина. Гром усиливался, закладывал уши, яркие вспышки молний прорезали небо во всех направлениях, черные тучи, треща разрядами, проносились над головой со скоростью гончих, ледяной ураганный ветер несколько раз сбивал его с ног, обдавал холодным дождем, а потом вдруг вывалил за шиворот шапку мокрого снега. Перекрикивая стихию, старец Яков во весь голос орал непонятные самому заклинания, а в голове стучала одна мысль – только бы Солнце не задеть ненароком, сойдет с орбиты – где его ловить… А потом ему показалось, что мир треснул пополам, разрываемый, как картон, его стальными руками.

«Ох и могуч же я, могуч нечеловечески», – понял про себя Яков Самойлов. Волна леденящего восторга окончательно захлестнула его. Он потерял сознание.

Когда он очнулся, вокруг было тихо и ласковый летний вечер ярко светился месяцем. Яков пошевелился и обнаружил, что левую ногу ему накусали подлые рыжие муравьи.

Это была сумасшедшая гонка. Так получилось.

Глупо получилось. Аккуратно сняв часового, мы накрыли банду демона прямо в их лагере. Нападение он почувствовал и начал отстреливаться.

На войне как на войне. Почти час мы метали молнии, сшибали на лету облака и давили друг друга громовыми раскатами. Это если со стороны посмотреть. По крайней мере так, наверное, виделось все местному старцу Якову, пристроившемуся неподалеку со своей мелкой бытовой ворожбой.

Потом у Асмагила кончился боезапас. Ящерта мы все-таки взяли. А сам Асмагил ускользнул. Его корабль взмыл в небо у нас перед носом.

К счастью, наша посудина тоже была наготове. Первый раз мы настигли его над Африкой.

Патрульный катер ПК-34В, старая добротная модель, используемая демоном, была сравнительно тихоходной, но чрезвычайно маневренной. Наш звездолет ПКМ-60, новая игрушка, которая есть только в нашей службе и в армии, вдвое превосходил его в скорости хода и вооружении. Но маневрировать на нем тяжелее, слишком много защиты. Конечно, если бы Асмагил выскочил из атмосферы, мы бы его быстро догнали. В ровном пространстве преимущество двигателя – это все. Он сам это знал. Поэтому вертелся перед нами как юла в опасной близости от земли.

Над Южной Америкой мы тоже его почти накрыли. Над Новой Зеландией я уже готовился открыть ловушку. Помешали местные бомбардировщики. Их растерявшуюся стайку пришлось огибать по длинной дуге.

Ох не люблю я эти примитивные летательные аппараты, так и лезут под ноги, соскребай их потом с силовых щитов.

Демона мы прижали только над Южным полюсом. Накрыли сверху энергетической ловушкой и заставили сесть. Он долго не выходил из своего звездолета. Кричал нам через люк, что всех порешит и сам себя кончит. Хорошо, что через люк. Голосище у него не слабый, уши закладывает.

Добрыня вполне резонно возражал ему, что порешить Асмагил никого не сможет, пока наружу не вылезет. Пусть вылезает, а тут посмотрим. Что же касается второй части угрозы, кончить себя, то ради бога. Если есть такое желание. Ему, Добрыне, для отчета совершенно не важно, в каком виде доставить демона в очередную тюрягу – живом или мертвом. Труп даже предпочтительнее – пить-есть не просит, и никакого беспокойства от него нет. А можно и кусками, если нашинковать мелко.

Орали они долго и нудно. Потом Добрыне надоело с ним препираться, он просто срезал замок, и мы влезли внутрь. Погрузили главаря к остальным. Отгулял Его Высочество, пора ему на здоровый, тщательно охраняемый режим при трехразовом дневном рационе.

На Южном полюсе было холодно. Это мы заметили, когда Добрыня улетел вместе с пленниками.

Потом из-за снежного, ослепительно сверкающего на солнце тороса показался трактор. Он тащил за собой вагончик. Еле полз, пыхтел, но тащил.

Алеша, проваливаясь в снегу, подошел к трактору. Постучал в окошко кабины. Окно приоткрылось.

– Эй, мужик, у тебя спички есть?

Полярный тракторист был волосат, бородат, закутан и чрезвычайно зол.

– Какие спички?! Какие тут, на хрен, спички?! – немедленно завопил он, перекрывая вибрирующий рев двигателя. – До базы полдня пути, движок еле тянет, печка работает через раз, еще ты тут со своими спичками лезешь! Нет у меня спичек! И никогда не было!

– Я же просто спросил, – попытался оправдаться Алеша.

– Спросил он! Маму свою спрашивай!

Окно трактора с треском захлопнулось. От переизбытка злости тот даже прибавил ход.

Алеша обернулся ко мне и развел руками:

– Я же только спросил.

– Холодно здесь, – сказал я.

– Зато не жарко, – ответил Попов.

– Не жарко, – согласился я. – Минус пятьдесят, если не меньше. Ну что, будем трансформироваться?

– А может, не будем? Может, пешком как-нибудь? Не люблю я этого дела, ты же знаешь, – сразу заныл Алеша Попов.

Как будто я люблю трансформироваться. По ощущениям межпространственная трансформация напоминает прохождение живого фарша через мясорубку. Когда ты сам этим фаршем и являешься.

– Давай лучше пешком, – снова предложил Алеша. – Далеко отсюда до Марьинска?

– Года через три дойдем. Если быстрым шагом. Через кеан вплавь придется.

– Айсберг можно попутный поймать.

– С зеленым огоньком? – спросил я. – Гляди, вон трактор уже назад повернул. Сообразил полярник, что два обалдуя в летней одежде, стреляющие спички на Южном полюсе, не такая уж обычная вещь.

– Ох, не люблю я все это дело, – сказал Алеша.

Это были его последние слова, перед тем как он растаял в воздухе. Я выдохнул воздух и тоже столкнул себя в мясорубку.

Мы с Алешей вернулись в Марьинск. Я вообще не люблю улетать не прощаясь. Хотя мне часто приходится это делать. Поэтому – особенно не люблю.

В дорогу баба Гаша приготовила мне трехлитровую банку молока. Банку она плотно запечатала крышкой, а сверху для верности перевязала целлофановым пакетом. Конструкция получилась прочной. Банку я, разумеется, взял, пообещав на будущий год тоже к ней.

– Небось не приедете, – она с сомнением покачала головой, плотно перевязанной цветастым платком с петухами.

– Не приедем, баба Гаша, – честно ответил я. – Но постараемся.

– Банку потом верните, – сказала баба Гаша. – Если что.

Банку я пообещал вернуть. Конечно, вещь в хозяйстве необходимая. Трехлитровыми банками кидаться – все добро прокидаешь.

Пал Палыч тоже пришел нас проводить. С собой он принес бутылку водки и банку рыбных консервов. Сосредоточенно разлили всем на посошок. Мы выпили и закусили консервами.

– Значит, уезжаете? – нейтрально спросил Пал Палыч.

– Приходится, Пал Палыч, – ответил я.

– Уезжаем, Палыч, домой пора, – подтвердил Алеша.

– Или улетаете? – решился, наконец, он.

– Может, и полетим, Пал Палыч, – охотно согласился я. – Все может быть. Воздушный транспорт, как известно, – это скорость, комфорт и безопасность. Если он, конечно, не падает вверх колесами, что тоже случается.

Пал Палыч наконец решился.

– А вот что я хотел спросить, Паисий Егорович… – осторожно начал он.

– Спрашивай, Пал Палыч, – разрешил я.

– Как там, в космосе, красиво?

– Красиво, Пал Палыч, – сказал я. – Конечно, разные глаза видят все по-разному, сам понимаешь, строение сетчатки, то да се, но в космосе всяким глазам есть на что посмотреть. При любом спектре зрения. В космосе все есть.

Похоже, он опять меня не очень понял. Задумался.

«Извини, Пал Палыч, – мысленно продолжил я, – но говорить нам, в сущности, не о чем. Может, как-нибудь потом. В другой раз. В другую эпоху. Времени у нас еще много». Он даже не догадывается пока, насколько его много.

– Ну что, первая пошла – вторую позвала? – Пал Палыч опять налил рюмки.

Вот это по-нашему, по-земному. Мы еще выпили. Третью рюмку мы с Алешей отвергли решительно и бесповоротно. Дорога впереди долгая. Пал Палыч, ввиду своей озадаченности, выпил один за всех. Потом он довез нас на своих «Жигулях». Провожать дальше мы его мягко отговорили.

Пешком добрались до знакомого болота. Перед одной заводью, плотно заросшей ряской, я остановился.

– Здесь? – спросил Алеша.

– Здесь, здесь, – сказал я. – Тебе нырять.

– Опять мне? – возмутился он.

– А кто начальник? – аргументировал я.

Возразить ему было нечего. Как был, в одежде, он бухнулся в воду и ушел вниз с головой. Через полминуты густая болотная вода забурлила, лягушки и стрекозы шарахнулись в стороны, и над поверхностью повисла огромная блестящая капля, она же патрульный катер СК 34В.

Прямо к моим ногам опустился трап. В проеме кессонной камеры показался Алеша.

– Пожал те, ваше благородие, – буркнул он.

Все-таки субординация – великая вещь. Здесь, на Земле, знают толк в иерархических отношениях, надо отдать им должное.

В последнее мгновение Алеша Попов обернулся и помахал рукой далеким кустам. Я сделал вид, что ничего не заметил.

Стартовали мы быстро и резко. Отвыкнув от нашей чуткой аппаратуры, я, пожалуй, даже переборщил со скоростью.

– Как там Пал Палыч, не задели мы его волной при старте? – спросил Алеша.

– Ничего, нормально, он издалека наблюдал, – ответил я.

– Пусть порадуется мужик, – сказал Алеша, – увидит долгожданное НЛО во всем его великолепии.

– Да, теперь ему развлечения хватит. Думать будет, анализировать, вспоминать. Что тогда я сказал, что он ответил, а что ты сказал, а что после этого произошло. Постепенно вспомнит даже то, чего не было. Еще, пожалуй, какую-нибудь ассоциацию создаст, что-то вроде «Свидетелей первого контакта»… А что, идея хорошая, и занятие ему на всю оставшуюся жизнь.

– Не свихнется? – озабоченно спросил Алеша.

– Вряд ли. Не та организация психики. Если она у него эту жуткую водку выдерживает, то НЛО для нее как семечки.

– Он же выпивши был, ему не поверят.

– Он всегда выпивши, – сказал я. – Ему и не нужно, чтоб кто-нибудь верил.

Главное, чтоб он сам себе поверил.

– Все-таки он хотел летающую тарелку увидеть, – сказал Алеша.

– Ну, ничего, увидел шар.

– Вернее, овал, – уточнил Алеша. – Или нет, как еще здесь эта геометрическая форма называется?

– Сопля, – подсказал я.

– Очень остроумно. Мы помолчали.

– С тех пор как неподалеку разбился транспортник с детскими игрушками, они все помешались на этих тарелках, – сказал я.

– А что, игрушки красивые. Летают, огоньками блестят разноцветными. Слушай, все хотел тебя спросить, да забывал. Что такое синдром Кусатого?

– Психологический феномен, – объяснил я. – Несоответствие изначальной цели получаемому результату. Это если научно выражаться. А проще говоря, когда делаешь одно, а получается нечто совсем другое. Очень распространенное явление. На Земле случается сплошь и рядом.

– Это я уже понял. А почему это происходит?

– Не знаю, синдром Кусатого я так и не изучил. Времени не было. Потому что даже мы с тобой прилетели на Землю с заданием найти редуктор, тихо изъять его и бесшумно удалиться. А вместо этого взялись ловить демона Асмагила, нашумели и нахулиганили по всей атмосфере. Так почему это происходит?

– Может быть, воздух такой? Избыток кислорода, например, – предположил умный Алеша. – Молоком-то угостишь, наконец?

Впрочем, уже не Алеша. Наши земные имена остались там, внизу. Как и вся планета Земля. Хорошая планета, надо отметить. Молоко вкусное.

– Возьмешь управление? – спросил я.

– Как скажешь, шеф.

Я откинулся в кресле, заложил руки за голову и с удовольствием, до хруста в позвонках, потянулся.

В открытом космосе звезды были большими и яркими. Я не соврал Пал Палычу. Красиво тут.