Марсианские шахматы

6. В объятиях ужаса

Рассказ конвоира дал Таре пищу для размышлений. Она считала, что каждое существо создано с какой-то целью. Она знала, что у калданов должно быть свое место в схеме жизни, но каким оно было, не могла понять. Они напоминали ей небольшую группу жителей Гелиума, которые в погоне за знаниями отрекались от жизненных радостей. Они свысока относились к тем, кого считали не такими интеллектуальными. Себя они считали высшей расой. Она улыбнулась, вспомнив замечание отца о том, что если бы кто-нибудь из них сжег свой эгоизм, дым окуривал бы Гелиум целую неделю. Ее отец любил нормальных людей; те, что знали слишком мало, и те, что знали слишком много, одинаково не нравились ему. В этом отношении Тара была подобна отцу.

Помимо угрожавшей ей опасности в чужой стране было немало, интересовавшего ее. Рикоры вызывали у нее жалось и много предположений. Как и от кого они эволюционировали? Она спросила об этом Чека.

– Спой мне снова. И я расскажу тебе, – сказал он. – Если Лууд отдаст тебя мне, ты никогда не умрешь. Я буду держать тебя при себе, а ты будешь петь.

Девушка удивилась воздействию своего голоса на это существо. Где-то в его огромном мозгу находился участок, задетый ее пением. Это было единственное связующее звено между нею и его мозгом, когда он был отделен от рикора.

Когда он руководил рикором, у него могли появиться и другие человеческие чувства. Но девушка боялась думать об этом. Спев, она ждала, когда Чек заговорит. Он долго молчал, глядя на нее своими невероятными глазами.

– Я думаю, – вдруг сказал он, – что приятно принадлежать к твоей расе. Вы все поете?

– Почти все, – ответила она, – но у нас есть множество других интересных и приносящих радость занятий. Мы танцуем, играем, работаем, любим, а иногда и воюем, так как мы – раса воинов.

– Любовь! – сказал калдан. – Кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. К счастью, мы лишены чувств – в отдельном состоянии. Но когда мы соединены с рикором – о, это большая разница: слушая твое пение и глядя на твое прекрасное тело, я понимаю, что такое любовь! Я мог бы полюбить тебя!

Девушка отшатнулась от него.

– Ты обещал рассказать мне о происхождении рикоров, – напомнила она.

– Много веков назад, – начал он, – наши тела были больше, а головы меньше. Наши ноги были очень слабыми, и мы не могли передвигаться долго и далеко. Здесь было глупое существо, передвигавшееся на четырех лапах. Оно жило в земляных норах, куда приносило свою пищу. Мы стали рыть свои ходы к его норе и брать пищу, которую оно приносило. Однако ее не хватало на всех, поэтому калданы вынуждены были выходить и добывать еду сами. Это было тяжелой работой для наших слабых ног. Тогда мы стали ездить верхом на спинах этих примитивных рикоров. Прошло, несомненно, много веков, когда наконец калданы нашли способ руководить рикорами и полностью подчинили их себе, так что мозг калдана руководил всеми движениями рикора, мозг которого все уменьшался и со временем совсем исчез. Исчезли его уши и глаза, так как они были не нужны ему: калдан видел и слышал за него. Подобным же образом рикор стал передвигаться на задних конечностях, так как калдану нужно было видеть дальше. Когда исчез мозг рикора, вместе с ним исчезла и голова. Рот был единственной частью головы, которая использовалась, поэтому он сохранился. Иногда в руки наших предков попадали представители красной расы. Предки видели красоту и удобство тел этих пришельцев, и в этом направлении развивались рикоры. Благодаря разумному руководству, работе, появился современный рикор. Он – продукт сверхмощного мозга калданов, он – тело нашего мозга, с его помощью мы делаем все необходимое, как вы делаете все, благодаря своим рукам и ногам. Но у нас важное преимущество: мы можем выбирать себе тела и менять их. Разве ты не хотела бы быть калданом?

Тара не знала, как долго находилась она в подземном помещении. Казалось, что прошло очень много времени. Она ела, спала и следила за бесконечными потоками созданий, проходивших мимо входа в ее тюрьму. В одном направлении они шли с грузом – пища, пища, пища! В другом – возвращались с пустыми руками: видя их, она знала, что наверху день. Когда они не проходили мимо, она знала, что наступила ночь и бенсы поедают рикоров, оставленных на полях накануне днем. Она начала худеть и бледнеть. Ей не нравилась их пища, но даже если бы ей давали очень вкусную еду, она не стала бы есть много, боясь потолстеть. Идея полноты имела здесь свой, ужасный смысл.

Чек заметил, что она худеет, слабеет и бледнеет. Он поговорил с ней об этом, и она объяснила, что ей не нравится здесь под землей, что ей нужен воздух и солнечный свет, иначе она и дальше будет слабеть и в конце концов умрет. Очевидно, он передал ее слова Лууду, так как вскоре объявил, что король распорядился перевести ее в крепость. Она надеялась, что это следствие их беседы с Чеком. Даже просто вновь увидеть солнце было счастьем, к тому же у нее появится надежда на бегство, о чем она не осмеливалась думать раньше, так как знала, что без посторонней помощи ей не выбраться на поверхность из запутанных подземных лабиринтов.

Теперь же у нее есть слабая надежда. В конце концов она снова видит холмы, а раз так, то разве не может появиться возможность достичь их? Если бы у нее было десять минут – всего лишь десять минут! Аэроплан все еще там. Она знала, где его искать. Всего десять минут, и она свободна, свободна и далека от этого ужасного места. Но дни проходили, а она никогда не оставалась одна даже на пять минут. Она непрерывно обдумывала план спасения. Если бы не бенсы, ей удалось бы бежать ночью. Чек ночью всегда отделяется от тела и находится в каком-то полукоматозном состоянии. Это вообще не походило на сон, так как его безвекие глаза не закрывались и оставались открытыми. Ночью он неподвижно лежал в углу. Тара тысячи раз разыгрывала в уме сцену спасения. Она подбежит к рикору и выхватит меч, висящий на его доспехах. Она сделает это, прежде чем Чек поймет, что происходит, и раньше, чем он поднимет тревогу, она опустит лезвие меча на эту отвратительную голову. Всего за несколько мгновений она достигнет ограды. Рикоры не остановят ее: у них нет мозга, чтобы сообразить, что она убегает. Она много раз следила из своего окна за тем, как они открывают и закрывают ворота, выходящие в поле, и знает теперь, как действует замок. Она откроет его, выбежит и понесется к холмам. Холмы так близки, что ее не смогут догнать. Так просто! Было бы просто, если бы не бенсы. Бенсы ночью, а работники на полях днем!

Заключенная в крепости, лишенная движений, девушка не делалась такой, какой ее хотели видеть. Чек спросил, почему она не полнеет: ведь сейчас она выглядит хуже, чем в тот момент, когда ее захватили. Эти вопросы были повторением вопросов Лууда, и это позволило Таре выработать новый план спасения.

– Я привыкла гулять на свежем воздухе при свете солнца, – сказала она Чеку. – Я не могу быть такой, как прежде, так как заперта в этой комнате, дышу затхлым воздухом и не двигаюсь. Разреши мне выходить ежедневно на поля и гулять там на солнце. Тогда, я уверена, что я вскоре буду толстой и красивой.

– Ты попытаешься убежать, – сказал он.

– Но как я могу это сделать, если ты всегда со мной? – спросила она. – И даже если я попробую бежать, куда я пойду? Я даже не знаю, в каком направлении Гелиум. Наверное, очень далеко. В первую же ночь меня растерзают бенсы, разве не так?

– Ты права, – сказал Чек. – Я спрошу об этом Лууда.

На следующий день он сказал, что Лууд разрешил ей выйти на поля. Он подождет еще несколько дней и проследит за ее успехами.

– Если ты не станешь толще, он использует тебя для других целей, – сказал Чек, – не как пищу.

Тара содрогнулась.

В этот день и во все последующие она выходила из крепости и через ворота проходила на поля. Она постоянно искала возможности для спасения, но Чек неотлучно находился рядом с ней.

Но не столько его присутствие удерживало ее от бегства, сколько многочисленные работники, всегда находившиеся между нею и холмами, где стоял аэроплан. Она легко избавилась бы от Чека, но было слишком много других. Наконец однажды, выходя на поля, Чек сказал ей, что это в последний раз.

– Вечером ты пойдешь к Лууду, – сказал он. – Мне очень жаль, что я больше не услышу твоего пения.

– Вечером! – Она с трудом перевела дыхание, голос ее дрожал от ужаса.

Она быстро взглянула на холмы. Они были так близко! Однако между нею и ими были работники – не менее двух десятков – от которых никак не избавиться.

– Пойдем туда, – сказала она, указывая в их сторону. – Я хочу посмотреть, что они делают.

– Слишком далеко, – ответил Чек. – Я ненавижу солнце. Здесь, под тенью дерева, гораздо приятней.

– Хорошо, – согласилась она, – оставайся здесь, а я пойду туда. Это займет не более минуты.

– Нет, – ответил он. – Я пойду с тобой. Ты хочешь убежать, но тебе это не удастся.

– Я не могу убежать.

– Я знаю, – согласился он, – но ты можешь попытаться. Я не советую тебе делать этого. Может, лучше вернуться в крепость? Если ты убежишь, мне придется туго.

Тара видела, что теряет последний шанс. Других больше не будет. Она искала хоть какой-нибудь предлог, чтобы оказаться поближе к холмам.

– Я прошу немного, – сказала она. – Вечером ты попросишь, чтобы я спела. Это будет в последний раз. Если ты не позволишь мне подойти и посмотреть, что делают эти калданы, никогда не буду петь для тебя.

Чек колебался.

– Я буду все время держать тебя за руку, – сказал он.

– Пожалуйста, если хочешь, – согласилась она. – Пойдем.

Они двинулись к рабочим и – к холмам. Небольшой отряд калданов выкапывал клубни из земли.

Она заметила, что все они заняты своей работой, их отвратительные глазки были устремлены вниз. Она подвела Чека совсем близко к ним, говоря, что хочет внимательнее рассмотреть их работу. Все это время он цепко держал ее за руку.

– Очень интересно, – сказала она со вздохом. Затем вдруг. – Смотри, Чек! – И быстро указала назад, на крепость.

Калдан, державший ее, отвернулся и посмотрел в том направлении; в тот же момент с ловкостью бенса она ударила его кулаком, вложив в него всю свою силу – ударила прямо в затылок его мягкой головы, как раз над воротником. Удар оказался удачным. Он выбросил калдана из гнезда на плечах рикора и отбросил на землю. Тут же рука, сжимавшая ее запястье, разжалась, не контролируемая больше мозгом Чека. Рикор неуверенно отошел на несколько шагов, опустился на колени и лег затем навзничь. Но Тара не дожидалась этого. Как только пальцы разжались на ее руке, она бросилась бежать к холмам. Одновременно с губ Чека сорвался предупреждающий свист: потревоженные рабочие распрямились, один из них оказался как раз на пути Тары. Она удачно увернулась от его распростертых рук и вновь побежала к холмам, к свободе. Вдруг она споткнулась об инструмент, вроде мотыги, который лежал, наполовину присыпанный землей. Спотыкаясь, она побежала дальше, пытаясь восстановить равновесие, но ее нога все время попадала в борозды, она вновь спотыкалась и бежала дальше. Споткнувшись в очередной раз и упав, она почувствовала на себе чье-то тяжелое тело, еще мгновение – и она окружена… Ее поставили на ноги; взглянув по сторонам, она увидела, как Чек пробирается к своему безвольному рикору. Чуть позже он подошел к ней.

Отвратительное лицо, не способное выражать чувства, никак не проявляло того, что происходило у него в мозгу. Был ли это гнев или ненависть? Или жажда мести? Тара не знала, да ее это и не интересовало. Случилось самое худшее. Она попыталась освободиться и потерпела неудачу. И другой возможности не будет.

– Идем! – сказал Чек. – Мы возвращаемся в крепость.

Абсолютная монотонность его голоса не нарушилась. Это было хуже, чем гнев, ибо полностью скрывало его намерения. Ее ужас перед этим гигантским мозгом, совершенно лишенным человеческих чувств, усилился.

Ее вновь отвели в комнату в крепости, и Чек вновь заступил на дежурство, сидя на корточках у входа, но теперь он держал в руке обнаженный меч и никогда не оставлял рикора. Лишь иногда его сменял другой калдан, когда Чек чувствовал усталость и голод. Девушка сидела и следила за ним. Он не был грубым с ней, но она не испытывала благодарности, хотя, с другой стороны, у нее не было к нему ненависти. Лишь чувство ужаса жило в ней. Она как-то слышала, как ученые обсуждали, что со временем мозг, рассудок будет занимать все большее место. Не останется инстинктивных действий или чувств, ничего не будет делаться без обдумывания. Разум будет руководить каждым поступком. Сторонники этой теории утверждали, что в этом – счастье человечества. Тара из Гелиума от всей души желала, чтобы эти ученые, подобно ей, на себе испытали практические следствия своей теории.

Выбор между олицетворением физического начала – рикором и представителем умственного начала – калданом был бы безрадостным. Наиболее благоприятный путь развития человечества находился посередине. Это прекрасный объект исследования, думала она, для тех идеалистов, которые стремятся к абсолютному совершенству, правда заключается в том, что абсолютное совершенство так же нежелательно, как и его полная противоположность.

Мрачные мысли наполнили голову Тары, когда она ожидала посланцев Лууда – посланцев, которые для нее значили бы только одно – смерть. Она знала, что найдет способ покончить с собой в крайнем случае, но пока еще цеплялась за надежду и за жизнь. Она не сдастся, пока будет хоть малейшая возможность бороться. Она заставила Чека вздрогнуть, громко и яростно выкрикнув:

– Я еще жива!

– Что это значит? – спросил калдан.

– То, что я сказала, – ответила она. – Я еще жива, и пока я жива, я могу найти выход. Только смерть лишает всех надежд.

– Найти выход к чему? – спросил он.

– К жизни, к свободе, к другим людям, – пояснила она.

– Вошедший в Бантум никогда не покидает его, – пробубнил он.

Она не ответила. Немного помолчав, он сказал:

– Спой мне.

Во время пения появились четыре воина, чтобы вести ее к Лууду. Они сказали Чеку, что он должен оставаться здесь.

– Почему? – спросил он.

– Ты разгневал Лууда, – ответил один из них.

– Каким образом? – потребовал объяснения Чек.

– Ты оказался подверженным опасному влиянию. Ты разрешил чувствам воздействовать на тебя, и это свидетельствует о том, что ты дефективный. Ты знаешь, какова судьба дефективных?

– Я знаю судьбу дефективных, но я не дефективный, – возразил Чек.

– Ты позволил странному шуму, исходящему из ее глотки, смягчить тебя, прекрасно зная, что чувства находятся вне логики. Само по себе это служит явным доказательством твоей ненормальности. Затем, несомненно, побуждаемый этими чувствами, ты разрешил ей выйти в поля, где она могла бы совершить успешную попытку к бегству. Остатки твоего разума должны сказать тебе, что ты уже ненормален. Единственным и разумным выходом является уничтожение. Тебя уничтожат таким образом, чтобы твой пример оказался полезным для остальных калданов из роя Лууда. А до тех пор ты останешься здесь.

– Вы правы, – сказал Чек. – Я останусь здесь и буду ждать, пока Лууд не прикажет уничтожить меня наиболее целесообразным образом.

Тара бросила на него удивленный взгляд, когда ее уводили из комнаты. Через плечо она бросила ему:

– Помни, Чек, ты еще жив!

И в сопровождении воинов отправилась по запутанным туннелям туда, где ее ждал Лууд.

Когда ее привели в приемное помещение, Лууд находился в углу, прижавшись к нему своими шестью лапами. У противоположной стены лежал его рикор, чье прекрасное тело было одето в сверкающие доспехи – бездушная вещь без руководящего ею калдана… Лууд отослал воинов, которые привели пленницу. Затем принялся молча глядеть на нее своими ужасными глазами. Тара ждала. Она могла только гадать о том, что будет дальше. Когда настанет то время, нужно будет бороться. Внезапно Лууд заговорил:

– Ты думаешь о спасении, – сказал он своим мертвенным, лишенным выражения, монотонным голосом, единственно возможным у существа, полностью лишенного чувств. – Ты не спасешься. Ты всего лишь воплощение двух несовершенных начал – несовершенного мозга и несовершенного тела. Эти два начала не могут существовать вместе в совершенстве. Вот идеальное тело. – И он указал на рикора. – Оно лишено мозга, вот здесь, – он указал лапой на свою голову, – совершенный мозг. Он не нуждается в теле для своего функционирования. Ты противопоставляешь свой слабый разум моему. Даже теперь ты думаешь, как бы уничтожить себя. Сейчас ты на себе испытаешь силу моего мозга. Я – мысль! Ты – материя! Твой мозг слишком мал и слабо развит, чтобы так называться. Ты позволяешь управлять им импульсивным действиям, вызванным чувством. Он не имеет ценности. Ты не сможешь убить меня. И себя не сможешь убить. Тебя убьют, если в этом будет логическая необходимость. Ты не представляешь себе возможностей, заключенных в совершенно развитом мозге. Посмотри на этого рикора. У него нет мозга. По своей воле он может лишь еле двигаться. Врожденный механический инстинкт, который мы оставили ему, заставляет его класть пищу в рот. Но он не может сам отыскивать эту пищу. Мы кладем ее в кормушку всегда в одно и то же время и на одно и то же место. Если мы положим еду к его ногам и оставим его одного, он умрет с голоду. Теперь посмотри, что может сделать настоящий мозг.

Он повернулся и устремил пристальный взгляд на бездушное тело. Неожиданно, к ужасу девушки, безголовое тело начало двигаться. Оно медленно встало на ноги и пошло через комнату к Лууду; наклонившись, оно взяло отвратительную голову в руки, затем посадило ее себе на плечи.

– Что, ты против такой силы? – спросил Лууд. – То, что я сделал с рикором, я могу сделать и с тобой.

Тара не отвечала. Всякий ответ был бесполезен.

– Ты сомневаешься в моих способностях! – заявил Лууд, и это было правдой, хотя девушка ничего не говорила, а только подумала.

Лууд пересек комнату и лег на пол. Затем он отделился от тела и пополз, пока не встал прямо против круглого отверстия, через которое он появился в тот день, когда девушка впервые увидела его. Остановившись, устремил на нее свои ужасные глаза, которые, казалось, проникали в самую глубину ее мозга. Она почувствовала, как какая-то непреодолимая сила тянет ее вперед, к калдану. Она попыталась освободиться, отвести глаза в сторону, но не смогла.

Взгляд ее, как в странном гипнозе, был прикован к безвеким глазам огромного мозга, глядевшего на нее. Отчаянно борясь за свое освобождение, она все же медленно двигалась к ужасному чудовищу. Она пыталась громко крикнуть, надеясь таким образом освободиться от его власти, но ни один звук не слетел с ее уст. Если бы он отвел взгляд хоть на мгновение, она могла бы вновь овладеть своими движениями, но глаза не отрывались от нее. Казалось, они проникают в нее все глубже и глубже, уничтожая последние остатки самостоятельности ее нервной системы.

Когда она приблизилась, Лууд медленно поднялся на своих паучьих лапках. Она заметила, что он медленно водит взад и вперед челюстями и в то же время, пятится к круглому отверстию в стене. Неужели она пойдет за ним? Какой новый безымянный ужас ждет в соседнем помещении? Нет! Она не сделает этого. Тем не менее, приблизившись к стене, она опустилась на четвереньки и поползла к круглому отверстию, из которого на нее глядели два глаза. На пороге она сделала последнюю героическую попытку, борясь против власти увлекающих ее глаз, но в конце концов вынуждена была сдаться. Со вздохом, перешедшим в рыдание, Тара из Гелиума перебралась в следующее помещение.

Отверстие оказалось достаточно широким. Пройдя через него, она оказалась в маленькой уютной комнате. Перед ней по-прежнему был Лууд. У противоположной стены лежал могучий прекрасный мужчина-рикор. Он был лишен доспехов и украшений.

– Ты видишь теперь, – сказал Лууд, – бесполезность сопротивления?

Его слова, казалось, вывели ее из шокового состояния. Она быстро отвела взгляд.

– Смотри на меня! – скомандовал Лууд.

Тара продолжала смотреть в сторону.

Она почувствовала новые силы, власть Лууда над ней уменьшилась. Неужели она раскрыла секрет его власти над ее волей? Она не осмеливалась надеяться на это. С отведенным взором она повернулась к отверстию, через которое эти зловещие глаза привели ее. Лууд вновь приказал остановиться, но его голос уже не имело власти над нею. Она услышала свист и поняла, что Лууд зовет на помощь. Но так как она не смела оглянуться, то не видела, что он сосредоточил свой взгляд на большом безголовом теле, лежавшем у дальней стены.

Девушка все же находилась под влиянием страшного существа – она не освободилась еще полностью и не обрела полной самостоятельности. Она двигалась как во сне, вяло, медленно, сгибаясь словно под огромной тяжестью, будто пробираясь сквозь вязкую жидкость. Отверстие было близко, совсем рядом, но как трудно до него добраться!

За ней, повинуясь приказам огромного мозга, двинулось огромное безголовое тело. Наконец она достигла отверстия, что-то говорило ей, что за ним власть калдана полностью развеется. Она уже почти пробралась в приемную комнату, когда почувствовала сильную руку на своей лодыжке. Рикор догнал ее, и хотя она боролась, втащил обратно в комнату Лууда. Он крепко держал ее, прижимал к себе, и вдруг, к ужасу начал гладить ее.

– Ты слышишь меня? Теперь ты видишь всю бесполезность сопротивления? – услышала она ровный голос Лууда.

Тара пыталась бороться, хотя ее охватила страшная слабость. Но она продолжала сопротивляться в полном одиночестве перед лицом безнадежного ужаса, за честь гордого имени, которое она носила, она, ради кого с радостью отдавали жизни прекрасные воины могучих империй, цвет барсумского рыцарства.