Маршал конфедерации. Академия

– Извините! Зачем же в панцирь - то?

– С целью, так сказать, дезодорации и… хм… консервации! Хе - хе! Уяснили? Потому аккуратнее обходиться нужно с мощной аппаратурой - то, радость моя, нежнее. Тщательнее, я бы сказал! Это вам не фен, понимаешь, индустриальный, моментом выдует всё и вся на хрен! Скальп сорвёт с крыши! Тебе к стилягам именно сегодня приспичило попасть, да? И именно в таком виде? Заметь, так, между прочим, – без трусов, да ещё и в тапочках дуралейских с помпонами! Хе - хе - хе! По главной улице с оркестром! …Да? …Нет? …То - то же! Эхе - хе - хе - хе! Опять - таки гадостей потом оттуда каких - нибудь сто пудов насосём! Оно кому надо?

– Слушайте, господа, может, я поеду, а? Ладно? – вмешался в разговор оставшийся слегка за кадром Максимилиан Варламович, нетерпеливо перетаптываясь с ноги на ногу. – Делать мне здесь особо нечего, неинтересно… Свечку разве что подержать? Гы - ы - ы - ы! Дык, надеюсь, сами теперь… как - нибудь сподобитесь.

– Да иди, иди уже, изнылся весь! Всё равно ведь никуда от нас не денешься… С какой ещё конягой?! – взбудораженная Назарова вновь перекинулась на фон Штауфена. – В Арканар , что ли, повоевать надумали зарулить между делом? Аники - воины, бл*дь! Так слойка… это… вроде конкретно для «Понедельника» варилась, не в Миры Стругацких вообще… Чего ты всем тут голову морочишь?! Тапочки мои прикольные с помпонами покоя ему, видишь ли, не дают, мазафака! В зеркало лучше бы почаще смотрелся, бандерлог!..

– Совет да любовь! – съехидничал напоследок Хрюкотаньчик, пятясь к выходу. – Счастья вам, голубки! Пока вачажный олень Ширяев, значится, не проснулся! Буга - га - га! Там уж не обессудьте! Гы - ы - ы - ы! – но его, по ходу дела, никто уже не слышал.

Обидно, слушай, да?! Столько полезного для людей сделал, а они… По - хорошему даже и не попрощались! Гм… Время, что ли, ещё не пришло?

– Ничего я не морочу! Дрек мит пфеффер! При чём здесь какой - то там Арканар?! Не собирались мы в это захолустье! Это же у чёрта на куличках! И матрица примитивная, почти чёрно - белая. Сама же знаешь, наш поток в следующем семестре при Грюнвальде стажируется. В частности, мы втроём: Юрик, я и Пионер, то есть Борёк, приглашены выступать за сборную команду Польши, точнее за хоругвь земли Сандомирской. Или Куявской?… В общем, как фишка ляжет! Точнее, кто больше забашляет.

– Не поняла! День сегодняшний и далёкая гипотетическая стажировка… Хм! Какая взаимосвязь? Может, уже наконец - то объяснишь мне, бестолковке?! …О, гляньте - ка! – отвлеклась на секундочку. – Действие второе, картина третья: те же и Хрюкотан с чемоданчиком! Возвращение блудного свинёнка!

– Пожалуй, рановато домой ещё. C вами здесь пока побуду. Не возражаете? – Максик вернулся крайне удручённый. – Там эти… крокодилы… Никого не впускают и не выпускают, гады! Приказ у них, ёта мать! Накаркала - таки, змеища?!

– Сам же сказал – жёлтая подводная лодка! Куда с неё денешься - то? Сиди уж. Только тихо мне!

– Да понял я, понял…

– М - м - м - м… – Рол в задумчивости своей на возвращение Варламыча, похоже, и внимания - то особого не обратил. – Ты вправду ничего не знаешь? Юрасик не выболтал в постели под пытками? Нет?

– О чём? Не томи!

– Ну - у - у… Скажем, о наших забавных похождениях при Равенне. – Ничегошеньки не знаю я! Рассказывай уже давай, моська твоя поросячья! – не

выдержала Д’Жаннэт нудных немецких тормозов. – Хорош кота за яйца - то тянуть, мазафака! – Думаешь, хорош? Ладно, как скажете… Гм… – вновь умолк. – Включила бы коннектор,

что ли, пусть пока заливается.

– Проснулся, соня! Всё давно фурыкает уже, блин горелый! – На входе пять сотых установи… Нет, лучше – три.

– Чего так слабо? «Гена» ни в жисть «Рубикон» не переползёт! – Отставить спорить! Камерой сначала пошаримся, «Сергеичем» проанализируем. Мало

ли чего. Тут дело такое, тонкое… Люди, понимаешь, с потолка падают, холи ш - ш - шит! «Гена», кстати, может, и переползёт. В конце концов дольёшь при необходимости. В чём проблема - то?

– Слушаю и повинуюсь, мон женераль! Никак нет проблем! – Тэ - э - э - к - с… Шахер - махер, сами понимаете, парикмахер… Это мы включили… Это

тоже… Вроде ничего не забыли. Грхм! Вундербар ! Возвращаясь к нашим баранам, должен заметить, ничего страшного, на самом - то деле, тогда и не произошло. «Страшное» – вообще, знаете ли, категория довольно условная. Слоны, скажем, боятся, как ни странно, пчёл, медоеды – нет. Хотя относительно огромных слонов мелкотравчатые косолапые милашки - медоеды – сущие козявки! Я, к слову, самолётками не летаю, по крайней мере, стараюсь всячески сего избегнуть. Вы, мадемуазель, – летаете, и, насколько мне известно, даже по кайфу вам. Нда - а - а - а…

– А кто тогда из нас двоих, простите, козявка?

– Будет вам глупостями дурацкими перебивать, девушка! Неровён час… – Ой, молчу, молчу! Дяденька, прости засранку!

– Смотри мне, коз - з - за! …О чём это я? …Так вот, ежели кто не в курсе, мы втроём тогда унтерами под Якобом из Эмса ходили, точнее – капралами под лейтёхой его голубоглазым – Фабианом фон Шлабендорфом . …Как там дела - то? Приборчик мощность набирает?

– Экий вы торопыжка, господин фон Штауфен! Хм! В первый раз, что ли? Да набирает, набирает, не беспокойтесь! Не отвлекайтесь, пожалуйста, менее пяти процентов ещё.

– Любой процесс неусыпного контроля требует, дорогуша! Фюр орднунг , так сказать. А Фабианчик, надо отметить, прикольный оказался малый. Фабиашка - обаяшка! Злющий, резкий, что тот питбуль, доннерветтер! Вояка до мозга костей! Боец! В остальном же зря небо человечишко коптил, совестью, благородством, прочими добродетелями не обременён абсолютно. Ежели по - честному, без всяких там нынешних вальтер - скоттовских романтических экивоков, – редкостный урод! Убивал и грабил, грабил себе и убивал. Насиловал, при любой оказии и без оной. Груди женщинам отрезал, подонок! Детишек на кол… Ничего не поделать, есть такая работа – наёмник, холи ш - ш - шит! Что, кстати, в те жестокие времена скорее за правило слыло, нежели за исключение. Поднасрать, знаете ли, настучать на соседа за долю барахлишка малую тоже всячески приветствовалось. Измена Родине или там колдовство – самые распространённые статьи. А сколько в этой связи разнообразнейших истязаний и умерщвлений применялось, м - м - м - м! – закачаешься! Что ты на меня так смотришь? Иначе попросту не выжить было! Можно подумать, у твоего Кобо Абэ сильно замороченная человеколюбием публика собралась. В двадцатом - то веке! Это вам не Средневековье срачное, доннерветтер! Новейшая история, а говнюки те же! Э - хе - хе! …Вот видишь! …Чайку, кстати, не желаете?

– Кофейку б с удовольствием! Колбасит меня чего - то.

– Будь по - твоему, хозяюшка! Максик, ты как? …Учти, жрать не дадим, и не заикайся! …Ничего, переживёшь, индус голодающий! Завтра нам спасибо скажешь! Теперь, выходит, уже сегодня.

Быстренько был накрыт к чаю стол; Роланд и Максик пили чай, Жанна Сергеевна кофеёк потягивала. Кроме того, Роланд и Жанна, как водится, плюшками баловались, Максику, в который уже раз, показали категорический кукиш и притом совсем без масла. Где - то за спиной ворочался соня Ширяев – симпатичный такой, здоровенный мускулистый детина вроде помеси терминатора с универсальным солдатом. Разговаривать через его голову никто не рисковал, облокачиваться – тем более, и вообще старались в ту сторону по возможности не дышать. «Рубинштейн» потихоньку наливался.

«Хорошо устроился, малыш! – с оттенком лёгкой зависти думала Назарова, оглядывая временами соню Ширяева. – Кое - кому сейчас, наверное, очень хорошо, а кое - кому – увы! Везёт же некоторым… Однако с тортиком товарищ пролетел! Со своим же, кстати. Ха - ха! Пустячок - с, но чертовски приятный!»

Вскоре всё было сожрано, и на столе, к полнейшему унынию оголодавшего вкрай гражданина Гонченко, ничегошеньки, окромя чайников и чайной посуды, не осталось. Даже сахарницу спрятали от греха подальше. Довольно отдуваясь, подобрав румяной сдобной корочкой с блюдца остатки восхитительного заварного крема, бош продолжил своё увлекательное повествование:

– И делишки наши шли в общем - то хорошо, весело, по плану, пока, значит, известный борец за мировую справедливость и права угнетённых народов бассейна Подкаменной Тунгуски… Понятно, о ком речь, да? …Видишь, какая ты у нас умница! …Короче, угораздило Юрку схлестнуться с неким Зигфридом, персоной, особо приближённой к фон Шлабендорфу. Чего - то тот по результатам трудной, но успешной осады и, надо понимать, жесточайшего разграбления Брешии несправедливо поделил. Шайссе! Попросту говоря – скрысил, гнида! Случилась же сия стычка близ симпатичного, увитого свежим весенним виноградом, плющом, поросшего колокольчиками пригорода Равенны, где мы стояли лагерем как раз таки накануне очередной славной баталии. Глянь - ка, сколько там накапало?

– Двадцать процентов. Чуть больше.

– Хорошо идёт, глядишь, к завтраку и поспеем! Ты бы лучше поспал, сынок, – по - отечески обратился Рол к несчастному, истекающему слюной Варламычу, – и пусть сон заменит тебе еду! Хе - хе! Кажись, откуда - то из Дюмы нетленка?.. Ложись, ложись, подушечка вот тебе… Гм! И хоть Юрец к тому времени уже ничуть не сомневался в нечистоплотности ворюги Зигфрида, да больно хитёр, изворотлив был козлище, ну никак на крысятничестве подловить его не удавалось! Тут же, на месте, в фарш изрубили бы, и никто, даже сам Герцог Немурский, за него б заступаться не стал! Жизнь ландскнехта, знаешь ли, столь коротка и безрадостна, обворовывать его – что дитя малое забижать! Во - о - о - от… А тут такая удача, понимаешь! Есть, без сомнений, в белом свете высшая справедливость, есть, курва матка боска! Далее воспроизвожу преимущественно с Юркиных слов. …Водички дайте, плиз! …Спасибо, радость моя, уважила старика! …Однажды ночью приспичило, понимаешь, Маршалу Иванычу до ветру наведаться. В обычные дни, попутно отмечу, во тьме не бродил он, спал крепко, но накануне больших сражений со многими случалось. И мы втроём, честно признаюсь, не исключение.

Раздался тоненький… м - м - м - м… не храп – храпашок, храпунчик! То Максимилиан Варламыч хрючили, благоразумно внявши совету мудрого саксонца. Хе! Не столь и не всех, по - видимому, увлекли бошевские выдумки - то, уж больно быстро парня сморило! Отряд не заметил потери бойца – переглянулись, укрыли пледом, громкость прикрутили почти до шёпота и знай себе дальше гуторить:

– На угол своей палатки мочиться не стал, и без того уж всё хлевом провоняло, пошёл к соседской. Смердело, в самом деле, ужасающе! – фон Штауфена аж передёрнуло от воспоминаний. – Унбешрайблищ !!! Вы себе не представляете, дорогуша! В обитаемом свинарнике была когда - нибудь? Хе - хе! Да не в Кремле вашем, в настоящем свинарнике! А пожить пару - тройку месяцев слабо? Не, не доводилось? Ай - яй - яй! Повезло! Тогда тебе наших тамошних ощущений ну никак не понять ни в коем приближении! Холи ш - ш - шит!

– Может, я всё ж попробую? Пуф - ф - ф! Понять и, возможно, даже где - то простить… А вы уж объяснить доходчиво постарайтесь, Ролушка! Ладно?

– О - о - о - о! Никак у нашей блондинки настроение философическое пробудилось? – Рыжая я! Вкрай ослепли, уважаемый?! Мягкой посадки вашему зрению, Роланд

Йозефович!

– Юмористка, говоришь? Х - х - хе! Не - е - ет, милочка, нас голой рукой не возьмёшь! Хенде хох, понимаешь, аусвайс! Натуральный окрас шерсти – светло - русый у вас, я в сети фотки школьные надыбал. Рыжий цвет – это так, искусственный интеллект, будем говорить, замануха для лохов! Хе - хе!

– Уподобляться некоторым трофическим язвам не стану, а уж плоско острить по поводу масти вашей рыже - саврасовой – тем более! Однако, сдаётся мне, долговато вы в свинарнике - то действующем подзадержались, никак теперь зубья не вычистите. Смердит, знаете ли, изо рта чёрт - те чем!

– Вот так, да?! Обидеть норовишь? Ладно, один – один! Продолжим? Ща мы вам ложечку качественного говнеца - то отмерим для острастки! Хорошенько зажмурься на секунду, ненаглядная моя, и представь себе следующую диспозицию: несколько десятков тысяч человек плотненько так скучковались на весьма, весьма ограниченной территории. Помнишь прошлогодний осенний турслёт совместно с Берлинским университетом имени товарища Хумбольдта? Очень на то похоже, только участников не какие - то там пятьсот – шестьсот, а где - то тысяч тридцать рыл без обоза. Впечатляет?

– Эка невидаль! На Вудстоке , вона, около полумиллиона человек три дня на одной поляне тусовались, и ничего страшного! Я там была, к слову.

– Позвольте мысль закончить? Можно, да? …Спасибо! Ерст денкн, дан ленкн , доннерветтер! Дело в том, юная леди, что все – хотелось бы подчеркнуть особо: все! – эти десятки тысяч людей вместе с их конями, семьями, слугами, собаками, ввиду полнейшей антисанитарии, усугубляемой к тому ж необычайно тёплой погодой, установившейся в апреле того самого незабвенного одна тысяча пятьсот двенадцатого года, отсутствия передвижных холодильных установок, каких - либо лекарств и достаточного запаса животворной мочи Микки - Мауса со льдом, перманентно страдали сильнейшей диареей! И не было там, поверьте, никаких передвижных туалетов, коих на любом уличном фестивале в достатке, включая, между прочим, и Вудсток. Ежели б и были, так с диареей всё одно не добежать! Не достучаться! Согласны? И ганджубас, кстати, в угрюмом Средневековье – огромный дефицит, чтоб вы знали! Поэтому бурляще - зудящие кишечники опорожнялись, как правило, не отходя от кассы, так сказать, а жили, понимаете ли, кучно, тесновато… Во - о - о - от… Это первый, значится, занимательный моментик.

– Фи, какая гадость! – манерно зажав нос изящными пальчиками, прогнусавила Жанна. – Тридцать два процента.

– Молодец, хвалю, помнишь! Что - то расслабился я. Нехорошо! …Второе – это, конечно же, характерная для большинства средневековых европейцев, особливо, чему, я уверен, вы дико удивитесь, милочка, – нынешних законодателей всяческих мод от духов до трусов – чопорных французиков, привычка вообще никогда не мыться, не подмываться, зубы не Шреклищен унхюгиенищен бедингунгн !

– Да ладно, фон Штауфен, ты гонишь! – у Жанны Сергеевны глаза сделались величиной с ругонские даны. – Вообще? Никогда?! Как в полнейшей антисанитарии выжить - то можно?! А - ку - еть!!!

– Представь себе, можно! Всё именно так! Юрка проснётся, у него поинтересуйся, ежели мне не доверяешь. Айнем трауен ист генуг, кайнем трауен ист нищт клуг . Мы ведь тоже так жили… И, коротенько, в - третьих, потому как сейчас процесс заливки гораздо дружнее пойдёт: нужно понимать, ласточка моя, что в доспехе, пускай и половинном, а уж в трёхчетвертном и тем более полном – максимилиановском, готическом или, скажем, миланском, справлять хоть какую - то нужду, можешь мне поверить, мягко говоря, неудобно! Хм! Варежки металлические зело мешают! Как мы давеча упоминали, при постоянной вялотекущей диарее - то! Тем более в ходе весьма, иной раз, затяжных баталий. Не скажешь ведь противнику: «Минуточку, я покакаю!» Хе - хе! Мигом какалку - то отчекрыжат! И потом на поле брани ситуёвины, сама понимаешь, разные возникают, но, заметь, всегда пренеприятнейшие! Всякий раз не сулящие ровным счётом ничего хорошего: либо кто - нибудь тебя грохнуть норовит, на худой конец, крепко покалечить с единственной целью – незамедлительно кровожадно добить, либо ты занят тем же самым. Третьего не дано! Вот и при Равенне – чего далече за примером - то ходить? – неприятности преследовали нас по пятам.

– Тридцать пять всего. Замедлилось чего - то. Тебе не кажется? – Нет, не кажется… Терпение, милая Жанин, терпение, и ваша щетинка всенепременно

превратится в золото!

– Какая ещё щетинка?! Где у меня щетинка?! Ты на что это намекаешь, морда тевтонская?!

– О майн гот! – в отчаянии заломил Роланд руки. – Какие же вы все, молодёжь, сплошь тёмные, необразованные! Глупые! Диву даюсь! Тупой и ещё тупее! Горячая жевательная резинка! Ну, ладно там Юрка, этого я ещё могу как - то понять: трудное детство, понимаешь, сиреневый туман, рябчики недоеденные с ананасами, но вы - то, вы - то, радость моя, неужели не видели замечательный фильм «Подвиг разведчика» с не менее замечательным Павлом Кадочниковым в главной роли, а?!

– Честно говоря, не припомню. М - м - м - м… – Жанне Сергеевне явно конфузливо за свою непролазную дремучесть. – Наверное, всё - таки смотрела. А в чём, собственно, дело - то?

– Ежели б смотрели, девушка, дурацких взбуханий по поводу щетинки у вас нипочём не возникло бы! Ладно, проехали, вернёмся к нашим италийским при– или, если хотите, злоключениям. А начались они, пожалуй, с того, что по пути к месту грядущего междусобойчика мы обстоятельно вляпались в гнуснейшее, доложусь я вам, свинское болотце и минимум полчаса, как принято у правдивых немецких героев - баронов, барахтались, за волосья себя оттель вытаскивали. Учитывая же полную выкладку, можешь себе представить, скольких жизненно важных сил нам это обошлось, дрек мит пфеффер! По паре пудов уж точно на каждом висело! Это, кстати, без учёта индивидуальных прибамбасов . Оно - то, конечно, айгене ласт ист нищт швер , но… Я, скажем, кроме стандартного обвеса, палицу тяжеленную повсюду с собой таскал. И ещё… это… бутерброд в шлеме. Хе - хе!

– Бутерброд в шлеме? Зачем он там? Ха! Удары смягчать? Ватой лучше бы набил… – Чтобы пожрать в антракте, чучелко! Усекаешь? Доннерветтер! Обязательно

перебивать? Брайте штирн, венихь хирн ! В голове кое у кого вата! Пальцами не будем показывать! – показал - таки, не сдержался. – Затем взъерепенились гасконские арбалетчики. Шайссе! Причины сего неудовольствия доподлинно не известны, краем уха лишь слыхал – из - за бабок, но мы их сдуру чуть - чуть не опередили. Вовремя командиры спохватились. Диспозиция, к счастью, войскам в письменном виде командором де Фуа разослана была. Попробуй - ка ослушаться! Хотя в суматохе, конечно же, на марше всякое случалось. Нда - а - а - а… Спасибо отцам - командирам, уберегли! Иначе… Ох уж эти мне, казалось бы, ужасные последствия даже обсуждать не хочу! Бр - р - р - р! Альбтраум , блиать!

– Ну - у - у - у! Почему?! Что случилось - то? – плаксиво по - детски заныла Назарова. – Давай, рассказывай!

– «Нукать» только вот не нужно, не запрягла! – бош, похоже, слегка возбудился, видать, вправду было что вспомнить. – И хватит стенать уже по любому поводу! Постоянно пытаешься впереди паровоза бежать. Семейное у вас, что ли? Ман унд вайб зинд айн лайб ! Юрка, тот тоже любитель… Переедет ведь в конце концов! – долго сосредоточенно мял переносицу, ещё что - то, кажется, ухо, напоследок в носу поковырялся. – Одного в толк не возьму, какими такими соображениями высших порядков руководствовался неглупый в целом Рамон де Кардона, отклонив весьма дельную по всем статьям инициативу Фабрицио Колонны – разбомбить на хрен французские войска вместе со сраным мостом, который последние, собственно, и смастырили для форсирования местной речушки, ась?! В крайнем случае атаковать, не дав нам как следует опомниться с переправы, дух перевести, построиться в боевой порядок, что думаешь?

Не получив, вполне ожидаемо, вразумительного, да и вообще какого - либо ответа на сей риторический, смело уже можно утверждать – суперриторический вопрос, фон Штауфен продолжал:

– В общем, подошли мы к испанцам, по моему разумению, слишком близко, шагов эдак на двести, и, вместо того, чтоб, значится, стремительно атаковать на марше, встали строем во чистом поле, согласно тогдашним дурацким правилам ведения войны. Типа: «Выходи, гады, биться будем!» Нам бы, при столь тухлом раскладе, полсотни шажков назад отползть, дабы оказаться вне досягаемости вражеских батарей. Те самые роковые «чуть - чуть»! Да разве ж можно ж?! Ни шагу назад, ни шагу на месте, а только вперёд со всеми вместе! Вот и стояли мы, словно истуканы с острова Пасхи, только никто биться с нами почему - то так и не вышел. Вместо того ушлый их кондотьер - р - ро – Педро Навар - р - ро , фикен его в арш! – не будь идиотом, ка - а - ак жахнул прямой наводкой со всех орудий чохом! О - о - о - о! Жесть!!! Это надо было видеть! Хотя… Лучше, конечно, не надо… Не всем… Старше восемнадцати, желательно двадцати… К слову сказать, гишпанская тяжёлая кавалерия под прицелом наших канониров точно так же идиотски себя повела. Самая тяжесть, как выяснилось, внутри шеломов у них сосредоточилась. Черепа что надо – орехи! Лбы – чистый чугуний! Ядра – чистый изумруд! Конченые кретины, доннерветтер! Этим - то господам уж точно ничто, окромя непомерной, на грани слабоумия, доблести, не мешало быстренько свалить на безопасное расстояние. Тем более – верхом! Это тебе, понимаешь, не пехоте злосчастной в болоте строй ломать под страхом смертной казни! За что, собственно, немедля и поплатились. Сам Колонна – командир шпанских рыцарей – позже, выпучив глазёнки, распинался где - то в социальных сетях, что якобы воочию зрил, будто обычный пушечный снаряд на его глазах зараз сразил наповал более тридцати всадников! Шайссе! Интересно, он этого светлого момента всю жизнь ждал, дабы рекорд Гиннесса зафиксировать?! Урод, фикен его! В результате - то именно они – ди гепанцерте фауст , с головы до пят закованные в железо, хвалёные кастильские гранды – и не выдержали, сорвавшись в смертоубийственную атаку! Должны же были по замыслу главного тренера железобетонно от обороны на контратаках играть! Ан нет! – не вышло. Ты только лишнего не подумай, не одни кастильцы там воевали, это я собирательно. Наша же разодранная полуголодная пехота, поди ж ты – выстояла. Выстояла, дрек мит пфеффер! И в конце концов победила! Вот ведь как…

Роланд затих, погружён, верно, в думы о близорукости Кардоны, нерешительности Колонны, бесславной убогой кончине разрушителя замков, новатора войны, прожжённого наёмника – Наварро, о граничащей с безрассудством удали молодецкой, сгубившей во цвете лет талантливого де Фуа, о бессмысленно загубленных десятках тысяч солдатских жизней, брошенных на алтарь кровавых междоусобиц в угоду алчности, имперским амбициям властолюбивых правителей. Размышлял он и о превратностях судьбы, волею коих оказался с друзьями случайным свидетелем, точнее – активным участником первой, наверное, в истории человеческих войн полноценной артиллерийской дуэли, причём в весьма незавидном качестве – пушечного мяса, шашлыка, в буквальном смысле слова. Мысли его были тяжелы, неспешны, и Жанин не решалась вмешиваться. Молча выкурили по сигарете, тяпнули по рюмочке – помянули всех полёгших на поле брани и просто убиенных. Прокашлялся, наконец - то, вновь заговорил:

– Грхм! Мама дорогая, как же было страшно! А - ку - еть!

– Прошу пардону, мастер! Сорок процентов накапало.

– А? …Что? Да, да, спасибо… Я когда - нибудь обязательно книгу напишу, непередаваемые ощущения! Добро пожаловать, любители экстрима! На хрена, спрашивается, вам нужны эти горы, скалы, парашюты, понимаешь, байки, вэйки, шмейки?! Чем попусту ноги - руки - шеи себе ломать, дружненько в «психоход» и сюда! День жестянщика! Вэлкам! Тьфу, нечистая! Вилькоммен, конечно же! …Не понимаешь? …Лыжи горные любишь? Спору нет, занятие хорошее, полезное, но ты лучше - ка послушай! Тэ - э - э - к - с, значит…

– Ого! Сразу до сорока пяти скакнуло!

– Не дрейфь, на поболтать время всегда останется! Короче, началось всё это безобразие… В общем, пока мы выходили на позицию, строились, супостаты из пушек постреливали нечасто. Там - сям ядрышко упадёт, ну, пулька прижужжит, убьёт кого - нибудь, железку нательную покорёжит. Больно бывало, конечно, но терпимо. С нашей стороны тоже им прилетало периодически. Обычное дело! Война, знаете ли, не прогулка вам увеселительная под сенью девушек в цвету, понимаешь, всяко бывает. Видать, ждали на той стороне наших худо - бедно вразумительных телодвижений, может, пристреливались или попросту недобивали, чёрт их знает! Однако стоило лишь нам остановиться, сомкнуть ряды, перекурить не успели, такое началось!!! Ка - а - а - ак грохотнуло! Холи ш - ш - шит!!!

Бош механически закурил. Опять, видимо, навеяло! Пару раз затянувшись, спохватился, с отвращением загасил сигарету. Аж со злости вдавил в блюдечко! Правильно, сколько ж можно - то?! В комнате и без того кумарище непроглядный! – платиноиридиевый топор весом в килограмм свободно воспарил бы ровнёхонько в метре от пола. Извиняйте за плагиат, товарищи учёные, точнее, однако, не придумаешь. И вообще, бросайте уже свои хромосомы нах! Это вам он, Костя Цзю, сказал.

– Тут же пространство, насколько глаз хватало, заволокло едким пороховым дымом. Почти как сейчас здесь, только гуще. Мно - о - ого гуще! Эдакая устрашающая прелюдия! Должен тебе сказать, в дурацких жестяных вёдрах на голове оглушает конкретно! И это всё цветочки зацвели, сама понимаешь. Дым, как известно, сам по себе особого вреда не наносит, но, к превеликому сожалению, без огня не бывает… А затем раздался звук… Шум… Сперва слабый. Я такого раньше и не слыхал - то никогда. Стреляли, конечно же, рядом, бывало, и ядра падали. Но так, чтобы в самой гуще артподготовки оказаться… Бр - р - р - р! Нет уж, увольте! И начало до меня доходить, что засим последует. Нда - а - а - а, обстановочка… Абкакен, бл*дь!

И снова пауза. Трудно бошу, по - видимому, давались фразы удобоваримые. Эмоции недобрые перехлёстывали, мазафака!

– Знаешь, как в древнем анекдоте: «Тук - тук - тук. – Кто там? – Пизд*ц! – Тебе чего? – А я пришёл!» Очень, очень скоро шум усилился до рёва, став столь мощным, страшным, всепоглощающим, что хотелось сквозь землю провалиться! И вдруг распался, словно плётка - семихвостка, веером буравящих воздух звуков, таких: ф - р - р - р - р - ж - ж - ж - ж! – и в конце каждого – смерть! Ягодки прилетели. Людей в клочья рвало! Лопались! Летит ядро, знаешь, и чпок, будто шарики воздушные! На излёте смертоносный снаряд в ком - нибудь да застревал, зарываясь с несчастным глубоко в землю, или же смертельно переломанного отбрасывал в кучу обезображенных трупов. Кругом грохот, огонь, грязь, куски разлетающейся окровавленной плоти, искорёженного железа, истошные вопли раненых, умирающих, а мы стоим во чистом поле, держим строй, оглохшие, ослепшие, все в говне, и никуда не спрятаться, не скрыться, да ещё пиками несчастных гасконцев подпираем, чтоб те на х*й не разбежались кто куда! Фикен нас всех в арш!!!

Ну вот! Опять перехлестнуло. Может, валерьянки дядечке накапать? Думаете, пора уже? …Да вроде ничего, пока держится.

– Допустим, я где - то в чём - то и приукрасил малька, поверь, не для красного словца. Иеройствовать ни к чему мне. Так запомнилось. Заботливый Педро Наварро, кстати, как позже выяснилось, таки приказал своей пехоте залечь и в укрытиях пережидать артиллерийский бой. Наш же ушлёпок малолетний – ни хрена! Стоять, бл*дь! – и никаких гвоздей! Лозунг у их благородий, понимаешь, такой! Солнце ясное, фикен его! В какой - то момент даже начало казаться, ежели хорошенько выдохнуть, легче помирать. Там, глядишь, где - то враг промазал, где - то сам увернуться исхитрился. Хе! Вздор, конечно же, но бывают моменты – за любую соломинку цепляешься! На вдохе, сама прекрасно знаешь, удар в принципе тяжко держать. На выдохе – легче. Тогда я, выпучив страшно глаза, заорал дурниной: «А - а - а - а - а - а!» И все вокруг орали что есть мочи: «О - о - о - о - о - о! У - у - у - у - у - у! Е - е - е - е - е - е! И - и - и - и - и - и!» И Юрка орал. И Борёк… тоже… знай себе повизгивал.

– Любишь ты Бориса Вольдемаровича! …Ого! Около шестидесяти уже. Бодренько! – Люблю, Сергеевна, ой, люблю! Второй он у меня по влюблённости! После вшей

лобковых.

– А я, что же, выходит, третья?! Это… где - то там… Замыкаю тройку призёров, уступив пару сотых секунды злобным мандавошкам и полторы – Пионеру - Борьке, значится, да?

– Вы вне конкуренции, милая Жанин! Им всем, включая свирепых шпанских пехотинцев, по злобности иной раз до вас словно до небес! Выше только звёзды! Круче сами знаете что. Хе! Куриные фрукты! Хе - хе! Скушали - с? – Роланд ухмылялся, бродяга, во весь рот, довольный, будто сала копчёного шматок в одну харю сгрыз. – Короче, так мы стояли и орали, древками пик гремели о щиты, мечами, палицами, алебардами. Кто во что горазд! Какофония несусветная! Пытались подпрыгивать, топтаться, дабы не застаиваться, хоть как - то двигаться. А как ещё быть прикажете в сомкнутом - то строю? И здесь не свезло, в болотине особо не попрыгаешь! Да - а - а - а… Нас - то ещё не сильно зацепило, мы чуть позади стояли, а вот несчастных гасконцев покрошило просто в хлам, в… месиво… кровавое! За два часа на ровном месте потеряли более двух тысяч пехотинцев! Обосрались все, честно тебе скажу!! В буквальном смысле слова, бл*дь!!!

– Что, прямо вот так? Под себя?

– Да, представьте - с, мадемуазель, прямо под себя! Под кого же ещё, под вас, что ли?! Дрек мит пфеффер! А некоторые, кто от завтрака - то не удержамшись, и не единожды!

– Ужас какой - то! Вони было - о - о - о!

– Ну… да… и я о том же. Альбтраум, типа того. А отстирываться - то после чем? Как? Стёганку, войлок. Водичкой? Мыла в походе не было, я же говорил, не мылись они. Так и воняли потом всю оставшуюся жизнь. Шайссе!

– Постой - ка, дружок… – Назарова наконец потихоньку, похоже, дотумкала до чего - то важного. – Не хочешь ли ты сказать, – медленно подбирала она слова, – что если б вы вовремя не пропустили вперёд гасконцев, то - о - о - о…

– В яблочко, мэм! Точнее не бывает! Бравые капралы всегда в первых рядах. Хе - хе! Шансов выжить – минимум миниморум! Якоб из Эмса и Шлабендорф оттого ведь и погибли. В первой же атаке!

– Ё - моё! Так спокойно обо всём рассказываешь, словно этот… как там его… Альбтраум, мазафака, не с вами случился.

– Отчего ж? С нами, конечно же. Только сейчас - то что переживать? Мёртвые картинки прошлого? Мы своё наяву пережили. Это, знаете ли, девушка, дорогого стоит. Единственная непреходящая ценность в человеческой жизни, чтоб вы понимали, – искренние, чистые, не замутнённые чужой навязчивой интерпретацией переживания и их эмоциональный след в вашей душе. А картинки… Что картинки? Их вона в книжках полно. О! Особенно в комиксах! Читайте, разглядывайте, мастурбируйте душевно на чужие чёрно - белые эмоции, коли своих не хватает.

– Но вас же запросто убить могли!

– Неа, не могли. История, дорогая Д’Жаннэт, знаете ли, не терпит сослагательного наклонения. Каркнул ворон: «Невермор»! Ежели кому умереть суждено, то и на ровном месте случится, уверяю вас, без всякого тому стороннего содействия. Кроме, разумеется… – судя по направлению перста указующего – люстры многострадальной. – Мементо мори , душечка моя, всегда мементо! Как это частенько бывает: поскользнулся, упал, понимаешь, потерял сознание… ну и так далее. Ежели очнуться всё - таки посчастливилось, по фигу – с гипсом, без оного, считай, повезло. Рано, видать, по долгам - то ещё платить, критической массы дерьма не набралось. Ну, а ежели не посчастливилось, что ж! – ласкаво просимо в последнюю примерочно - гримёрочную. Пожалуйте вам деревянный сюртучок - с новёхонький с иголочки, вернее – с гвоздика, вечерний макияж на халяву и бесплатная контрамарка на сонату для фортепиано номер два Фредерика Шопена в весьма, как правило, посредственном исполнении. Н - н - нда… Ма - а - а - аленький тромбик, к примеру, оторвётся, и всё, трендец, пиши пропало! Сколько там на часах - то?

Далась им эта люстра. Фетишисты какие - то!

– Каких ещё часах? …А - а - а - а, ты об этом! Шестьдесят восемь. – Я тебе ещё один важный вещь скажу, – Роланд задумчиво постукивал сигаретой о

стол, – не обессудь, но малость не в тему. Через месячишко тамошней походной жизни ко всему начинаешь привыкать: к насилию, рекам крови, нечеловеческой жестокости, прочему дерьму в прямом и иносказательном смыслах. Помаленьку, помаленьку так человек опускается, значится, и начинает звереть. Здесь главное – не расслабляться, поблажек себе не давать! Но… Ведь с нашей… хм… академической подготовкой мы там не просто воины. Мы там о - го - го! Супервоины! Боги войны, осмелюсь утверждать! Вот многие - то и не выдерживают душевного напряжения, с катушек съезжают, точно свиньи изголодавшиеся у обильного корыта, неизбежно деградируя до эндемически - скотского уровня. Упиваются правом сильного, безнаказанностью. Стоит всего - навсего однажды перейти черту, чуть - чуть, самую малость, переступить – и всё, пропал навсегда! Знаешь, как у прыгунов в длину? Один ма - а - ахонький заступ в сра - а - аненький сантиметрик, и годы изнурительных тренировок псэ под хвост!

– Перейти черту? Это, простите, как?

– Ну - у - у… Скажем… Покалечить кого - нибудь, убить без особых на то оснований… – Извини, котёнок, что означает твоё: «без особых на то оснований», не поняла?

Убийство, что, возможно уже стало чем - то обосновать?! Неожиданно! Удивил, мягко говоря! – В рукопашной схватке, например, противники имеют примерно равные шансы. Как бои

без правил: не ты, значит – тебя! Считаю вполне достаточным основанием. – Для чего? Сам же надысь анонсировал: «Мы там о - го - го! Супервоины! Боги войны!»

Какие же это, извиняйте, батенька, равные шансы?!

– Гм! Видишь ли, милая Жанин, у каждого свои, вполне, на мой взгляд, уравнивающие преимущества. Я, скажем, в отличие от аборигенов, никогда в привязи мизерикордом сопернику в лицо или там пах, да и вообще между лат тыкать не стану. Улучу момент, пойду в обводочку и уж рубану так рубану! Быстро и безболезненно. Ну… почти… Да и выносливей они. Значительно выносливей! Мы же не только железо тягаем, нам ещё и науки мудрёные разнообразные постигать когда - то надобно, а у них вся жизнь в рубках да мордобое бесконечном.

– А - а - а - а! Поняла! То есть ты, по всему выходит, есть благородный убивец - гуманист, а местные, значит, просто убивцы? Обычные рецидивисты, да? Ну и какая, по большому счёту, разница: в бою ты пипл шинковал или на пустыре за кабаком по пьяни из - за славненькой глазастой чумазульки расчленил кого?! Да никакой! Верёвочка - то одна и, как ей ни виться, за всё отвечать придётся! А туземцы, представь себе, в этой клоаке мало того что живут, так ещё и радоваться жизни умудряются! Знаешь, сколько ребят по причине сей пагубной ассимиляции там остались? О - о - о - о! До фигища! Тебе, на самом деле, и знать - то не полагается. Не ваша кафедра! И все, кстати, до единого когда - нибудь мечтают домой вернуться. А всё почему, малыш? Да потому, что прозрение рано или поздно наступает, а вот прощение – никогда! Только через немыслимые физические страдания, причём до - бро - воль - ны - е! И здесь проблемка. Бо - о - ольшая! Неохота, понимаешь, никому по собственному желанию на крест идти, блин корявый, во искупление грехов - то! Тем более чужих. Тут такая штуковина, значит…

– А ты, когда в ринг входишь, о чём думаешь? О прощении? О гуманизме, ответственности за кого - то там? У тебя, ежели память мне не изменяет, почти все победы – нокаутами. Это ж тяжёлое сотрясывание мозгов! Соображаешь? Годам к пятидесяти, а то и раньше обязательно аукнется! И в чём разница? Калечишь людей точно так же.

– Ролушка, милый, ты, что ли, опух? Разницу не ощущаешь?! Разница, друг мой ситный, в том, что я всякими раздвоениями личности по поводу «хороших» и «плохих» девочек не страдаю, псевдонравственным словоблудием не занимаюсь, нюни о «последней черте» не распускаю. В ринг вхожу, как и все нормальные люди, чтобы избивать и побеждать, а не прохлаждаться и не танцевать, как, знаешь ли, во всяких там бесконтактно - гуманных школках квазикарате или там лечебного ушу! Ответственность же за своё здоровье на противника никогда не перекладываю, но и на себя лишнего не возьму. Всё ведь от меня, на самом деле, зависит: чему научилась – тем и защитилась. И ежели на войну человек собрался, я так логично полагаю, значит идёт он воевать: убивать либо быть убитым и делает это, по крайней мере в нашем конкретном случае, абсолютно осознанно. И мы не говорим сейчас о том, что хорошо и что плохо. Говорим мы о том, как жизнь устроена. Потому не хрен тут сопли по пустякам размазывать, мазафака!

– Да? М - м - м - м… – фон Штауфен будто от гипноза очнулся, в себя пришёл. – Твоя правда, красавица. Это я так, не обращай внимания, расслабился, подустал чуток. Нас же именно за тем на подобные экстремальные стажировки и посылают, дабы мы превратились… Гм… Ну, ежели не в конченых упырей, то стали бы, по крайней мере, менее восприимчивыми, в идеале – максимально невосприимчивыми к чужой боли, лишениям, страданиям. Бесчеловечными вроде того и в то же время людьми оставались. Каковые качества, на мой взгляд, не особо коррелируют - то друг с дружкой. Ты… вот что… Выкинь - ка чушь всю эту из головки своей хорошенькой! Занесло меня, извини. Исправлюсь, мишуген фиш!

– Восемьдесят процентов, «бинго!» почти. Полёт нормальный, Ролик! Мы – люди привычные. Юрка, когда бухнёт, примерно те же песни военные запевает. А то, что курсанты гибнут и пропадают… Здесь же не институт благородных девиц, верно? Пиплов, вон, летом в лужах с перепоя тонет больше! О мотоциклетах вообще молчу! И… это… давай - ка лучше от темы не отклоняться более, ладно?

– Говорю ж тебе, сам не понимаю, что на меня нашло?! Наваждение какое - то! Так, на чём это мы?..

– Уже забыл?! Ха! На том, что Ширяев попёрся средь ночи кому - то на голову писать. К ближайшему орешнику, судя по всему. За новою метлой.

– Я, я, натюрлищ! Шишел - мышел, пукнул – вышел! Раз, два, три, четыре, пять – писать мы пошли опять! – раздухарился вдруг бош. – И где - то, значится, походя… – Роланд типа прислонился ухом к воображаемой поверхности. – Чу, жрица! Слышно чей - то говор! Ого! Нижнепрусский диалект! Интересно, интересно! Это чтобы никто, получается, не въехал? И чтоб никто не догадался, что эта песня о тебе - е - е - е! Промашка вышла у ребят, эдакий ма - а - аленький камуфлетик. Уж мы - то точно всем средневековым германским диалектам обучены! Как там? Девяносто есмь уже?

– Неа! Восемьдесят пять. С хвостиком.

– Успеется! У нас, как в песне товарища Войновича, в запасе ещё цельных четырнадцать минут! Из любопытства, примерно вот так же, припав ухом к палатке, случайным образом подслушал Юрасик гнилой базар, из коего совершенно явственно следовало, что львиная доля добычи проносилась мимо компанейских ртов, попадая прямёхонько в чей - то весьма объёмистый карман. Тиграм, выходит, не докладывают мясо?! Ух ты! Гм! Или в карманы? Чьи же?! Скрипучий препротивнейший вокал Зигфрида невольный наш, так сказать, свидетель, он же по совместительству – хе - хе! – соглядатай, вычленил сразу. Н - н - нда! Остальные же – конспираторы хреновы! – трусливо затихарились и бубнили, гады, едва слышно было. От же хурензоны! Вполне, в принципе, разборчиво, дабы уяснить гнусный смысл толковища, но недостаточно, понимаешь, для осуществления, назовём это по старой доброй памяти, оперативно - розыскной деятельности с целью выявления и искоренения организованной крысячьей шайки. Маловато! Маловато будет! Во - о - о - от… И что вы себе, ласточка моя, думаете? Тут из бабушкиной из спальни, в натуре – кривоногий и хромой, выбегает… Кто? Как считаешь? …Дедушка?! …Не - е - етушки!

– А никак я не считаю. Де - вя - носто! Вы этого хотели? Вот вам! – Нормалёк! Хе - хе! Фон Шлабендорф – вот кто! Тоже, видать, облегчиться пареньку

приспичило. Хм! Может, Юрка звуком - пуком каким неосторожным выдал себя? Хе! Сопел слишком громко в тряпочку!

– О - о - о - о! Лейтёха ваш?! Это серьёзно !

– Он самый, фикен его! Сучий потрох! Наш пострел, разумеется, изо всех сил пытался состроить вид, будто не при делах вовсе, ничего, мол, не слышал, поссать всего лишь вышел, но Фабиашка - фраерок, гнида прожжённая, мигом фишку просёк, курва матка боска! По звуку журчания мочи, холи ш - ш - шит! Хе! С того самого момента Юрию Ивановичу Ширяеву вынесен был смертный приговор. Смертнейший! Дрек мит пфеффер! Потому как завесу чужой грязной тайны приоткрыл. Нда - а - а - а, обстановочка… И нам, естественно, за компанию! Куда ж без нас - то, без ансамбля? «Трио Поросёнкины», мля! Следовательно, опасаться теперь надлежало чего угодно и прежде всего… хм… собственных теней, шайссе! Учитывая, к тому ж, что грядущее пехотное сражение, попросту говоря: кровавая неразбериха – кошачья свалка – самое удобное время и место злобных живорезов подослать с целью умерщвления под сурдинку кого надо, так сказать, дурщ блут унд айзен , решено было глаз друг с друга не спускать, спину товарищу при - кры - вать. Диинигн, ди зищ зельбст хельфн, унд зищерн зи ире камерадн ! Более прагматичная интерпретация, нежели общепринято, согласись. Лично я под доспех и всякие там чулочки, выпирающие дюже гульфики, буфы кислотно - канареечные на всякий случай кольчужку - комбинезон композитный от шеи до щиколоток поддел, ракушку типа хоккейной на причинное место водрузил. Сковывает маленько, конечно, куда ж без этого - то? – и жарковато, зато однозначно чувствуешь себя много уверенней. Юрка, точно знаю, свободу движения любит. Гм! Бывает, до безрассудства! Иной раз гляжу, не пойму: то ли идиот, то ли фаталист? Что в общем - то, на мой взгляд, одно и то же…

– Да - а - а - а, шальной мальчонка… Девяносто пять. Успеем? – Ничего страшного! Нальётся, минуточек несколько потерпит, отстоится заодно.

Опасения наши, как чуть позже выяснилось, полностью оправдались, причём самые наихудшие! Жуликов - то оказалось не один и не два, а цельная банда, доннерветтер! О - о - о - о! Каламбурить изволим - с! Все мы там были в бандах . Хе - хе!

– Ну разумеется! Куда ж с такими рожами, да в приличное общество, в калашный - то ряд?! – махнула рукой с выражением полнейшей безнадёги. – Не - е - е - е, только в банду…

– У самой - то? Хе - хе! С такой только в…

– Граждане гусары, молчать!

– Вообще, совсем?

– По моему поводу.

– А по моему, значит, можно стебаться, так выходит?

– Зубоскалить будешь, когда алмаз добудешь! Рой давай! – Да ладно, ладно! – посуровел сразу, посерьёзнел. – Как уже, по - моему, упоминалось,

старшие командиры полегли в первой же атаке. Светлая память выдающемуся кондотьеру, да что там – вождю, отцу, можно сказать, родному ландскнехтов! – Якобу из Эмса и правой руке его – лейтенанту Фабиану фон Шлабендорфу! Хоть последний, в отличие от папы Яши, и говнюк оказался редкостный, всё одно – великие были воины!

Фон Штауфен глубоко вздохнул, так недолго сидел, безмолвно склонив голову, будто молчанием своим отдавая дань всем погибшим в той битве: и сотоварищам, и недругам, своим и чужим. И Жанна Сергеевна, ощутив вдруг прилив необычайного единения с этими странными, во все времена безрассудно идущими на смерть людьми, тоже пребывала в прострации, молча, не шевелясь.

– Сражение расписывать в красках не стану тебе, с переменным успехом происходило оно, – прервал Роланд малость затянувшуюся паузу. – Хм! Я, честно говоря, и рассказчик - то по большому счёту никакой. Слыхала бы ты Хельмута! Хельмута из Любека. О - о - о - о! Великий песнопевец, сказитель от бога! Писать, правда, не умел – абсолютнейший невежда! – зато алебардой владел виртуозно и устным словотворчеством, на мой взгляд, тоже.Ну да ничего, кое - что запомнил твой покорный слуга, даже записать сподобился. Вот слушай - ка:

«Кто эти люди, друг против друга стоящие, доспехом железным на солнце блистая, Перьями яркими, буфами кнехтов расцветив свежую зелень весеннюю? Может, сделать решили привал, праздник весёлой гурьбою справляя С плясками под барабаны, флейты, бравую песнь военную?

Или по высочайшему зову в земли святые путь их неблизкий лежит За святыни поруганные отмстить сарацинам неверным?

Во искупленье грехов светлую веру нести,

Ересь поганую пламенем жечь, искореняя мечом благоверным?

Нет, никогда! То разномастных наёмников банды в битве смертельной готовы схватиться за гульденов горсть,

Уйму людей истребить беспощадно!

Воинов лица угрюмы и злы, святости в них ни на грош,

Одна лишь решимость выжить с добычей иль погибнуть бесславно. Наёмника жизнь коротка, точно хлёсткое бранное слово, пусть же яркой будет, словно

буф пехотинца! Аминь.»

– Где - то так. Клёво, да? И хотя исход битвы был предрешён уже в дебюте, с того самого рокового момента, как тяжёлая конница Колонны, не внемля здравому смыслу и приказам командования, безрассудно сорвалась в пагубную для всей компании атаку, тогда же весьма изрядно, честно тебе признаюсь, всё - таки потрепала нас превосходная испанская пехота! Да - а - а - а… Тысячи три – четыре, по разным экспертным моим оценкам, в итоге братьев - ландскнехтов и бравых гасконцев остались лежать на поле брани, доннерветтер!

Знатная, по всему видать, вышла сеча! Растревоженная память генерировала бередящие кровь пароксизмы воспоминаний, вследствие чего бош, умилившись пережитым, очередной раз впал в изрядно поднадоевшее уже всем состояние сомнамбулы. Из какового, правда, его тут же весьма бесцеремонно вывели чувствительным тычком по рёбрам:

– Забодал уже, красавец спящий, тормозить ежеминутно! Принц Валиум, мазафака! – Хорош ручонки - то шаловливые распускать! – демонстративно потёр тевтон

ушибленное место. – Хулиганство, понимаешь, тут хулиганить! Холи ш - ш - шит ! Сосредоточиться невозможно! – встал, прошёлся, потягиваясь, сдул пыль с «пыжилки», пододвинул платформу ближе к рамке, зачем - то погладил «Гену», словно какую диковинную животинку домашнюю, прочистил горло, с первого же раза взял нужную ноту. – Грхм! Грхм ! …И вот где - то ближе уже к концу баталии, когда, значит, наша доблестная кавалерия окружала противника со всех сторон, когда прагматичные италийцы, избегая неминуемой кровавой расправы, разбежались кто куда, а злые упёртые испанцы в стаю воронью сбивались, срочно восстанавливая боевой порядок, дабы хоть как - то организованно отступить, подметил я краем глаза необычайную активность вкруг Юрия Ивановича. Да - а - а - а… Козлище Зигфрид и с ним по крайней мере человек пять - шесть незаметненько так обложили гражданина Ширяева со всех сторон и медленно, но уверенно, потихоньку, дабы не спугнуть, сжимали кольцо. А Юрка наш, думмкопф, – ты же его знаешь! – вошёл в раж, знай рубит себе пиренейцев на дрова, забыв о грозящей опасности с тыла, и не внемлет голосу разума ни шиша, словно глухарь тупорылый, понимаешь, на токовище!

– Сто! Ур - р - ра - а - а!

– Что «ура»?! Чего орёшь дурниной в самое ухо?! Шайссе! Я через тебя заикой сделаюсь! «Рубинштейн» подождёт, ему чего сделается - то? Он же железный. Чуть - чуть дорассказать осталось. Тебе, что, неинтересно? …А - а - а - а! Всё - таки интересно? Тогда слушай! Пехотинцы Наварро, к слову, несколько позже свалили - таки по дамбе в количестве около трёх тысяч бойцов, и никто из наших к ним, заметь, сколь ни пытались, так подступиться и не смогли. Без своего командира, правда, ушли. Хе - хе! Педро - то, красавчика, всё ж сластали! Прекрасные бойцы, дисциплинированные, свирепые, с фортификацией знакомы. Короче, хвалёные швейцарцы с некоторых пор отдыхают! Так - то, дрек мит пфеффер! Эволюция форева! Смена военных концепций, доннерветтер! Именно тогда, кстати, попутно заострю твоё внимание, и погиб опрометчиво бросившийся с мизерным, всего - то не более двадцати всадников, отрядом в погоню за отступающими гишпанцами молодой горячий Гастон де Фуа. Вечная ему слава! Но это всё опосля, значится, покамест же пришлось вашему покорному слуге со всех своих тщедушных силёнок просеку к Иванычу прорубать. Не так - то просто оказалось! Озверелые идальго лезли, понимаешь, и лезли, лезли и лезли! Шайссе! И всё, знаете ли, поперёк батьки норовили, хурензоны! Куда только их кастильский чёрт нёс, доннерветтер?! Спору нет, ребята способные, шустрые, умелые и в ближнем бою, тем более – в узкой свалке между повозками, утыканными к тому ж торчащими во все стороны заострёнными рогатинами, со своими короткими колющими мечами, кинжалами, лёгкими щитами супротив неповоротливых пикинёров и алебардщиков зарекомендовали себя, конечно же, с наилучшей стороны! Но… Только не в противоборстве с парой заколдованных, превосходно заточенных кацбальгеров крепчайшей золингенской стали, стократ усиленных… хм… многовековыми, без всякого преувеличения, военными знаниями умением убивать. Никак не тягаться им было, бедолагам! К тому ж я слегка клинки модифицировал, рубяще - колющие теперь кацбальгеры у меня. Множество достойных воинов пало в тот судный день от сей длани карающей!..

– Эй - эй - эй! Тормозните - ка, пожалуйста, господин фон Штауфен! Остапа опять, что ли, понесло? Придержите коней! Пора уже на родине героя бронзовый бюст ставить? Мы, кажется, недавно совместно решили – ни шагу от темы! Куда вы, уважаемый? Так же, мазафака, чёрт - те что возомнить о себе можно! Договоритесь сейчас до своего… хм… божественного предназначения, дражайший, знаю я вас! А время - то идёт, «Рубинштейн» залит. Цигель - цигель, понимаете ли, ай - лю - лю! Страна ждёт новых героев и великих свершений!

– Пардон, миледи! Виноват - с, мигом исправлюсь! – казалось – о небеса! – старина Роланд малость смутился. – Грхм! Короче, я уж подобрался было совсем близко к цели, то есть к Юрке, как вдруг наперерез мне ломанулся, точно раненый кабан сквозь бурелом, один из подручных Зигфрида с алебардой наперевес. Как звали - то его? Тьфу, забыл! Шайссе! Чрезвычайно опасная, знаете ли, железяка! Неожиданно вышло, чуть врасплох меня не застал, хурензон! Столь злобной перекошенной рожи, кстати сказать, ни у кого из поверженных мною в тот день испанцев наблюдать не довелось, здоровьем клянусь! Представляешь, как пацана за ночь умудрились мотивировать? О - го - го! Я сначала грешным делом - то решил, мол, парень подсобить хочет. Почему бы и нет? Крепкий боец против меня тогда стоял: хороший миланский доспех, расплюмаженный, весь в перьях, явно из грандов – рыцарь спешенный. Или, может, коня потерял? Трудно сказать. Хотя навряд ли. Самому, без посторонней помощи, нипочём чучелу железному в полном обвесе не подняться, один чёрт – зарежут раньше! Однако бился крепко! Ох крепко! Такого зверюгу ещё победить надобно – изрядные, доложусь вам, умение и доблесть требуются! При каждом ударе кряхтел так грозно: «Хгы! Хгы!» Пару раз, признаюсь, довольно чувствительно ткнул мне между лат, злодеянец! Слава богу, меч тупой оказался, оруженосец небось, лодырь, схалтурил, да спасибо кольчужке, уберегла! Я - то, конечно, по - любому завалил бы двуглавую толедскую курицу, на все сто уверен, и кастилец тоже это прекрасно понимал. Отступал уже помаленьку мужчина, а его: «Хгы! Хгы!» с каждым разом становились всё менее, менее убедительными. Одно неверное движение и - и - и - и… привет! Гитлер капут! Честно говоря, убивать его вовсе не хотелось, уж больно красив, каналья, и за версту пёрло от него чертовски благородным говном! Поэтому, когда, откуда ни возьмись, словно шишка в заднем проходе, выскочил наш придурок с алебардой, я, честно говоря, ничего, кроме огромного облегчения, не испытал! В натуре – гора с плеч! У шпанца, верно, лупетки на лоб повылезли от удивления, виданное ли дело – свой супротив своего пошёл! Щепка, понимаешь, против щепки!! Где это видано? Где это слыхано? Под забралом, конечно, не разглядишь, но позволю себе малька пофантазировать. Мы с ним даже быстренько отсалютовали друг другу в знак уважения, что в битве смертельной, сама понимаешь… хм… мягко говоря, не приветствовалось. Уф! Зря Борькину минералку профукали, сейчас бы зело пригодилась! Чертовски, я тебе скажу, зело!

– Водички дать?

– Был бы тебе премного благодарен, ласточка моя! …Спасибо! …Там, кстати, глянь - ка, в комнате на шкафу сифон должен стоять и рядышком где - то коробка с баллончиками. Не сочти за труд, а? Тащи сюда, зарядим! Сдаётся мне, жаждущих прибавится вскорости. Бля буду!

– Будешь, будешь! От Судьбы, малыш, не уйти. Ею и будешь, друг - сосиска! Как пить дать!

– Ох и лярва же ты, Жанка, да на язык остра!

– Сама тащусь! Где там, говоришь, сифон - то? На шкафу? …Пятнистый Щасвирнус! – Кто, кто?!

– Дед Пихто! Долгая история. – Назарова безнадёжно махнула рукой . – Тебе не понять, ты, видать, тоже Винни - Пуха в детстве не читал, зануда! Оба вы с Ширяевым… Сифон нашла. Его разве что слепой не найдёт! Сколько хоть воды - то наливать?

– Не более чем на три четверти! Почему не читал? Обижаешь! Там был ещё, кажется, этот… М - м - м - м… О! Диетический Щасвирнус.

– Какой?! Какой?! Ха - ха - ха! Сам ты – диетический! Рассмешил, бродяга! Это моча у Микки - Мауса диетическая бывает! Лайт называется. А Щасвирнусы, чтоб ты, Ролик, знал, в основном тра - во - яд - ные! Пей, заряжай свой сифон и давай уже закругляйся, малыш. Пора дело делать! – Жанна Сергеевна деловито сновала по кухне, крошки смахнула, чашки вымыла. – Так чем, говоришь, закончилась ваша бодяга - то, ась?

– Да - а - а - а… Пора, пожалуй… За водичку ещё раз огромное спасибо! – шумно отхлебнув, фон Штауфен утёрся рукавом. – Убивать его не стал. Обезоружил, оглушил, трупами привалил, дабы не отсвечивал, значит. Жалко паренька, в самом деле, молодой ещё! Его - то вина по большому счёту в чём, скажите на милость, ежели начальство – суки рваные?! В общем, глаза поднял, огляделся, вижу – Зигфрид, хурензон, мечется, секирой грозит, близёхонько он уже к Ширяеву, почти на дистанции удара. Секира в умелых руках, смею тебя уверить, – страшная штука! А у козлища Зигфрида, доложусь я вам, руки - то весьма - а - а умелые! Доспех, наверное, композитный не расколет, но кости переломает будьте - нате! Позвоночник в трусы ссыплется! Страх меня обуял. Не за себя, конечно же, за друга моего – Гульбария. Ну, думаю: «Пиз*ец котёнку!» – ору, значится, со всей мочи, забыв о всяких там приличиях, осторожностях: «Юрка - а - а - а!!! Осторожно, сзади - и - и - и!!!» Добавив, разумеется, для доходчивости пару фраз цветистых непечатных. У самого аж слёзы бессилия в глазах, а Юрасику пофиг всё! Только - только очередного гранда в металлолом списал, следующего раскраивает. Жестянщик, бл*дь! Вот он – момент истины! Судьбы топор уж занесён, неумолимо краткий миг предсмертного прозренья приближая, – так, кажется, у Велеречивого, – как вдруг…

«Судьбы топор уж занесён, неотвратимо близок миг предсмертного прозренья, В душе колоколов прощальный перезвон затих, печалью полон жизни завершения, Нет боле дум, питавших сонм забав мирских, развеянных пред хладным ликом вечного

забвения,

И тень костлявая, опёршись о косу, клобуком сумрачным маячит в отдалении. То наш удел – сверкнуть во тьме ночной, подобно мотылькам, кружащим над

свечой…»

– …Черной молнии подобный, человек из ниоткуда, демон гордый, черный демон бури – р - р - раз! – вжик, вжик, и окоротил к ебеням лапищи грязные собаке паршивой – Зигфриду! А следующим страшным ударом вообще раскроил череп его дурацкий! Точно гнилой орех, будто и шлема никакого не было. То Борёк, подобно буревестнику, налетел, пену волн кровавых грозным Цвайхендером срывая! Доннерветтер! Мазафака! Лех к ебен*мать! –

замер на секунду Роланд, словно бы запнулся. – Борёк… О - о - о - о! – снова покатился. – Ну ты же его знаешь! – вообще парень способный. Со стороны глянуть, так ни то ни сё! Ни деду чарка, ни бабке огурец! Мелкий, угловатый какой - то, неказистый. Носяра еврейский тот ещё, что твой флюгер, из - за спины видно – парусит на ветру. Росточком опять - таки не вышел, чуть выше собственного двуручника будет, и в состоянии относительного покоя, сама прекрасно знаешь, не страшный вот ну ни капельки! Скорее – кумедный… Гм… Покуда мечищем своим длиннющим размахивать не начнёт… Тут уж прячься не прячься, всё одно – капец! Крышу сносит вчистую, сенокосилка ходячая, бл*дь! Энерджайзер! Да ещё рожу т аку корчит – мухи дохнут на лету! И ревёт. Да - а - а - а! Словно дикий зверь разгневанный, эдакий голый вепрь Ы , знаешь так: «Хгра - а - а - а! Хгра - а - а - а!»…

– Чего разорался - то, зверюга?! Ширяева, что ли, будить пора? – Вот, вот! Юрец тоже его в гневе зело опасался. Тэ - э - экс, значится… – Голый вепрь Ы? Выдумаешь тоже, прикольщик! Операция «Ы», слышала о такой, знаю,

но вепрь, да к тому же голый… Ха - ха! Извиняйте, дядечка! – Ты Стругацких хоть что - нибудь читала?! Видимо, нет, двоечница! И вообще, дальнего

родственника Пятачка, значит, – пусть о - о - очень дальнего, но какая, собственно, на х*й разница? – «Посторонним В» могут звать, а «благородный вепрь Ы», пущай и голый, по - твоему выходит, не имеет права на существование?! С чего такая дискриминация?!

– М - м - м - м… С чего? Даже и не знаю я…

– Тоже мне! Не знаете, мадемуазель, так и не говорите! Диссонанс только в общение вносите, понимаешь… гм… когнитивный, так сказать. Да - а - а - а… Имейте терпение выслушать до конца, юная леди, там уж рассуждайте сколь вам заблагорассудится! Ферштеен? Абгемахт? …Зер гут! – Роланд вставил баллончик, плотно завернул крышку сифона, вода тут же забурлила. – Можно уже продолжать, да? – некоторое время, дебиловато ухмыляясь, созерцал весело снующие туда - сюда пузырьки. – …И всё бы ничего, может, прокатило, ежели б какая - то сука сей же момент визгливым таким, паскудным, но чрезвычайно громким голоском не проверещала: «Измена, измена!» У меня, честно признаюсь, аж волосы на спине под кольчугой зашевелились в недобром предчувствии! «Измена!!!» – тут же взвопили добрых пара десятков сипло - горластых глоток. И началось самое страшное, поскольку все вокруг, тут же оставив в покое своих гишпанских визави, остервенело бросились на нас, холи ш - ш - шит!!! Что, скажите на милость, бедным несчастным курсантам делать оставалось? А?! Альбтраум, блиать! Пришлось отбиваться, фикен их всех! От своих - то! Мдя - а - а - а, обстановочка… Мы, справедливости ради отмечу, поначалу миндальничали, старались насмерть никого не убивать. Ей - богу не вру, вот те крест! Руки - ноги ломали, зубья, бошки расшибали, но не насовсем. В общем, причиняли увечья средней тяжести, пытаясь при том ещё и разъяснительную работу средь тёмных солдатских масс вести, типа: «Вы что, братцы, озверели, что ли?! Мы же свои, одна банда! Жрали с одного корыта, срали, можно сказать, под одним кустом! Хватит уже юродствовать, остановитесь!» И что вы себе думаете? Ещё злее насели, твари! Настырные такие, наглые, рычат, склабятся, железками своими в глаз, понимаешь, норовят тыкнуть! Помогите - е - е! Хулиганы зрения лишают! Короче, начало припекать, накалилась атмосферка - то зело возле нас, нервишки, того и гляди, сдадут! Вдруг – ты не поверишь! – над полем итало - испано - германо - французской, даже чутка швейцарской брани разнеслось эдакое славянско - залихватское: «От винта, суки - и - и! От винта, бл*ди - и - и!» «Ни фига се! – недоумеваю. – Что ещё за фортели?!» Славянской, тем паче – кацапской мовы отродясь не слыхивали здесь, о бл*дях – тем более! Гляжу, Борёк, бешено вращая мечом, страшен, точно чёрт, как его, собственно, в разных там мифах и легендах седой старины малюют, «косилку» свою знаменитую на полную мощь врубил. «Ну, – думаю, – доигрались шванцы на скрипках! То есть в войнушку! Вот он, пиз*ец вам всем, и он, вполне ожидаемо, пришкандыбал!» Я ещё додумать не успел, а неподалёку уж привычно взревело: «Хгра - а - а - а! Хгра - а - а - а!», раздался ужасающий лязг, и тут же визг поднялся несусветный, будто свинью резали. Гм! Может, её… то есть красавца какого - нибудь и резали… О - о - о - о, как всё запущено, господа хорошие, мы же вас предупреждали! Слышу, перекрикивая жестокую сечу, Юрка откуда - то сбоку орёт истошно: «Не сметь! Отставить своих херачить, Вольдемарыч! Не сме - е - е - еть!!!» Да куда там, поздняк метаться! Аннушка, фикен её, уже купила подсолнечное масло, и не только ведь купила, но и разлить умудрилась, мандатра косорукая, и Боря неистово принялся за свою кровавую жатву! Очень, знаете ли, мадемуазель, напоминало рубку сахарного тростника. Довелось как - то наблюдать… Бывали - с на Кубе когда - нибудь? …Нет - с? Советую посетить с оказией, замечательная страна! И бл*ди красивые дешёвые… Прошу пардону, вырвалось! Не примите на свой счёт, сударыня!

Но Назарова больше уже не перебивала, слушая, словно зачарованная. Увлеклась всё ж девушка! Фон Штауфен, про себя отметим, тот ещё рассказчик, косноязычный до одури, но иногда ему, согласитесь, всё - таки удаётся слушателей увлечь. Ох удаётся! Особливо когда речь заходит о технологии уборки сахарного тростника на Кубе. Хе - хе! Да так, чтобы никто боле закругляться даже и не предлагал!

– Во - о - о - от, значится… Испанцы меж тем, весьма разумно воспользовавшись подарком судьбы в нашем лице – счастливо подвернувшейся возможностью свалить, похватали манатки под шумок и быстренько замельтешили клюшками к дамбе. Кто двумя, кто на одной поскакал, кто ползком. В какой - то момент так случилось, что оказались мы с Юрасиком на расстоянии громкого слова и никто нам особо не докучал: ни свои, одномоментно ставшие вдруг чужими, ни чужие, коих мы весь день колбасили нещадно, а теперь вот провожали взглядами с глубочайшим, надо признать, сожалением. Даже парой фраз перекинуться удалось, разумеется, на повышенных тонах:

– Что делать будем, командир?!

– Мочить гадов!!!

– Офонарел, Юра?! Мочить?! Кого?! Каких гадов?! Их, поди, ещё тысяч двадцать пять осталось, если не больше! Обмочимся, холи ш - ш - шит!!!

Пока суд да дело, завалили ещё парочку особо назойливых претендеров на почётное звание «Царя горы».

– Твоя правда, валить отсюда надобно! По компасу!

– Куда валить - то?! – пришлось кому - то на всякий случай в горло ткнуть мизерикордом, уж больно морду свирепую корчил. – Валить куда, спрашиваю?! Шайссе!!!

– Куда?! Куда… Куда лезешь?! Ур - р - род! Н - н - на те!!! – на Юрку тоже опять поднасели. – Короче, к дамбе драпаем вслед за шпанцами!

– Ты в своём уме?!

– В своём, бл*дь, будь спок! …Боря - я - я - я! – взревел Ширяев, точно болид «Формулы - 1» на старте. – Заканчивай там вошкаться! Быстро сюда! Слышь?! Бего - о - ом!!! …Чего, чего?! – далее следовала пятиэтажная тирада, смысл коей, уверен, всем понятен, однако повторять её не след, уши отвянут. – Ты слышал, недоумок?! Сваливаем к ебеням!!!

Гм! Похоже, Боря наконец - то услышал, ебуки, видать, подействовали. Н - н - нда… Кошмарное «Хгра - а - а - а!» перестало удаляться, затем оно приблизилось, и вскоре мы увидели нечто сугубо бесчеловечное, напоминавшее, скорее, вытащенный из чаши, вращающийся на приличных оборотах блендер, без устали перемалывающий в крупный фарш всяку зазевавшуюся на его пути активную протоплазму. С ног до головы в кровище, прокопчённый, грязный до неузнаваемости Вольдемарыч являл собой зрелище весьма зловещее, ежели не сказать – попросту жуткое! Оскал звериный, пена кровавая на устах, слюна ядовитая брызжет во все стороны, глаза горят дьявольским огнём, без преувеличения – ифрит – исчадие адово! Рык ещё этот его, леденящий душу… У - у - у - ух! Мороз по коже! Ферфлюхтер швайн! Хгра - а - а - а!!! Сабатуха - а - а - а! Кус имма шельха!!!

Ой - ля - ля! Присоединяйся уже скорей, дружище! Из тех редчайших случаев, когда встреча с Борьком искренне радовала. До слёз! Признаюсь, чуть не всплакнул от всколыхнувшихся во мне чувств! Веришь, Сергеевна? Чтоб я сдох! Не дождётесь. Так встали мы спина к спине ужасно разъярённые, доведённые до отчаяния, а потому смертельно опасные, и никто довольно долго не решался к нам приблизиться. Уф - ф - ф!

Роланд перевёл дух. Переведём и мы. Весьма живописно, не находите? Или живокакно? Хотя, конечно же, хм… какатум нон ест пиктум … Курите, если есть что. Или не курите. Флюорография будет чистенькой, зато что - нибудь да отвалится. О! Печень, к примеру! Может, они, почки. Шутка, конечно, глупая, но почему - то большей частью именно так в жизни и происходит. Хе - хе! Неотвратимо, казалось бы, глупо.

– К тому времени французы вовсю уже хозяйничали на разорённых вражеских позициях. По - моему, мы где - то уже об этом упоминали, тебе не кажется? – вопрошающе почесал затылок фон Штауфен. – Нет? …Гм, странно! Я отчего - то был уверен… Ну да ладно. В общем, полегчало маненько. Битва перестала быть тем сосредоточием действий и компетенций, когда исход сражения в большей степени зависел от таланта и искусства полководца, расторопности, исполнительности его командиров, нежели фатального, изначально неравного, расклада сил. Баталия рассыпалась теперь на отдельные междусобойчики, подобно догорающему костру вспыхивая, искря очагами яростного сопротивления разрозненных групп взгорячённых битвой рубак, никак не желающих сдаваться на весьма, весьма сомнительную, должно отметить, милость победителей…

Ни дать ни взять – лекция по истории войн Средневековья. Взгляд его блуждал отчуждённо, голос стих, дыхание ровное, пульс в ритме, речь неторопливая, внятная. Куда только привычное косноязычие подевалось? А где жестикуляция, точно мельница ветряная? Где, скажите на милость?! Чудеса, да и только!

– …Довольно - таки активно там - сям посвистывали ещё смертоносные арбалетные болты, временами слышалась аркебузная трескотня и даже изредка грохотали полевые кулеврины, но всё это с некоторых пор возымело характер, скорее, бессистемный, нежели подчинялось чьей - либо железной воле. Небольшие группки опьянённых победой, вкусом крови, неутолимой жаждой убивать и грабить псов войны рыскали по изрытому, горящему, залитому кровью, устланному мёртвыми и умирающими, рыдающими, обезумевшими от нестерпимой боли телами полю, настигали и с упоением рубили на куски спасающихся бегством рассеянных солдат противника, жестоко добивали раненных и тут же беззаботно мародёрствовали. Недалече, метрах, наверное, в двухстах, может, чуть далее, французская кавалерия настойчиво пыталась затоптать довольно значительный отряд на удивление организованно отступающей кастильской пехоты. Всё безуспешно. Шпанцы свирепо огрызались, делали «ежа» и вообще вели себя вызывающе нагло, словно и не побеждённые вовсе. Промеж разбитых, утыканных пиками, рогатинами, смрадно чадящих «боевых» повозок Наварро метались осиротевшие тяжеленные бронированные рыцарские кони, сшибая, втаптывая в раскисшую луговину контуженных и ослепших. Раненный, воя обезображенным беззубым ртом, лез с мизерикордией на раненного и лишь убиенные вел и себя более - менее пристойно – лежали себе, валялись, уставившись незрячими глазницами в пронзительно голубое весеннее небо. Меж тем, похоже, молва о нашей «измене» людской волной докатилась - таки до отцов - командиров. Нда - а - а - а… Шутки, судя по всему, кончились. Потому как от атакующей испанцев конницы вдруг отделился небольшой, копий эдак двадцать, отряд и бодрой, насколько позволяла захламлённая войной местность, рысью припустил в нашу сторону. Первым весьма озабоченно среагировал, как это ни странно, не рассудительный Ширяев, а извечно взбалмошный Борёк:

– Похоже, нам вскорости - таки сорганизуют небольшой, но горячий тепель - тапель, товарищи бояре!

более - менее привычном идише: – А фишкнэйдл зол дир штэлн ин халдз ! Фальцан! Поигрывая мечом, Вольдемарыч диковато озирался вокруг, словно ища, куда бы смыться,

да пошустрее, куда бы зарыться, да поглубже… Почувствовав скорую подмогу, недруги осмелели, лезли со всех сторон, рычали, зубы скалили, но пока, слава богу, опасно сближаться побаивались.

– Так, Юрец, слушай меня сюда. Трёх, максимум четырёх железных балбесов мы с тобой, без сомнения, завалим! – Борька явно нервничал. – А дальше? Дальше что?! Сам же прекрасно понимаешь, не устоять нам вдвоём против кавалерии. Сметут, кус ахтак!

– Трое нас!

– Трое?! Да куда там этому Васе Шмулензону - Саксонскому с ножичками перочинными поперёк тяжёлой конницы - то переть? Смеёшься?! Затопчут, в панцирь пукнуть не успеет!

Меня, конечно же, что и говорить, малька покоробило сугубо хамское заявление товарища Пионера, но я смолчал. Ибо его правда: с короткими мечами шансов против кавалерии – ноль целых и дли - и - инный нолик в периоде. Я уж алебарду какую - нибудь подлиннее присматривать начал было, благо множество их валялось вокруг бесхозных, да не силён, к стыду своему признаюсь, в этой дисциплине. Интересно, кто из ребят придумал дурацкое: «в панцирь пукнуть», а? Не в курсе? Юрасик проснётся, надо бы поинтересоваться. Во - о - о - от… И здесь, ты знаешь, о мирикал! Удивительное рядом! – снова вмешалось Его Величество Провидение, который уже раз за сегодня, в лице затеявших вдруг по нам смертоубийственную пальбу, странным образом уцелевших доблестных папских аркебузиров. Откуда взялись? Из какой арш повылезли? Загадка века, доннерветтер! Стреляли, кстати, грамотно, несмотря на нервозность ситуации, довольно прицельно. Раздался громкий, характерно для аркебуз трескучий, дружный залп и вслед за ним с небольшим промежутком ещё один. Ряды нападавших тут же значительно поредели, точно опята ножом срезало! Хвала Всевышнему, из нас ещё никого не зацепило, вот геморрой бы вырос, чью - нибудь тушку стонущую раскормленную на горбу по бездорожью - то таскать! Юрку в спину шваркнуло разочек вскользь рикошетом, да и только. «Ложись!!!» – зычно гаркнул Ширяев, подняв фонтан брызг, заваливаясь мешком в ближайшую лужу. Ну что за человек? На ровном месте и то всех в округе говном умудрился обдать! Аккуратнее, что ли, нельзя? Шутка. И почему это, интересно знать, возле моего чувствительного носа вечно оказываются чьи - нибудь вонючие дохлые ноги, а?! Ответьте, плиз! Знаешь, чем пахнет смерть? Именно так она и пахнет: грязными мёртвыми ногами! Фу!!! Буль ш - ш - шит! Вспоминать тошно! Это я уже серьёзно, если что. Честно говоря, никакой особой команды вообще не требовалось, ибо мы с Борькой давным - давно уж прилегли рядышком и, опасливо выглядывая из - за кочки в сторону внезапно возникшей угрозы, теперь ванны вот принимали промозглые грязевые. Оченно полезно в начале апреля пусть и довольно тёплого! Настоятельно рекомендую! – Роланд нездорово поёжился, как бывает с бывалыми рыбаками после малоприятного барахтанья в глубокой полынье. – Причём переоценить своевременность очередного вмешательства высших сил в наше плачевное, на тот момент, я бы даже сказал, практически безвыходное положение просто - таки невозможно, потому как вся свора этих самых, выражаясь Бориными словами, ферфлюхтер… хм… швайнов, сей же момент оставив нас в покое, решив, видимо, – вполне, к слову, разумно, да? – что далеко нам один хрен не уйти, разъярённо бросилась на аркебузиров, ибо, авторитетно заявляю, не было у ландскнехтов более злейших вражин, нежели всякого рода стрелки и метатели. Особенно огнестрельные! М - м - м - м… Да! Чуть не забыл! И ещё швейцарских наёмников тоже в плен старались не брать. Недолюбливали ребята друг друга. С чего бы? Гм… В сущности, ежели призадуматься, какая на фиг разница? Лишь бы нас не трогали! А вот с этим - то как раз регулярно всяческие неувязочки, понимаешь, возникали и, как ни странно, возникают. Нда - а - а - а, обстановочка сложилась… Дрек мит пфеффер!

– Мужики - и - и! – Юрец, как всегда, впереди на вороном коне. – Слушай мою команду! Ползком до ближайшей телеги марш! Не отставать, сукины дети, коли жизнь дорога!

И мы поползли… Холи ш - ш - шит! Я эти пятнадцать – двадцать метров никогда не забуду! В трёхчетвертном доспехе и вертикально - то передвигаться не особенно удобно, горизонтально же, ползком, да ещё по грязи, да по трупам неживым и полуживым, когда всё своё с собой тащишь: мечи, палицу… Ух! Боже избави! Врагу не пожелаешь!..

Под впечатлением от услышанного Жанне Сергеевне, натуре восприимчивой, с богатой фантазией, ну очень живенько представилось, как же это замечательно! – ползая по полумёртвым телам, слышать стоны их, ощущать предсмертное надсадное дыхание, отчего невольная внутренняя дрожь охватила её и стало зябко, словно стужа зимняя за воротник вползла.

– …Возле повозки и вправду образовался эдакий затишок, не считая тучного доппельзолднера , чуть поодаль, метрах, наверное, в пяти, подмявшего под себя раненого аркебузира. «А - а - а - а - а!» – страшно выл пехотинец, тряся окровавленной клочною бородой, дико вращал единственным, оставшимся невредимым, безумным глазом и монотонно бил, бил рукоятью тяжёлого кинжала в лицо поверженного обессилевшего стрелка. Несчастный лишь вяло отмахивался, охая, скулил и хрипел, захлёбываясь собственной кровью. Тогда с удивлением поймал себя на мысли, как наблюдаю за происходящим без всякого сострадания, буднично, словно так и надо, более того, даже с каким - то глумливым злорадством! И я отчего - то уверен, окажись кто - либо из нас троих на месте мечника, поступали бы если не аналогично, то, за себя уж точно со стыдом признаюсь, весьма, весьма схоже. Вроде того сам виноват, сучёныш, поделом тебе!

В том, верно, и заключается расчеловечивание хомо сапиенса, неминуемо оскотинивающегося на войне до состояния прямоходящего мерзавца – в патологической чёрствости, абсолютной безжалостности, безучастности к чужой боли и мучениям. Тем паче после тяжёлой безвозвратной утери любимого глазика. Или ещё чего - нибудь… хм… поценнее. Шайссе! Между тем бесноватый ландскнехт, устав, видимо размахивать руками, отрезал едва живому итальянцу уши, отчего тот бодро сучил ногами и даже нашёл в себе силы жалобно кричать.

– Уймите же его наконец кто - нибудь! – не выдержал сердобольный Ширяев. – Сам сходи да уйми! Только подумай наперёд хорошенько, оно тебе надо? –

прислонившись устало к единственному уцелевшему колесу, Борёк достал из шлема мятую пачку сигарет. – Кто - нибудь желает, бояре?

Закурили. К счастью, огниво не отсырело. Хоть что - то сухое! Судя по всему, папские ребята перезарядились, аркебузы вновь громко и весело затрещали. Одноглазый к тому времени уже выковырял горемыке остатки расплющенных глаз, разорвал рот руками и лишь теперь милосердно медленно резал хрипящее горло.

– Пойду - ка я грохну этого ублюдка! – зарычал Юрасик, хватаясь за меч. – Достал уже, каз - з - зёл! Мамой клянусь, достал!

– Успокойся, Юр! Не лезь под пули! – чуть показавшись из - за спасительной телеги, Вольдемарыч с тревогой высматривал, выслушивал наступившее относительное затишье. – Как пить дать, второй раз пальнут! К бабке не ходи! И потом негоже у стервятника законную добычу - то отбирать. Заслужил, кус раббак! Поглядел бы я, как, скажем, кто - нибудь из нас на его месте себя повёл, мишуген поц! – невесело усмехнулся Пионер. – Может, это тот самый аркебузир, что глаз ему вышиб, кто знает, а? Вообще - то, ежели кто подзабыл, на всё воля Божия. И не важно, имя его Иегова, Иисус, Будда, Аллах, Кришна или там какой - нибудь, скажем, Амон - Ра. – Философствовал Борёк, покуривая. – Животворящее начало, оно ведь всеединое, согласитесь. Живодёрное, соответственно, по логике вещей – тоже. И коли суждено мучиться макароннику перед смертью, значит так тому и быть. А толстый садюга… Гм! В чём вина наёмника? – всего лишь слепое орудие в руках божьих, дружище. Он своё вскорости и без нас получит. На жалком подобии идиша, повторюсь, – ин аллем дем виллем готтес, гражданин фон Штауфен ! Придёт время, будь спок!

«А - ха - ха - ха - ха - а - а - а!» – воздев руки, невидящий глаз к небесам обетованным, восседая на трупе поверженного врага, победно, счастливо, точно ребёнок, смеялся ландскнехт, и кровь, пот, слёзы текли по обезображенному лицу. Почти сразу же прогремел дружный залп, и вездесущая неутомимая аркебузная пуля размозжила бедняге череп. Мы молча переглянулись.

– Борис, вы меня иной раз просто пугаете! Колдун - кликун, бл*дь! Может, ты цыган, а не еврей? Хотя у вас тоже… своё колдовство… это… каббала… – Юра осторожно выглянул из - за повозки. – Та - а - а - ак… Молодцы граждане ватиканцы! Пехоту почти всю положили. Уже неплохо. Да - а - а - а… А кавалерия? Ничего не понимаю… Были же конники! – опрометчиво поднялся почти во весь рост. – Ага - а - а - а! Вот они, гниды, где! Хорош прохлаждаться, курортнички! Вскочили быстренько! И побежали, побежали! Самое время, пока наша доблестная кавалерия на аркебузиров наехала! – одним движением сгрёб нехитрый скарб. – Очень надеюсь, первые номера всё же успели перезарядиться… Банды! – уже на бегу орал Ширяев. – Банды срывайте к ебеням!

Бегом, конечно же, было несколько сподручнее, нежели ползком, но тоже, осмелюсь утверждать, миледи, не утренняя прогулка по набережной Сены. И даже не вечерняя! Мы как - то на сборах кросс с полной выкладкой по пересечённой местности в противогазах сдавали. Должен вам сказать – чистейшей воды изуверство! Здесь я сдох гораздо быстрее. Через пару - тройку минут ноги попросту встали. Гм… Как бы это объяснить получше… Мне, видите ли, мадемуазель, доводилось в детстве немножко бегать. …Вам тоже? …Прекрасно! Значит, вы меня поймёте. И была, если помните, в числе прочих оченно интересная дистанция – шестьсот метров. Не взрослая, конечно же, юношеская. Заколдованная какая - то! Ну никак вашему покорному слуге силы на ней рассчитать не удавалось! Километр значительно проще бежался, ей - богу! Помню, на самых первых своих соревнованиях – открытом первенстве Берлина среди юношей – бодренько так рванул за лидером, только пятки засверкали! Два с половиной круга продержался вполне достойно – на второй позиции. И вдруг хлобысь! – на последней сотке встал. Точно вкопанный! Встали ноги, не бегут и всё тут! Ощущение очень - очень, признаюсь, неприятное, незнакомое, я аж испугался поначалу. Еле - еле до финиша дополз. Последним, разумеется. На тысяче, к слову, через день – четвёртый был в общем зачёте. Вполне достойно выступил, между прочим, на приличный разряд сдал. Во - о - о - от… Здесь приблизительно то же самое произошло. Чертовски устал к тому времени, как - никак шибко событийный денёк выдался. Было, согласись, с чего притомиться! Отстал, от своих отбился, короче, ковылял, что называется, «на зубах». Арьергард отступающих испанцев – вот они, близенько уже, метров пятьдесят от силы осталось, а у меня красные круги перед глазами поплыли. Ещё пять, десять, пятнадцать метров… Сзади конский топот неумолимо настигает, чувствую, всё, пиз*дец, отбегался! Фикен кетцен, как говорится, – цу шайссе вирд нищт зайн ! Останавливаюсь, бросаю кацбальгеры, хватаю что - то длинное, первое попавшееся под руку, кажется, пику, упираюсь ею в матушку сыру землю, стараюсь хоть как - то убитое дыхание восстановить и - и - и - и… Тишина. Беспамятство…

Труднее, неприятнее всего, наверное, вспоминаются именно такие моменты. Тёмные пятна человеческой жизни. Обратная сторона луны. Всегда тёмная. Частичная амнезия. По пьяни ли, после драки или вот после подобного перенапряжения сил. Всегда маленько боязно, не по себе. Что натворил? Чёрт его знает! Друзья - товарищи ведь, согласитесь, почти всегда склонны приукрасить. Да хоть бы и шутки ради, прикольщики!

– В общем, очнулся незнамо где, непонятно с кем, окружённый чужими бандами, золотыми замками, красными львами на серебряных полях. Уж не в раю ли? Дудки! Грязновато для рая - то и подванивает зело! Не столь, конечно, дурно, как у лягушатников, но тож отнюдь не лавандой. Ба - а - а - а! Знакомые всё толедские птички! Братья шпанцы, вилькоммен! Говорят, своими ногами притопал. Убей меня, не помню! Врут, наверное. Очевидцы утверждают, именно моя пика выбила из седла злополучного Гастона де Фуа. Эскорт его рассеяли, самого же изрубили алебардами. В бифштекс! Четырнадцать смертельных ударов! Э - э - эх! Жаль парня. Не в силах сие ни подтвердить, ни опровергнуть. Единственно, что могу утверждать совершенно определённо, – не хотел. О майн гот, я не хотел! Бес попутал! Ищ бин нищт шульдищ, ер ист гекоммн ! Никто ведь не знал, что именно юный Гастон нас преследовал, клянусь здоровьем покойной бабушки рейн - вестфалки!

– А то что?

– Ну… Как - то, наверное, можно было бы и поаккуратнее с командором обойтись. – Ха - ха! Обаяшка! Тогда б они тебя самого точно… того… В бифштекс, блин горелый! – Давай обойдёмся без сослагательного наклонения, ладно, душечка? – Вот - вот! И я о том же. Ха! Душок! Кстати о птичках. Хм! Толедских, если тебе так

больше нравится. Перекусить не желаешь?

– Может, чуток попозже, а? Недавно ведь кушали!

– Твои душещипательные истории возбуждают во мне зверчайший аппетит! Мур - р - р! И вообще возбуждают!

– Не время сейчас!

– Жду не дождусь, котёнок! Надеюсь, ты не из дрезденского «Динамо»?

– От меня хрена лысого убежишь, мазафака! Да и некуда тебе, малыш, особо бежать - то. – Да в общем - то и незачем, малышка моя. Какой резон, скажи, пожалуйста, от тебя

бегать, а? Ты же не кусаешься. Хм! Скорее, наоборот.

– Уверен? Ха! Да было бы тебе известно, очень даже кусаюсь! М - м - м - м! И царапаюсь. Юрку спроси, уж он - то знает!

– Ё - моё, время - то сколько натикало! Шайссе! Пора закругляться, дорогуша, а то мы так и до утра не закончим. Кстати, как там наш Хрюкотаньчик разлюбезный поживает? Жив ли, здоров? Совсем забыли болезного.

– Да - а - а - а , – безнадёжно махнула Жанин рукой, – что с этим бурундуком станется? Знай себе спит бродяга, посапывает! Ты не отвлекайся, не отвлекайся, мил человек! Втравил девушку в историю, так будь добр, выпутывайся теперь! Как там по - вашему, по - плохишски? – диин… диин… Тьфу! Язык сломаешь, пока выговоришь! Диинигн, ди зищ зельбст хельфн, унд зищерн зи ире камерадн! Сподобилась, надо же! Короче, Борзохрюк, милый, имей привычку доводить начатое до конца! А то, знаешь ли, некрасиво как - то получается.

– Не понял? В какую ещё историю?

– А в вашу, душещипательную! Дама на измене ж вся, сам должен понимать! Битый час, поди, если не дольше, с замиранием сердца томлюсь в ожидании искромётного финала шалой вампуки. Это… м - м - м - м… с томленьем упованья… Ну ты понял, да? Короче, как ждет любовник молодой, точнее – любовница, минуты верного свиданья. И что?! Жду всё вот, не дождусь никак! Мазафака!

– А - а - а - а!

– Бэ - э - э - э! Тоже витамин.

– Хорош обезьянничать! Что ещё за замашки детсадовские? Младшая группа, чесслово! До сих пор не повзрослела? – немного поразмыслив, бош принял наконец волевое, трудное, но чертовски правильное решение. – Ну… Ладно… Давай, что ли, чайку? Да с пироженкой! Жрать чего - то дюже захотелось. Ни с того ни с сего, понимаешь…

– Сердце красавца - то, видит твой гот тевтонский, склонно к измене и к перемене несколько больше, чем это всем нам ранее представлялось. Ха - ха! Точнее – желудок! Не находишь, мышастик - какашастик?

– Не понимаю, о чём ты?

– Не юли, котёнок, брось прикидываться - то, под простачка косить, точно бл*душка под весталку! Прекрасно ведь всё понимаешь!

– Скабрезничать изволим - с? Нехорошо - с! Так вот, что, безусловно, хотелось бы особо отметить, заострить, так сказать, ваше драгоценнейшее внимание, миледи… – проигнорировав назаровское грубиянство, продолжил невозмутимо вещать Роланд, методично напихивая остатками копчёных языков, прочих ужористых мясных деликатесов огромный сэндвич, по нашей народной метрической системе, примерненько так в добрую половину стандартного нарезного батона. – Знаешь, моё глубочайшее убеждение – с Гастоном де Фуа уж очень некрасиво поступили! Фактически мы ведь в естественный ход истории грубейшим образом вмешались, дрек мит пфеффер! Негоже, согласись, исторический процесс - то нарушать, доннерветтер! Жить бы пареньку да жить, небо коптить. Глядишь, Королём бы сделался или, на худой конец, маршалом! Коннетаблем Всея Лягушатника, блиать! Будешь? – явно в расчёте на вежливый отказ предложено было скромненько куснуть и Жанне Сергеевне.

– Буду, а то как же! – изголодавшаяся в нескончаемых словесных баталиях, мамзелька тут же оттяпала львиную долю бутербродища.

– Фигуру бы поберегла! – с запоздалым раскаянием в собственной щедрости, глядя на жалкие остатки суперсэндвича, страдальчески поморщился фон Штауфен. – Э - э - э - эх, жизнь моя – жестянка! Чайник хоть поставь, коза. Пжа - а - алста!

– Не боись, Козлодоев! – мычала с набитым ртом Назарова. – М - м - м - м… Ничегошеньки с фигурой моей не сделается. Будь спок! Ха! Вместе, кстати, злишние калории и пожжём. …Где чайник - то? …А - а - а - а, кажись, нашёлся. Главное, сам не толстей! Не люблю обрюзгших дядек. Плотненькие, в меру упитанные Карлсончики, эт да – в кайф! Обвислым же, дряблым мужским телесам – отказать! Напрочь!

– Ой, боюсь, боюсь!

– Чего это ты боишься, Аника - воин?

– Грубиянка, понимаешь!

Некоторое время Жанин молча шарилась по кухне в поисках ещё каких - нибудь недоеденных вкусняшек, дожёвывая бутер и заодно подбирая нужные слова. В результате ничего убедительней не придумалось, как то:

– Зато в постели, чтоб ты знал, я ласковая и нежная, а бёдра мои сладкие – упруги и шелковисты на ощупь! О как!

– А кто надысь обещал кусаться и царапаться?

– Так ласково и нежно ж!

Меж тем чайник вскипел к всеобщему удовольствию. Жанна, мурлыча, суетилась вокруг Роланда, лёгкими, как бы невзначай, уветливыми касаниями неторопливо, но настойчиво пробуждая аппетит иной, плотский.

– Чего изволите? – проникновенно ворковала она в самое его напряжённое ухо, едва - едва касаясь пылающих щёк то губами, то восхитительно пушистыми душистыми волосами. – Вам большую? Маленькую? С молочком? Сколько сахара? Мур - р - р!

– Большую, будь добра, накапай. Уф - ф - ф! – пыхтел бош, стравливая избыточное внутреннее напряжение. – Просто чаю, без ничего.

– Совсем без ничего? – победа, казалось, была так близка. – Может, всё - таки сладенького? Пока Юрка спит.

– Абсолютно без ничего! Оне цукер !!! – сказал, словно мечом рубанул. – Гм! – лёгкое разочарование сквозило в бархатистом контральто. – Как скажете. Пше

прошу, пана. Пейте на здоровье!

Обжигающе горячий чай на время прервал задушевную беседу. Царь - бутерброд сожран без остатка, до последней крошечки. Жанна Сергеевна, сходу не добившись полной и окончательной победы, отступила на заранее подготовленные позиции и теперича выжидала, готовая в любую секунду сорваться врукопашную.

– Спасибо, Сергеевна, за чаёк! Филен данк! Уф! В жилу пошло! – Не за что, Ролушка. Битте зер! Водицы студёной чай не жалко, полный кран вона её.

Касаемо же мифического вмешательства в исторический процесс, я тут подумала… Осмелюсь утверждать, нет в смерти де Фуа и малой толики вины вашей. Так что успокойся уже и прекрати постоянно будировать эту тему. Себя корить и других жалобить.

– Как это? С чего такие выводы?!

– Ты же сам совсем недавно Борьку цитировал, помнишь, про ландскнехта и этого, как его… аркебузира? – на всё, мол, воля готта вашего. Не было бы тебя, таки кто - нибудь другой его обязательно б завалил. Видать, срок пришёл парню, ничего не поделаешь, не попишешь.

– Гм! Слабое лично для меня, должен тебе сказать, утешение. Иное дело – Борёк, он в своего сурового бога свято верит.

– Ты вроде тоже уверился в Создателя? После последнего «психохода». Сам же рассказывал!

– Ну… Не настолько. Во - первых: товарищ Манн, как мне кажется, слегка пошалил с эпохами. Нда - а - а - а… И потом, что я там видел? Как братья брата мытарили и в конце концов рабство продали?! Замечательная история! Весьма, весьма жизнеутверждающая! С самим Создателем, конечно же, не встречался, мордой, видать, не вышел, не Моисей, но - о - о… Гм! Честно признаюсь, присутствие чего - то эдакого… как бы это получше объяснить… м - м - м - м… всеобъемлющего, что ли, ока некоего, так сказать, всевидящего… да, да, пожалуй, подходящее словцо – именно всевидящего! – ощущал на себе всю командировку постоянно. Знаешь, какие на обороте однобаксовых купюр над пирамидками рисуют? Типа того! Хе - хе! Физически, кожей, можешь мне поверить. Очень неприятные, должно отметить, ощущения, куншткамерные какие - то, словно в аквариуме торчишь на всеобщем обозрении, будто тварь диковинная. Голый и смешной! Фу! Омерзительно!

– Осмелюсь предположить, тут и сказке конец? А кто слушал… – Как пожелаете. Любой каприз. С чего начали, поди, и не вспомнишь уже? – Отчего ж? М - м - м - м… Если мне память не изменяет, с вашего зверчайшего

суперконнектора, дурацкого кавалериста в полном… этом… обвесе с кувалдой, ещё какой - то чуши лох - несской. Кажется, так.

– Темнота дремучая! Хе - хе - хе! – сотрясся тевтон в приглушённом смехе. – С палицей, а не кувалдой! А вообще - то хорошая у тебя память. Прямо на зависть некоторым!

– Не жалуюсь! Закругляемся? Ширяева бум будить?

– Тебе, что, уже стала понятна взаимосвязь глубокой модернизации имени Маракова психоконнектора Рубина с событиями под Равенной? Неужто?!

– Не - е - ет. А она вообще существует, связь эта пресловутая? – Разумеется! С чего бы я так завёлся?

– Вот и я думаю, с чего бы? Поболтать, наверное, очень хотелось. – Так - то оно, отчасти, так, но всё - таки…

– Хорошо, хорошо! А долго ещё?

– Что ты, что ты! – замахал бош руками. – Какой там! Самый конец уже! Феерическая… кульминация! Ты ведь её ждёшь?

– Поторопился бы маненько, дружок! Уж новый день грядёт…

«Уж новый день грядёт, восток зарёю тлеет,

Прохлада сумерек теснится зноем дня,

Вкусивши чувственных утех, тела, сплетаясь, млеют,

Нагою красотой бесстыдный взор маня.

Застыли отзвуки ночных блаженств альковных

На скомканных в соитии простынях,

Печать Венеры – поцелуй нескромный —

Улыбкой замер предрассветной на устах.

Пускай сегодня всё пойдёт неровно,

Фортуну клясть не стоит сгоряча.

Восславим дар Судьбы – страстей огонь любовных —

И станем дальше жить, в себе его храня.»

– В общем… Дальше, чтоб ясно было, до какого - то момента будто туманом всё окутано. Шли куда - то, неведомо куда, от кого - то чем - то отбивались, снова шли, брели, отбивались. Солдаты падали изнемогшие, раненные мёрли пачками, словно… – судорожно сглотнул, даже голос, казалось, дрогнул слегка, – понимаешь… словно свечи на ветру гасли… Шайссе! Непонятным образом в руках вновь оказались привычные мои короткие мечи, позже выяснилось – Борька, молодчина, подобрал в свалке, сохранил, после сунул мне. И ты, верно, сильно удивишься, но я этими коронными кацбальгерами, находясь в каком - то полуобморочном, бессознательном состоянии – зомби фактически, ни хрена ведь не соображая! – уйму народу тогда погубил!

– Вовсе не удивлюсь, мой дорогой! А вы, однако, чертовски сантиментальны, гражданин фон Штауфен! – погрозила она пальчиком кокетливо. – Неожиданно, честно говоря, весьма неожиданно!

– …Окончательно пришёл в себя, если можно так сказать, уже много позже, когда уставшие, просто вкрай измученные, мы наконец - то добрались до маленькой разорённой, напрочь вымершей деревушки – Молиначчо. Даже бездомные собаки, верные фанаты войны, и те её покинули с тоски! Представляешь? Фак! Ни единой живой души! Из местной живности, само собой разумеется, ни кошечки, ни мышки! Толпы молчаливых, изодранных в кровь, угрюмо отступающих камбрейцев, естественно, не в счёт! Не эндемики, хе - хе! Шахер - махер, понимаешь…

Роланд встал, потянулся, вытянув перед собой руки, три - четыре раза крепко сжал пальцы в кулаки, затем некоторое время массировал уши, почесался где нужно, медленно подошёл к Вероятно, оттого, что где - то там в полутьме комнаты – шайн он ю крейзи даймонд – поджидала, затаясь, обворожительная Жанин Сергеевна, и в свете последних событий хорошо бы уже призадуматься, как с наименьшими имиджевыми потерями выкрутиться из сложившейся непростой, скажем по - роландовски, аховой ситуасьён, не ударив притом в грязь лицом перед ней самой и не предав, с точки зрения общепринятого, разумеется, моралите, друга своего – Гульбария, вероломно переспав с его любимой женщиной. «Моргенрот мит реген дрот !» – пробормотал фон Штауфен, пытаясь высмотреть в пламенеющих небесах хоть какую - нибудь подсказку, намёк, указивочку. Довольно быстро придя к весьма неутешительному выводу о тщетности этих своих попыток, вздохнув с лёгкой грустью, вернулся к прерванному разговору:

– Э - э - э - эх! Ещё не спишь? Слушаешь? Ну, ладно. Французы меж тем, осознав, наконец, абсолютную бесперспективность преследования разбежавшихся по окрестным куширям, неплохо, отметим, ориентирующихся на местности, солдат неприятеля, благоразумно вернулись под стены многострадальной Равенны, дабы оплакивать гибель командира, весело пировать, убивать, насиловать и, соответственно, грабить. Что, в свою очередь, позволило злобным испанским недобиткам чутка передохнуть, расслабиться, зализать раны, а некоторым индивидам заодно и по злосчастному Гастону де Фуа малость взгрустнуть. Но… Может, оно кому что и довелось, только как раз - таки не тем самым хорошо известным тебе троим бедолагам! Здесь особая статья! Кто бы сомневался, дрек мит пфеффер! Не успели мы свои смертельно уставшие жопы хоть как - то куда - то прислонить, гляньте - ка, оба - на! Все флаги в гости к нам! – взвод итало - шпанских пехотинцев пришлёпал: будьте добры, быстренько пожалуйте - ка к некоему важному сеньору на толковище, и пошевеливайтесь там, говорят, господа ждут - с и сильно не в духе, фикен его! Оно и понятно, будешь тут не в духе, когда звездюлей только что огрёб по самые тестикулы! Холи ш - ш - шит! До утра, что ль, подождать не мог?! Хурензон, доннерветтер! К сожалению, мало - мальски приемлемых альтернатив в среднесрочной перспективе, сама понимаешь, не просматривалось, пришлось тащиться. Благо недалече оказалось. Сопровождали нас… Гм! Или конвоировали? – чёрт их разберёшь! – без хамства, но и дружелюбия особого не проявляли. Так, в полнейших смутных непонятках, и доставили ко двору господскому, единственному, наверное, чудом уцелевшему строению в округе. Грхм!

– Ролик, милый, м - м - м - м… – проговорила Назарова в глубокой задумчивости… – Я вот всё никак в толк не возьму… Что значит – «огрести по самые тестикулы»? Как это вообще физически, так сказать, в натуре выглядит, а?

– Хорош уже воду мутить, Сергеевна! Дурочку выключи! Впервые слышишь, что ли? – Нет, конечно, но когда - то ж надо разобраться, наконец!

– Сходи во время самоподготовки на Кафедру русского языка, там тебе разъяснят. Недосуг сейчас ахинеей всякой заниматься! Меня понимаешь?! Холи ш - ш - шит!

– Злой ты, дядя фриц, и неженственный!

– Злой? Я?! Чья бы бурёнка мычала, Мисс Сама Доброта! Слушай - ка лучше сюда. Грхм! Короче, впустили нас почему - то одних, пехотинцы, все как один, снаружи остались. Мне тогда это дюже странным показалось! Дальше точно в дешёвом рыцарском романе, хе - хе! …Посреди единственной комнаты, – зажав нос пальцами, голосом Лёни Володарского прогнусавил фон Штауфен, – служившей исконным хозяевам, судя по всему, и спальней, и кухней, и гостиной, и всем - всем - всем, включая… м - м - м - м… нетрудно догадаться, сортир, за огромным грязным, грубо сколоченным столом в круге мерцающего света одинокой свечи, бессильно уронив голову на руки, сидел рыцарь, облачённый, как все - все - все уже, наверное, догадались, в прекрасный миланский доспех. Из стоявшей перед ним простецкой глиняной лохани изящно торчала вчистую обглоданная баранья косточка. Настолько вчистую, словно, добытую археологами из самых глубинных недр земных, само Его Величество Время в течение долгих тысячелетий обтачивало и отбеливало её. Н - н - нда… Ба - а - а - а! Какие люди! Я ещё гербы толедские в полутьме как следует не разглядел, а уж понял, кто передо мной, как лист, понимаешь, перед травой!..

– Одного лишь понять не могу! Ха - ха! – прыснула в кулачок насмешница Жанна Сергеевна. – По каким таким ярко выраженным гендерным признакам, позвольте полюбопытствовать, вы его, батенька, идентифицировать - то умудрились, а?! Он, что же это, как вы намедни в доблестных подвигах своих гераклических расписывали, всё такой же… м - м - м - м… расплюмаженный, что ли, был? Прикид узрели знакомый? По всему выходит, так прямо в шлеме с пёрьями, варежках железных на стол и рухнул, неряха? Типа с дуба?! Или, может, по косточке большой берцовой обглоданной определили?

– Откуда в вас столько желчи, милейшая Д’Жаннэт, а? Ну вот откуда? Я так, между прочим, не Сниф, сударыня, свои зарубки боевые от других мартышек - то уж точно могу отличить!

– А - а - а - а, зарубки…

– Бэ - э - э - э, они самые!

– И вы туда же, Роланд? Взрослый дядечка, а ведёте себя, как… – Как вы, Жанна Сергеевна, всё как вы. Иногда ведь, согласитесь, и пошалить не грех! – Ха! Да ежели б вы хоть половиночку, пусть треть, четвертинку делали как я,

милостивый государь, шалили, так сказать, уверяю вас, из постели бы моей вообще не вылезали! Каждый миг интимной со мной близости словно рыба воздух ртом хватали бы! И вообще, должно отметить, почаще грешить не мешало б вам, уважаемый! Ладаном, знаете ли, что - то зело в последнее время подванивает! Мазафака!

– Гм! Чем тут и от кого подванивает, ещё принюхаться надобно… М - м - м - м… Короче, закрыли темку ароматную! Но мне отчего - то кажется, он бы тебе очень понравился, этот самый рыцарь образа малость печального. В твоём вкусе мужчинка.

– Кто? С чего ты взял?

– Ну - у - у - у… Во - первых, совсем ещё молодой парень оказался. Разумеется, звук гремящего об нас на все лады железа взбодрил - таки юношу. Странно было бы чего - нибудь другого ожидать, да? Во - о - о - от, значится… Голову бедняга еле - еле оторвал от стола, тяжелы, видать, думы окаянныя! Гляжу – ух ты! – Борькин или даже Юркин ровесник! Годков эдак двадцать пять – тридцать, пацан, короче, сопливый! Не ожидал - с, никак не ожидал - с! Бился - то прям как взрослый! Орёл, думм его копф! Помнишь, упоминали его вскользь? «Хгы!», «Хгы!». Он самый как раз и был. Слава богу, от мокрухи уберегло! Я в душе аж перекрестился, хоть и нехристь. Огромное облегчение испытал, поверь, животом клянусь!

– Интересно, Ролушка, у тебя с животом получается, тьму народу в окрошку, по ходу пьесы, нашинковал и вдруг ни с того ни с сего креститься вздумал?! Приспичило, блин корявый! С чего бы это? Внезапный приступ человеколюбия колбаснул? Ага! Ха - ха - ха! Обхохочешься!

– Ага, не ага, объяснений тому нет у меня. Значит, по жизни так надо было. Во - вторых… Что ещё сказать? Фигура хорошая, атлетичный весь из себя такой. В общем, по моему разумению, весьма симпатичный молодой человек…

– Атлетичный? Пуф - ф - ф! Сквозь железо разглядели? Янки вона тоже, когда щитками обвешаются, точно бешеные армадиллы, и местный свой футбол дурацкий исполняют – жалкое подобие регби, понимаешь, с виду все, как один, – Шварценеггеры - терминаторы, а разденутся, так и глянуть не на что! Одни понты! Иное дело – регбисты! Богатыри – не вы! Олл Блэкс форева! Тут такая штуковина, значит… Внешность юноши для интересу, что ли, описал бы, сказитель хренов! Да хоть бы лицо. Словарного запаса, надеюсь, хватит?

– Без сомнения, моя госпожа! Просто словоблудием худо владеем мы. Но я буду очень, очень постараться! Хоть и хренов. Грубиянка! Хм… Внешность? Это, наверное, можно, дело нехитрое. Для начала представь себе слегка удлинённое, типичное лицо жителя Пиренейского полуострова – испанца или, скажем, того же португальца. М - м - м - м… Что значит типичное? …О! Рембрандта читала?

– Кого, кого?! Мазафака! Ты чего гонишь тут, парниша?!.. – Хе - хе! Простите, бога ради, миледи, оговорился! Сервантеса, конечно же! Как правило,

на первой странице любой книжки этого господина его же портрет и красуется. На фронтисписе. Есть такое умное слово. Вспомнила? Да не слово, дурындасинка, Сервантеса примерное обличье! Во - о - о - от… Только у него борода клинышком, козлиная такая, и усики садистские противненькие, а у сидящего за столом гражданина – не шибко длинная, зато окладистая и по всей морде лица. Нос, значится, в отличие от горбоносого Мигеля - то нашего Сааведры, прямой и крупный. Глазищи воловьи, но без поволоки, глубокие, дерзкие! Жёсткая складка промеж густых бровей. Да уж, решительный, видать, господин! Губы довольно крупные, чувственные, и вообще, облик имел, скорее, горячего необузданного мавра, нежели аристократически утончённого испанца. Ну… Где - то так. Понравилось?

– По правде говоря… как - то всё не очень… конкретно, что ли… – Есть идея! Старое кино помнишь? Был в приснопамятные времена прекрасный актёр…

Как его… Кажется… Кажется, Дворжецкий. Да, да! Владислав Дворжецкий! С ним в числе прочих фильм старый есть, ужасно наивный, но клёвый – «Капитан Немо». Где Владислав Вацлавович самого Нему бородатого и играет. Я в детстве от него просто - таки тащился! Очень харизматичный дядька! Есть, согласись, в том, давнишнем синематографе нечто трогательное, стоящее, не то что нынешний психосуррогат на потребу неискушённому плебсу с выпученными глазами, попкорном и банкой колы. Смотрела иль нет? Колись, красава!

– Здесь, Братец Кролик, ты в самую точку угодил, блин горелый! На первом курсе из академической видеотеки почти все фильмы с его участием перетаскала. Хм! Благодаря знакомцу одному с Кафедры истории искусств. И «Бег», и этот… «Со - о - оплярис», да… Кажется, так!

– Что, что?! Хе - хе - хе - хе! – безудержно заржал фон Штауфен. – Это в носе у тебя соплярис! Хе - хе - хе - хе! А фильм Тарковского «Солярис» называется! Хе - хе - хе - хе! Со - ля - рис! Безо всяких там соплей! Хе - хе - хе! Уморила старика, бестолковка! Соплярис, бл*дь! Хе - хе - хе! Это ж надо такое выдумать! Хе - хе!

– Ну и пусть бестолковка! «Земля Санникова» ещё и, кстати, «Капитан Немо», целых три серии, кажется…

– Вот, вот! Помнишь Нему, да? Хе - хе - хе! Соплярис! Гы - ы - ы - ы! – Хватит ржать уже, ни черта не смешно!

– Да, да, не смешно! Но смеяться почему - то очень хочется! Уф! – с трудом овладел собой Роланд, утирая слёзы. – Хе - хе! …В общем похож на Дворжецкого, только лицо у нашего рыцаря не такое скуластое, чуть более вытянутое, лоб пониже, глаза почти чёрные, взгляд свирепый, шрамы там всякие… Ну и губы у Владика маленько подкачали, понимаешь, форма не та.

– Владислав Вацлавович, бесспорно, для своего времени ну очень импозантный мужчина был!

– Я же говорил, тебе понравится! Можно продолжать? Во - о - о - от… И произошёл между нами весьма содержательный разговор на чистейшем испанском, разумеется. Привожу его в лицах по памяти, уж не обессудьте, барышня, ежели что - то где - то приукрашу малость:

– Присаживайтесь, сеньоры, присаживайтесь! Прошу извинить за спешку, но дела, как говорится, не терпят отлагательств. Вас, кстати, не удивляют немного странные обстоятельства нашей встречи?

– После всего случившегося, – Юрик, как обычно, весь из себя на корявых понтах, – нас вообще уже трудно чем - либо удивить! Дон… Простите, как вас?

– Дон Кихот, к вашим услугам!

Вот уж удивил так удивил, бл*дь! Конкретно! Заметив средь нас явное искреннее замешательство, напрягся слегонца:

– Отчего ж это, позвольте любопытствовать, сеньоры, – взгляд его стал жёстче, – имя моё вызывает у вас столь неподобающее случаю недоумение, а?!

– Что вы! Что вы! – быстренько нашёлся Борёк. – Прекрасное звучное имя! Дон Ки - и - и - хот! Это великолепно! Это звучит… гордо! Дон Ки - и - и - хот! Надо уважать Дона Кихота! – здесь я с огромным трудом, поверь, сдержался, дабы не заржать. – И, поди, Ламанчский, да? – будто бы спохватившись, зажал рот ладонью и тут же заговорщицки снизил громкость почти до шёпота. – А если честно? – коротенькая психопауза. – Вас как по - настоящему - то кличут, а, сударь?

– Уймись, Борь! – Иваныч даже испанским не утруждался, по - нашенски шпарил, по - плохишски. – Хорош уже юродствовать, забодал!

Немая сцена. Те же и Мартын с балалайкой. Отголоски бури эмоций, моментом промелькнувшие на усталом молодом лице, с головой выдали сиюминутные душевные треволнения:

– Кто вы такие?! – судорожно схватился за меч. – Французские шпионы?! Германские?! Прислужники Сатаны?! Откуда столь дьявольская осведомлённость? !

Уф! Ну наконец - то! Что ж, друзья - комарики, не всё только нам переживать да удивляться! Пущай теперь тож повыкомаривается! Спокойствие, однако, – залог успеха. Никто из «гостей» и не шелохнулся. Чего дёргаться - то? Один супротив троих?! Куда там! Убить паренька – секундное дело, икнуть не успеет!

– Просто лично мне, например, показалось, милостивый государь, что вы чуточку лукавите! Слегка, так сказать, передёргиваете! – удалась - таки Борьке зачётная попытка обезоруживающе искренне улыбнуться.

Ох удалась! Браво! Как, наверное, ни разу в жизни доселе не улыбался, даже на юбилее любимой тёщи, где именно ведь ему, собаке страшной, подвернулась оказия громогласно озвучить весьма пикантный возраст молодящейся, конечно же, но вполне себе ещё ничего, подтянутой, чертовски соблазнительной блондинистой дамы.

– Лукавлю? Гм… Что ж, и то верно! – к всеобщему облегчению отставил меч в сторону. – Я здесь на самом деле инкогнито. Командую… теперь уже… небольшим отрядом толедских пехотинцев. Дон Хуан Лопес де Падилья к вашим услугам, господа! – последовала неуклюжая попытка привстать и поклониться. – Единственная просьба, пусть всё останется строго между нами! Договорились?

– Не извольте беспокоиться, милорд! Могила! – браво отсалютовал я. – Имею честь представиться – Роланд фон Штауфен! – и тут же прогнал исключительно, поверьте, милая Жанин, для солидности. – Барон фон Штауфен! А это мои соратники. Из восточных славян. Оба – люди высокородные, князья - с. Имена, поверьте, ничего вам не скажут, мой господин, но на всякий случай – Юрий и Борис. Из Долгоруких, так выходит, и, значится, Годуновых, ежели мне память не изменяет.

Кто меня, спрашивается, за язычище - то тянул? Хе - хе! Сей же момент очередной, чёрт - те какой раз убедился в крайней вредоносности пустого бахвальства. Тупой и ещё тупее!

– Варвары? …Целый баро - о - он? Князья - а - а? О - о - о - о! Грхм! Да за вас, друзья мои, знатный выкуп истребовать не мешало бы! – последние слова, признаюсь, породили во мне некоторую нервозность и смятение чувств. – Но… Вы вроде не пленники. – С трудно скрываемым сожалением заметил Хуан Лопес. – Пока. Нда - а - а - а… Язычники – знатные воины! – внимательно разглядывая нас исподлобья. – Колдовству, поди, обучены? Заговорённые?! – воодушевился вдруг. – Так ведь и на костёр угодить недолго!

– Что ещё за колдовство?! Почему колдовство? Христиане мы. – Пришлось перекреститься для пущей убедительности. – Вот те крест! Истинные христиане!

– Позвольте усомниться! Я вам между лат не единожды крепко попадал. Припоминаете? Вы, сударь, заживо кровью должны были истечь! И что же? Здоров, точно бык перед случкой! Тоже небось заговорённый?! Как пить дать!

– Поверьте, ничего сверхъестественного, мон шер ами! – бодрячком встрял в разговор Боря, с готовностью демонстрируя торчащую из - под доспеха композитную кольчугу. – Вот, смотрите - ка, уважаемый! Всего лишь поддёвочка козырная, тельничек, так сказать, кольчужка работы - ы - ы… по - моему - у - у… Адольфа из Рансхофена! Его, его! Можете при желании руками потрогать, ежели сомнения злишние обуревают. У всех нас, кстати, схожие имеются. Она и уберегла. Зуб на холодец!