Магический корпус (СИ)

Глава 7

Наутро мне было так плохо, как не было никогда до этого. В голове будто обосновался целый оркестр, состоящий из одних только ударных инструментов, решивших исполнить этим чудесным утром все композиции из своего репертуара одновременно, а во рту образовалась целая пустыня. Как Сахара или Гоби, но поменьше. Вдобавок ко всему, солнечный свет, беспрепятственно проникающий в комнату через лишённое штор окно, нещадно бил по глазам, несмотря на то, что я ещё даже не успела их открыть.

Глаза открыть пришлось, когда рядом со мной кто-то завозился, и первые несколько секунд после этого воистину героического деяния я не испытывала ничего, кроме здорового недоумения, потому как места, где я, судя по всему, провела эту ночь, я категорически не помнила. Оркестр в голове ненадолго притих, видимо, недоумевая вместе со мной.

Тело рядом со мной негромко выругалось, причём не на моём языке, но очень знакомым голосом, и я слегка расслабилась. Катару я помнила, её слегка нестандартную манеру выражаться — тоже.

— Почему я здесь? — поинтересовалась я слабым голосом, и в поле моего зрения возникла встрёпанная голова моей новой подруги, очень удачно заслонив мне солнце.

— Ты не помнишь? — спросила она.

Что-то в её голосе мне не понравилось. Слишком много в нём было сочувствия, граничащего с откровенной жалостью, а жалость по отношению к себе я не любила так же сильно, как и лесть.

— Я была в больничном крыле, — начала я перечислять в хронологической последовательности события, которые худо-бедно отложились в моей памяти, — потом моя команда по очереди извинялась передо мной неизвестно за что, — я, прищурившись, посмотрела на Катару, — ты тоже.

Суккуб кивнула и снова отползла в сторону, перестав заслонять мне солнце. Я поморщилась и с огромным трудом перекатилась на живот, причём оркестр в моей голове, вроде как взявший перерыв, заиграл с удвоенной силой. Переждав оглушительное крещендо, я продолжила перечислять:

— Меня отпустили. Мы гуляли, а потом…

Мне пришлось изрядно напрячься, чтобы восстановить в памяти потерянный кусок биографии, и когда мне, наконец, это удалось, я упала лицом в подушку и обречённо застонала.

— Потом мы пили, — заключила я и, приподнявшись на локтях и подперев руками голову, повернула её к суккубу, — что мы пили, Катара? — недобро поинтересовалась, припомнив психотерапевтический эффект напитков в бутылках без этикеток.

— Сначала вино, — начала перечислять эта зараза, загибая пальцы и задумчиво глядя в потолок, — потом ликёр, потом… о тёмные боги, что было потом? Вспомнила! Потом был кагор!

И она гордо повернулась ко мне, ожидая, очевидно, похвалы за хорошую память, но у меня были другие планы.

— Кагор, — убито повторила я, — господи. То-то мне сейчас так плохо. Мы же понизили градус, а этого делать ни в коем случае нельзя. И объясни мне, ради всех Директоров Корпуса, почему ты выглядишь такой бодрой?

Катара пожала плечами.

— Я, считай, и не начинала пить. То, на чём мы закончили вчера, это так, затравка. Прости, я не подумала, что тебе будет трудно в силу твоей природы, — повинилась она и погладила меня по голове.

Я скинула руку и мрачно уставилась на подругу.

— Я больше никогда не буду пить, — пообещала я, — тем более, в твоей компании

Я встала. Я хотела в душ и есть. Припомнила, что вдобавок ко всему я вчера напилась на голодный желудок, а это ещё никому здоровья не прибавляло. Настроение моё испортилось окончательно.

— Увидимся на завтраке, — бросила, плетясь к двери, и помахала на прощание одной рукой, второй держась за гудящую голову.

Когда я, смыв с себя последствия вчерашней попойки в виде головной боли и помятого вида и заодно ополоснув рубашку, на которую я вчера пролила то ли ликёр, то ли кагор, добралась до столовой, меня встретила вся моя команда во главе с Нэйтом. Не хватало только Катары, но она, видимо, ещё не успела привести себя в должный вид и, что называется, навести марафет. В отличие от меня, она красилась, а на это, даже при наличии соответствующего опыта, нужно время.

— Ну, — сурово обратился ко мне мой киаму, когда я подошла к нашему столику с намерением пожелать всем доброго утра, — я жду объяснений.

— Я больше никогда не буду пить, — покаялась я.

Нэйт сел, где стоял. Только нашарил рукой стул и придвинул его к себе, не отрывая от меня взгляда идеально круглых глаз.

— Так вот где ты пропадала всю ночь, — только и смог выдавить он, когда перестал напоминать жертву базедовой болезни и хватать ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

— Катара предложила выпить за встречу, — продолжила я сдавать себя с потрохами, — и я заснула у неё.

— Тебе стоило сказать мне, — покачал он головой и, прикрыв глаза, потёр пальцами виски, — а мне стоило предупредить тебя. Лара, — тон его сделался проникновенным, — Катара — алкоголичка.

Теперь уже мы все вытаращились на него, как стадо баранов на новые ворота. Я присела на свободный стул.

— У нас это не считается болезнью, — пояснил Нэйт, и мне на мгновение стало очень его жалко, настолько неловко он выглядел, рассказывая нам о вредных привычках своей подруги детства, — поскольку на демонов алкоголь не действует с той же разрушительной силой, как на остальных.

Он покосился в мою сторону, явно намекая на несовершенство в этом плане человеческой расы, но я сделала вид, что ничего не заметила. Я уже пообещала ему никогда не пить, а потому своей вины более не ощущала — я столкнулась с этим, приобрела соответствующий жизненный опыт, почти ничего не потеряла и сделала выводы. Остальное не имеет значения.

— Поэтому я вас заклинаю, — продолжил Нэйт, — если Кэт предложит вам выпить — не соглашайтесь. Вы не ограничитесь одной бутылкой и, тем более, одной рюмкой — мирные посиделки за бокалом чего-нибудь лёгкого превратятся, в лучшем случае, в пьянку, а в худшем — в разнузданную вечеринку, за которую вам будет нестерпимо стыдно наутро. Причём, страдать от стыда вы будете в гордом одиночестве, потому что конкретно у этого существа совесть атрофировалась ещё в младенчестве, и мне иногда кажется, что вместе с мозгом.

Прозвучало убедительно, он явно знал, о чём говорил, но я заранее махнула рукой на все попытки вытянуть из него подробности. В этом отношении мой киаму, что алмаз — такой же крепкий и несокрушимый.

— С добрым утром всех! — разнёсся по столовой громкий голос моей вчерашней собутыльницы, которая вчера, похоже, и правда не успела напиться, а потому сегодня чувствовала себя прекрасно. Мне оставалось только молча завидовать, держась за всё ещё слегка ноющую голову.

— Больно? — тихо и вроде как сочувственно поинтересовался Нэйт, наклонившись ко мне.

Я печально кивнула и начала усиленно желать, чтобы меня пожалели, погладили по плечу и уняли боль. Напрасно.

— Это хорошо, — злорадно отозвался мой командир и снова откинулся на спинку стула, — запомни это ощущение, — произнёс он наставительно, — и вспоминай каждый раз, когда решишь выпить.

— Мне что теперь, — жалобно поинтересовалась я, — вообще, никогда не пить?

— Никогда, — отрезал Нэйт, — тебе вредно.

— Ты так обо мне заботишься, — протянула я.

Я надеялась, что он начнёт со мной спорить, и я, погрузившись в нашу чисто дружескую перепалку, ненадолго забуду о том, как же мне сейчас муторно. Но он промолчал, бросив на меня ещё один предупреждающий взгляд, и встал навстречу Катаре, которая уже успела перезнакомиться чуть ли не со всеми сотрудниками Корпуса, пришедшими на завтрак, и теперь направлялась в нашу сторону.

— Катара, — поприветствовал он подругу самым ласковым своим тоном, заслышав который, Тина спешно начинала воздвигать вокруг себя ледяные стены, а Хирд мгновенно принимался рыть окоп, чтобы в нём переждать гнев нашего непосредственного начальства.

Ухватив суккуба за предплечье, наш командир потащил её в сторону выхода, чтобы устроить разнос приватно.

— Скажи мне, о чём ты думала, когда… — успела уловить я, прежде чем они покинули пределы моей слышимости.

Мне даже стало жаль новую подругу, потому что вызвать гнев Нэйта и при этом остаться живым и невредимым получалось далеко не у всех — чаще всего мы потом дружно шли в медицинское крыло и шёпотом жаловались друг другу на деспота и самодура демона-полукровку. Нет, Нэйт никогда не бил нас целенаправленно — он просто устраивал тренировку-спарринг и буквально размазывал всех нас по стенке, наглядно демонстрируя нам всю нашу ущербность. Помогало это ровно до следующего нашего крупного косяка. Я вздохнула, посмотрев им вслед, и, прихватив с соседнего стола чей-то опустевший поднос, отправилась за завтраком.

Ближе к вечеру мне полегчало, но общая слабость и сонливость никуда не делись — очевидно, во время моей двухдневной послекладбищенской спячки организм тратил все силы на то, чтобы восстановиться, отдохнуть не успел и теперь стремился наверстать упущенное. С лёгкой ностальгией я оглядела кровать, в которой последний раз спала больше недели назад, и забралась под одеяло.

Я надеялась выспаться, но снился мне только бесконечный туман, сквозь который я шла, не разбирая дороги, вперёд и не понимала толком, куда иду, но остановиться не могла. По пробуждении я чувствовала себя такой уставшей, будто, и правда, всю ночь пробиралась по бездорожью через бесконечное полупрозрачное марево, которое наполняло мои лёгкие тяжёлым холодом и делало путь ещё сложнее. Я напрягла память, но так и не смогла припомнить, была ли у меня во сне какая-то цель, до которой мне непременно нужно было дойти, и которая заставляла меня упрямо переставлять ноги даже тогда, когда это казалось невозможным. Это был не совсем кошмар, но я была рада, что проснулась. Интересно, все так ощущают на себе последствия обильных возлияний, или и тут я отличилась?

Этот сон в сочетании с недавним воспоминанием о девушке с татуировкой дракона натолкнул меня на мысль. Полностью погрузившись в размышления, я на автомате проделала все ежеутренние манипуляции, вроде умывания или причёсывания, и пришла в себя только по дороге в столовую. Оглядевшись и сообразив, где именно нахожусь, я усмехнулась и, пройдя ещё два поворота, свернула налево — в противоположную от столовой сторону. Сейчас мне, как никогда ранее, было необходимо попасть в библиотеку.

Приближаясь к храму знаний, я постепенно ускоряла шаг и, наконец, перешла на бег. Достигнув цели, ненадолго остановилась перед высокими двухстворчатыми дверями, выровняла дыхание и пригладила волосы. Первым делом, шагнув в огромное, вечно погружённое в тишину, помещение, я сделала глубокий вдох, всеми порами впитывая атмосферу спокойствия. Скорость без суеты, все мысли по местам. Я улыбнулась самой себе, закрывая дверь. Теперь можно приступать к делу.

— Элеонора, — негромко позвала я свою самую первую подругу, — где ты?

Ундина вынырнула из ближайшего прохода спустя всего секунду, как всегда, неожиданно и совершенно бесшумно.

— Лара, — обрадовалась она мне, — ты давно не появлялась.

— Работа, — воспользовалась я универсальной отмазкой, — мне нужен свод правил Корпуса, устав и мемуары первого Директора. Самые ранние версии.

Библиотекарь смерила меня задумчивым взглядом и, сделав, по всей видимости, какие-то свои выводы, кивнула.

— Если ты подержишь лестницу, мы справимся быстрее.

Лестницу я, разумеется, подержала, и уже через пятнадцать минут имела сомнительное удовольствие наблюдать прямое доказательство всех своих подозрений. Доказательство того, что почти все наши действия, совершённые с момента поступления на службу, не являлись до конца законными.

— Никому не отдавай эти книги, — попросила я Элеонору, указав на бегу на ровную стопку просмотренных мной томов, — я скоро вернусь.

— Как скажешь, дорогая, — пожала плечами библиотекарь.

До столовой я добралась быстрым шагом, постоянно осаживая себя, чтобы не перейти на бег. Вся моя команда, включая Катару, расположилась за «нашим» столом и уже заканчивала трапезу.

«Прекрасно, — отметила я про себя, — значит, будут меньше спорить»

— Лара, с добрым утром, — первым поприветствовал меня недооборотень, но я только отмахнулась.

— Все за мной, — произнесла твёрдо, насколько хватило дыхания и выдержки, — есть кое-что интересное. И важное.

Не знаю уж, насколько убедительно звучал мой призыв, но вся моя команда, как по сигналу, вскинулась, почти бегом отнесла подносы с недоеденным завтраком на мойку и последовала за мной в сторону библиотеки.

— Здравствуй, Элеонора, — прозвучал нестройный хор голосов, и ундина кивнула, кивая на стопку книг, оставленных мной на углу стола.

Я снова уселась на стул и принялась листать ветхие фолианты. Пусть даже это и были копии, оригиналы которых хранились в архиве, они были достаточно древними. Ещё несколько лет, и копии придётся снимать уже с них. Мысленно я проклинала себя за то, что не придумала ничего, что можно было бы использовать в качестве закладок — это заметно ускорило бы процесс. Дойдя до нужного места в одной книге, я откладывала её в сторону и переходила к другой, пока моя команда наблюдала за мной с одинаковым недоумением на лицах.

— Есть, — выдохнула с облегчением, когда последняя книга легла на стол, раскрытая на нужном месте, — а теперь, прежде чем мы начнём, скажите: все помнят Эрфурт?

Моя команда разом закаменела лицами. Нэйт кивнул, остальные повернулись в сторону Катары.

— Она с нами, — бросил наш командир и тоже повернулся к подруге, — я тебе потом расскажу, ладно?

Суккуб неуверенно кивнула. Все немного расслабились и сосредоточили внимание на книгах.

— Нас отправили в Эрфурт для того, чтобы мы ликвидировали причину магического всплеска, превышающего допустимый уровень. Не для того, чтобы мы разобрались в проблеме. Не для того, чтобы не допустить повторение инцидента. Для ликвидации. Всё.

— К чему ты ведёшь? — нахмурился мой киаму.

Я пододвинула к себе устав корпуса. Самый старый из тех, что удалось найти в местной библиотеке. Позже он несколько раз менялся и до наших дней дошёл в сильно видоизменённом состоянии.

— К тому, что раньше всё было намного сложнее. На место, вызывавшее подозрение, как и сейчас, отправлялась команда, но вовсе не для того, чтобы уничтожить нарушителя правила секретности. На месте проводилась проверка. Опрашивался виновный, если им являлось разумное существо. Проводилось всестороннее расследование причин, повлекших за собой нарушение. После этого команда отправлялась к действующему Директору, чьей обязанностью являлось принятие решения по делу. И далеко не во всех случаях нарушителю выносился смертный приговор.

Я отодвинула устав и потянулась к мемуарам первого Директора. Моя команда, с постепенно проступающим на лицах пониманием, расселась вокруг меня. Я указала им на соответствующие пункты устава, говорящие в пользу моей теории. Тина углубилась в чтение, остальные продолжали в упор смотреть на меня.

— В мемуарах первого Директора упоминаются случаи, когда новые воины появлялись буквально из пустоты. Поскольку его рукопись не является автобиографией в общепринятом смысле — это, скорее, личный дневник, из каких-то соображений изданный уже после смерти Директора — многие моменты в нём не освещаются. Он явно не планировал, что позже его мысли станут достоянием общественности, а значит, не считал нужным подробно раскрывать все свои умозаключения. Взгляните, — я развернула книгу, чтобы остальные имели возможность ознакомиться с тем, что привлекло моё внимание, — здесь он пишет: «Эта новая девочка, Лилит, кажется, прижилась в Цитадели. Её место пока не определено точно, но я надеюсь, что она сможет направить свои силы в нужное русло и избежать прежних разрушений».

— Она могла попросить убежища, — с сомнением в голосе произнесла Катара, — такое практиковалось. И изначально Цитадель и являлась местом, где магические существа прятались от людей.

— Тогда другой момент, — кивнула, готовая к возражениям, и перелистнула сразу несколько страниц, — «Яцек оказался многообещающим юношей. Когда его только привели, он боялся всего и прежде всего — себя. Но его магический резерв поражает! Пока неизвестно, к какой расе он принадлежит, но колдует он превосходно. Может быть, Регис был прав, и среди людей снова начали рождаться маги». Если пройтись по всем мемуарам первого директора, может создаться ощущение, что тридцать-сорок процентов первых воинов Корпуса составляли именно такие нарушители, принятые в Цитадель.

— Это как с Элизой, только его взяли в Корпус! — воскликнула Тина с таким энтузиазмом, будто только что нашла последний кусочек трудного паззла, — но почему сейчас всё изменилось?

— А теперь самое вкусное, — усмехнулась я, — во всех версиях устава, начиная, естественно, с самого первого, сохраняется процедура проведения расследования. Кроме последней редакции, введённой в эксплуатацию… та-дам! После вступления в должность последнего Директора, знакомого нам всем. Он отменил процедуру расследования, оставив только пункт с ликвидацией, а так же лишил Цитадель статуса убежища. Неофициально, конечно, но тогда пункты нового устава противоречили бы друг другу: либо защита и убежище, либо ликвидация и закрытое учреждение. И я пока не могу понять, просто ли он облегчил себе работу, или за этими изменениями стоит нечто большее.

Я обвела победоносным взглядом свою команду, но они, похоже, моего воодушевления не разделяли. Нэйт, сохраняя на лице выражение полной обречённости, смешанной с осознанием собственной непроходимой тупости, распустил хвост и запустил пальцы обеих рук в свои потрясающие длинные медно-рыжие волосы.

— Но это же так просто. Почему это никому не приходило в голову? — пробормотал он в пустоту.

— Потому что жители скрытых земель до ужаса консервативны, что сослужило им плохую службу. Они отгородились от людей не только барьерами. Они отгородились страхом, и это мешало им двигаться дальше в развитии. Пока люди, уверенные в своей полной безопасности, продвигали технологии, отправляли ракеты в космос и изобретали лекарство от всех болезней, магические существа тряслись от страха, боясь совершить что-то, что выдаст их местоположение. И если мы обнародуем эти материалы, грамотно обоснуем и подадим общественности, то магические существа по всему миру, такие, как Элиза, получат право на жизнь…

— Нам нельзя этого делать, — внезапно перебила меня Катара и, перехватив мой удивлённый взгляд, пояснила, — если даже это сработает, и мы сможем предъявить вотум недоверия действующему Директору, общественность — в частности, воины Корпуса — узнает не только об отмене процедуры, но и о лишении Цитадели статуса убежища. Она перестанет быть нейтральной территорией…

— И тогда от целой армии недружелюбно настроенных магических существ Лару не спасёт уже ничто, — закончил Нэйт.

За время, пока Катара объясняла свою позицию, он успел снова привести волосы в порядок и пролистать первый устав, лежащий к нему ближе всех.

— Поясни, — нахмурилась я.

Он вздохнул.

— Ты ведь заметила, что большая часть обитателей Цитадели относится к тебе, мягко говоря, враждебно.

Я хмыкнула.

— И слепой бы заметил.

— Правильно. От прямого нападения их удерживает лишь статус Цитадели как нейтральной территории. Если они узнают, что он был отменён…

— На Лару начнётся охота, — упавшим голосом заключил Хирд.

Я поникла. Подобный вариант развития событий почему-то не приходил в мою светлую голову. В моих самых глубинных фантазиях я была кем-то, вроде всеобщей спасительницы — этакой избранной, которая причиняет добро и наносит справедливость, избавляя всех магических существ по всему миру, а потом красиво уходит в закат. Теперь же передо мной вставал нелёгкий выбор — вернуть книги на полки, сделать вид, что этого разговора не было и продолжить жить, как раньше — или взвалить спасение мира на плечи моих товарищей и вернуться домой, в общие земли, чтобы остаться в безопасности, но при этом забыть о службе в Корпусе.

Смертельная опасность и далеко не стопроцентная вероятность успеха или полная безопасность, но вдали от происходящего. Выбор, и правда, был нелёгкий.

— Ты не уйдёшь из Корпуса, — покачал головой Нэйт.

— А если уйду? — ощетинилась я, — Мои жизнь и благополучие против сотни несправедливых смертей. Подумай ещё раз. Я, по большому счёту, бесполезна. Мой уход ничего не изменит.

— Значит, я уйду вместе с тобой, — совсем уж внезапно заявил мой киаму.

— Прекрасно, — скривилась я, — и на кого тогда ляжет миссия по спасению магических существ? На воина, тринадцатилетнюю девочку и новичка? Отличный расклад, ничего не скажешь!

— Лара, не уходи! — панически выпалила Тина.

— Ты — мозг нашей команды, — покачал головой Хирд, — ты можешь координировать наши действия, находясь в общих землях, и вернуться, когда всё закончится и уляжется.

— Это если у нас всё получится, — возразила Катара, — а если мы лишь взбаламутим воду или, не дай Бездна, настроим всех против себя? Ларе путь в Цитадель будет заказан — её просто убьют как врага всего магического народа.

Нельзя не признать — в её словах была логика. Я вздохнула и обхватила ладонями голову.

— Давайте так, — предложила устало, — мы никому не скажем о наших выводах, но будем думать в этом направлении. Прикинем все варианты, набросаем план действий, учтём все возможные форс-мажоры и только тогда начнём действовать.

— Годится, — кивнул наш командир.

Я вздохнула и начала собирать книги.

— Давай я помогу, — предложила суккуб и живо принялась захлопывать пыльные тома и складывать их в стопку, — скажи, где они стояли. Я помогу вернуть на место.

Вместе мы снова расставили книги, стряхнули пыль со стола и попросили Элеонору никому не говорить о том, что мы тут были и интересовались конкретными изданиями. Библиотекарь пожала плечами, но согласилась легко, пусть и посмотрела на нас немного странно. Мне, впрочем, было не до странных взглядов — я снова почувствовала упадок сил. Вернулась и слабость. Немного подумав, я отговорилась сонливостью, вернулась к себе, прихватила полотенце и направилась в сторону общих душевых.

Горячий душ положения не спас, и меня продолжало слегка пошатывать, как после продолжительного недосыпа. Добавился озноб. Может, я просто заболела? Поколебавшись с минуту, я мысленно посетовала на несовершенство человеческой природы и отправилась в больничное крыло. Если так пойдёт и дальше, я изучу его во всех подробностях.

Маги и другие фантастические создания болеют редко, а потому я, как и в прошлое моё посещение больничного крыла, была единственным посетителем, и мне обрадовались, как родной. Стоило мне переступить порог и прикрыть за собой дверь, меня тут же подхватили под руки неизвестно откуда возникшие Даная и Лэнсия — живой парадокс всего магического мира. Они являлись близняшками, что само по себе было невозможным, учитывая то, что Даная была светлой эльфийкой, а Лэнсия — тёмной, иначе говоря, дроу. Друг от друга сёстры не особенно отличались — Даная являлась гордой обладательницей роскошной золотистой шевелюры и молочно-белой кожи, со здоровым румянцем на щеках, а Лэнсия была брюнеткой, и кожа её была чуть сероватой, что, впрочем, было совершенно нормально для представителей её расы.

Даная протараторила что-то на своём языке, красивом, сложном и крайне цветистом. В сочетании с высоким, но очень мягким голосом её речь напоминала солнечные блики на быстром течении ручья в рассветный час. Мы с Лэнсией внимательно выслушали всё, что эльфийка имела мне сказать, но если я просто восхищалась, то дроу вслушивалась в слова и по окончании тирады, повернулась ко мне и коротко перевела:

— Привет.

Как я уже говорила, язык эльфов очень цветистый.

Я кое-как описала свои симптомы, с лёгким стыдом поведала об импровизированном девичнике, упомянула о встрече с некромантом. Даная задавала наводящие вопросы, Лэнсия переводила их для меня. Я обстоятельно отвечала, и сестрички с умным видом кивали. Что интересно, Даная, так и не заговорившая за всё время работы в Корпусе ни на одном человеческом или любом другом языке, прекрасно меня понимала без обратного перевода.

Для начала на меня набросили стандартную лёгкую сеть диагностических чар. Потом вручили амулет, который должен был изменить цвет в зависимости от диагноза. Затем в меня тыкали иголками и считывали изменения в ауре. Насколько я поняла по изумлённым лицам обеих эльфиек, в чём-то я была уникумом, не поддающимся анализу обычными методами. Спустя четверть часа меня так же подхватили под руки и повели в сторону исследовательского отдела — их аппаратура была более многопрофильной. Ещё минут через двадцать происходящее начало напоминать мой самый первый день в Корпусе: все побросали свои дела и суетились вокруг меня.

Среди ровного гула голосов выделялся звон солнечных лучей на водной глади — Даная перечисляла, что они уже успели опробовать. Сразу за этим голос Лэнсии разбегался морозными узорами по стеклу — дроу переводила слова сестры. Мне снова вручили амулет для определения группы диагноза. Большой прозрачный кристалл в виде звезды должен был, по прикидкам команды исследователей, либо покраснеть, либо посинеть. Он почернел. Дружно нахмурившись, все присутствующие передавали амулет друг другу и сыпали непонятными терминами, от которых мне могло бы стать только страшнее, если бы меня с невероятной силой не клонило в сон.

Я пристроилась на диване и начала засыпать. Голоса уплывали всё дальше, постепенно стихая, а ко мне снова подобрался туман из сна, утягивая в бесконечный поход к призрачной цели. Я уже почти ступила на холодную землю и приготовилась двинуться дальше, но меня разбудили. Всё ещё не высвободившись до конца из объятий своего почти-кошмара, я, направляемая и поддерживаемая чужими руками, прошла в соседнюю комнату, где все уже столпились вокруг монструозных размеров аппарата, напоминавшего платяной шкаф с вычурными узорами на дверцах.

«Нарния, — мысленно хихикнула я, — интересно, тот фонарь ещё стоит на поляне?»

Но когда меня общими усилиями впихнули в этот шкаф, в нём не обнаружилось ни тёплых вещей, ни прохода в сказочную страну. Да и зачем он нужен, если я и так уже в сказке?

— Присаживайтесь, — велели мне, — и смотрите туда, — невысокий молодой человек с маленькими рожками на голове и очаровательными копытцами вместо ног, усадил меня на стоящий в шкафу стул и указал на маленькое окошечко в задней стенке шкафа, после чего вышел и плотно прикрыл за собой дверцы.

«А вот и мой фавн, — отстранённо заметила я, — а ледяная королева будет?»

Я смотрела в окошечко — единственный источник света — и старалась не заснуть. Света стало больше, и у меня заслезились глаза, но я упорно продолжала держать их открытыми даже тогда, когда свет сделался нестерпимо ярким и затопил всё пространство в шкафу.

Когда я проморгалась, и всё тот же фавн помог мне выбраться из шкафа, на меня с любопытством уставилась как минимум дюжина пар глаз.

— Вы ещё живы, — констатировал кто-то.

— А это должно было меня убить? — я кивнула на шкаф.

На меня, глядя с непонятной обидой, замахал руками весь исследовательский отдел.

— Это высокочастотный танатокулярный витограф, — пояснил всё тот же фавн и помог мне дойти до лабораторного стола, на который я вскарабкалась с большим трудом, несмотря на то, что он был достаточно низким.

— Что? — беспомощно переспросила я, потому что ничего не поняла.

— Он должен был считать изменения в вашей ауре, чтобы с учётом допустимых погрешностей и статистического уровня нормы для вашей расы понять, что с вами не так и…

— И я не понимаю, почему вы ещё живы, — перебил фавна черноволосый одноглазый исследователь, один из тех, кто осматривал меня в самом начале моей карьеры в Корпусе, — учитывая, с какой скоростью вы теряете силы. Мы трижды обновляли показания витографа, и каждый раз они уходили вниз на одну-две сотых лиры. Это как дюны, но касаются витальной энергии, — устало пояснил он, перехватив мой полный непонимания взгляд, — советую составить завещание и сообщить команде, что им нужно искать вам замену. Потому что, если так пойдёт и дальше, вы, с поправкой на полное отсутствие магического потенциала и, соответственно, поддержки организма в этом аспекте, покинете нас чуть больше, чем через два месяца.

Он провёл рукой по лицу, будто пытался стереть с него тяжесть нашего разговора. И снова взглянул на меня, ожидая, очевидно, внятного ответа или хотя бы подтверждения, что я его услышала.

— О, — сказала я, и это было всё, на что хватило моего красноречия в этот момент.

Исследователи расходились по своим местам, бросая на меня сочувствующие взгляды. Кто-то даже подходил и ободряюще похлопывал по плечу. А я продолжала сидеть и смотреть на одноглазого исследователя, пытаясь не заснуть прямо здесь и сейчас и одновременно с ужасом и какой-то глубинной внутренней отстранённостью осознавая всё, сказанное мне ранее. Я теряю жизненные силы. Я не маг и не смогу остановить этот процесс. Мне осталось совсем немного, и если ничего не изменится, через пару месяцев… я умру.

Я сползла со стола и медленно пошла к выходу. В голове моей все размышления постепенно складывались в одну простую мысль: я убьюсь об стену гораздо раньше, если вся моя команда пойдёт извиняться по второму кругу.