Маленькая услуга

Глава 29

— Это ты хотел побеседовать, — сказал я. — И не называй меня Гарри. Так меня называют друзья.

Он поднял ладонь.

— А кто сказал, что я не могу быть твоим другом?

— Это я сказал, Ник. И еще скажу, — заявил я, — Ты не можешь быть моим другом.

— Если я должен называть тебя Дрезден, было бы только справедливо, что ты должен называть меня Архлеоне.

— Архлеоне?[64] — спросил я. — Как тот, «кто ищет, кого сожрать»? Несколько вычурно, не находишь?

На полсекунды его улыбка превратилась в нечто почти подлинное.

— Для безбожного язычника ты слишком хорошо знаком со священным писанием. Ты знаешь, что я могу убить тебя, не так ли?

— Ну, это не так просто, — сказал я. — И кто знает? Может, мне повезет.

В самом деле, просто повезет.

Никодимус сделал подтверждающий жест.

— Но удача ненадежна.

— Да, — сказал я.

— И все-таки ты выказываешь такую беззаботность?

— Привычка, — сказал я. — Это не специально для тебя и все такое, правда.

— О, я выбрал правильную монету для тебя. — Он начал медленно двигаться вокруг меня, примерно так, как рассматривают автомобиль в магазине. — Есть слухи, что некий Страж бросал Адский огонь в своих противников. Как тебе это нравится?

— Ну, мне как-то больше нравится «Сосновая свежесть» или, например, «Новая машина», а вот «Тухлое яйцо» лучше не надо.

Никодимус закончил свой кругооборот вокруг меня и выгнул бровь.

— Ты не взял монету.

— Я мог бы, но она находится в моей свинье-копилке, — сказал я, — а я не могу разбить поросенка. Он такой симпатичный.

— Тень Ласкиэли, должно быть, уменьшилась, — сказал Никодимус, качая головой. — У нее были годы, чтобы разговаривать с тобой, и, тем не менее, ты отказываешься от наших подарков.

— У него маленький хвостик завитком и большие, грустные карие глаза, — сказал я, как будто он ничего не говорил.

Одна из его пяток стукнула по полу с ненужной силой, и он остановился. Он вдохнул и выдохнул через нос, один раз и другой.

— Определенно, эта монета для тебя. — Он заложил руки за спину. — Дрезден, у тебя искаженное понятие о том, кто мы такие. В первый раз, когда мы встретились, мы действовали в противоположных интересах, а потом, вероятно, все знания о нас ты получил от Карпентера и его соратников. У Церкви всегда была превосходная пропаганда.

— Ну, знаешь ли, убийства, пытки и разрушения, которые совершали твои люди и ты сам, тоже довольно громко доносили информацию.

Никодимус закатил глаза.

— Дрезден, пожалуйста. Ты тоже иногда проделывал нечто подобное. Бедный Кассиус рассказал мне все о том, что ты сделал с ним в гостиничном номере.[65]

— Черт возьми, — сказал я, усмехаясь. — Ты ждешь, что я покраснею, или что?

Он уставился на меня в течение секунды, и эмоции исчезали с его лица, как росинки, исчезают под восходом солнца пустыни. То, что осталось, было немногим больше, чем опустошение.

— Гарри Дрезден, — сказал он, так тихо, что я еле мог разобрать. — Я восхищаюсь тем, как ты присваиваешь себе большие полномочия, чем должен иметь. В самом деле. Но tempus fugit.[66] Для всех нас.

Я моргнул.

Для всех нас? Что, черт возьми, он подразумевал под этим?

— Разве ты не видишь признаки вокруг себя? — спросил Никодимус. — Существа, действующие против своей природы? Создания, ведущие себя так, как они не должны бы? Отбрасывая старые соглашения и обычаи?

Я сузил глаза на нем.

— Ты говоришь о Черном Совете.

Он слегка наклонил свою голову в сторону. Потом уголок его рта дернулся, и он чуть-чуть кивнул.

— Они действуют в тени, манипулируя марионетками. Некоторые из них могут быть и в вашем Совете, да. Такое же хорошее название, как любое другое.

— Прекрати играть в невинность, — рявкнул я на него. — Я видел последствия нападения Черного Совета на Арктис Тор. Я знаю, как пахнет Адский огонь. Там был один из ваших.

Никодимус.

Заморгал.

Потом он бросился вперед. Настолько быстро, что к тому времени, когда я понял, что он движется, моя спина уже уперлась в стену, которая была в двадцати футах позади меня. Он не пытался причинить мне боль. Если бы он хотел, мой затылок уже был бы сломан. Он только прижал меня к стене, держа одной рукой за горло, рукой более напряженной и более твердой, чем стальные тиски.

— Что? — потребовал он, его голос снизился до шепота. Его глаза были широко раскрыты. Оба набора их. Второй набор, пылающий светло-зеленым, открылся выше его бровей. Эндуриэль, предположил я.

— Aх-х-х, — сказал я. — Глах-х-хк.

Его рука задрожала, а затем он медленно опустил веки, и они почти закрыли глаза. Мгновение спустя он медленно, очень медленно расслабил свою руку, давая мне дышать. Мое горло горело, но появился воздух, и я хрипел в течение пары секунд в то время, как он отстранился от меня.

Я уставился на него, прикидывая, как бы двинуть его об одну из тех коринфских колонн в качестве возражения против его действий. Но потом решил, что пусть он идет к черту.

Губы Никодимуса задвигались, но совершенно другой голос исходил из них — нечто музыкальное, лирическое, и гермафродитное. — По крайней мере, у него есть некоторый инстинкт выживания.

Никодимус дернул головой, как бы отгоняя москита, и сказал:

— Дрезден, говори.

— Я тебе не друг, — сказал я грубым голосом, — но я тебе, черт возьми, и не пес. Разговор закончен. — Я сделал несколько шагов в сторону так, чтобы можно было двигаться, держа его в поле зрения, и пошел.

— Дрезден, — сказал Никодимус. — Подожди.

Я продолжал идти.

Я уже почти вышел, и тут он заговорил извиняющимся тоном.

— Пожалуйста.

Я притормозил, но не обернулся.

— Я … реагировал неуместно. Особенно для этого места встречи. Прошу прощения.

— Ха, — сказал я, и посмотрел через плечо. — Теперь мне жаль, что я не привел Майкла. Он бы упал в обморок.

— Ваш друг и его собратья — инструменты организации с ее собственным планом работы, и они были такими всегда, — сказал Никодимус. — Но проблема не здесь.

— Нет, — сказал я. — Проблема — Марконе.

Никодимус махнул рукой.

— Марконе — текущий вопрос. В игре есть долгосрочные проблемы.

Я повернулся к нему лицом и вздохнул.

— Я думаю, что ты, по всей вероятности, полон дерьма. Но хорошо, я укушу. Какие долгосрочные проблемы?

— Те, которые сопровождают действия твоего Черного Совета, — сказал Никодимус. — Ты в самом деле уверен, что видел свидетельства использования Адского огня на участке нападения на Арктис Тор?

— Да. — Больше я ничего не стал добавлять. Кто сказал, что я не могу быть дипломатом?

Пальцы Никодимуса приняли форму когтей, а затем расслабились снова. Он наморщил губы.

— Интересно. Тогда единственный вопрос — грязь среди постоянных членов нашего Ордена или… — Его голос затих, и он глядел на меня, подняв бровь.

Я проследил логику владельца монеты.

— Кого-то из Церкви, — прошептал я, ощущая боль в животе.

— Исторически говоря, этим способом мы получаем назад приблизительно половину монет, — отметил Никодимус. — Что ты сказал бы, если б я сообщил тебе, что у нас с тобой могло бы быть очень много общих интересов в будущем?

— Я не смог бы много сказать, — сказал я. — Я был бы слишком занят, смеясь тебе в лицо.

Никодимус покачал головой.

— Близорукий. Ты не можешь позволить себе этого. Походи со мной в течение недели и увидим, будешь ли ты чувствовать то же самое.

— Даже если принять, что я настолько глуп, чтобы пойти куда-нибудь с тобой хотя бы на час, я видел, как ты рассматривал Кассиуса. Я совершенно не рвусь прицепить табличку со своей фамилией на дверь его офиса.

— Он не приспособился ко времени, — ответил Никодимус, пожимая плечами. — Я не принес бы никакой пользы, нянчась с ним. Мы живем в опасном мире, Дрезден. Каждый приспосабливается и процветает, или умирает. Жить за счет щедрости других — это паразитизм. Я слишком уважал Кассиуса, чтобы позволить ему настолько пасть.

— Черт возьми, ты разговорчив, — сказал я. — И ты был прав. Это — очень забавно. Это почти походит на …

Ужасная мысль поразила меня.

Никодимус мог быть кем угодно, но никак не дураком. Он знал, что я не собирался наниматься в его команду. Особенно учитывая, как мы пообщались в нашу последнюю встречу. Он знал, что все, что он может сказать, не поколеблет меня. Я, возможно, удивил его информацией об Арктис Тор, но и это, возможно, было игрой. В целом, разногласия были настолько высоки, что эта беседа абсолютно ничего не могла достичь, и Никодимус не мог не знать этого.

Итак, зачем же тогда все это? Спросил я у себя.

Получается, что цель беседы не имеет никакого отношения к содержанию беседы, ответил я.

Он не должен был говорить со мной о чем-нибудь или убеждать меня в чем-нибудь.

Он хотел говорить со мной и держать меня здесь.

Откуда следовало, что что-то еще собиралось случиться где-то в другом месте.

Колеса внутри колес.[67]

Мой Бог, это была метафора.

Эта беседа была метафорой для переговоров в целом. Никодимус не для того приехал, чтобы говорить с нами о нарушениях Соглашения. Он организовал переговоры, но его побуждения не имели никакого отношения к тому, чтобы приспособить таланты Марконе для обслуживания Падшего ангела.

Он был здесь для большой игры.

Я рывком направил посох на Никодимуса и с криком «Forzare!» ударил своей силой. Невидимая сила сбила его с ног и швырнула на одну из огромных коринфских колонн, как пушечное ядро. Та развалилась на куски с оглушительным треском, и куча камней посыпалась вниз.

Я не стал слоняться поблизости, чтобы посмотреть, чем все кончится. Это, без сомнения, его не убьет. Я только надеялся, что это слегка его замедлит, и даст мне время добраться до других.

— Кинкейд! — кричал я на бегу. Мой голос несся через пустые залы вслед за осыпающимся щебнем. — Кинкейд!

Я знал, что у меня есть какие-то секунды до того, как здесь разверзнется Ад.

— Кинкейд, убирай ребенка отсюда! — кричал я. — Они прибыли за Ивой!