Марахси

Глава 5. Дартсаршери и Ялмунд

Главная подземная трасса Марахси не имела никаких собственных названий, кроме двух — начальной точки, где разведочный штрек выходил к заводу, и конечной, тупика неясной конфигурации в темной дали ветвистых ходов. Начальная называлась Дартсаршери, конечная — Ялмунд, что черт знает что и означало на местном наречии. Боковые отростки разведочной сети не назывались никак.

Дартсаршери изначально заводом не был, просто Дэвид Марахси обустроил свой лагерь в скале, которая легко долбилась, и в дальнейшем все пользователи Марахси только расширяли и углубляли это гнездовье, пока оно не выросло до размеров земной столицы набатейского царства, Петры. Скала находилась в огромной полости под поверхностью Марахси, а сама полость когда-то была лавовым пузырем, лопнувшим, как трест О.Генри.

Кривизна и странное расположение подземных ходов диктовалось прохождением в геологических слоях окаменевшего войлока — войлоканита, пронизывавшего тело планетоида, как кровеносные сосуды. Пробить войлоканитовый массив, «колтун» на языке местных, технике было невозможно, и даже взрывчатка не всегда его брала. При монолитном внешнем виде он состоял из корня и отходивших от него миллиардов тонких структур, слипшихся в однородную массу, когда висевшую клочьями, а когда пробивавшую пористую внутренность не хуже стального бура. Земля Марахси не была ему преградой, колтуны уходили вниз на немыслимую глубину, были огромны в обхвате и имели распространение по горизонтали — проще найти другой проход, чем рубиться сквозь них. На поверхности планеты войлок слабел и превращался в жалкую поросль, напоминающую волосы на теле. Говорили, что он что-то вроде орхидеи — корни снаружи, голова внизу, но доказательств этому не было, ни один ученый не заинтересовался марахсийским войлоком.

Близость посадочной площадки к спуску в Дартсаршери сделала из него подобие столицы, а из залов и ответвлений — заводские помещения, принимавшие производственные мощности в зависимости от рода занятий арендаторов. Отходы выбрасывались наружу сквозь естественные дыры в планете, и дышалось под крышкой планетоида намного легче, чем на ней — войлочные массивы диссоциировали углекислый газ на угарный газ и атомарный кислород, поэтому в Дартсаршери воздух был чист, а в дальней части сети запросто начинались галлюцинации.

— Хорошо бы карту всех коридоров составить, — сказал Бык, задирая вверх подбородок и обозревая связки проводов и труб в крепежных скобах, признак пока еще заводских владений. — Раз мы собираемся держать их здесь, то кто-то должен знать здешние лабиринты. Хотя бы андроид, которому можно ее вложить в голову.

— Карта есть, — возразил Ромул. — Производства с самого начала предоставляли рабочим жилье возле завода, иначе никого из них было бы не собрать к началу смены. В хорошие времена рабочие общежития были довольно протяженными. Это сейчас дальние этажи и проходы совсем руины, там может и потолок на голову рухнуть. Надо быть совсем идиотом, чтобы соваться туда по собственной воле.

— Думаете, никто не попытается удрать?

— Скорее уж оттуда попытаются пролезть к нашим. На свободе ни еды, ни воды, ни защиты.

— Защиты от чего? — не понял Бык.

Ромул засмеялся.

— Не знаете? Местная легенда, войлочный червь или ящер. Хтоническое чудовище. Живет в войлоке и пожирает душу и разум, оставляя пустую оболочку из мяса и костей. Чушь, конечно, но эти скоты верят. Как и в то, что защитой от червя является свет. Он привык к темноте, лучи его слепят и лишают ориентиров.

Они двигались по прилично расчищенному наклонному штреку вперед, изредка сверяясь с изгибами проводов. Глухие металлические двери по обе стороны штрека не имели окошек и были откатными, двигались по подобию рельсины, пущенной вдоль стены, стопорились ригелями, уходившими в отверстия в рельсе. Руками поднять такую махину нечего было и думать, поэтому щели между дверью и стенами никак не заделывались, все равно пролезть невозможно. По стенам штрека шел полипластовый пищепровод, входивший в каждую камеру, как пуповина. Чтобы не усложнять жизнь и сократить расходы, питание в камеры подавалось под давлением в виде плотного геля — он был и едой, и водой. Синтетическое варево изготовлялось в чанах и отправлялось в трубу пневматикой. Какая-то часть геля комковалась, эти отходы отсеивались фильтрами, стоявшими на входе в камеры, и потом пищепровод чистился наподобие древних печных труб.

В ближайших к Колизею камерах, помимо видеонаблюдения, под руководством Быка сделали душевые и туалеты, но вода была из замкнутого цикла. В напольных унитазах по типу чаши Генуи она циркулировала безостановочно, а в душевые подавалась с пульта после накопления и длительной очистки. Употреблять такое внутрь было себе дороже. Камеры предназначались для элиты, которая, по мнению Ромула, должна была сформироваться по результатам первых боев.

— Еще дня два-три — и чипы можно будет пробовать, — словно прочитав мысли Быка, заговорил Ромул. — Заживает как на собаках. Можно было бы и раньше, но Саммю считает, что им нужно дать время на выучивание кодов. Говорит, шансов, что они действительно будут их знать, больше, порчи имущества — меньше, а время пойдет на рекламу.

Они прошли мимо двери, за которой кто-то тянул песню, но назвать это музыкой было нельзя, просто многоголосое нытье различной тональности.

— Тут все песни такие? — Бык замедлил шаг и прислушался, но слов не разобрал. — Веселых нет?

— Ни разу не слышал.

Ромул подобрал камень и запустил им в дверь, пение тут же затихло, как и все прочие звуки. Дальше они продолжили свой путь в тишине.

Ходы ветвились, коридоры пересекались под странными углами, и скоро перестало быть ясным, природные они или рукотворные. На краю пропасти, связанной с другим краем узкими полуразрушенными перемычками, Ромул остановился.

— Ялмунд там.

Бык снял с шеи бинокль и поднес к глазам. Если бы не прожектор, установленный перед обрывом, разглядеть ничего не удалось бы, но свет доходил до той стороны, хотя и ослабленным. Наличие жизни обозначалось количеством курилен — выдолбов в породе, где истолченный войлочный корень оставляли мокнуть в моче — так он лучше выделял наркотические вещества. Вымокшие ошметки выбрасывались, а жидкость оставляли до полного высыхания и кристаллизации порошка, который потом нагревался в ложке и вдыхался. Долбление корня требовало много труда, а результат значительно проигрывал дешевым синтетическим наркотикам, поэтому «сидеть на войлоке» было исключительно местной забавой, где даже дешевый алкоголь большинству был не по карману.

Домов в Ялмунде не строили, в пористых стенах имелись подобия гнезд. Центр поселка занимало кострище. Ввиду отсутствия на Марахси деревьев, в топку шел тот же самый войлок, только не корневище, а «борода», в которой было меньше наркотического содержимого. Сейчас костер был погасшим.

— Даже не скажешь, что тут живут люди, — выразил свое мнение Бык. — Мертво, пусто…

— Криминальный район, — Ромул на всякий случай проверил свой пистолет в кармане. — Здешнее отребье не работает, а живет тем, что отнимет у других или выиграет в карты. Чтобы их не поубивали поодиночке, сбиваются в подобие стай, и старшие кланов живут за счет младших, тем уже приходится вертеться. Так что даже стоять тут небезопасно, не то что соваться к ним.

Бык кивнул.

Прогулка состоялась по его просьбе — он не понимал, почему никто не боится, что обитатели камер разбегутся, когда откроется автоматическая дверь. Саммю сначала пытался объяснить, а потом плюнул и предложил сходить на экскурсию, сам наотрез отказался — наркоманы, «дурня войлочна» на местном сленге, ничем не брезговали, а полиции на Марахси никогда не было. Зато глухих дыр, куда не достанет свет фонаря и не ступит нога человека — в изобилии.

— Сколько всего людей на Марахси? — спросил Бык. — Мне казалось, что сорок-пятьдесят тысяч.

— Сейчас меньше, — словоохотливо отозвался Ромул. — Двадцать от силы, если считать с женщинами и детьми. Если и больше, то исключительно за счет пришельцев, здешний прирост населения низкий. Детей не любят, они обуза и называют их спиногрызами, что отражает примерное положение вещей. Сказать спасибо родителям за свое рождение никому из них в голову не придет. Родиться на Марахси — родиться зря. Это тоже местная поговорка.

Бык подавил вопрос о том, откуда родом сам Ромул и где успел близко познакомиться с марахсийскими традициями. Вместо этого отошел в сторону и посмотрел в узкий лаз, слишком круглый и слишком гладкий на выходе.

— Что это такое?

Ромул пожал плечами.

— Говорят, так выглядят места выхода червя из земли на охоту.

— А если серьезно?

— Понятия не имею. Возможно, какие-то природные отверстия.

Бык наклонился — и ему в лицо дохнуло холодом. В трубе гулял сквозняк, и такой сильный, что лоб мерз. Он отодвинулся от отверстия, подобрал мелкий обломок скалы и бросил его в жерло. Камень сначала пару раз стукнулся о стены, а затем затих. Ход был горизонтальным.

— В Дартсаршери ялмундцы попадают своими тропами, основной наплыв приходится на дни выдачи жалованья, — Ромул тоже подошел и заглянул в дыру. — В другое время их почти не видно. Обобранные работяги, не успевшие заработать на новый проигрыш, никому не интересны.

— Зачем же им деньги?

— Для покупки провизии. На пищебазу Дартсаршери прямо с посадочной площадки сваливают просроченные консервы со всех концов света. Вместо утилизации отдают за гроши местным. Те, у кого нет работы и заводской пайки, рады и такому. Года полтора назад с просрочкой был перебой, так в переходах стали находить человеческие кости. Каннибализм. Так что бежать из комфортабельных камер с питанием и крепкой защитой никому в голову не придет. Более того, оказавшись в коридоре, они сами себе сторожа, поэтому постараются добежать до нас как можно скорее.

Они снова обратили внимание на странное отверстие, издавшее непонятный звук, и на этот раз Быку показалось, что воздух тянет в обратную сторону. Он приложил ухо к трубе и прислушался, но ветер был просто ветром, посвистывающим в породе.

— Неужели никому за все время не удалось убраться с планетоида? — он похлопал себя по колену, брюки уже покрылись пеплом Марахси, мелкой черной взвесью, оседавшей на любой поверхности за час-полтора, результат естественного выветривания пород. — Украсть деньги, если уж не заработать, договориться с каким-нибудь кораблем?

— Таких денег, которые могли бы быть интересны владельцу судна, здесь не заработать, — отмахнулся Ромул. — Это основа марахсийской экономики. Иначе все давно разбежались бы.

— Спрятаться на чужом корабле? — не сдавался Бык.

— Для этого нужно пробраться наверх, к стоянке, а лифты под наблюдением. Но даже если найти лаз, не заваленный токсичными отходами и не уводящий далеко в сторону, к кораблю нужно еще незаметно подобраться, знать, куда залезать и как. Дохлый номер. Поймают и вернут обратно, еще и сломают что-нибудь в назидание.

Ромул заложил руки в карманы и стоял, широко расставив ноги, как недавний андроид в операционной. Бык неожиданно подумал, что в ромульянах очень много от самого Ромула, та же крепкая уверенность в силе, то же превосходство. Интересно, участвовал ли он в настройках, задающихся при изготовлении тел. И если да, то было ли это его желанием — увидеть в ромульянах лучшую и редко проявляемую часть себя.

— Ну а все-таки, — упрямо продолжал он, — окажись вы в таком положении, как действовали бы сами? Неужели совсем никакой лазейки к счастью у здешних доходяг нет?

— Почему же, есть, — философски отозвался Ромул. — Стать лучшим из моих гладиаторов, и тогда кто-то захочет купить его в свое личное пользование. А я продам.

Бык поперхнулся.

— То есть побочный доход вы планируете получать от… торговли людьми? — зачем-то уточнил он.

Ромул усмехнулся, поняв, какое слово стало для Быка препятствием.

— Надеюсь, что он станет основным, — сказал он. — Эти чипы, они способны на многое. Открыть электронный замок или отключить систему сигнализации при надлежащей тренировке — вполне. Пока дрифт принадлежит Шепарду, наши гладиаторы будут вполне себе конкурентным товаром.

— А зачем покупать себе чипированного работягу, — Бык никак не мог заставить себя произнести слово «раб», — если есть эти самые дрифтеры? Не проще ли обратиться к ним?

Ромул расхохотался, снисходительно похлопав Быка по плечу, словно получившего неудовлетворительную оценку ученика, который еще не осознал этого.

— Дрифтеры такая же собственность Шепарда, как гладиаторы — моя, — просто ответил он. — У них хорошее положение в обществе, с массой льгот и красивых названий, элита армии и все такое, но они государственное имущество, за каждым из которых ведется тотальный контроль. Еще до того, как они заканчивают учебу, на них уже открывается аукцион. Вы что думаете, я изобрел эту систему, которую тут воплощаю или пытаюсь воплотить? Нет, мой дорогой, это всего лишь копия того положения дел, которое существует там. Но у нас тут называют вещи своими именами. А вот когда дрифт откроют еще где-нибудь, тогда независимость Урсулы полетит ко всем чертям. Новая Виктория разорвет ее в долю секунды.

Бык промолчал. В словах Ромула была та истина, неприглядная и затаенная, которую оборачивают в цветной целлофан демагогии, чтобы не отбить аппетит, но все равно сквозь обертку проступают неаппетитные пятна.

Урсула, провинция колонистов первой волны, меньше тридцати лет назад вырвавшая себе независимость, до сих пор была больной мозолью викторианцев, дрифт же — странной дисциплиной, позволявшей человеку управлять машиной без всякого на то ее согласия. Некстати вспомнились подозрения против Язмина и врача, надежды Ромула на приближение к тайне дрифта, и весь проект стал казаться туманным и двусмысленным.

— Кстати, Язмину не нравится слово «гладиаторы», — вдруг сказал Ромул, словно почувствовал его колебания. — Он считает, это придает негативную окраску всему шоу, а нам нужна широкая целевая аудитория — женщины, дети... Предлагает придумать другое, менее нагруженное историческим смыслом.

— Какое?

Ромул двинулся дальше, и Бык последовал от отверстия за ним, по пути оглядываясь. Он не мог отделаться от мысли, что у непонятной трубы на такие скользкие темы они разглагольствовали зря. Хотя если ход и мог вести куда-то к людям, то не дальше ближайшего барака, и разобрать слова, сказанные у отверстия на этой стороне, невозможно без специальной аппаратуры, к тому же марахсийцы плохо понимают обычную речь.

— Например, кассины. Проект называется «Кассинова», ну и соответственно участники — кассины и ромульяне. Как вам?

— Неплохо, — одобрил Бык, раздумывая, что вообще означает это слово, потому что сам он по аналогии вспомнил только космический аппарат Кассини, отправленный далекими предками изучать Сатурн еще на Земле. — И все-таки в этих коридорах опасно, страх не лучший помощник перед боем. Не представляю человека, который мог бы тут выжить в одиночку.

— Для этого нужно быть хищником, — согласился Ромул. — Но марахсийцы овцы, те самые, которых бог послал волкам в пропитание. Низшее звено пищевой цепочки.

Знакомые коридоры, из которых было уже рукой подать до Дартсаршери, показались Быку чистыми, светлыми и безопасными. Саммю оказался прав, по сравнению с Ялмундом у кассинов действительно райские условия, спорить глупо. Наверное, не будет и отбоя для желающих пополнить их ряды, когда на Марахси пойдет туристический трафик. А в том, что расход кассинов непременно будет, он не сомневался.