Маги Второго Круга (Эва Бялоленьская) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Часть вторая БУНТ

Библиотека — это спокойное и милое место для тех, кому нравится пребывать между уставленными книгами стеллажами, которые, точно запыленные стены, устремляются к мрачному потолку, где прядут свою частную мифологию очередные поколения пауков. Но внизу бывает намного приятнее.

На втиснутый между полками стол падал сероватый свет из окна — хотя на улице снова лил дождь, в библиотеке было уютно и довольно тепло. Когда утихли волнения в связи с делом Мышки, Гладиатор был уволен, а Кузнец провел несколько бесед с библиотекарями, задобренные и смягчившиеся Черепахи решили, что, «если уж эти сорвиголовы собираются тут бесчинствовать, то пусть уж лучше делают это днем» — таким образом, властители имевшегося в Замке книгохранилища милостиво соизволили предоставить Второму Кругу свободный доступ к своим сокровищам. Ну, может, почти свободный.

Однажды дождливым днем, когда погода стояла такая, что пребывание на воздухе даже для самых непромокаемых было невозможно, в тихом закутке между полками устроились Ночной Певец и Камушек. Творитель с наслаждением копался в трудах, посвященных архитектуре, и, с каждой минутой все сильнее покрываясь пылью, притаскивал на стол очередные фолианты. Камушек, выдержав небольшое столкновение характеров, получил право просмотреть не что-нибудь, а личную хронику самого Белого Рога! Если б Камушек не был Камушком — то есть личностью с довольно известной репутацией да еще подопечным магистра Иллюзии, — ему наверняка пришлось бы только облизываться на такое сокровище. Но дежурный Стражник слов позволил все-таки дать себя уговорить, лишь время от времени недоверчивый Черепаха выглядывал из-за угла, точно хотел поймать молодого Ткача иллюзий на каком-нибудь читательском грехе. Только одна Богиня знает, в чем мог бы состоять такой грех, может, в маранье на полях или даже поедании страниц.

Хроника Белого Рога была такой же толстой и тяжелой, как и та, которую в свое время получил и сам Камушек. Ее украшали такая же оковка и пряжки. Страницы были помечены именем хозяина: «Белый Рог, сын Волны, от отца Дубового, из дома на Козьем холме». Теперь эти холмы назывались Холмами Иллюзии. Но если страницы своих дневников парнишка уже в значительной степени исписал, книга, когда-то принадлежавшая легендарному Ткачу иллюзий, была заполнена крайне скупо.

«Меня зовут Белый Рог, мне пятнадцать лет, и я Ткач иллюзий. Это лучше, чем быть Наблюдателем, поскольку люди не любят, когда им заглядывают в головы. А я могу выдумывать разные штуки, и тогда мне не скучно. Тот маг, который проверял меня, а потом дал эту книгу и шарф, сказал, что теперь наверняка исполнилась моя заветная мечта. Но это неправда. Потому что больше всего мне хочется пасти овец на пастбищах моего отца. Я так и сказал тому человеку Круга, а он рассмеялся. Не догадался, что я имел в виду. Если б я стал пастухом, это означало бы, что я могу ходить и бегать, и у меня настоящие ноги, а не эти тонкие прутики. Но уж если я не могу стать пастухом, придется быть магом. Все-таки хоть какое-то занятие».

Камушек удивленно поднял брови. Белый Рог явно не любил писать и не ценил этой способности. Многие знаки оказались выписаны неумело. Кое-где страницы были сплошь усеяны черными квадратиками — похоже на то, что владелец хроники, сделав ошибку, старательно и ровненько замазывал идеограмму, а потом рядом писал ее правильно. Камушек призадумался. Пятнадцать лет… почти столько же, сколько ему сейчас. Каков он был, его ровесник, а теперь уже давно умерший мужчина? Камушек снова обратил взгляд к запискам. Малоразговорчивый? Наверное, очень старательный и обстоятельный. Нудный? Камушек никак не мог представить себе невыразительного, тусклого и пресного Ткача иллюзий. Правда, лично он до сих пор успел познакомиться только с двумя Ткачами иллюзий. Себя он, ясное дело, занудой не считал, а что касается Ветра-на-Вершине, то к нему подходило множество определений, но среди них уж точно не нашлось бы места для «занудного».

Скользя глазами по скудным записям, парнишка познавал историю экзамена Белого Рога, а потом отчаянной обороны Козьего холма. Многое он додумывал, читал между строк, поскольку сам Рог писал сухо, точно стыдясь своего героизма. Так вот как это было… Камушек почувствовал себя слегка обескураженным. Никаких атак, никакого тебе большого города с тысячами солдат на стенах, ни сотен убитых врагов. Не было никакого великого и кровавого зрелища из тех, что так охотно творит совместными усилиями народное воображение. Зато была деревянная крошечная крепость и двое испуганных мальчишек. И сжимающее горло обещание: «Я тебя никогда не оставлю». Камушек даже всхлипнул, широко открывая глаза. Он разогнул сгорбленную над книгой спину и пальцами расчесал взлохмаченные волосы. Этот рассказ из первых рук, хоть и весьма скупо написанный, произвел на него большее впечатление, чем патетическое повествование, вышедшее из-под пера какого-нибудь хрониста, страдающего слишком разросшимся воображением. Ночной Певец глянул на товарища с любопытством.

«Интересная книга?»

«И даже очень. Пойду ноги разомну», — ответил Камушек вставая.

Он и в самом деле почувствовал, что должен малость подвигаться. Слишком много мыслей сразу клубилось у него в голове. Стены библиотеки были густо увешаны портретами прославленных магов. Камушек и раньше разглядывал их, поэтому знал, куда ему следует направиться. С портрета на него смотрел мужчина средних лет, с обычным, не слишком интересным лицом. Он казался недовольным, может, даже рассерженным и утомленным от долгого позирования, хотя портретист наверняка постарался сгладить его черты и придать лицу более приятное выражение.

«Ты не хотел тут находиться, — подумал Ткач иллюзий, оценивающе прищурив глаза и склонив голову набок и внимательно рассматривая портрет. — Не нравился тебе Замок Ладони, зато очень дорог был твой дом на холмах и труд козьего пастуха на лугах. Все-таки ты был очень любопытным человеком. Необычным».

Камушек вернулся к своей книге в укромный закуток у забрызганного дождем окна. Белый Рог не употреблял цветистых выражений. Писал он просто, четко и определенно, а иногда стиль его становился даже грубоватым. Войну он описывал не как славный, героический поход отважных воинов, но как грязную работу — одни ее делали ради прибыли или влияния и власти, другие (такие, как он сам) — из любви к своей земле и семье. Но все равно война всегда означала одно и то же: она приносила трупы, кровь, страдания и страх. Рог принимал участие в завоевании северных земель, которые потом вошли в состав Ленгорхии. В качестве воина дружины, состоявшей из Бродяжников и Наблюдателей, он помогал брать город Тоум, который позднее переименовали в Ленению и сделали столицей нового королевства. Вместе с войском тогдашнего короля Белый Рог был в Перстне и стал там свидетелем подписания трактата со старшинами четырех хайгонских племен. Война принесла ему славу и богатство, которые он, похоже, не слишком ценил. Особенно славу. Свои заслуги Белый Рог описывал исключительно скупо, точно делал это только из чувства долга, поскольку закон Круга обязывал его вести хронику. Даже встрече с самим Скалой Молний посвятил только очень короткую запись. История Белого Рога довольно резко обрывалась, у нее не было никакого заключения, и сама она занимала всего половину объема книги, а ведь другие маги умудрялись за время своей карьеры заполнить две книги, а то и больше — если были деятельны и к тому же довольно болтливы.

Приятной неожиданностью оказался для Камушка обнаруженный в хронике вклеенный небольшой кусочек пергамента, на котором неизвестный рисовальщик тушью набросал портрет молодого мужчины и паренька, сидящего рядом. У мужчины были невероятно широкие плечи и мощная шея. Прямые черные волосы падали ему на лоб, закрывали уши. Камушек узнал в нем изображение молодого Белого Рога, чье лицо еще не было изборождено морщинами, которые прокладывает время. А рядом нарисован был юноша, очень похожий на легендарного Ткача иллюзий, но слишком взрослый, чтобы быть его сыном. Неужели это и есть его брат, Козленок, о котором рассказывалось в дневнике? Камушек перевернул листок пергамента в поиске имени художника, надписи, хоть чего-нибудь, способного разрешить его сомнения. И на следующей странице прочитал то, что было дописано уже чужой рукой:

«Белый Рог принял во владение поместье Развилистая Котловина на Холмах Иллюзии, которое было разорено во время второй кампании Эйминери. Отстроенное домовладение служило ему приютом до самой смерти, когда эти земли, согласно последней воле магистра Иллюзии, перешли к его племяннику Корню — сыну Анаджилии от отца Козленка, с Холмов Иллюзии».

Вот, значит, как сложилась судьба Белого Рога. В конце концов, он добился своего — жил так, как хотел, и там, где хотел. В окружении семьи и друзей, не вмешиваясь в дела большого света.

Камушек задумался. У Белого Рога, безусловно, было гораздо меньше честолюбия, чем таланта. И его талант оказался в каком-то смысле потерян для мира. Но, с другой стороны, разве кто-то имел право его осуждать? То, что он мог — он отдал своему повелителю и соотечественникам, а то, что его мечты не шли дальше спокойной жизни в глухой провинции… У Белого Рога и так жизнь была не слишком легкой. Каждый день ему приходилось бороться с ограничениями его искалеченного тела. Но он ни на что не жаловался. Читая между строк, Камушек понимал, как много гордости и достоинства крылось в этом человеке. Молодому Ткачу казалось, что он полюбил бы Белого Рога, если б Судьба позволила им встретиться.

«А чего, собственно, я хочу добиться в жизни?» — спросил он сам себя, закончив книгу.

«Лазурь — это власть, богатство… Только подумай сначала, очень прошу тебя, ты на самом деле хочешь именно этого?» — вспомнил Камушек давний вопрос Соленого.

Белый Рог знал, чего он хочет. А чего хочет он, Камушек? Удобной жизни в Замке? Легкого исполнения всех желаний? А чего ждал от него Круг взамен своих милостей? Верности, благодарности и повиновения? Наверняка всего этого сразу, с особым упором на повиновении. Камушка охватило неясное предчувствие, что его личные интересы отнюдь не обязаны во всем совпадать с интересами Круга.

* * *

Ночной Певец совершенно непозволительным образом лазил по полкам, стремясь добраться до самых высоких и самых интересных (равно как и самых пыльных) фолиантов. За лестницей ему идти не хотелось. Она была тяжелой, а кроме того, с ней пришлось бы промаршировать мимо дежурного Черепахи, который наверняка тут же стал бы приставать с расспросами: а зачем? а почему? Кто знает, для каких темных и гнусных дел могла бы послужить библиотечная стремянка, если б попала в лапы столь невменяемого чудовища, как Ночной Певец, разве же нет?

Парнишка привстал на цыпочках, ухватившись одной рукой за полку, а другую вытягивая как можно выше, чтобы подцепить кончиками пальцев заинтересовавший его том, туго втиснутый между двумя соседними.

«Вот бы… стать… чуть… по… вы… ше… — Книга высунулась из своего гнезда, зацепившись оковкой за соседний фолиант. Рука Творителя с торжеством схватилась за потрепанный корешок. — Попалась!»

В этот момент старая планка, за которую Певец держался левой рукой, не выдержала и с сухим треском лопнула.

«Вот зараза…» — пронеслось в голове парня, который уже летел на неумолимую встречу с твердым полом. Следом за ним рухнула небольшая книжная лавина, с грохотом рассыпаясь как поверх Певца, так и по полу рядом с ним. Певец несколько секунд лежал неподвижно, пытаясь сообразить, остались ли у него еще целые кости. Перед глазами его крутился столб серебристых пылинок, за которым маячила встревоженная физиономия Камушка. А по залу легким эхом отдавались шаги приближающегося библиотекаря. Молодой Творитель резво вскочил с пола, точно ниоткуда не падал, и в панике кинулся укладывать на столе разбросанные фолианты. Камушек не стал задавать вопросы, тут же придя на помощь товарищу.

Когда встревоженный Черепаха приблизился, остатки треснувшей планки благополучно были засунуты под стеллажи, а оба паренька чинно сидели за столом, обложившись стопками книг.

— Что это за шум? — с подозрением поинтересовался Стражник слов.

Певец поднял голову, с трудом отрываясь от чтения, и обвел вокруг себя затуманенным взором, мастерски притворившись рассеянным.

— Шум? Какой шум? Я ничего не слышал.

— Зато я слышал!

— Ой?.. Это, верно, где-то снаружи. Камушек, ты что-нибудь слышал?

Глухой Ткач иллюзий даже не поднял головы. Певец развел руками:

— Вот и он тоже ничего не слышал.

Библиотекарь с кислой миной удалился, напоследок окинув шутника проникновенным осуждающим взглядом. Как только он исчез из виду, невинная улыбка Певца превратилась в болезненную гримасу. С тихим стоном он ощупал свою спину.

«Вот же ж зараза и прыщ на причинном месте… Я чувствую себя просто как мешок с горохом. Стоит меня развязать — а изнутри все косточки так и посыплются».

«По крайней мере, рисковать-то стоило? — поинтересовался Камушек, оценивающим взглядом измеряя горку книг. — Еще чуть-чуть — и тебе надолго бы запретили здесь появляться».

«Посмотрим, что у нас тут имеется. — Певец принялся проглядывать добычу, — „Обустройство прислугой приличного домовладения“. — Нет, благодарю, не требуется. „Жизнеописания блаженных…“? И для этого я рисковал жизнью?»

Следующий том даже не был настоящей книжкой, только невзрачной пачкой отдельных листочков, втиснутых в очень потрепанный переплет, поверху обвязанный шнурком. Певец, скривившись, уже собрался было отложить эту пачку, но все-таки решился заглянуть внутрь, потому что на потемневшей от старости коже разглядел вытисненный знак Круга и Пламени, с которого почти бесследно стерлись остатки позолоты. Распутал шнурок, открыл и замер, потрясенный. На первой странице кто-то небрежно выписал тонкой кистью несколько знаков. Тушь, видно, была исключительно хорошего качества, потому что даже не порыжела с течением времени.

— «Бурон Творитель, сын Совы и Дёрга»… О богини… — прошептал Певец, беря в руки листок и ощущая, как по всему его телу начинают бегать мурашки.

«Что случилось?» — спросил Камушек, наблюдая за приятелем. Певец без единого слова протянул ему листок. Под ним находился следующий листок, похоже, очень старый, потому что бумага слегка пообтрепалась по краям, хотя по-прежнему оставалась белой — владелец ее явно не скупился на хорошие материалы. Страницы были исписаны бисерным почерком. Кое-где виднелись зачеркнутые знаки и криво дописанные разъяснения. Певец проглядывал найденные записки со все возрастающим возбуждением и вместе с тем с легким недоверием. Чем Белый Рог был для Ткачей иллюзий, тем Бурон — для всех Творителей. С той только разницей, что от Белого Рога осталось хоть и небольшое, но все-таки письменное наследие в виде подлинного дневника и разнообразных исторических записей в хрониках великой войны, а почти все работы Бурона сгорели в пожаре, в котором погиб и сам великий маг. По библиотекам кружили только уцелевшие от погромов копии жалких остатков Буронова достояния. А тут вдруг невообразимое сокровище — подлинный дневник легендарного мага, жившего почти четыре века назад, буквально сваливается Певцу на голову! Это казалось сном, миражом, это было почти невозможно и совершенно невероятно!..

Ночной Певец водил пальцем по страницам, исписанным стародавним почерком.

«Матерь Мира! Камушек, он ведь погиб в пожаре! Его хроника сгорела, а это, должно быть, ЧЕРНОВЫЕ ЗАМЕТКИ!»

Камушек растроганно кивал головой.

«И это вот так попросту лежит себе на полке? Ведь некоторые дали бы себе руку отрезать за такое сокровище. Как ты думаешь, за все эти годы никто в этот дневник даже не заглянул?»

«Вполне возможно, на переплете книга никак не подписана и выглядит как ненужные бумаги, просто мусор. Да еще и лежали записки так высоко, что, если б я не стянул их себе на голову, то и дальше бы там пылились. Я сейчас же начну их читать и не оторвусь, пока не закончу. Хоть бы пришлось тут провести всю ночь».

Камушек был настроен более скептично:

«В сумерках нас попросят отсюда, а до захода солнца осталось не так уж много».

«Тогда я возьму это с собой!»

Ткач иллюзий пожал плечами.

«Ты думаешь, Черепахи спокойно выпустят тебя отсюда с таким сокровищем?» — отрезвляюще заметил он.

Ночной Певец сгорбился, точно из него вдруг вышел воздух.

«Ну… нет».

«Давай-ка это сюда». — Камушек вдруг решился. Он уверенно и решительно вложил предполагаемые записки Бурона обратно в потрепанный потемневший переплет, а потом запихнул их себе под блузу. Сверток был толстый и явственно выделялся под одеждой. Но только до поры до времени. Достаточно было легкого усилия Ткача иллюзий, и его внешний вид перестал чем-либо отличаться от обычного. Преувеличенно вежливым жестом Камушек указал Певцу на проход между стеллажами.

«Извольте пройти первым и отвлечь внимание, а ваш покорный слуга, как и положено, двинется следом и понесет багаж господина. Прошу».

«Камушек, неужели я тебя испортил и разложил?»

«Именно так. Причем самым непотребным образом».

Библиотекарь, наслаждавшийся чтением неподалеку от дверей, с некоторым удивлением обратил внимание на то, что молодые посетители уже покидают хранилище:

— Уже? Я-то думал, у вас работы хватит еще на несколько часов.

— Проголодались мы, — пояснил Певец, лицемерно скаля зубы, хотя у него от волнения ноги подгибались. — Э-э-э… Мы там немного набезобразничали, беспорядок устроили. Я не помню, где какие книги стояли.

— Лет мало — да зато места в брюхе много, — буркнул Стражник слов, махая рукой, точно мух отгонял. — Хоть бы раз ты забыл дорогу в кухню, но тут бояться не приходится. Кыш. Я сам разложу все по местам.

— Спасибо, магистр!

И ребята поспешили удалиться из опасной зоны.

* * *

Утром Камушек без особого удивления увидел на соседней кровати совершенно обезоруживающую картинку: Певец, полностью одетый, нежно, точно маленькая девчушка свою любимую тряпичную куклу, прижимал к груди записки Творителя Бурона. Ткач иллюзий громко рассмеялся, но это не разбудило мага, погруженного в глубокий и блаженный сон. Только прицельно брошенный башмак подействовал. Певец пошевелился и медленно стал выплывать из сонных бездн. Он пугающе широко зевнул и тут же вспомнил о своем сокровище, начал его разглядывать, точно проверял, не окажутся ли случайно прошлый вечер и ночь, проведенные за чтением, всего только сном.

«Ты прочел все?» — спросил Камушек.

«Прочел».

«Думаешь, это подлинные дневники Бурона?»

«Многое на это указывает. — Певец с глубоким чувством погладил обложку. — Тут есть описания исследований мозга и нервной системы».

«А теперь тебе надо отнести это обратно Черепахам».

У Певца на лице появилось выражение четырехлетка, которому угрожает покушение на его конфеты.

— Не-э-эт…

«Не надо так со мной!»

«А что я такого тебе делаю? Ничего. Ты хочешь сохранить эти записки исключительно для себя? Я всегда думал, что тебе нравится делиться, — заметил Камушек. — Ведь теперь Черепахи должны отправить эти дневники в копировальню, чтоб и другие смогли ими воспользоваться».

Хоть и с болью в сердце, Певец не мог не согласиться с ним. Оставить найденное сокровище только для себя было бы верхом эгоизма.

Ночной Певец еще раз заглянул в драгоценную папку.

«А знаешь, это был, собственно говоря, очень неприятный тип. Очень способный. Страшно умный, но отвратительно циничный. Мне не слишком пришлись по душе некоторые его толкования».

«Какие, например?» — заинтересовался Ткач.

Певец погрустнел.

«Бурон был какой-то безжалостный. Вообще. Например, он подробно описывает, как обдирать шкуру с животного и обнажать нервы для проведения наблюдений. Причем сдирать живьем. Это омерзительно. Или вот в другом месте он рассказывает про двух людей, умирающих от одной и той же болезни. Одного он лечил, а другого — нет и потом сравнивал результаты. Толковый, образованный, но при этом холодный, как змея».

«Какое счастье, что его уже нет в живых», — сухо отозвался Камушек.

* * *

Если Певец ожидал похвалы за свою находку, то ему пришлось здорово разочароваться. Библиотекари приняли записки без излишних замечаний и даже с некоторым недоверием, как будто полагали, что дневники были фальшивыми. Молодой Творитель удостоился довольно сдержанной благодарности, но, помимо сухой (и даже несколько снисходительной) вежливости, более он ничего не дождался. Черепахи обещали передать бумаги для внутреннего исследования, а потом, возможно, для копирования, если руководители так решат. Ну что ж… Может, так оно и лучше будет.

Прошло несколько дней, но ничего в связи с бумагами Бурона не происходило. Певец ожидал, что ему будет задано хотя бы несколько вопросов, вроде: где он ЭТО нашел, на какой полке, может, заметил там еще что-то подобное? Могло даже последовать непосредственное обвинение, будто он собственноручно подделал эти документы — шутки ради или из желания получить какую-то выгоду… все равно что, хоть такое внимание. А тут — глухая тишина.

Наконец он отправился в замковую библиотеку специально для того, чтобы поинтересоваться, что делается с его находкой.

А вернулся молчаливый, с очень странным выражением лица, что видно было даже под прикрытием шерсти. Он ужинал вместе со всеми товарищами, но не произносил ни слова, это настолько было не похоже на него, что привлекло к Певцу всеобщее внимание. Каждый из магов, умевших читать мысли и настроения (да и не только они), видел, что в душе Певца под внешней сдержанностью и молчанием скрывается буря, чувства попросту кипят, и любая малость может вызвать у него то состояние, когда человек начинает кидаться стульями. Камушек с тревогой следил за приятелем, но не цеплялся к нему, откладывая все расспросы на вечер. Наконец к Творителю осмелился обратиться Конец:

«Что случилось? У тебя что-то неладно? Нужна помощь?»

Певец угрюмо глянул на товарища, оторвав глаза от тарелки. Долго не решался ответить, но спокойные, умные глаза Говоруна не отрывались от его лица. Конец терпеливо ждал.

«Загляни к нам попозже вечером. То есть я хочу сказать — на длинный разговор», — передал наконец Певец и снова занялся своей порцией рыбы.

Заинтересовавшийся Говорун поспешил воспользоваться приглашением. А в уютной, заваленной барахлом норке, которую занимали Творитель и Ткач иллюзий, он узнал совершенно поразительные и потрясающие вещи.

— И вот понимаешь, я пошел узнать, что делается теперь с этими бумагами, и мне тогда ответили, что понятия не имеют. То есть они ничего не знают! Они ничего не получали, и я им ничего в руки не передавал! — продолжал Певец, просто выходя из себя от злости. — Ясное дело, врали они, потому что я узнал того, с кем разговаривал позавчера. У меня еще все в порядке и с головой, и тем паче с глазами. Я стал нажимать, тогда меня просто выкинули из библиотеки.

— Выки…

— Почти, — поправился Певец. — Меня просто сухо попросили выйти.

— А ты не пробовал им мысли прочесать?

Творитель даже слегка оскорбился:

— За кого ты меня принимаешь? Конечно же прочесал и только благодаря этому узнал кое-что интересное. Хронику Бурона просто спрятали.

— Где?

— Сообщение было не слишком ясным, мысль только едва промелькнула. Какое-то место. Скрытое место, тайное… что-то недоступное. Не копировальня, не библиотека, что-то другое. Понимаешь, если б мне сказали, что как раз читают дневники или дали их какому-то специалисту не из Замка… Если б придумали какую-нибудь гладенькую сказочку, то я бы проглотил крючок, повелся на их байки и спокойно ушел. Но они же попробовали убедить меня, что эти записки вообще никогда даже не существовали. А потом стали выкручиваться — мол, я ошибся и принес им какой-то никчемный мусор. В общем, крутились и вились, как ужи на сковородке.

— Видно, ты их застал врасплох, и они не успели сочинить ничего приличного.

— Наверное. Бездари. Я лучше них сумею соврать даже во сне, — презрительно объявил Певец.

Конец рассмеялся:

— Не сомневаюсь. И что теперь?

— А теперь я намерен вынюхать, где их тайник находится, и забрать оттуда то, что мне принадлежит, — с достоинством выпрямился Певец.

— А это точно принадлежит тебе? — с некоторым сомнением в голосе спросил Конец.

Ночной Певец не ответил, он повернулся к Камушку, тот до сих пор совершенно на первый взгляд спокойно зашивал свою рубаху, у которой распоролся шов.

«Расскажешь ему о Ящере?»

Ткач иллюзий утвердительно кивнул и воткнул иглу в полотно.

«Все началось с землетрясения, которое открыло вход в старинный туннель. Его нашел Пожиратель Туч и уговорил меня исследовать подземелье…»

Это был вечер великих сюрпризов. Конец выслушал, точнее, прочитал в мыслях Камушка историю открытия древней, укрытой многие столетия библиотеки, а также узнал о планах Соленого и его крайнем недоверии к Стражникам слов Круга, справедливость чего, к вящему расстройству молодого Говоруна, как раз теперь была подтверждена историей Ночного Певца и его драгоценной находки.

— Зачем они это делают? — задумчиво спросил он и сам себе ответил: — Потому что знания — это власть. А чем меньше людей делит эту власть между собой, тем больше ее достается каждому. В тех каракулях Бурона наверняка обнаружилось нечто показавшееся им опасным…

— Ты суешь пальцы между дверьми, Певец, — добавил Конец.

Кудлатый маг пожал плечами:

— Разве мне это впервые?

— Тебе понадобится помощь.

— Камушек мне поможет.

Конец слегка усмехнулся:

— Тебе понадобятся очень умные люди с широкими взглядами и способностями как минимум Наблюдателей, чтобы успешно копаться в головах Черепах. И гораздо безопаснее, чтобы это делал не только ты, значит… — Говорун протянул руку Творителю. — Я к твоим услугам.

Помощь Конца заключалась не только в тайном наблюдении за библиотекой, но и в том, что он должен был найти для их небольшой дружины еще одного заговорщика. К огромному изумлению Камушка и Певца, им оказался Наблюдатель Гриф, который не завоевал титула первого гуляки, забияки и скандалиста в Замке Ладони только потому, что это место давно закрепилось за самим Ночным Певцом. Гриф не принадлежал к так называемым послушным мальчикам и наверняка не выдал бы старшинам своих товарищей. Все пустые споры на его счет Конец оборвал самым простым способом:

— Я делю комнату с одним из лучших здешних Наблюдателей. Как вы думаете, сколько времени ему понадобится, чтобы заметить, что мы с вами что-то задумали?

С ним трудно было не согласиться. Поэтому с Грифа взяли торжественную присягу, что он «запрет рот на замок» и ни словечка не проронит посторонним, если не хочет, чтобы ему «собственные уши натянули на задницу».

Шпионская вылазка, проведенная совместными усилиями трех «читателей мыслей» и одного «иллюзиониста», принесла не слишком блестящие результаты, им удалось только понять, что тайное хранилище Черепах находится где-то в Замке. Это было весьма правдоподобно — наверняка жадные бумаголюбы не вынесли бы даже мысли о том, что их драгоценные собрания могут находиться где-то далеко от них самих. Но где может располагаться эта потайная сокровищница Стражников слов?

И тут на помощь им пришла давняя страсть Ночного Певца.

Певец, практически выросший и воспитанный в Замке, знал его как собственный карман. А кроме того, Творитель, с детства пылко увлекавшийся архитектурой, уже давно и с любовью рисовал и собирал планы Замка. Все они надежно хранились в сундуке: от тех, которые чертила еще неуверенная детская рука, до самых новых, тщательно выверенных вертикальных и горизонтальных разрезов, вместе с сопровождающими их описаниями и размерами. И вот доморощенный инженер вытащил свои бумаги и начал их тщательно анализировать. Надо было отыскать, где может находиться довольно просторное помещение, наполненное книгами. Не каморка какая-нибудь, а скорее приличная комната.

Следовало сразу исключить те части Замка, где размещались помещения для службы, конюшни и тому подобные места. Это же касалось залов, находившихся вблизи кухонь и бань — из-за неизбежной там влажности.

— Если это собрание так же запечатано, как древняя библиотека на Ящере, то его можно даже в выгребной яме затопить, — насмешливо заметил Гриф. — Будешь вылавливать?

— Нет, тебя пошлю, — огрызнулся Певец, расстроенный из-за того, что разбор чертежей пока ничего не дал. — А если окажется, что это в подвалах, так я тебя с лопатой пошлю.

— Я создан для высших целей, магистрик.

— Неужели стремянки делаешь?

Но у Ночного Певца в запасе было далеко не все. Пока еще не имелось подробного чертежа Главной башни — сердца Замка, которая оказалась самой сложной для изображения и самой недоступной, поскольку старшие весьма не любили, когда «сопляки» крутились вокруг нее. Подобным же образом обстояло дело с Южной башней и парой других зданий, например местным лазаретом.

Большинство магов знали про увлечение Ночного Певца, так что никого не удивлял вид косматого Творителя, усердно черкающего что-то на кусочках пергамента в окружении разложенных вокруг него устройств, предназначенных для измерения высоты, подзорных труб и измерительных лент. Все смотрели на его деятельность вполне благосклонно, справедливо полагая, что это гораздо более полезное занятие, чем обольщение местных девиц или злоупотребление горячительными напитками.

После некоторого размышления осторожный и предусмотрительный Конец предложил про запас подобрать для поисковой группы Бродяжника. Кто знает, не понадобится ли проникнуть в какое-то труднодоступное обособленное место? Остальные тут же одобрили эту мысль, только колебались между кандидатурами Змеевика и Мышки. Первый был постарше и более опытный, но зато именно Мышка уже представил доказательства своего непокорного духа. В конце концов, ведь именно он первым начал вламываться в святилище Черепах. Это перевесило все доводы. Что поразительно, маленький Бродяжник тут же дал свое полное согласие, почти не раздумывая, но поставил одно условие: в тайну должен быть посвящен его товарищ по комнате, то есть Говорун животных Виноград. В общем, это требование казалось вполне логичным: живя с кем-то в одной комнате, довольно трудно что-либо укрыть от соседа. Таким образом, число искателей выросло до шести, и все решили, что этого даже более чем достаточно.

Ребята с нетерпением ожидали результатов работы Певца, но дни шли за днями, а в замковой архитектуре им не удалось обнаружить ничего подозрительного. Даже сам Певец начал сомневаться в том, есть ли вообще смысл в его поисках. У них ведь были весьма смутные основания для подозрений. Может, они просто вбили себе в головы совершенно призрачные фантазии? Да и был ли в них какой-то смысл?

* * *

Тем временем над Замком магов забил весенний гейзер тепла, солнца и цветов. Камушка, который до недавнего времени был жителем более холодных земель на севере страны, столь раннее наступление теплого времени года застало врасплох. В Змеиных Пригорках в эту пору еще высоко стояла вода, ночи все еще были холодными.

«В садах расцветают пенники, издалека они похожи на пучочки белых перышек, приклеенных к веточкам. На розовых кустах появляются бутоны. На клумбах поднимают розовые головки дикие маргаритки. Я видел и побеги змееусов, которые тут называются „нитками душ“, здешние жители верят, что это воплощенные духи людей, чьи тела были не очищены в огне, а преданы земле, откуда и стремятся выбраться. Эти южане, похоже, все немного свихнутые.

В Замке идет весенняя уборка. Не то чтобы обычно тут было грязно, но сейчас слуги скребут все, что только возможно. Еще немного — и они, кажется, примутся вытаскивать кирпичи из стен и протирать их тряпочками, каждый по отдельности. Повсюду выбивают пыль из ковров и гобеленов, вывешивают для проветривания матрасы. Плащи, теплые блузы и куртки и зимние башмаки отправились в сундуки. Зато им на смену появляются полотняные туники, ажурные чулки и сандалии. Весна в разгаре. Хотя уроки по-прежнему интересны, рвение к науке в нас почему-то ослабевает. Мы снова играем в мяч на лугах Посада, Змеевик то и дело сговаривается с приятелями пойти на рыбалку, а я гораздо чаще, чем раньше (поскольку погода все время благоприятствует), фехтую с Ветром-на-Вершине. Только теперь после занятий уже не хожу с ним в баню, чтобы искупаться. С тех пор как я разобрался в его пред-по-чте-ни-ях (это было сложное для написания слово), я считаю за лучшее при нем не раздеваться. Меня просто несколько беспокоит, что он может обо мне подумать: даже если взгляд у него совершенно невинный, даже когда он совершенно случайно прикасается ко мне — я сразу вспоминаю тот роковой случай в его спальне. Из-за собственной глупости я попал в такое неудобное положение, а тут еще Ночной Певец добавил со своей стороны.

Впрочем, у меня и так сейчас нет времени для размышления на сей предмет, потому что Певцу, в конце концов, удалось найти эту свою тайную библиотеку Черепах, и теперь он просто с ума сходит от возбуждения.

Южная башня. Это похоже на шутку — ведь мы все время видим ее из окна, она постоянно находится у нас буквально под носом.

Большинство полагает, что самое старое строение Замка — это Главная башня, но это не так. На самом деле самая древняя как раз Южная. Зарисовать и обмерить всю ее — это жуткая работа, особенно когда нет доступа во все ее помещения, но с помощью Мышки Певец все-таки справился. Ниже всего располагается уже известный мне зал собраний, на следующем уровне находятся комнаты, которые занимает семья управляющего, еще выше — много различных мастерских. На четвертом этаже — то же самое, а над мастерскими должны были быть чердачные помещения. А вот что сообщил мне Певец: зал собраний имеет в высоту шесть пик, потом идут три этажа по четыре пики от пола до потолка, потом еще один этаж в неполных две пики. Высота башни снаружи, согласно измерениям этого свихнутого землемера, составляет ровно двадцать пять пик, три с половиной шага и два локтя. К этому следует прибавить крышу и какие-то потолочные балки. Что такое балка? Половины его выкладок я не понимаю, я ведь совершенно безнадежен в расчетах. Но самое важное заключается в том, что между наружной и внутренней высотой башни получается разница почти в три пики в пользу наружной высоты, а это совсем не мало, и такое расхождение нельзя списать ни на какие архитектурные отклонения. И означать это может только одно».

* * *

— Там есть еще один этаж! — заявил Ночной Певец, обводя собравшихся ребят торжествующим взглядом.

— И за все годы никто этого не сообразил? — удивился Мышка, раскрасневшийся от волнения.

— Башня такая огромная, что эти три пики вообще как-то теряются. Да и кому придет в голову все там измерять? Разве что такому же ненормальному, как я.

Ночной Певец установил в широкой оконной нише треножник с подзорной трубой, через которую все могли тщательно рассмотреть интересующее их строение. Размеры башни были поистине впечатляющие: даже в столице не нашлось бы зданий, которые могли сравниться с ней по высоте, да и Главная башня была выше Южной всего на каких-нибудь две пики, считая и шпиль, увенчавший купол.

«Как бы туда попасть?» — Камушек задал этот основной вопрос, глядя в трубу. Стены башни по большей части были сплошными, и лишь кое-где имелись небольшие оконные отверстия, которые издали больше походили на бойницы, и только если внимательно приглядеться, можно было заметить блеск стекла. Из-за высоты башни и толщины ее стен окон было пробито мало, так что некоторым помещениям пришлось обходиться вообще без них. Как утверждал Певец, и зимой и летом в башнях всегда было одинаково темно и холодно. Покои управляющего, хоть и расположенные в таком почетном месте, совсем не казались такими уж удобными и уютными.

«С чердаков выхода нет. Я уже проверял. Сплошные стены. На внешних — камень, внутренние сложены из кирпичей. Толщина меняется — от шага до двух ладоней. Перекрытия лежат на балках, дубовые доски», — разъяснил ему Певец, одновременно повторив это вслух для своих слышащих товарищей.

«Какие-нибудь скрытые переходы?»

«Нету».

«Точно нету?»

«Если я говорю, что нет — значит, нет. Я Творитель или нет?»

«Творитель. И наилучший архитектор из всех, кого я знаю».

«А многих ты знаешь?»

«Только тебя».

«Может, проделать дыру в перекрытиях купола?» — предложил Камушек, но по его лицу видно было, что он и сам не слишком уверен в своем предложении.

«Как ты думаешь, сколько времени понадобилось бы Черепахам, чтобы заметить эту дыру?» — вопросом на вопрос ответил Певец.

«То есть сверху прохода нет. А как это выглядит снизу?»

«Снизу никак. Там мастерские астрономов, экономов и наверняка еще каких-нибудь гастрономов, автономов и разных прочих „номов“. Если там и есть какая-то лестница наверх, то все равно до нее невозможно будет добраться, потому что в тех помещениях всегда очень много народу работает, и там постоянно кто-нибудь да есть, даже ночью».

«Похоже на то, что пробраться туда смогут только Бродяжники…»

Все сразу посмотрели на Мышку, который беспокойно заерзал:

— Э-э-э… мне надо было бы туда перескочить?

— Ты Бродяжник? — строго спросил Гриф.

— Эээ, ну да, только…

— Тогда о чем мы тут спорим?

Неожиданно маленький Бродяжник взбунтовался:

— Ты хочешь меня выслать туда вслепую? Без всяких расчетов, без координат?

— Да о чем тут говорить, расстояние-то всего ничего…

— Дурак ты! — крикнул Мышка, весь дрожа и заикаясь от волнения. — Сам пп-прыгай, ты… Я ж могу там угодить в какую-нибудь балку, колонну.

Ничего не скажешь, отказать ему в резонности было нельзя.

— Мышь, не будь таким бесчувственным. Честное слово, прям как какой-нибудь… аристократишка. — В разумении Певца уже сам факт принадлежности человека к аристократии делал его порочным. — Я сделаю все, что ты только захочешь. Даже сорбет из белого винограда. Целую миску — и все только для тебя одного. Да что там миску — полную ванну, — соблазнял Творитель. — А что касается колонн или других опор — так ведь я знаю, где они находятся.

Сорбет был изысканным десертом изо льда, фруктов и меда. Лед привозили аж с самых Игольных гор, так что, как легко догадаться, даже в Замке магов это лакомство подавали только по самым большим праздникам.

— Я должен рисковать жизнью из-за десерта?! — взорвался Мышка с подлинным возмущением. — Я могу пп… погибнуть, если выйду из межпространства как раз там, гг-где стоит хоть бы книжный шкаф! Расположение шкафов ты тоже сумеешь провидеть? Проводник снов грошовый! У-у-убитый шкафом — на урне моей так напишешь?!

— Я просто не узнаю эту Мышь, — задумчиво изрек Конец. — Языкатый стал просто до невозможности.

— Тихо, не ссорьтесь, — неодобрительно произнес молчавший до сих пор Виноград. Он стоял у окна, то выглядывая наружу, то наблюдая за развитием событий внутри. — Мышка прав. Мы не можем заставлять его идти на такой риск. Терпение, господа хорошие. У нас должен быть хотя бы набросок карты этого помещения.

Он смолк, точно раздумывая над чем-то.

— Конец, Гриф, сейчас в этой башне кто-то есть?

— В мастерских наверняка есть, — буркнул Гриф, поглядев в окно. — А выше…

— Выше никого нет. Полная мысленная пустота, — уверенно закончил Говорун.

— Вполне вероятно, что туда вообще редко кто заходит, — предположил Певец. — Можно ждать хоть до самой смерти и так и не дождаться. Или даже прозевать тот момент, когда кто-нибудь из Черепах как раз туда полезет.

— Угу-у-уммм… — пробурчал раздумчиво Виноград, потом выставил руку за окно. И почти тут же на его запястье уселся один из множества голубей, гнездившихся на выступах и в изгибах стен. Бестиар погладил птицу по серым перышкам, и на его лисьем лице появилось знакомое выражение отстраненности. Сомневаться не приходилось: он как раз соединялся с разумом птицы.

Посадил голубя на подзорную трубу, а сам расположился на полу, скрестив ноги и положив ладони на колени. Прикрыл глаза. Остальные маги молча наблюдали за Бестиаром.

Голубь улетел. Трепещущее серое пятнышко направилось в сторону башни. В подзорную трубу было видно, как птица опускается на все по очереди узкие оконные отливы. Потом она пропала за поворотом стены.

Виноград морщил брови, у него вздрагивали веки, он чуть шевелил ладонями, точно хотел подражать движениям птичьих крыльев. Вдруг лицо Бестиара прояснилось и на нем появилось выражение радостного недоумения. Ребята напряженно следили за выражением его лица, на котором отражались последовательно: радость, удивление, задумчивость, легкое беспокойство… потом снова улыбка… В конце концов, после долгого ожидания снова вернулась маска, выражавшая только сосредоточенность.

— Сейчас вернется, — тихо прошептал Мышка.

Вдруг лицо Винограда искривилось в гримасе ужаса. Он резко отшатнулся и опрокинулся на спину, ударившись головой о пол. Тело мальчика изогнулось в ужасной судороге, так что какое-то мгновение он опирался только на пятки и затылок. Руки он выбросил вперед, точно защищаясь. Но прежде чем испуганные друзья успели кинуться на помощь, все закончилось. Мышцы Бестиара расслабились, он упал на пол и открыл глаза, обводя присутствующих полубессознательным взглядом.

— Что случилось?!

— Г-голупфь… а-а-о-а… — простонал потрясенный Виноград, касаясь своих губ. — Фрикусил шебе яжык. Яштреп ефо поймал, кашеца.

— Язык??

— Турак! Голупя, — пробормотал Бестиар с несчастным выражением лица. — Мммамошки, это быо страфно!..

Как выяснилось, возвращавшийся после выполнения своей разведывательной миссии голубь угодил в когти ястребу. Хотя на крышах и в разнообразных закоулках Замка для голубей было настоящее раздолье, естественным образом этот же счастливый приют приманивал и хищных птиц. Таким образом закончил свое существование голубь, а Виноград в некотором смысле «погиб» вместе с ним. Ему и в самом деле страшно не повезло. Разумеется, ястребы питались более мелкими птицами с давних времен — вещь совершенно естественная. Но для Бестиара это было не слишком большим утешением, ведь он относился ко всей живности как к своим личным друзьям, и вечно его сердце разрывалось между состраданием к самым маленьким и сочувствием к голодным хищникам.

* * *

Хотя окна в тайной библиотеке чистотой не отличались, Виноград, однако, сумел осмотреть ее быстрыми глазами птицы и понять, что это полутемный зал, в котором четыре солидных колонны подпирают потолок, а все помещение довольно тесно уставлено стеллажами с книгами. Но все-таки с одной стороны, как оказалось, было еще достаточно места, чтобы там вполне безопасно мог приземлиться Бродяжник, и вокруг еще оставалось довольно много пустого пространства на всякий случай.

Мышка довольно скептически рассматривал набросок плана библиотеки.

— Э-э… Я должен прыгать куда-то на основании карты, составленной… голубем?

— Гули-гули… — насмешливым тоном отозвался Виноград, и Мышка покраснел.

— Прости, — тихо сказал он. — Ты наверняка все хорошо рассмотрел?

Бестиар похлопал его по плечу, стараясь приободрить.

— Там тебе вполне хватит места, клянусь.

Другие ребята расселись вокруг них в свободных позах, которые должны были показать, что предстоящее путешествие Мышки их совершенно не волнует, хотя они все время искоса поглядывали на него. Еще бы… всего лишь прыжок в место, которое находится в пределах видимости — просто смешно. Мышка в глубине души тоже с ними соглашался, что он поднял слишком много шуму из-за пустяков. Прыжки на такое расстояние выполняли даже малыши трех-четырех лет. Разница заключалась в том, что дети, одаренные талантом Бродяжника, проделывали такие вещи интуитивно, и с ними очень редко происходили несчастные случаи. Но чем старше они становились, тем полнее осознавали все возможности и ограничения своего таланта, а вместе с тем появлялся и страх. Мышка же никак не мог от него освободиться. Он брался за все более дерзкие задания, но страх неизменно шел за ним, точно верный пес или тень — не отогнать, не отделаться.

Мышка вздохнул, посмотрел в окно на здание Южной башни, мысленно просчитывая параметры. А потом прыгнул.

* * *

Темноватое помещение, уставленное рядами книжных стеллажей — не слишком высоких, не больше человеческого роста, с их расположением Мышка был уже знаком по рисунку Винограда. Свет попадал внутрь сквозь запыленные стекла немногих крошечных окошек, находившихся под самым потолком. Тут явно никогда не убирались. Все вокруг стало серым от пыли, а в каждом углу и под потолком висели целые гирлянды паутины. На полках громоздились пачки старых книг и футляры, содержавшие какие-то записи на свитках. Мышка глянул под ноги. Место, где он стоял, казалось несколько более чистым. Неподалеку он заметил квадратный проем в полу, из которого торчали деревянные поручни. Он заглянул в темноватую дыру и без всякого удивления разглядел ведущие вниз ступени — довольно узкие и, похоже, очень неудобные. Это был наверняка тот самый скрытый проход, о котором говорил Певец. Мышка поставил бы собственную голову, что на нижнем этаже вход в тайную библиотеку был прикрыт шкафом или чем-то подобным.

А между тем его ждали запрещенные труды, собранные на полках и окутанные мягкой шалью пыли. Собственно говоря, вплоть до этой минуты Мышка не до конца верил в существование этого книгохранилища. И вдруг совершенно бредовая идея, зародившаяся в вечно разлохмаченной голове Ночного Певца, оказалась реальностью. Жизнь умеет делать сюрпризы. Что же такого могло таиться во всех этих томах? Неужели их содержание на самом деле было столь опасно и неблагонадежно? Но разве мог быть какой-то иной повод для того, чтобы упрятать их в такое труднодоступное место и так рьяно охранять?

Мышка некоторое время прислушивался, не раздадутся ли на лестнице чьи-то шаги, но внизу царила тишина; тогда он, более не откладывая, двинулся в самый отдаленный конец помещения, согласно с теми указаниями, которые ему дал Конец. Если уж он собирался отсюда что-то унести, то это не могли быть книжки с самого верха — их отсутствие сразу было бы замечено. Между полками кто-то время от времени проходил, о чем свидетельствовали тропинки, протоптанные в пыли, плотно покрывавшей деревянный пол, а вот самих книжек, похоже, никто не касался уже много месяцев, а то и лет. В Мышке понемногу начинал пробуждаться гнев на такое бессмысленное расточительство. Можно было бы понять, если б тут собирали книги, чтобы черпать из них знания, но забрать все эти сокровища у кого-то только для того, чтобы они тут на полках пыль собирали, попросту возмутительно. Мышка решительно стал разглядывать литературное изобилие, представшее перед ним, выбирая, с чего начать жатву.

* * *

Праздное ожидание растягивает время совершенно невыносимо. Когда маленький Бродяжник исчез, Конец высвободил задвижку в шариковых часах, стоявших на столе. Мелкая дробь секундных шариков сыпалась на черпачок, а тот опускался, высвобождая механизм, отмеривавший более крупные шарики минут. Камушек, стиснув губы в узкую полоску, не отрывал взгляда от механизма, считая уходящее время. Конец смотрел в окно в сторону башни. Уже девять шариков покоилось на дне узорной мисочки. Вот упала десятая, за ней одиннадцатая. Мышка не возвращался. Встревоженный Виноград сорвался с места и начал мерить шагами узкое пространство комнаты Певца.

— Что он там так долго делает? Может, что-то случилось? Или его схватили?!

— Перестань суетиться, — буркнул Гриф. — Мы с Концом все время за ним следим. Ничего с ним не случилось.

— Разве что расчихается насмерть, — добавил Конец, широко улыбаясь.

Вскоре Мышка появился на том самом месте, с которого исчез. Он держал охапку толстых фолиантов, сгибаясь под их тяжестью. Лицо его разрисовали серые полоски, на волосах красовалась паутина, а рукава одежды выглядели так, будто он ими драил очень грязный пол.

— Ну, вот и я… АПЧХИ!!!

Он выронил книги на пол, и от них поднялась такая пылища, что теперь уже расчихались все присутствующие.

— Какие же грязнули эти Черепахи, — неодобрительно сообщил Мышка. — Там, кажется, никто не убирался с начала мира.

— Может, всего лишь с того времени, когда была построена башня, то есть относительно недавно, — возразил Гриф, одобрительно похлопывая Бродяжника по плечу. — Молодец, Мышка, ты блестяще справился.

К Грифу присоединились остальные заговорщики, несколько преувеличенно расхваливая своего младшего товарища. Трудно было с первого взгляда определить, о чем повествуется в книгах, ставших добычей Мышки, — так плотно были покрыты пылью эти тома. Полотенце, послужившее для вытирания книг, в мгновение ока утратило белый цвет, зато на переплетах стали видны вытисненные на коже узоры и символы.

Книги, которые принес Мышка, были рукописными, многие мелочи в их внешнем виде указывали на то, что относились они к тому времени, когда книгопечатание еще не было распространено. Первая рукопись повествовала о культе Великого Змея, в чем мальчики убедились, наскоро проглядев текст. Мышка выбрал его, заинтересовавшись орнаментами из змей и гравюрами, на которых были изображены кровавые ритуалы. Довольный Камушек тут же вызвался читать эту книгу первым, в надежде на то, что найдет в ней описание истории народа, жившего на Ящере, где в архитектуре и в живописи преобладали змеиные мотивы.

Другой том был, похоже, чьим-то дневником, написанным архаичным почерком и кое-где почерканным. Почему он оказался в изгнании в башенном хранилище, можно было узнать только при внимательном чтении.

Страницы третьего тома заполняли записи, выполненные разными почерками, это было похоже на не слишком интересную для чтения бухгалтерскую книгу. В четырех колонках последовательно были указаны даты — все примерно пятидесятилетней давности, имена и кое-где названия родов, какие-то цифры и короткие сопроводительные заметки, иногда сводившиеся всего к одному знаку.

— Мышь, что ты нам притащил? Не мог взять что-то другое, поинтереснее? — недовольно спросил Гриф, проглядывая рукопись.

Мышка пожал плечами. Ему не хотелось объяснять, что у него не было ни времени, ни возможности, чтобы проделать какой-либо более строгий отбор. Он попросту взял с полки те тома, отсутствие которых не сразу бросится в глаза приметливым Стражникам слов, ежели им вдруг взбредет в голову проверить свои сокровища.

— Покажи-ка. — Конец взял у него книгу из рук. — Хммм…

Брови Говоруна сошлись на переносице.

— Хммм… — снова протянул он, перелистывая страницы. Виноград и Гриф стали читать у него через плечо.

«Десятый день месяца жнив, год Льва; Остров из Каменной; 164; тракты.

Пятнадцатый день месяца жнив; год Льва; Вьюн, управитель округа Быковец; 2000; транспорт серебра, сталь для Зеркальных.

Восемнадцатый день месяца жнив, год Льва; тихорукий от Черного; 1500; Коты; исполнено.

Двадцатый день месяца жнив, год Льва; тихорукий от Черного; 1200; вино для князя; исполнено.

Тридцать второй день месяца жнив, год Льва; Орел с Предгорий; оружие и зерно за Кровь Героев; поднимает ставку, слишком беспокойный».

Рядом с этой строчкой кто-то другой приписал; «договариваться», — а еще ниже виднелась уже совсем непонятная заметка: «Пятый день месяца молотьбы, год Льва; в Омарнае продают по четверть таланта за голову». Она сопровождалась кратким пояснением: «Проверить, здоровы ли. Только мальчики».

— А это что такое? — заинтересовался Гриф с безмерным удивлением.

Конец глубоко вздохнул, одним пальцем захлопывая книгу, точно коснулся чего-то отвратительного. Он долго молчал, а потом неохотно ответил:

— Полагаю, это старая опись взяток и оплат за услуги наемных убийц. А последние записи, похоже, касаются покупки невольников. Детей.

Гриф судорожно сглотнул слюну. Ни для кого не было тайной, что красавец Наблюдатель был воспитанником Замка, он вырос в одном из многих имений Круга, под приглядом арендаторов, вместе с другими сиротами с магическими талантами. О них хорошо заботились, хотя дети были совсем лишены ласки. Гриф прокашлялся.

— Надеюсь, я стоил больше, чем четверть таланта. — Голос у него чуть заметно дрогнул.

Мальчики смущенно переглянулись. Что тут скажешь?.. Напряжение разрядил Ночной Певец, который схватился за голову и с комичным возмущением воскликнул:

— Аж четверть таланта! А за меня Телец дал всего только два серебряных «дракона»! И это называется справедливость? Вот зараза, я же должен быть НАМНОГО дороже!

Ребята расхохотались, и даже Гриф прыснул со смеху.

Всем хотелось поскорее забыть о мерзких расчетах Круга, поэтому Конец сунул бухгалтерскую опись под покрывало на кровати, чтобы она не валялась сверху и не бросалась в глаза. А про себя отметил, что эту книгу надо как можно скорее вернуть на место. Обладание такого рода документами было чрезвычайно опасно. Молодой Говорун ясно осознавал, что в случае разоблачения дело закончилось бы для всех них весьма и весьма печально. Даже если речь шла «всего лишь» о записях полувековой давности, которые в настоящее время уже давно устарели и потеряли актуальность.

Но настроение у ребят испортилось лишь ненадолго. Ночной Певец приступил к изготовлению виноградного сорбета, причем в таком количестве, которое способно было довести до рвоты дюжину десятилетних обжор — надо же было отметить первый успех группы заговорщиков, которую Камушек уже успел окрестить «библиотечными крысами».

* * *

Несмотря на то что заговорщики были сильно взволнованы своим открытием, они решили сдерживать чувства и установить разумные правила пользования сокровищницей. Поначалу Виноград предложил наведываться на запрещенный этаж только по ночам, ведь именно тогда традиционно обделываются всякие тайные начинания, но товарищам удалось его переубедить: ведь для того чтобы выбрать книгу, необходим свет, а его, в свою очередь, легко заметить через окошко, и кто знает, чье внимание он мог бы привлечь. Так что налеты надо производить исключительно при дневном свете, а лучше всего за час-два до заката, когда большинство из тех, кто работает на нижних этажах, уже устали, они тогда становятся менее внимательными и вообще уходят на ужин. И потом, как правило, не возвращаются. Разумеется, при этом необходимо, чтобы кто-то оставался на страже.

При первом же посещении тайной библиотеки вся группа столкнулась с еще одной совершенно неожиданной сложностью. В помещении было так кошмарно грязно, что каждое прикосновение к чему бы то ни было оставляло весьма заметные следы, особенно в тех уголках зала, которые реже всего навещали ее законные обладатели. В таких условиях разглядывать книжки, казалось, совершенно невозможно. Поэтому Певец напряг свой изворотливый ум и придумал систему искусственного распространения пыли. В результате после каждого посещения библиотека становилась еще грязнее, зато на вид казалась совершенно нетронутой. Бесценные тома путешествовали между Южной башней и галереей «половинок». Каждую книгу внимательно прочитывали, делали заметки по ее содержанию и аккуратно возвращали на место. Некоторые даже решено было скопировать полностью. А несколько штук, к вящему возмущению Конца, Певец попросту присвоил.

Ребята рылись на пыльных полках, с восторгом делая все новые открытия. Ночной Певец обнаружил еще одну часть документов Бурона и чуть не рухнул замертво от восторга. Размахивая своей находкой, он завопил, чуть ли не во весь голос, рискуя всех выдать:

— Бурон осуществлял превращение живого в живое и даже проводил опыты по созданию живых существ. Он умел воссоздавать нервную ткань! Знал, как это сделать! Веками тут лежат знания, о которых мечтают все Творители! А они просто валяются тут и пылятся! Не понимаете? С этими знаниями я бы мог выглядеть нормально, а Камушку вернули бы слух!

Однако Ткач иллюзий не разделял восторгов своего друга.

«На мой взгляд, это опасно. Ты очень способный, Певец, но пока еще умеешь слишком мало. А кроме того, для меня возвращение слуха означало бы, скорее всего, утрату таланта».

Косматый Творитель распрямился, точно вдруг палку проглотил.

«Это совсем необязательно. В записях говорится что-то о перенесении функций в разные области нервного центра. Во всяком случае, я намерен оставить себе все записи Бурона. А со временем постараюсь их передать и другим».

Тем временем осчастливленный Мышка просто купался в изобилии карт. После скандала с Гладиатором Стражники слов отобрали у него почти все скопированные им страницы из «Книги координат», так что новые находки стали для него великим утешением, хотя многие из них были сильно потертыми от старости. Конец искал новые документальные списки темных дел Круга и исторические записки, тщательно делая заметки по мере их чтения. А тем временем Виноград вместе с Камушком просматривал один фолиант за другим в поисках материалов о драконьем народе.

Гриф же обычно сторожил у лестницы, обеспечивая безопасность товарищей. Он менее всех интересовался содержимым книг. Ему просто нравилось само приключение, в котором он принимал участие.

* * *

Обычно так получается, что разрешение одной проблемы тянет за собой следующую, поэтому совершенно естественно в определенный момент перед ребятами встал вопрос: что делать с этим неожиданно обнаруженным книжным сокровищем? Как его укрыть и где хранить? Двери комнат, где жили ребята Второго Круга, не были оснащены чем-то вроде замков, точно мальчишкам вообще не нужно было иметь какие-либо личные секреты и частную жизнь. Во время их отсутствия слуги беспрепятственно входили в спальни, чтобы убраться и забрать грязную одежду в стирку. И, разумеется, не упускали случая покопаться в вещах молодых магов и порыскать по углам. При таком положении дел следовало задаваться вопросом не о том, обнаружит ли прислуга нечто запрещенное, а когда именно она это сделает. Необходимо было как можно скорее предпринять какие-то предупредительные меры.

А решение напрашивалось само собой, хотя никто не отваживался выдвинуть это предложение. В конце концов Певец высказал мысль, которую другие осмеливались только робко обдумывать про себя.

— Мы могли бы… В крайнем случае можно было бы посвятить во все Луча, — сказал Певец неуверенно.

Комната Луча стала «нейтральной землей» с тех пор, как там поселилась Карамелька. Огромная пятнистая серебристая кошка поразительно точно распознавала всех приятелей Искры, позволяя им входить в спальню. Все остальные обитатели Замка были омерзительными враждебными существами, строящими козни против ее хозяина. Таким образом, уже много недель в апартаментах молодого князя не было и следа прислуги. Внутри царил вполне домашний, даже уютный беспорядок, а в углах перекатывались клубки пыли вперемежку с кошачьей шерстью. Там можно было спрятать абсолютно все — как говорится, ведро кочерыжек, хвосты серых мышек, живую утку и труп малютки.

Разговор с Лучом взял на себя Ночной Певец. Их связывала общая тайна, так что их отношения с Искрой были довольно приличными. Зато чувства остальных заговорщиков оказались гораздо более прохладными. Правда, Победный Луч Рассвета с некоторого времени вел себя вполне достойно, но все равно ему никто до конца не доверял.

— Я поговорю с ним, припугну, в крайнем случае подкуплю, — легкомысленно бросил Певец, отправляясь в пантерьи владения с важной миссией.

Молодые маги не слишком надеялись на его успех, тем сильнее изумились они, когда Ночной Певец вернулся вместе с Лучом, который уже с порога обвел собравшихся горделивым взором и заявил:

— Я согласен.

Луч намеревался спрятать все рукописи в своих сундуках, которые до сих пор занимали его изысканные костюмы. Он больше не собирался их носить, и если только Мышка или Певец помогут ему избавиться от «этих тряпок», места хватит на все. Взамен он требовал, чтобы его включили в число искателей на полных правах, то есть с возможностью лично покопаться в «старье». В общем, это всем подходило. Лучшей гарантии молчания Искры, чем его участие в общем прегрешении, трудно было придумать.

Легкомысленный князь готов был попросту выкинуть свои старые костюмы куда попало, но в конце концов Певец уговорил его, и одежки в качестве подарка достались восхищенным девушкам из Бархатного уголка; а те тут же принялись их распарывать, перешивать и прибегать к невероятным штучкам, чтобы переделать мужские костюмы в женские платья. Правда, они неплохо зарабатывали в Замке, но все же не настолько, чтобы позволить себе туалеты из лучшего шелка и бархата.

* * *

«„Библиотечные крысы“ открывают в Южной башне потрясающие вещи. Например, мы с Виноградом все более уверены, что драконий род происходит от одной пары, созданной тысячи лет назад Творителем — или группой Творителей, потому что один человек вряд ли справился бы с таким гигантским предприятием, даже если б он был бы столь же могуч, как легендарный Бурон. Такой вывод можно сделать на основании самых старых, хотя и довольно туманных и неточных записей. Но у нас появляется все больше сложностей с учебой, поскольку походы в башню занимают все больше времени, а потом мы зачастую сидим у Луча до поздней ночи, натруживая глаза над каракулями наших предков.

Правда, я все время хожу невыспавшийся, и глаза у меня красные, как у Пожирателя Туч в его естественном облике. Чтение ночью при свече — занятие, которое не назовешь ни удобным, ни здоровым. Остальные выглядят не лучше меня, ну, может, за исключением Грифа, который не слишком „умственный“.

Мы постоянно не высыпаемся и поэтому на уроках бываем рассеянны. К сожалению, Кузнец уже начинает обращать на нас особое внимание. Сначала он просто наблюдал за нами, а теперь уже прямо спрашивает, чем мы таким занимаемся, что на уроки приходим сонные, как рыбы, вытащенные из воды неделю назад. И врать конечно же нельзя — ведь Говорун сразу же почувствует обман. Поэтому мы все твердим одно и то же: читаем ночи напролет. В конце концов, это чистая правда. Мы надеемся, что Кузнец, как безукоризненно воспитанный человек, не станет рыться в наших мозгах в поисках подробностей. И до сих пор он не обманул наших ожиданий.

Кузнец делает нам замечания и повторяет, что ночь предназначена для сна. Все верно, только как тут удержаться, когда перед тобой столько интереснейших книг?

Мы все висим на тонкой нитке, я это прекрасно вижу. Сегодня Мышка заснул прямо в классе, опустив голову на книгу. Это еще не катастрофа, но уже, возможно, катастрофочка. Мышь — хороший пробный камень для всей нашей компании. Если уж он засыпает во время лекции Кузнеца, то и мы вскоре будем делать то же самое. А Кузнец на сей раз рассердился не на шутку. Он выгнал Мышку из класса, а нас вместе с ним, сурово приказав немедленно идти спать, хотя день был в разгаре! Потому что ему надоело смотреть на учеников, которые от усталости не понимают, что он им говорит, и не могут нормально сделать заданное, поскольку явно поглощены чем-то другим, не занятиями. Он пригрозил, что начнет проверять, лежим ли мы по ночам в кроватях. А если эта комедия будет продолжаться, то он прибегнет к методам Гладиатора. Я, конечно, не принимаю всерьез его угрозы, Кузнец попросту не может быть таким же подлым, как Гладиатор. Но ясно одно: мы не можем сейчас так бросаться в глаза. Подозрительность Кузнеца усиливается еще и оттого, что если раньше у кого-то (обычно у Певца или Грифа) случались „сонные дни“, то причиной их было слишком большое количество вина и девочек. А тут что? Книжки? Вещь абсолютно невероятная.

Поэтому сегодняшним вечером наша команда искателей выросла до семи человек. Посовещавшись, мы решили посвятить в тайну еще одного Бродяжника, чтобы помочь Мышке. К нам присоединился Змеевик. И мы разделились на две группы, которые теперь начнут действовать по очереди. А еще мы решили, что больше не будем просиживать за чтением до рассвета. Все должно выглядеть так, как раньше — обыкновенно».

* * *

Этот день начался неудачно. С самого утра посыпались мелкие неприятности, точно предвещая, что дальше будет все хуже и хуже. У Камушка порвался ремешок на сандалиях, и ему пришлось на ходу, в коридоре, временно связать его узлом. Заболтавшись с приятелем, Говорун Серый ударил Мышку дверьми. У повара тоже, видно, выдался плохой денек, потому что на завтрак подали тертую редьку и так остро приправленный суп, что его не смогли проглотить даже коренные южане с дублеными перцем и имбирем глотками. Раздосадованным ребятам пришлось довольствоваться сухим хлебом.

Во время утренних занятий Кузнеца неожиданно вызвали с лекции, и поэтому его ученики лишились большей части потрясающего рассказа о ядовитых белых змеях. Оказалось, что во второй половине дня занятий тоже не будет, потому что учителя задерживают какие-то очень важные обязанности, так что Второму Кругу следует заняться чем-то полезным и никому не мешать. Конечно, в результате все ребята разбрелись по Замку и окрестностям по своим делам и не стали морочить себе головы учебой.

Певец попробовал подговорить на «маленькую» вылазку в Посад, которая наверняка затянулась бы до позднего вечера, но Ткач иллюзий с сожалением отказался. Он должен был вечером встретиться с Ветром-на-Вершине, чтобы снова «помахать палками», как малоизящно называл сие занятие Творитель. Так что пришлось Певцу удовлетвориться компанией Грифа, который, в свою очередь, даже слишком рвался пойти «в город».

— Так куда же мы отправляемся, благородные господа, надежда современной магии и архитектуры? — изысканно обратился к Певцу Гриф.

— Я предлагаю ряд интеллектуальных развлечений, — серьезно ответствовал Певец. — Сначала поразмышляем над конструкцией и сравним архитектурные стили…

— У-у-у… — с отвращением замычал Гриф.

— …трактира «Под листиком земляники» и корчмы «У дядюшки», — продолжил Певец. — Потом можно будет заняться более узкой философской проблемой: почему устрицы не поют…

— А они действительно не поют? — вмешался развеселившийся Наблюдатель.

— В запеченном виде?

— Ну, тогда нам, видно, потребуется большое количество экземпляров для исследования.

— И лимона. Поскольку точно не известно, и, возможно, устрица поет в кислой среде.

— А это уже вопрос из области химии.

— Как бы там ни было, мы ведь принадлежим к интеллектуальной элите и образованны весьма разносторонне, господин Гриф.

— Если уж зашла речь о химии, то я предлагаю проанализировать влияние белого сладкого нарлина на… на равновесие объектов и их траектории.

— То есть?

— То есть танцовщицы в «Единороге».

— А! И тут мы доходим до геометрии. Итак, вечерок обещает быть весьма высокоинтеллектуальным, дорогой коллега.

Так, шутливо беседуя, молодые маги шли прогулочным шагом напрямик через сад. Позднее Гриф вспоминал этот день и именно этот разговор как последние мгновения детства. Потом уже больше никогда он не чувствовал себя таким — совершенно беззаботным и радостным.

Ничто не предвещало внезапного окончания этой идиллии. И тут внезапно их окружили четыре человека в форме замковой стражи.

— Вы арестованы, — сказал один из гвардейцев, обращаясь к Ночному Певцу, а другой в ту же секунду подошел к парню сзади и вонзил ему в шею иглу.

Ночной Певец не успел даже вскрикнуть. Сознание в глазах его почти сразу же угасло. Застывший от неожиданности Гриф только молча смотрел, как стражник подхватывает безвольно клонящееся тело Певца и укладывает его на садовую тропинку.

— Суд Круга признал тебя виновным в нарушении закона. Раскайся, — бесстрастно закончил офицер.

Грифу удалось преодолеть охвативший его паралич:

— Ч-что… Что происходит? Почему?.. Н-нет, так ведь нельзя же! Он н-ничего не сделал!

Наблюдатель попытался было наклониться к бесчувственному телу Певца — ему показалось, что товарищ не дышит, но один из солдат удержал его.

— А это уже не твоего ума дело, парень. Иди отсюда.

Гриф не двинулся с места. В ужасе смотрел он то на потерявшего сознание друга, то на стражников с угрюмыми ожесточенными лицами.

— Пошел отсюда!

Грубый толчок в плечо вывел его из себя. Гриф повернулся и кинулся бежать между розовыми кустами, в глазах его все еще стояла недавняя сцена: четверо мужчин склоняются над беззащитным, неподвижно лежащим юношей. В голове его роились беспорядочные мысли. Куда идти? К кому обратиться? Кому сообщить? Кузнецу? Ветру-на-Вершине?

И тут перед ним мелькнуло яркое пятно. Из боковой аллеи показалась Роза.

* * *

Камушку, с одной стороны, нравились уроки владения мечом, но, с другой, они вызывали у парня некоторую обидную горечь, потому что, когда он уже от усталости истекал потом, свесив язык, точно пес в жару, Ветер-на-Вершине по-прежнему был свеж, как полевой цветок. Маг, который был старше Камушка больше чем в два раза, обладал мышцами твердыми, как дубовые доски, а в его черной гриве не блестело ни единого седого волоса. Хайг подсмеивался над «городскими задохликами» и их привязанностью к мягким ложам и изысканной пище. Сам он спал чуть ли не на голом полу, на тоненьком матрасе, набитом сеном и покрытом шкурами. Ел много мяса, утверждая, что оно дает силу, а единственной прихотью, которую он себе позволял, был чай с имбирем. Десять лет, проведенных на юге Ленгорхии, почти никак не отразились на хайге, сплывая, точно с гуся вода. Говорили, что Ветер, хоть и спустился с гор, но его разум и сердце остались там.

— Ладно, ладно… двигайся, молодой, — бормотал он себе под нос, парируя удары деревянного меча. Сметливый парнишка делал большие успехи, хотя по-прежнему отнюдь не демонстрировал чудеса фехтовального искусства. Он сомневался и раздумывал там, где надо было смело идти вперед, обрушить на противника град ударов, ошеломить его, заставить отступить и совершить какую-то глупость. А иногда, просто как назло, лупил вслепую, совсем без головы. Тогда Ветер-на-Вершине болезненно наказывал его деревянным клинком — лучше пусть парень получит синяк во время такой забавы, чем в настоящей драке лишится руки.

А теперь Камушек был какой-то рассеянный, и Ветер уже начал было задумываться, не пора ли ему слегка приложить, чтоб парень начал соображать, что он делает. Но не успел. Издалека донесся топот — кто-то бежал в их сторону. Маг дал ученику знак остановиться, а секундой позже во двор влетела запыхавшаяся Роза, придерживая в горсти свои длинную юбку. Рядом с ней семенил высокий парень, в котором Ветер узнал одного из приятелей Камушка. Как его там?.. Граф? Нет, Гриф.

Роза остановилась перед Ветром, задыхаясь и пробуя отдышаться, помада на ее губах слегка размазалась, глаза женщины был широко раскрыты от страха. Ветра охватило внезапное предчувствие несчастья.

— Стража схватила Ночного Певца! — выкрикнула Роза.

— Что? Когда?! Как?

— Гриф… скажи ему. — Она кивнула головой молодому магу.

Встревоженный Камушек подошел ближе, уже выписывая в воздухе вопросы. Ветер махнул ему головой. Важнее выслушать Грифа, узнать новости. Молодой Наблюдатель дрожащим от возмущения голосом рассказал о том, что произошло.

— Вот так запросто, — с горечью закончил Гриф. — Взяли его, как какую-нибудь вещь. В голове не помещается. Без четкого обвинения, без суда, без предостережения. Бах! Точно бабочку шапкой накрыли. Если это было по закону, то пусть меня вши съедят.

— Это Клинок, — судорожно вздохнула Роза. — Отомстил, в конце концов!

— После стольких-то лет? Не болтай глупости, женщина! — возмутился хайг.

— Ты Клинка не знаешь? Да он злопамятней черепахи, терпеливей змеи и свирепей ласки! Уж он-то сумеет дождаться удобного случая даже через двадцать лет!

— Но что такого Певец сделал? — бессильно спросил Гриф. — Неужели его могли просто так… ни за что?

— Ни за что даже всепреподобнейший Клинок не отважился. Певец должен был что-то натворить, — ответил Ветер. — И я узнаю, что именно, — решительно добавил он, впихнув Камушку в руки свой деревянный меч.

«Хватит на сегодня. Ночной Певец в тюрьме. Я иду ему на помощь».

И он покинул всю троицу: испуганного и встревоженного Грифа, Розу, нервно теребившую в пальцах подол платья, и Камушка, который стоял совершенно неподвижно с застывшим лицом, только взглядом провожая магистра Иллюзии. Если б кто-то подошел к нему в этот момент и заглянул в карие глаза, то заметил бы в них пламя и понял, что это неподвижность кота, приготовившегося к прыжку.

* * *

Первый раз за очень долгое время Кузнец испытывал желание напиться. Хорошенько, от души нарезаться, чуть ли не до полной утраты пульса, а уж наверняка до утраты (по крайней мере, временной) сознания и памяти. То, что Ночной Певец иногда бывал слегка не в ладах с законом, никого не могло особенно удивить. При столь необычной истории его жизни, которую скорее можно было бы назвать выращиванием, чем настоящим воспитанием, — и так подлинное чудо, что парень не вырос какой-нибудь бессовестной скотиной. Видно, кровь — не водица, унаследовал он в характере нечто хорошее от предков, если не скатился до уровня обычного бандита из мрачных закоулков Посада, остановился на проступках, балансировавших на грани закона, и окружающие прикрывали на них глаза. До сих пор. Но эта история казалась попросту несуразной… абсурдной и жестокой. И наказание совершенно несоразмерно с виной. Кузнец налил из кувшина воды в таз, плеснул себе в лицо. Вода была отстоявшаяся и теплая, она не принесла облегчения. Может, послать слугу к колодцу за свежей… или самому туда пойти и кинуться вниз головой, потому что…

Стук в дверь прервал его мысли. Какой там стук — грохот, нахальный и властный, означавший ни больше ни меньше, а только: «лучше открывай, потому что я и так сейчас войду». Кузнец глубоко, душераздирающе вздохнул и направился к дверям. Ему даже проверять не хотелось, наверняка там стоит взбешенный Ветер-на-Вершине, он издавна был благосклонен к косматому Творителю.

Оказалось, что на пороге комнаты Говоруна действительно стоял Ткач иллюзий — только младший. А рядом в качестве поддержки — Гриф и Конец. И именно Камушек столь решительно и настойчиво барабанил в дверь — его рука все еще была поднята для очередного удара.

— Входите, — смиряясь, пригласил Кузнец.

— Ночной Певец!.. — начал было Гриф, но Говорун нетерпеливо прервал его:

— Да, да! Знаю! Знаю уже два часа, лихоманка их побери…

Гриф остолбенел:

— То есть еще до того… до того, как его взяли? И ты ничего не сделал?!

— А что я мог сделать? — огрызнулся Кузнец. — Бежать его предупредить? А может, кинуться между ним и гвардейцами? Парень, раскрой глаза. Мне еще оказали любезность тем, что вообще соизволили известить о предполагаемом аресте моего ученика!

Конец отвел глаза от лица Камушка. Они наверняка мысленно обсуждали случившееся.

— В чем обвиняют Певца? — тихо и серьезно спросил он.

— В. Нелегальном. Распространении. Наркотиков, — с горечью ответил Кузнец, выговаривая каждое слово по отдельности.

— Это же бред какой-то… — бросил Наблюдатель. — Певец — и наркотики?

Кузнец понял, что намечается долгий разговор, поэтому жестом пригласил ребят сесть.

— Как следует из того, что мне рассказали, он распространял некое сильнодействующее средство. Оно имеет весьма сложное научное название, но в обиходе его называют «драконьим дыханием».

Гриф в немом изумлении поднял брови. Он слышал о «драконьем дыхании», честно говоря, даже пробовал его — из чистого любопытства, но результат действия наркотика по привлекательности далеко не уравновешивал последующего похмелья.

— «Драконье дыхание» вызывает очень сильную зависимость, поэтому его изготовление в значительных количествах ограничено многими условиями. И, разумеется, надо иметь еще и разрешение на торговлю.

— «Драконье дыхание» входит в состав многих лекарств. Значит, если я правильно понимаю, оно есть у аптекарей и лекарей, большинство из которых маги? — вмешался Конец.

— Исключительно маги, — печально улыбнулся Кузнец. — А тут в ходе следствия обнаружилось, что большое количество этого драгоценного порошка, а точнее, его более дешевого заменителя, просто наводнило фармацевтический рынок. Круг потерял большие деньги, а Певец влип по уши. И из этой грязи его уже не вытащить никакой силой.

Воцарилось глухое молчание. Потом в разговор вступил Камушек, как обычно разворачивая в воздухе ленту иллюзорной надписи:

«Зачем он так рисковал? Ради денег?»

Кузнец утвердительно кивнул и потер висок, точно у него начиналась мигрень. Камушек вздохнул:

«Так я и подумал. Певец всегда любил деньги. Все время прокручивал какие-то доходные дела и все копил и копил, точно боялся, что ему не хватит. Но я и подумать не мог, что ему взбредет в голову торговать наркотиками. Ради Судьбы милосердной, как ему только в голову пришло такое сотворить?»

«Не хватит?» — осторожно переспросил Кузнец.

«Да. Он все время пересчитывал свои сбережения и был недоволен. Это меня удивляло, ведь скупым он не был, даже наоборот, он очень щедрый, а иногда даже становился настоящим транжирой. Он так охотно всегда и всем делился. Но деньги были для него очень важны».

— Потому что они и в самом деле важны, — тихо произнес Кузнец то ли про себя, то ли обращаясь к гостям. — У кого есть деньги — тот обладает властью, а у кого есть власть — тот в безопасности. Как видите, это далеко не всегда так.

* * *

Здание замковой тюрьмы, прижавшееся к внешней оборонительной стене, выглядело не столько зловеще, сколько абсолютно невыразительно. Серая стена его была продырявлена окнами — высокими, но такими узкими, что через них нельзя было даже голову наружу высунуть. Именно здесь наказывали провинившуюся прислугу, тут держали под арестом нерадивых часовых или неудачливых воров до того, как их передавали городским органам справедливости. Хотя очень многих любителей чужой собственности задерживали, постоянно появлялись новые, даже несмотря на то, что некоторые их предшественники закончили жизнь в качестве закуски для хайгонских пантер. Но Ветер-на-Вершине никогда не слышал, чтобы в таком месте содержали мага.

Он оглянулся на шедшего следом Камушка. Молодой Ткач иллюзий уперся, что пойдет вместе с Ветром в это паршивое место, а теперь с мрачным видом приглядывался к пристройке. Ветер протянул стражнику табличку с оттиснутой на ней по воску печатью управляющего, и их впустили внутрь.

Ветер-на-Вершине думал о том, что увидит в тюрьме, и готов был ко всему. Например, он мог там найти Певца бунтующего, Певца отчаивающегося, устыдившегося, взбешенного, может, даже испуганного. А еще он пытался понять, ради ледяных клыков Сауа, каким невероятным чудом стражникам тюрьмы удается удержать в своих руках Творителя. Ответ на этот вопрос он получил, едва перешагнув через порог камеры. И ответ этот его совершенно не устроил.

Прямо на каменных плитах пола лежал заключенный, свернувшись в позиции эмбриона. Туника его была порвана, волосы взъерошенные, пропотевшие и слипшиеся клоками. Он выглядел как человек, застрявший во сне, полном самых страшных кошмаров. И, что еще хуже: Ткачи уже с порога заметили, что руки Певца привязаны шнуром к железному кольцу, торчащему из пола.

Камушек опередил магистра Иллюзии, упал на колени рядом с Певцом. Прежде чем Ветер успел что-то сделать, парнишка уже схватил лежащего за плечо. Из горла Творителя вырвался приглушенный вой, точно прикосновение причинило ему невыносимую боль. Он медленно корчился, еще теснее сжимаясь, как будто пытался убежать в глубь себя. И все время стонал — глухо, по-звериному, не ведая, поймет ли кто эту жалобу, и не рассчитывая на милосердие.

Ветер-на-Вершине одним прыжком оказался рядом со своей Звездой и рванул его назад:

— Не касайся его!

Камушек точно ошпаренный отдернул руки. Лицо Певца было искривлено гримасой, веки плотно сжаты. Ветер-на-Вершине видел в свое время достаточно жертв передозировки наркотиков, чтобы без особых сомнений определить симптомы, вызванные сильным возбуждающим средством, которое происходило как раз из его родных краев.

Хайг с бешенством метнулся к стоявшему за их спинами у порога стражнику, схватил его за тунику на груди и начал бить его о стену.

— Что вы с ним сделали?! Что тут происходит, лихоманка вас побери?!

Перепуганный человек пытался оттолкнуть взбешенного мага.

— Ничего! — выкрикнул он. — Правда ничего! Он немного метался и…

— Да я придушу тебя, как крысу, ты, несчастный…

Из беспомощных оправданий стражника следовало, что Творителю ничего такого дурного не сделали, во всяком случае, жестоко с ним не обращались, а связали паренька только для того, чтобы он сам себе вреда не причинил.

Ветер-на-Вершине отпустил наконец стражника, с демонстративным отвращением обтер руки о килт.

— Я завтра вернусь и если увижу, что с парнем что-то случилось, то твоими собственными яйцами тебя накормлю, — совершенно излишне пригрозил он, потому что стражник и так уже был перепуган до смерти и сделал бы что угодно, только бы снова не попасться горцу под горячую руку.

Ветер оглянулся на Камушка, все еще стоявшего на коленях рядом с Певцом, от осознания собственной беспомощности то стискивая, то снова распрямляя пальцы.

«Идем, Камушек. Пора возвращаться. Мы тут ничего не выстоим. Я слегка припугнул этого крысеныша. Он позаботится о Певце».

Камушек слегка сопротивлялся, когда хайг за локоть вывел его из камеры. Он все время беспокойно оглядывался на лежавшего без сознания товарища.

— Вот зараза… Нет, Клинок, я тебе этого не прощу, — буркнул Ветер себе под нос и сжал кулак.

* * *

Двадцать шесть учеников набилось в комнату Луча. Однако если б кто захотел подслушивать под дверьми, то ничего существенного услышать ему бы не удалось, только разрозненные обрывки фраз. Основные разговоры происходили на ментальном уровне и при помощи создаваемых в воздухе картин.

«Этот замок похож на прикрытую ветками западню для волков. И лучшее тому доказательство — то, что сотворили с Певцом. И каждого из нас ждет такая же судьба, если мы окажемся непокорными. Еще недавно самой заветной моей мечтой было стать лазурным магом. Теперь я думаю, что это полная дурость. Очнитесь, каждый из вас — маг с рождения, а лазурные мы будем вне зависимости от того, каким цветом докончат наши знаки. Мы уже рождаемся отмеченные лазурью! Это же не приобретается вместе с вручением титула».

Многие ребята утвердительно кивали, читая послание Ткача иллюзий. У некоторых на лицах было ошеломленное выражение, точно они только теперь осознали то, что было так очевидно.

— Шарф! — с безграничным презрением произнес Гриф. — Они ведут нас на этом пресловутом шарфе, точно на поводке. Я всю дорогу должен был выслушивать, как должен быть благодарен Кругу за каждый кусок хлеба. Хватит с меня! Я уж лучше предпочту немного поголодать. Мне уже их милость поперек горла стоит! — Он чиркнул себя по шее ребром ладони.

— Только я не уверен, что у кого-то из нас имеется в этом деле свободный выбор. — Конец, как всегда, воплощал голос здравого рассудка. — У меня сложилось странное впечатление, что в этой стране маг или носит лазурный шарф, или им муравьи питаются. Я не слышал о таком месте, где не распространялось бы влияние Круга.

— А Драконий архипелаг? Они там тоже вынюхивают?

Спросили Камушка, и он разъяснил:

«Это правда, Круг и туда дотягивается, но там шарят вслепую. На Ящере сидит всего один представитель, я имею в виду Соленого. А он не слишком любит Круг. Время от времени они посылают туда корабль и Бродяжника, но и он там по округе не валандается. Наверное, боится драконов».

«А какая разница между Советом Круга и голодным драконом? В крайнем случае я бы, кажется, предпочел Совет», — передал Говорун Песчаник.

«А разница такая, что дракон тебя сразу убьет и не будет пытать и мучить, да еще твердя при этом, что это для твоей же собственной пользы», — ответил Камушек, поглядывая на Песчаника сверху вниз.

— Я бы тоже предпочел драконов, — осмелился прибавить Мышка. — И хотел бы поплыть на Ящер. Камушек говорил, что там красиво. Ну, и далеко от Ленгорхии…

— И там есть о-о-огромные, пресимпатичные… пауки, — ехидно заметил Луч.

Мышка опустил голову и только искоса поглядывал на вредного Искру. О его отвращении и паническом страхе перед всем, что ползает и имеет много ног, было всем известно. И то, что всеобщее внимание оказалось направлено на него, Мышке совсем не нравилось. А тут еще насмешливая улыбка не сходила с лица Луча. От мук стыда и неловкости Мышку невольно спас Стальной:

— А Мышь-то говорит разумные вещи. Только вот как нам туда перебраться?

Камушек вышел на середину комнаты, сунув пальцы за край лазурного шарфа, непроизвольно принимая вызывающую позу.

«Сделать можно все, если только вложим в это дело достаточно труда и разума. Но пока гораздо важнее совсем другое. Кто вообще хочет принять в этом участие? Предупреждаю, что вернуться в Ленгорхию нельзя будет много лет. А вполне вероятно, что и вообще никогда. Мы можем оказаться в таком же положении, как Певец. Или даже погибнуть. Кто боится, пусть отсюда выйдет. Я прошу только о молчании. Если Судьба нам улыбнется, мы отсюда исчезнем в течение трех дней. Я, Певец и те, кто решится уйти с нами».

Это решительное заявление произвело впечатление ведра холодной воды. До сих пор все обсуждение проходило скорее в области теории и сводилось в общем-то к бесплодным жалобам. А молодой Ткач иллюзий дал понять присутствующим, что ставка слишком высока, а игры закончились, принятые решения надо будет выполнять и отвечать за них.

— У меня есть семья… — смущенно прошептал Песчаник. — Я не могу их оставить.

Он тяжело вздохнул и поднялся со своего места.

«Я буду молчать», — пообещал он, минуя Камушка по дороге к дверям. Ткач серьезно кивнул головой.

Ребята вставали поодиночке и парами. Никто уже не пробовал оправдываться, но все уходящие стыдливо отводили глаза. Страх за себя, страх за семьи, которые остались бы во власти недовольного и раздраженного неповиновением молодежи Круга — все это было даже слишком понятно и без объяснений.

Камушек оглядел и пересчитал оставшихся. Естественно, Виноград и Конец. Мышка — бледный как бумага, но верный и надежный до конца. Наблюдатель Гриф — неблагодарный воспитанник Круга. Змеевик — подменявший Мышку в походах в Южную башню. Стальной — Камушек с самого начала предполагал, что он останется. Он был такой же непокорный и так же рвался к приключениям, как Гриф. Но зато Ткача иллюзий удивило присутствие Повелителя ветров Диаманта — одного из тех ребят, кто во Втором Круге не выделялся ни особой сообразительностью, ни силой, ни даже ярким и зрелищным талантом. Но и у него явно были какие-то серьезные основания, чтобы покинуть континент.

Победный Луч Рассвета сидел на краешке стола и небрежно покачивал ногой, выстукивая пальцами на столешнице медленный ритм.

— Ну а… ты? Тоже… с нами?.. — с удивлением выдавил из себя Виноград, глядя на князя, который смотрел на присутствующих с задумчивым и одновременно насмешливым выражением на лице.

— Вот хрен зеленый, я же тут живу! — ответил Луч.

Истерический смех, охвативший всех в комнате после этих слов, очистил атмосферу, и только когда он после довольно продолжительного времени утих, ребята почувствовали, как им была нужна такая разрядка.

Луч покачал головой, все еще над чем-то раздумывая.

— Вам потребуются деньги, — заметил он весьма прагматично. — Если уж вы собрались аж на Драконий архипелаг… Крылышки у вас не вырастут, как у драконят, и полететь не выйдет. Значит, потребуется корабль.

Да, это было столь же огромной проблемой, а может, даже большей, чем освобождение Ночного Певца из тюрьмы. Заговорщики неуверенно переглядывались. Ни один из них не мог похвастаться изобилием денежных средств. Собственно, большинство не могло даже говорить о средствах, а только о какой-то мелочевке. Выразительные брови Камушка сошлись на переносице. Он подозревал, что из всех присутствующих именно у него имеются самые значительные сбережения, в конце концов, сотрудничество с Творителем приносило совсем неплохой доход. Но этих сбережений все равно не хватало на то, чтобы нанять морской корабль. Что же касается запасов Певца, то их отобрали как доходы, полученные из незаконного источника.

— Да… Вот еще будет для нас задачка, — произнес Конец, озабоченно почесывая затылок. — Но мы ведь все равно не откажемся от спасения Певца только потому, что нам не хватило пары медяков. Стальной…

— Ла-а-адненько… — Луч вздохнул так, что зашевелилась бахрома на висевшей рядом занавеске. Встал, откинул крышку стоявшего рядом секретера и некоторое время копался внутри его. Что-то тихо треснуло, часть секретера поднялась на петлях, а парень вытащил из тайника два чем-то набитых замшевых мешочка. Небрежным жестом кинул их на стол. Они покатились по столешнице с глухим стуком и металлическим скрежетом.

— Что это? — спросил Диамант.

— Две тысячи талантов, — ответил Искра.

В комнате воцарилась мертвая тишина. Звук, с которым пантерьи когти вдруг заскреблись по изящному креслу, прозвучал в ней, как внезапное землетрясение.

— Карамелька, кыш! — рассердился хозяин дорогостоящей мебели. — Чего уставились? Один талант не кусается, так что и в стаде вам рук не оторвет.

— Ты нам это… отдаешь? — слабым голосом спросил ошеломленный Гриф.

— Да ты что, просто мне захотелось похвалиться своим богатством, — съязвил Луч. — А, кстати говоря… — Он снова вздохнул, и видно было, что он пробует что-то в себе перебороть. — Я вообще-то собираюсь выбраться туда вместе с вами. И путешествовать намерен с удобствами, — добавил он, надменно выпячивая губы.

— Во хренотень-то… — простонал остолбеневший Стальной.

— К сожалению, эти два предложения идут только вместе, — буркнул Луч. — Или я вместе с казной, или ни меня, ни денег.

Стальной пожал плечами, а Гриф ответил:

— Ты не должен ставить таких условий. И подкупать нас, хрен побери, тоже не стоит. А можно узнать, почему вельмиуважаемый господин Брин-та-эна решил присоединиться к нашей недостойной компании?

— Нельзя! — отрезал Луч. — У господина Брин-та-эна появился вот такой каприз, а любопытствующие Наблюдатели лучше пусть не суют свои носы в чужие дела.

Камушек, который уже давно мысленно переговаривался с Концом, вмешался в эту перепалку, решительно и властно отдавая распоряжения:

«Змеевик, ты понимаешь в лодках. Возьми кого-нибудь, и поищите что-нибудь подходящее в порту. Я, Конец и Стальной займемся Певцом. Мышь».

Мышка распрямился как свечка, не сводя горящих усердием глаз с Ткача иллюзий. Камушек как бы сомневался некоторое время, потом закончил:

«Мышка вместе с остальными займется библиотекой. Берите ВСЕ, что найдете ценного. И не забудьте о списках взяток».

На лицах присутствующих проступали мстительные и довольные усмешки. Кажется, месть обещала быть и в самом деле утонченной и очень чувствительной для ее жертв.

* * *

Новые сведения о Певце принес Ветер-на-Вершине, успевший кое с кем побеседовать. Наркотик, который дали Ночному Певцу, был веществом, приготовленным по хайгонскому рецепту, а исполнителем приговора оказался не кто иной, как сам милейший Грива. Хайг едва не лопался от бешенства.

— «Кровь героев»! Ему дали «кровь героев»! Да ведь парень этого не выдержит!

— А что это, собственно, такое — «кровь героев»? Как она действует? — спросил Конец, который, как и обычно в последнее время, всюду следовал за Камушком.

Ветер зафыркал от злости, еще сильнее взлохмачивая и без того стоявшие дыбом волосы надо лбом.

— «Кровь героев» — это вам не какой-то там чаек, которым развлекаются богатенькие молокососы. У нас ее получают во время пострига… когда ребенок становится мужчиной. Достаточно выпить пол-ложечки, чтобы почувствовать себя почти богом. Чувствуешь вкус ветра, на расстоянии двадцати шагов слышишь дыхание полевки, притаившейся под камнем. Бегаешь как олень, сражаешься как пантера… Воины пьют «кровь героев» перед сражением. Поэтому и называют этот напиток «кровью героев», что от него впадают в боевую ярость и могут сражаться, даже стоя по колено в собственной крови. Но если кто-то выпьет в два-три раза больше — происходят страшные вещи. Человеку кажется, будто весь мир его буквально втаптывает в землю. Каждое прикосновение — это землетрясение, собственное дыхание — вихрь. Свет выжигает глаза, прохлада замораживает, тепло испепеляет… Ночной Певец не может сейчас ни двигаться, ни спать, ни есть… Конечно же его будут кормить насильно, но для него это только лишние мучения.

Конец и Камушек, которому Говорун все время передавал рассказ хайга, в ужасе посмотрели друг на друга.

— Он же не оправится после этого, не сохранит рассудка!

— Спасибо, что сказал, а то я сам этого не знаю! — буркнул Ветер. — Никто пока не повредил ему больше, чем было сделано вначале. Но Грива должен давать ему следующие дозы «крови героев», вплоть до отмены приказа. Это наказание по приговору суда Круга.

«Как долго они намерены продолжать это? Это же чудовищно! Он ужасно страдает! Почему они такое с ним делают?!» — Камушек сорвался с места и заметался по комнате из угла в угол, грызя ногти.

Ветер-на-Вершине следил за ним угрюмым взглядом.

— Почему? Хороший вопрос. Видно, потому, что Ночной Певец уже сейчас, будучи дурным щенком, лучше большинства из них. Они завидуют ему и боятся, что станет, когда он сделается еще сильнее, обретет это, как его там… влияние. — Слово «влияние» хайг выговорил как проклятие. — Я же слышу, о чем шепчутся по углам. Этот ребенок — второй Бурон, а тут еще он ни в грош не ставит все их установления и порядки. Вот кто-то и решил, что лучше получить послушное оружие, чем опасного конкурента. Они его сломают. Через десять — пятнадцать дней он согласится на все. Будет Клинку башмаки целовать, лишь бы не возвращаться в камеру.

— Я повторю ему, — пробормотал Конец, подбородком указывая на метавшегося товарища. — И его это явно в восторг не приведет.

* * *

— Ты наверняка понимаешь, что делаешь? На островах нет дворцов. Ешь там то, что поймаешь, а одеваешься в то, что сам сошьешь, — вполголоса говорил Гриф Победному Лучу Рассвета.

— Я очень хорошо стреляю из лука, — возразил Искра. — Ты можешь не волноваться, с голоду я не умру.

— Мы надеемся, ты и с нами поделишься своей великолепной добычей. Быком там, львом, мантикорой, белочкой… — съязвил Змеевик.

Так они перешучивались, идя втроем по дороге от моста к набережной. На плечах ребята несли удочки. И никто не обращал на них внимания — ну, собрались трое молоденьких магов порыбачить, вполне привычное зрелище в этом городе. Приятели уселись на деревянном мостке на бережку, помахивая босыми ногами над зеленоватой водой. Забросили удочки, но глаза их внимательно следили за пристанью, где стояли пришвартованные корабли. Особое внимание привлекал длинный узкий корабль охраны, называемый в просторечье «водяным змеем». Его вытащили в сухой док, чтобы просмолить борта.

Ребята советовались, что-то едва бормоча себе под нос и стараясь делать вид, будто их не волнует ничего, кроме рыбы. А впрочем, клевало очень даже недурно — Змеевик, будучи сыном, внуком и правнуком рыбаков, прекрасно умел подбирать наживку, так что вскоре на дне корзинки уже трепетало и било хвостами несколько чешуйчатых пленников.

Наконец внимание заговорщиков привлек не слишком большой двухмачтовик, на палубе которого находилось несколько человек команды, выполнявших обычную работу, которую делают, когда судно стоит в порту. Кораблик выглядел маневренным и обихоженным. На стене палубной надстройки красовалась нарисованная огромная оранжевая бабочка.

— О, вон тот, смотрите, — тихо проговорил Змеевик. — Две мачты, да еще видны отверстия для весел. Сразу ясно, они готовы ко всякому, что бы ни случилось.

— И он достаточно большой, чтобы выйти в океан, — добавил Луч, внимательно разглядывая корабль. — И два орудия у них имеются. Малого калибра, но все же лучше чем ничего.

— То есть нам подходит. Луч, ты поговоришь с капитаном.

— А почему я? — буркнул Искра, возражая исключительно для порядка.

— Потому что у тебя обувь получше, — ответил Наблюдатель.

— А какое значение имеет тут моя обувь?!

Луч с раздраженной миной закатил глаза, а потом посмотрел на свои сандалии, стоявшие рядышком на помосте. Обувь как обувь, он не видел в них ничего особенного, только менее потертые, чем у его товарищей.

— Очень большое. Это я тебе говорю как человек опытный. Сверху ты можешь надеть сплошной бархат да золотое шитье, но если у тебя на ногах будут неподходящие башмаки — никто с тобой говорить не захочет, — очень серьезно сообщил Гриф. Луч с подозрением поглядел на него. Гриф любил придуриваться, и иногда трудно было понять, когда он шутит, а когда — нет.

Когда три скромно одетых парня появились у трапа, работавший там моряк поначалу даже не обратил на них никакого внимания.

— Нам нужен шкипер, — произнес парень с длинными волосами, связанными на затылке.

Моряк невольно глянул на его обувь — очень приличные сандалии со шнуровкой из цветной шелковой тесьмы. Только потом он заметил лазурный шарф.

— Это я, — сказал моряк. — Чего вам надо?

— Он врет, — спокойно произнес уверенно державшийся высокий парень с красивым лицом. Моряк почувствовал себя не в своей тарелке: и у этого молокососа тоже был лазурный шарф.

— Врет, он тут боцман, — решительно заявил юноша, а его взгляд обратился к палубной надстройке. — Шкипер там. Он сидит над учетной книгой и пробует разобраться, куда делись два рулона хлопка. И наверняка найдет пропажу, — насмешливо усмехаясь, добавил парень, снова переводя взгляд на совершенно растерявшегося моряка.

Ребята поднялись на палубу, провожаемые угрюмым взглядом мужчины, стоявшего у трапа.

Капитан действительно сидел в каюте, закрывшись от палящих лучей солнца, и размышлял над учетной книгой. Отплывая из Онера, он принял на борт, помимо прочих товаров, двадцать пять рулонов хлопка. А во время разгрузки оказалось, что их только двадцать три. Правда, по дороге они дважды приставали к берегу, но ведь, в конце концов, рулон хлопка — это не коробочка изюма, его в кармане не вынесешь! И гораздо больше, чем материальные потери, его тревожило, что среди членов команды оказался бессовестный вор (или даже несколько воров) — вот уж действительно, забота, настоящий нарыв на заднице. Придется посылать за Наблюдателем, устраивать следствие, а расходы все растут… пропади оно все…

Его размышления прервало появление трех необычных гостей.

— Наше почтение. Мы хотим нанять ваш корабль, — с места в карьер сообщил парнишка, по виду не старше подростка, с гладкими щеками, еще не тронутыми бритвой. Шкипер уже набрал было в грудь воздуха, чтобы в весьма грубых словах сообщить, что он думает о таких предложениях, но тут в глаза ему бросился характерный оттенок лазури, перепоясывавшей фигуры трех незнакомцев в области талии. Вот зараза… маги. Кто бы сомневался, никто другой не мог быть столь наглым.

— Так судно-то аккурат в ремонте, — ответил капитан, понижая голос до вполне равнодушного тона.

— Так и нам оно потребуется аккурат через несколько дней, когда вы как раз закончите все работы. — Парень отвечал спокойно и как бы слегка пренебрежительно. Товарищи стояли по обе стороны от него, молча разглядывая моряка, точно насекомое на булавке, — во всяком случае, у него сложилось именно такое впечатление.

— У меня есть уже заказы, и путь проложен вдоль по Эните. Купцы ждут, если я опоздаю, возьмут кого другого, а я на этом потеряю.

В ответ парень молча положил на учетную книгу золотой талант. Шкипер взял монету и оглядел ее, наклоняя и держа под углом к свету.

— Золото Творителей? — насмешливо поинтересовался капитан.

— Императорское, — ответил молодой маг и добавил еще одну монету.

— Много же тебе дают на сладости, сынок, — с издевкой заметил моряк.

Золото вдруг стало теплым и тут же сделалось уже совсем горячим. Шкипер выронил его, вскрикнув от боли. Золотая пластинка упала на стол, а из-под нее стали подыматься тонкие струйки дыма от прожженного дерева.

— Можешь обращаться ко мне «господин Искра», — милостиво сообщил парень. — Десять человек, пятьсот талантов золотом за рейс и никаких вопросов или сплетен. Мы сможем договориться?

Моряк молчал, стиснув зубы и глядя на дымящийся стол.

— Кстати, я знаю, кто свистнул этот хлопок, — раздался вдруг звонкий веселый голос, и капитан резко вздернул голову. Паренек, стоявший по левую сторону, дружески и одновременно лукаво улыбался ему. Если капитана «Бабочки» и могло что-то раздражать больше, чем до наглости уверенные в себе молокососы с лазурью на поясе, то это были именно воры на борту.

— Кто?! — взревел он.

— А мы сможем договориться? — У щенка так и не сходила с лица лукавая усмешка.

— Может, и сумеем, — сдержанно буркнул капитан.

— Ну тогда и я, может, и скажу, кто опустошил этот трюм.

— Ладно, согласен. Говори!

«В конце концов, этот уговор всегда можно разорвать…» — подумал он про себя.

— Нет, разорвать его нельзя… Не советую, — прошептал маг, наверняка Наблюдатель или Говорун.

После длительного молчания шкипер снова заговорил, хотя и с некоторым усилием:

— Я обязываюсь… Честью своей ручаюсь, что, если только получу честную плату, довезу вас туда, куда хотите. Без вопросов.

— К пропаже хлопка имел какое-то отношение боцман, тот самый, что сейчас как раз быкует у трапа. Если велишь отходить его хорошенько канатом по хребту, наверняка скажет, кто ему помогал, — честно отплатил ему Наблюдатель.

— В течение двух дней ты получишь известие от Говоруна, который укажет время и место, где вы возьмете пассажиров, — добавил Искра. — Если известие не придет через три дня — можешь считать себя свободным от договора.

Капитан кивнул. Молокососы они или нет, а дела делать умеют несмотря ни на что.

— Это мило, что ты с такой охотой согласен нам помочь, капитан. Ты его просканировал? — обратился к Наблюдателю Искра.

— Конечно. Причем несколько раз, — ответил тот, заговорщицки подмигивая капитану.

— В таком случае до свидания.

Раздражающие гости вышли, капитан схватил со стола оставленные ими деньги — монеты все еще обжигали. Двери снова заскрипели, но вопреки ожиданиям владельца «Бабочки» это был не член команды.

— Капитан… — тихо произнес паренек, который в присутствии своих товарищей молчал как рыба. — Это хороший корабль, и видно, что ты о нем заботишься. Зато у меня есть хорошие друзья, и я тоже о них забочусь. В случае чего, обещаю, что найду тебя и…

— Что, оторвешь мне голову? — прервал его мужчина с насмешливым презрением.

Паренек отрицательно покрутил головой:

— Нет. Просто отрежу тебе… корму.

И с тихим хлопком исчез.

Моряк со свистом выдохнул воздух, тупо вглядываясь в то место, где еще мгновение назад стоял Бродяжник.

— О Судьба… — проворчал он. — Почему я? Почему именно мое корыто?

Как и всегда в подобных случаях, вопросы его остались без ответов.

* * *

— Мастерская работа, — вполголоса произнес Гриф, когда они спустились с палубы и немного отошли от судна. — А что значит «просканировать»?

— Понятия не имею, — ответил Луч, небрежно пожимая плечами. — Я это выдумал. А хорошо звучит, верно?

Рядом появился Змеевик.

— Я использовал дополнительные аргументы. Думаю, он не доставит нам хлопот. Интересно, что остальные сейчас делают?

* * *

А остальные в это время обсуждали ту часть плана, которая касалась Ночного Певца. Камушек уже раньше думал над этим вопросом и первым поделился с остальными участниками своими выводами:

«Для Бродяжника вытащить Певца из камеры — это дело одной секунды, но желательно было бы, чтоб заключенный хорошо перенес это. Что нам даст, если мы его вытянем оттуда, а он еще много часов будет мучиться и затруднять нам побег? Если Грива умеет готовить „кровь героев“, то у него есть и средство против нее. Я знаю, где он прячет такие вещи, и знаю, где он держит ключ от них».

Все это выглядело вполне разумно, поэтому заговорщики начали придумывать, как бы снять с шеи Гривы ключ к шкафчику со столь опасным содержимым.

— Притаиться и огреть его по голове, — неуверенно предложил Стальной.

— Болван, — отозвался Конец. — Я так и представляю себе: ты лупишь Творителя по голове, а он, защищаясь, крошит тебя в мелкие кусочки еще до того, как сообразит, что происходит и что он делает. А если врежешь посильнее, то можешь его просто убить!

Стальной тяжело вздохнул:

Неужели он никогда не снимает с шеи этого ключа? Ведь должен же он когда-нибудь это делать. Не спит же он с ним? И не купается?

— Ну… думаю, в ванной, вероятно, все-таки снимает.

— И в интимной ситуации, — сладострастно оскалился Стальной.

— Наконец ты сказал что-то умное! Ведь у Певца есть подруга среди «цветочков»! Роза!

Камушек отнесся к этой идее с некоторым сомнением:

«Но ведь Грива не обязан заказывать именно Розу. И вообще у нас нет никакой уверенности в том, что он захочет вызвать какую-нибудь девушку оттуда, а если и вызовет — то откуда знать когда? Мы можем просто не дождаться этого».

«А даже если это будет не Роза, то она проследит, чтоб ему досталась соответствующая девица. Тамошние девушки Певца любят, а Розу уважают. Так что избраннице надо знать только одно: как только Грива заснет, она должна выкинуть ключ в окно», — объяснил Конец.

«А если она не найдет ключа? Грива может его спрятать прежде, чем она придет».

«А вот за этим проследит наш бесценный Стальной. Он будет играть скромную роль шпиона. И пусть только попробует подвести нас!»

Творитель, следивший за этим обменом мыслями, только пожал плечами.

— Ради Судьбы милосердной… Конец, я уж не настолько легкомысленен.

* * *

«Мне удалось еще раз увидеть Ночного Певца. Он выглядел не лучше, чем в прошлый раз, но и не хуже. Он уже лежал не на голом камне, а на подстилке. Кто-то милосердно завязал ему глаза платком, сложенным в несколько слоев. Окно было прикрыто куском тряпки, но все равно солнце пробивалось сквозь нее, и даже этот приглушенный блеск должен был быть невыносим для глаз узника. Руки его, как и прежде, были привязаны к железному кольцу, хотя петли на запястьях оказались довольно свободными, и уже не из толстой веревки, калечившей кожу, а из тряпичных полосок, сплетенных в косицу. Наверняка он был не в состоянии пытаться бежать, значит, опять был приступ судорог. В воздухе стоял запах тюрьмы — пота, мочи и блевотины. Отвратительное место. Я очень надеюсь, что нам удастся забрать его отсюда как можно скорее. Может, уже сегодня ночью?»

* * *

Однако Грива почему-то придерживался невыносимого для заговорщиков воздержания. И только после трех бесконечно тянувшихся дней послал в Бархатный уголок гонца с просьбой прислать ему вечером девушку.

Среди ребят-заговорщиков началось бурление. Пришло время для конкретных дел. Разборка и упаковка рукописей из тайной библиотеки были закончены. В сундуках Луча лежали ценнейшие работы по методологии преобразования материи, в том числе и вся (бесценная) документация Бурона. Были там заметки, касавшиеся городов на Драконьем архипелаге, карты и почти все свитки тысячелетней давности, покрытые непонятными знаками; Камушек надеялся перевести их с помощью Соленого. Конец с удовольствием прибавил к этому собранию документы о грязных сделках Круга, по ним можно было узнать про то, как внезапно угасали неудобные для Круга роды, как велась торговля детьми и обделывались иные мерзкие делишки. Это были весьма опасные сведения, но они могли оказаться очень даже кстати.

Гораздо скромнее выглядели свертки с личными вещами беглецов. Всего несколько мелочей, оружие, пара памятных вещичек. Ведь среди них было два Творителя, что полностью снимало вопрос о снабжении буквально всем, от пищи до штопальной иглы. Что же касается оружия, то у Камушка имелся большой нож — подарок Белобрысого, а благодаря урокам Ветра-на-Вершине юноша теперь владел клинком гораздо более умело, чем раньше. Победный Луч снял со стены свой лук, Искре давно не представлялся случай пострелять из него. Хотя он уверял, что со ста шагов попадает в яблоко на дереве. А в глубине души надеялся, что ему не придется стрелять ни во что крупнее этого яблока. Кроме того, он и сам в некотором смысле был оружием. У Грифа имелся стилет. Небогато, конечно, но никто из членов Второго Круга не хотел никаких сражений, они стремились только поскорее уйти.

* * *

Серебрянка с сильно бьющимся сердцем выполняла свои привычные обязанности. Улыбка, вздох… Ты великолепен, ты лучший мужчина в моей жизни… «Да где ж этот проклятый ключ?» Я так тебя хочу. «Что там делается с Певцом?» Улыбайся, улыбайся, девушка… Ты должна удовлетворить клиента, потрясти его, усыпить… «Ключ!» Теперь кусни его слегка зубками за ухо… Так, теперь вот тут… Волосы… Язык… «Хорошо». О-о-ох, как мне хорошо, как чудесно! Ты лучший любовник на земле! «Что за бред. Ради милосердной Матери, пусть уже это скорее закончится!»

— Ты все время думаешь о чем-то постороннем, детка, — произнес вдруг Творитель. Он был возбужден, дышал глубоко и быстро, его теплое дыхание касалось лица Серебрянки. Она застыла.

— А скорее, не о чем-то, а о ком-то, — добавил он, испытующе глядя в глубь ее глаз. Она невольно опустила веки, как будто они могли отгородить ее от мужчины, который овладевал не только ее телом, но и разумом.

— У нас в саду бывают постоянные гости… Некоторые нам нравятся. И есть один парнишка… Мы узнали, что с ним что-то случилось. У него неприятности. Он в тюрьме, а ты, господин, его там навещаешь, — ответила она. Не было смысла пробовать обмануть Творителя. А если ответить ему достаточно уклончиво, но ловко, избегая прямой лжи, это может удовлетворить его любопытство.

— Это преступник. Он одним махом нарушил и императорский закон, и запреты Круга. И зарабатывал на человеческой беде. Он получил заслуженное наказание, — с презрением в голосе отвечал Творитель.

— Неправда! — вскрикнула девушка. — Он не такой! Он добрый, отзывчивый… — Она сжала губы, уже понимая, что поддалась, позволила себя разговорить и, конечно, проговорилась.

— Он очень милый, угождает тебе и умеет говорить красивую ложь. Он дает тебе почувствовать, что для него ты — знатная дама. Верно?

Творитель отодвинулся от Серебрянки и лег, прикрывшись простыней.

— Зачастую помимо лжи у нас вообще мало что есть, — прошептала она. — Желает ли господин еще что-нибудь?

— Я хочу отдохнуть. А ты развлекай меня беседой. Спой что-нибудь… Умеешь?

Девушка села.

— Я умею немного петь, хотя и не так хорошо, как настоящая певица.

Она набрала в грудь воздуха.

Облака плывут, облака,

Путь далек их лежит, куда?

Знает ласточка их пути,

Что за ними вослед летит.

Или ливень к земле прильнет

И секреты небес мне шепнет,

Тайну выдаст воздушных дорог.

— А кто мне твои тайны выдаст? — пробормотал Грива. — Как тебя зовут? — поинтересовался он.

— Серебрянка.

— Это от названия краски?

— Нет. От такого маленького цветочка. — Она принужденно улыбнулась только для того, чтобы немного рассеять подозрительность мага. — Хайги называют его горной звездочкой.

— Как ты попала в Замок? Ты принадлежишь к Цеху? — продолжал расспрашивать маг.

— Нет. Меня взяли с улицы. Это было странно, потому как никто не спрашивал меня, что я умею делать. Мне измерили голову и руки, а потом я должна была отгадывать, что спрятано под перевернутыми кружками. Я даже не знаю, правильно ли отгадала. Но, похоже, они остались довольны, потому что я попала сюда.

— Тебе тут хорошо?

— Лучше, чем там было. Еда хорошая. У меня красивая одежда и не приходится слишком тяжело работать. И пьяные попадаются редко. Да и девушки такие милые…

Творитель прикрыл глаза и зевнул.

— Пой дальше, — велел он.

И Серебрянка снова завела нежную, печальную песенку про облака и про людей, которые привязаны к земле и не могут исполнить свою мечту о полете. Она пела все тише, пока Грива не начал дышать ровно и спокойно, явно погрузившись в глубокий сон. Она помахала ладонью перед его лицом — маг не пошевелился. Девушка тихонечко вздохнула с облегчением. Где этот проклятый ключик?

«Под изголовьем». — Серебрянка болезненно вздрогнула от сильного испуга — мысленное указание от Стального пришло так внезапно, что она едва не закричала от страха и неожиданности. Дрожа, она осторожно просунула ладонь под скользкую прохладную ткань постельного белья. Грива любил шелковые простыни и наволочки.

И почти тут же нащупала под пальцами твердый предмет. Творитель по-прежнему спал.

* * *

Грива с трудом сдерживался, чтобы не приоткрыть глаза. Странная девушка… Необычно ведет себя для куртизанки, великолепная актриса и совершенно невероятная воровка. Денег она не хотела, ни на секунду не задумалась даже о том, что такого ценного можно было бы отыскать в ящиках — все ее мысли были обращены к Ночному Певцу и маленькому латунному предмету, который она как раз вытащила из-под подушки.

Серебрянка. Горная звездочка. До чего точно подобрали имя для этого дитя улицы. Растеньице, которому довольно узкой щели в камне, щепотки земли, капельки воды — и оно выживет, расцветет и даст семена.

«Меня взяли с улицы. Мне измерили голову и руки». Вскоре этому темноволосому «цветочку» с раскосыми глазками подсунут обычную воду с медом вместо средства против беременности. А через девять месяцев она получит немного денег и со вздохом облегчения отдаст нежеланного ребенка. Это если родится мальчик. Какая-нибудь преданная Кругу семья получит его на воспитание. О нем будут заботиться, может, даже немного любить, но маленький претендент на лазурный шарф никогда не догадается, кто его настоящие родители.

А если родится девочка? Ну, что ж… никто ведь даже не считает, сколько младенцев отплывает в камышовых корзинках вниз по течению Эните куда-то в сторону океана, чтобы уже никогда не вернуться.

Грива отвернулся лицом к стене, по-прежнему изображая глубокий сон. Он позволил себе грустно вздохнуть только тогда, когда девушка вышла, бесшумно прикрыв за собой двери.

* * *

Все шло пока гладко. Еще до закрытия ворот Луч вместе с Грифом ускользнули в порт, чтобы напомнить капитану о заключенном договоре и проследить за его исполнением. За Лучом тенью скользила Карамелька. Она привлекала к себе внимание прохожих, но оказалось, что от нее никаким образом нельзя избавиться, поскольку, когда пробовали запереть ее в комнате, кошка приходила в бешенство и поднимала страшный шум. И Луч волей-неволей вынужден был взять ее с собой.

— Если там начнется пожар — значит, возникли какие-то сложности из-за шкипера, — потихоньку сообщил Диамант Винограду, когда Луч с Грифом прощались, подняв три пальца в жесте пожелания удачи. — И Судьба не благоприятствует ни ему, ни нам.

Виноград украдкой сделал знак, отгоняющий демонов.

Вторая группа, состоявшая из Конца, Винограда, Мышки и Диаманта, должна была дожидаться оставшуюся тройку — то есть Змеевика, Стального и Камушка в комнате Луча рядом с ящиками, наполненными книгами.

* * *

А тем временем вся тройка стояла под окном квартиры Гривы, укрывшись в зарослях магнолии. В воздухе стоял одурманивающий аромат цветов. Лунный свет серебрил стены, дорисовывал странные тени на барельефах и отбрасывал светлые блики на витражные стекла. Камушек позевывал — скорее от нетерпения, чем от сонливости. Змеевик оперся спиной о стену и, похоже, над чем-то глубоко задумался, опустив голову. А Стальной, тоже прислонившись к стене, поднял голову вверх, поглядывая на окно спальни Творителя. Он то и дело усмехался, явно прекрасно развлекаясь. Наконец окно приоткрылось, в нем промелькнула девичья рука, а Стальной ловко подхватил выпавший ключ и кивнул товарищам. Не задерживаясь, они направились в мастерскую Гривы.

* * *

Двое стражников совершенно неожиданно вынырнули из бокового коридора. На два удара сердца обе группы замерли в неподвижности: стражи — протянув руки к мечам, а мальчики — одеревенев со страху: они вдруг осознали, что совершили непростительную ошибку, не послав кого-то вперед, чтобы разведать, свободна ли дорога, и даже не проверив путь методом Наблюдателей.

— А куда это молодые господа направляются? — скучающим голосом прервал молчание один из гвардейцев.

Стальной вдруг гордо распрямился и вытянул вперед палец, слегка покачиваясь на нетвердых ногах.

«Камушек, изобрази запах какой-нибудь водки».

— Прочь сс-дроги, кш… Я ддомой иду, и я тшезв как штеклышко… Кыш! Фсе штеры с-дроги! — решительно провозгласил он, взмахивая рукой, точно голубей отгонял.

Змеевик, подавая пример быстрой реакции, подхватил товарища под локоток, ощерив зубы в фальшивой улыбке.

— Слишком много вина, — театральным шепотом сообщил он.

Второй гвардеец коротко снисходительно рассмеялся:

— Да пусти ты их, Скоба. Выпили ребята маленько, какой это грех.

От компании молодых магов явно повеяло крепкой персиковой настойкой. Стражники освободили проход, а ребята прошли мимо них, с опаской или оскорбленно поглядывая на стражей порядка. Оскорбленный взгляд принадлежал конечно же Стальному, шествовавшему несколько скованной походкой человека, который как раз совершает совершенно нечеловеческое усилие, дабы удержаться на земле, потому что она ведь буквально ходуном ходит под ногами. Ткач иллюзий, казалось, считал шаги, неотрывно глядя себе под ноги и ведя рукой по стене. Змеевик же неуверенно ступал мелкими шажками, точно его голова и ноги находились друг от друга на значительном расстоянии и временно не признавали никакой связи между собой.

— Будьте осторожны, там, в садах, кошки бродят, — бросил им вслед более снисходительный из стражников.

— Рази я похошш на мышь? — вопросил Творитель, ловко качнувшись за угол очень кстати повернувшего коридора.

* * *

«Было жарко, но удалось. Жаль, что я не умею блевать по желанию, было бы более правдоподобно», — сообщил Стальной, явно очень довольный собой.

«Тебе это все забавой кажется?» — гневно бросил Камушек.

«Пока это и НА САМОМ ДЕЛЕ недурная забава», — передал неисправимый Творитель.

«Так подожди, пока увидишь Ночного Певца».

Вскоре они добрались до знакомых дверей. В коридоре было совершенно темно, и только из расположенного неподалеку большого окна падал свет полной луны, просеянный сквозь замысловатый узор декоративной решетки. На дверной табличке в этом полумраке можно было прочитать только: «… ива Тв… тель… учши… ру…..же…»

Насколько Камушек мог себе припомнить, сразу за дверьми не стояло никакой мебели, поэтому Змеевику должно вполне хватить места для прыжка. К сожалению, он очень быстро вернулся.

— А чтоб ему обосраться, — со злостью прошептал Бродяжник. — Внутри нет засова. Это барабанный замок!

— Ну и что с того? — ядовито зашептал в ответ Стальной. — У тебя пупок развяжется, если ты нас перебросишь на эти два шага?

Бродяжник жестом подозвал Камушка, положил руки на плечи товарищам. На мгновение земля ушла у них из-под ног, охватило противное ощущение невесомости, а секундой позже они уже стояли в святыне Гривы.

Одна зажженная свеча не могла хорошо осветить все помещение, но это было не так важно.

«А если кто-то заметит свет через окно?» — высказал свои опасения Стальной, поглядев на ничем не прикрытые стекла.

«Да ведь Творители часто работают и по ночам», — ответил Камушек, ставя подсвечник на шкафчик с препаратами. Ключ легко повернулся в замке. В слабом свете свечи воспитанник лекаря осматривал содержимое полок, читая замысловатые названия лекарств на этикетках. И только на четвертой сверху полке он нашел засунутую в угол маленькую бутылочку с вожделенным содержимым.

«Что это? Выглядит совсем как простая вода», — спросил Стальной, глядя, как Камушек осторожно отливает часть жидкости в заранее приготовленный флакончик и старательно затыкает его пробкой.

«Потому что это и есть вода. По большей части. Но есть еще один компонент — яд белой змеи. Собственно говоря, мне следовало бы проделывать это в перчатках. Достаточно малейшей ранки на коже — и я отправлюсь за Врата».

«Я думал, мы собираемся вылечить Певца, а не отравить его».

«Певец не болен, его просто накачали этой хайгонской пакостью. А „белая змея“ действует как очень сильное обезболивающее и усыпляющее средство при условии, что его пьют, когда во рту нет никаких ранок, потому что иначе, разумеется, можно заснуть навсегда. Ты Творитель, а не знаешь таких элементарных вещей? Наверное, ты проспал тот урок, когда Кузнец рассказывал про белых змей. Яд уничтожит воздействие „крови героев“, а Ночной Певец заснет».

«Надо еще это влить ему в горло», — передал Стальной.

«Именно для этого ты мне и нужен. Сам бы я его не удержал».

Камушек в несколько слоев завернул флакончик в платок и спрятал его в шарф, тщательно проверив, правильно ли он там уложен. Если б он нечаянно разбил флакон и порезался стеклом, все его заботы наверняка бы закончились. Вместе с его жизнью.

Камушек старательно запер шкаф и протянул ключ Змеевику.

— Что Грива делает? Спит? — спросил Бродяжник, держа ключ на раскрытой ладони.

Стальной потянулся к знакомому разуму, и тут же убедился, что Творитель отнюдь не спит, хотя была уже глухая ночь. Он отрицательно покачал головой, испытывая растущее беспокойство.

— Он не спит. Вот зараза… И что теперь?

Первоначальный план предполагал, что они постараются оставить после себя как можно меньше следов, а Змеевик должен был «вернуть» ключ владельцу так, чтобы тот решил, будто просто обронил его в собственной спальне. Но проснувшийся Грива наверняка услышит, как надает на пол кусок металла, и это заставит его задуматься.

— А, плевать, обойдется! — отмахнулся Змеевик и сунул ключ на ближайшую полку. — Завтра сам тут найдет, а пока пусть думает, где его потерял: то ли здесь, то ли в квартире. Я намерен к тому времени быть уже очень далеко отсюда!

Они перед уходом еще раз осмотрели помещение. Камушек в последний момент решил присвоить длинную стеклянную трубку с перегородкой. А подсвечник с немного оплавившейся свечкой вернулся на свое привычное место.

Вскоре они уже стояли под стеной Искр, переместившись по координатам, заблаговременно установленным Змеевиком. Рядом вздымалась тюремная стена, продырявленная кое-где темными полосками окошек. До сих пор все шло по-задуманному, если не считать мелкой неудачи с ключом. В конце концов, нельзя было предусмотреть, что у Гривы вдруг начнется бессонница.

«Проверь, что делает стража», — велел Камушек Стальному, коснувшись его плеча. Толстые белые буквы четко выделялись на фоне темной стены.

«В одном помещении два человека. Это, наверное, охрана. Один спит, другой выпивает… Он уже не слишком-то трезв», — докладывал Творитель. — «Его потеря, наша прибыль. Один, два. Три, пять… восемь разных снов. Видно, заключенные…» — В этот момент его передача прервалась и лишь через некоторое время возобновилась.

«Певец на грани сумасшествия! Он хочет умереть!» — Ужас, охвативший Стального, производил такое острое впечатление, что после его передачи во рту остался едкий привкус меди, Камушек даже вздрогнул от отвращения.

«Успокойся, Стальной. Мы уже идем к нему».

С помощью Змеевика они без малейшего труда проникли через стены прямо в камеру Ночного Певца. Внутри было темно, свет луны, узкой полоской протянувшийся по внутренней стене, только подчеркивал мрак, царивший в углах помещения. Слабый отсвет падал и из коридора через зарешеченные двери. Очевидно, там у тюремных стражников имелась лампа или факел. Такого освещения для чтения, наверное, и не хватило бы, но связанного парнишку рассмотреть вполне можно было. Глаза его были по-прежнему прикрыты повязкой, даже мягкий свет ночного светила был невыносим для его чувствительных зрачков.

Последняя доза «крови героев» еще действовала. Потому что Певец никак не откликнулся на появление неожиданных гостей. Дышал он неглубоко и неравномерно, точно даже это причиняло ему боль. Камушек, воспользовавшись тем, что Стальной все время был с ним связан явственно ощущавшейся нитью ментального контакта, попросил: «Стальной, попробуй как-нибудь пробиться к его сознанию. Объясни, что он должен проглотить то, что мы ему дадим».

Через некоторое время Стальной бессильно покачал головой:

«Он не понимает. И не узнает нас. Только просит, чтобы его больше не мучили».

«У нас нет другого выхода».

Ткач иллюзий подошел поближе к дверям, где было посветлее. Он приготовил флакончик с ядом и очень осторожно набрал довольно много жидкости в стеклянную трубочку.

«Стальной, придержите его и откройте ему рот. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы я его поранил».

— Если он начнет кричать, то на нашу голову свалятся еще и стражники, — тихо прошептал Змеевик, по примеру Стального ухватившись за голову Певца.

— Тем хуже для них, — насмешливо и зло отозвался Стальной.

К счастью, Ночной Певец молчал. Две пары рук, старавшихся разжать его челюсти, вызвали у заключенного такой мучительный приступ боли, что его горло судорожно сжалось, и он не мог не только кричать, но и дышать даже. Стальной зажимал Певцу рот, считая про себя уходящие секунды. Камушек массировал другу горло, совершенно так, как делал бы это с больным животным. Ночной Певец кашлял и слабо защищался, пробуя освободиться. Но в конце концов он все-таки проглотил спасительную жидкость, и тело его обмякло.

— Кажется, уже прошло в желудок, — прошептал Змеевик. — Жив?

Ткач иллюзий наклонился над Певцом, чтобы ощутить на своем лице легкое дуновение его дыхания. Одурманенный наркотиком парнишка медленно и как бы с усилием набирал в грудь воздух, но делал это равномерно. Значит, все-таки получилось. После четырех дней и ночей беспрерывного бодрствования, изнуренный борьбой с оглушающим шумом, ослепляющим светом и невыносимыми прикосновениями жестоких и грубых чужих рук, Ночной Певец наконец познал блаженство сна.

И только тогда Камушек осознал, что он весь в поту. А спина его была мокрой не только по вине душной ночи. Он снова спрятал в шарф флакончик с ядом и трубочку, с помощью которой подавал лекарство Певцу. Чтобы разрезать веревки, связывавшие Певца, хватило одного короткого мгновения.

Утром изумленные тюремные охранники обнаружат пустую камеру и перерезанные шнуры. Двери по-прежнему заперты на ключ, окно и стены без повреждений. А беглецы будут уже далеко.

* * *

Они появились у Луча в комнате точно посредине выгороженной шнуром площадки. Камушек не успел еще прийти в себя после неприятных ощущении, сопровождающих прыжок, а кто-то уже отпихнул его в сторону. Какая-то девушка опустилась на колени около Ночного Певца, нежно обняла его лицо ладонями, принялась гладить растрепанные пропотевшие волосы спящего.

На ней была мужская рубаха, штаны, а вместо сандалий — высокие башмаки, закрывавшие щиколотки, точно она собралась в дальний путь. Голову она закутала платком, из-под которого видна была толстая черная коса. Камушек узнал девушку, которую когда-то видел в постели Ночного Певца, и, кажется, это именно она время от времени показывалась в саду, хотя никогда не поднималась в галерею «половинок», во всяком случае, в дневную пору. Ткач иллюзий вопросительно посмотрел на Конца.

«Это Серебрянка, — пояснил Говорун не без некоторого смущения. — Она отправляется с нами. Она… любовница Певца».

«Одна из ста пятидесяти. Остальных мы тоже должны взять?» — разозлился Камушек, искоса поглядывая на Серебрянку. Неожиданные осложнения, возникающие по мере выполнения задуманного, отнюдь не действовали на него успокаивающе. Сначала оказалось, что невозможно вернуть ключ на место, а теперь вот в их отряде появился еще один участник, точнее, участница.

«И нельзя ее выкинуть?» — Вопрос был задан, хотя Камушек заранее знал, какой может быть ответ на него.

«Можешь попробовать, если не боишься», — отозвался Конец.

Но Камушек все-таки предпочел не пробовать. Что-то в поведении девушки выдавало ее огромную решимость. Попытка выкинуть ее наверняка закончилась бы провалом, тем более что, судя по минам присутствующих, остальная часть команды была явно на ее стороне. Камушек пожал плечами:

«Интересно, что на то скажет Певец, когда очнется».

«А ему уже и говорить-то будет нечего», — убежденно отозвался Конец.

Камушек глубоко вздохнул, точно избавляясь от остатков раздражения, и решил не морочить себе голову гаремом Певца. У него и так она была занята более важными делами.

«Змеевик, можешь избавиться от этого?»

Бродяжник, к которому был обращен вопрос, только кивнул. Опасное содержимое Камушкова шарфа прямо из рук Змеевика перенеслось на дно реки.

Скоро начнет светать. Время подгоняло, надо было отправляться на условленное место встречи с Лучом и Грифом — самый отдаленный мыс острова, по которому расползся Замок магов. Река Эните была там еще достаточно глубока, чтобы корабль подошел ближе к берегу, а уже на борт его беглецов должна была доставить лодка. Наверное, проще всего было бы и в этом случае воспользоваться талантом Бродяжника, но Змеевик разумно заметил, что, если они хотят заслужить хотя бы минимальное расположение капитана, то не должны внезапно появляться на палубе корабля, пугая команду и вызывая всеобщее замешательство. Кто знает, может, это могло бы вызвать даже какой-нибудь несчастный случай.

Змеевик со своим узелком на плече первым встал в круг, огороженный шнуром. Усмехнулся, поднял пальцы в жесте, призывающем удачу, и прыгнул. На том месте, где он только что стоял, поместили первый сундук, наполненный запрещенными книжками. Сильно волнуясь, Мышка буквально носом водил по листочку с описанием координат.

— Отодвиньтесь, — велел он товарищам, а когда они выполнили его указание, сундук отправился вслед за Змеевиком. Мышка кивнул на Диаманта. Тот встал в круге, судорожно стискивая дорожную сумку, и закрыл глаза, а Мышка выслал его на берег реки на помощь Змеевику.

Все шло, как в хорошо смазанном механизме.

— Раз… два… три… — медленно бормотал Мышка себе под нос. А на мысу Диамант со Змеевиком наверняка как раз отодвигали в сторону первый сундук. Мышка посмотрел на следующий. И тот пропал из виду с тихим треском. После недолгого перерыва пришла очередь третьего сундука.

Серебрянка, все время присматривавшая за Ночным Певцом, наблюдала и за действиями маленького Бродяжника. Наконец пришла очередь людей. Они встали тесным кругом, едва не касаясь друг друга плечами. Ночной Певец по-прежнему крепко спал, лежа у их ног. Каждый беглец держал в объятиях какой-нибудь мешок или сверток. Из неплотно закрытой сумки Винограда высовывалось несколько крысиных мордочек и доносилось тихое царапанье их коготков. Никто и не сомневался, что Бестиар возьмет с собой всех своих подопечных. У Камушка мелькнула мысль, что они все сейчас слегка смахивают на компанию бродяг — собственно говоря, они и в самом деле как раз собирались покинуть постоянное жилище и отправиться в далекое путешествие. Вообще-то Замок был не таким уж дурным местом. Камушек забирал с собой отсюда и хорошие воспоминания. Столько совместных забав и игр, походы в шумный город… Он оставлял тут много славных товарищей и друзей. При мысли о Ветре-на-Вершине его охватило болезненное и неприятное чувство, но Камушек тут же отогнал его. Ветер-на-Вершине был взрослым, он принадлежал к Первому Кругу и так же был замешан в политические игры и зависим от капризов высших властей, как и каждый в этой красивой клетке.

Камушек почувствовал, как в его ладонь просовывается чья-то рука и судорожно стискивает пальцы. Он повернул голову и встретился взглядом с темными глазами Серебрянки. И ответил на пожатие. А уже в следующую секунду мир на мгновение прекратил для них свое существование. Сердце так забилось в груди, точно хотело вырваться наружу. Тело неприятно содрогнулось от толчка, когда ноги жестко коснулись твердой земли. На беглецов повеяло более прохладным воздухом с реки, а ноздри их наполнил запах воды, ила и камышовых зарослей. Диамант и Змеевик уже ждали, сидя на сундуках с книгами, точно два дракона, стороживших сокровища.

* * *

Понемногу светало, и над водой поднималась утренняя дымка, как это бывает весной. Камушек беспокойно расхаживал, то поглядывая, не подплывает ли корабль, то высматривая что-то на берегу. Он мягко ставил ногу, безотчетно огибая ветки и кучи засохшего тростника.

— Каким чудом он умудряется так тихо двигаться, если сам себя не слышит? — вполголоса поинтересовался Стальной, провожая глазами Ткача.

— Понятия не имею, — отозвался Конец только потому, что сидел ближе всех. Вопрос не был обращен к кому-то конкретно.

— Он вообще очень странный, — снова проронил Стальной.

— Кто бы говорил, — буркнул Говорун. — Ты видел в Кругу кого-нибудь не странного? А поживи немного среди драконов — так будешь еще более странным.

Камушек подошел к разговаривавшим ребятам. В воздухе перед ним появилась цепочка знаков, и он развернул ее, чтобы присутствующие могли прочесть. Когда-то Конец чувствовал себя не в своей тарелке, когда Ткач обращался к нему таким образом, Но теперь уже давно к этому привык.

«Уже показались мачты. Но что-то виднеется вон там, у самой стены, рядом с Замком. Конец, потянись туда. У меня недобрые предчувствия».

Предчувствия Камушка были уже известны. Конец давно заметил, что этот с виду замкнутый в себе и отгородившийся от окружающих парень обладает совершенной интуицией, хотя, разумеется, проявлялась она совсем не так, как у Проводников снов. Попросту Камушек очень часто появлялся в нужном месте в нужное время. Бессознательно избегал тех людей, которые, как потом оказывалось, не заслуживали доверия, и сближался с теми, кто на первый взгляд казался опасным или никчемным. Так было с Ночным Певцом или с Ветром-на-Вершине, которого все считали примитивным дикарем. Мышка, которого считали мямлей и недотепой, при Камушке расцвел и оказался вполне дельным парнишкой. А Победный Луч Рассвета? Когда Камушек прибыл в Замок, все ждали, что между этими двумя магами начнется настоящая война. А теперь надменный князек выполнял все указания Драконьего Наездника, хотя, надо признать, делал это не всегда охотно.

Конец без пререканий выполнил задание, как послушный солдат. Вдоль замковой стены двигался отряд стражников. Более того, искали они как раз ребят из Второго Круга!

* * *

Очередная бессонная ночь не способствовала слишком добродушному отношению Ветра-на-Вершине к окружающему миру. В голове мага по-прежнему теснились сумрачные раздумья, а под опущенными веками проплывали картины: измученный пытками Певец, равнодушное лицо Творителя Клинка, в глазах которого светилось удовлетворение, потрясенная Роза, изо всех сил удерживавшая слезы и цедившая сквозь зубы: «Для меня на свете нет никого важнее его. Он мне как брат, как сын… Самый дорогой. Я сделаю все возможное и даже невозможное, лишь бы его вытащить оттуда. А если не сумею, то отомщу за него!»

И ему стало стыдно. Его, воина, пристыдила женщина! Это он должен был бороться за освобождение Певца и искать возможность отомстить. Между тем он ходил от двери к двери, повсюду разбивая себе кулаки о бюрократическую стену и чувствуя себя все более паршиво, точно попрошайка какой-то. Даже его Звезда, Камушек, видно, начал им брезговать, потому что уже давно не смотрел в его сторону. Хватит. Госпожой Лавин клянусь, хватит!!

Он вскочил с постели, натянул тунику и килт. Не раздумывая, снял с крюка меч.

Пора поговорить с парнем по душам, а потом взять дело в свои руки, как это положено горцам. Совсем он одряхлел в этой конуре, точно дворовый пес на привязи; пару лет тому назад он давно снес бы двери и на спине вынес бы Певца из тюрьмы, не дожидаясь чьего бы то ни было позволения.

Ясное дело, стучать в двери комнаты Камушка не было никакого смысла, так что Ветер попросту вошел внутрь, ожидая застать парнишку еще в кровати.

— Вот зараза… — вырвалось у него от неожиданности.

Уже с порога его поразил необычный вид комнаты. На стороне Ночного Певца царил привычный беспорядок, точно парнишка лишь ненадолго вышел из спальни. Но та часть, где обитал Камушек, зияла пустотой. Кровать была аккуратно застелена, точно на ней в эту ночь никто не спал, но покрывала на ней не было. Большинство полок вычищено, письменный стол, обыкновенно заваленный пергаментами и перьями, теперь тоже оказался совершенно пустым. На крючке отсутствовал плащ Камушка. Подталкиваемый неопределенным предчувствием, Ветер поднял крышку сундука для одежды. В нем не хватало значительной части содержимого. И куда это мог отправиться молодой Ткач в столь раннюю пору, да еще забрав с собой добрую половину своего имущества?

Ветер быстрым шагом покинул спальню мальчиков. На пороге он чуть замешкался, потом постучал в соседние двери. Тишина. Нажал на ручку, чувствуя, как растет его беспокойство. В комнате, принадлежавшей Концу и Грифу, тоже не обнаружилось ни следа ее постоянных обитателей.

— Погром какой-то или что? — с раздражением пробурчал Ветер, обращаясь к самому себе.

И он уже не стал заморачиваться предварительным вежливым стуком в очередные двери. Но на сей раз он увидел на обеих кроватях спокойно спящих учеников. Один из них, со сна плохо соображавший, даже приподнял голову с подушки.

— Где Конец и Гриф?! — рявкнул хайг.

— Не зна… — пробормотал сонный парнишка, пытаясь пошире раскрыть глаза.

— Ладно, спи дальше. — Ветер махнул рукой, и парень снова упал на кровать, как марионетка, у которой перерезали нитки.

А Ветер-на-Вершине развернулся и уже без колебаний направился туда, где обитал Кузнец.

* * *

Поспешный осмотр комнат учеников принес обоим мужчинам новые тревожные открытия. Помимо Камушка, Конца и Грифа пропало еще шесть «половинок». В комнате Луча не хватало кое-чего из обстановки, а на полу остался круг из шнура, который не мог быть ничем иным, кроме импровизированной площадки Бродяжников. Кузнец довольно бесцеремонно будил учеников, расспрашивал их и проглядывал их мысли, таким образом ему удалось получить весьма неясные и отрывочные сведения: Ночной Певец, побег, Драконий архипелаг. И так уже стало более чем очевидно, что девять молокососов обрушили себе на головы изрядные неприятности. Достаточно было только раз мысленно потянуться в сторону тюрьмы, чтобы убедиться: Ночного Певца там и в самом деле нет. Перепуганный Кузнец поставил в известность береговую охрану острова, поднял на ноги патрули по обоим берегам Эните и разбудил двух знакомых Говорунов, живших в городе. Подавленный и сломленный всем происшедшим, он просил только, чтобы с беглецами обращались помягче, потому что «они же всего еще только дети». Но в глубине души он и сам не верил в это. Его доверие было обмануто. Он чувствовал себя одураченным, в чем и признался магистру Иллюзии в приступе искренности.

— Надень удобные башмаки и пошли их искать, — предложил Ветер-на-Вершине. — Я бы не стал целиком доверять это дело только стражникам. Прочеши все окрестности своим талантом, и мы доберемся до них прежде, чем это сделают солдаты. А уж потом будем беспокоиться о том, как сделать, чтобы вся нынешняя заваруха окончилась для них только продубленной шкурой.

— Если среди них есть Бродяжники, то они могут уже оказаться на самом деле где угодно, — с горечью возразил Кузнец. — И, честно говоря, для них же было бы лучше, чтобы мы их не нашли.

* * *

Патруль приближался. Над вершинами зарослей в ритм солдатских шагов покачивались острия пик. Стражники шли медленно, но мачты вожделенного корабля, который подплывал с другой стороны, надвигались столь же неспешно.

«Время, нам нужно выиграть время».

На лице Камушка появилось решительное выражение. Он схватил свой меч и, пригнувшись, нырнул в заросли кустов.

— Матерь Мира! Неужели он намерен сражаться?! — простонал Диамант с ужасом. — Его же убьют!

— Ждите так долго, как только сможете. Когда эти подойдут совсем близко, пусть Мышка попробует вас перебросить, — сдавленным голосом сказал Конец, глядя вслед Ткачу иллюзий.

— Вслепую? — неуверенно прошептал Мышка.

— Ты наверняка справишься, — ободряюще произнес Говорун, хотя и сам в глубине души не был до конца в этом уверен. Прыжок на движущуюся цель, да еще без предварительного расследования, мог оказаться весьма трудным даже для гораздо более опытных Бродяжников.

Оставив Мышку с довольно неуверенным выражением на лице, Конец побежал вслед за Камушком в ту сторону, откуда как раз донеслись неясные возгласы и звон металла о металл. Последние шаги он проделал на коленях, проползая между зарослями диких вишен и аглаонемы. Звуки схватки он уже слышал вполне явственно, должно быть, бились где-то совсем рядом. В просветах между листьями мелькали быстро передвигавшиеся фигуры, извергавшие проклятия и угрозы и тяжело дышавшие от усилий.

— Сдавайся, зараза, сдавайся! Совсем, что ли, сбрендил, выродок?!

Конец с огромным трудом подавил желание закричать: «Он же не слышит тебя!»

И вдруг до него донесся сдавленный крик боли, точно у кого-то не хватило дыхания, чтобы завопить во весь голос. Сквозь узорные занавеси зелени он увидел, как стражник, пытавшийся, скорее всего, только выбить у Камушка из рук оружие, попал в самого юношу. Удар пришелся не плоской стороной клинка, а острием, которое легко вошло в тело, распахивая глубокую рану в подреберье. Камушек покачнулся, согнулся пополам, прижимая локоть к раненому боку, и рухнул на изрытую каблуками сапог землю.

Конец не верил собственным глазам. Как это? Что? Как такое случилось?.. Нет, невозможно…

Стражники столпились над неподвижным телом юноши.

— Что ж ты натворил?! Ты же убил парня! Вот проклятье, мы ж сюда пришли не убивать детей!

— Может, еще жив?.. — промямлил убийца, опускаясь на корточки и прикасаясь к телу.

— Если бы он был жив, то еще дышал бы, тупица!

— Повесят его теперь, — произнес кто-то гробовым голосом. — А нас вместе с ним.

Концу казалось, что он вот прямо сейчас просто задохнется. Он заткнул рот кулаком, чтобы не завыть от отчаяния. И почему это должен был быть именно Камушек? Почему не хренов Победный Луч Рассвета? Никто бы и не пожалел этого отвратительного пустозвона. Конец прекрасно понимал, что это очень недостойные мысли. Разве можно судить, кто более заслуживает право на жизнь, а кто не заслуживает вообще?

Ткач иллюзий понравился ему с первого взгляда, когда тот скромно вошел в лекционный зал, еще не имея даже представления, что для большинства молоденьких магов он стал героем и образцом для подражания. И именно эта его скромность покорила молодого Говоруна, который поначалу ожидал кого-то вроде Луча; в конце концов, у Камушка было гораздо больше оснований задирать нос, чем у князя Брин-та-эна. Потом тот же Драконий Наездник на равных делил со всеми остальными горькую участь существования под игом Гладиатора, рисковал собой ради Мышки, помогал самому Концу, объясняя ему вопросы по естественным наукам, и играл в мяч на позиции центрального подающего… А теперь он — высокий, точно мачта, уже никогда не сможет встать посередине поля, готовясь подавать метателям.

Чей-то мужской голос зашелся в крике, исполненном глубочайшей скорби. Конец поскорее отер глаза от переполнявших их слез. Стражники расступались и поспешно пятились, а рядом с ними боролись друг с другом двое мужчин — в одном из них Конец узнал хайгонского Ткача иллюзий, а вот сзади горца обхватил руками Кузнец, это похоже было на то, как если б кошка пробовала удержать и остановить тигра.

— Это была случайность! Я не хотел! — оправдывался несчастный стражник.

— Убирайтесь отсюда!!! Прочь, зараза вас побери! — гневно кричал Кузнец. — Пока тут еще кто-нибудь не погиб! Поймайте остальных, и на сей раз чтоб обошлось без жертв, вы, глупцы!!

Солдаты чуть не бегом поспешили уйти. Конец, укрывшись в густых кустах, слышал вокруг топот подкованных сапог и поскрипывание пластинчатых доспехов.

Магистр Иллюзии упал на колени рядом с неподвижным телом своего мертвого преемника, стискивая виски кулаками.

— О Богиня… Да он его почти надвое развалил! Это же был такой способный парнишка. Какая страшная потеря, — тихо проговорил Кузнец, стоя неподалеку с опущенной головой и бессознательно расчесывая пальцами волосы.

— Потеря? Только это ты и можешь сказать? — сдавленным голосом спросил Ветер-на-Вершине. — Кузнец, он же был твоим учеником.

— И только учеником. А кем он был для тебя, что ты в таком отчаянии?

Ветер-на-Вершине неожиданно нежным жестом опустил ладонь на лоб мертвого юноши.

— Звездой, Кузнец, если ты хоть что-нибудь об этом знаешь. Почему вы, ленгорхийцы, думаете, что существует только одна правильная, достойная и хорошая любовь? Любить можно по-разному.

Голос у него слегка дрожал.

— Иди отсюда, потому что я намерен его оплакивать и хочу быть при этом один.

Кузнец ушел, последовав за стражниками. Он еще раз оглянулся на оставленного за спиной мужчину. Конец почувствовал стыд и печаль, которые испытывал старший Говорун.

Конец, тронутый до глубины души, смотрел на разыгрывавшуюся перед ним сцену и вот-вот уже был готов выйти из укрытия, сказать что-нибудь… все равно что — лишь бы утешить раздавленного горем Ветра, когда вдруг чья-то ладонь прижалась к его губам так неожиданно, что он вздрогнул от испуга. Он замер, потрясенный. Рядом с ним стоял на коленях Камушек! Конец на мгновение зажмурился, но когда снова открыл глаза, Ткач иллюзий никуда не пропал. И по-прежнему присутствовал как нельзя более живой и осязаемый. Конец снова глянул сквозь завесу ветвей. Ветер-на-Вершине, стоя на коленях над телом, как раз прижал лезвие ножа к своему запястью, собираясь принести кровь в жертву Госпоже Стрел.

Молодой Говорун посмотрел на застывшее от напряжения лицо Камушка. Ткач перестал зажимать ему рот и махнул рукой, приглашая следовать за собой. Ошеломленный парнишка двинулся за товарищем, стараясь как можно скорее пробираться между ветками. Значит, он видел совершенную по исполнению иллюзию, работа не просто магистра, а сверхмастера! Не было никакой схватки, никакой смерти. Стражник просто сражался с миражом, именно мираж и погиб, если можно это так назвать. И что теперь скажет Ветер-на-Вершине, когда поймет, что оплакивал иллюзию? Обманутый, он будет беситься от ярости или, может, возблагодарит Судьбу, что его Звезда осталась жива?

Они крались по самому краешку берега, прямо у самой воды. У Камушка по-прежнему был взгляд человека, у которого двоится в глазах. Конец догадывался, что он все еще поддерживает мираж собственного трупа. Это давало им время, задерживая старших магов. Но в душе молодого Говоруна уже потихоньку начало пробуждаться беспокойство нечистой совести, которое медленно перерождалось в злость.

«Камушек, ты чудовище! Я же подумал, что ты погиб! Ветер-на-Вершине там в отчаянии оплакивает тебя! Стражники ушли, так почему ты не вышел и не сказал ему, что ты жив?»

На лице Ткача все еще отображалось напряжение. Это казалось невозможным. Конец ломал голову над тем, как он мог управлять иллюзией на таком расстоянии, даже не видя ее, при этом так искусно, что обманывал даже старшего и более опытного магистра?

«Предпочитаю быть… живым чудовищем… чем очень мертвым человеком… или заключенным… или пытаемым… в наказание, как Певец, — ответил Камушек, все-таки уделив Говоруну часть своего внимания. — Нам нужно время… я не мог… этого сделать…»

«Еще как мог! Ветер твой друг! Он бы нас не предал».

«Он уже предал… пришел с Кузнецом… Неважно…»

А все-таки у Конца было такое впечатление, что это как раз важно, а Камушек совершает ошибку.

Когда они вернулись на место сбора, глазам их предстала ужасная картина, хотя оба в глубине души опасались чего-то в этом роде. Шлюпка с корабля и замковая гвардия, видно, появились тут почти одновременно. Конец судорожно вздохнул, а глаза его невольно обратились к Камушку, чтобы увидеть его реакцию. Ткач иллюзий сильно побледнел и прикусил губу, оглядываясь вокруг. Лицо у него напряглось еще сильнее.

«Ну вот, как раз сейчас и накрылась медным тазом вся иллюзия», — подумал Конец и сам удивился, что ему в голову пришла такая пошловатая мыслишка.

На берегу лежало пять тел в мундирах стражей. То, что находилось ближе остальных, выглядело так, будто бочка пороха взорвалась солдату прямо в лицо. От четырех остальных остались только нижние части тел, чисто отрезанные от остального. Змеевика рвало, его частично укрывало цветущее вишневое деревце, ронявшее белые лепестки. Мышка присел на корточки и весь сжался, тесно охватив себя руками, словно ему было страшно холодно. Он зажмурился, вжался носом в сгиб локтя и так застыл неподвижно, точно деревянная фигурка.

Серебрянка сидела рядом с так и не приходившим в себя Ночным Певцом, сжимая обеими ладонями его бессильную вялую руку. Опустив голову, она упорно вглядывалась в какую-то точку на земле.

На борту зарывшейся в песок лодки сидел Луч. Одной ладонью он беспрерывно тер свое искривленное лицо, точно хотел убрать с него невидимую паутинку. Другая рука бессильно свешивалась вниз, а Карамелька лизала ее пальцы. Двое матросов из команды «Бабочки» с ужасом оглядывали место побоища.

— В один миг, ты видел?.. Всего один миг… я и оглянуться не успел… — бессмысленно повторял моряк, пока, наконец, раздраженный товарищ не рявкнул, чтобы он заткнулся.

А на самом большом сундуке сидел Кузнец, прижимая ко лбу сложенный в несколько раз платок, явно пропитавшийся кровью.

— Что случилось? — спросил встревоженный Конец, подходя к учителю. — Надеюсь, это не кто-то из наших сделал?

— Нет, — успокоил его старший Говорун обреченным тоном. — Я просто споткнулся и врезался головой прямо в угол сундука. — Он похлопал ладонью по крышке. — Дорожная поклажа?

Конец украдкой вздохнул, отведя глаза.

— Да, поклажа… — ответил он.

Камушек положил руку ему на плечо, слегка стиснув пальцы. Он все еще был бледен, точно его вдруг постигла тяжкая болезнь.

«Сначала отправим в лодке Певца с Серебрянкой и половину груза. Пусть с ними поплывет Мышь. От него все равно уже толку сегодня не будет. Остальные — вторым заходом. Все, беремся за дело».

Потрясенные происшедшим ребята постепенно отходили и пробовали взять себя в руки, а вскоре они все уже вполне сносно принялись за работу. Когда погрузка была в разгаре, из кустов аглаонемы появился Ветер-на-Вершине. Он не бежал. Приближался спокойным, размеренным шагом и остановился около Кузнеца.

— Он очень хорош… — процедил сквозь зубы.

— Слабо сказано, — буркнул Кузнец, наблюдая, как его ученик… точнее, бывший ученик, распоряжается работами, подавая товарищам четкие знаки руками или используя талант. Младший Ткач иллюзий почтил обоих мужчин только одним коротким взглядом, а потом занялся своими делами.

— Да, он великолепен, — признал Ветер-на-Вершине. — Сам не знаю, то ли шкуру с него содрать, то ли свой шарф отдать. Честно говоря, очень уж охота сделать первое. Ты уже сообщил другому отряду?

— Не сообщил. У нас тут есть лазурный Искра, Творитель и двое Бродяжников. Ты же не хочешь, чтобы эта резня повторилась? А если я позову сюда других магов, то начнется уже настоящая битва, и никто живым отсюда не уйдет.

Говорун замолчал ненадолго и проверил, кровавит ли еще раненый лоб.

— Лучше позволить им уйти. Попрощайся с ними. Я и в самом деле не хочу, чтоб кто-то был на моей совести.

Темные глаза хайга прищурились.

— Попрощаться… Хорошая мысль, Кузнец. Просто превосходная.

Ветер подошел к своей Звезде. Они стояли друг против друга: Ветер с неодобрительно искривленными губами и Камушек, жестко распрямившись, стараясь всем своим видом выразить независимость и гордость. Всеобщее внимание сосредоточилось на них. Что-то назревало.

— Я рад, что ты жив, — сказал магистр Иллюзии ледяным, точно только что из глубокого колодца голосом. При этом совершенно не заботясь о том, прочитает ли глухой парень его слова по движению губ. И тут же молниеносно развернулся и изо всех сил врезал Камушку по лицу открытой ладонью, так что аж эхо от удара по воде пошло. Парень потерял равновесие и рухнул навзничь в прибрежные заросли тростника.

Зрители застыли от неожиданности.

Ветер-на-Вершине обернулся к Кузнецу:

— Ты говорил о прощании. Так я прощаюсь… Эта земля не для меня, Кузнец. Я тут прожил ровно на десять лет дольше, чем следовало.

— Ч-что?.. — начал заикаться ошеломленный Говорун. — Ты убегаешь? С ними?

— Называй как хочешь. — Ветер пожал плечами. — А ты передай от меня Клинку, что срать я хотел на него и на его милости. А до этого сходи в мою квартиру и оторви подоконник с левого окна. Под ним найдешь деньги. Возьми все, что есть в тайнике, пока до него эти стервятники не добрались.

— Но ведь тебе будут нужны…

— Ничего мне не будет нужно. Все, что надо, я ношу тут. — Ветер похлопал себя по тому боку, где висел меч. — И тут. — Он стукнул себя пальцем по лбу и рассмеялся. Кузнец видел, что принятое решение каким-то образом сняло с плеч хайга огромную тяжесть. Он уже не принадлежал Замку и мог идти куда глаза глядят, освобожденный одним словом, одним усилием воли.

Между тем надувшийся Камушек с помощью товарищей выбрался из тростника, явно решив сделать вид, что грубого столкновения не было. Остальные молодые маги тоже молчали, ни единым словом не отзываясь на присутствие хайга на палубе.

Кузнец провожал беглецов взглядом. Его фигура, уменьшавшаяся по мере удаления лодки от берега, выглядела на удивление беспомощно.

* * *

Но капитан почему-то не пришел в восторг от увеличения числа пассажиров, тем более что ему «забыли» упомянуть о присутствии огромного дикого кота. И уж чуть ли не настоящее бешенство вызвало у него известие о том, куда следует доставить все это странное общество: сплошь покрытый татуировками головорез с мечом, компания молокососов с пантерой в придачу и кто-то вроде обезьяны; хотя, к счастью, этот последний пассажир пока спал и временно был тихим и безвредным.

Если б он тогда обнаружил крыс Винограда, то весьма вероятно, что путешествие закончилось бы еще раньше, чем началось. В конце концов, человеческое терпение тоже имеет свои границы — так подумал об этом Конец. Рассвирепевшего шкипера умилостивил только пузатый мешочек золота и уверения в том, что на борту есть человек, умеющий приручать и задабривать драконов. Наверное, свою роль сыграл и рассказ перепуганных матросов о молниеносной резне на берегу. Магическая детвора явно носила лазурные шарфы не только напоказ. Вполне возможно, гораздо сильнее следовало опасаться гнева старшин Круга, но «молокососы» попросту находились намного ближе, а это оказывало исключительное воздействие на прагматизм капитана.

Ветер был попутный, так что вскоре «Бабочка», воспользовавшись последними порывами ночного бриза, выплыла из устья реки в воды Императорского залива. Участники Второго Круга осваивались в помещениях под палубой, которые отвел им капитан. Там и так было страшно мало места, а уж когда по крошечным каютам расставили драгоценные сундуки с книгами, стало и вовсе невероятно тесно. Но никто не жаловался, даже Луч, который привык к путешествиям в несравнимо более роскошных условиях. Ночной Певец по-прежнему крепко спал, его уложили на подстилке под главной мачтой, а Серебрянка не отходила от него ни на шаг.

Ветер-на-Вершине издали приглядывался к этой паре. Девушка уложила голову своего избранника себе на колени. Иногда она оглядывалась по сторонам и с удовольствием полной грудью вдыхала морской воздух, но взгляд ее тут же вновь обращался к Ночному Певцу. Она нежно прикасалась то к его лбу, то к груди, точно хотела убедиться, что он точно тут, рядом с ней, что он жив, дышит…

Ветер на мгновение прикрыл глаза, тронутый внезапным воспоминанием. Когда-то молодая женщина точно так же держала голову мужчины на коленях, обтянутых подолом юбки. Столько же силы и веры в чудо много лет назад он видел в серых глазах Снежинки. Тогда его голова опиралась на колени любимой женщины, он ощущал на лбу ее прикосновение, дарившее надежду. Она держала его за руку, он стискивал зубами деревянный брусок, а знахарь сшивал ему вспоротый живот. Он тогда выжил, кажется, только чудом, а, может, его воскресила любовь молоденькой жены. От того жуткого шрама не осталось и следа — его разгладила рука Творителя. Нет уже и Снежинки, которая заснула навеки вместе с их ребенком под горкой камней на травянистом склоне в далеких горах.

Певец и его девушка. Как же они оба молоды… Певцу только восемнадцать лет. Хайг задумался. Восемнадцать — он в этом возрасте уже три года носил голубые полосы на щеках; собственными руками построил избу, на ее стропилах висели скальпы, кости пальцев и продубленные уши врагов, со славой добытые в сражении за западные склоны долины Перстня. Ему было ровно восемнадцать, когда ему дали на руки его первородного сына, а он еще удивился, что ребенок такой легонький. Когда успела промелькнуть вся его жизнь? Уже нет ни жены, ни сына. Нет Зеркальных гор, кровавых битв между кланами, волчьих стай, вечеров у костра. Из воина он превратился в изгнанника в чужом равнинно-плоском краю, где никто никогда не видел снега.

— Я только время убивал… — грустно прошептал себе Ветер, а потом улыбнулся Серебрянке.

* * *

Прочие путешественники толпились у бортов, с удовольствием глядя на остающуюся позади Ленгорхию. Морской бриз нес запах, который для них был знаком свободы. А когда зеленоватые воды Эните наконец совсем растворились в синих океанских безднах, раздались даже короткие приветственные крики. Погода обещала быть великолепной. Светило яркое солнце, а по небу скользило только несколько светлых невинно-пушистых облачков. Только Камушек, все еще угрюмый и прижимающий мокрую тряпку к опухшей щеке, на которой отпечатались все пять пальцев Ветра-на-Вершине, все еще держался особняком. Он метался вдоль бортов, стоял на корме и пристально смотрел на удаляющийся берег империи.

«Чего ты опасаешься?» — спросил Конец, подходя к встревоженному Ткачу иллюзий.

Тот глянул искоса, слегка нахмурив брови.

«Это все выглядит неправдоподобно красиво, Конец. Слишком легко у нас все получилось. Весь могучий Круг вот так попросту махнул на нас рукой, позволяя одной трети будущих лазурных уйти? Что-то висит в воздухе, а я жду, когда это свалится нам на голову».

Он был прав. В Замке уже наверняка стало известно про их побег. Между тем за «Бабочкой» не гнался ни один из изящных стремительных кораблей прибрежной охраны и никакой посторонний Бродяжник не пробовал попасть на ее палубу, хотя это как раз было вполне понятно, поскольку они непрерывно двигались, и запространственный прыжок мог оказаться слишком опасным. В девяти случаях из десяти маг очутился бы в воде. А совсем невезучий врезался бы в борт и разбился.

Через два часа Камушек по-прежнему расхаживал туда и обратно от борта к борту, точно раздраженный кошак, и высматривал неведомо что. Время от времени он смачивал свою тряпицу в ведре с морской водой, снова прижимал ее к лицу и продолжал мотаться по палубе. Ветер-на-Вершине с растущим неудовольствием наблюдал за своим подопечным. Он сидел у релинга на канатной бухте и старался не мешать команде. Горец как раз обнаружил, что не выносит качки, и пробовал забыть об этом, заняв руки: размашистыми, равномерными движениями он принялся затачивать свой меч. А остальные, побежденные качкой, разбрелись по своим углам и легли, пытаясь отоспаться за прошлую бессонную ночь. Единственный, кто еще держался на ногах, помимо Камушка, был Диамант. Молоденький Повелитель ветров, наконец, подсел к хайгу и тихим голосом сообщил ему:

— В воздухе привкус железа.

Ветер насторожился.

— А?.. — протянул он поощряюще.

— С берега приближается буря, — шептал Диамант. — У меня по всему телу мурашки бегают. У нас остался час, может, два спокойного моря, а потом нас догонит и… Судьба да сохранит невинных.

— Ага… — Ветер поднялся с каната и поманил парнишку пальцем. — Пойдем-ка к шкиперу, малец, надо ему сказать.

Шкипер сверху вниз посмотрел на худенького пятнадцатилетнего подростка, который с таким доверчивым выражением темных глаз сообщил ему о приближающейся буре. Вокруг все так же царила расчудеснейшая погода.

— Как зовут-то тебя, сынок? — с ласковой насмешкой поинтересовался шкипер. Опытный моряк уже пришел в себя после первого потрясения и начал оказывать своим пассажирам гораздо меньшее уважение. На воде именно он был господином и богом.

— Диамант, папаша, — ответил спрошенный малец тем же тоном.

— Сынок, ты моряк?

— Я Повелитель ветров, — с достоинством ответил «сынок».

Вертикальная морщина между бровями капитана стала глубже, в глазах появилась задумчивость.

— А хоть бы хороший?

— Единственный на этой посудине, — нетерпеливо ответил Диамант. — А если б ты захотел нанять меня там, в доках, то я был бы самым дорогим. Мы тут все лазурные, разве не понятно?

Шкипер еще какое-то время боролся с собственными мыслями и недоверчивостью.

— Сильно нас приложит?

— Ну, я бы сказал, даже слишком сильно. Шестерка, может, семерка… — отвечал Диамант, озабоченно потирая нос.

— Я бы поверил, — вмешался рулевой. — Хуже не будет.

Капитан принял единственно верное решение.

— Держи курс, — велел он рулевому, а потом громко скомандовал: — Свернуть паруса! Выбрать шкоты! Укрепить груз!

Команда незамедлительно приступила к предштормовой подготовке, хотя время от времени все выразительно посматривали в сторону «меньшего бога», а кто-то из матросов даже украдкой постучал себя пальцем по лбу.

Примерно в указанное Повелителем ветров время со стороны земли показалась на небе туча. Поначалу маленькая, всего с кулак, зато зловещего пепельно-черного цвета. Она быстро приближалась, распухая и расползаясь в стороны, точно живое существо. Ветер, который по всем правилам должен был уже изменить свое направление и дуть в сторону берега, по-прежнему упорно тянул в открытое море. Моряки и маги в мрачном состоянии духа наблюдали за растущим валом темных туч.

Диамант и Ветер-на-Вершине стояли рядом у релинга. Ткач иллюзий так сильно стискивал борт, что у него побелели косточки пальцев. Он судорожно сглатывал слюну, а лицо его под слоем загара приобрело нездоровый сероватый оттенок.

— Растрясло вас? — спросил, подходя, Конец. За ним, точно тень, встал Камушек, все еще делавший вид, будто хайг не существует.

— Разболтало, — буркнул в ответ Ветер-на-Вершине. — Тут всегда так качает?

— Думаю, когда это. — Говорун подбородком указал на приближающийся шторм, — в конце концов на нас обрушится, будет еще хуже.

Магистр Иллюзии глухо застонал сквозь зубы.

— Этот шторм не естественный, — сказал Диамант очень тихо, так что его услышали только те, кто стоял рядом. — Круг нас преследует…

— Это мы и сами сообразили, — язвительно проворчал Ветер.

— Они не хотели устраивать представления при свидетелях. Слишком много кораблей снует по Эните и в ее устье. Так что господа из Замка могли бы подпортить свою репутацию. А так устроят все чистенько и без угрызений совести. Никто и не узнает.

«Не смогли нас задержать — так решили убить. Они нарушают закон, который сами же и устанавливали. Это попросту подло, — вмешался Камушек, на его побитом лице рисовалось выражение злости. — Мы должны принять их правила и больше ничего нам не позволено. А если я хочу иметь собственные правила, тогда что?»

— Видно, сейчас все Повелители ветров, которые только есть в Замке, работают над этим штормом. Совсем обезумели. Они же на много дней расшатают климат побережья. Неужели мы для них так важны? — вздохнул Диамант.

— Похоже, все-таки важны. Если они уже узнали про библиотеку, то, верно, взбесились.

— Библиотеку? — прервал его Ветер.

— Мы утащили почти весь архив стариков, там есть и документы о незаконных сделках и доказательства подкупа. Правда, слегка устаревшие, но все-таки…

Ветер-на-Вершине какое-то время пялился на Конца так, будто парень у него на глазах превратился в чудовище, а потом расхохотался. Он так долго смеялся, что даже выдохся и бессильно опустился на доски палубы.

Ветер дул все сильнее. Свернули последний парус. Пассажиров загнали под палубу, в сумрачные и душные каюты. Кораблик отважно карабкался на очередную волну, чтобы тут же тяжело свалиться в следующий за ней провал. Качка, которая еще в самом начале произвела скверное впечатление на Ветра-на-Вершине, теперь превратилась в рывки. Невозможно строить из себя героя, когда желудок упорно поднимается к горлу. Единственным утешением для бедного горца могло быть только то, что эта беда коснулась не его одного. Большинство беглецов, а среди них и его неблагодарная Звезда, страдали наравне с ним. Эту безумную болтанку хорошо выдерживали только Ночной Певец, все еще спавший под воздействием наркотика, Змеевик и, как ни странно, Мышка. Хотя последний был так испуган, что свернулся на койке в клубочек, закрыл глаза, заткнул уши ладонями, чтобы отгородиться от стонущего потрескивания шпангоутов под напором безумствующей стихии.

— И это называется чудесными морскими приключениями? Я всегда любил качели… но уже очень… очень хотел бы с них слезть!!! — не выдержал Стальной.

Но сойти он не мог. Буря мотала кораблик, он бешено подскакивал, точно норовистый конь, а его груз — как живой, так и неживой — одинаково бросало от переборки к переборке, точно камни в банке. Камушек в глубине души клялся себе, что, если выйдет из этой передряги целым, то уже больше никогда не поднимется ни на один корабль. Даже на борт лодки его нога не ступит, хоть бы вода была гладкой как стол, без единой морщинки. Он даже не представлял себе, что на расстоянии протянутой руки другой Ткач иллюзий давал себе точно такие же клятвы с той только разницей, что при случае обещал еще и весьма мучительную смерть всем Повелителям ветров из Замка магов. Новый зловещий звук пробился сквозь стоны пытаемого дерева и рык разъяренного океана. Стальной и Конец разом приподняли головы.

— Мачта! — с ужасом вскрикнул Творитель.

— Только повреждена! — чуть помедлив, крикнул в ответ Говорун, дотянувшись до мыслей капитана.

— Рей! — уточнил Гриф. — Та горизонтальная перекладина! Слетела!

Конец попробовал передать самые последние новости Камушку, но потом решил, что нет смысла: парень и так чуть не умирал от морской болезни. В следующий миг корпус корабля дико встряхнуло, точно из глубин поднялось какое-то гигантское морское чудовище, схватило судно в пасть и подбросило в воздух. У Говоруна край койки выскользнул из ладоней. Все встало дыбом. Пол ушел у него из-под ног, парень врезался головой в потолок, а потом всей своей немалой тяжестью рухнул на доски вместе с остальными путешественниками. При этом как минимум пара из них оказалась прямо на нем. Корабль взлетал еще раза два. Но с каждым разом все мягче и ниже, точно потерявшая размах колыбелька. Судно качалось все спокойнее, ленивее…

Все пребывали в неподвижности, понятия не имея, что, собственно, произошло. Наконец кто-то решился открыть дверь в узкий коридорчик, который шел вдоль всего корпуса судна, от кормы на нос. Везде стояла вода по щиколотку, но шторм явно резко прекратился, точно ножом отрезало. Общими усилиями удалось открыть люк, ведущий на палубу, едва его подняли, как привыкшие к темноте глаза ослепил блеск солнца, повеяло жаром, точно из печи. Корабль имел весьма жалкий вид. Буря сорвала все реи, хотя мачты каким-то чудом уцелели и теперь торчали голые с жуткими обрывками канатов. Все, что не было предусмотрительно прибито гвоздями или достаточно сильно привязано, оказалось за бортом. Изнуренная и вымокшая команда осматривала это побоище, пытаясь прикинуть потери. Последним на палубе появился Ветер-на-Вершине — истерзанный, с серо-зеленым лицом, он больше напоминал крысу, утопленную в помоях, чем мужественного воина.

Чудом спасшиеся были так измучены, что поначалу никто не сообразил даже, насколько происшедшее необычно. Спустя какое-то время вслед за Ветром появился Ночной Певец, все еще ошеломленный и не вполне пришедший в себя. Он огляделся по сторонам, тряся головой, точно мышцы отказывались его слушаться. Грязный, со сбившимися в колтуны волосами, он представлял собой просто жалкое и горестное зрелище, но, по крайней мере, передвигался своими силами, на собственных ногах.

— Я умер? — Вопрос, прозвучавший из его уст, был столь же своеобразен, как и обстоятельства, при которых Певец его задал.

— Нет, — ответил Гриф.

— Не знаю, — одновременно с ним отозвался Змеевик с некоторым сомнением в голосе, он тоже оглядывался по сторонам.

Певец некоторое время переваривал столь противоречащие сведения.

— Так решитесь же… хоть на что-то.

Потом осел на палубу, свернулся клубочком и замер. Камушек присел рядом с ним на корточки и недоверчиво потрогал друга.

«Он снова заснул, — сообщил он, успокоившись. — А что все-таки произошло?»

Хороший вопрос. Что-то было не так. Буря утихла чуть ли не мгновенно… Даже если б Повелители ветров из Круга прекратили свое воздействие, уже однажды призванный шторм наверняка еще продолжался бы по инерции. Между тем вокруг царила чудесная погода, с неба лился солнечный жар, быстро высушивший влагу на волосах и одежде. А в придачу… нигде не было видно ни краешка земли.

«И где мы находимся?»

Этот вопрос был еще лучше.

У Камушка вдруг возникло страшное подозрение, он обернулся к Мышке, который старался как можно меньше бросаться в глаза.

«МЫШКА!»

У маленького Бродяжника было неуверенное выражение ребенка, вполне справедливо обвиняемого в краже конфет.

— Мышенька, скажи нам, солнышко, что ты, собственно, сотворил? — поинтересовался Стальной зловеще сладким голосом, поскольку ему пришло в голову точно такое же подозрение, как и Камушку.

— Эттто тттак сса-а-амммо полллу-у-училллось, — пробормотал Мышка, заикаясь, стуча зубами и сжимаясь под грозными взглядами старших товарищей. — Этто нне ммоя ввина!..

У них уже не осталось ни малейших сомнений. У Мышки не выдержали нервы. Рискуя жизнью всех присутствующих, он вслепую перебросил весь корабль, даже не осознавая заранее места назначения.

— Это чудо, — сообщил Змеевик с запоздалым страхом. — Чудо, что мы вообще очутились хоть где-нибудь и не размазались в межпространстве. Нам остается только биться головой о землю и благодарить Богиню за милость, — кисло добавил он.

— Охотно, только дай мне хоть какую землю! — Дурное настроение Ветра-на-Вершине ничуть не улучшалось.

— А в горшочке сойдет? — огрызнулся Стальной.

— Мышь, зараза тебя побери, о чем ты только думал?! Мы теперь можем находиться буквально где угодно, в Западном океане, в море Драконов, на водах Сирен или в любом другом месте!

— Я привяжу этого засранца за ноги к канату и протащу под килем! — рыкнул капитан, прислушивавшийся к разговору со стороны.

— Не смей меня трогать! — завопил Мышка сквозь слезы. — Вы несправедливы! Свиньи вы! Мы бы все утонули, если б не я!

— Послушай-ка, Мышь… — грозно начал Луч, но маленький Бродяжник его прервал.

— Не смей так меня называть!! — завопил он, багровый от злости и сдерживаемых слез. — У меня есть имя! Ты… ты… песик ты императорский!!..

Луч обалдел, кажется, первый раз в жизни забыв, для чего служит язык. А Мышка-Ельник растолкал всех, попавшихся ему по дороге, и снова укрылся под палубой.

«Мышь, ругающий Луча… Если я теперь увижу летающую рыбу, то и это меня уже не удивит», — сообщил Конец, который поспешно передавал содержание всего скандала Камушку.

Но у них имелись более важные дела, чем забота о настроениях Мышки. Надо было починить все, что сломалось, заняться теми, кто пострадал во время шторма (несколько матросов были легко ранены), навести хоть бы какой-нибудь порядок на палубе. Но остался неприятный осадок из-за угрызений совести. Некоторые ребята только сейчас по-настоящему осознали досадную правду: Мышкой, самым младшим, самым тихим и покладистым из них, часто пренебрегали и даже помыкали. Нечего удивляться, что в конце концов он не выдержал. Даже странно, что он так долго терпел и только теперь взорвался.

Шкипер установил примерное положение судна с помощью буссоли и устройства, называемого «посох морского пилигрима», а когда наступила ночь, звезды подтвердили его предположение: они находились в Западном океане, и между ними и империей Ленгорхии лежал Драконий архипелаг.

Итак, все еще дувшийся Мышка был вытащен чуть ли не с применением силы из душной каюты, чтобы принять почести, предназначенные величайшему Бродяжнику всех времен. Только тогда он, ошеломленный, испуганный и счастливый одновременно, узнал, что на самом деле сделал.

— Неужели у меня аж такая дальность действия??? — удивлялся он, широко распахивая ясные наивные глаза. — Я ведь только хотел, чтоб мы перескочили куда-нибудь, где спокойно и тепло…

— И у тебя неплохо получилось, — с уважением сказал Змеевик. — Такая дальняя дорога! Ты же сможешь прыгать с Ящера на континент за пивом.

— Не стоит, — возразил Мышка. — Все равно непревзойденный специалист по пиву — это Ночной Певец.

* * *

Вот почему к берегу Ящера «Бабочка» подплывала совсем с другой стороны, чем предполагалось первоначально. Корабль, лишенный большей части своих парусов, тяжело, точно дойная корова (по красочному определению Змеевика), переваливался через волны. Они плыли медленно, в полном соответствии ветру, который дул очень лениво, только чтобы едва-едва наполнить потрепанные штормом полотнища. У команды еще были кое-какие занятия, но маги страшно скучали. А солнце жарило немилосердно, как это всегда бывает в тропиках.

Первого дракона случайно увидел Луч, одаренный самым острым зрением. Уныло высматривал он на горизонте хоть одно-единственное жалкое облачко, которое предвещало бы изменение погоды. Движущееся пятнышко, выделывавшее странные фигуры на небе, могло быть только одним.

— Дракон!! — воззвал Искра, тыча пальцем.

— Дракон? — обронил Гриф с сомнением, вглядываясь в указанном направлении. — А может, это птица какая-то?

— Наверняка гусь. И лучше бы сразу печеный! — фыркнул Луч. — Это дракон, птицы так не двигаются. Позови Камушка, если мне не веришь. Или используй талант и сам проверь.

Наблюдатель вынужден был с некоторой неохотой признать его правоту. Появился первый дракон, а это означало, что они уже совсем рядом с драконьими землями.

В тот же самый день появилось еще несколько драконов, которые парили высоко над мачтами. Они несколько раз облетели вокруг корабля и удалились, не отвечая на попытки Конца и Стального связаться с ними. Утешало только то, что ни один из них даже не пробовал нападать, хотя «Бабочка» прямым курсом шла к их владениям. Может, это необычное миролюбие было связано с тем сообщением, которое Виноград старался передать каждому крылатому разведчику: «Мы безоружны, не опасны, очень молоды, еще совсем щенки…» Судя по всему, это помогало, потому что время шло, а драконы, хотя и летали с каждым разом все ниже, только с любопытством приглядывались к гостям. Тени огромных крыльев скользили по палубе, тревожа команду, но помимо этого ничего не происходило.

И вот наступил день, когда покалеченный корабль добрался до прибрежных вод Ящера. Остров показался на горизонте сначала в виде темной голубоватой полоски, которая по мере приближения все больше зеленела. Это зрелище представляло собой истинное удовольствие и радость для глаз, уставших от однообразной картины синего неба и голубовато-зеленой воды. Особое облегчение почувствовал Ветер-на-Вершине, ведь он по-прежнему довольно паршиво чувствовал себя на колышущейся палубе и за время путешествия уже раз сто успел проклясть свое решение о побеге из Ленгорхии.

* * *

Ягода часто сидела на морском берегу, укрывшись от солнца в уютных уголках под защищавшим ее лиственным балдахином, и подолгу всматривалась в волнующийся лазурный простор. Ее мысли бродили далеко от берегов Ящера, она смотрела на мир глазами морских животных, моряков и драконов, летавших межу островами, рассыпанными на морской глади, точно бусины из изумрудного ожерелья. На самом деле ей даже не надо было для этого приходить на берег, но вид колышущейся бескрайней голубизны и однообразный шум волн, разбивавшихся о рифы, успокаивал и завораживал ее. А расслабившись, она могла свободно переходить от разума к разуму почти всех существ, находившихся на поверхности и в водах моря Сирен. Но гораздо реже она касалась необозримого открытого простора океана, раскинувшегося с западной стороны острова; там самыми ясными разумами, которые можно было бы «считать», были сознания дельфинов и огромных левиафанов.

«Дельфин… дельфин… еще один дельфин… осьминог… кальмар… — мелкие, плоские мысли существ, занятых преимущественно проплывающими мимо рыбами и размножением, не представляли большого интереса. — Рыба… улитка… Пивка бы выпить… рыба…»

Ягода даже подскочила, широко распахивая глаза от потрясения. Пиво?! Какое такое пиво? Человек на западе? Сдерживая дыхание, она вглядывалась в голубую даль, ища утерянный на мгновение огонек человеческой души, стискивая от напряжения кулаки и бессознательно вонзая ногти в мякоть ладоней.

* * *

Пожиратель Туч считал, что обязанность приглядывать за младшей сестрой — не особо обременительная, но довольно-таки однообразная. Он двадцать шесть раз отгонял Лисичку от отвратительной мокрой и соленой стихии и был уже сыт этим занятием по горло. А мысль о том, чтобы отыскать на пляже большую лужу, оставшуюся после ночного прилива, и запихнуть в нее беспокойную малышку, явилась поздновато — по крайней мере, после двадцати лишних вмешательств. И теперь старший брат с печальной покорностью наблюдал за рыжей (и насквозь мокрой) сестренкой, которая с восторгом барахталась в соленом морском «супе», ловя на дне лужи проворных мальков и мелких рачков.

Скуку тропического дня прервал скрип песка под ногами бегущей Ягоды и ее пыхтение.

— С ума сошла? — вежливо поинтересовался Пожиратель. — Носишься в такую жару? Добегаешься до удара.

Ягода упала на колени около Лисичкиной лужи, беспомощно размахивая руками. Она все еще задыхалась, как загнанная борзая, не в состоянии выдавить из себя ни слова. Зато Лисичка тут же воспользовалась представившимся случаем и влезла на девушку, тут же щедро ее облизав. Пожиратель Туч с философским спокойствием ждал, пока Ягода отдышится.

— Ну и? — наконец спросил он.

— Камушек возвращается!! — выпалила Ягода возбужденно и радостно.

Дракон тут же вскочил на все четыре лапы, даже не обращая внимания на то, что нечаянно замочил кончик хвоста в луже.

— Где?!

Ягода указала пальцем направление. Две пары алых глаз обратились на запад.

* * *

По небу рассыпались продолговатые пятнышки — знакомые очертания драконов, издали лишенные определенных красок и четких форм. Члены команды «Бабочки» смотрели на них без особой тревоги. Даже пугливый Мышка успел привыкнуть к этому зрелищу. Драконы приближались, танцуя в воздухе, рисуя в небе замысловатые петли. Это была самая большая стая из всех, что они видели до сих пор. Крылатые создания разделились на две стаи, огибая корабль с обеих сторон. Стройные тела проносились уже совсем близко — черные, серо-стальные, коричневые и рыжие, и белые, как молоко… Сквозь огромные драконьи крылья просвечивало солнце, окрашивая их в золотисто-розовый цвет. Красные глаза внимательно разглядывали людей на палубе.

Вдруг один из драконов резко развернулся, чуть не коснувшись крылом воды. Обеспокоенные люди столпились около мачты, под ненадежным укрытием паруса. И только Камушек побежал на корму, размахивая над головой руками и издавая крики характерным срывающимся голосом человека, который сам себя не слышит.

— Это… это и есть… Пожиратель Туч? — с волнением спросил Ночной Певец.

— Угу… — Ветер-на-Вершине невольно обтер рукой лицо, припомнив облизывание огромным языком.

Дракон опустился на палубу, вбив когти в доски. Его крылья на миг заслонили солнце, словно еще один парус. Алые глаза были широко раскрыты, чувствительные ноздри подрагивали.

Присутствующие с изумлением смотрели, как белый дракон и юноша тормошат друг друга, точно разыгравшиеся ребенок и огромный пес. Дракон терся своей большой головой о плечо Ткача иллюзий, а маг обнимал его за шею, дергал за остроконечные уши, наконец оба рухнули на палубу, прижимаясь друг к другу — видно было, что оба совершенно, безоговорочно счастливы, и в настоящий момент весь остальной мир их абсолютно не интересует.

* * *

«Как я рад, что ты вернулся», — передал Пожиратель Туч.

«Я очень скучал», — ответил Камушек, погружая нос в белый мех. Он ощущал покой, счастье и полную безопасность, точно после долгих скитаний вернулся домой.