Malaria: История военного переводчика, или Сон разума рождает чудовищ

Глава 1

Жмурясь от нещадно палившего солнца, Лейтенант постучал в знакомую дверь. Никто не ответил. Наш герой прислушался: кондиционер не работал. Конечно, это могло означать, что изделие бакинских умельцев наконец капитулировало в долгой борьбе с местным климатом. Возможно, как это уже бывало, он перегорел из-за забравшихся туда гигантских тараканов. Но скорее всего, молчание прибора свидетельствовало о том, что хозяин жилища не планировал возвращаться в скором времени. Юный офицер озадаченно почесал затылок: он как-то не подумал, что в это воскресенье Олега могло просто не оказаться дома. Его план — оставить в Луанде полученный в кошмаре меч — неожиданно оказался под угрозой. Лейтенант тяжело вздохнул, посмотрев на свой пошитый в Южной Корее армейский вещмешок из ярко-зеленого нейлона. Да, таскать за собой подарок императрицы по воюющей стране было слишком рискованно. Он оглянулся: рядом ласково щурил пустые азиатские глазницы покрашенный «серебрянкой» бюст Ленина В. И. Потоптавшись под дверью еще с минуту, наш герой уже начал всерьез обдумывать вариант погребения древнего клинка под гипсовым изваянием любителя швейцарской эмиграции, когда вдруг его окликнул знакомый голос:

— Кого ищете, служивый?

Обернувшись, Лейтенант с радостным удивлением узнал военного лектора Березнякова.

— А вы какими судьбами в Луанде? За «Совиспаном» приехали? Или просто за едой?

— Да нет, Лейтенант, берите выше: меня перевели! А товарищ ваш — как его, Олег? — с прошлого вечера в ангольскои госпитале! Насколько я понимаю, у него малярия! Как, кстати, ваше здоровье? Пойдемте, поговорим-покурим!

Разговор с бойцом идеологического фронта, похожим на умного пучеглазого поросенка, происходил в беседочке на территории Главной военной миссии Луанды. Нехитрое сооружение спасало своих посетителей от прямых лучей полуденного солнца, обычно способного послать непривыкшего европейца в тепловой нокдаун за каких-нибудь полчаса. Щурясь близорукими глазами на ослепительно сверкавшую Атлантику, военный лектор с удовольствием рассказывал об обстоятельствах своего перевода в столицу с Западного фронта из становившегося все более опасным Уамбо.

— Конечно, есть тут и свои недостатки! — Березняков, вновь прищурившись, посмотрел на недостроенный мавзолей Агоштиньо Нето. Гигантский бетонный фаллос вызывающе рвался в синее африканское небо назло всем тем, кто еще сомневался в конечном успехе освободившейся Африки. — Сами знаете: жара, проблемы с водой, овощами и фруктами! Опять же, близость начальства! Но! Зато Эвелина устроилась в библиотеку и, по-моему, довольна! Вдобавок, скоро женщин из Уамбо все равно эвакуируют! В таком случае лучше уж сюда, в Луанду, чем в Москву — в зимнюю грязь и слякоть! Я уж и не говорю о бардаке, царящем в Союзе! К тому же и ваших знакомых сюда перевели — Сашку и Тюленя! Уже не так скучно!

Теперь стало понятным, почему Эвелина с удивительным для ее аристократической изнеженности стоицизмом восприняла должность библиотекаря.

— Мы и живем-то в одном доме! — продолжал рогоносный «поросенок», добавив с едва уловимой тенью сомнения: — Правда, удобно? Короче, зависит от того, как посмотреть — с одной стороны, не совсем хорошо, а с другой — вроде и ничего плохого!

Заметив непонимающий взгляд нашего героя, Березняков с удовольствием объяснил:

— Аааа! Вы, Лейтенант, видно, не слышали мой любимый анекдот! Так вот, жил-был царь! И был он, прямо скажем, далеко не красавец — хромой и кривой на один глаз. Как-то раз решил наш урод-самодержец пригласить троих живописцев, чтобы те написали его портрет. Да так, чтобы получился он и без лести, и в то же время гм, не подчеркивал его природных недостатков. Первый художник перестарался и изобразил нашего монарха полноприводным и буйнозрячим! Царь разгневался и повелел отрубить башку этому неудачному представителю романтизма! Второй — представитель реализма — наоборот, написал портрет хромого одноглазого гоблина. Ему, натурально, тоже снесли голову. А вот третий оказался хитрее всех! Он изобразил царя на охоте целящимся в зверя — припавшим на хромую ногу и прищурившим кривой глаз! И, как можно догадаться, этот парень оказался ярким представителем соцреализма! Соответственно, был обласкан, награжден, удостоен премии имени главного святого и сделан председателем союза художников королевства! Но расскажите-ка, молодой чемодан, как ваши дела? Где пропадали? Что новенького, хи-хи, увидели в своих кошмарах?

Лейтенант не обиделся на смешок Березнякова — его выпученные глаза выдавали жгучее желание узнать новые подробности об интересующем его историческом периоде. Вместо ответа наш герой молча достал из вещмешка сверток и, нарочито медленно развернув его, продемонстрировал подаренный Поппеей меч. Ученый поросенок тяжело задышал, снял вмиг запотевшие очки с толстенными линзами, вновь торопливо нацепил их на приплюснутый нос и уставился на матово поблескивавший холодный даже в такую жару металл древнего артефакта. Не спросив разрешения, он взял меч в дрожащие от волнения ладони и поднес его ближе к глазам.

— Honoris meum mecum porto! — завороженно прочитал он надпись на покрытом инкрустациями клинке и с благоговением провел пухлыми пальцами по рукояти меча со сверкавшим в лучах солнца драгоценным камнем. — Ты знаешь, — вдруг перешел он на «ты», — что это значит на латыни? «Свою честь ношу с собой»! Господи, да за этот меч коллекционеры и удавить могут! Откуда он у тебя?

Спустя некоторое время, после подробного рассказа Лейтенанта о деталях своего последнего кошмара, в беседке воцарилась тишина. Березняков, до этого непрерывно издававший громкие восклицания, недоверчиво хмыкавший и перебивавший повествование вопросами, вдруг замолчал. Эту паузу юный офицер использовал для того, чтобы вновь завернуть подарок умершей две тысячи лет назад любовницы в старую армейскую майку и вернуть сверток в рюкзак. Ученый поросенок посмотрел на спрятанное сокровище с такой страстной жадностью, что наш герой даже немного испугался. Ему вдруг показалось, что человек с подобным выражением глаз вполне мог униженно упасть на колени или наоборот — вцепиться зубами в горло. Но Березняков взял себя в руки и, не сделав ни того, ни другого, хрипло спросил:

— Вы, конечно, не слышали о теории «стажеров»? Нет? Тогда начнем с самого начала…

— Так вот, молодой человек, вы можете этого не знать, но люди с самых древних времен с повышенным вниманием относились к бессознательному состоянию — будь то лихорадочный бред или летаргический сон. Некоторые народы считали, что шаман, загнавший себя в транс наркотиками и ритуальной пляской, или же спящий порою десятки лет (и при этом не стареющий!) человек, на самом деле общались с богами или путешествовали во времени, пространстве и иных измерениях. Кстати, интересно, что неоднократно засвидетельствованный факт прекращения процесса старения в состоянии летаргического сна вполне соответствует известному парадоксу Эйнштейна! Это я о том, что год, проведенный в космическом корабле, несущемся со скоростью света, может соответствовать многим десятилетиям на оставшейся далеко позади Земле! Но вернемся к теме! Часто возникновению указанных верований способствовали психические и физические изменения, произошедшие с человеком после того, как он приходил в сознание.

Одним из примеров этого был известный своими зверствами император Калигула. Сначала народ Рима не мог нарадоваться, наблюдая за деятельностью сына выдающегося полководца Германика, начавшего править империей в 25 лет. За каких-то три месяца он снизил налоги, объявил амнистию, усовершенствовал судебную систему, восстановил народные собрания и основал монетный двор. Но тут молодой принцепс[36] тяжело заболел — считают, что энцефалитом, — и впал в кому. Когда через некоторое время он очнулся, а потом и выздоровел, у него появились тревожные симптомы. Калигула стал свирепым убийцей, объявил себя Юпитером, изнасиловал свою мать и трех сестер. Когда же он назначил любимого коня сенатором и заявил, что скоро новым коллегам парнокопытного настанет конец, аристократы пришли в такой ужас, что набрались храбрости и, организовав заговор, зарезали Калигулу. Надо сказать, что этот пример — лишь один из многих! Кстати, лихорадкой болел и Нерон, который в остальном был здоров как лошадь! И он тоже сильно изменился к худшему, когда очнулся после бреда! Хотя происходили и обратные случаи! Тогда даже законченные скоты после тяжелой болезни и длительной потери сознания вдруг превращались в образец для подражания и иногда становились обладателями выдающихся способностей. Это, в частности, произошло и со святым Павлом, который до своего приключения на Дамасской дороге являлся фанатичным преследователем христиан и, по его собственному признанию, большой сволочью! Но после заболевания весьма загадочной природы он умудрился перековаться в одного из столпов церкви и обрел способность излечивать и даже воскрешать людей!

Надо отметить, что порою в постелях тяжело болевших людей находили посторонние предметы — растения из далеких земель, невиданное доселе оружие, посуду или драгоценности. Иногда на губах потерявших сознание находили следы неведомо как попавшей туда пищи или даже крови! В Средние века подобных несчастных сжигали на кострах! Между прочим, к крестам их так и привязывали спящими!

Разумеется, еще в начале индустриальной революции все эти верования объявили антинаучными и признали сказками. Уж тем более такую чепуху не жаловали в нашей стране. До той поры, пока в руки НКВД не попали материалы о большом интересе некого Адольфа Шикльгрубера, более известного как Гитлер, ко всем явлениям оккультного и паранормального толка. Сначала, конечно, советские компетентные органы занимались окучиванием гораздо более плодоносных деревьев — вроде ракетных технологий Вернера фон Брауна или попавших в их руки ядерных центров Рейха. Но — во многом благодаря пристальному личному вниманию господина Джугашвили — упомянутые факты не сгнили в архивах, а стали известны сначала очень ограниченному кругу людей, а потом все более и более широкой общественности. Так, выяснилось, что бесноватый ефрейтор, создавший Третий рейх, верил в магическую силу исторических реликвий, в предсказателей, астрологию и экстрасенсов. Что некоторые свои решения он принимал, прислушавшись к их советам. Правда, судя по тому, как он закончил, по крайней мере некоторые из полученных предсказаний оказались не совсем верными! Но вместе с тем, учтите, что человек без специального военного образования фактически командовал вооруженными силами фашистской империи, не без успеха воевавшей с могучей коалицией союзников на несколько фронтов! Недаром у некоторых историков создалось впечатление, что когда-то попавшему в кому после газовой атаки обладателю Железного Креста кто-то действительно давал вполне дельные советы! Что оказавшийся у него наконечник копья, которым добили на кресте Иисуса, действительно мог пригодиться в делах мирских! И если подобное делал диктатор фашистский, то почему такой возможности был лишен диктатор коммунистический?! В общем, товарищу Берии поручили проработать вопрос. Так, с неприметной подмосковной шарашки начался процесс уже советского изучения всяческих паранормальных явлений.

Но вскоре Сталин умер, Берию расстреляли, а шарашку без долгих церемоний распустили. Возникла пауза, которая прервалась лишь в конце семидесятых. Именно в это время в одном из ведомственных институтов КГБ создали лабораторию, призванную вновь попытаться использовать в интересах государства рабочих и крестьян помощь тех сил, в которые верят, лишь хорошо выпив, выиграв в лотерею или излечившись от рака. Помимо чистой воды шарлатанов, сотрудниками этого заведения стали действительно выдающиеся люди и талантливые ученые. Один из этих исследователей, в течение долгого времени изучавший описанный мною феномен бессознательного состояния, и создал теорию «стажеров». Слушайте внимательно: согласно его выводам, некоторые из тех, кто бредит, впадает в летаргический сон или транс, на самом деле путешествуют в прошлое! И путешествуют не просто так — выиграть гладиаторский бой или переспать с императрицей, — а чтобы поучиться у древних!

— Поучиться чему? — спросил Лейтенант, слушавший своего собеседника как завороженный.

— Политике, мой юный друг, политике! Подумайте сами: изменилось что-либо в этом плане за последние две тысячи лет? Стала ли политика более моральной? Менее жестокой? Согласитесь: по-прежнему политиками становятся не те, кто этого теоретически более всего заслуживает, а напористые и безжалостные подонки и проходимцы, демагоги-популисты, беспринципные конформисты, циничные воры и развратники! Идут века, меняются эпохи, один политический строй сменяет другой, вымирают народы, разваливаются могущественные империи, а суть политикана остается прежней! Эта категория людей упивается полученной властью как наркотиком, заодно используя ее в качестве средства наживы и получения запретных удовольствий!

— Может, они, как по Фрейду, — сублимируют сексуальную энергию? — решил блеснуть эрудицией ничего не понимавший пока Лейтенант.

— М-да? — скептически сверкнул линзами ученый свиненок, — а почему тогда к власти рвались и евнухи? Или, скажем, Кеннеди! Он что, добился больших успехов в деле этой самой сублимации? Нет, дорогой мой, власть — это сладкий дурман посильнее самого сильного наркотика! Это вам не героин! Хотя наркоман у власти убьет за право обладания ею с такой же легкостью, что и мучающийся от ломки кокаинист! Власть — это возможность вершить судьбы людей! Это способ почувствовать себя Богом — карающим и милующим по своей прихоти! Тот, кто попробовал власть, лишь с огромным трудом может отказаться от нее!

— Этому и помогает демократия?

— Демократия, мой милый, — это лишь цивилизованный способ дележа наркотика власти между вкусившими его политиканами! Альтернатива кровавой схватке за заветный пост! С чего, думаете, ее вдруг придумали в древних обществах Греции, Италии и Египта?

— Египта? В первый раз слышу, что там была демократия!

— Молодой человек, первоначально египтяне выбирали своих фараонов, а после окончания срока правления убивали их! Угадайте зачем! Чтобы отведавший наркотика власти правитель не устраивал сцены у кормушки! А фараоны на это шли! Потому что, с их точки зрения, оно этого стоило! Но я отвлекся!

Березняков на секунду задумчиво посмотрел вдаль — туда, где кромка океана сливалась с небом.

— Задумайтесь только — как много мы позаимствовали у древних! Особенно у Рима — в том, что касается политической, экономической и военной организации общества, юриспруденции и даже экономики. Мы уже говорили о демократии. Человечество попробовало отказаться от нее на долгие века, пока ее зерна вновь не проросли в Европе, попытавшейся стряхнуть с себя мусор Средневековья. Хочешь не хочешь, но королям и царям вновь пришлось делиться властью со ставшими более могущественными вассалами и олигархами. Последний термин, кстати, употребляли уже две тысячи лет назад! Думаете, политики стали лучше? Нет! Просто лучшего способа дележа самого дорогого наркотика пока не придумали! Так называемая римская система права по-прежнему вдохновляет крючкотворцев, веками пытавшихся найти все более эффективные способы регулирования отношений между обычными смертными и рвущимися к власти политиканами! Подумайте, как часто мы употребляем давно умершие латынь и древнегреческий, сколько языков восприняли их письменность и грамматический строй! Я уверен, что слова «легион», «консул» или «популизм» вы слышите чуть ли не каждый день! Еще Лев Троцкий не без успеха применял на фронте римское наказание для бежавших с поля боя легионов — «децимацию», — то есть когда рубили голову каждому десятому! Или другой пример: почему, вы думаете, съезды КПСС обозначают римскими цифрами? Чтобы лучше понимали рабочие и крестьяне? А развлечения? Чем отличается бой боксеров-тяжеловесов или хоккейный матч от поединка гладиаторов? Чем отличается борьба без правил от древнего «панкратия»? Наверное, только тем, что сегодня проливается меньше крови! Но суть, суть-то не изменилась! И как христиане Древнего Рима вслед за язычниками ходили наслаждаться гладиаторскими боями и вместе со всеми орали «Убей его!», так и сегодняшние лицемеры, ходящие по воскресеньям в церковь, орут то же самое в спорткомплексах и на стадионах! Есть хоть один демократически избранный лидер, пусть даже и популярный, в досье которого нельзя найти кучу темных пятен? Кеннеди? Помилуйте! Лишь с помощью мошенничества выиграл выборы! Употреблял наркотики во время принятия решений по Карибскому кризису! Чуть ли не каждую ночь изменял своей жене с новой женщиной! Вместе с братьями устраивал групповухи с известными актрисами! И это культовый демократический лидер? Древний Рим со своей развращенностью, жестокостью, любовью к внешнему блеску, интригам и предательству так и остался идеалом для правителей сегодняшнего мира! А вспомните глобализм, который сегодня становится такой жаркой темой! Первыми глобалистами стали великие объединители древнего мира — Александр Македонский и Юлий Цезарь! При римлянах, терпимо относившихся ко всем религиям и местным порядкам, добраться от Рима до Иерусалима, от Дамаска до Александрии или из Италии на Балканы можно было гораздо быстрее, чем сейчас, спустя две тысячи лет! И не потому только, что римские дороги были лучше нынешних! Внутри их империй не было границ!

— Так вы хотите сказать, что политиков нынешних кто-то посылает туда — в Древний Рим, — чтобы поучиться у политиков тогдашних?

— Вот именно! Согласно теории «стажеров», все будущие рейганы, берии и прочие Горбачевы хоть раз в жизни надолго теряют сознание и волей Высшего существа путешествуют туда — в далекую древность, — чтобы поучиться у тогдашних подонков, как жрать друг друга, воевать и управлять государством! И то, что вы, мой милый, оказались в этом клубе, говорит о том, что со мной разговаривает очередной избранник таинственного «кого-то»!

— И что же мне теперь делать? — растерянно спросил ошеломленный Лейтенант.

— Готовиться к великому будущему! — злобно ответил Березняков и вновь протер линзы очков. — Эх, везет же всяким! — добавил он с откровенной завистью и с отвращением сплюнул.

— Неужели вы верите, что подобная стажировка способна сделать из нормального человека бессовестного политика? Мне кажется, что с теми, кто туда попадает, уже что-то неладно! Может, они от рождения подонки? Может, страсть к власти у них заложена генетически? А потом еще и воспитание помогло? Комсомол какой-нибудь, бойскауты, Гитлерюгенд… Или, как их, «Молодые христиане»? А если у «стажера» с генетикой все в порядке? Если у него в роду одни солдаты, учителя и домохозяйки?

— Эээ, парень, не надейся! — с открытым злорадством захихикал Березняков, вновь переходя на «ты». — При соответствующей работе римские товарищи даже из птенца-леденца вроде тебя сделают такую сволочь, что и родители диву дадутся! Начнут с малого — мол, попал в обстоятельства, при которых либо пан, либо пропал! Вот, например, твое гладиаторство! Думаешь, просто так тебя ретиарием сделали? Ты, ангелок, сколько душ живых успел порешить? А?

— Так это в бреду…

— Все так думают! Сначала тебя убийцей сделали, потом чужую жену в постель подложили, а теперь и должность интересную предлагают! Подумать только — предводитель восстания рабов! Не шутка! Тебя, парень, хотят новым Спартаком сделать! В твоем-то нежном возрасте! А из главаря восстания, если звезды правильно станут, можно и о-го-го куда скакануть! В самые что ни на есть генеральные секретари! Найдем потом твою статую в лучах заката! В тоге и с короной!

— Но ведь… — наш герой, казалось, вот-вот расплачется, — но если я после своих кошмаров стану таким же, как Нерон, Ланиста и Тигеллин… Тогда я не хочу никакого великого будущего! Я лучше останусь таким, как я есть — нормальным человеком! Что, если я не хочу быть политиком?!

Взгляд Березнякова стал более мягким:

— Да ты не переживай так, Лейтенант! Я же не говорю, что тебя туда послали учиться на первого секретаря обкома! Или, скажем, начальника ГРУ! На стажировку Провидение или какая там еще мать посылает не только будущих воротил! Туда же попадают мученики, диссиденты, пророки и исторические неудачники вроде Ли Харви Освальда! Так что надежда умирает последней! Глядишь, выйдет из тебя новый Иисус или, на худой конец, Сахаров или Солженицын! А может, и лейтенант Шмидт, ха, ха! Вот ведь добряк-сопляк оказался! Женился на проститутке, ни за хрен попал под расстрельную статью! А потом, как будто этого было мало, двое писак так обгадили в своем романе, что потомкам, наверное, фамилию менять пришлось! Кто же захочет быть «сыном лейтенанта Шмидта»!

— И все же, есть ли у меня выбор? — спросил Лейтенант.

— А черт его знает! Молодой человек, упомянутая мною теория — всего лишь оригинальная гипотеза талантливого историка! Но он, бедный, так и не дошел до стадии практического изучения и опытов!

— Его уволили?

— В том-то и дело, что нет! Доклад о «стажерах» был прочитан на самом верху. Против ожиданий руководства института, нашего ученого истребовали несколько высших партийных, хозяйственных и военных руководителей для долгой беседы. Видимо, общение это оказалось чрезвычайно полезным для обеих сторон. Между прочим, часть его, ха, ха, проходила в бане — или, по-римски, в термах! Молодому вундеркинду дали отдельную лабораторию, комфортабельную квартиру в центре Москвы, симпатичную жену с Лубянки и неограниченные возможности для исследований.

— И что?

— Вместо того чтобы заняться делом, наш юный гений начал искать способ самому попасть в бредовое состояние и побывать там, куда не посылали по комсомольской путевке!

— И как он это делал?

— Пытался заразиться болезнями, которые часто сопровождаются лихорадочным бредом! Например, в разгар эпидемий гриппа часами ездил в переполненном метро. Или чтобы подхватить малярию, ему пришлось исхлопотать командировку в Африку!

— И как, помогло?

— Еще как! Печень почернела и просвечивала как у последнего алкаша! Но вот незадача: чем бы он ни болел и как бы тяжело ни протекало заболевание, сознания он не терял! Никогда! Даже при температуре за сорок! Начальство по настоянию жены-оперативника попробовало урезонить столь ценного для страны кадра, но куда там! В общем, когда он попробовал организовать командировочку в одно загадочное заведение в Свердловске — якобы для составления каталога соответствующих патогенов, — его собеседники из Политбюро решили, что хватит! Не хватало еще, чтобы он в центр разработки бактериологического оружия забрался! Представляешь? Все равно что пустить козла в огород или Барышникова за границу! Парня поселили в ведомственный дурдом, но, по крайней мере, он остался жив и получил максимум комфорта при минимальном медикаментозном вмешательстве. Тему решили закрыть, а лабораторию отдать под изучение феномена Джуны. Она как раз к тому времени помогла Ильичу II вновь научиться пользоваться нижней челюстью!

— А откуда вы-то все это знаете? — поинтересовался Лейтенант.

Березняков помолчал, но потом все же нехотя ответил:

— Потому что моя жена Эвелина — родная сестра этого гения-неудачника! И между прочим, именно ее бред во время перенесенного в девичестве менингита натолкнул брата на создание его теории!

— А как вы думаете, ведь кто-то из собеседников вашего родственника — тех самых, из Политбюро — согласно теории, тоже побывал на «стажировке»? Почему же им потребовалось дополнительное изучение вопроса? Сели бы, гм, в термах, выпили водки да обменялись боевым опытом! И не надо никаких лабораторий!

— Аааа! Умница! Правильный вопрос! Дело в том, что одной из особенностей пребывания в реальности бреда является то, что после окончания болезни выздоровевший забывает о своих приключениях в античном мире! Начисто! Пока болеет — помнит! Между повторными приступами бессознательного состояния — как у вас с вашей малярией! — тоже помнит! Но как только наступает полное излечение — все!

— А зачем тогда вашему родственнику надо было болеть самому — ведь все старания пошли бы насмарку! Все равно бы забыл!

— Дорогой мой, он-то, в отличие от вас, — ученый! Он бы все записывал!

Собеседники замолчали. Неожиданно Березняков прервал паузу:

— Вон там, на аллее, я вижу прелестный женский силуэт! Это, случайно, не Таня Фридриховская?

Приунывший было юный романтик радостно встрепенулся, увидев предмет своего обожания.

— Слушайте, чуть не забыл! — спохватился Березняков. — Одна из странных закономерностей, которую успел отметить мой несчастный родственник, заключалась в том, что шансы человека вернуться из реальности бреда значительно повышались, если его искренне и крепко любила женщина. Заметьте, не мать, не дочка и не бабушка, и даже совсем не обязательно жена, а возлюбленная!

— Почему? — заинтригованно спросил Лейтенант, не отрывавший глаз от счастливо улыбающейся ему издалека Тани.

— А Бог его знает почему! Вы, например, знаете, что замерзшего в снегу человека может спасти только естественное тепло женского тела? Ученые фашистской Германии перепробовали немало всякого на наших военнопленных, пытаясь найти способ возвращения к жизни своих летчиков и моряков, угодивших в полярные воды. Но не помогли ни химия, ни баня, ни водка! А вот объятия жаркой девушки, случалось, и выручали! Здравствуйте, Танечка!

Девушка едва отреагировала на ученого поросенка и бросилась на шею своего первого мужчины. Березняков, мгновенно ставший третьим лишним, потоптавшись еще секунду, откланялся:

— В общем, от души надеюсь, что мои рассказы хоть чем-то помогут вам, молодой человек, в ваших приключениях! А ваш, гм, артефакт можете мне на хранение оставить!

Двое влюбленных повернули к нему счастливые покрасневшие лица, с трудом возвращаясь на грешную землю.

— Да, да, спасибо! — смущенно проговорил наш герой вслед сутулой спине специалиста по раннему христианству и позднему социализму.

— А что он имел в виду? Какие приключения? — спросила Таня.

— Он считает, что моя малярия — это хорошее начало многообещающей карьеры!

— Он что, чокнутый?

— Да нет, он просто очень хотел бы заболеть сам!

— Ну, я же говорю — ненормальный! Ну да Бог с ним! У нас мало времени! Ты знаешь, что женщин из Уамбо приказано отправить в Союз в течение сорока восьми часов?

Таня поведала Лейтенанту, что причиной для столь радикального решения генерала-танкиста, недавно назначенного Главным военным советником в Анголе, стал очередной теракт у дома, в котором проживали советские офицеры и их жены. Из-за взрыва бомбы погибли лишь двое охранников, неосторожно решивших поискать в загадочном мешке рис или сахар. Несмотря на то что среди советских женщин оказались только легко раненные осколками стекла, приговор JVC был окончательным и обжалованию не подлежал.

— Так что, — закончила свой рассказ семнадцатилетняя школьница, — мой самолет отправляется в Москву завтра, и у нас с тобой осталось не так уж много времени! Родителям я сказала, чтобы обо мне не беспокоились! Маме пообещала, что не забеременею!

Ближе к вечеру влюбленные сидели на пляже, наблюдая за садившимся в океан солнцем. Огромное светило медленно умирало в ритмично дышавшем теле Атлантики, окрашивая его своею пурпурной кровью. За те несколько часов, что Лейтенант и Таня умудрились провести вместе, было сказано многое. Они говорили о милых и важных пустяках — вроде того, как нашему герою нравилось целовать по-детски трогательный нежный затылок своей любимой. Или как ее, в свою очередь, сводил с ума его «молочный» запах. Они говорили об общих знакомых, обсудив, в частности, адюльтер Галины, и пришли к выводу, что подобное «никогда и ни за что на свете» не случится в их брачном союзе. Разумеется, они в деталях обсудили свою будущую свадьбу — вплоть до дат и места проведения. Надо сказать, что Лейтенант даже не успел сделать предложения — просто в какой-то момент один из них заговорил о квартире и детях, а второй с радостью подхватил эту тему. Когда влюбленные спохватились, они так и не смогли вспомнить, кто же начал первым. Последовал недолгий спор, перешедший в шуточную борьбу на песке, которая, в свою очередь, закончилась полной победой Тани, усевшейся сверху на поддавшегося Лейтенанта.

После длительной паузы, в течение которой они бесстыдно долго целовались на глазах обрадованных таким зрелищем аборигенов, молодые люди нашли время и для обсуждения будущего страны, в которой им предстояло жить. Несмотря на очевидную неизбежность перемен, они согласились друг с другом, что грядущие изменения будут, несомненно, к лучшему. Что Тане лучше поступать в Московский университет. Что их первый ребенок (как считала Таня — обязательно девочка!) будет проводить каждое лето у родственников Фридриховских в Киеве. И наконец, что после окончания Военного института Лейтенанту стоило подумать о гражданской карьере. Единственным, чего не касались в разговоре двое без ума влюбленных друг в друга молодых людей, было то, что где-то глубоко-глубоко в душе каждого из них притаилось предчувствие того, что их сегодняшняя встреча могла оказаться последней. Когда после заката солнца они уединились в комнате попавшего в госпиталь Олега, их ласки были еще более страстными, чем обычно.

Они с трудом расстались под утро. Медленно бредя по пустой центральной аллее миссии, юные любовники держались за руки и молчали. Неожиданно Таня остановилась и прошептала:

— Смотри, жабики!

Действительно, на мокром после ночного дождя асфальте аллеи сидело целое семейство небольших жаб. Глава семейства — самая крупная, размером со спичечный коробок — неподвижно смотрела на силуэты людей, склонившихся над нею. Ее детки — не больше пятикопеечной монеты — вразброс сидели вокруг своей мамы. Они тоже никуда не торопились. Таня осторожно — чтобы не вспугнуть — потрогала жабу пальцем. Та нехотя передвинулась на несколько сантиметров и опять застыла. Таня засмеялась и пальцем тихонько подтолкнула жабу в зад. Та вновь лениво прыгнула. Таня вновь засмеялась. Теперь к ней присоединился и Лейтенант. Двое влюбленных вдруг забыли о предстоящем расставании и увлеченно игрались с жабьим семейством в свете тускло мерцающего фонаря. Если бы Бог действительно существовал и ему действительно было дело до нас, грешных, он, Всемогущий и Всеблагий, должен был бы оставить все свои важные дела по устройству Вселенной. Нежно усмехнувшись, глядя на красивую и добрую пару, Создатель должен был бы записать в своей большой Книге судеб, что этим двоим суждено всегда быть рядом, рожать таких же как они, детей, быть счастливыми и умереть в один день.

Глава 2

Огромное тело «Ил-76» медленно, по привычной «афганской спирали» снижалось над аэропортом Менонге. В иллюминаторы можно было разглядеть, как с регулярными интервалами из прикрепленных к широким бокам самолета кассет вылетали огоньки тепловых ловушек.

— Товарищ полковник, они хоть помогают? — спросил Лейтенант, отрываясь от иллюминатора и обращаясь к сидевшему рядом Вань-Ваню.

— Да как Бог на душу положит! — отвечал тот. — Вон, пару месяцев назад, «76-й» взлетал в Лубанго, так и фейерверк не помог — засадили ракету в двигатель, едва сели!

— Смотрите! — показал Лейтенант на приближавшуюся землю.

Ее красная поверхность и бетон взлетной полосы были испещрены оспинами засыпанных или оставленных как есть воронок.

— Это от обстрелов! — прокомментировал полковник. — Здесь — обычное дело! Ты лучше посмотри туда!

В некотором отдалении от аэродрома Лейтенант увидел несколько рядов танков и броневиков, казавшихся с этой высоты зелеными спичечными коробками.

— Вся наша так называемая «ударная группировка»!

Полковник говорил о давно планировавшемся наступлении на Мавингу — Богом забытый городишко в двухстах километрах от Куиту Куанавале. По мысли стратегов из советского Генштаба, взятие Мавинги — плацдарма в непосредственной близости от партизанской столицы Жамбы — должно было привести если не к победному окончанию войны, то, по крайней мере, к миру на выгодных условиях. Генералы из страны победившего пролетариата уже с год уговаривали ангольцев совершить этот выдающийся прорыв через кишевшую повстанцами территорию. Тем, правда, каждый раз удавалось отвертеться от предлагаемой им воинской славы. Но не теперь! Во-первых, советский Генштаб должен был показать, что обученные и вооруженные им режимы могли побеждать и что, следовательно, надо было по-прежнему поддерживать и Наджибуллу в Афганистане, и Менгисту в Эфиопии, и Сантуша в Анголе. Во-вторых, сюда недавно приехал новый Главный военный советник, который, к несчастью для граждан подсоветной страны, оказался кровожадным генералом бронетанковых войск, всю свою военную карьеру мечтавшим поучаствовать в какой-нибудь выдающейся наступательной операции. Скорее всего, ему было все равно где: совершать бросок к Ла-Маншу по равнинам декадентской Европы, крушить братский Китай или, как в итоге оказалось, утюжить африканскую саванну. Наконец, и само высшее политическое руководство Анголы отдавало себе отчет в том, что у народа, вынужденного воевать вот уже пятнадцать лет, вполне могло лопнуть терпение. Следовательно, страна нуждалась в мире, а достигнуть его на выгодных для правящей клики условиях можно было, лишь добившись ощутимых военных успехов. Иначе не в меру амбициозный Савимби продолжал бы войну до последнего ангольского алмаза, а этого добра в стране было много.

Первым, кого увидел Лейтенант, спрыгнув с открывшейся рампы «Ильюшина», оказался Витя-танкист. Его маленькие носорожьи глазки внимательно оглядели обнажившиеся внутренности огромного самолета. Увидев нашего героя, Витя чуть подобрел и поприветствовал его:

— Привет, племяш! Вы жратву привезли?

Проигнорировав вопросительный взгляд Вань-Ваня, не знавшего до этого момента, что у его подчиненного есть родственник-сослуживец, Лейтенант ответил:

— Да были какие-то ящики, Виктор Федорович, но с чем — точно не знаю! А вы тут какими судьбами?

Из разговора с человеком-носорогом выяснилось, что здесь, в Мавинге, по приказу JVC сейчас пытались собрать бронетанковую группировку из сорока танков и сорока «БМП-1». Для того чтобы сконцентрировать эту огромную, по африканским масштабам, ударную мощь, пришлось обшарить все фронты в поисках еще способных перемещаться бронированных машин. Помимо, собственно, техники, пришлось искать и экипажи, способные ехать хотя бы по прямой линии и выстрелить, если что, хотя бы примерно в сторону противника. Задача эта оказалась не из легких: командующие других фронтов отнюдь не горели желанием отдавать последние ресурсы для участия в бессмысленной, с их точки зрения, авантюре. Их подчиненным тоже отнюдь не улыбалось ехать умирать на Юг. Поэтому в коробки передач загадочным образом попадал песок, а в дизельное топливо не сыпали разве что только сахар — ввиду его нехватки даже для пропитания. Поэтому каждый выживший в этой борьбе за существование экипажей танк, боевая машина пехоты или десантный броневик «БРДМ» тут же — от греха подальше — старались отправить самолетами в Менонге. Впрочем, и здесь бронированные чудища порою становились жертвами уже упомянутых актов саботажа. Поэтому сюда бросили всех советских советников и специалистов, способных если не починить двигатель, то хотя бы поменять гусеничный трак. Впервые за последние года полтора в их распоряжении оказались необходимые запчасти, огромные танковые аккумуляторы, а также давно не виданные здесь новые моторы и трансмиссии. Но зато их ожидало почти полное отсутствие запасов продовольствия.

— В общем, как всегда — нагнали народу, а кормить нечем! — подвел итог Витя. — Все, что привезли сами, — уже сожрали, а теперь как волки зимой — по всему Менонге рыщем!

Бывалый Вань-Вань тут же сориентировался в ситуации:

— Слушай, майор, а ведь там — возле кабины пилотов — несколько штабелей мороженых кур и ящики с итальянской тушенкой!

— Так что, экспроприируем? — обрадовался танкист и, обернувшись, свистнул.

К самолету тут же подъехал потрепанный джип с открытым верхом. В нем сидел знакомый Лейтенанту широкоплечий переводчик с «ускора» по имени Федя. Он был из тех удачливых смердов, кто попал в курсанты института из батальона обслуживавших его нужды солдат срочной службы. Для этого ему пришлось сначала послужить там сержантом-сверхсрочником.

В своей американской пятнистой форме, с закатанными рукавами и прической-бобриком Федя выглядел весьма внушительно.

— Привет, Лейтенант! — весело приветствовал он нашего героя. — Так что, где тут можно протоплазму спионерить?

С молчаливого одобрения летчиков, советские офицеры, ведомые Вань-Ванем и угрозой голодной смерти, смело ринулись сквозь толпу ангольских военных, прибывших делить упомянутую «протоплазму». Кое-кто из аборигенов попробовал было задавать неделикатные вопросы или даже робко препятствовать этому напористому движению к цели, но их тут же осаживали взглядом, коротким ругательством или пинком в худой зад.

— Мороженых кур не брать! — на ходу распорядился Вань-Вань. — Все равно хранить негде — пропадут!

У штабелей с тушенкой и макаронами их встретил последний редут обороны — офицер-тыловик группировки. Впрочем, увидев алчный блеск в глазах советских товарищей, он тут же вполне разумно решил, что в этот раз лучше пожертвовать своей долей, списанной на порчу и утруску, в пользу советской «асессории».

Когда нагруженная трофеями процессия выдвинулась к джипу, ей повстречался солидного вида откормленный мулат в стандартном костюме местной номенклатуры, обязательно предполагавшем китель с короткими рукавами. Судя по толстой физиономии и очкам в золотой оправе, этому жителю Африки давно не приходилось испытывать недостатка не только в хлебе, но и в том, что на этот хлеб мажут в лучших домах Европы и обеих Америк. Советские офицеры, не обращая на него ни малейшего внимания, деловито складывали свою добычу в потрепанный автомобиль. Потоптавшись в нерешительности, выпускник советской партшколы все же обратился к воинам-интернационалистам на вполне сносном русском языке:

— У нас, анголан, ест такая прытща!

По-видимому, он хотел сказать «притча».

Разгрузившийся к тому времени Вань-Вань решил прикрыть своих товарищей по мародерству и, подойдя к лоснившемуся здоровяку, стал вежливо его слушать.

— Если на дорогу выкатился мящик, — шепелявя, продолжал тот, — то за ним обязательно покажется ребенок! Если откуда-то, визжа, бежит ангольская свинья, то за нею обязателно выбежит кубинец! А если кто-то тащит ящик с итальянской тушенкой, то…

— То значит так надо! — вместо него закончил Вань-Вань, пристально глядя в маслянистые глаза местной шишки. — Понимаешь, товарищ? Так надо!

«Товарищ» пару секунд подумал, стоит ли озвучить последнюю часть «прытщи» — ту, где «кто-то» с ящиком тушеных потрохов неизбежно оказывался оголодавшим русским офицером. Как будто по наитию переводчик Федор с грохотом вытащил из-под ящиков с продовольствием ротный пулемет Калашникова с волочившейся за ним патронной лентой. Будто невзначай, ствол был направлен в толстое брюхо мулата. Тот вдруг громко позвал:

— Эпа![37]

К нему тут же подбежали двое офицеров ФАПЛА. Советские военные напряглись. Но, к полному изумлению Лейтенанта, вместо того чтобы отобрать похищенные продукты и неизбежно спровоцировать вооруженный конфликт с советскими советниками, провинциальный комиссар Южного фронта распорядился:

— Два ящика бренди для моих советских друзей!

— Ну что, «амигош»,[38] — обратился какое-то время спустя танкист Витя к компании, когда они сели отмечать свой первый боевой успех ящиком португальского коньяка, — мой папа-шахтер всегда говорил: «Не имей, Витек, сто рублей, а имей наглую морду!» За нас, мужики!

— За нас! — вторили ему остальные, опрокидывая из жестяных кружек в охрипшие за день глотки обжигающий эликсир.

Где-то неподалеку раздался звук выстрела.

— 81-миллиметровый! — тут же определил Вань-Вань.

Спустя пару секунд послышался глухой взрыв.

— Из минометов по аэропорту садят! И так каждый вечер, ровно в 23.00! — сообщил Витя. — Пытаются, гады, сломать наш воздушный мост! Ну что, между первой и второй… Эх, хорошо, что нам этот коньяк обломился! А то пришлось бы пить «слезу комсомолки»!

— Это что? — спросил наш юный герой, не успевший еще познать все реалии советской армейской жизни.

— Лосьоны «Лаванда» и «Вербена», одеколон «Лесная вода», лак для ногтей, зубной эликсир. Ну а если хочешь градус чуть понизить — то можно и газировки добавить!

— Жаль, пива нет, — наконец отворил уста морпех Леша, — а то можно было бы и «чернобурку» наколотать!

— Денатурат, политура очищенная и бархатное пиво, — пояснил Вань-Вакь, увидев широко раскрытые от ужаса зеленые глаза Лейтенанта. — Но это все — ерунда! Самый ядреный — это «сучий потрох»! Пиво «Жигулевское», шампунь «Садко — богатый гость», средство от перхоти, клей БФ, тормозная жидкость и дезинсекталь от мелких насекомых!

Над обшарпанным бараком советских советников засвистели мины: обстреляв аэропорт, минометная батарея партизан перенесла огонь на продовольственный склад.

Глава 3

Колонна в Куиту Куанавале вышла на рассвете. Взревели дизели десятка танков — пяти «Т-62», двух реликтовых «Т-34» и трех плавающих «ПТ-76». Им вторили моторы дюжины боевых машин пехоты. Заурчали двигатели бесчисленных «КамАЗов», «ГАЗ-66», небольших «мерседесов», огромных «манов» и «энжез». Последние, хотя и были произведены в теоретически отсталой Бразилии, имели мощные двигатели, бронированные баки и днище, способное выдержать взрыв противотанковой мины. Колонне предстояло преодолеть около ста пятидесяти километров по остаткам дороги, которая когда-то, еще при колониалистах, была покрыта асфальтом. Наш герой-романтик не выдержал и залез на башню одного из шедших впереди танков, чтобы иметь возможность встать в полный рост и оценить масштабы события. Хотя уже через каких-то пять минут он пожалел о выбранном средстве передвижения — сидеть на башне было неудобно, — он не мог сдержать мальчишеского восхищения. В лучах восходящего солнца колонна механических чудовищ, груженных сотнями тонн боеприпасов, продовольствия и топлива, вмиг окуталась сине-черными клубами бензиновых и дизельных выхлопов и, повинуясь команде, одновременно начала движение. Сердца тысячи бойцов механизированной бригады пришли в тревожно-радостное возбуждение. В такое утро и с такой мощью никому не хотелось думать о смерти. Наоборот, даже недавно пойманные и призванные в ангольскую армию четырнадцатилетние рекруты чувствовали себя настоящими мужчинами, способными покорить железных монстров, сделанных злобными и хитрыми белыми людьми на погибель жителям Африки. В этот момент — после сытного завтрака, под пока не очень палящим солнцем и в составе грозной силы — души юношей пели и звали их в бой. Не был исключением и Лейтенант, даже забывший на какое-то время тупую боль тоски по Тане. Сидевшие рядом с ним на башне танка чернокожие танкисты и мотострелки казались ему сейчас ближе братьев. Он с удовольствием угощал их сигаретами, а они с энтузиазмом затягивались. Дым сигарет смешивался с выхлопами двигателей. Запах дизельной гари, сгоревшего табака и оружейной смазки создавал неповторимый аромат войны, способный порою возбуждать почище флюидов женского тела.

— Херня война, Лейтенант, главное маневры! — по-своему выразил овладевшее всеми чувство майор Витя и, немного приседая под тяжестью своего огромного брезентового мешка, привезенного из Союза, побежал к «уазику» с Вань-Ванем, Федором и Лешей. На борту машины Федя для смеху написал зубной пастой лозунг махновских тачанок: «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!»

Вдоль тела колонны промчался трофейный юаровский джип, ведомый одетым в зеленый берет красавцем-мулатом — начальником разведки Южного фронта. Популярного в войсках майора приветствовали громкими криками. За джипом проследовал, ничуть не уступая ему в скорости, десантный броневик советского производства. Два двигателя от «Волги» могли разогнать «БРДМ» еще быстрее, если бы не ужасная, разбитая годами забвения и гусеницами танков дорога. Джип и «БРДМ» вскоре превратились в далекие точки, умчавшись вперед в качестве передового дозора. Подобные предосторожности являлись вполне обоснованными: по словам Вань-Ваня, и агентурная, и электронная разведка свидетельствовали о возможной засаде. УНИТА всерьез опасалась предстоящего наступления, и ее руководство было готово сделать все для его срыва или хотя бы задержки до сезона дождей. Каждый, кто попадал под африканский ливень, знает, что воевать под стеной дождя не смогли бы не то что жители красного континента, но и немецкие гренадеры, советские десантники и гвардия Наполеона.

Энтузиазм колонны несколько подувял, когда через несколько часов она достигла циклопического кладбища советской военной техники. Привстав на башне «Т-62», поддерживаемый своими темнокожими товарищами по оружию, Лейтенант, разинув рот, пытался разглядеть, где же заканчивается это поле смерти. Сгоревшие и просто брошенные танки, «БМП», грузовики и орудия, за многие годы заржавевшие до кроваво-красного цвета, тянулись бесконечной вереницей по обеим сторонам дороги. У некоторых бронированных машин были начисто сорваны башни — по-видимому, сдетонировал боезапас. Другие, подорвавшись на мощных минах, так и лежали, подставив небу развороченное брюхо. Но были здесь и, казалось, совершенно нетронутые танки с открытыми люками: такие можно было часто увидеть после очередной неудачной войны арабов с евреями. Неопытный пока офицер не мог понять, что же произошло здесь десяток лет назад — массированный удар южноафриканских штурмовиков «Импала», артиллерийская засада или танковое сражение — эдакая Курская битва посреди африканской саванны. Скорее всего, случившееся здесь несчастье оказалось комбинацией всего указанного, так как дыры от снарядов и бронебойных пуль чернели в мертвой технике и сверху, и с боков. Подростки-рекруты вокруг него притихли, воочию убедившись, что даже на самую, казалось, грозную силу может найтись такая же убийственная ответная мощь. Приуныл и Лейтенант. Ему показалось даже, что сквозь вонь моторной гари и масла пробивается сладковатая вонь мертвых тел.

По-видимому, командир колонны — командующий Южным фронтом полковник, не раз водивший караваны в Куиту Куанавале, — хорошо знал, когда делать привал. Надо было дать отдохнуть не только измученным людям, но и перегретым двигателям машин. Когда наступил полдень и исчезли тени, солдаты радостно закричали и стали показывать куда-то вперед. Приглядевшись, Лейтенант увидел блестящую полоску небольшой речки: наверное, это была Лонга. Навстречу колонне все на той же сумасшедшей для здешней дороги скорости приблизился клубок пыли, в котором можно было разглядеть джип разведчика. Должно быть, он возвращался доложить командующему о состоянии переправы. Спустя примерно полчаса выяснилось, что та — много раз взорванный и много раз латанный мост — была цела. Довольно многочисленная — примерно с роту — и хорошо вооруженная охрана моста выбежала навстречу колонне. Солдаты этого форпоста ФАПЛА были одеты во что попало, носили бороды и больше напоминали племя урекавших[39] капитана Кука людоедов, чем представителей регулярных войск. Их предводитель — побритый «по случаю» капитан — доложил вылезшему из зеленого «Лэндкрузера» командующему обстановку. Оказавшийся поблизости Лейтенант смог услышать, что колонну, по всей видимости, ждали: этой ночью УНИТА совершила безуспешную попытку очередного подрыва моста. Капитан с гордостью подвел командующего к выложенным аккуратным рядком трупам партизан, полегших на минах и под пулеметным огнем.

— Во, блин, — прокомментировал Витя-танкист, с удовлетворением разглядывая вещественные доказательства успеха подсоветной стороны, — могут, когда хотят!

По мнению Лейтенанта, тела поверженных врагов юной ангольской демократии выглядели совсем не грозно. Половина из них казались такими же сопливыми дохляками, как и недавно забранные в армию рекруты правительственных войск. Этих подростков можно было отличить и по похожим на лошадиные подковы пяткам, которым так и не довелось узнать ботинок. На лицах тех, у кого они остались относительно неповрежденными, застыл дикий ужас идущих на верную смерть детей. Большая часть тел была сильно изуродована шрапнелью от «клэйморов», осколками «шпрингов» и пулями крупнокалиберного «ДШК». Командующий громко похвалил капитана и тут же, перед проходящей рядом колонной, наградил его и бородатого пулеметчика, похожего на вождя племени зулу. Последний так растерялся, что даже не успел снять оранжевый свитер с названием футбольного клуба «Эйндховен», по-видимому, попавший в Анголу с гуманитарной помощью.

Вань-Вань скептически осмотрел и дышащий на ладан мост, и скудные предмостные укрепления.

— Попомните мое слово, ребята, — обратился он к соотечественникам, — вот из-за таких мостов все наше наступление накроется медным тазом!

Как показали события последовавших месяцев, слова опытного разведчика оказались пророческими.

— Да, — печально согласился Леша-морпех, — помните мост в Шангонгу?

— Аа, — радостно поддержал Витя-танкист, — тот огромный, бетонный, который мы же и построили?

— Вот именно! Строили-строили, а потом приехали южноафриканские коммандос и за каких-то полчаса взорвали его к такой матери!

По-видимому, и сам командующий фронтом не питал особого оптимизма в отношении целости упомянутого инженерного сооружения через реку Лонгу, а потому распорядился сначала форсировать водное препятствие и лишь потом приступить к отдыху и приготовлению пищи. Чернокожие повара споро расставили огромные треноги с не менее огромными закопченными котлами. Уже через пять минут облитый соляркой хворост ярко пылал, грея набранную прямо из речки воду.

— А что они там варить собрались? — поинтересовался Лейтенант, с любопытством наблюдая за этими кулинарными приготовлениями.

— А ты, племяш, не видел рыбалки по-африкански? — насмешливо спросил Витя-танкист, показывая в сторону Лонги.

Только сейчас наш герой обратил внимание на собравшуюся у воды группу солдат. Там же толпилось невесть откуда взявшееся местное население, обычно избегавшее непосредственного контакта с представителями обеих воюющих сторон. Это были дети и пожилые женщины: немногие оставшиеся в племени мужчины предпочитали прятаться от призыва в армию, а женщины детородного возраста боялись подвергнуться групповому изнасилованию. Лейтенант понял, что имел в виду Витя под рыбалкой «по-африкански». Под руководством одного из ангольских офицеров двое откормленных солдат из числа телохранителей командующего достали из специально приготовленных для мероприятия ящиков ручные гранаты. Один из «рыбаков» сорвал чеку и положил «лимонку» в крепкую ладонь товарища. Тот, размахнувшись, метнул гранату в середину реки. Раздался глухой взрыв, поднявший невысокий столб воды. Вслед за первой «лимонкой» отправились другие. В течение примерно пяти минут «рыбаки» сеяли смерть в неширокой речке под нараставший шум волнующейся толпы. Этот шум чем-то напомнил Лейтенанту дыхание тысяч зрителей в Циркусе Максимусе его кошмаров. Наконец, активная часть «рыбалки» закончилась — можно было собирать «урожай». Подойдя поближе к берегу, советские офицеры увидели, что поверхность реки покрылась оглушенной взрывами рыбой. Уже раздевшиеся догола многочисленные энтузиасты из числа местных детей и солдат колонны ринулись в воду.

— Смотри, смотри, — со знанием дела комментировал Витя-танкист, показывая на чернокожих детей, — видишь, как они ныряют? Это потому, что половина рыбы на дне лежит! Эх, блин, вот это сом!

Витя не выдержал, крякнул, быстро разделся, обнажив мускулистое, покрытое густыми черными волосами тело, и тоже полез в воду. Неожиданно среди какофонии звуков раздались особенно громкие крики. Один из местных мальчишек вытащил на берег контуженного гранатой крокодильчика. Лейтенант с жалостью смотрел, как тот беспомощно разевал желтую зубастую пасть и как мелко подрагивал его хвост. Повинуясь неожиданному импульсу, наш герой вытащил из вещмешка банку сгущенного молока и предложил ее пацану-добытчику. Тот, недолго думая, согласился и попробовал убежать от враз загомонивших от ревности товарищей. Банка советской сгущенки и ее неудачливый обладатель скрылись в огромном клубе красной пыли и борющихся черных тел.

— Лейтенант, ты чего, — с досадой спросил Вань-Вань своего подчиненного, бережно заворачивавшего пахнущую тиной раненую рептилию в нейлоновую плащ-палатку, — в детстве в зоопарк недоходил? Тебе тут что, «В мире животных»? Самим жрать нечего! Куда нам еще крокодил?

— Товарищ полковник, я его из своего пайка кормить буду! — умоляюще забормотал восемнадцатилетний любитель животных. — Рыбку буду ловить!

Вань-Вань махнул рукой, зная по опыту, что наивность вчерашнего школьника компенсировалась незаурядным упрямством в принципиальных, с его точки зрения, вопросах. Было очевидно, что спасение Гены — так тут же окрестили контуженого крокодиленка собравшиеся советские офицеры — как раз и являлось подобным случаем.

— Мужики! — позвал вылезший из речки Витя с огромным белобрюхим сомом в руках. — Давайте штык-нож! Шашлык-машлык делать будем!

Здоровенную рыбину Витя — как неандерталец, вернувшийся с удачной охоты, — так и разделывал голым, покрываясь кровью и слизью. Когда он начал снимать с сома кожу, под ней вдруг показались извивающиеся белесые черви.

— Вот сволочи, даже на рыбе живут! — удивлялся Леша-морпех, помогая Вите счищать многочисленных паразитов.

— Ребята, а может, лучше уху сварить? — озабоченно предложил Вань-Вань, брезгливо разглядывая копошившихся в красной пыли тварей. — Лично я не хочу, чтобы и у меня под шкурой такая дрянь лазила!

— Не дрейфь, полковник! Мы его в углях запечем! — отозвался похожий на дикаря Витя, с окровавленным штык-ножом в волосатой руке.

Лейтенант едва удержался от приступа рвоты. Пообедал он банкой марокканских сардин в соевом масле и подаренным сердобольным Вань-Ванем плодом манго.

Глава 4

— Племяш, от твоего Гены тиной воняет! Как от утопленника! — пожаловался Витя-танкист на запах тины, волнами расходившийся из заднего отсека «УАЗа». — Даже сквозняк не помогает! Может, высадим?

— Виктор Федорович, я тогда вместе с ним выйду! — твердо отразил Лейтенант очередную попытку разлучить его со спасенным от толпы родственником динозавров. К тому же, по его мнению, от самого Вити разило гораздо хуже, чем от контуженой рептилии.

Вообще-то, Лейтенант пришел к выводу, что по интенсивности неприятных запахов тела его европеоиды-сослуживцы делились на несколько категорий. Первые, к которым Лейтенант относил и себя самого, в целом не создавали особых проблем для окружающих при как минимум однократном ежедневном принятии душа. Лишь на второй день, в отсутствие доступа к средствам личной гигиены они начинали деликатно пованивать при приближении к ним на расстояние брудершафта. Вторая категория включала тех, кто начинал издавать резкий запах пота с первой минуты нахождения вне кондиционированного помещения. Но их аромат был то, что называется здоровым — так пахнет ядреной бычатиной в раздевалке после второго периода хоккейного матча и от зверей в зоопарке. Представители же третьей категории всегда и везде воняли так, что от их миазмов не помогали никакие дезодоранты, а у некоторых несчастных при нахождении рядом с ними начинались приступы астмы. Если же они еще и снимали обувь, то какая-нибудь субтильная барышня вроде Эвелины Березняковой вполне могла закатить глазки и бухнуться в обморок. Находиться рядом с такими было решительно невозможно, а потому, как казалось Лейтенанту, во время войны их — из-за запаха — должны были первыми посылать за «языком». Что практически — опять же из-за неизбежности обнаружения по запаху — означало пленение или смерть. В мирное же время их, наоборот, ждали стремительные повышения по службе, так как ни один воинский начальник не смог бы долго терпеть подобного подчиненного на своих совещаниях и застольях. Витя, по мнению Лейтенанта, находился где-то между второй и третьей категорией — то есть розы в его присутствии не вяли, но и запаха их не было слышно! Впрочем, вздохнул наш герой, если не мыться еще пару дней, то все мы будем смердеть как трупы!

— Так вы, значит, родственники… — вновь попробовал покопаться в анкетных данных своего подчиненного Вань-Вань, — а по какой линии?

— По бабской! — весело ответил Витя, не обратив внимания на едва заметную ноту сомнения в голосе ветерана-разведчика. — Племянник жены моей — Катерины!

В этот момент раздался характерный «бум!» противотанкового гранатомета. Боевая машина пехоты во главе колонны замерла на месте и окуталась дымом.

— Засада! — крикнул Вань-Вань, одной рукой выдергивая из кармана двери свой «Калашников», а другой хватая вещмешок. — Всем под машину!

В это мгновение в подбитой «БМП» сдетонировал боезапас, и машина разлетелась на куски, окутавшись огненным шаром. Враз застучали очереди автоматов. Леша-морпех, выбравшийся из джипа одновременно с Вань-Ванем, не сразу упал животом в красную пыль дороги, а полуприсел и с секунду наблюдал за происходившим.

— Бьют с правой стороны! — наконец прокричал он остальным. — Значит, мины поставили слева!

— Племяш, а ты чего сопли жуешь, твою мать? — уже из-под «УАЗа» послышался голос Вити. — Обосрался? А ну-ка лезь вниз!

Грохнул еще один взрыв — на противотанковой мине подорвался десантный «БРДМ», попытавшийся объехать пылавшие останки «БМП». Из него с жуткими визгами полезли сгорающие живьем люди. Они беспорядочно и беспомощно бегали возле подбитого броневика: партизаны не добивали их из чувства мести — чтобы те подольше помучались. Своим же, пока оставшимся в живых, было не до них.

— Эх, блин, не люблю я бензиновые моторы! — сочувственно прокричал Виктор Федорович, передергивая затвор автомат та. — Шашлык-машлык и жареные яйца!

Лейтенант вышел из состояния ступора и суетливо полез под машину, больно перебирая коленями по камням, таща за собой закутанный в полиэтиленовый пакет — от пыли и влаги — «Калашников» и царапая в кровь ладони.

— А вещмешок? — не глядя прошипел Леша, дав короткую очередь куда-то в сторону зарослей колючих кустов. — Никто тебе потом патронов и воды не даст!

Полуоглохшему от выстрелов Лейтенанту пришлось вновь, испуганно приседая под жужжавшими вокруг пулями, забраться в джип. В этот раз он захватил не только свой ранец с «джентльменским набором», но и тревожно вздрагивавшего Гену. На полу джипа лежал тяжеленный бронежилет — такие выдавали советским солдатам в Афганистане. В Анголе их никто не носил, справедливо полагая, что риск умереть от теплового удара был гораздо выше шансов быть застреленным. Секунду поколебавшись, наш герой прикрыл пудовой броней несчастную рептилию.

— Товарищ лейтенант! — прорычал Вань-Вань, на мгновение оторвавшись от приклада автомата. — Вы что, под суд хотите пойти?!

Вдруг опять грохнуло так, что всех вжало в землю взрывной волной — партизаны попали в автоцистерну с топливом. Сразу стемнело — огромное облако гари закрыло солнце. Вслед за этим с обратной стороны дороги захлопали противопехотные мины. Оглянувшись, Леша прокричал:

— Пацаны на мины побежали! Хана придуркам!

Этого и добивались унитовцы, расстреливая колонну лишь с одного направления. Если не перехватить инициативу прямо сейчас, дела могли пойти совсем уж плохо.

— Почему танки молчат? — проорал Вань-Вань, меняя магазин в автомате.

Как будто отвечая на его вопрос, глухо бухнула танковая пушка. Впрочем, толку от нее было мало из-за слишком близкого расстояния — снаряд улетел куда-то в саванну.

— Эти мудаки бронебойными садят — в белый свет как в копейку! — прокомментировал Витя и, оглянувшись вокруг, вдруг увидел замерший неподалеку грузовик «энжеза» с установленной на нем счетверенной зенитной установкой.

— Вот что нам надо! — крикнул Витя и, пригнувшись, перебежками двинул к грузовику.

Лейтенант наконец пришел в себя. Содрав с «Калашникова» полиэтиленовый пакет, он откинул приклад и попытался найти в прорезь прицела хоть что-то, достойное внимания. Увидев в кустах в каких-то тридцати метрах от джипа вспышки выстрелов, он прицелился и дал длинную очередь. Латунные гильзы застучали по днищу автомобиля. Вспышки исчезли. На душе сразу стало веселей. Забыв о содранной коже на коленях и ладонях и упирающемся в грудь «лифчике» с магазинами и гранатами, наш герой принялся с азартом поливать огнем все, что видел.

— Береги патроны, парень! — даже не глядя на него, посоветовал Леша и тревожно посмотрел в сторону бразильского грузовика, к которому побежал Витя-танкист.

В этот момент счетверенная автоматическая пушка за квадратным бронированным щитом ожила, повернулась вправо-влево, опустилась чуть ниже и загрохотала огнем. Лавина пуль от самого грозного в Африке оружия, попавшего в умелые руки советского майора-танкиста, буквально снесла первую линию партизан вместе с кустами и растопырившими сухие сучья — подобно протянутым рукам — баобабами. Где-то в конце колонны заработала счетверенная пушка «Шилки» — такой же зенитной пушки, но спрятанной в бронированной башне и установленной на танковую платформу. Словно проснувшись, взревели моторами два «Т-62». Стронувшись с места и свернув на правую обочину, они с поразительной для их массы легкостью понеслись утюжить обработанную зенитками территорию.

— Жить стало легче, жить стало веселей! — довольно прокричал Вань-Вань.

В этот момент рядом раздался хлопок разорвавшейся мины, и лицо Лейтенанта залило чем-то теплым и солоноватым.

— Ааааа! — испуганно закричал он. — Я ранен!

Кто-то грубо перевернул его на спину и помог вытереть с лица часть кровавой каши.

— Да не ори ты, Лейтенант! — прокричал ему в ухо Леша. — Целый ты! Это водителю нашему кранты! И чего он за руль-то полез?!

Вновь получив возможность видеть, Лейтенант посмотрел снизу вверх. Прямо над ним, упершись пухлой детской щекой в колонку руля, застыл ангольский водитель Жоржу. Сочетание широко открытых и, казалось, живых глаз со снесенным наполовину черепом производило, прямо скажем, жуткое впечатление. Лейтенант понял, что вся его голова оказалась забрызганной мозгами погибшего солдата. Его тут же вырвало. Вань-Вань коротко двинул ему по зубам:

— Возьми себя в руки, пацан! Понял?! На тебя люди смотрят!

По-видимому, последнее все же оказалось преувеличением — солдатам-ангольцам сейчас совершенно очевидно было не до покрытого чужими мозгами Лейтенанта. Но аргумент подействовал, наш герой тут же пришел в себя и вновь принял участие в бою. Тем временем удача решила повернуться лицом к попавшим в засаду участникам колонны. То ли благодаря своевременному вмешательству счетверенных зениток, то ли из-за смелости ударивших по партизанам танков, у отряда унитовцев появилось нехорошее предчувствие. При проведении засады полный успех обычно достигается в первые три-пять минут боя. Если же главное преимущество — внезапность — не удается реализовать за это время, то шансы сторон как минимум уравниваются. Правительственным войскам помогло наличие у них тяжелого вооружения и преимущество в боеприпасах. Нелишним оказалось и то, что в составе колонны следовало большое количество военных шишек, их хорошо обученная и сытая охрана, а также с десяток советских советников и несколько португальских наемников. А когда послышался знакомый шелест лопастей штурмовых вертолетов, это стало последней каплей. Увидев над собою грозные силуэты летающих танков, партизаны окончательно дрогнули и побежали. Обороняющаяся сторона и правительственные солдаты с криками ринулись в контратаку даже без понукания командиров. Увидев это, Лейтенант, только что оравший от ужаса, захлебываясь чужими мозгами и кровью, ощутил горячую волну воодушевления, прошедшую по его спине. Дико и страшно закричав «Ааааааааа!», он поднялся и, ни о чем более не думая, помчался вперед, к кустам, по которым до этого успел выпустить почти все свои патроны.

— Лейтенант, ты куда, твою мать?! Вернись сейчас же, придурок! Убьют! — попытался остановить его Вань-Вань.

Но было поздно. Юный офицер еще не знал, что умение контролировать свой боевой пыл так же, как и приступы страха, обычно отличает пехотинца живого от пехотинца мертвого. Он еще не ведал, что безрассудная храбрость в современном бою может привести к гибели с не меньшим успехом, чем позорная трусость. Лейтенанта не остудили даже пули, распарывавшие воздух вокруг него. Лошадиная доза адреналина заставила его забыть обо всем. В этот момент значение имели лишь кусты впереди и прятавшиеся в них враги. И пусть эти враги не сделали ничего плохого ему, его родным и соотечественникам. Первобытный инстинкт требовал крови, а потому Лейтенант несся вперед подобно героям древней Эллады, берсеркам-викингам и очумевшим от весенних гормонов лосям. По пути он мельком отметил лежавшее на красной земле тело в потрепанной пятнистой униформе. Мысль о том, что он, возможно, убил этого человека, не успела сформироваться в голове нашего героя, и судьба несла его дальше, навстречу главному событию этого дня.

Лишь оказавшись в кустах и потеряв из виду своих ангольских товарищей по контратаке, Лейтенант начал постепенно приходить в себя и замедлять свой победный — как будто на крыльях — бег. Когда ему вдруг стало ясно, что следует подумать над своими дальнейшими действиями, из гущи кустов на него выбежал худой африканец в потрепанном камуфляже с бельгийской винтовкой «G-З» наперевес. Испуганные глаза унитовца чуть не выпрыгнули из глазниц, когда он увидел нашего героя. Остановившись как вкопанный, партизан направил на него ствол и нажал на спуск. Сердце Лейтенанта — как порою бывает в ночных кошмарах, — казалось, остановилось от беспомощного страха. Раздался металлический щелчок — по-видимому, капризное оружие заклинило от пыли. Повинуясь инстинкту, Лейтенант нажал на спуск «Калашникова» и всадил в унитовца все остававшиеся в магазине патроны. Выронив винтовку, тот рухнул на землю как подрубленный. Его ноги подрагивали в агонии еще с полминуты, пока из многочисленных ран толчками вытекала кровь. Лейтенант тоже выронил автомат, сел на землю и, словно завороженный, смотрел, как темно-красная жидкость впитывается в сухую пыль саванны. В таком состоянии его нашли через несколько минут Вань-Вань и Леша, бегавшие в поисках пропавшего подчиненного в сопровождении нескольких дюжих охранников из свиты командующего.

— Смотрите, товарищ полковник, — довольно прорычал Леша, убедившись в том, что Лейтенант цел и невредим, — да наш парень сегодня девственность потерял!

В отличие от морпеха, полковник посмотрел на юного переводчика с сочувствием. И по плечу он похлопал его не в качестве поздравления — как все остальные, — а в знак утешения. Лейтенант это понял и ответил благодарным взглядом.

Спустя некоторое время он нашел в себе силы приблизиться к телу унитовца. Тот, разумеется, был мертв. Против обыкновения, его глаза оказались закрытыми. Когда Лейтенант наклонился над ним, чтобы проверить карманы изношенной до дыр униформы на наличие каких-либо документов, глаза убитого им человека внезапно открылись и посмотрели на него с абсолютно живой ненавистью. Отшатнувшись и невольно охнув, Лейтенант вдруг понял, что так — недвижимым и похожим на огромную тряпичную куклу — должен был лежать он сам. Что в этих кустах предназначалось погибнуть ему, а не убитому им унитовцу. Что по какой-то неведомой причине судьба распорядилась иначе. Он взял в руки винтовку мертвого партизана и, направив в небо, нажал на спуск. Раздался оглушительный выстрел. Все присутстовавшие вздрогнули. Молодой офицер охраны взял из рук Лейтенанта трофейное оружие, осмотрел его и весело сказал что-то об ангеле-хранителе. В подтверждение своих слов он продемонстрировал почти полный магазин с непривычно длинными патронами.

— Ладно, ребята, пошли отсюда! — наконец скомандовал Вань-Вань. — А то оставят нас здесь ночевать, ждать не будут!

Последнее, разумеется, являлось преувеличением. Достаточно было посмотреть на теперешнее состояние колонны, чтобы понять — до Куиту она добралась бы в лучшем случае глубокой ночью. Солдаты складывали трупы своих и врагов ровными рядами напротив друг друга. Своих получалось явно больше. И те, и другие — одинаково худые и одетые в похожую форму — практически не отличались друг от друга. Погибших на минах, поставленных партизанами, пришлось доставать долго, предварительно разминировав подходы к ним и территорию вокруг изуродованных трупов. Водители, как могли, чинили поврежденные машины. Особенно много работы было с дырявыми колесами, за которые пришлось прятаться во время боя. Рыча двигателями, танки скидывали на обочину остовы грузовиков, автоцистерн и своих сгоревших бронированных собратьев. Неподалеку приземлились вертолеты огневой поддержки — чтобы забрать тяжелораненных в госпитали Менонге и других ангольских городов. Среди них оказался и один из советских переводчиков-ветеранов, имени которого Лейтенант так и не успел узнать. Он получил осколок в грудь. Советник начальника генштаба ФАПЛА, следивший за его эвакуацией, приказал одному из подчиненных:

— Лети с ним и не отходи ни на секунду!

— Почему, товарищ генерал?

— Чтобы его не кололи тем же шприцем, что и раненых ангольцев! Ты знаешь, долбо…б, у скольких из них СПИД?!

Услышавший это Лейтенант только покачал головой, дивясь особенностям африканских войн. Неожиданно он понял, что ему ужасно хочется пить. Открыв вещмешок, он обнаружил, что из того исходит сильный запах консервированного мяса. Причина обнаружилась очень скоро: в мешок попала пуля, и теперь все внугри оказалось залитым итальянской тушенкой. Вздохнув, Лейтенант достал уцелевшую армейскую флягу со ставшей почти горячей водой, половину с наслаждением выпил, а вторую, поколебавшись, залил в зубастую пасть Гены. Тот проглотил драгоценную влагу и, как показалось нашему герою, с благодарностью посмотрел на него желтыми змеиными глазами. В бронежилете, прикрывавшем рептилию, оказались две расплющившиеся пули: сегодня крокодилу повезло дважды. «Крокодилье счастье!» — вновь вздохнул Лейтенант и погладил больного товарища по твердой башке.

— Ты живой? — послышался голос Вань-Ваня, вернувшегося с совещания группы прикомандированных советников.

Полковник из разведки выглядел бодрым и невозмутимым — как будто никакой засады не было и в помине. Юный офицер удивился бы, узнав, что их сегодняшнее приключение блекло в сравнении с тем, что раскосому разведчику пришлось чуть ли не каждую неделю видеть в Афганистане.

— Поехали! Ангольское начальство считает, что нам нужно налегке двигаться в Куиту! Я не возражаю! Надеюсь, и ты тоже не откажешься ночевать в четырех стенах, а не в танке! В общем, забирай своего аллигатора и айда!

— Это не аллигатор, товарищ полковник, это крокодил!

— Да какая мне, на фиг, разница! Пошли, а то скоро стемнеет!

Когда они вернулись к джипу, герой недавних событий Витя как раз заканчивал чистку автомобиля от останков водителя Жоржу. Поскольку воды было крайне мало, а крови и мозгов на внутренностях «УАЗа», наоборот, — очень много, майор был вынужден просто оттирать уже застывшую и похожую на резину массу подвернувшейся ветошью. Свое невеселое занятие он сопровождал отборными матюками и циничными рассуждениями:

— И смотри ж, сколько у него, бедняги, мозгов-то оказалось! Так-то в жизни бы и не сказал! Был наш парень Жоржу дубина дубиной! Наверное, слово «жопа» через два «п» писал! Сколько я ни бился, стартер от моржового члена отличать так и не научился! Лейтенант, а ты куда, падла, делся? Не ранен? Сачкуешь? А ну, племяш, иди-ка сюда, и чтобы всех этих «не-дописанных песен» на рулевой колонке не было! Можешь даже бензином попробовать! Но воду и коньяк — не трогай!

Сам же Виктор Федорович занялся очисткой загаженного салона от разбитых пулями и осколками боковых стекол, заодно выражая свое удивление тем, что лобовое стекло, колеса и двигатель дитяти Ульяновского автозавода каким-то чудом остались абсолютно целыми.

— Кстати, Лейтенант, — обратился к нему Вань-Вань, — тебе Семеныч говорил про такого — Фелину Жушту Капуту? Унитовец, начальник связи сектора? По совместительству — трахатель замполитовских жен и отъявленный марихуанщик? Да? Так вот, я сейчас с Семенычем по радио переговорил, обнадежил, что с нами все в порядке. Он рассказал, что товарищ Фелину внял уговорам нашей агентуры и вчера перебежал к правительственным войскам. Сейчас находится в Менонге! Жаль, что мы разминулись!

— Эй, мужики! — позвал всех танкист Витя. — Авто подано! Усаживайте свои киргуду и поехали! Война войной, а ужинать надо согласно распорядку! Господи, а мух-то налетело! Эх, Жоржу, Жоржу, не хочу сказать ничего плохого, но я так и знал, в голове у тебя не только мозги были! А может, тушенка? Или я так жрать хочу, или действительно тушенкой пахнет! А ты, Лейтенант, когда в Куиту приедем, замочи форму на ночь с хозяйственным мылом! А то на следующее утро знаешь, как вонять будет!

Лейтенант хотел было ответить, что после путешествия с Витей в одной машине примерно представлял себе, как может вонять умерший человек, но передумал. В конце концов, и он, и сотни других людей сегодня, возможно, были обязаны похожему на носорога майору своими жизнями. Когда полуразбитый железный ящик нагнал небольшую колонну во главе с броневиком разведчиков, Вань-Вань повернулся к Лейтенанту и тихо — только для него и Леши — сказал:

— Кстати, американская эскадра пока никуда не ушла! К чему бы это? Они, америкосы, может, и дурные, но упертые! И еще: цена на нефть опять упала! А резидент, наверное, уже и звезды генеральские припас! Да, и вот что, — Вань-Вань оглянулся по сторонам и перешел на шепот: — Леша еще в Луанде по спутнику жене звонил. Помнишь мужика с фотографии американцев? Федоров-Фролов? Так вот, его жена — подруга Лешиной — вся в слезах! Вдова она! Фролов-то погиб в ДТП при выполнении задания! Причем за пределами Родины!

— Как? Серьезно — в аварию попал?

— Жена не послушала военного сопровождающего — в цинковый гроб полезла! А у него ногтей на руках нет! И гениталии — как угольки! Вот тебе и авария! Наверное, иракцы поняли, что их ракетами — только рыбу глушить! Лейтенант, смотри — твой крокодил очнулся! Выглядывает, харя зубастая! Он меня, случаем, не сожрет? Интересно, жене тогда пенсию назначат?

Глава 5

Куиту Куанавале — небольшому поселку на юге Анголы — так и суждено было бы оставаться в безвестности, если бы не многолетняя гражданская война, превратившая его в важнейший стратегический пункт. Сейчас, пятнадцать лет спустя после начала вооруженного конфликта с участием ангольцев, СССР, американцев, южноафриканцев, кубинцев и представителей иных наций, было уже трудно вспомнить, когда это странно звучащее африканское название первый раз попало в мировые сводки новостей. Так или иначе, название городка оказалось, что называется, на слуху и постоянно попадалось то в телевизионных выпусках новостей, рассказывающих о тяжелых боях на речке Куиту, то в газетах, упрекавших американских империалистов и израильских сионистов в лицемерном сотрудничестве с агрессорами из Южно-Африканской Республики. Особенную известность Куиту Куанавале получил в конце 80-х, когда после тяжелейших боев кубинским и ангольским войскам при самом активном участии советских советников удалось сдержать последнее в двадцатом столетии большое наступление армии ЮАР.

В целом, упоминание Анголы вызывало у многих граждан Страны Советов ассоциации с не самыми веселыми картинами, увиденными по единственному тогда телевизионному каналу. Почему-то не запоминались оптимистические сюжеты о врачах и агрономах из стран советского блока, передающих свой опыт внимательным и трогательно неумелым африканским товарищам. Зато в голову лезли репортажи о трупах белых наемников с покрашенными черной краской лицами, советских десантных кораблях, высаживавших бронетехнику прямо на пляжи Луанды, взорванных диверсантами нефтеперерабатывающих заводах и электростанциях. Лишь попав в Военный институт, Лейтенант по долгу службы стал интересоваться тем, что же действительно происходило в далекой воюющей африканской стране. Именно тогда — сопливым курсантом — он впервые увидел Куиту Куанавале на любительских фотографиях прибывших из гиблого места «ветеранов» — двадцатилетних пацанов, вернувшихся доучиваться в институт после двухлетней «стажировки» в воюющей Африке. Помимо этих плохого качества снимков, кто-то из вернувшихся показывал шрамы от пуль и осколков, кто-то — от извлеченных хирургическим путем личинок мух и червей.

На этих фотографиях он не увидел ничего особенного. Невзрачные домишки, похожее на большой сарай здание советской военной миссии и, прямо скажем, не самый красивый мост через речку Куиту. Впрочем, справедливости ради надо сказать: на увиденном им фото упомянутый мост был не в лучшей своей кондиции после того, как южноафриканцы взорвали его с помощью беспилотного самолета. Единственным примечательным объектом городка оказалась чудом уцелевшая водонапорная башня. Большинство фотографий советских военнослужащих, которым довелось побывать здесь, были сделаны именно на ее фоне — так, чтобы можно было различить надпись «Cuito Quanavale» на грязно-белом бетонном баке. Сейчас, когда в наступающих сумерках небольшая колонна въехала в поселок через КПП, Лейтенант понял, что легендарный бастион ангольской свободы в жизни выглядит ничуть не лучше. Зато даже по меркам воюющей страны в городке наблюдалась повышенная концентрация целой и разбитой военной техники. Поскольку бои здесь состоялись тяжелые, а эвакуировать металлолом по воздуху было экономически нецелесообразно, то во многих местах так и остались ржаветь остовы советских и южноафриканских танков и бронемашин. По дороге к миссии пришлось проехать позиции батареи зенитно-ракетного комплекса «Оса». Вань-Вань со знанием дела прокомментировал:

— В 88-м так и не смогли применить! Как только дизель заводили, южноафриканцы садили из дальнобойных гаубиц на звук — засекали с помощью специального акустического локатора!

— Ага! — отозвался тоже хлебнувший тогда лиха Витя. — И ведь точно били, гады! Я никогда больше столько в пыли не валялся — прятался от осколков!

— Но это им не помогло! — продолжал Вань-Вань, ностальгически оглядывая окрестности гиблого места. — Мы все равно больше сорока самолетов и вертолетов сбили! Причем большую часть дедовскими скорострелками «ЗУ-23», с которыми еще во Вьетнаме воевали! А кубинские и ангольские истребители, которые базировались в Намибе и Лубанго, сбивали преимущественно друг друга! Из двенадцати сбитых аппаратов — восемь оказались своими!

— Смотри, смотри! — показал куда-то в быстро темневшую даль майор. — Там, в болоте, стоит подбитый мною южноафриканский «Оллифант»! Мне за него орден Красной Звезды дали! Наградили, конечно, не за фиг — он все равно никуда бы уже не ушел!

— А что, вам, Виктор Федорович, еще и ксиву дадут? — с уважением спросил Лейтенант, имея в виду удостоверение об участии в боевых действиях.

— Может, и дадут! А может, догонят и еще раз дадут — томом Ленина по е…алу! — хмуро отозвался тот, намекая на не очень понятную систему, по которой эти самые «ксивы» выдавали. — А ты не завидуй! Если дело и дальше как сегодня пойдет, ты у нас тоже вернешься героем! Будешь в кино билеты без очереди брать!

Лейтенант представил себя подходящим к заветному окошечку и раскрывающим драгоценное удостоверение на глазах ужасно гордящейся им Тани. О том, что ради этого ему пришлось заболеть малярией, чудом избежать смерти самому и убить другого человека, он сейчас как-то не думал. То, что очередь неблагодарных соотечественников вполне могла послать его подальше, тоже не омрачало чувства щенячьего удовлетворения от перспективы вступления в клуб ветеранов. Наконец, наивный юноша даже не подумал о странности советского подхода, по которому воевавшим считался не тот, кто стрелял и в кого стреляли, а лишь счастливый обладатель куска картона с фиолетовой печатью и заветной записью. Не подумал он и о том, что Таня — как и любая другая нормальная женщина, — узнав о том, на что был готов Лейтенант ради возможности хоть раз в жизни покрасоваться с упомянутой «ксивой», вполне справедливо посчитала бы его буйнопомешанным и опасным для общества субъектом.

Когда пахнущий тушенкой, порохом и мертвыми мозгами «уазик» въехал на территорию миссии, уже стемнело. Его выбежали встречать уже наслышанные о засаде советские жители Куиту. Как водится у военных, героям дня тут же предложили самые лучшие кровати, баню и накрытый стол с выпивкой. При этом — как тоже водится в Советской Армии — вместе рисковавшие жизнью как-то незаметно разделились на две группы. Первая включала собственно советников и их прибывшее из Луанды начальство, вторая — переводчиков. По счастью, Лейтенант не успел опечалиться этой, прямо скажем, неожиданной после пережитого вместе сегрегацией, так как на руки ему вдруг запрыгнула обезьяна, крепко обхватившая его шею цепкими ручонками.

— Смотри-ка, узнала! — послышался знакомый голос, и в свете фар появилось доброе лицо прапорщика-связиста из Уамбо.

— Слава, ты?! — радостно закричал Лейтенант. — Что вы тут с Машкой делаете?

— А тут не только она! — ответил тот, показывая на Степана, вышедшего поприветствовать нашего героя.

Степан, впрочем, по-мужски стеснялся демонстрировать свои чувства. Поэтому он ограничился тем, что, подойдя к Лейтенанту, отгрыз ему шнурок на ботинке. Тут послышалось смущенное хрюканье, и из-за ног Славы показался поросенок Вовочка, нисколько не выросший с того момента, как Лейтенант видел его в последний раз. И, словно завершая парад зверинца из Уамбо, раздался знакомый сдавленный голос:

— Приперррлись, хаврики! Самим жррать нечего! — попугай Кеша как всегда нетактично намекнул на проблемы с обеспечением.

Но как оказалось, и это было не все. Из тьмы появилось огромное чудище с желтыми глазами. Чудище оказалось крупной португальской овчаркой.

— А это Дик! — представил пса Слава, почесывая ногой во вьетнамке спину улыбавшегося по-свинячьи Вовочки.

Дик слегка наклонил огромную башку и меланхолично посмотрел в глаза Лейтенанта. Как будто удовлетворившись увиденным там, он не спеша подошел и уткнулся теплым лбом в столь любимую собаками часть человеческого тела.

— Ну раз такое дело, — произнес Лейтенант, передавая Машу на руки опешившего морпеха Леши и залезая в багажник, — тогда я вам товарища привез!

Из влажного нейлона зеленой плащпалатки показалась зубастая морда нового друга Лейтенанта, спасенного от мученической смерти. Юный офицер осторожно опустил рептилию на землю. Гена на секунду замер, а потом, комично перебирая птичьими лапами, подбежал к псу Дику. Дик шарахнулся в сторону и зарычал, испугавшись невиданного ранее зверя. Поросенок Вовочка, наоборот, приветственно хрюкнул и, просеменив к крокодилу, доверчиво ткнулся пятачком в длинную морду. У Лейтенанта екнуло сердце в предчувствии близкой гибели свиненыша. Кеша встрепенулся и заорал:

— Кррранты тебе, холодец!

Но вопреки ожиданиям, крокодил не стал хватать Вовочку за розовую симпатичную рожицу, а уткнул зубастую пасть между передних ног маленькой свиньи и замер.

— Лейтенант, только крокодила мне здесь не хватало! — тоскливо вымолвил прапорщик Слава, наблюдая за тем, как Маша и Степан, приблизившись к Гене, рассматривали и ощупывали его драконий хвост. Тот, казалось, не обращал на них ни малейшего внимания, обретя покой между копытец Вовочки.

— Товарищ прапорщик, а мы его в корыте поселим! — подсказал ему один из солдат-связистов. — Том, что из контейнера от «кубовской» ракеты! Возле умывальника!

— А кормить чем? — с болью в голосе спросил Слава. — Мы же тут сами с голоду загибаемся!

— Попросим анголан рыбы наловить! А еще у нас воблы навалом!

— Ага, вам волю дать, так вы этого красавца и пивом поить будете! — Стало понятно, что добряк-Слава уже смирился со своей участью — содержать укрощенных зверей и не поддающуюся укрощению жену.

Лейтенант вспомнил о красотке Наде и поинтересовался:

— Слава, как тебя-то сюда занесло? А жена где? Еще в Уамбо или уже в Союз отправили?

— Да нет, — с каким-то сомнением в голосе вымолвил Слава, — Надюша пока в Луанде, ждет очереди на самолет!

— Хахаль, хахаль, хахаль! — запрыгал на жердочке попугай Кеша, заставив солдат-связистов невольно прыснуть от смеха, а потом с сочувствием посмотреть на любимого командира. Сам Слава покраснел, с ненавистью посмотрел на говорливую птицу и скомандовал подчиненным:

— А вы чего повылазили?! Запереть животных и по постелям! Давно отбой был! А ты где? На посту? Так и иди, патрулируй!

Поняв, что неожиданный дефицит мест на рейсы в Союз имел вполне понятную причину, наш герой не стал развивать эту болезненную тему. Он решил присоединиться к уже начавшемуся попоищу переводчиков. Пережившие засаду на дороге сегодня пили и ели с особенным аппетитом, который не смогли испортить ни воспоминания о многочисленных смертях, ни тяжелое ранение их товарища, ни следы своей и чужой крови на еще не выстиранной форме. Это была пьянка товарищей по оружию, которым сейчас, после пережитого, казалось, что люди, сидевшие вокруг обшарпанного стола при свете газового светильника, стали им роднее, чем родители и любимые. Что это чувство единения останется у них на всю жизнь. Что даже вернувшись домой, они будут часто встречаться и помогать друг другу так же, как в этом бою на разбитом танками африканском проселке. После тоста «За румынскую честность, немецкое чувство юмора и нерушимую дружбу между переводчиками и хабирами!» один из прибывших с колонной ветеранов — капитан Виктор — достал изо рта вставную челюсть и застучал ею по столешнице в знак одобрения.

— Это у него после первой командировки! — пояснил товарищ Виктора Володя. — Он тогда тоже здесь, в Куиту, воевал. Потерял зубы из-за местной воды без соли, зато заработал орден Боевого Красного Знамени!

— Да? — с уважением спросил Лейтенант. — А за что?

— За то, что в срочную минометчиком был! Когда ангольцы драпанули, я со своим советником и командиром бригады на ничейной земле оказался. В общем, или в плен попадать, или что-то делать! Поблизости брошенная батарея оказалась! В общем, пять минут — и атака наемников захлебнулась: им-то тоже не особенно помирать хотелось! А там и кубинцы подоспели!

— Вы, кстати, здесь поосторожнее! Спать надо только под накомарниками, — предупредил Вова. — У нас здесь уже трое советских малярией переболели!

— А я только что от своей первой вылечился! — похвастался Лейтенант. — Почти прошла уже!

— Ну тогда готовься к следующей! — посоветовал Войа. — Иммунитета нет!

— Он знает! — подтвердил орденоносец Витя. — Уже семнадцать раз болел!

— И что?! — с ужасом спросил Лейтенант.

— И то! — невольно погладил печень Вова. — Уже после первой понял, почему нам здесь больше, чем в Афгане, платят!

— Больше всего мне нравятся рекомендации наших врачей из Луанды! — продолжил тему переводчик Андрей из Киева, тоже успевший познать свою первую «малярку». — Кушай, говорят, свежее мясо, овощи и фрукты! А здесь — как в Союзе! Вообще жрать нечего! Ладно еще, когда свежей рыбы найдешь! А так тушенка и рис! Мы тут уже всю дичь перепробовали — от зебры до крокодила!

— И как крокодил?

— Да ничего! Только рыбой попахивает! Жареная саранча лучше!

В этот момент в тесной комнате в клубах дыма появился старый знакомый Лейтенанта — Яша из Минска. По-видимому, принадлежность последнего к информаторам КГБ ни для кого не являлась секретом, потому что Витя, перемигнувшись со своим товарищем-ветераном, с нажимом произнес:

— Ну что, Вова, завтра опять к УНИТе поедем?

— За козлятиной? А на что выменивать будем?

— На делагил[40] и аспирин! Яшка, поедешь с нами?

— Нет, ребята, мне завтра на учениях переводить! — попробовал отвертеться тот.

— Так ты и в прошлый раз сачканул — понос у тебя был!

— Давайте я лучше в наряд вместо вас схожу! — Яшка вновь попытался избегнуть несанкционированных контактов с противником. — Вы же знаете: у меня семья! Если плен — жена с малышом останутся без копейки!

— Ладно, хрен с тобой, отец-молодец! На вот, выпей хоть за введение многопартийной системы! Нет? Ну тогда давай вмажем за посмертную реабилитацию моего деда-вредителя!

— Ты же знаешь, Витя, что я не пью! Мне же здоровье не позволяет!

— Какое еще, блин, здоровье? Ты сначала переболей разок малярией, а потом гнусить будешь!

— Я как раз поэтому и не пью! Чтобы не ослаблять организм перед лицом инфекции! И вам не советую!

— Ну тогда давай косяк закурим!

Тут уж Яшка поспешил ретироваться.

— Пошел наш храбрец оперу писать! — неприязненно прокомментировал Вова.

— Да какая разница! — пожал плечами киевлянин Андрей. — Ни хрена они нам не сделают! Ну отправят в Союз! А кого они еще сюда найдут? Да еще перед наступлением? Вон, мои ребята из Киевского университета поехали в отпуск, нажрались, с утра встали и с похмелья вышли из партии!

— Да ты что! — восхитились кадровые военные. — И чем закончилось?

— Да ничем! Вернулись в Анголу, замполит, конечно, вызвал и давай: да я вас так, да я вас сяк! А они ему: читайте, товарищ генерал, материалы съезда! И вообще — вы нас Родиной не пугайте! Вот и служат себе — пока никто не понял, что с ними делать!

— А к УНИТе действительно за едой ездите? — поинтересовался Лейтенант.

— Да, а что делать? Мы три месяца без свежего мяса терпели! — пожаловался Вова. — А у них и с козлятиной, и с огородами ситуация получше, чем у нас! Да и чего нам с ними делить? Чего они нам плохого сделали? Такие же затурканные негры, как и наши солдатики! Им что американцы, что мы — белые дьяволы! Берем, конечно, с собой пару пулеметов! Но это так — для важности! Захотят убить или в плен взять — оружие не поможет!

— Слушайте, мужики! — вспомнил киевлянин Андрей. — Скоро 7 ноября! Давайте я в наряд схожу!

— Чего это ты? — удивился Лейтенант такому благородству.

— Да это он хитрит, — пояснил орденоносец Витя, — чтобы на Новый год не попасть!

— Ну и хитрю! — без стеснения согласился Андрей. — А может, я по идеологическим соображениям не хочу этот праздник отмечать!

— А знаешь, что его жена Лариса на 7 ноября учудила? — смеясь, вспомнил Вова. — В прошлом году, в Лубанго? Пока Андрюха, по своему обыкновению, в наряд смылся, она, в отличие от него, решила занять активную жизненную позицию!

Нашла в библиотеке миссии подписку «Красного декханина» за 79 год!

— «Заря Востока»! — поправил, улыбаясь, Андрей.

— Ну «Заря»! — продолжал Вова. — И написала классический сценарий мероприятия! В лучших советских традициях! С чтением стихов, цитатами из классиков и прочей белибердой! Да так умудрилась, что замполит — тот, что по кличке Скорпион, — чуть не заплакал и руки ее целовал! Представляешь?! Зато кому надо было — антисоветчики вроде нас — тоже рыдали! Но только от смеха!

— Мне особенно понравились строки одного, особенно идейного! — поддержал Витя. — «И мальчики других веков наверно будут плакать ночью по времени большевиков!»

— Эх, завидую я этим придуркам!

— А помнишь, как помощник Ларисы — этот идиот, военный интеллигент, который после универа в кадры подался, — спросил у нее: «А можно в этот сценарий юмора добавить?».

— А она ему: «Вы что, товарищ майор, издеваетесь: здесь же все юмор!».

— Ну и ужрались мы тогда! Я думал, меня вырвет! И вырвало!

— Так вокруг таких идей иначе как пьяным и не сплотишься!

Компания пьяных переводчиков разошлась далеко за полночь. Несмотря на смертельную усталость, наш герой долго не мог уснуть, вновь и вновь вспоминая события прошедшего дня. Особенно сильно его тревожили мысли об убитом им человеке. С одной стороны, тот погиб в открытом и честном бою, попытавшись убить самого восемнадцатилетнего Лейтенанта. Теоретически убитым в бою врагом можно было гордиться так же, как первой познанной тобою женщиной и рожденным тобою ребенком. Во всяком случае, именно это попытались внушить ему его начальники и товарищи-переводчики. Но несмотря на поздравления, нашего героя мучила совесть. Он знал, что никогда не сможет гордиться убийством незнакомого человека, который ничем не угрожал его стране и, скорее всего, попал на никому, кроме кучки воров-политиканов, не нужную войну против своей воли. Ворочаясь под резко пахнувшим репеллентом накомарником, он понял, что наполненные ненавистью мертвые глаза партизана будут преследовать его всю жизнь. В этот момент дверь общей спальни с грохотом распахнулась и раздался пьяный крик:

— Жиды есть? Выходи! — прорычал набравшийся Федя, передернув затвор трофейного «шмайссера». — Juden, aus, aus!

Под соседним накомарником раздался затравленный писк — проснувшийся Яшка, кому и предназначалась эта «шутка», трясся от генетически заложенного ужаса перед немецким языком и ночными облавами.

— Слышь ты, полицай! — злобно откликнулся капитан Витя, не оценивший армейского юмора Феди. — Я тебе сейчас такой гитлерюгенд устрою, придурок, что ты у меня три дня костями срать будешь!

— Яволь, штурмбанфюрер! — с пьяным куражом отозвался тот и отправился спать.

Лейтенанту стало ужасно стыдно за своих соотечественников. Так противно ему не было даже после выяснения подробностей последнего раздела Польши и выселения целых народов за Уральские горы. Из-под накомарника Яши доносились осторожные всхлипывания. Наш герой поколебался, но потом решительно встал и подошел к нему.

— Яш, слышишь? Яша! Ну не обращай на него внимания! — громким шепотом попытался успокоить минчанина наш герой. — В семье, как говорится, не без урода! Он просто напился и завтра жалеть будет! Вот увидишь, извиняться придет!

— Что мне, Лейтенант, с его извинений? — шмыгая семитским носом, печально ответил тот. — Вот представь: ты своей любимой девушке говоришь спьяну: «Тварь ты, харя жидовская!». А на следующее утро извиняться лезешь! Как ты думаешь, будет она тебя любить после этого так же, как раньше?

Лейтенант задумался: Яша был прав!

— А если так не один раз, а постоянно? И большей частью без извинений? Как ты думаешь, что я чувствую?

Лейтенант опять промолчал. На этот раз — когда он представил себя на месте несчастного иудея — ему стало страшно. Честно говоря, он даже не знал, смог ли бы жить вот так — изгоем по факту рождения.

— И что ты думаешь, — продолжал переставший плакать Яша, — эти гниды из КГБ просто так ко мне пришли? Они-то прекрасно знали, что меня в армии ждет! И что я, с их точки зрения, — идеальный кандидат! Уязвимый и боязливый! И куда мне деваться? Отказать? Ну и послали бы в Капустин Яр от скорпионов бегать! И скажи мне: ради чего отказываться, на принцип идти? Ради пьяного жлоба Феди? Зачем мне под огонь лезть, вытаскивать его? Что он мне хорошего сделал? Что вы мне все хорошего сделали?

Лейтенант подавленно молчал, не зная, что ответить на эту неожиданную обвинительную речь. Антисемитизм в Советской Армии действительно был институциональным явлением, распространенным и очевидным настолько, что он удивлялся, почему Яша решил стать офицером.

— Ладно! — наконец прошептал он минчанину. — Давай спать! Знай только, что я тебя никогда не обижу! А если кто-то попробует тебя оскорбить, так я ему зубы вышибу!

— Спасибо! — ответил тот. — Я с самого начала понял, что ты не такой, как все они.

Лейтенант почему-то почувствовал обиду за спавших вокруг товарищей. И вдруг понял почему.

— Знаешь, Яша, ты вот сказал: «Зачем мне его из-под огня вытаскивать?». Да? Так вот, Федя, конечно, не самый умный парень, но я на все сто уверен: он-то тебя под огнем — настоящим огнем! — никогда бы не бросил! Подумай над этим!

Подняв сетку, Лейтенант нашел ладошку Якова и пожал ее. Тот ответил. На улице вдруг раздался голодный собачий вой, протяжный, пронзительный и тоскливый. Его тут же подхватили десятки других псов. Казалось, все собаки Африки решили пожаловаться луне и друг другу на свою собачью жизнь — без нормальной еды и человеческой ласки. Где-то близко, во дворе миссии, к ним присоединился еще один пес — португалец Дик решил выразить свою солидарность с тоскующими собратьями. В кромешной тьме собачий вой несся сквозь пространство, отпугивая ночных хищников и демонов ночи. Казалось, этот тоскливый призыв мог достигнуть космоса и напомнить Создателю, что здесь, на земле Африки, его внимание требовалось не только людям. Перед тем как лечь спать, Лейтенант искренне пожелал псам удачи и положил под подушку «вальтер».

Глава 6

В этот раз обошлось без родительской кухни и огромной мухи в раковине. Очередной приступ малярийного бреда начался внезапно и без физических страданий — то ли он выздоравливал, то ли путешествие в 65 год нашей эры становилось все более привычным. Ретиарий проснулся в тесной комнатушке гладиаторской школы. Еще не открыв глаза, он почувствовал запахи и услышал звуки утра: аромат свежего хлеба, принесенного в школу в огромных корзинах, блеянье козлов, купленных для приготовления обеда, разговоры поваров, охранников и самих гладиаторов. Лейтенант специально полежал лишнюю минуту, запоминая свои ощущения. Он вдруг подумал, что так пока и не сподобился изложить события своей «стажировки» на бумаге. А что, если он вскоре окончательно выздоровеет и тут же забудет обо всем произошедшем здесь — почти в двух тысячах лет от двадцатого века?! Мысль эта окончательно прогнала сон. Он тут же поднялся с покрытого шкурами ложа и накинул на себя потрепанную тунику — в ней он делал упражнения и тренировался с другими гладиаторами. Присев на сделанную из сосновых досок кровать, чтобы завязать тесемки сандалий, он понял, что под ним оказалось что-то непривычно твердое. Подняв косматую шкуру, он вдруг обнаружил тот самый «вальтер», с которым лег спать в Куиту Куанавале. С минуту он молча разглядывал темный металл пистолета — впервые ему удалось переместить объект из реальности Анголы в реальность своего древнеримского приключения. Он вытащил обойму — в ней тускло светилась латунь покрытых тонким слоем ружейного масла патронов. Задвинув обойму обратно, наш герой поискал взглядом укромное место, куда бы можно было спрятать изделие гитлеровских оружейников. Решив сделать тайник в стене, он минут пятнадцать долбил цемент и расшатывал кладку, пока несколько кирпичей не подались. Повозившись еще несколько минут, он проинспектировал результат своих трудов: завернутый в тряпицу «вальтер» был вполне надежно укрыт, а поставленные на место кирпичи, казалось, не вызывали никаких подозрений.

— Мой сладкий Ретиарий! — Наш герой едва успел обернуться на голос своего хозяина Ланисты. — Надеюсь, ты не потерял аппетит? Или, что было бы еще глупее, ты не решил, что теперь — когда ты стал столь знаменит — я позволю тебе пропускать тренировки?

Сверлящий взгляд злобных маленьких глаз звероподобного экс-центуриона не соответствовал его псевдошутливому тону. У Ретиария не было никаких сомнений в том, что с него уже давно бы содрали кнутом кожу, если бы не опасение испортить весьма ценный товар. Ведь наказывать таким образом популярного гладиатора было бы столь же непрактично, как, скажем, пороть капризного поп-идола гораздо более поздних времен.

— Нет, мой терпеливый благодетель, — как можно вежливей ответил Лейтенант, пытаясь украдкой вытереть остатки цемента с испачканных ладоней, — я отнюдь не собираюсь злоупотреблять твоим добрым отношением! И уж тем более у меня нет оснований пренебречь вкусным и сытным завтраком — да наградит тебя Юпитер за твои щедрость и благородство!

Льстивые речи обычно строптивого гладиатора лишь заставили Ланисту недоверчиво оглядеть небольшое жилище.

— А ты, часом, не задумал ли чего, мой сладостный красавчик? Чего руки-то прячешь? Делаешь подкоп? Или прячешь золото? Нет? Ну ладно, ладно, не бойся! Я ведь знаю, что ты слишком умен для подобных глупостей и хорошо понимаешь, чем они могут закончиться!

Лейтенант тут же пожалел о невесть откуда взявшейся у него угодливо-комсомольской манере изьясняться с начальством. «Мне бы такие способности в двадцатом веке — давно бы в кремлевский буфет ходил!» — с досадой подумал он. Вслух же сказал:

— Уверяю, Ланиста: моя преданность к тебе может сравниться лишь с твоим почтением к богам и любовью к людям!

Даже бывший центурион десятого легиона прекрасно понимал, что из-за произносимых им ежеминутно богохульств и многочисленных бесчеловечных поступков против человечности лесть наглеца-Ретиария была, скорее, оскорблением. Сверкнув темными глазами, Ланиста прорычал:

— Сегодня займемся панкратием![41] И никакого масла! Мы же не греческие извращенцы! Хоть так пощупаю твои телеса, мой мальчик!

— Готов хоть сейчас, мой Ланиста! — совершенно искренне ответил Лейтенант, которому давно хотелось продемонстрировать мерзкому содомиту все преимущества пока незнакомых тому восточных единоборств.

По крайней мере, Ланиста, казалось, забыл о своих подозрениях и, злобно пыхтя, с минуту выпускал пар, с ненавистью разглядывая не в меру наглого гладиатора.

— Ладно, — наконец прорычал он, — придется отложить на после обеда! А пока собирайся! Тебя опять вызывают! Снимай свои лохмотья и умой рожу!

Когда причесанный, с напомаженными по последней моде волосами и закутанный в дорогой плащ Ретиарий вышел к воротам школы, он обнаружил там уже знакомого ему раба-киликийца с вырванным языком. Лейтенант попробовал по-приятельски подмигнуть ему, но в ответ получил лишь обычный враждебно-угрюмый взгляд. «Господи! — мысленно простонал наш герой. — Как будто он из Москвы приехал!»

В этот раз им не пришлось путешествовать слишком долго. Они сразу же направились на находившийся неподалеку холм, где сверкал золотым великолепием фасад почти законченного Домуса — дворца императора Нерона. По слухам, войдя в свое новое обиталище, построенное после Великого пожара, тот воскликнул: «Хоть теперь смогу пожить по-человечески!». Впрочем, потомку Цезаря всегда была свойственна определенная самоирония. Ретиарий с некоторым трепетом прошел сквозь ряды позолоченных колонн и мимо кивнувших киликийцу телохранителей-преторианцев. «Ну и рожи!» — подумал Лейтенант, глядя на суровые лики вооруженных до зубов воинов.

Почему-то он представил их не в шлемах с гребнем и боковыми пластинами на щеках, а в немецких стальных касках. По его мнению, так, да еще в пятнистых маскхалатах, они вполне бы сошли за готовящихся к очередному штурму Сталинграда гренадеров. На самом деле, учитывая, что гвардия Нерона — потомка великого полководца Германикуса — состояла преимущественно из представителей германских же племен, эта мысль оказалась не такой уж и странной.

— Чего уставился, скифская морда? — прорычал один из них, державший здоровенную лапу на рукоятке короткого меча. — Тебе что, младенец, нос на бок свернуть?

Но тут товарищ страдающего от похмелья «гренадера», узнав в юном посетителе выдающегося гладиатора, зашептал тому на ухо. Гвардеец сконфузился и с неожиданным почтением поглядел вслед нашему герою. Герои арены в Древнем Риме получали культовый статус, подобный тому, которым в наше время пользуются разве что американские хоккеисты, русские теннисистки и украинские боксеры.

Пройдя сквозь двойные позолоченные колонны фасада, Лейтенант тут же забыл о встрече с преторианцами. У бредившего советского офицера захватило дух от открывшейся ему перспективы. И немудрено! Он стоял на краю довольно обширной округлой долины. В нижней ее части находилось искусственное озеро, питаемое из акведука. Вокруг озера располагалась изумрудная лужайка с клумбами, беседками и прекрасными статуями, среди которых гуляли олени, диковинные птицы и прочие представители животного мира. На берегу строились дома, призванные имитировать ту или иную часть мира. Почему-то у Ретиария тут же возникла ассоциация с райскими кущами. Невольно открыв рот, он застыл на месте, не в силах оторваться от открывшейся ему рукотворной красоты, созданной человеческим гением. И заметьте, без бульдозеров, грузовиков, подъемных кранов и многолетних долгостроев! Как и во время первого визита к Тигеллину, раб-киликиец злобно ткнул его в бок, заставляя следовать дальше. Но в этот раз наш герой посмотрел на немого так, что тот невольно отшатнулся и убрал руку.

— Не надо! — спокойно, но твердо вымолвил Лейтенант. — Я бы не вырезал твой язык! Ты понял?

Киликиец, по-видимому, понял, так как с этого момента стал вести себя с гораздо большим почтением, а взгляд его стал значительно мягче. По пути к назначенному месту встречи им пришлось пройти рядом с увитой розами мраморной беседкой, из которой послышался женский смех. Ретиарию смех показался знакомым, и он с любопытством поглядел в сторону невидимой пока фемины. Из беседки показалась сама императрица Поппея, одетая по случаю прохладного ветра в шерстяное платье, скрывавшее очертания ее прекрасного тела. Встретившись своими одновременно скромными и развратными глазами со взглядом своего любовника, она ничем не выдала удивления его неожиданному появлению в Домусе, а лишь улыбнулась и сказала кому-то, находившемуся в беседке:

— Кассия! Во время Сатурналий не забудь купить мне крови гладиатора! Да побольше! В особенности меня интересует этот новый красавчик — Ретиарий!

Услышав этот, прямо скажем, двусмысленный комплимент, сопровождавшийся насмешливым взглядом женщины, которой он обладал целую ночь, юный гладиатор покраснел до корней волос и поклялся себе не оборачиваться. К своему удивлению, он почувствовал, что не остался равнодушным к словам покупавшей его мужские услуги императрицы. Несмотря на то что даже в кошмаре он не забывал о своей единственной и главной любви — Тане Фридриховской, полупренебрежительное замечание Поппеи обидело и разочаровало его. С досадой он понял, что не может быть равнодушным к этой властной и недоброй красавице, годившейся ему в матери. Размышляя о своих чувствах, Лейтенант уже почти не замечал окружавших его прелестей городской виллы Нерона и не обращал внимания на то, куда вел его киликиец. Они еще дважды прошли сквозь караулы преторианцев, каждый раз с любопытством разглядывавших популярного бойца. Наконец они подошли к очередному мраморному зданию. У его колонн коротали время уже не гвардейцы, а частные телохранители из числа бывших гладиаторов. На этих не было шлемов, но под одеждой опытный взгляд сразу различал кольчужные рубашки и ножны мечей. Эти, разумеется, тоже узнали Ретиария, но, как и положено профессионалам «при исполнении», не стали приветствовать его или просить автограф.

Здание, в которое привели Лейтенанта, оказалось огромным банным комплексом — с паровыми комнатами, холодными и горячими бассейнами, массажными залами, трапезными и прочими атрибутами жизни по-римски. Наш неискушенный пока герой, не устававший удивляться роскоши мозаичных стен, гранитных полов и мраморных статуй, подумал, что чудом пережившие большевиков «Сандуны»[42] были лишь жалким подобием этого сооружения. Сразу стало понятно, почему бани нашего времени более не называли римским словом «термы». Помимо прочего, Лейтенанта, идущего по бесконечным залам, поразили чистота заведения и его пустота. По-видимому, его привели в личные термы Нерона, доступ в которые для прочих жителей столицы империи был ограничен. Наконец киликиец остановился перед закрытой дверью и тихонько постучал. Приоткрылась щель, похожая на те, что в наше время делают для почты, и в ней показалась пара настороженных серых глаз. Они внимательно оглядели немого и Ретиария. Загремел отодвигаемый засов, и створки двери распахнулись. За ними оказались двое мускулистых парней лет тридцати, одетых в легкие хитоны, из-под которых виднелись уже привычные кольчужные рубашки, закрывавшие грудь, спину и живот, но оставлявшие открытыми руки и шею. Лейтенанту показался странным тусклый матовый цвет металла, из которого были сплетены кольчуги. Обладатель серых глаз, не переставая что-то жевать, с интересом оглядел нашего героя и, кивнув, пригласил идти за собою. Его напарник — похожий на первого как две капли воды — остался на месте. Лейтенант вздрогнул, увидев на его бедре знакомую светлую замшевую кобуру — в таких в Анголе иногда носили чешские «скорпионы». Обладатель автоматического оружия, поймав взгляд Лейтенанта, весело подмигнул ему. Тот вдруг понял, что телохранителю тоже довелось смотреть «Спокойной ночи, малыши!» и носить пионерский галстук.

Спустя минуту Лейтенант оказался в небольшом внутреннем дворике, где в окружении цветочных клумб находился мраморный бассейн длиною метров двенадцать. Поверхность воды была густо усеяна ярко-алыми лепестками роз. Откуда-то сбоку — по-видимому, из парной с резной деревянной дверью — доносились протяжные женские стоны вполне понятного толка. На краю бассейна сидел распаренный Голубоглазый, завернутый по пояс в льняную простыню. В правой руке префекта гвардии был золотой кубок с каким-то, судя по запотевшим стенкам, холодным напитком. Его ноги, опущенные в прохладную воду бассейна, массировала нагая смуглая девушка. Увидев Лейтенанта, она чарующе улыбнулась белыми зубами и показала кончик розового языка. Претор обернулся и, улыбнувшись тонкими губами, промолвил:

— Ты смотри, и увидеть вас не успела, а уже облизывается, сучка фракийская! У вас талант, мой доблестный Ретиарий! Вы способны привлекать и мужчин, и женщин! А это, я скажу, самое важное как в политике, так и в шпионском деле! Ну давайте, сходите попарьтесь!

В этот момент двери парной распахнулись, и оттуда в клубах пара показался уже знакомый Лейтенанту красногубый молодой человек, напоминавший ему комсомольского работника, в обнимку с длинноногой эфиопянкой. Наш герой невольно залюбовался ее блестящим упругим телом, покрытым влагой. Та встряхнула короткими мокрыми кучеряшками и ответила долгим многозначительным взглядом. Вслед за ними вывалился огромный тучный мужик с отвисшим пузом, одутловатым лицом, поразительно напоминавшим задницу, и выпученными, как у рыбы, глазами. Он, как показалось Лейтенанту, с завистью смотрел на соблазнительно колыхавшиеся бедра черной богини. Оставив Комсомольца, уроженка берегов Красного моря подошла к бассейну и, еще раз обернувшись, со смешливым вызовом посмотрела в глаза Ретиария. После чего слегка изогнулась и артистично прыгнула в воду. Лепестки роз отбросило в стороны. Ее длинное, как у черной рыбы, тело стремительно преодолело расстояние до стенки бассейна. Вынырнув, она фыркнула и засмеялась.

— Смотри ты, как тюлень! — одобрил Голубоглазый, с уважением разглядывая эфиопянку. — Молодец девка! Люблю тех, что еще и покуражиться могут!

— Хотя и с первой частью у нее все в порядке! — откликнулся Комсомолец, облизывая по-женски красные губы и обворачивая простынь вокруг уже ясно наметившегося брюшка. — Любит это дело и умеет!

Жополицый недоверчиво осмотрел Лейтенанта и, не сказав ни слова, уселся за стол. Взяв с удивительной красоты чеканного золотого блюда огромную птичью ногу (как впоследствии оказалось, журавлиную), он стал увлеченно поедать ее, шумно пыхтя и обсасывая кости.

Голубоглазый брезгливо покосился в его сторону, знаком приказал смуглой фракийке прекратить массаж и, встав, направился к изящному египетскому столику, на котором стоял запотевший кувшин. Тело Голубоглазого было стройным, худым и мускулистым. Он налил холодный напиток в кубок и обратился к Лейтенанту:

— Ну-ка, доблестный Ретиарий, хлебните холодного пива!

— И сходи попарься! — подсказал, подмигивая, Комсомолец.

Пиво оказалось густым, ароматным и крепким. С удовольствием осушив кубок, наш герой последовал совету и вошел в комнату, наполненную почти непроницаемыми облаками ароматного пара. Едва Лейтенант присел на теплый мрамор скамьи, дверь скрипнула опять, и он понял, что к нему кто-то присоединился. Как скоро выяснилось, «кем-то» оказалась смуглая фракийка. Он смог узнать ее лишь в тот момент, когда по-детски полное лицо оказалось совсем рядом. Встав перед ним, девушка улыбнулась и, по-прежнему не говоря ни слова, прижала его голову к по-девичьи небольшим и упругим грудям. Тут же вспомнив о Тане и ее теле, наш герой вздохнул. Подумав в свое оправдание, что это, во-первых, всего лишь кошмар, а во-вторых — что нельзя обижать юную фракийку отказом, он притянул к себе ее влажные бедра.

Когда спустя некоторое время он присоединился к Голубоглазому и его свите, те с удовлетворением переглянулись.

— Молодец парень! Мы тут вас слушали и завидовали! — одобрил мужской подвиг гладиатора красногубый приятель начальника гвардии. — На, хлебни еще пивка да заешь куриными пупками в меду!

Голубоглазый хлопнул в ладоши и приказал щебетавшим о чем-то гетерам:

— Девочки, а ну-ка, дайте мужчинам поговорить! Но далеко не уходите! Вы нам еще понадобитесь!

Девушки послушно поднялись с похожих на современные пляжные шезлонги диванчиков и удалились в комнату за бассейном. Фракийка на прощание одарила Лейтенанта уже не вызывающе чувственной, а нежной улыбкой. Эфиопянка подмигнула, закинув руки за голову и показав кучерявые подмышки. Лейтенант вновь испытал могучую эрекцию и покраснел от своего бессилия перед чарами римских искусительниц.

— Давайте, давайте, — строго прикрикнул Голубоглазый, — успеете еще намиловаться!

— А черненькая хороша! — расслабленно пробормотал Комсомолец, поглядывая вслед призывно колыхающимся бедрам эфиопянки и почесывая гладко выбритый подбородок.

— Делу время, потехе час! — холодно прервал префект преторианцев помощника, не могущего унять либидо. — Прыгни в бассейн, охладись!

Жополицый толстяк оторвался от обглоданной журавлиной ноги и сипло засмеялся. Комсомолец с ненавистью посмотрел на него и забормотал в свое оправдание:

— Да у меня от него наоборот — еще крепче…

— Хватит! — прошипел Голубоглазый.

Тот немедленно осекся и с виноватым лицом принялся подливать всем из золотого кувшина.

— Хорошее пиво! Нам его старый раб-египтянин варит! Густовато, конечно… — затараторил он, со страхом поглядывая на начальника.

— Да как по мне, «Жигулевское» получше будет! А вобла у них здесь имеется? — машинально спросил Лейтенант и замолчал, увидев выражения лиц собеседников. Комсомолец от неожиданности открыл рот и попеременно переводил взгляд то на Голубоглазого, то на не знающего, что теперь делать, Ретиария. Жополицый поперхнулся и зашелся в длинном приступе кашля. Красный цвет одутловатого лица стремительно превращался в синий. Голубоглазый невозмутимо подошел к нему и хлопнул по жирной спине своей мощной сухой ладонью. Из открытой пасти вылетел кусок жира, и Жополицый с облегчением вдохнул воздух.

— Что ж, — резюмировал Голубоглазый и улыбнулся одними тонкими губами, — нашего полку прибыло! Ну здравствуйте, товарищ!

Глава 7

— И куда только нашего брата-скифа не забрасывало! — продолжал Голубоглазый, разглядывая Лейтенанта без всякого приличествующего такому случаю удивления. Как будто встреча с соотечественником в древнеримской бане была для него таким же обычным делом, как метро за пять копеек или бесплатное здравоохранение.

— Что ж, молодой человек, расскажите о себе! Как вас в гладиаторы занесло! Сами-то из Москвы? А? По говору слышу! А я вот из Питера!

Хлебнув египетского портера, Ретиарий крякнул, закусил паштетом из павлина и изложил внимательно слушавшему Голубоглазому краткую версию своей, прямо скажем, не очень длинной биографии. Узнав о том, что в свои восемнадцать Лейтенант уже умудрился получить офицерское звание, префект в первый раз за все время рассказа выразил удивление:

— Это ж надо! Я и не слышал, что у нас такое возможно! А комсомол еще жалуется: «Партия, дай порулить!». Гайдар, мол, полком в шестнадцать командовал! Вот, полюбуйтесь: парню восемнадцать, а он уже центурию в бой водит! И как водит!

— Вы совершенно правы, товарищ подполковник! — с видимым удовольствием поддакнул Комсомолец. — Зря наши шумят! Время сейчас такое, что юный помощник партии с активной жизненной позицией чего угодно добиться может!

Лейтенант понял, что чутье его не подвело — красногубый действительно оказался освобожденным комсомольским работником. Впрочем, в отношении Голубоглазого у него тоже появилась догадка.

— А вы в каком округе служите, товарищ подполковник? — решил он подтвердить свои предположения.

— В Лубянском! — с усмешкой ответил Голубоглазый, оценив деликатность юноши.

Примерно так — чтобы ненароком не обидеть — интеллигентные люди в СССР выясняли принадлежность собеседника к определенной национальности. В таких случаях в ход шли комментарии вроде «Какие красивые туфли! У вас родственники за границей?» или — попроще — «Вы что больше предпочитаете: Ницше или фаршированную рыбу?».

— Товарищ подполковник, — вмешался Комсомолец, вновь облизывая и без того пунцовые губы, — служит в разведке! — И добавив таинственности в голосе: — За рубежами нашей великой Родины!

Голубоглазый чекист недовольно покосился на не в меру болтливого комсомолиста. Потом, видимо, смекнул, что в нынешней — бредовой — ситуации можно было и пренебречь писаными правилами и неписаной этикой. Испытывающе посмотрев в глаза Лейтенанту, он решил продолжить тему, но совсем под другим углом.

— Сейчас, уважаемый, мы все оказались за пределами! Причем не только СССР! Это, я вам скажу, будет похуже, чем смываться с проваленной явки! — Лицо Голубоглазого при этих словах так перекосило, что Лейтенанту показалось, что тот знал об упомянутой неприятности не понаслышке. — А потому, товарищи, мы должны держаться вместе!

Слово «товарищи» подполковник произнес тихо и с какой-то подкупающе доброй интонацией — как будто они находились не в роскошных термах с розовыми лепестками, раскованными феминами и жареным журавлем, а в подвалах оккупированного немцами Минска — празднуя наступление Нового 1942 года.

— Я не знаю, зачем Родине понадобилось забросить нас сюда, к этим… рабовладельцам, развратникам и…

— Пидорасам! — с удовольствием подсказал Комсомолец, давясь журавлем, запеченным в углях по египетскому рецепту — с мясом кобры и инжиром.

Товарищ префект вновь без восторга посмотрел на его красные губы. Лейтенант же подумал, что слово «Родина» прозвучало с интонацией, понятной лишь советскому человеку. В нем слышались и сыновняя любовь, и тревога за судьбу шестой части суши, и невольная обида на преемников Железного Феликса, пославших его черт знает куда, забыв повысить инвалютную часть зарплаты.

— А как вы думаете, товарищ подполковник, — воспользовался паузой наш герой, — каким образом мы здесь оказались?

— Мне кажется, — осторожно ответил Голубоглазый профессионально тихим голосом (меньше шансов, что услышит потенциальный противник!), — что мы стали частью эксперимента наших ученых, нашедших способ путешествия во времени. Но, несмотря на несомненную мощь советской науки, по-видимому, произошел какой-то сбой, и мы попали сюда без подготовки и предупреждения. Что ж, это, конечно, досадно, но не смертельно!

«Неужели, — подумалось Ретиарию, — они не поняли, что виною всему коматозное состояние? А что, если, в отличие от меня, у этих двоих не малярия, а скажем, перманентная кома? Может, они просто не знают, что у других есть возможность возвращаться в свое время? Лежат себе в больнице который месяц, и неизвестно когда очнутся!»

— В конце концов, такое случалось и у нас, разведчиков, — продолжал Голубоглазый своим тихим голосом, — что забрасывали не туда! И ничего! Искали своих, устанавливали контакт и выполняли уточненную задачу!

— И какое дело будем делать мы? — осторожно поинтересовался юный офицер.

Подполковник с Лубянки сделал паузу, улыбнулся своими страшноватыми тонкими губами и спросил у насытившегося наконец Жополицего:

— Как ты думаешь, сможет товарищ лейтенант сохранить тайну?

Тот не спеша утер губы, пристально — как будто выбирая, какую часть тела засунуть в тиски, — посмотрел на Лейтенанта и промолвил низким густым голосом:

— Да наш парень, советский! Комсомолец, офицер-интернационалист, спортсмен — смотрите, как этих придурков на арене метелил!

— Ну что ж, — сказал Голубоглазый, посмотрев в глаза Ретиария, — тогда введем товарища в курс дела!

Почему-то было понятно, что свой вопрос о надежности он задавал просто так и что мнение свиты мало повлияло на его собственное.

— Сколько мы здесь? С 64-го? — Префект вновь задал вопрос, ответ на который он наверняка знал и сам.

— Да, товарищ подполковник! Аккурат за четыре месяца перед пожаром нас сюда и забросили!

— Сам понимаешь, сначала был шок! Но нам, советским, не привыкать! Пришлось брать себя в руки и начинать работу! Хорошо хоть, что вот он, — Голубоглазый кивнул в сторону Комсомольца, — рядом оказался!

— А как вы его узнали? — с удивлением спросил Лейтенант. — Вы что, еще в СССР знакомы были?

— Да, гм, — вдруг застеснялся комсомолист, — я еще студентом с товарищем подполковником познакомился!

— Он сильно выделялся среди однокурсников своим желанием помочь Родине! — подтвердил подполковник. — И в комитете комсомола работал, и информацию успевал поставлять! И стихи для рок-групп писал! Да не абы-какие — талантливые!

Комсомолист-литератор сконфуженно развел руками: мол, ну что поделаешь, стучал! Ведь все стучали!

— Так вот, — вернулся к основной теме разговора Голубоглазый, — когда стало понятно, что мы существовали, так сказать, в двух ипостасях, то, очнувшись, я попробовал узнать о том, что же делать, у своего непосредственного начальства! Но те и слыхом не слыхивали ни о каких опытах! Видимо, решение об эксперименте принималось на самом высоком уровне!

По-видимому, Голубоглазый, будучи профессиональным атеистом, все же имел в виду не Высшее Существо, а, скажем, небожителей из Политбюро. Вскоре эта догадка подтвердилась.

— Конечно, это я выяснил не сразу! Сами понимаете: приходилось работать очень деликатно — намеками и наводящими вопросами! А иначе — отстранение от работы, психиатры и ведомственный санаторий до конца дней!

Действительно, трудно было представить, что офицер КГБ смог бы самостоятельно покинуть кабинет начальства после доклада о своих бредовых похождениях в Древнем Риме.

— Но школа внешней разведки учит приспосабливаться к любым обстоятельствам! Чекист-разведчик способен и не на такое!

Эти слова прозвучали с особым подъемом. Голубоглазый даже поднялся и зашагал по прохладным мраморным плитам. Глядя на его мускулистый торс, крепкие икры и вдруг засверкавшие холодным пламенем глаза, можно было понять: да, этот дядька действительно способен на многое! Может быть, даже на все!

— Конечно, путь к непосредственному куратору проекта занял определенное время! Пришлось осторожно выяснять, кто из высшего руководства страны чаще других путешествовал в Италию по хозяйственным вопросам, кто отвечал за связи с местными прогрессивными движениями, кто курировал операции нашего ведомства по поддержке борцов за мир… Кто, наконец, в частном порядке увлекался коллекционированием античных раритетов!

— И даже, — опять вставил свои пять копеек Комсомолец, многозначительно улыбнувшись, — у кого были бисексуальные эпизоды! Это, между прочим, моя идея! Советский Союз — это вам не древнеримские аристократы! У нас ведь или бабники, или педерасты! А вот чтобы и так, и эдак — это уже редкость!

Тут Голубоглазый не выдержал и, стремительно приблизившись к говорливому стукачу, сказал ему на ухо нечто такое, после чего женственное лицо того смертельно побледнело — даже губы из пунцово-алых стали бледно-розовыми. Видимо, когда надо, Голубоглазый мог говорить не только тихим и вежливым тоном.

— В общем, путем дундукции… Извините, дедукции! Так вот, путем дедукции я идентифицировал человека, который мог ответить на мои вопросы! Впрочем, правильнее было бы сказать — группу людей, которых объединял пристальный интерес к данному периоду истории! Но простой идентификации оказалось мало! Ведь надо было получить доступ к куратору проекта и сделать это так, чтобы не привлечь внимание коллег из охраны!

— И как же вы решили эту проблему? — с искренним интересом спросил Лейтенант, примерно представлявший себе, как в СССР охраняли лучших представителей нации.

— Помог случай! Прознав о коллекционерских пристрастиях одного из упомянутых мною людей, я поступил очень просто! Так уж получилось, что по долгу службы здесь я являюсь одним из преторов — командиров гвардии его величества императора. Гвардия почти поголовно состоит из германцев — предков будущих жителей Германии. В том числе, кстати, и Германии Восточной! С другой стороны, мне — как офицеру КГБ — волею судьбы приходится выполнять свои обязанности в этой братской социалистической стране. Я не сразу, но все же додумался до одной простой вещи: ведь какой-либо предмет можно закопать в землю в конкретном месте и потом извлечь из хранилища спустя две тысячи лет — уже в двадцатом веке! Остальное было делом техники: отпущенный домой в отпуск центурион-германец делал «закладку» с произведением искусства или набором монет, а я извлекал клад в нашем времени, переправляя потом диппочтой напрямую заинтересованному лицу. Пришлось лишь убедить непосредственное начальство в ГДР не делиться лаврами с московскими генералами, а угождать напрямую! Естественно, сведущий коллекционер уже после второй поставки понял, что так везти не может даже КГБ, и пригласил удачливого агента — то есть меня — на собеседование.

— Правда, гениально? — восхитился Комсомолец, уже отошедший от недавнего внушения Голубоглазого.

Сам чекист-комбинатор, разволновавшись от описания своих успехов, подошел к столику и прямо из кувшина махнул холодного пива.

— В Германии и полюбил! — прокомментировал он, заметив взгляд Лейтенанта и утирая тонкие губы. — И заметьте, все это пришлось делать параллельно с выполнением моих каждодневных и далеко не простых обязанностей! Я, как понимаете, не старший инженер и не младший научный сотрудник! На кроссворды времени нет!

— И что же приказала Родина? — взял быка за рога наш юный герой, обрадовавшись, что в его гладиаторских страстях вдруг найдутся рациональный смысл и даже некая патриотическая составляющая.

— Золото! Произведения искусств! Недвижимость! — просто ответил Голубоглазый.

И увидев ошарашенный взгляд Ретиария:

— Наш куратор — умнейший, я вам скажу, человек! — совершенно справедливо заметил, что нам не устроить пролетарскую революцию в самом сердце рабовладельческого строя! Вон, в Афганистане попробовали, и ничего не вышло! А вот финансовые вопросы — дело другое!

— Бриллианты для диктатуры пролетариата! — вновь, не выдержав, влез Комсомолец.

— Действительно, — не стал в этот раз выказывать беспокойства префект с Лубянки, — благодаря моему служебному положению в качестве одного из преторов гвардии, я могу все тем же элементарно простым способом делать «закладки» для будущего. К тому же, этому очень хорошо способствует постоянное противостояние с парфянами в Армении и на берегах Понта Эвксинского — то есть Черного моря. Всего-то и делов, что часть военной добычи попадает не императору, а остается погребенной в тайных, хорошо узнаваемых местах на территории будущего СССР и его социалистических союзников! Впрочем, не беда, если клад оказывается и где-нибудь в Австрии, Турции или Ираке! В конце концов, мы же не танки вывозим! И не суперкомпьютеры! Несколько килограммов драгоценных камней, золотая утварь или мраморная статуя — все это легко помещается в стандартные контейнеры и транспортируется как дипломатическая почта!

— А если клад кто-то случайно найдет? — наконец пришел в себя наш герой.

— Что ж, не без того — элемент случайности всегда присутствует! Но слава Богу, это происходит нечасто! Мои германцы прятать умеют — порою мы в нашем времени найти не можем!

— А сами гвардейцы не воруют?

В этот раз, выковыривая куски журавля из зубов, своим жирным голосом ему ответил Жополицый:

— У нас, молодой человек, не украдешь! А украдешь, так далеко не убежишь! Все равно найдем и все жилы вытянем! А потом в сортир! Придет потом другой гвардеец помочиться — глядь, а из дырки его знакомец глаза пучит, червей кормит! И задумается, германская морда, воровать ли у начальства!

— В общем, — поддержал Жополицего префект, — кто-то ходит в сортир мочиться, а кого-то туда водят мочить!

— Гы, гы, гы! — зашелся смехом специалист по «мочилову» и потянулся за следующей журавлиной ногой.

— А не получится ли так, что в нашем времени начнут задавать вопросы по поводу невесть откуда взявшихся в таких количествах сокровищ древних?

— В том-то и дело, что мы же не в музеи все это передаем! Наш товар расходится по частным коллекциям! И уверяю вас, желающих купить — хоть отбавляй! И все умеют держать язык за зубами! Ведь мы для них — всего лишь хорошо организованная банда расхитителей гробниц!

Лейтенант подумал про себя, что современные буржуи, в общем-то, были не так уж далеки от истины.

— Но, разумеется, — с энтузиазмом продолжал вошедший в раж Голубоглазый, — драгоценностями и произведениями искусств дело не ограничивается!

— Представляете, что при правильном подходе можно заработать на земле?! — аж затрясло от предвкушения мега-денег Комсомольца с поэтическим даром. — Это вам не квартиры в МЖК распределять! Здесь речь идет о десятках миллиардов!

— А что тут-то можно сделать? — Ретиарий в очередной раз поразился изобретательности чекистов. — Землю-то не закопаешь!

— Закопать можно что угодно! И кстати, кого угодно! — немедленно парировал Голубоглазый. — Надо только хорошо подумать!

— Главное — не терять времени! — азартно поддержал его Комсомолец, вылив в себя остатки пива из кувшина.

— Вот именно! — подтвердил товарищ подполковник, энергично топча мраморные плиты. В какой-то момент его руки потянулись к несуществующим карманам брюк и, не обнаружив оных, в раздражении захлопали по мускулистым ляжкам:

— Например, пожар 64 года! Мы-то уже знали, что он все равно состоится! Что, так или иначе, Нерона обвинят в организованном поджоге! И что преследовать придется ранних христиан! Так чего упускать возможность? Поэтому пришлось выйти с идеей на его, гм, величество и сделать предложение!

— Только вот его величество, мать его за ногу, взял и кинул нас! — продолжил за Голубоглазого Комсомолец.

— Это как?

— Да так! — с видимым раздражением ответил тот. — Нерон давно мечтал перекроить Рим. Последний раз Рим горел лет четыреста назад, когда его захватили галлы. После того как галлов прогнали, тогдашние правители позволили строить как Бог на душу положит — лишь бы быстрее! Даже черепицу бесплатно выдавали! А построивших гражданами делали! Вот и вышли улочки кривыми, а дома уродливыми!

— А император — эстет хренов — все плакался, что хочет сделать здесь новую Александрию! С прямыми улицами и шикарными дворцами!

— Ага, и чтобы дворцы, по возможности, были его собственностью! Вы же и сами видели — Золотой Дом сейчас полгорода занимает! Так вот, уговор был такой: мы организовываем процесс, заранее готовим ресурсы для лишившегося жилья и пропитания населения, в нужное время начинаем репрессии против христиан! И за все эти труды мы попросили в вечное пользование всего лишь Циркус Максимус!

— Ведь мы-то знали, что это место в Риме до наших дней незанятым останется! — помог начальству объяснить интригу куратор строительства молодежных жилых комплексов. — Представляешь, во сколько эта земля обошлась бы по сегодняшним ценам!

— Сделали все как надо! Правильно подожгли в первый раз — аккурат возле Циркуса Максимуса! Там, где торговые ряды. Подожгли и во второй раз, когда пламя стихать стало!

— Товарищ подполковник даже свой собственный дом не пожалел! — поддакнул Комсомолец.

— Завербовали этих двух дурней — Петра и Павла! А заодно и всех остальных сектантов!

— Как? — поразился Лейтенант. — Христиане действительно подожгли Рим?

— А чего тут такого? — удивился Голубоглазый. — Вы бы их видели! Это вам не наши православные попы-буржуи во главе с конструктивным патриархом-государственником! Эти до сих пор ждут Иисуса со дня на день, мечтают Армагеддон устроить! Именно здесь — в центре мирового разврата! Вавилонской, так сказать, блудницы! А тут как раз и сами иерархи беспокоиться начали — ведь первый коммунист обещал вернуться еще при жизни апостолов, а его все нет и нет! А паства все ждет и ждет! И между прочим, задает вопросы! А еврейское лобби все давит и давит на римлян: мол, чего терпите этих сумасшедших сектантов? Между прочим, и ваша знакомая Поппея Сабина им помогает! Даже сама иудаизм приняла! Так что особенно уговаривать не пришлось! Пожгли все к такой-то матери! С помощью моих германцев и стажеров-нацистов — будущих поджигателей Рейхстага! А потом с радостью и муки приняли! Иерархи-то за свою долгую жизнь поняли, что ничто так не сплачивает организацию, как оплаченный большой кровью кризис!

— Если бы не случилось пожара, то, весьма возможно, христианство никогда бы не достигло сегодняшнего уровня идеологического и политического влияния! — красногубый как будто читал лекцию комсомольскому активу на семинаре по атеизму.

— Словом, сделали все, как уговаривались! — подытожил товарищ подполковник. — Сожгли все, что обещали! И казнили всех, кого следовало! А наше солнцеподобное величество…

— Педераст чертов! — с ненавистью вставил Комсомолец.

— …взял и кинул нас! — с горечью закончил Голубоглазый. — Как будто мало того, что вообще приходится на такого типа работать!

— Семейка, конечно, будь здоров! — продолжил больную тему освобожденный работник, тоже поднявшись с насиженного места. — Мама отравила отчима, после чего соблазнила собственного сынка! Возможно, на этой почве у него и начались всяческие отклонения! Вроде двусторонней педерастии, убийства матери-любовницы и отравления первой жены!

— А нынешнюю — Поппею — он в скорости угрохает, ударив ногой в живот! Беременную! Если ей об этом сказать, то она бы его и сама отравила!

— Но все это — цветочки! — вновь завелся Голубоглазый. — Бог с ними, с семейными делами! Ведь он страну губит! В действующей армии ни разу не появлялся! На приезд парфянского принца потратил треть бюджета! Греков-демократов от налогов освободил! А что с нравственными устоями происходит?!

— Как-то раз заставил нас с товарищем подполковником устроить пир на весь мир! Да так, что раздал деньги гражданам и рабам, которые потом могли их потратить в борделях, куда он на этот день определил знатных дам и девиц! Представляешь, какой-нибудь раб мог отыметь свою госпожу на глазах беспомощного хозяина!

— А самое страшное в том, что аристократки особенно-то и не сопротивлялись! Мы и сами потом едва ноги от этих баб унесли!

— А актерство его? — вновь раздался густой голос Жополицего. — Где ж это видано, чтобы самодержец на сцене рожи корчил! Ладно еще, если рожи! А то нарядится в звериную шкуру и выходит на арену дев да юношей христианских портить! К столбам привязанных!

— И я еще понимаю — живьем их жечь! — поддержал его Комсомолец. — Но такое свинство — это ведь просто беспредел! Ты же царь, а не Чикатило! Или: взял, да вышел замуж за своего раба — Пифагора! Это где же такое видано! Нарядился бабой, устроил свадьбу, а потом орал на весь дворец, когда его «девственности лишали»! Тьфу, мерзость какая!

— И не дай Бог, если кто его актерства не оценит! Вон, Веспасиана — будущего императора — в ссылку отправил! И за что?! Тот всего лишь уснул в театре, пока Нерон на сцене кривлялся!

— Едва отстояли старика! А он, кстати, тоже из наших, из советских! Боевой генерал! Орденоносец!

— В долине Бекаа в 82-м советником у сирийцев был! Теперь ему этот опыт в Иудее пригодится — научит евреев свинину жрать!

— Ну ладно, — Ретиарий наконец решил вспомнить тему предыдущего разговора, — а зачем вам восстание рабов? Насколько я помню, никаких таких восстаний в Риме в 65-м не было?

— Аааа! — махнул рукой Голубоглазый. — Не обращайте внимания! Так, очередная оперативная разработка! Мы же тогда не знали, что вы, юноша, из наших, из советских!

— Хотели тебя обратно домой, в северное Причерноморье послать — вредить парфянам! — разъяснил вместо него Комсомолец. — И заодно клад скифского золота в Крыму закопать!

— Но теперь-то понятно, что вы, молодой человек, — тон Голубоглазого стал подчеркнуто уважительным, — способны на гораздо большее!

— Это на что же?

— Во-первых, вам удалось привлечь внимание самой могущественной женщины империи — Сабины Поппеи!

— Не устояла, курва! — стукнул огромным кулаком по хрупкому столику Жополицый. С золотого блюда полетели на пол журавлиные кости.

— И это при том, — поддержал Голубоглазого Комсомолец, — что она первая баба, которую наш артист по-настоящему полюбил и ревнует!

— И уж кого только мы к ней не подсылали! — с упоением рассказывал об очередной операции товарищ префект. — И юношей пышнокудрых, и мужей зрелых! И грубых скотов, и утонченных интеллигентов! Даже этого хлыща — будущего предателя и историка Иосифа Флавия — подсунули! И уже было пошли жаркие взгляды туда-обратно, но опять устояла, рыжая стерва!

— А чем она нам помешала-то? — поинтересовался Лейтенант, которому новое направление разговора совсем не нравилось.

Возникла пауза. Голубоглазый и Комсомолец переглянулись. Жополицый громко икнул. Товарищ подполковник вновь с досадой посмотрел на специалиста по допросам и, в очередной раз перейдя на заговорщицкий тон, спросил:

— А помните про Циркус Максимус? С которым его величество нас кинул? Знаете, кто его получил? В вечное, между прочим, фамильное владение?

— Кто?

— Поппея! — прошипел Комсомолец. — Иудейка хитрая!

— А я тут при чем?

— А при том, что, когда через некоторое время Нерон двинет ее ногой в живот, в этом животе, молодой человек, будет ваш ребенок!

— Понимаешь, парень? Ее похоронят в мавзолее Августа, да так, что спустя две тысячи лет, уже в наше время, найдут прекрасно сохранившуюся мумию с твоим ДНК в брюхе! То есть гражданин СССР сможет неоспоримым образом доказать, что несколько гектаров земли в самом центре Рима принадлежат ему, и никому другому!

— Ну, — поправил Комсомольца Голубоглазый, — на самом-то деле земля будет принадлежать Родине!

— Таак… — ошеломленный Лейтенант переваривал задумку старших товарищей. — А почему Нерон ее будет бить ногой в живот?

— Как почему? — искренне удивился Голубоглазый. — Мы же ему про вас с Поппеей и расскажем!

— И покажем! — подтвердил Жополицый, вытирая огромные и пухлые, похожие на рыхлые блины, ладони о льняную простынь. — Как она ловит рыбу, а ты ее жаришь! Гы, гы, гы!

Лейтенант смог лишь вымолвить:

— Ну и суки же вы!!!

— Конечно, суки! — согласился товарищ подполковник. — А вы что, думали, всю жизнь чистоплюем проходите? Нет, мой милый, Родина требует жертв!

— Да пошли вы со своей Родиной! — не выдержал наш герой. — Если у меня такая Родина, то в гробу я ее видел!

После этих святотатственных слов возникла пауза. И Жополицый, и Комсомолец, потеряв дар речи, со страхом поглядывали то на посмевшего сказать такое молокососа, то на голубоглазого предводителя древнеримской резидентуры КГБ. Тот же, не мигая, с полминуты смотрел на Лейтенанта сузившимися и ставшими еще более холодными глазами, а потом совершенно спокойным голосом сказал:

— Даже не пойму, молодой человек, как вы умудрились закончить советскую среднюю школу! С такими-то взглядами! Учтите, Родину не выбирают! И предательства она не прощает!

— Не страшно! — ответил ему Лейтенант, которого просто трясло от злости. — У нас с вами «родины» разные! Моя Родина — прежде всего во мне самом! Понятно? Это моя совесть и уважение к самому себе! У моей Родины нет тюрем, ядерных боеголовок, нефти и партбилетов! Зато она мне всегда подскажет, когда надо краснеть, а когда дать по роже! Моя Родина — это те, кто никак не успокоятся! Это такие, как Солженицын и Сахаров! Мою Родину не боятся ее граждане и соседи! А она сама не боится правды, границ и изменений! А ваша Родина — это «ЗИМ» с мигалкой, засохший упырь в мавзолее, танки на улицах Праги и тихие разговоры на кухне!

— Наша Родина, — назидательным тоном вставил Жополицый, поглядывая на подполковника, — дала тебе, сучонок, бесплатные здравоохранение и образование! Она, между прочим, победила фашизм и первого человека в космос отправила!

— И доверила поехать в загранкомандировку! — мстительно добавил Комсомолец. — А ты что, взамен грязью ее поливать? Смотри, все равно приползешь на коленях, умолять будешь…

— А мы простим! — тихо, но так, что все остальные тут же заткнулись, вдруг перешел на «ты» Голубоглазый. — Но не сразу! И не до конца! А спустя некоторое время! Когда каждое свое сегодняшнее слово миллион раз вспомнишь! Утирая сопли раскаяния! Упрашивая нас дать тебе шанс искупить! И опять увидеть и «ЗИМ» с мигалкой, и Ильича в кепке! А танкам нашим будешь еще гусеницы целовать, когда они тебя освобождать приедут! И когда за все твои услуги мы тебя все же будем к стенке ставить, ты будешь кричать «Да здравствует наша Советская Родина!». Или «Виват, Россия!». Какая, хрен, разница!

— Вот именно! — вновь добавил своим густым голосом Жополицый. — Лишь бы император был трезвым, народ единым, а молодежь ходила в церковь и спортзал, а не на бл…дки и митинги!

— На бл…дки можно! — вставил Комсомолец. — Это тебе, евнух, по фигу!

— Разговорчики! — заткнул ему рот Голубоглазый. — Товарищ Прокуратор Родине самое дорогое отдал! И мы еще ему за это спасибо скажем!

Он резко хлопнул в крепкие ладоши. Как по волшебству, возле бассейна появились молодцы в кольчугах. Посмотрев на них, Лейтенант тут же понял, что откланяться не удастся: эти двое, может, и не бегали так же быстро, как он, зато стреляли наверняка без промаха.

— Ну хватит дискуссий! — сухо сказал товарищ подполковник. — Наша Родина, может, и не такая чистоплюйная, как твоя, но с тобою как-нибудь справится!

Глава 8

— Чума!

Лейтенант сел в кровати, не в силах сразу понять, что происходит.

— Чума! — вновь бешено крикнул прапорщик Слава.

Послышался грохот передвигаемой мебели и топот военных ботинок по доскам пола. Наш герой, еще находившийся под впечатлением очередной серии своих кошмарных похождений, подумал, что только вот чумы им здесь — в Куиту Куанавале — и не хватало!

— Чума чертова! — в третий раз крикнул Слава.

Вновь раздалась череда звуков, несомненно выдававших немалую суету.

«Может, кто-то уже умер за ночь?!» — похолодев, подумал Лейтенант. Придя в себя, он вскочил с кровати и открыл дверь. К своему изумлению, в гостиной миссии он увидел не душераздирающую сцену выноса тел товарищей по оружию. По правде сказать, сначала он вообще ничего не увидел: перед ним оказалось сплошное белое облако, напоминавшее метель. Одна из «снежинок» попала ему в нос, и он неожиданно чихнул, так как на самом деле это было перо из подушки.

— Ааааа! — вновь раздался голос Славы откуда-то из скрытого облаком угла помещения. — До крови, сучка, укусила!

Слава Богу, советская военная миссия в Куиту пока не превратилась в чумной барак. Просто обезьяна Машка учудила очередную шалость, порвав в клочки несколько солдатских подушек и устроив «снегопад» в отдельно взятом африканском гарнизоне. Как всегда, негодование Славы отнюдь не разделяли его подчиненные: пытаясь выловить скакавшее по карнизам и предметам мебели животное, они с трудом сдерживали смех. Вспомнив прокушенные гениталии «Англичанина» из клуба, Лейтенант поискал глазами Степана. Тот сидел на комоде и наблюдал за пертурбациями из-под привычно насупленных бровей. Впрочем, никакой агрессии в глазах самца не читалось: видимо, он уже понял, что в данном армейском коллективе его подруге ничего плохого не сделают. Тем не менее, Слава, посасывая укушенный палец, с опаской поглядывал в его сторону. В этот момент где-то далеко послышался приглушенный звук самолетных двигателей.

— «Ан-26»! — тут же на слух определил Слава, забыв на минуту о моральном, материальном и физическом ущербе, нанесенном вредным приматом. — Неужели JVC прилетел?!

В последовавшие пятнадцать минут, пока самолет снижался по спирали, а Лейтенант помогал наводить порядок в помещении миссии, ему поведали предысторию с давно планировавшейся командировкой Главного военного советника в самый опасный населенный пункт Черного континента. Дело в том, что прежнего советского начальника с птичьей фамилией на этом немаловажном для советской военщины посту недавно сменил новый. Вновь прибывший генерал происходил из бронетанковых войск и обладал всеми признаками представителя этого вида Вооруженных Сил СССР — то есть был небольшого роста, не переставая хамил подчиненным и мечтал доехать до Ла-Манша на танке с красными звездами. Как и его предшественник, он упорно отказывался пойти навстречу прозябавшим в Куиту советским офицерам, которые пытались убедить начальство в том, что они находились в зоне боевых действий. И что, соответственно, им надо было засчитывать «день за три». Однако по какой-то загадочной причине, к их огромному сожалению, всякий раз, когда нога очередного «дегенерала» ступала на многострадальную землю Курту Куанавале, здесь наступало необъяснимое затишье. Партизаны, которые в иное время никогда не упускали возможности если не сбить, то хотя бы обстрелять изредка появлявшиеся здесь летательные аппараты, как сговорившись, отдыхали именно тогда, когда небольшой транспортник Главного военного советника в Анголе садился или взлетал на исковерканном войной аэродроме городка. Поэтому в данный момент все без исключения обладатели «краснорожей» паспортины и зеленого удостоверения личности глубоко и страстно желали, чтобы «Ан-26» подвергся обстрелу из всех имевшихся у УНИТА видов оружия. Затаив дыхание, едва слышно шепча полуматюки-полумолитвы и ожесточенно пыхтя сигаретами, они с тоскливой обреченностью вновь стали свидетелями очередного благополучного приземления. Ничто, кроме гула двух турбовинтовых двигателей, не нарушило тишину африканского утра. На Южном фронте опять стояла полная и необъяснимая тишина. Гарнизон миссии с ожесточением втоптал в красную землю окурки и, проглотив неизбежные в такой ситуации ругательства, пошел готовиться к встрече. Лишь герой-танкист Витя, проведший в Куиту не менее года и пока не получивший ни одного дня «боевых», не выдержал и предложил:

— Слышь, мужики, может, нам скинуться да заплатить УНИТА?

«Мужики» невесело посмеялись, мысленно порадовавшись, что сами-то проявили недюжинную выдержку и воздержались от подобных рискованных замечаний.

Против ожиданий, новый JVC не поехал в миссию (завтракать, совещаться и ставить боевые задачи), а сразу отправился осматривать наличные силы группировки, готовившейся — в очередной раз! — сломить волю партизан к сопротивлению и размножению. Это вызвало коллективный вздох облегчения у делавших срочную уборку солдат, прапорщика Славы и помогавшего им Лейтенанта. Нашего героя сегодня пока никто не трогал. Вань-Вань, отходивший после вчерашнего боя и грандиозного похмелья, еще не успел собрать волю в кулак и только сейчас выдвинулся к сделанному из ракетного пенала корыту, чтобы окунуть туда красивую голову с красными глазами и воспаленным мозгом. Лейтенант с сочувствием наблюдал за тем, как тот нетвердой походкой, демонстрируя многочисленные шрамы на обнаженном и все еще мускулистом торсе, приблизился к источнику воды. Почему-то наш герой напрочь забыл, что в корыте поселили беженца-крокодила. Лишь когда Вань-Вань с криком отшатнулся от громко щелкнувших челюстей рептилии, Лейтенант спохватился и поспешил спасать Гену от неминуемой расправы.

— Ты бы его еще в унитазе поселил! — раздраженно бросил ему враз протрезвевший ветеран-разведчик, опасливо поглядывая в сторону Гены. Тот — по примеру своих панцирных родителей — выставил над водой лишь желтые глаза, которые настороженно наблюдали за полковником, покусившимся на его хабитат. — С таким поведением он здесь долго не протянет! Максимум до следующей пьянки!

— Товарищ полковник! — решил сгладить неблагоприятное впечатление юный офицер. — Да он на самом деле добрый! Смотрите!

И протянув руку, погладил Гену по корявой башке. Тот не выразил ни малейшего раздражения. Даже наоборот — всплеснул хвостом, как будто демонстрируя свое расположение.

— Надо же! — восхитился Витя-танкист. — Как собака! Эх, мне бы такого в Союз, на дачу — огород сторожить!

— Да? — засомневался Вань-Вань. — А кормить чем? Картошкой?

— Бабушками!

К корыту подошел пес Дик и уставился на Гену умными меланхоличными глазами. На спине у него сидел попугай Кеша.

— Да здрррравствует Советская Армия! — наконец выразил свое отношение к действительности попугай. — Не сожрут, так вы…бут!

— Истину глаголет! — заржал Витя и щелкнул матерщинника по длинному хвосту. Кеша с неожиданной ловкостью извернулся и цапнул его за палец.

К миссии подъехал очередной «УАЗ»-«буханка», очевидно, встречавший самолет. Из него, к большой радости нашего героя, вылезли старые друзья — гигант-ариец Роман и птицеобразный Гоша.

— Ну что, «ксиву» уже заработал? — спросил герой-любовник, обнимая товарища.

— А мы вот снарядились! — гордо продемонстрировал Пахарито новенький «Калашников» югославского производства и советский бронежилет.

Лейтенант вспомнил события вчерашнего дня, скептически посмотрел на пудовые доспехи и следующие двадцать минут посвятил описанию засады и рассуждениям на тему, почему, по его мнению, в Африке лучше воевать налегке. Друзья слушали его с нескрываемой завистью, то и дело перебивали и со знанием дела вставляли ремарки вроде: «Ты в следующий раз рожки через один трассерами снаряжай!» или «Мозги лучше отмывать бензином!». Кстати вспомнив о мозгах, Лейтенант поспешил постирать свою куртку, замоченную на ночь в холодной воде.

Пока наш герой наскоро делал постирушку, друзья поведали ему о приключении, произошедшем с Олегом. Тот, едва отойдя от малярии, попал на пьянку с двумя переводчиками — самыми отъявленными алкоголиками с «ускора». Оба они неоднократно «залетали», но от немедленной отправки «Back to USSR»[43] их спасало происхождение одного из них. Переводчик по прозвищу Миша-Буйный являлся внуком легендарного советского генерала, создавшего с нуля целый отдельный род войск. Причем войска эти были далеко не железнодорожными или, скажем, строительными. Когда бравые и рослые подопечные генерала каждый ноябрь печатали шаг по брусчатке Красной площади, вся огромная Страна Советов рабочих, колхозных крестьян и недорезанной интеллигенции переполнялась гордостью. А его ставшее знаменитым имя в этот момент вспоминали и товарищ Генеральный секретарь в каракулевом «пирожке», и слесарь с «Красного Сормово», и «друг степей калмык». Поэтому Мишу не трогали, тем более что служил он нормально и, в отличие от тысяч других мажоров, от войны не прятался.

— Ну ладно, так что с ними случилось-то? — наконец не выдержал Лейтенант излишне подробного повествования Гоши.

— Да нажрались так, что не услышали, как их квартиру ограбили! Может, по пьяни дверь забыли закрыть, может, соседи-аборигены навели! Все вынесли! Мебель, одежду, продукты! Оставили только то, в чем они в этот момент валялись, и телевизор «Тошиба» — он слишком большим оказался! Представляешь, если бы проснулись? Убили бы!

— Так, а что Олег?

— Да ему зачем-то все же двинули по голове! Теперь в бинтах ходит! Говорить об этом не хочет — мол, не помнит ни хрена! Слава Богу, хоть так отделались! Да, а Сашку из Уамбо помнишь? Красавчик? Тоже малярию подхватил! В Луанде в больнице лежит!

В этот момент к миссии подъехала еще одна машина. Из потрепанного «лэндровера» вылез упитанный анголец-мулат и, к полному ужасу Лейтенанта, человек, знакомый нам как Николай Палыч или, в просторечии, Терминатор. Судя по всему, сломанный нос не повлиял на мимику атташе посольства: приметив нашего героя, он улыбнулся ему уже знакомой улыбкой робота-андроида. Вслед за Терминатором показались еще двое «посольских» с широкими плечами, равнодушными лицами и спортивными сумками в руках. Лейтенант испытал приступ панического страха и невольно оглянулся, ища пути отхода. Кругом был довольно высокий забор, вариантов спасения не наблюдалось.

— Это не тот хер-гэбист из клуба? — тихо спросил Рома и потянулся к своему автомату.

— Молодые люди, не горячитесь! — прокричал им Николай Палыч, заметив это движение.

На голос вышел и Витя — автор удара, сломавшего нос Киборгу. Узнав обидчика несравненной Катеньки, танкист задушевно спросил его:

— Храпеть не начал?

— А я и так храпел! — с тем же подчеркнутым дружелюбием ответил тот, невольно погладив переносицу.

Из здания миссии показался Вань-Вань. За ним выдвинулся бывший морпех Леша. Настроение Лейтенанта стремительно улучшилось. Без всякого восторга определив ведомственную принадлежность группы вновь прибывших, разведчик хмуро поинтересовался:

— Чем можем помочь, ребята? Пленных пока нет! А если что, пытать их мы и сами умеем!

— Товарищи, — поморщил свое жуткое лицо Терминатор, — давайте без мелодрам! Во-первых, тогда произошло досадное недоразумение! Нашего юного героя мы не атаковали, а защищали! Так что, несмотря на некоторые, гм, испытанные мною неудобства (тут он опять погладил переносицу), никаких претензий я не имею!

— А зачем сюда-то прибыли? — вновь с подозрением спросил Вань-Вань, попутно отбиваясь от Дика, пытавшегося погрызть кожаную кобуру пистолета.

Терминатор театрально огляделся по сторонам, убедился, что его коллеги находятся достаточно далеко, и, нежно прихватив вздрогнувшего при этом разведчика за локоток, пропел ему в ухо:

— Все очень банально! Прибыли за гражданским специалистом. Ветеринар. Здесь занялся не тем…

— А чем? — недоуменно спросил Вань-Вань, с трудом перенося близость Киборга-убийцы.

— Подпольными абортами! Вот чем! Поднаторел, подлец, в Союзе на коровах, вот и взялся ангольской стороне рождаемость сокращать! И все бы ничего, да в одном случае сократил не той бабе! Вон, видишь, не совсем счастливого отца? Наш, можно сказать, коллега! Начальник местной контрразведки! Так что, мужики, — опять жутко улыбнулся Терминатор, — если товарища ветеринара в миссии нет, мы не будем более злоупотреблять вашим гостеприимством! Отряхнем, так сказать, пыль вашей фазенды с наших югославских туфель!

— Ага, — не выдержал наш герой, — а на прощание подумайте, не забыли ли гадюку в пакете со льдом?

— Какую еще гадюку? — искренне удивился атташе. — И какой здесь, в Куиту, может быть лед?

— Ладно, ладно, забыли, проехали! — замял вопрос Вань-Вань. — Давайте работать, товарищи! У вас свое дело, у нас свое!

Глава 9

Как передала голубиная почта гарнизона, к моменту окончания вышеописанных переговоров с опергруппой КГБ, товарищ Главный военный советник успел выдвинуться на самые что ни на есть передовые рубежи борьбы за социализм на африканском континенте. Впрочем, ими оказались не печально известный мост через речку Куиту, а позиции реактивных минометов «Град», находившиеся в глубине якобы контролируемой правительственными войсками территории. Лейтенант прибыл туда, сопровождая советника-артиллериста по кличке Маресьев.

Честно говоря, он даже не знал, что это кличка и по простоте душевной называл того «товарищ Маресьев», пока артиллерист, смущаясь, не объяснил природу прозвища. Выяснилось, что подполковник-артиллерист являлся заядлым охотником. И вот однажды, взяв специально добытый в Африке дробовичок немецкого производства, он решил пройтись по окрестностям и попробовать шлепнуть пару-другую уток или иных пернатых, у которых не хватило ума убраться подальше из зоны боевых действий. В ходе своих далеко не безопасных блужданий среди необозначенных минных полей и возможных мест дислокации диверсантов он так и не нашел указанных представителей птичьего мира, страдавших от недостатка мозгов. Зато наткнулся на плюющуюся ядом кобру, висевшую на ветке баобаба. По счастью, кобра — то ли от жары, то ли от яркого солнца — промахнулась, и ее ядовитые слюни пролетели мимо до смерти испугавшегося охотника. Но в приступе вполне понятного ужаса артиллерист сделал неверное движение и задел спусковой крючок висевшего на плече ружья. Немецкий дробовик, в отличие от окосевшей ангольской змеюки, ударил без промаха — прямо в стопу любителя охотничьих приключений. Конечно, дробь была мелкая, а солдатский ботинок крепким. Но часть дробинок все же оказалась в ноге незадачливого стрелка. Добираться до своих ему пришлось долго, преимущественно ползком и с огромными мучениями. Со слезами счастья на покрытом пылью и сожженном безжалостным солнцем лице, пересохшим от жажды горлом и полным ботинком крови охотник-страдалец был наконец обнаружен солдатами ФАПЛА. Несмотря на трагизм ситуации, которая вполне могла закончиться гораздо хуже, безжалостные товарищи по оружию мгновенно прилепили несчастливому подполковнику кличку Маресьев — в честь знаменитого летчика Великой Отечественной войны. Поскольку бедный артиллерист был тихим и незлобивым, многие советники, специалисты и даже сопливые переводчики не упускали своего шанса напомнить незадачливому коллеге о произошедшем. Возник даже целый поэтический цикл, так или иначе касавшийся указанной темы. Классическим примером являлся «мюзикл»: «Не режьте мне ноги, я буду летать! — Тащите ножовку, пора начинать!», после чего вступал кордебалет, припевая: «А у него гангрена, гангрена, гангрена! Ему отрежут ноги, отрежут ноги!»

Постоянно прихрамывавший Маресьев и Лейтенант нашли Главного военного советника осматривающим в сопровождении свиты установку залпового огня. Похожие на рельсы направляющие грозного оружия были устремлены куда-то высоко и вдаль — по-видимому, в сторону «забившего» сегодня на войну противника. Несостоявшийся (пока) покоритель швейцарских Альп и Ла-Манша стоял в позе Наполеона, инспектировавшего поле битвы при Аустерлице, — растопырив короткие толстые ноги и выставив вперед немалых размеров «комок нервов». По-видимому, в настоящий момент JVC планировал одной лишь мощью своего бьющегося в тесной черепной коробке разума — как упомянутый выше француз при осаде Тулузы — покончить с не готовыми к подобному сюрпризу контрреволюционерами-унитовцами. Казалось, пара-тройка гениально прочерченных в трехмерном пространстве траекторий — и партизаны с воем разбегутся от речки Куиту, побросав свои жалкие пожитки, китайское оружие и американских инструкторов.

— А я говорю — долетит! — веско промолвил JVC, видимо, ставя точку в споре с кем-то, посмевшим усомниться в его полководческом гении. — Я, вон, на учениях «Запад» тоже с таким спорил: «долетит — не долетит»! Все куда надо долетело! Понял?

«Понявшим» оказался хорошо знакомый Лейтенанту Михаил Петрович. Петрович побагровел, на его мужественном лице заиграли желваки. Казалось, еще мгновение, и закосневший консерватор-роялист выскажет все, что думает, революционеру-реформатору. И тогда либо голова Петровича покатится после удара ножа гильотины, либо, наоборот, его произведут в бригадные генералы — за смелость и независимость суждений. Но не случилось ни того, ни другого — Михаил Петрович, скрипя зубами, вышел из молча сочувствующей ему толпы советских и ангольских офицеров и спросил у нашего героя:

— Лейтенант, у тебя закурить найдется?

— Нет! А вы разве курите, Михаил Петрович?

Тот лишь в расстройстве махнул крепкой рукой и отошел в сторону.

— Слушай, а Петрович прав! — заметил Маресьев, прикидывая опытным взглядом намеченную «дегенералом» цель — темневшую на горизонте гряду невысоких холмов. — С таким-то зарядом «андрюши» (так — нежно — называли реактивные снаряды) упадут с недолетом!

Установка «Град» вдруг подпрыгнула на месте, вокруг нее образовалось плотное облако красной пыли и ядовитых пороховых газов. Проигнорировав просвещенное мнение опытных артиллеристов, один за другим, прочерчивая в помутневшем небе огненные следы, несколько реактивных снарядов помчались навстречу судьбе и славе. В рассеявшемся дыму показалась бравая фигура JVC, насмешливо призывавшего разбежавшихся по ямам членов свиты взять себя в руки.

— Товарищи командиры, несолидно! Как себя ведете перед подсоветными? Это ж мы стреляем, а не по нам! Ладно, хоть так пороху понюхаете! Эй, товарищ, а вы чего там выглядываете?

«Товарищ» Маресьев, который действительно пытался разглядеть что-то в мощный бинокль, ответил не сразу. Раздались приглушенные многокилометровым расстоянием звуки взрывов.

— Недолет! — наконец прокричал он. — Залп накрыл долину перед холмами!

— Твою мать! — послышался мат Петровича. — Да мы же по деревне шарахнули!

Наверное, так же, одной сказанной фразой, была разрушена слава непобедимого Наполеона. Когда ему доложили, что в надвигающемся облаке пыли, под клонившимся к горизонту солнцем Ватерлоо к полю боя подходит не дивизия Груши, целый день гонявшаяся за пруссаками, а сами немцы — злые, полные сил и жаждавшие реванша. Члены свиты, сразу понявшие, что не все сегодня сложилось у предмета их дружных задолизаний, как-то мгновенно дистанцировались от него. Руки полезли за сигаретами, тетрадями и прочими ставшими позарез необходимыми предметами. Вдруг ставшие озабоченными глаза буравили лица соседей, как будто уже сговариваясь, как лучше топить облажавшегося шефа. Лейтенант, только сейчас начавший отходить от внезапного залпа «Града», с любопытством ждал продолжения. По наивности он полагал, что JVC должен был как минимум извиниться перед Петровичем, написать прощальную записку жене и наследникам и, зайдя за ближайший баобаб, застрелиться. Но не тут-то было! Лицо «дегенерала» вдруг засветилось весельем:

— Эх. лядь, таки недолет! Ладно, я с генеральным прокурором каждую пятницу виски пью — отмажет!

Следующим пунктом программы неугомонного танкиста стала ремонтная мастерская для бронетанковой, артиллерийской и прочей техники. Впрочем, ввиду хронического отсутствия запчастей не только в Куиту, но и на складах Луанды, мастерская по сути являлась централизованным местом сбора металлолома военного назначения. Поэтому, когда генерал, только что решивший судьбу целой деревни, озвучил свое пожелание, советники из местных переглянулись и побледнели.

По иронии судьбы, сильнее всего гусарского гнева выдающегося полководца испугались те, кто больше всех работал и в меру сил старался слабать из трех неисправных бронебульдозеров один работающий танк. К счастью, когда кортеж прибыл к находившемуся на окраине пустырю, гордо носившему имя «мастерских», там обнаружились охрана, относительный порядок и даже какие-то ремонтные работы. У Лейтенанта, с любопытством наблюдавшего за этим ритуальным действом, даже возникло подозрение, что трудившиеся здесь были в срочном порядке предупреждены о прибытии важного советского «асессора». Впрочем, обитатели пустыря, возможно, и сами догадались об этом, увидев садившийся над городом самолет.

В свойственной ему энергичной манере танкист прошелся по территории «парка». В одном месте его внимание привлекла счетверенная зенитная установка советского производства, установленная на бронированный бразильский грузовик «Энжеза». Именно с помощью таковой майору Вите удалось переломить ход вчерашнего боя. По-молодецки забравшись в кузов (швы новой пятнистой униформы при этом тревожно треснули на самой выдающейся части его далеко не юношеского тела), Главный военный советник с одобрением осмотрел конструкцию и оценил пулевые царапины и вмятины на бронещитке.

— Вот это я понимаю — молодцы! — вслух прокомментировал он природную сообразительность сыновей Анголы. — Учитесь, товарищи офицеры, у местных товарищей: так наши деды когда-то пулеметные тачанки придумали! Голь на выдумки хитра!

— И про каких это он местных товарищей? — искренне удивился Маресьев, тихо обращаясь к нашему герою. — Мы же им сами эти «тачанки» и смастерили! После того как фапловцы трансмиссии у «Шилок» пожгли — лишь бы в бой не ходить!

Следующей остановкой JVC оказалась уже двуствольная зенитная установка «ЗУ-2Э», когда-то наводившая ужас на пилотов американских вертолетов во Вьетнаме. Возле нее копошились двое африканцев-ремонтников с измазанными оружейной смазкой лицами. Лениво обмениваясь шутками и ругательствами на одном из местных языков, они споро и деловито откручивали у зенитки небольшие колеса на резиновом ходу.

— На базар тырят, говнюки! — с чувством произнес Маресьев, покраснев от возмущения.

— Или с УНИТА сторговались! — спокойно продолжил тему майор Витя. — У них такие же зенитки — только китайские!

— Здравствуйте, товарищи! — с улыбкой поприветствовал местных умельцев советский полководец.

Те замерли, справедливо полагая, что их застигли на месте преступления. «По-видимому, — подумалось Лейтенанту, — их все же не предупреждали о возможном приезде начальства».

— Ну-ка, спроси, — вдруг обратился генерал к Лейтенанту, — какая у них проблема.

Разумеется, наш герой уже примерно знал, что единственной проблемой двух чумазых расхитителей являлась необходимость каким-то образом доставить украденные колеса к месту нелегального товарообмена. Тем не менее, он все же перевел вопрос:

— О que е que, camarades?[44]

Двое ворюг, не зная, что соврать, лишь глупо улыбались ослепительно-белыми на фоне черной кожи зубами и вращали желтоватыми белками глаз.

— Diga-me, coralho![45] — все с тем же любезно-дружелюбным выражением лица сказал военный переводчик одному из них.

Тот скосил глаза на Лейтенанта и, глотая слюну, рассказал путаную повесть о необходимости снять колеса с данной «зэушки», чтобы прикрутить их на другую, колеса которой «были потеряны в бою», чтобы доставить эту вторую к месту расположения первой.

— Вот суки! — прошептал Маресьев Вите, сжимая и разжимая кулаки. — Так они их со всех зениток уже поснимали!

Но Главный военный советник, с утра после завтрака порешивший десяток-другой невинных душ, теперь, видно, решил компенсировать свое нечаянное преступление против человечности. Подозвав адъютанта (тоже переводчика из Военного института), он залез в носимый тем чемоданчик и достал из него советские «Командирские» часы.

— От имени аппарата Главного военного советника и Министра обороны СССР объявляю вам благодарность!

Лейтенант, скрипнув зубами, перевел. Маресьев сдавленно ахнул. Майор Витя прошептал «Бл…дь!» так явственно, что генерал даже покосился в его сторону. Два негра-вредителя, вконец очумев от происходящего, ошарашенно смотрели то на новенькие часы с краснозвездными циферблатами, то на вручившего их идиота. Но на этом их сегодняшние приключения далеко не закончились. Когда JVC отправился дальше — сеять смерть и милость обитателям Африки, — к по-прежнему стоявшим с открытыми ртами воинам подбежал их непосредственный начальник. Быстро оглянувшись, худой чернокожий офицер без слов и ловко — как заядлый боксер — треснул по зубам сначала одному, а потом и второму герою. Спустя пять минут — уже лишенные часов, а заодно и всех наличных денег — они продолжили манипуляции с колесами. Впрочем, в этот раз конечным бенефициаром[46] нелегального бизнеса должен был стать автор двух мастерски исполненных апперкотов.

К вечеру весь личный состав местной миссии и многочисленные прикомандированные с трудом поместились в неком подобии актового зала. Товарищ ГВС решил провести политико-разъяснительную работу с подчиненными.

— Товарищи офицеры, — с драматически-театральным подвывом скомандовал советник начальника Генштаба, — смирно!

Полковники, лейтенанты и майоры не спеша повставали со скамеек, стульев и снарядных ящиков.

— Вольно! — после паузы, оглядев лица присутствовавших, скомандовал полководец. По-видимому, что-то, прочитанное на этих лицах, оставило у него чувство удовлетворения. А потому свою речь он начал просто:

— Не обессудьте, товарищи! Я из застоя!

Это многообещающее начало вызвало ответное доброе чувство и у большинства асессоров. По крайней мере, многие с довольным видом переглянулись, а сидевший перед Лейтенантом советник начальника мобилизационного отдела фронта — известный бездельник и трус — горячо захлопал. Аплодисменты дружно подхватили и все остальные. Энтузиазм отсутствовал лишь в задних рядах — где, по своей контрреволюционной привычке, кучковались переводчики и специалисты помоложе. Здесь попробовал захлопать только Яша, но и он через секунду замер, мгновенно оценив обстановку. Тем более что никто из передних рядов не обернулся, чтобы оценить его одинокий порыв.

— Я не могу молчать, — решил развить свой ораторский успех правдивый танкист, — когда рушатся построенные нашими отцами и дедами устои, когда сходят на обочину истории еще вчера полные сил и оптимизма политические деятели! Когда офицеры боятся выходить в форме, когда новоявленные демократические лидеры переходят черту, за которой заканчивается доверие народа! А какой-то, извините, пидор из «Мемориала» открыто называет Ильича — нашего Ильича, товарищи! — «чертовым калмыком»!

Этот новый тезис вызвал у присутствовавших полковников еще больший взрыв энтузиазма — теперь они не только хлопали в мясистые ладони, но еще и притопывали. Судя по репликам, особенно им понравилось про «пидора», посмевшего осквернить память самого человечного из людей.

— Страна, товарищи, разваливается, стране, товарищи, не до нас! — продолжал генерал в своей манере правдивого солдата. — Стоило партии — нашей партии, товарищи! — ослабить революционный кулак, как на поверхность вылезла недобитая сволочь! Всякие Сахаровы, Травкины и, извините, Собчаки!

Сегодня слово «товарищ» в этой точке юго-западной Африки упоминалось столь часто и с таким чувством, что, как подумалось нашему герою, вскоре баобабы должны были зацвести пионерскими галстуками, а речка Куиту заструиться если не молоком, то уж точно березовым соком (с сахаром) по восемь копеек за стакан.

— Проверенные временем, заслуженные и опытные кадры изгоняются из партийного, хозяйственного и армейского руководства!

— Вот сволочи! — не выдержал сидевший рядом Рома. — Попробовал бы ты так при Иосифе Виссарионовиче языком трепать! Он бы тебя, старый пердун, отправил не на генеральскую должность!

— Ага, — с готовностью согласился Гоша, — с зарплатой в несколько тыщ баксов!

Яша боязливо покосился на них, а потом огляделся: не услышал ли кто этой крамолы. Лейтенант не выдержал:

— Яшка, ты чего озираешься? Предатели не здесь сидят! Они вон там — в первых рядах хлопают! Нашему начальнику, который призывает их к государственному перевороту!

— Но в наших рядах еще остались истинные ленинцы! — как будто в подтверждение сказанного продолжал ГВС. — Они не ходят на митинги! Они не бегут в книжный магазин за Солженицыным! Они не готовы продать идеалы коммунизма за лишний рубль в кооперативе! Они — это в том числе и вы, мои дорогие друзья! Те, кто несет красное знамя социализма в Африке, Азии и Латинской Америке! В наши ряды еще не попала гниль демократии!

— Это как это не попала? — возмутился Рома. — Ах ты, бл…дь, плесень подзолупная!

Последнее было сказано с таким чувством, что кое-кто из первых рядов в недоумении оглянулся. Не услышав произнесенного, они все же догадывались, что там — в руках молодых и подозрительных парней, сидевших на ящиках из-под снарядов, — знамя социализма могло и зашататься. У кое-кого из оглянувшихся даже закралась мысль, что некоторые из сидевших на «галерке» могли этим знаменем — страшно подумать! — подтереться в туалете!

— Нам предстоит подготовить и провести крупнейшую бронетанковую операцию за всю историю Африки! — наконец перешел к делу бравый генерал. — Сорок танков и сорок «БМП» должны переломить ход этой войны! Мы бросим в сражение за Мавингу все силы, все средства, всю нашу мощь!

— Вот падла! — так же громко прокомментировал Рома. — Не дали ему по Европе на танке погонять, так он до бедных африканцев до…бался!

В этот раз советник начальника мобилизационного отдела был настороже и расслышал сказанное.

— Товарищ лейтенант! — зашипел он, обернувшись и роняя слюни. — Вы что себе позволяете?! Где ваши сознательность и дисциплина?!

— Там же, старый ты хрен, где был твой матрас, когда мы в последнюю командировку в Ондживу собирались! Помнишь, полковник, как ты «опоздал» на построение? А? Обосрался, прилип и остался?

Тот покраснел как рак, но мужественно сдержал гневный порыв и промолчал, снова повернувшись к звезде сегодняшнего вечера.

— И какую это он силу собрался на Мавингу бросать? — озабоченно поинтересовался майор Витя, затесавшийся в диссидентскую толпу переводчиков. — Где это он восемьдесят исправных единиц увидел?

— А это ему Ильич во сне нашептал! Сон пьяного Гамлета в летнюю ночь! — поехидничал Гоша. — Броня крепка, и танки наши быстры!

— Попомните мое слово! — с печальной уверенностью сказал Витя. — И это наступление провалится к той матери! До Мавинги, может, и доедем. Может, и дальше заберемся! Но потом дольше и драпать придется!

— Товарищи офицеры! — вновь, полуобернувшись, зашипел мужественный специалист по мобилизации. — Прекратите пораженческие разговоры!

— Да пошел ты! — равнодушно ответил Витя. — Хочешь — стучи! Меня все равно никуда до Нового года не отправят! Кому тогда «боевой кулак» ремонтировать? Ты, что ли, будешь, знаменосец социализма?

— …Честный военный, генерал Макашов, знаковая статья в «Красной звезде»… Забить камнями клевещущих на Вооруженные Силы… Заткнуть рот желтой прессе… — неслось из президиума.

И наконец, кто-то в истерике:

— Горбачев — сволочь!!! Его надо четвертовать!!!

— Ну хватит с меня! — объявил Рома и начал подниматься.

— Ты куда?! — в панике зашептал Гоша, удерживая товарища за офицерский пояс с кобурой пистолета.

— Не дрейфь, птенец! — ответил тот, выпрямился во весь свой гигантский рост и заорал, притопывая «туфлей», сделанной по последней моде — из солдатского ботинка «антикобра» с отрезанным голенищем: — Ленин, партия, комсомол! Ленин, партия, комсомол!

ГВС сконфуженно прервал вольное изложение статьи ленинца Макашова. С одной стороны, он еще не закончил, с другой — не затыкать же рот молодым воинам-интернационалистам.

— Ладно, — пробормотал Лейтенант, присоединяясь к светловолосому арийцу, — может, тоже часы подарят!

— Пропьем! — согласился Гоша, с грохотом поднимаясь со своего ящика. — Ленин, партия, комсомол!

На ужин разошлись через пять минут.