Маленькая услуга

Глава 30

Соображать пришлось на бегу.

Учитывая тяжелый снег снаружи, первая линия отступления, какую сможет использовать Архив, это Небывальщина. Мир духов соприкасается с миром смертных во всех местах и всегда. Когда понимаешь, что полностью чуждые области Небывальщины могут соприкоснуться с близкими пунктами в реальном мире, это производит фантастическое впечатление. Пересечения с Небывальщиной опасны, если не знаешь точно, куда идешь. Я вообще пользуюсь таким способом крайне редко. Но если тебя действительно прижали к стенке, то при наличии большего, чем у меня, опыта в переходах, можно перейти туда, и есть шанс добраться до относительно благоприятного места.

Я полагал, что Архив достаточно разумна, может чувствовать удобные пути, и что она выбрала это место для переговоров именно по этой причине. Динарианцы тоже могли это сообразить, а они ведь не хотели, чтобы Архив избежала их засады и потом вернулась, снаряженная на медведя. Они должны были подготовить контрмеры не хуже, чем для Марконе.

Нет, не так, понял я. Именно те самые меры, которые были использованы для Марконе. Огромное колдовство, которое было применено для того, чтобы вскрыть обороноспособность секретной комнаты лорда преступного мира, было для динарианцев не просто способом обеспечить приманку в этой интриге. Это был эксперимент, можно ли отключить волшебную энергию от большой области, перекрыть вместе с тем доступ в Небывальщину и заключить в тюрьму нечто крупное.

Это был медвежий капкан специально для Ивы. Они снова собирались использовать эту чудовищную пентаграмму.

Только на сей раз я буду находиться внутри, когда это случится.

К счастью, Шедд более приземленный и более устойчивый, чем старый жилой дом Марконе, — хотя это не означает, что куски достаточно большие, чтобы убить человека, не будут падать, когда луч прорвется через стены. И хотя здесь, в основном, каменная кладка, все-таки есть опасность пожара.

Пожар. В аквариуме. Ощутите иронию.

Но что более важно, как только эта пентаграмма активизируется (а она уже сейчас активизировалась; я мог чувствовать ее, слабое движение силы, которая скользила по краю моего чутья, как огромная голодная змея, проходящая мимо в темноте), она в магическом смысле изолирует здание от остальной части мира. Это значит, что я не смогу использовать никакую силу, чтобы защититься, так же как я был бы не в состоянии дышать с головой, погруженной под воду.

Обычно, когда вы творите заклинание, вы берете энергию из окружающей среды. Она втекает отовсюду, из энергии жизни на целой планете. При этом в области энергии, которую мы называем магией, не создается «отверстие». Все это сливается вместе и немедленно выравнивается, уровень магии одинаков во всем мире. Но пентаграмма это изменит. Хотя относительно маленькая область внутри Шедда содержит довольно много энергии. Вообще, это должно бы быть очень богатое место, ведь в здании накопилось много энергии, здесь побывала куча посетителей, производящих множество эмоций, особенно много энергии испускали дети. Но даже в таком случае это запечатанная коробка, и, учитывая количество народа, знающего, как пользоваться магией, местного запаса надолго не хватит.

Попробуйте вообразить схватку на ножах в воздухонепроницаемой телефонной будке, много тяжелого дыхания и усилий, но долго это не продлится.

Так или иначе, долго это не продлится.

В этом и был их план, конечно. Без магии я был просто обычным парнем с пистолетом, тогда как Никодимус все еще был почти неукротимым двигателем разрушения.

Мои шаги чуть замедлились.

При таких обстоятельствах, надо быть немного сумасшедшим, чтобы ввязываться в это. То есть, если я выбираю состязание в клетке с кучей демонов, то для того, чтобы выиграть, надо действовать очень быстро, или ничего вообще не получится. Не настолько внушителен мой уровень, чтобы противостоять динарианцам, даже если бы мои способности ничто не ограничивало.

Я сделал некоторые прикидки в уме. Если символ, который они применяют здесь, приблизительно того же размера, что и вокруг дома Марконе, то центр пентаграммы охватит только сам Океанарий непосредственно. Если Мёрфи и другие остались там, у входа, вероятно, они будут в безопасности. Более того, если они остались, где были, у них не будет никакой возможности войти в Океанарий.

Это означало, что здесь будем только я и Ива, и возможно Кинкейд, — против Никодимуса, Тессы, и тех динарианцев, которых они привлекут. Это было неравное положение. В самом деле, очень неравное положение. Смехотворно неравное положение, вот что я вам скажу. Если бы измерить это в астрономических единицах, получилось бы то, что называется плохая ставка.

Так стоит ли туда входить.

Но если я не войду, то Ива и Кинкейд останутся одни против всех. Конечно, в смертельном бизнесе Кинкейд был одним из самых смертельных, он держался на верху рейтинга в течение многих столетий — но здесь он будет один. Да, конечно, у Ивы есть обширные знания, но как только она будет отключена и израсходует доступную магию, единственное, что она сможет сделать со всеми этими знаниями, — это подсчитать уменьшение шансов на спасение.

Все это время каждый волос на моем теле пытался встать дыбом, и я знал, что это пробуждалась пентаграмма. Еще несколько мгновений, и она войдет в полную силу.

Я думаю, в конечном счете все сводилось к единственному вопросу: способен ли я уйти, зная, что маленький ребенок остается в опасности.

Я уже встал на эту дорогу: не войти было бы еще хуже.

Я подбежал к Океанарию и увидел, что воздух в зале у входа дрожит, как горячий воздух над костром.

Думай головой, Гарри. Я начал набирать силу. Если у меня не будет возможности набрать силу там, когда пентаграмма отрежет нас от мира, значит, нужно принести ее с собой.

Обычно я набираю силу только, когда готов тут же ее использовать, направляя энергию в заклинание. На сей раз я набрал ее, никуда не освобождая, и она чувствовалась, как давление позади глаз. Температура моего тела подскочила по крайней мере на четыре или пять градусов, мои мышцы и кости кричали от внезапной боли, а в поле зрения мерцали красные и черные пятна. При каждом движении потрескивало статическое электричество, ярко-зеленое и мучительно острое. Голова трещала, как с худшего новогоднего похмелья, какое я когда-либо имел, а легкие чувствовали, что воздух превратился в кислоту. Я сконцентрировался на том, чтобы прочно держаться на ногах и двигаться. Один шаг за один раз.

Я проскочил через вход в Океанарий, ощутив вибрацию, когда пробегал прямо через завесу, и почти налетел на демоническую фигуру, присевшую на полу. Я остановился, и мы удивленно уставились друг на друга.

Динарианец был в основном гуманоидного вида, изможденная фигура, почти скелет, обтянутый серой кожей. Костяные шпоры выступали из каждого его сустава, немного изогнутые и злобно резкие. Сальные, длинные волосы свешивались с его узловатого черепа на тощие плечи, и две пары его глаз (одна вполне человеческого коричневого цвета и одна пылающего демонически-зеленого) были широко раскрыты в изумлении.

Он присел среди вещей, приготовленных для колдовства, здесь были свеча, меловой круг на полу, чаша, сделанная из черепа и заполненная водой, и на плече у него была тяжелая холщевая сумка. Когда я влетел туда, он одной рукой копался в сумке, как будто что-то доставая из нее.

К счастью для меня, мой ум был в движении. А его ум был сосредоточен на колдовстве, которое он творил, и ему нужно было время, чтобы среагировать на мое появление.

Ну, и я пнул его в лицо.

Он опрокинулся, и кусок сломанного зуба вылетел на пол. Я не знал, что конкретно он делает, но не хотел, чтобы он это дело закончил. Я сломал его круг, и пересек его своим телом, развязывая рябь случайных и распространяющихся энергий, у которых больше не будет шанса соединиться во что-то более последовательное. Я зашвырнул его чашу-череп в один из огромных соседних резервуаров, и, подняв посох и указав одним концом его на ошеломленного динарианца, прорычал: «Forzare!»

Часть того жгучего шторма власти, который я сдерживал, вылетела из моего тела через посох, метнула в динарианца невидимое пушечное ядро, окруженное облаком статических разрядов. В нем было больше силы, чем я хотел отпустить. Если б она поразила его, он бы улетел на середину озера Мичиган.

Но в то время как смертные глаза динарианца все еще оставались пустыми от удивления и шока, зеленые ярко запылали гневом. Шипастый динарианец поднял свою левую руку в широком жесте, сделал слегка колеблющееся движение пальцами, таща руку ко рту, и …

… и он проглотил мое колдовство.

Он проглотил его. И затем изможденное, скелетное лицо раздвинулось в зубастой улыбке.

— Это, — пробормотал я, — невероятно несправедливо.

Я поднял свою левую руку, присел так же, как динарианец, и порвал вращающееся облако черных нитей, которые летели в меня, кружась в воздухе множеством крошечных, растущих дуг. Я поднял щит, и фактически ни одна из них в меня не попала — они все упали вокруг почти идеальным кругом.

Но мгновение спустя мой щит задергался и упал. У меня все еще была энергия для него — я не был отключен. Но так или иначе фантастическое колдовство динарианца разрушило силу, когда она оставила мое тело. Я попытался бросить другую порцию силы в него, и добился только того, что почувствовал себя в высшей степени глупо, махая посохом вокруг себя с нулевым эффектом.

— Помехи, — сказал динарианец со странным акцентом. — Всегда помехи.

Его левая рука вернулась к поискам в сумке, и его смертные глаза возвратились к рассеянным остаткам колдовства, очевидно игнорируя мое существование. Зеленые глаза, тем не менее, оставались сосредоточенными на мне, и вокруг указательного пальца его поднятой правой руки внезапно собралась темнота.

Время замедлилось.

Темнота рванулась ко мне.

Явная угроза заставила меня броситься вперед в попытке проскочить мимо небольших вращающихся столбиков тени, которые окружали меня, но они оказались столь же твердыми, как стальные преграды, и чертовски холодными. Я бросил свою магию против этих преград, но напрасно, и вспышка темной молнии понеслась к моему сердцу.

И тут что-то случилось.

Я не знаю, как это описать. Я пытался ударить другой порцией силы между преградами моей колдовской тюрьмы, когда что-то … что-то еще … вмешалось. Вроде как, когда что-то делаешь, а тебя неожиданно толкают под локоть. Вот так это чувствовалось, как крошечный, но критически рассчитанный толчок, когда я бросил свое силу последним бесполезным усилием.

Сила взвыла, проламывая себе путь из моего тела. Она разрушила черные решетки моей тюрьмы и оставила на мгновение полосу металлического света в воздухе за собой, отсвечивающую, как след жидкого хрома. Она ударила динарианца здоровенным серебристым кулаком.

Я прямо почувствовал, как мои пальцы влепились в скелетную фигуру, почувствовал боль от многочисленных костяных шипов, выступающих из ее суставов. Я отшвырнул его от себя с криком, и огромная серебряная рука швырнула динарианца в ближайшую стену, разрушая несколько футов дорогостоящего оформления, тщательно моделировавшего Тихоокеанский Северо-Запад.

Секунду я таращился, сначала на ошеломленного динарианца, потом на свои собственные растопыренные пальцы — и плавающую в воздухе серебристую руку, которая повторяла мои движения. Потом скелетный динарианец поднялся и стал чертовски быстро восстанавливаться, пока я не пихнул его рукой, и он снова влепился своей костистой задницей на шесть дюймов в скалу позади себя.

— О, да, бэби! — услышал я свой ликующий вопль. — Поговори-ка с рукой!

Я подобрал шипастого злодея за ногу и засмеялся, поскольку он начал стрелять, и колоть и царапать конструкцию, которая держала его. Я мог чувствовать боль от этого, но это была мелочь, в самом деле, как если бы меня тяпнула крыса. Чертовски неприятно, но я знавал гораздо худшую боль, а эта вообще была ничто по сравнению с мукой силы, все еще горящей во мне. Я снова двинул его об стену, затем протащил двадцать футов по воздуху, приложил об несломанное стекло в три дюйма толщиной на внешней стене Океанария, отодвинул его назад, и снова ударил, и еще раз, и еще, и еще, превращая его в лохмотья.

Тут я почувствовал какое-то короткое предупреждение, так как мои уже перегруженные нервы прокричали, что круг закрылся, что пентаграмма набрала силу, и я почувствовал волну приближающейся энергии совсем близко. Поставить щит совершенно не было времени.

Ну, пусть это сделает Колючка.

Я швырнул его между собой и тем местом, где (как мой инстинкт предупредил меня) должна была пройти прибывающая сила, а затем словно взвыла дюжина турбинных двигателей. Тридцать футов стены взорвались светом и Адским огнем. Жар, свет, и явная, но неосязаемая сила ударила и сшибла меня с ног. Куски расплавленной скалы шипели в воздухе, более смертельные, чем любая пуля.

Они попали в Колючку и вылетели через его спину, оставив в нем зияющие, дымящиеся отверстия. Я видел их через серебристый туман руки, которая все еще держала его, чувствовал высокую температуру, поскольку они проходили сквозь эту руку и …

… и затем моя голова ударилась об пол достаточно сильно, чтобы заставить меня увидеть звезды. Я покатился и чуть не улетел через ограждение в бассейн с китами. Я уперся в пол концом посоха в левой руке и оперся на него, тяжело дыша.

Я был все еще жив. Я все еще сохранил какое-то количество энергии. Пока, думал я одурманенно, все шло точно по плану.

Шипастый динарианец дергался на полу в десяти или двенадцати футах от меня. В его теле были большие дымящиеся отверстия. Одна из его рук двигалась. Так же как и голова. Но его ноги и низ туловища были полностью отключены. Я мог видеть кости его спинного хребта, они резко выделялись на его изможденной спине. Два дымящихся отверстия точно пересекали спинной хребет. Я предположил, что он или она (если это имело значение) никуда больше не пойдет.

Огромные потоки энергии, восемь или девять футов толщиной, пересеклись на расстоянии около пятидесяти футов от меня. Это походило на … ну, вроде как смотреть на поперечное сечение реки в наводнении — если река сделана из огня вместо воды, и если бы две реки могли пересечься и пройти друг через друга, не сменив своего курса. Я повернул голову и увидел через стеклянную стену стакана продолжение этих же самых лучей вокруг Океанария.

Особенно жутко было то, что пламенный поток энергии был тихим. Абсолютно тихим. Не было ни потрескивания пламени, ни рева перегретого воздуха, ни шипения пара, когда таяли снег и лед. Я слышал только звук падения щебня, и как камень стучит о камень. Я услышал, как где-то сломанная электрическая линия шипела и трещала несколько секунд, потом утихла.

И тут я понял несколько вещей.

Серебряная энергетическая конструкция, которая держала динарианца, исчезла.

И я не чувствовал свою правую кисть.

Я посмотрел вниз в панике, но нашел, что она все еще там, по крайней мере, болтается свободно на конце руки. Я не чувствовал ничего ниже запястья. Мои пальцы были немного скрючены и не реагировали, когда я пытался ими шевелить.

— Дерьмо, — пробормотал я. Потом собрался, перехватил покрепче посох левой рукой и двинулся к Колючке.

Потом я колотил его по голове посохом до тех пор, пока он не прекратил двигаться.

Пусть лучше он будет без сознания. Он был не единственный Падший в здании, и я не хотел, чтоб он выдал мое местоположение кому-то еще.

Один готов. И кто знает, сколько их всего.

Я присел в проходе между стеной справа от меня, наружными окнами Океанария слева и лучом Адского огня сзади. Это было самое безопасное положение, которое я, вероятно, мог бы занять. Все еще не было слышно никаких звуков, которые означали бы, что они пытаются схватить Архив прямо сейчас. Ведь Кинкейд не сидел бы спокойно.

Но они были где-то здесь, рядом со мной. Должны были быть.

С другой стороны, они вполне могут быть не в курсе, что я здесь.

Это могло быть преимуществом. Возможно, даже огромным преимуществом.

Несомненно, Гарри. Какая кошка ожидает, что мышь погонится за ней?

Я засунул свою оцепенелую правую руку в карман плаща, пытаясь игнорировать сидящую глубоко в костях боль непотраченной силы и расслабляющую дрожь ужаса, исходящую откуда-то из живота, и тихо двинулся вперед, чтобы помешать Падшим ангелам нанести удар.