Маги Второго Круга

Часть первая ЗАМОК

Драконы были самыми удивительными и выносливыми созданиями из всех, кого знала Ягода. Ну может, за исключением морских звезд — из разрезанного на части этого иглокожего спокойно себе вырастало несколько новых особей. Ягода не представляла себе, чтобы кому-нибудь когда-нибудь удалось разрезать на части дракона, но уверенно могла бы побиться об заклад, что дракон, даже лишенный многих частей тела, наличие которых считается совершенно необходимым для продолжения существования, все равно как-то выкрутился бы и остался жив. Только, возможно, стал бы несколько меньше и наверняка очень, в самом деле, очень сильно разозлился. Но вот если в тело дракона попадал яд, все происходило совершенно иначе. Ослабленный ядом организм Пожирателя Туч не в состоянии был регенерировать с обычной скоростью. Если б Ягода с отцом не появились вовремя, чтобы дать ему воды, молодой дракон, скорее всего, умер бы, если не от пропитавшей его отравы, то попросту от обезвоживания. Так или иначе болезнь его продлилась гораздо дольше, чем обычно. Раны заживали медленно, а Пожиратель Туч, весь перевязанный, лежал в доме Соленого в жару и без сознания в течение двух дней. Даже болезненная процедура смены повязок не вырывала его из бесчувствия. Раненый дракон от истощения погрузился в глубокий сон. Этого требовало его тело, и лучше ему было не перечить. К сожалению, разум и сердце часто ходят поврозь. Ласка и Коготь охотнее всего не отходили бы ни на шаг от своего ребенка, и только жесткие территориальные законы удерживали их от окончательного переселения на земли у залива, которые официально принадлежали Дождевому Пришельцу и Крылатой. Зато они ежедневно приносили добытых ими мелких животных — Мускусных крыс, поссумов или даже более крупных ящерок, надеясь, что их сын наконец очнется и что-нибудь съест. Но вся эта добыча попадала в горшок Лунного Цветка. Драконам не слишком нравилось, что за их сыном ухаживают люди, но тот облик, в котором находился Пожиратель Туч, вынуждал их пойти на уступки. Над заливом все было проникнуто духом печали и ожидания. Даже детям передалось это настроение, их игры стали спокойней и тише. Камушек чаще всего сидел у ложа Пожирателя и, опершись подбородком на ладони, вглядывался в друга и ждал. Если же к нему приставали с расспросами о его собственном треснувшем ребре, он только тряс головой: неважно. Ягода пробовала найти себе какое-нибудь занятие, но, в конце концов, внутренняя тревога и так приводила ее к Камушку, и они уже вместе, бок о бок ждали какого-нибудь знака, указывающего на улучшение.

Все знали, что организму дракона требуется энергия для регенерации, но откуда у Пожирателя Туч могли взяться силы, если он ничего не ел? Поэтому все по очереди поили раненого кровью, смешанной с водой и медом. Раствор был такой сладкий, что лицо перекашивало даже от одной его капли. Глотал Пожиратель совершенно бессознательно, не открывая глаз и не просыпаясь даже на мгновение. Ни у Камушка, ни у Соленого не было опыта лечения драконов, но Говорун вполне логично предположил: «Мы должны ему дать только горючее, а уж с остальным он справится сам. Во всяком случае, я на это очень надеюсь».

Оказалось, что он был прав. Ягода как раз сосредоточенно вливала Пожирателю в рот очередную ложечку этой странной микстуры, сотворенной из крови и меда, когда он вдруг широко распахнул глаза. Поперхнулся и раскашлялся, разбрызгивая по сторонам темно-розовые капли.

— Что… это та-кхо-е… кха-кха… Кха-кая фу-у-у гадость!

— Проснулся!! — пронзительно вскрикнула девушка, по тревоге поднимая всех вокруг.

— Ыги… — подтвердил Пожиратель, неуверенно ощупывая себя. — Что это за тряпки? Ой…

Соленый и Камушек одновременно очутились около него.

— У тебя что-то болит?

— Как ты себя чувствуешь?

Пожиратель Туч задумался на некоторое время, вслушиваясь в свой организм.

— Я голоден.

В последующие дни все обитатели дома над заливом позволяли тиранить себя, а молодой дракон с превеликим удовольствием использовал свое положение тяжелобольного. Прежде всего, он требовал мяса — в огромном количестве, с кровью, и притом немедленно. Родители приносили ему самые разные драконьи лакомства, готовы были бесконечно баловать свое чудом уцелевшее чадо. А Пожиратель милостиво позволял окружающим себя обслуживать и исполнять любые прихоти. Он явно был в восторге оттого, что ему уделялось столько внимания. Поначалу это терпеливо сносили, но потом уже даже Соленого до печенок достали капризы несносного дракона, не говоря уже о Камушке, который довольно быстро пришел в себя после душевного потрясения.

«Все мы очень волновались за здоровье Пожирателя Туч, но теперь надо признать, что вел он себя отвратительно. С тех пор как пришел в себя, он очень быстро стал восстанавливать свою прежнюю форму, но впервые в жизни его все так баловали. И это привело его в такой восторг, что паршивец решил продлить благодать как можно дольше. Конечно же и Ягода и Соленый прекрасно знали, что Пожиратель уже вполне выздоровел, и поделились своим соображением со мной. Поэтому когда этот поганец с миной несчастного потерявшегося щеночка послал меня к морю за мидиями — только чтоб были непременно свежими, не слишком большими и не слишком мелкими — я притащил ведро соленой воды и вылил его горемыке на голову, произведя тем самым чудесное исцеление. Мгновенно из полуживого страдальца Пожиратель Туч превратился в полного сил мстителя. Он метнул в меня ведро (к счастью, я успел отклониться), вывалял в песке, а от отгрызания уха меня спасла Ягода, поинтересовавшись у Пожирателя, не сражается ли он снова из-за нее. Мне случалось видеть Пожирателя смущенным, устыдившимся или растерянным, но в тот момент его мина намного превзошла все прошлые. Я долго не мог прийти в себя от смеха. Этот несносный драконище сперва долго дулся из-за того, что закончилось приятное времечко сладкой лени, но потом все-таки сообразил, что бывают занятия и поинтереснее, чем валяться целыми днями без дела. Ведь мы же открыли таинственный лабиринт в горе, и его еще предстояло тщательно обследовать. Тропическое лето заканчивается, и в любую минуту можно ждать первых ливней. Это напомнило мне, как давно я покинул свой дом. Бедный отец уже решил, наверное, что меня съели, и провел траурный ритуал. Ветер лохматит перистые кроны деревьев, развевает мои волосы. В воздухе чувствуется приближающаяся перемена погоды.

Вскоре после выздоровления Пожирателя Туч мы снова выбрались к жилищу древнего Стражника слов. Соленый надеялся, что сможет снять шкуру с ламии и набить из нее чучело, но труп очень сильно вонял, да и местные стервятники уже отведали его, так что с ним ничего нельзя было сделать. Соленый ограничился тем, что сволок его к ближайшей тропинке клещевидных муравьев, они быстро очистят кости от мяса, и исследователю достанется прекрасный скелет, который можно будет изучать вволю. А вот почти полный (почти — потому как все-таки несколько мелких косточек затерялось) скелет дракона привел Соленого в полный восторг, поскольку до сих пор ему не удавалось сделать даже порядочного анатомического рисунка. К сожалению, драконы съедают своих умерших без остатка, а разъяснение вроде „у меня двенадцать костей в передней лапе и четырнадцать — в задней“ — это совсем не то же самое, что наглядное пособие в виде скелета.

Если уж я пишу про останки, то надо сказать, что прах древнего мага мы с должным почтением сложили в большой глиняный кувшин, а Пожиратель Туч по моей просьбе разрисовал его узором из цветов и черепах. Я думаю, это было самое правильное. Кости стали такими хрупкими, что ломались просто у нас в руках и заполнили сосуд едва ли до половины. Мы немного поспорили с Соленым, что делать с останками, но в конце концов запечатанный сосуд занял почетное место на полке среди книг, и выглядит он там вполне на месте, честно говоря. Конечно же я провел церемонию жертвоприношения для успокоения души умершего и выполнил присягу, данную Госпоже Стрел. Если уж я обещал ей в жертву кровь в обмен на жизнь Пожирателя Туч, то свое слово надо сдержать. Кто знает, а вдруг памятливая Богиня еще захочет потом отомстить. Поэтому я постарался изготовить стрелы (довольно-таки паршивые, собственно говоря, просто палочки с перьями и наконечниками из ракушек, но тут важно намерение и символическое значение), потом сложил из камней маленький алтарь и сжег эти стрелы вместе с кусочком полотна, пропитанным кровью, прочитав при этом надлежащую благодарственную молитву.

Соленый не видел в этом никакого смысла. „С каких это пор ты сделался таким религиозным? Надо просто хорошо головой ушибиться, чтоб резать себе руки ножом из-за каких-то там храмовых баек“. Соленый — человек неверующий, даже скорее „антиверующий“. Он так сильно не верит в богов, что мог бы войти в грязных сапогах в храм Матери Мира, только чтобы сделать ей назло. Я тоже не кланяюсь перед каждым храмовым порогом, а моя религиозность — я так думаю — скорее „на всякий случай“, но я чувствовал, что не имел бы чистой совести, если б не сдержал данного слова. Даже если Богиня, которую я видел когда-то на Острове Когтя, была только порождением моей горячки».

Камушек поднял голову над исписанным листом, обводя окружающее задумчивым взглядом. По другую сторону каменного стола сидел Соленый, уткнувшись носом в аппетитно толстую книгу. Камушек потянулся, массируя одеревеневшую шею.

«Закончил свою писанину? — поинтересовался Соленый. — Тогда будь ласков, взгляни на этот символ, потому что у меня уже нет никаких идей».

С наступлением сезона дождей семья мага, как всегда, переехала в роскошный дом в старом городе, но сам Соленый и Камушек обосновались в библиотеке Стражника слов, пытаясь хотя бы примерно описать собрание книг, разобраться в его ценности и содержании. Но работа шла довольно медленно. Книги крайне неохотно раскрывали свои тайны. Письменный язык так сильно изменился за прошедшие века, что исследователям приходилось заново учиться читать знаки, как будто они снова попали в школу, да еще без учителя.

Камушек посмотрел на символ, в который уткнулся палец Соленого.

«Этот зигзаг? Молния, змея, горы…»

«Он соединяется вот с этим… Что это значило? Загляни в записи».

«Мне кажется, вчера мы определили его как „умение“ или „талант“».

«Талант ловли змей? Странно».

Некоторое время они листали пачку своих записей. Камушку казалось, что он наверняка уже где-то видел подобное сочетание знаков. Он перелистал несколько отложенных томов и нашел нужную гравюру. На ней был изображен мужчина, чье тело оплетала огромная змея. Вокруг стояли фигуры в богатых одеяниях. Правда, эти люди подняли руки вверх, но сцена выглядела довольно статичной, без видимого драматизма в позах и выражении лиц. Поэтому оба исследователя решили, что картина представляет какой-то религиозный ритуал, может, принесение человеческой жертвы. Добровольной жертвы — поскольку полуобнаженный человек явно не боялся приближавшейся к его лицу грозной пасти гада. Над головой каждой фигуры были помещены надписи. В начале всегда виднелся знак «умение», потом следовал тот самый таинственный зигзагообразный символ, а в конце несколько случайных значков, видно, означавших имена.

«Соленый, это явно какой-то очередной религиозный трактат. Я готов голову прозакладывать, что оба символа вместе означают каплана, а конкретно каплана храма змей».

«Побереги свою голову, она еще пригодится тебе для чего-нибудь другого. Каплан? Это подошло тут бы ко многим вещам…»

Ягода и Пожиратель Туч уже довольно долго обследовали лабиринт в глубине горы и все время открывали новые подземные залы. Они пропадали там целыми днями, прихватив с собой запас еды и Источники света. Обоим не хватало терпения, чтобы корпеть над книгами в поисках истины, таившейся между кожаными переплетами и в плотных свитках. Камушек иногда сопровождал их, но он не любил мрачных, замкнутых помещений, поэтому чаще всего эта парочка обследовала лабиринт самостоятельно. Вместе открывали они очередные залы, обследовали коридоры. Обозначали мелом подземные пути, а Пожиратель Туч рисовал карты. Они обнаруживали тронутые разрушительным временем фрески на стенах, которые Пожиратель тоже тщательно перерисовывал, с удовольствием предаваясь любимому занятию. Эти рисунки прекрасно дополняли те знания, которые Соленый и Камушек черпали из книг, а одновременно порождали новые вопросы. Так же как и в покинутом городе, тут часто повторялся мотив змеи и даже орнаменты из волнистых линий, казалось, имели что-то общее с гадами. Много споров вызвало изображение, представлявшее группу пирующих, которых обслуживали красотки со змеиными хвостами вместо стоп, а также группа змееподобных танцовщиц на другой стене. Пожиратель Туч решил даже, что они довольно соблазнительны — от талии и ниже. А в некоторых переходах парами были размещены гораздо более по-змеиному выглядевшие твари, обычно вооруженные копьями или мечами, что многое проясняло в поведении ламии. Вполне вероятно, что та ламия, которая напала сначала на Ягоду, а потом на Пожирателя, была одним из последних (если не самым последним) потомков слуг давних «воинов и магов».

А как же надо было понимать змея, державшего в пасти собственный хвост? В огромном кольце, занимавшем почти всю стену и составленном из тела этого змея, виднелось множество отпечатков ладоней, сделанных краской, которая когда-то была ярко-зеленой, но за прошедшие века поблекла и едва выделялась на общем фоне. Все указывало на то, что остров Ящер был центром почитателей змея или, скорее, Великого Змея. Что стало с последователями этого культа, и почему эта религия угасла? На континенте не было ни одного святилища, даже самого скромного, где почитали бы змеиного бога.

Изыскатели во время своих походов находили предметы, которые давние обитатели потеряли или посчитали почему-то ненужными. В покинутых помещениях стояла старая покалеченная мебель: хромые табуретки, покоробившиеся столы, пустые сундуки; на некоторых виднелись еще следы давней роскоши, вроде поистершейся позолоты. Мелкие предметы Ягода тщательно собирала в сумку, чтобы потом показать их отцу или Камушку. Например, пуговицы или заколки для одежды, потрескавшуюся посуду, на которой сохранились очень красивые узоры. Пожиратель Туч наткнулся на костяной гребень без нескольких зубцов и плетеные сандалии с протертыми подошвами. В одном из боковых коридоров Ягода нашла нечто, принятое в первый момент за оловянное блюдце, но оказавшееся потускневшим серебряным зеркальцем. В помещении, служившем когда-то оружейной, в углу торчало лезвие ножа без рукояти, несколько копий с наконечниками в форме листьев и один выщербленный меч с простым обоюдоострым клинком. Он не походил на те, которые использовались в настоящее время — односторонние, слегка изогнутые и очень острые. Но самой странной находкой оказалось нечто вроде деревянного тесака, вдоль лезвия которого были вставлены осколки вулканического стекла. Источенное жучками дерево едва сохраняло свою форму, а несколько камней затерялось многие века назад. Все вместе выглядело довольно примитивно. Соленый предположил, что это орудие было чьим-то неудачным изобретением, оружием какого-то бедняка или даже просто игрушкой. «Толку от него мало», — небрежно отмахнулся он. Но когда Камушек с помощью Пожирателя выстругал новую рукоять и заново вставил в нее зубчатое «лезвие», мнение Соленого тут же резко изменилось. Тесак, опробованный на туше дикой свиньи, которую добыли на охоте, с поразительной легкостью развалил ее пополам. И наверняка еще легче он справился бы с человеческим плечом или головой.

Камушку казалось, что кропотливое отслеживание значений древних символов напоминает наблюдения за муравейником. В первые дни все муравьи кажутся совершенно одинаковыми и в их суете не видно никакого смысла. Но постепенно отдельные насекомые приобретают индивидуальные черты, а самые заядлые любители муравьев (например, те, что принадлежат к числу Говорунов животных) наверняка в конце концов начинают давать им имена. В течение двух недель они с Соленым определили несколько десятков муравьишек… то есть значков, но конца этой работе еще даже не предвиделось.

Старая мастерская Стражника слов ожила, как во времена своего былого великолепия. Увлеченные изучением и систематизированием книг, маги там и работали, и ели, и спали к вящему неудовольствию Лунного Цветка, которая предпочла бы, чтоб муж был рядом с ней хотя бы в сезон дождей. К сожалению, его любовь к знаниям побеждала его же любовь к жене (тоже отнюдь не слабую), что неизменно приводило к супружеским стычкам.

В библиотеке на каменном полу стояли наспех изготовленные нары и несколько железных тазов, в которых тлели толстые полешки — подальше от ценных бумаг. Помещение окружал сплошной камень, поэтому там было довольно холодно, тем более что солнцу редко удавалось пробиться сквозь дождевые тучи и заглянуть внутрь через проделанные в граните оконца.

Примерно догадываясь о содержании отдельных томов по изображениям на гравюрах, Соленый и Камушек вкладывали между страницами листки бумаги с короткими надписями «анатомия и хирургия», «растения», «карты», «оружие и доспехи, война», «морские рыбы», «насекомые и прочие гадости», «странные животные», «другое». И вот этого «другого» оказалось в три раза больше всего остального, а колонки аккуратного рукописного текста старательно укрывали свои тайны. Это были те книжки и свитки, где отсутствовали рисунки, поэтому невозможно было понять, о чем они повествуют. Там могли содержаться как невероятные секреты вселенной, так и стихи, политические памфлеты или рецепты ста способов приготовления рыбы-ежа.

Две кудрявые головы до поздней ночи склонялись над рукописями. В теплом золотистом свете лампы две пары глаз вылавливали из книжек наиболее простые знаки, которые еще как-то можно было соотнести с чем-то знакомым. Если б у исследователей была под рукой библиотека Круга, их работа продвигалась бы вперед гораздо быстрее. Ведь там предположительно содержались материалы об изменениях в написании со времен, по крайней мере, Рассеяния, но Говорун достаточно неодобрительно смотрел на то, чтобы найденным собранием книг занялись библиотекари из Замка магов.

«Черепахи порой гораздо более безумны, чем старые драконы. Они в состоянии убить за… во всяком случае, украсть все, что имеет страницы, — уверял он Ткача иллюзий. — Конечно, они гораздо более образованны, чем мы, но я готов дать руку на отсечение, что они, попади сюда, вывезут все на континент в мгновение ока. А уж потом ты бы скорее собственное ухо сподобился увидеть без зеркала, чем хоть что-нибудь из этого собрания. — Соленый размашистым движением обвел полки. — Если уж Круг наложит на них лапу, мы никогда не узнаем, что в них есть. Все это богатство исчезнет в бездне библиотеки Замка, а доступ к нему получат только бумажные крысы из-под знака черепахи».

Камушек не верил ему:

«Не может быть. Соленый, ты наверняка ошибаешься. Ведь это же общее достояние. Как же они могут закрыть доступ к нему другим людям? Может, разве каким-то чужим, но не магам же!»

Соленый скривился в грустноватой и полупрезрительной усмешке:

«Ты такой наивный, малыш. И веришь еще, что Круг магов — это объединение самых благородных, бескорыстных и выдающихся личностей. Я тоже так когда-то думал. К сожалению, разочарование тем более болезненно, чем сильнее веришь в такие вещи».

Камушку очень хотелось спросить, чем Соленого так обидел Круг. Но старый маг, похоже, не был склонен к откровенным излияниям.

«Значит ли это, что, вернувшись на континент, я должен сидеть тихо? — переспросил парнишка. — Что это мне даст? Так ли, сяк ли, у меня все равно не будет доступа сюда. И я не могу тут сидеть вечно. А еще такое открытие помогло бы мне войти в число магистров».

Говорун пожал плечами:

«Разумеется, титул лазурного магистра — вещь крайне важная, может, даже наиважнейшая. Лазурь — это власть, богатство и красивые женщины… все, что только пожелаешь. Только подумай сначала, очень прошу тебя, ты на самом деле хочешь именно этого?»

На лице Камушка отразилось замешательство. Почему бы ему не хотеть богатства? Наверняка возможность не беспокоиться о ежедневном куске хлеба была бы весьма кстати. Власть? Лучше самому указывать, чем подчиняться чужим указаниям, это же ясно. О женщинах же у него пока не было сложившегося мнения.

Наконец со всей решительностью, на какую он только был способен, Камушек ответил: «Соленый, я думаю, ты не должен решать судьбу того, что не ты нашел».

Соленый, похоже, ожидал такого поворота событий, поскольку в ответ только насмешливо поднял бровь:

«Это верно. Право такое принадлежит открывателю. Поэтому очень интересно, что скажет на сей счет Пожиратель Туч. Ведь он же был вторым открывателем, верно?»

У Камушка лицо вытянулось. Об этом он и не подумал.

Как можно было предвидеть, Пожиратель Туч поддержал Соленого. Спор длился долго и выглядел уже просто как обычная ссора, поскольку с самого начала стороны обвиняли друг друга в эгоизме и указывали на многочисленные недостатки и дурные качества. Ягода просто не выдержала этого и удрала на гору. И только когда все эмоции слегка улеглись, Соленый, Камушек и Пожиратель Туч оказались способны проявить несколько большую терпимость.

«Мне почему-то кажется, что этим всем ученым ребятам из Замка не захочется тут сидеть и читать все книжки подряд. А если даже… то драконы все равно не пустят сюда больше людей, можно не сомневаться… Поэтому я думаю, что те, из Замка, все заберут отсюда, и я уже ничего больше не узнаю. Дракона-то они наверняка в библиотеку не впустят. Нет, я предпочитаю, чтобы ты ничего не говорил людям на континенте», — выразил свое мнение Пожиратель Туч.

Хотя Пожирателя на первый взгляд мало интересовала работа над книжным собранием, его очень заинтересовали четыре манускрипта, которые должны были, по крайней мере, частично, повествовать о драконах, поскольку в них имелись гравюры с изображениями драконов. Правда, Пожиратель счел их не слишком удачными, но можно было допустить, что неопытный художник рисовал с натуры. А это, в свою очередь, могло свидетельствовать о том, что там содержатся знания, забытые людьми и утерянные драконами — которые ничего не забывали, но порой слишком небрежно относились к некоторым сведениям и не передавали их младшему поколению. Поэтому возможную перспективу расставания с этими документами Пожиратель допускал с огромным сопротивлением.

«Это исключительная находка, и мы не можем сохранить ее только для себя и укрывать от других. Какая разница, где будут заперты книги — в библиотеке Круга или тут, в лабиринте?» — Камушек сдавался очень и очень медленно. С одной стороны, Соленый никогда не давал ему повода для недоверия, с другой — почему, собственно, так важно сохранить это открытие в тайне от Круга? И зачем это надо?

Соленый исподлобья глянул на паренька.

«А разница такая, что я, когда в конце концов это переведу, собираюсь сделать копии данных текстов доступными для всех желающих, а не укрывать их в каком-нибудь подвале, — ответил он. — А ты признайся честно, чего тебе больше хочется: послужить обществу или произвести впечатление на старейшин Круга?»

Молодой Ткач покраснел от смущения.

«Ты и в самом деле думаешь, что твоих собственных способностей недостаточно, чтобы обеспечить твое положение? А может, ты думаешь, что легче подкупить Совет, чем делами заработать эту твою лазурь?»

Румянец Камушка приобрел пурпурный цвет.

«Отец бы гордился мной…» — слабо попытался он защититься, опуская глаза.

Соленый рассмеялся и похлопал парня по плечу.

«Надо понимать так, что пока он не гордится тобой? Да брось, ты слишком низко себя ценишь».

Это утверждение слегка утешило Камушка, но еще долго он пытался разобраться в своих мыслях. Должен ли он сохранить верность друзьям или поступить так, как диктовал ему здравый рассудок? Обман Круга рассудительным назвать было нельзя.

Тем временем дни шли, а решение так и не было принято.

Соленый, по понятным причинам, редко, но систематически поддерживал связь с Кругом. В установленное время на Ящере появлялся курьер — Бродяжник, который доставлял семье мага вещи, недоступные на Драконьем архипелаге, и брал заказы на следующий сезон. Таким образом, Соленому приходилось заранее решать, нужны ли ему будут бумага, новые инструменты или лекарства, а Лунный Цветок старательно высчитывала, сколько у нее осталось муки, соли, потребуются ли новые отрезы полотна и нитки или еще удастся залатать и перешить старые одежки. Бродяжник забирал и копии работ Соленого, постепенно уточнявшиеся карты, семена, звериные шкуры, предназначенные для изготовления чучел, и мешочки с травами, которые собирала и сушила Лунный Цветок.

Приближался срок очередного посещения Бродяжника, потому что от последнего прошло уже почти полгода. Для Камушка это означало возможность вернуться на материк. Он тосковал по дому, хотя прекрасно знал, что там его не ждет ничего, кроме нудной провинциальной жизни. Белобрысый был уже далеко не молод — мысль об этом точно болезненная заноза торчала в сознании парнишки. Как его постаревший названый отец справляется один? Не болеет ли? Кто помогает ему по хозяйству? Ему наверняка нужна помощь, а может, просто приятная компания. Особенно теперь, когда начиналась осенняя слякоть, дни тянулись так, будто их кто-то специально растягивал, а крыша вела со своим хозяином затяжную коварную войну, протекая каждый раз в новом месте.

С другой стороны, молодому Ткачу иллюзий страшно не хотелось покидать остров Ящер, который стал для него настоящим вторым домом. Он полюбил тут всех обитателей и чувствовал себя любимым, а это имело огромное значение после одинокого детства в Змеиных Пригорках. Вот если бы Белобрысый перебрался на Драконий архипелаг… Но это была только мечта, которая не может исполниться.

Наученный давним опытом, Камушек ожидал увидеть разряженного «путешественника» в домашних туфлях, как будто он только что вышел из собственной спальни и без малейшего усилия перескочил прямо на Ящер. Между тем маг выглядел усталым с дороги и с нескрываемым удовольствием набросился на поданное Лунным Цветком угощение. Соленый объяснил пареньку, что Бродяжник на самом деле приплыл на корабле, который, согласно неписаному договору с драконьим племенем, не приближался к берегам Ящера, оставаясь в нейтральных водах. А уж потом Бродяжник воспользовался своим талантом, чтобы добраться до места предназначения вместе с заказанными Соленым товарами. У него было совсем немного времени, чтобы закончить все дела, не слишком испытывая терпение капитана. Драконы со вчерашнего дня кружили вокруг парусника, наблюдая за непрошеными гостями. То и дело кто-то из них пролетал над мачтами, вызывая у команды вполне объяснимое беспокойство.

— Ох, уж эти мне морские путешествия, — бурчал Бродяжник, с удовольствием лакомясь печеными мидиями и овощами. — Господин Соленый, я поседею из-за вас. Неужели вам действительно так надо сидеть в этой дыре на самом конце света?

— Может, это и конец света, зато мой собственный.

— Ну не такой уж собственный, — возразил Бродяжник. — Тут же дракон на драконе сидит. Даже пристать к берегу нормально невозможно.

— Благодаря мне у вас, по крайней мере, есть занятие, господин Филин. Неужели вы этого не цените? — засмеялся Соленый.

— Слишком мало мне платят, ой, слишком мало. Демоны бы побрали эти плавающие корыта, — покачал головой Бродяжник, называвшийся Филином.

— Команда там, где и всегда? — спросил Соленый.

Филин снова покачал головой:

— На этот раз они причалили к Крабьему острову. Пройдет добрых пару часов, пока они отдохнут и пополнят запасы воды. Что мне забирать на этот раз?

— У меня есть весьма симпатичненький скелет самца ламии на продажу. Готов новый раздел «Драконологии» для копиистов, ну и еще вот его надо прихватить. — Соленый указал пальцем на Камушка, который сидел неподалеку и с любопытством приглядывался к Бродяжнику. — Доставьте его в Посад, что у Замка, или еще куда-нибудь, где имеется ваша почтовая станция. Парнишке надо вернуться домой. Это наш, — прибавил он.

— Наш?..

— Ткач иллюзий, случайно оказавшийся в этих местах.

— Какие необычные случайности происходят на этом свете… вздохнул Бродяжник и закусил мидией. — Пусть собирается. У него есть время до завтра.

Напоследок Камушек еще раз заглянул в некоторые помещения в лабиринте, где Пожиратель и Ягода нашли изумительные фрески. С тайной грустью вглядывался он в росписи, стараясь запомнить как можно больше подробностей, которые потом можно было бы вспоминать. Искупался в последний раз в том самом озерке, на берегу которого Ягода разбила ему нос. Попрощался со знакомыми тропинками и любимыми барельефами в разрушенном городе. Старательно упаковал и спрятал рисунки, подаренные Пожирателем Туч. Потом спустился с детьми Говоруна на берег моря, чтобы запустить еще несколько неудачных блинов по неспокойным волнам, с болью осознавая, что в этот день он все делает в последний раз.

Также в последний раз он встретился с Лаской и Когтем, которые неожиданно появились у разрушенного города. Отец Пожирателя делал вид, что его интересует только разговор с сыном, но Ласка то и дело терлась своей большой головой о плечо паренька, уверяя, что ей очень грустно из-за его отъезда.

«Ты хороший друг моих детей», — неловко передавала она, вся вибрируя от мурлыканья. Он на секунду прижался к ее огромной голове, погрузив лицо в мягкую шерсть. Недавно над островом прошла очередная волна ливней, и мех драконихи был еще влажным. Лисичка не понимала всей серьезности момента. Ей просто хотелось играть, и она дергала Камушка за ремешки сандалий.

Камушек взял ее на руки и подошел к Когтю. Дракон по-прежнему делал вид, будто не видит человека, который остановился прямо у его мощной лапы. Коготь застыл неподвижно, точно изваяние, хотя парнишка упрямо задирал голову, стараясь поймать его взгляд. В этой борьбе характеров победил — о диво! — человек. Коготь вдруг опустил массивную голову, с раздражением дохнув жаром прямо в лицо Камушку. Парень вздрогнул и зажмурился, но не отступил.

«Ну что?..» — мысленная передача от Когтя была колючей, как напильник.

Камушек коротко всхрапнул, довольно удачно имитируя драконью улыбку.

«Я был гостем на твоих землях. И ты принимал меня вполне достойно… иногда. Спасибо за то, что привезли Соленого».

«Ласка, она сильно упрямая, — ответил Коготь, смущенно зевая и шевеля ушами. — Иди уже, человеческий щенок. Убегай, а то я могу забыть, что ты ребенок».

«Спасибо», — повторил Камушек, почесывая головку Лисички и стараясь избежать ее восторженного облизывания и покусывания. Он опустил малышку на землю и направился к дому Соленого. Снова начинался дождь.

Его догнала шершавая мысль Когтя:

«Я благодарю за Лисичку».

Удивленный, парнишка быстро обернулся, но драконы уже уходили в глубь влажного леса. Коготь отряхивал крылья от дождевой воды и стегал себя по бокам хвостом, точно раздраженный падающей сверху водой кот.

Когда Камушек впервые ступил на Ящер, у него практически совсем не было вещей. Почти все они были украдены или уничтожены. С некоторым удивлением он обнаружил, что за несколько недель, проведенных под крышей Соленого, его достояние значительно увеличилось. И дело даже не в том, что Лунный Цветок перешила на парнишку мужнины туники и штаны — их было всего две пары, поскольку в теплом климате и так все время можно было ходить полуобнаженным. Всякие бытовые мелочи, вроде деревянного гребня и ножичка для подрезания ногтей, тоже не занимали много места. А вот для коллекции насекомых и образчиков растений, предназначенной Белобрысому, потребовалось несколько больших коробок. Не говоря уже о толстом пакете с записями и рисунками Пожирателя Туч, от его тяжести просто руки опускались. А тут еще в последний день ему надавали всяких подарков на память. Тигренок щедро подарил Камушку самого красивого дракона из своей игрушечной коллекции. Молния и Живое Серебро вручили ракушку с радужной серединкой, а Ягода — нож, найденный в подземной оружейной; очищенный от патины, заново наточенный и оснащенный новой рукоятью, он зловеще поблескивал бронзовым клинком. Камушек был несколько смущен щедростью своих друзей, но это чувство его значительно обострилось, когда Соленый втиснул ему в ладонь монету в полталанта, преуменьшая реальную стоимость подарка небрежным замечанием: «Ты возвращаешься к цивилизации, там это тебе больше пригодится, чем мне здесь».

Прощание с Пожирателем Туч больше напоминало удаление зуба: было коротким и надолго оставило после себя ноющую боль. Он пришел только тогда, когда Бродяжник уже понемногу готовился к прыжку, а Камушек стоял рядом с ним вместе со всем своим багажом. Может, молодой дракон просто старался отодвинуть как можно дальше неизбежный момент прощания. Он притащился медленно, свесив голову, пиная ногами влажный после недавнего дождя песок.

«Это был хороший год», — передал Пожиратель.

Камушек утвердительно покивал головой, избегая смотреть в глаза другу. У него перехватило горло, и парнишка смущенно пытался укрыть свое волнение.

«Не хватает еще разреветься. Как будто я маленькая девчонка», — подумал Камушек.

Пожиратель Туч перехватил эту мысль и улыбнулся.

«Ну до этого тебе далеко, детинушка».

Две мальчишеские ладони неуверенно протянулись навстречу друг другу, а потом их пальцы крепко переплелись.

«Еще увидимся, — пообещал Пожиратель. — Я тебя везде отыщу. Не думай, что так легко от меня избавишься».

Камушек сморщился от кривой улыбки:

«Надеюсь, что не избавлюсь. Ты как та болезнь, к которой человек со временем привыкает».

«Ладно, увидимся через год».

Тогда Камушку показалось, что год — это страшно большой отрезок времени, и, честно говоря, он даже не очень-то хорошо мог представить его себе.

Последнее прости Соленому и Ягоде, старшие сынишки Говоруна погрустнели и дружно подняли свои детские ладошки жестом, символизирующим удачу и счастье. Наконец Бродяжник крепко ухватил паренька за плечо. Еще секунду он видел Соленого, Ягоду и Пожирателя Туч, стоящих за кругом, предусмотрительно начерченным на песке Бродяжником, а уже мгновением позже мир сложился, точно листок бумаги. Камушек судорожно стиснул веки, чувствуя, как желудок его поднимается к горлу. Это оказалось намного хуже, чем первый полет на Пожирателе Туч. Вокруг не было ничего. Абсолютно ничего. В легкие не попадал воздух. Земля ушла из-под ног, а где-то в животе возникло странное и неприятное ощущение, точно на качелях, стремительно летящих вниз с большой высоты. Казалось, не существует больше ничего, кроме единственного якоря — сильной ладони мага, крепко державшей его за плечо. Прыжок длился всего секунду или две. От неприятного толчка у Камушка чуть не разорвалась диафрагма, когда он жестко приземлился на негнущихся ногах.

Камушек открыл глаза. Они стояли на пляже, усыпанном белыми, как кость, обломками ракушек и разбитыми кораллами, в огромном круге, ограниченном просмоленным канатом — импровизированной площадке для скачка через пространство. В то время, когда Бродяжник был на Ящере, команда корабля старательно обходила этот запрещенный участок, поскольку никому не хотелось, чтобы какой-нибудь тяжелый предмет, возникший буквально ниоткуда, поломал ноги рискнувшему пересечь запретную линию. Неподалеку виднелась вытащенная на берег шлюпка и маленький лагерь. Два матроса как раз носили на коромыслах ведра с пресной водой и наполняли бочки. Двое других осматривали борта лодки. Остальные отдыхали. В море на рейде лениво покачивалась на мертвой зыби одномачтовая галера, над которой медленно кружили два дракона.

Матросы тут же начали переносить груз в лодку, беспокойно поглядывая на небо. Ничего удивительного, что они хотели как можно скорее убраться из драконьих владений, где их жизнь зависела от созданий высотой с две пики в холке.

Вокруг стоявшего Камушка крутилось несколько человек, порой некоторые с любопытством поглядывали на него, а потом снова возвращались к своим делам. Никто не пробовал подойти к нему. И мальчик совершенно неожиданно почувствовал себя одиноким, будто толстое стекло вдруг отделило его от мира. Он еще не покинул Драконий архипелаг, но уже начал тосковать по нему.

«Ненавижу корабли. Ненавижу море. Ненавижу качку. Не знаю, что хуже: это постоянное покачивание на волнах, от которого у меня все кишки выворачивает, или тот способ, которым путешествуют Бродяжники, когда человек превращается в одуревший кусок материи. Оба способа ужасны. А в довершение всего тут все, даже этот маг, считают, что если человек не может говорить, то он и не думает, а потому обращаются со мной как с придурочным. Еда отвратительная. Я хочу на землю!»

На дворе Бродяжников как всегда царили суета и шум. Маги, нагруженные сумками с письмами, запечатанными свитками и другими посылками, всходили на каменные круги и пропадали с характерным хлопком смыкающегося на опустевшем месте воздуха. Другие появлялись и, сойдя с отправной площадки, отдавали дежурным доставленные письма. Корреспонденция из Замка и в Замок обычно бывала обильной. Слегка моросило, как обычно в это время года, поэтому все посылки заворачивали в навощенное полотно.

У Ночного Певца не было писем, которые он хотел бы выслать, а свои мелкие дела он всегда предпочитал устраивать сам, ничего не доверяя посланцам. Он чувствовал, что так гораздо надежнее. Но через почтовый двор проходила самая короткая дорога к Восточным воротам и мосту, который вел в Посад.

«Ох… ежиная морда!» — мысленно выругался он, заметив рослую фигуру Ветра-на-Вершине. Попробовал было потихоньку сдать назад и слинять, но было поздно. Хайг заметил Певца и так решительно кивнул ему, что паренек счел за лучшее на сей раз подойти и узнать, в чем дело, нежели потом подвергнуться изощренным издевательствам магистра Иллюзии. Рядом с Ветром стоял высокий, довольно худой паренек в выгоревшей коричневой тунике. Его кудрявые волосы во влажном воздухе скручивались тонкими спиралями, точно пружинки. А рядом на земле лежало несколько ящиков и свертков.

— Певец, как хорошо, что ты тут оказался! — воскликнул хайг. — Возьми-ка его, будь добр, найди парнишке какое-то пристанище и что-нибудь перекусить.

— А кто он? — неохотно буркнул Певец, тайком ощупывая маленький пакетик, засунутый за шарф на спине. Вот принесло лихо магистра Ткачей именно теперь, когда это было у него при себе.

— Еще одна «половинка», — пояснил Ветер, похлопав Певца по плечу и одновременно легко, точно котенка, передвигая его.

«Половинками» неофициально называли мальчиков, которые претендовали на звание лазурных магистров, из-за половины эмблемы, уже полученной ими. Теперь Ночной Певец с несколько большим интересом смерил новичка взглядом. Ну да, конечно, снова кто-то гораздо более высокий, чем сам Певец, впрочем, это можно было сказать о большинстве обитателей Замка. Певца не смущал его малый рост. «Кто дальше от земли, тому больнее падать», — философски говаривал он. Как и у молодого Творителя, во внешности нового парня прежде всего привлекали внимание раскосые глаза и темная кожа насыщенного цвета крепкой чайной заварки. Он спокойно стоял рядом с Ткачом иллюзий и молча наблюдал за окружением.

— Он опоздал, но все равно должен тут остаться, — продолжал Ветер, направляясь к одному из выходов со двора. — Я спешу, мне еще надо зайти к одному из советников, а потом будет собрание. Займись им, парень.

— Я не могу! — со злостью крикнул ему вслед Певец. — Я тоже спешу!

— Ладно, потом поспешишь! — бросил через плечо Ветер, удаляясь широкими шагами.

— Уф!.. — Певец украдкой погрозил ему кулаком. Бывали моменты, когда он страшно не любил Ветра-на-Вершине, особенно когда тот вел себя, точно смотритель невольников.

— Ну и чего пялишься? — буркнул он кудрявому парню, который с любопытством к нему приглядывался. — Магов никогда не видел? Так посмотри в зеркало, баран.

Он окинул взглядом разложенный вокруг багаж. Похоже, кучерявый сам не утащит все это барахло за один раз. Певец, хочешь не хочешь, закинул на плечо два узла и подождал, пока новичок не собрал старательно все остальные вещи.

— Ну, ты и запасливый! Осталось только кровать прихватить да корову на веревке.

Он кивнул головой новоприбывшему и быстро пошел вперед, не проверяя, поспевает ли тот за ним. Судя по длиннющим ногам, особых трудностей у парня не должно было возникнуть. До общежития «половинок» идти было прилично, и Певец мысленно подсчитывал, сколько времени займет у него возвращение к воротам. Если удастся сдать новенького с рук на руки кому-то другому, то на условленное место он не должен слишком сильно опоздать.

Поначалу Певец намеревался молчать всю дорогу, но его врожденное любопытство взяло верх.

— Ты… — начал Певец, не оглядываясь. — Ты кто, Подглядыватель, Толкатель, Суслик или Шатун?

Как показалось Певцу, сзади воцарилось удивленное молчание. Новенький явно впервые столкнулся с жаргонными названиями каст.

«Вот лопух деревенский», — подумал молодой Творитель, а вслух сказал:

— Я спрашиваю, ты из какой касты. Наблюдатель? Да нет, наверное, Черепаха. Они всегда таскают с собой кучу книжек. Ты, в конце концов, заговоришь или нет?

Тишина. Певец с раздражением закатил глаза. Мало того, что он тратил свое время, так еще судьба впихнула ему под крылышко глуповатого нелюдима. И, судя по внешнему виду, прибыл он из какого-то самого дальнего захолустья. Видно, это уж совсем дикий медвежий угол, где один петух приходится на трех жителей, и они друг другу его одалживают — так решил Певец, с высоты положения коренного городского жителя. Хотя… опыт прожитых почти восемнадцати лет говорил ему, что внешность бывает обманчивой. Он видывал торговцев, державшихся, как министры, и министров, похожих на купцов, и магов, выглядевших как… как неведомо что. В общем, это касалось и Ветра-на-Вершине, который и после десяти лет, проведенных на юге, по-прежнему разгуливал в хайгском килте.

Не раздумывая, Творитель сунулся прямо в разум парня, который тащился за ним, как хвостик. Там что-то показалось ему странным, но у Певца не было времени разбираться, поскольку первое, что он прочитал в мыслях новичка, был очень выразительный и четкий образ кудлатого пса, прохаживающегося на задних лапах. Хуже того, пес этот красовался в ЕГО тунике и шарфе. Такая наглость ему с рук не сойдет! Певец швырнул узлы на землю и развернулся к шутнику, стискивая кулаки.

— Хорошо развлекаешься?! Еще раз назовешь меня псом, паршивец, и я тебе обещаю: дальше зубы понесешь в горсти!!!

Кучерявый остановился как вкопанный, чуть сморщив брови, следил за кулаком, опасно мелькавшим у него под носом. И по-прежнему сжимал в охапке груду коробок, придерживая их подбородком. Он сделал такое движение, как будто хотел отложить свой багаж в сторону, но тут же отказался от этого намерения и отступил на шаг.

«Прости».

Перед Ночным Певцом появились прямо в воздухе тающие знаки, точно сплетенные из темно-синего дыма. Так значит нелюдимый новичок — Ткач иллюзий! В течение следующих мгновений к этому мудрому выводу присоединились два следующих, составив вместе потрясающее целое. Выходит, этот парень — подопечный Ветра-на-Вершине, а это, в свою очередь, означало, что он — не кто иной, как уже столь прославленный Драконий Наездник! Ночного Певца аж корчило, когда он вспоминал, что в прошлом году, как раз во время нашумевшего приземления дракона в огородах, он развлекался в гостях у Тельца и прозевал столь великолепное зрелище. И вот теперь перед ним была та самая знаменитость! А в довершение всего именно Драконий Наездник теперь должен стать его сотоварищем на школьной лавке!

Его проводник очень напоминал Камушку огромного выдрака, расхаживающего на задних лапах. Паренек во время своих путешествий встречал много всего необычайного, но такого, как этот, видел впервые, поэтому ничего удивительного, что он неприлично уставился на странного юношу. Лазурный шарф, стягивавший блузу мохнатика свободными складками, ясно давал понять, что он тоже маг, но все сходство на этом и заканчивалось. Всю его голову, не исключая лица, покрывали густые коричневые волосы! Из этой чащи поблескивали только зубы и белки глаз. Лохматыми были и тыльные стороны его ладоней. Шерсть явно покрывала все его тело. Первый раз в жизни Камушек лицезрел такое существо. По этому поводу в голову ему приходили не слишком пристойные мысли, такие, которые он никогда бы не записал в своих хрониках. И, ясное дело, никогда не открыл бы самому проводнику. Когда заросший волосами маг вдруг швырнул на землю Камушкин багаж и начал воинственно размахивать кулаками, Ткач иллюзий в первый момент невольно глянул в сторону, куда можно было бы отставить кучу коробок, которые он бережно прижимал обеими руками. Но потом ему стало стыдно. Оба прошлых раза его пребывание в Замке магов начиналось с замешательства и столкновений — и неважно, кто был в этом виноват, вредный Искра или сумасшедший дракон, третье посещение нельзя было снова начинать с драки.

«Прости».

Вот невезение. Надо же ему было столкнуться с Наблюдателем, Говоруном или иным каким магом, в числе талантов которого было и умение читать мысли. Оставалось только надеяться, что вспыльчивый космач откажется от намерения расквасить ему нос. В противном случае Камушку пришлось бы защищаться, и только капризной Судьбе известно, какими осложнениями это может закончиться. О диво, проводник вдруг опустил стиснутые кулаки. Трудно было понять выражение его заросшей волосами физиономии, но на ней явно не читался гнев. Широко открытые янтарные глаза лучились любопытством, восторгом… восхищением?.. Удивительно.

«Ты Камушек! Ты Драконий Наездник!» — Мысленная связь с этим парнем ничем не напоминала той мягкой манеры, в которой Пожиратель Туч умел проскользнуть в разум Камушка. Скорее это было похоже на режущую вспышку света или внезапный укол иголкой. Ткач иллюзий даже прикрыл глаза от неожиданности, а его «собеседник» тем временем восторженно хозяйничал в его мыслях:

«Мы тебя ждали! Тут ребята с последних трех наборов! Мы все сгорали от нетерпения, когда же ты наконец явишься! Драконы — это невероятно! Ты должен нам все-все, все до капельки рассказать!»

Короткая пауза. Камушек неуверенно глянул на косматого, который едва не лопался от переполнявших его чувств. И тогда…

«Меня зовут Ночной Певец, Творитель. Хочешь жить со мной в одной комнате? Пожалуйста, согласись!»

Янтарные глаза мохнатика блестели от возбуждения и надежды.

«А так можно? Это не запрещено?» — осторожно спросил Камушек. Насколько он помнил, во время испытаний мальчиков селили по отдельности, хотя неизвестно, какова была цель такого разделения.

«Конечно, можно, почему же нет, — ответил Ночной Певец. — Почти все уже подобрали себе пару. Никто не хотел жить один. Кроме Победного Луча Рассвета, — добавил он, презрительно скривившись. — Хотя с ним и так никто даже не разговаривает. Противный типчик. Тебе не очень мешают волосы в умывальнике?» — на одном дыхании он перешел на другую тему.

Камушек усмехнулся, искренне развеселившись. Волосы! Если б он имел что-то против волос, то не водился бы с линяющим драконом.

«Нет, я ничего не имею против волос в тазу. Только б их не было слишком много».

«Ты ночью храпишь?»

«Не замечал. Откуда мне знать, если я глухой?»

«А, ну конечно. Пиво любишь?»

«Не люблю», — честно ответил Камушек, недоумевая, к чему весь этот разговор.

«Нет в мире совершенства, — отозвался Ночной Певец. — В таком случае я закажу вино! Добро пожаловать в мое скромное жилище». — И он сделал размашистый жест, указывая куда-то вглубь коридора. Камушку не осталось ничего иного, как только воспользоваться приглашением.

Камушек покачал головой и сам себе усмехнулся. Он легонько подул на высыхающую тушь на страницах хроники. Возможно, в другой ситуации — если б его тогда не захватили врасплох и не смутили, он бы так сразу не согласился на предложение Ночного Певца. А если б у него было хоть немного времени для размышления, возможно, и вообще бы не согласился.

«Я привожу в порядок разрозненные заметки. Переписываю начисто в мою толстую книгу содержание исчерканных, мятых обрывков. Это непростая задача. Что важно, а что стоит пропустить? Как изложить по порядку все те события, которые плотно переплелись в удивительный канат, протянувшийся от того момента, когда я первый раз вошел на двор Замка магов, до сегодняшнего дня, когда пишу эти слова? Слишком многое изменилось за это время».

«Я думал, что Замок будет только остановкой по дороге в Ленн, домой. Но все случилось иначе. Круг решил предоставить возможность всем, кто собирался заслужить титул лазурного магистра, получить более хорошее образование. Тут собрали вместе со мной двадцать семь ребят — кандидатов на лазурь. Некоторые учились в Замке уже с весны, но когда письмо от старейшин дошло до Белобрысого, я уже давно развлекался на Драконьем архипелаге. Таким образом, я удачно пропустил сомнительное удовольствие корпеть над книжками в горячие летние месяцы. Признаюсь, это меня совсем не расстроило.

Моего нового приятеля зовут Ночной Певец, и это имя ему очень подходит. После долгих раздумий я пришел к выводу, что больше всего он похож на волка. Мне кажется, что он и Пожирателя Туч напоминает — такая же повышенная возбудимость, чередующаяся с приступами раздумий. Певец либо лопается от энергии, либо ложится на пол, смотрит в потолок и над чем-то глубоко задумывается. Обычно потом он берется за рисование. Все стены в нашей комнатке увешаны листками, на которых Ночной Певец увековечивает объекты, вызывающие его интерес. Это архитектурные фрагменты или обнаженные женщины. И больше ничего. Никаких цветов, собак, кошек, птиц или людей, то есть мужчин, нет. Я быстро понял, что Певец — бабник, хотя до сих пор так и не знаю, какие из его историй о собственных победах на самом деле правда, а какие — чистой воды вымысел. Чего ради какая-то девушка потеряет голову из-за человека, у которого такая звероподобная внешность? Не то чтобы я считал Ночного Певца уродливым. Просто он выглядит так странно, что я абсолютно не в состоянии понять, что в нем может понравиться женщине. Если только это не таинственная склонность, родственная увлечению Пожирателя Туч Ягодой.

Когда я первый раз вошел в помещение, где отныне должен был поселиться вместе с Творителем, я тут же припомнил мастерскую Пловца в Запруде. Видно, все Творители — безалаберные разгильдяи (ну, может, не все, но наверняка многие из них).

Все молодые маги (то есть и я тоже) обитают на самой нижней галерее, очень похожей на ту, где я был во время моего первого приезда в Замок. Вокруг розового сада располагаются галереи на трех Уровнях, а в них — комнаты или проходы в другие части здания. Надо признаться, что география Замка магов довольно-таки запутанная. Наверное, поначалу я все время буду теряться. Как я уже писал, здешний сад очень похож на тот, с которым у меня связаны настолько неприятные воспоминания, что я предпочел бы забыть их. Только фонтан посередине совсем другой — вместо фигурки мальчика с гусем на цоколе стоит женская фигура, держащая на плече наклоненный кувшин, из которого и течет вода.

Меня поразило, что на двери каждой комнаты висела табличка с именами ее обитателей, с таким я еще нигде не встречался. Да, были эмблемы на домах магов, на башнях Говорунов, развевающиеся узкие лазурные ленты, но не имена. Странный обычай, и непонятно, для чего он нужен. Помимо имен, на дверях имелись также забавные рисунки и всяческие надписи. Кто-то вывесил объявление, оповещающее: „Дешево обучаю таракашек геометрии“. А в другом месте я прочел: „Алкоголь — враг твоего разума“, а внизу приписка: „Творитель врагов не боится!“ А вход в жилище Ночного Певца (теперь и мое тоже) украшает вытисненная на латунной дощечке голова кота, ощерившаяся в насмешливой улыбке. Коты не смеются, но Певец утверждает, будто они это делают, когда никто не видит. „Ты видел когда-нибудь смеющегося кота?“ — спросил я, а он на то с полным бесстыдством: „Никогда, ведь я же говорю, они делают это, только когда никто их не видит“. Вот и поспорь с таким!

Комната, в которую так охотно пригласил меня Ночной Певец, светлая и по размерам напоминает то помещение, которое занимал Монета. И точно так же, как мастерская художника, она полностью завалена всяким барахлом. Все полки, стол и даже значительная часть пола заняты великим множеством предметов, точно это не жилое помещение, а небольшой рынок. Тут и серебряная посуда разнообразнейших форм и предназначений, и фигурки из глины, металла и фарфора, и пригоршни стеклянных шариков, перемешанных с украшениями, а на почетном месте неоконченная модель Замка. Ей не хватает только большей части стены, одной башни и, кажется, парочки других деталей. А в общем эта копия Замка выглядит слегка понадкусанной. Вокруг валяются смятые бумажки и кусочки дерева, книжки, небрежно оставленные раскрытыми и переплетами вверх, перья, карандаши, скомканная одежда. Приходится только удивляться, каким чудом Ночной Певец умудряется что-то отыскивать в этом балагане. Мой сосед по комнате все-таки слегка сдвинутый. Это, наверное, не должно меня приводить в изумление, поскольку я обладаю поразительным талантом притягивать к себе всякие странные личности. Если какой-нибудь сумасшедший… то есть эксцентричный, тип находится от меня на расстоянии хоть бы и трех стояний, то можно не сомневаться: я наверняка на него наткнусь. Эти рассуждения пришли мне в голову в связи с тем, что в первый же день, когда я пробовал расположиться в своем новом жилище господин Творитель не уместился на своей половинке, поэтому распахнул дверь и как ни в чем не бывало принялся спокойно вышвыривать в коридор разные предметы. Должен признаться, меня это потрясло. Белобрысый не был беден, но за свою жизнь я приучился к бережливости, а тут оказался свидетелем невероятного расточительства. Мне кажется, Ночной Певец и Пожиратель Туч напоминают друг друга не только волосатостью, оба они с полным презрением относятся к накоплению земных благ и сокровищ. За исключением книжек. Он не выкинул ни одной книжки.

На каждом шагу новые сюрпризы. На внутренней стороне двери повешен довольно большой кусок пергамента, исписанный угловатыми знаками, совершенно не похожими на почерк Ночного Певца. Впрочем, я и по содержанию сразу же понял, что не он был автором текста.

„Молодой человек, алчущий получить высокое звание члена Круга, должен: оказывать почтение старшим из-за их достоинств и опыта, не водить знакомства с прислугой и людьми низшего звания, а тем более не перенимать их неподобающих обычаев. В обращении быть скромным, внешне аккуратным, постоянно помнить, что его основным долгом является работа и получение образования.

Бороться должен он с недостойными изъянами своего характера, такими, как: лень, легкомыслие, обжорство и нетерпение, а также гнев. Неумеренная алчность свойственна животным, а лживость и спесь — черты, недостойные мага“.

Я с удивлением и растущим весельем продирался сквозь сей несколько архаичный стиль. Тем более что Ночной Певец не преминул дать свои сочные пояснения отдельным фрагментам текста. Рядом с некоторыми строчками красной тушью были нарисованы какие-то таинственные значки.

„Эти пункты я уже выполнил, — пояснил Ночной Певец. — Неумеренность и тому подобные бредни. В основном все заканчивается болтовней и угрозами. Но только попробуй поразвлечься в городе и вернуться слегка под мухой — стенка тебе обеспечена“.

Я не сразу понял, что он имел в виду. Под мухой? Почему кто-то должен его наказывать, если на беднягу муха уселась?

„„Под мухой“ — значит пьяный“, — снисходительно пояснил Ночной Певец и передал мне выразительный образ паренька с обнаженной спиной, который опирался вытянутыми руками о стену, а старший мужчина нацеливался хворостиной на его спину. Все ясно! Я аж содрогнулся. Это было наказание для невольников. Ужасно. Но Ночной Певец, похоже, не слишком переживал. Только легкомысленно махнул рукой:

„Тем больший позор. По крайней мере, так думают эти занюханные старики. Мало что ли мне доставалось? Даже подсчитывать не хочется. Однажды я выпустил в свет около тысячи золотых талантов. Местный рынок совсем рухнул. Сообразили, в чем дело, только потому, что металл был слишком чистый. Завистники. Им, видите ли, не понравилось, что мои деньги оказались лучше, чем те, которые чеканит императорский монетный двор“.

Вот так мило, оказывается, я живу с малолетним преступником. Я решил, что никогда-никогда не заслужу „стенку“. Я б тогда просто умер от позора».

Ночной Певец со стыдом пришел к неприятному выводу, что Ткач иллюзий его разочаровал. Вот явился невероятный путешественник, оседлавший дракона, некто, умудрившийся обвести старейшин вокруг пальца, а прежде всего человек, до сих пор свободный от школьного ярма, поэтому Певец ожидал, что эта в некотором роде легендарная личность будет гораздо более… как бы сказать… необычна? Хотя в этом пареньке таилось что-то немного тревожное, но Певец никак не мог этот элемент ухватить, и его раздражала такая неопределенность.

Столь нетерпеливо ожидаемый герой между тем оказался очень спокойным и сосредоточенным. Он педантично разложил свои вещи. Правда, выпил предложенное вино, но наполовину разбавил его водой, тогда как Певец по привычке проглотил свою долю неприлично быстро и без всякой воды — не выносил он «ополосков». Ткач иллюзий обошел комнату, приглядываясь ко всему с непроницаемым выражением лица, иногда брал какой-нибудь предмет в руки, чтобы разглядеть его повнимательнее. Певец поймал себя на том, что беспрерывно пялится на своего гостя, а ведь он сам просто не выносил такого поведения у других! Вот уж действительно — настоящий кошмар, он сам стал похож на тех меднолобых тупиц, которые таращили на него свои зенки, едва он выходил за пределы Деревянного моста. Брр… Может, именно от такого шока он и прозрел, потому что в конце концов сообразил, что его так тревожит в Камушке. Ткач иллюзий молчал. Все время молчал как рыба. Самый большой молчун при нем показался бы болтуном — ведь люди хотя бы говорят «пожалуйста», «спасибо» или «налей мне», но с Камушком и на это рассчитывать не стоило. Только глаза у него так и шныряли по сторонам, воистину точно два ножа для разделки рыбы. У Ночного Певца поначалу даже сложилось неприятное впечатление, будто этот взгляд его самого просто-напросто выпотрошил, причем анализу подвергнуты были не только его малый рост и неестественная волосатость, но даже невидимые шрамы и неровные зубы — два нижних заходили друг на друга, так ведь в этом не было ничего особенного, что за хрень! Вот это и раздражало так сильно: казалось, что Драконий Наездник все видит и все оценивает.

Серьезное лицо Камушка неожиданно посветлело от приятной улыбки. Точно кто-то вдруг в нем зажег свечку. Он еще раз обвел взглядом все вокруг.

«Мне тут нравится».

Певец незаметно набрал воздуха, только теперь сообразив, что давно стоял затаив дыхание. Он так же широко улыбнулся в ответ, уже не заботясь о том, что Драконий Наездник подумает о его зубах.

«Очень рад. Я тоже люблю это логово».

Молодой Говорун любил наблюдать за своими товарищами и, не заглядывая в их мысли, угадывать, в каком они настроении. Оценивать их характеры по поведению и языку тела. «Каждый дурак может прочитать чьи-то мысли. А вот ты попробуй угадать без этого твоего таланта, что сидит в человеке, вот это и есть искусство», — говаривал его отец. И парнишка по большей части соглашался с ним. И вот оказалось, что Наблюдатель Гриф, хоть и притворялся жестким парнем, был на самом деле романтиком, Бродяжник Змеевик, родившийся над речкой с тем же самым именем, усердно изучал географию империи и торговое законодательство, но в глубине души мечтал о чем-то более значительном, нежели служба в управлении администрацией. А о чем грезил единственный аристократ среди «половинок», которого мать одарила совершенно неправдоподобным именем Победный Луч Рассвета, трудно было даже предположить. Наверняка о том, чтобы удрать из Замка магов как можно дальше. Легко было догадаться, что он не выносит этого места, и наверняка охотнее всего спалил бы его вместе с обитателями, во всей полноте использовав свой немалый талант Искры. Еще никогда молодому Говоруну не приходилось встречать такого разбалованного, злобного, нахального, черствого и спесивого молокососа. Он только формально принадлежал к числу «половинок», поскольку прибыл в Замок Ладони с большим опозданием, когда уже большинство ребят успели сжиться между собой и составить довольно сплоченную группу. То, что он явно брезговал своими менее высокородными товарищами, еще более ухудшало ситуацию. Наследник рода Брин-та-эна жил один, в гораздо более просторной комнате, чем помещения других учеников, и, разумеется, обставлена она была намного более изысканно, судя по рассказам служанок.

У Искры имелся свой личный слуга, который его причесывал, одевал и заботился о его вещах. Остальные ребята избегали юного аристократика, точно прокаженного, но это способствовало только тому, что он становился все более озлобленным и докучным. Если кто-то обжегся дверной ручкой, если вода в кружке у кого-то вдруг превратилась в кипяток, если вскипели чернила в чернильнице, эффектно брызгая во все стороны, или обалдевший от страха ученик обнаруживал прожженную дыру в самой середке своей работы, то единственной причиной всех этих неприятных событий оказывался всегда один и тот же человек — Победный Луч Рассвета. И не было на него никакой управы. Его талант принадлежал к числу разрушительных, поэтому он чувствовал себя абсолютно безнаказанным. Сколько раз молодые Творители задумывались над тем, чтобы превратить его в какой-нибудь полезный предмет, вроде ночного горшка, а Бродяжники с превеликим удовольствием выпроводили бы его бесповоротно куда-нибудь подальше. Но это было бы злостным нарушением законов Круга и повлекло бы за собой самые суровые наказания. Но, как не трудно догадаться, господин Брин-та-эна отчаянно скучал и жаждал хоть какого-нибудь внимания, даже если это внимание будет насыщено недобрыми чувствами.

А вот Ночной Певец… трудно утверждать, что он представлял собой полную противоположность кошмарному аристократичному отпрыску, хотя их разделяло почти все: происхождение, внешность, разновидность таланта и состояние. Певец подсмеивался над товарищами точно так же, как и над самим собой, но крайне редко эти шутки бывали злыми. Он обожал рисоваться и быть центром всеобщего внимания, но делал это с огромным обаянием, завоевывая симпатию всех окружающих.

Говорун оглядел зал. А кстати, куда подевался этот кудлатый озорник и дамский угодник? Почти все уже собрались на послеобеденные уроки. Пара студентов просматривала записи утренних лекций, а остальные расселись в оконных нишах или на полу, болтали, перешучивались… Победный Луч Рассвета тоже соизволили прибыть — сидит у своего пюпитра, притворяется, что читает. Спина жестко выпрямлена, локти прижаты, создается впечатление, будто он брезгует даже тем воздухом, который вынужден делить с остальными учениками магии. Только Ночного Певца не хватает. Кажется, он намерен прогулять сегодняшние уроки (и получить за это по заслугам) или специально опоздает, чтобы устроить из своего появления целый спектакль, к вящей радости остальных ребят, и станет рассказывать самые невероятные истории о причинах столь позднего прихода. Интересно, что он придумает на сей раз. В последний раз он весьма убедительно рассказывал о локальном дождике из чрезвычайно хищных крабов на улице Колодезной.

Эти размышления прервал грохот распахнувшихся с размахом дверей.

— Та-да-даммммм!!! — торжественно воскликнул Певец, возникая на пороге и разведя руки, точно священнослужитель, который собирается зарезать жертвенного теленка на алтаре. Впрочем, поведение для него совершенно обычное. — Радуйтесь и возносите хвалы Богине, ибо приношу я вам добрые вести!

— Эта добрая весть стоит за твоей спиной, раб? — ехидно отозвался со своего места Победный Луч Рассвета. — В таком случае Госпоже придется подождать моих молитв до более подходящего случая.

Но конец тирады Искры потонул во взволнованном шуме. За спиной Певца стоял высокий кучерявый и очень загорелый юноша, несмело заглядывавший в зал из-за плеча Творителя.

— Знаете, кто это?! Знаете?! — пыжился Певец, за рукав втягивая новичка внутрь, чему тот терпеливо покорился, точно унылый конь, которого ведут на поводу. — Это ДРАКОНИЙ НАЕЗДНИК!!

Зал забурлил. Если Ночной Певец хотел произвести впечатление, то ему это удалось слишком хорошо. Разгоряченные ребята окружили пришедших, наперебой их расспрашивая. Только аристократичный князек не двинулся с места, презрительно скривив губы, и конечно же Бродяжник Мышка — как всегда слишком робкий, чтобы пропихиваться между старшими и более решительными товарищами.

Вопросы сыпались один за другим, а задававшие их, похоже, напрочь забыли то, что уже было известно о знаменитом маге, оседлавшем дракона, а именно: что талант лишил его слуха.

Правда ли, что он летал на драконе? Почему он такой загорелый? Какого размера Пожиратель Туч и поместился бы он в этом зале? Сколько точно лет Ткачу иллюзий? Правда ли, что до сих пор он путешествовал по заморским землям?

Сгоравшие от любопытства ребята напоминали кур, налетевших на кучку зерна. И, подобно вспугнутым птицам, они вмиг разбежались по своим местам, когда вошел преподаватель.

Его называли Гладиатором, но это было только прозвище. Собственно говоря, никто не знал его настоящего имени. Все ученики обращались к нему, как это требовалось официально: «магистр Наблюдатель», и ни у кого не хватало отваги назвать его иначе, хотя все прекрасно знали, что этот благородный титул ему не присвоен. Ведь Гладиатор был магом, едва достигшим черного ранга. Известно было, что с Гладиатором лучше не связываться. У него имелась неприятная привычка подглядывать за чужими мыслями и повышенная чувствительность к любым громким звукам (он утверждал, что «сопляки» невыносимо шумят). За невероятно короткое время он выдвинулся в главные враги угнетенной молодежи. Вооруженный неизменной палкой и богатой коллекцией унизительных определений, он обожал психологически измываться над своими жертвами, таким образом опосредованно мстя за понижение — поскольку именно за таковое считал поручение опеки над «изолгавшимся стадом тупых ослов».

— Это новый? — спросил только сей недостойный муж, равно оделяя недовольным взглядом и Певца, и высокого Ткача иллюзий.

— Да, это Камушек, — ответил Творитель, горделиво выпрямляясь рядом со своим подопечным.

— А сам он говорить не умеет?

— Не умеет.

— Наглый, как всегда, — бросил Гладиатор. — На место! На завтра перепишешь двести строк.

— Двести строк откуда? — переспросил Певец самым невинным тоном.

— Откуда угодно. Тебе не повредит, если вдруг прочитаешь какую-нибудь книжку, ты же только пародия на студента! Хоть я и не представляю, как в этой башке может поместиться что-то, помимо пьянства и девок. Садись!

Творитель отвернулся и направился к своему пюпитру. Как всегда, ему все оскорбительные слова — как с гуся вода, но легкое подрагивание каштановых усов и чуть прищуренные глаза давали знать, что Певец не упустит малейшей возможности осмеять ненавистного надсмотрщика.

Ткач иллюзий по-прежнему стоял на том же месте, не зная, как поступить. Гладиатор недовольно фыркнул, стукнул его по плечу концом палки и ею же указал на свободный пюпитр. Ткач кивнул и сел, но тут же принялся незаметно оглядываться по сторонам.

— Не говорит, не слышит, надеюсь, по крайней мере, думает, — брезгливо пробормотал учитель. Почти не выбирая, он достал одну из книг, стоявших на полке, нацарапал пару слов на клочке пергамента и небрежно швырнул оба предмета на стол перед Ткачом.

Говорун со стороны наблюдал за нахмурившимся лицом нового соученика. Осторожно вошел в поразительный разум глухого мага — никаких слов, только образы, символы и чувства… в этот момент, там ощущалось в основном неудовольствие и недоверие.

«Я вижу, тебе эта книжка не нравится?» — начал Говорун.

Голова Камушка резко поднялась над страницами.

У Камушка не было выбора, он вынужден был остаться в Замке, хотя предпочел бы сначала проведать отца. Отказаться от гостеприимства Круга означало настроить против себя старейшин, а это, вполне вероятно, обещало в дальнейшем весьма неприятные последствия, не только для него самого, но и для Белобрысого. Между тем он расспросил Ночного Певца, как можно послать в Змеиные Пригорки письмо и коллекцию бабочек для Белобрысого. Он жалел, что не сможет своими глазами увидеть радость, с которой старый маг будет распечатывать коробки с подарками. Что ж, попозже он постарается проведать родной дом. Эта паршивая крыша уже давно в таком жутком состоянии! Может, все-таки удастся убедить здешних старейшин отпустить его в Пригорки хоть на пару дней?

Но эти невеселые мысли очень быстро были вытеснены совсем другими трудностями. Ведь Камушек впервые оказывался в большой компании. Причем не каких-то там несведущих деревенских сверстников, близких ему не только по возрасту, но и по положению, о нет… От их злобы и силы лазурный шарф не защитит. Молодые маги отнюдь не должны были испытывать к нему дружеские чувства, в чем Камушек успел убедиться еще год назад. Все ученики успели уже сжиться между собой, наверняка между ними давно возникли разного рода отношения — от дружбы до открытой враждебности. Камушек сильно опасался, что он не сумеет врасти в эту новую почву. Новичок, да еще глухой, легко мог стать целью грубых шуток. А тут еще он, судя по всему, сильно отстал в учебе. Белобрысый старательно заботился о его образовании, но разве деревенский лекарь мог сравниться в знаниях со здешними учеными? Поэтому ничего удивительного, что, идя с Ночным Певцом на первый урок, Камушек ощущал себя почти больным от волнения. Утешало его только то, что Творитель относился к нему по-дружески и в случае нужды можно было рассчитывать на его поддержку.

Но и эта крошечная надежда на опору растворилась без следа, когда Ночной Певец, к огромному смущению Камушка, с порога устроил целое представление, направо и налево хвастаясь, какую такую великую личность он привел. Честно говоря, большее впечатление он бы произвел, только если б въехал на коне, в доспехах и со знаменем! Ведь он не выглядел героем, а уж тем более не ощущал себя таковым! С пару десятков заинтересованных лиц сразу обернулось к новому пареньку. Посыпались вопросы. Те, которые задавались ему мысленно, в непосредственном контакте с разумом, оказались для него бессмысленным бормотанием, поскольку собеседники еще не успели сообразить, каким кодом он пользуется для общения. На другие, которые сыпались на него при посредничестве Ночного Певца, он не успевал отвечать. Камушек был смущен и с каждой секундой ощущал все более сильную тревогу, ему хотелось удрать и скрыться в каком-нибудь темном спокойном месте. Появление учителя он воспринял с облегчением, хотя Певец успел ему сообщить, что человек, прозванный Гладиатором, пользуется очень нехорошей славой. И правда, учитель, казалось, отнюдь не пришел в восторг при виде еще одного ученика. Камушек знал, что никакого человека не следует оценивать по внешнему виду или настраиваться против него с первого взгляда, но трудно было применять эти благородные принципы к Гладиатору. Выглядел он отталкивающе, но его уродство крылось не только в болезненно отекшем лице с обвислыми щеками. Глубокие морщины протянулись вниз от уголков его губ, создавая выражение вечного недовольства. А вот глаза учителя явственно выражали его подозрительность и озлобленность… Очевидно было, что своих учеников он на дух не выносит, и они щедро платят ему взаимностью.

А потом стало даже еще хуже. Перед Камушком шлепнулась на стол толстая книга с запиской сверху, где небрежными знаками было изложено короткое распоряжение: «Прочитать от страницы третьей по шестнадцатую, написать короткое изложение, выучить наизусть». Ничего нового, таким способом учил его и Белобрысый, хотя он всегда практику ставил выше теории. Но когда паренек прочитал название труда, он совсем обалдел. «Социальная и хозяйственная политика империи в юго-западных регионах». Он перечитал заголовок.

«Может, у меня с глазами что-то?.. — подумал Камушек, пробуя обмануть самого себя. — Может, я неправильно прочитал какой-нибудь знак или по ошибке применил не тот ключ?..»

К сожалению, нет. Ему пришлось с этим смириться. Приближались тяжкие времена, а приказ задолбить на память тринадцать страниц чиновничьей бессмыслицы — это только прелюдия того, что наступит следом, Камушек четко это ощущал.

«Я вижу, тебе эта книжка не по вкусу?» — Кто-то неожиданно запустил в разум Камушка удочку мысленной связи. Вопрос был правильно составлен понятными для Ткача знаками, а задавший его был… настроен по-приятельски? С симпатией? По-дружески заинтересован? Камушек повернул голову, вглядываясь в старательно согнувшиеся над пергаментами фигуры, пробуя отгадать, кто к нему обратился. Эта новая связь совсем не походила на импульсивную болтовню Ночного Певца. Кем бы он ни оказался, этот парень наверняка был гораздо серьезнее и, похоже, старше.

Пюпитры для книг и твердые стулья были поставлены четырьмя ровными рядами. Камушку досталось место в первом ряду, с самого края, поэтому у него почти не было возможности разглядывать остальных учеников, при этом не привлекая к себе внимания Гладиатора. Рядом с ним сидел невысокий симпатичный юноша. Он украдкой поглядывал на своего нового соседа, нервно помаргивая. Похоже было, из тех, что каждую минуту просят прощения за то, что существуют на свете. За ним находилось место Ночного Певца, настроение которого, в свою очередь, кажется, совершенно ничего не могло омрачить. Он с удобством развалился на стуле, вытянул ноги вперед и проглядывал какие-то бумаги с небрежным видом властителя половины королевства или по крайней мере процветающей плантации хлопка.

«За тобой».

Камушек предусмотрительно глянул на учителя, как раз очень занятого смотрением в окно, потом обернулся. Его встретила дружеская улыбка. У парнишки было милое, круглое лицо, украшенное парой прыщей, сразу становилось даже слишком понятно, что любимым занятием обладателя этой рожицы являлась еда.

«Я Говорун Конец».

«И это все?» — удивился Ткач иллюзий.

Парнишка обнажил зубы в широкой улыбке.

«Зовут меня Конец. Я самый младший из семи братьев, и мама решила, что детей с нее хватит. А вот этот рядом — Виноград. Он Бестиар». — Палец Говоруна незаметно указал на соседа.

Интересно. Бестиаров называли также Говорунами животных, поскольку они работали именно со зверьми. Любопытно, сумел бы такой договориться с ламией? Камушек заинтересованно посмотрел на соседа. Парнишка по имени Виноград внешне был полной противоположностью толстенького Конца. Он был худым и длинным как жердь, а его жесткие волосы торчали, точно колючки у ежа. Узкое лицо парня производило в первый момент неприятное впечатление, но в его умных глазах посверкивали искорки смеха. Заметив, что Камушек смотрит на него, Виноград заговорщицки усмехнулся, а потом чуть раздвинул полы кожаной куртки. Оттуда на мгновение показалась остренькая мордочка крысы. Парнишка с лисьим лицом пальцем погладил зверушку по уху, крыса смачно зевнула и снова спряталась где-то в одежде своего хозяина.

«Этот красавчик за Виноградом — Гриф. Наблюдатель», — продолжал Говорун. Молодой маг — и в самом деле красивый парень с густой, небрежно взлохмаченной челкой — явно сообразил, что говорят именно о нем, повернулся к ребятам и многозначительно подмигнул. Говорун Конец по очереди представил Камушку всех «половинок». Тут были Повелители ветров, Наблюдатели и Говоруны, Стражники слов, называемые обычно Черепахами, Творители и Проводники снов, которыми Камушек особенно заинтересовался, поскольку никогда еще не встречал этих таинственных прорицателей, которым талант позволял увидеть запутанные тропы человеческих судеб. Среди избранных Кругом нашлось и несколько Бродяжников — в их числе и тот самый маленький парнишка рядом с Камушком. Как пояснил Певец, успевший вмешаться в их мысленную беседу, малец носил довольно заурядное имя Ельник, но все называли его исключительно Мышкой, и прозвище идеально подходило этому маленькому и робкому мальчику. Да и сам Ельник так привык к этой кличке, что иногда даже на собственное имя не откликался. Как ни странно, среди такого парада талантов был только один-единственный Ткач иллюзий, а именно Камушек. При случае развеселившийся новичок узнал, что Ночной Певец пользуется славой отъявленного гуляки, лодыря, интригана и неисправимого бабника. И все это — в возрасте неполных восемнадцати лет. «Словом, через два года я стану легендой, которой няньки будут детей пугать. Вот, мол, не будешь кашу есть — закончишь, как Певец Ужасный», — насмешливо подытожил Певец.

Такая болтовня продолжалась во время всех послеполуденных уроков. Склоняясь над своими книжками, ребята изображали перед учителем прилежание, а между тем головы их были заняты совсем другим. Видно, как раз в этот день Гладиатор был не склонен пристально следить за ними, поэтому никого не сумел поймать на отлынивании от занятий. Под конец Камушек уже совсем неплохо разбирался в новых именах и лицах; но он сообразил, что ни Ночной Певец, ни Говорун ничего не сказали про мальчика, сидевшего за пюпитром у самого окна. От Камушка его заслонял Бродяжник Мышка, а потом еще и косматый Творитель, поэтому, даже откинувшись назад, он мог разглядеть только длинные, старательно уложенные локоны, спадающие на плечи паренька, его спину и одну руку в элегантном, с обилием складочек бархатном кафтане медового цвета с рукавами на шнуровке, разрезанными в нескольких местах, чтобы виден был кремовый шелк нижней рубахи. Этот ученик явно гораздо состоятельнее остальных, чьи одежды были сшиты из обычного сукна.

На вопрос о последнем, двадцать седьмом ученике Певец только плечами пожал и неохотно ответил: «Это Победный Луч». И тут же сделал вид, что старательно переписывает что-то из заданного отрывка, поскольку учитель остановился прямо рядом с ним, многозначительно постукивая кончиком палки по странице.

Ничего удивительного, что, едва закончился урок, Камушек, одолеваемый любопытством, тут же сорвался с места, чтобы получше рассмотреть таинственного ученика. А посмотреть было на что. Парнишка, названый Победным Лучом, одет был в костюм, уместный только в мире паланкинов, златотканых гобеленов, фонтанов из вина — то есть предметов, которые в обычном представлении связываются с аристократическими кругами; во всяком случае, они не слишком подходят для пустоватого лекционного зала, с затоптанным полом и поблекшими росписями на стенах.

Широкие свободные штаны едва доходили до колен молодого князя, точно он был малым ребенком. Он носил также белейшие чулки и изысканные туфли из мягкой зеленой кожи вместо обычных крепких башмаков, которые каждый нормальный человек надел бы во время осенней слякоти. Разнаряженный в бархат, шелка и ленты, он походил на девицу! Камушек приглядывался к нему с растущим изумлением и отвращением.

«Клянусь вечным Кругом, я не стал бы надевать такие тряпки, даже если б мне за это горы золота пообещали», — подумал он.

Парень, за которым наблюдал Ткач иллюзий, повернулся к нему лицом, и тут Камушек наконец узнал его. Раньше он видел это лицо искаженным от страха и боли, но теперь оно закаменело в маске презрения, а темные глаза буквально мерили Камушка с головы до ног. Франтик пренебрежительно выпятил губы. Парень вырос с тех пор, как они виделись в последний раз, но Камушек не сомневался — это тот самый Искра, с которым в свое время они сражались в розовом саду.

Замок магов был необыкновенным местом. Пять огромных башен — одна посредине, остальные — вокруг нее — составляли центр всего здания. Башни возвышались над другими постройками (тоже немалыми), как великаны среди карликов или детей. Если это было сделано специально, с целью подчеркнуть величие Круга, то замысел строителей полностью осуществился, а может, даже вдвойне удался. Камушек когда-то видел это невероятное архитектурное сооружение со спины Пожирателя Туч и помнил, что в совокупности по очертаниям Замок напоминал цветок или четырехлучевую звезду. Крыши более низких зданий располагались так, чтобы составить определенный узор, хотя увидеть это можно было только сверху. Возможно, подобный вид был доступен еще и из окна самой высокой, средней башни. А снизу все производило впечатление приятного беспорядка.

Они шагали по верху закругленной внешней стены: Ночной Певец, Камушек, новый знакомец Говорун с необычным именем Конец, Виноград со своей крысой, которая носилась вокруг и все с любопытством обнюхивала, а в качестве придатка сзади чуть поодаль шел и с уважением поглядывал на славного Драконьего Наездника Мышка.

Моросило. На короне Обводной стены невозмутимо мокли оборонные орудия и бронзовые пушки, заботливо укрытые промасленными полотнищами.

Внизу виднелись крыши, покрытые волнистой черепицей и шифером, они так и сияли от влаги красным и серебряным цветом. Водосточные трубы, заканчивавшиеся украшениями в виде голов страшных ящеров или дельфинов, извергали дождевую воду. Ковры темно-зеленых и рыжих виноградных лоз покрывали стены, а побеги их с любопытством заглядывали в окна. Легкие, искусной резьбы балюстрадки ограждали многоуровневые галереи, которые летом спасали от жары, а в холодную пору — от ливней.

Ночной Певец, взявший на себя роль проводника, разъяснял Камушку устройство резиденции Круга с таким запалом, будто сам ее строил. Показывал расположенные на плоских крышах емкости для сбора дождевой воды — в Замке потреблялось столько воды, что колодцы не могли полностью удовлетворить потребность в ней, а река была слишком заболочена; а также проведенные между зданиями своеобразные эстакады, сокращавшие путь к наиболее посещаемым местам в Замке. Оживленный Творитель обращал внимание товарищей на некоторые особенно оригинальные конструкции крыш и незаурядные решения при строительстве и размещении площадок для Бродяжников. Камушек заметил, что Конец и Змеевик, слушая эту лекцию, обмениваются веселыми взглядами и легкими усмешками. Видно, увлеченность Ночного Певца не была для них новостью.

«Я провел в этих стенах больше половины своей жизни. Я тут все знаю и попаду куда угодно даже с завязанными глазами, — гордо похвалился Творитель, ведя товарищей вниз по лестнице, спускавшейся с вершины внешней стены. — Я учусь рисовать. Буду строителем».

«Значит, ты не станешь Творителем?» — наивно спросил Камушек и тут же устыдился своего неумного вопроса. Ночной Певец посмотрел на него со снисходительной улыбкой, а Камушку показалось, что и Говорун разделяет чувства космача.

«Творитель — это ж ведь не какое-то там определенное занятие. Я не хочу всю жизнь пробездельничать, пользуясь только своим талантом. А ты кем станешь?»

Первый раз Камушку задали такой вопрос. Ткач иллюзий… это название касты, описание таланта, но не профессия. Казалось бы, именно талант определял настоящее и будущее Камушка, но со временем парнишка пришел к выводу, что имеется значительно больше дорог, из которых он может выбрать свою.

«Я хочу быть ученым и работать с драконами, — решительно сообщил он. Может, это было и не столь же определенное ремесло, как кузнечное дело или гончарное, но Камушка давно уже больше всего интересовали именно драконы и таинственные механизмы природы. — А вы?»

«Я еще не решил. — Кругленький Говорун вдруг погрустнел, но в мгновение ока на лицо его снова вернулось дружеское и беззаботное выражение. — С Виноградом же все и так ясно. — Он шутливо толкнул локтем соседа. — Он себя будет чувствовать самым счастливым на скотном дворе, на псарне или даже в каком-нибудь террариуме».

Виноград рассмеялся и подозвал крысу, звереныш через рукав уверенно влез под куртку своего хозяина. Бестиар что-то сказал Говоруну, а тот передал ответ Камушку:

«Виноград говорит, что предпочел бы коней. Змей он не очень любит. Утверждает, что они малообщительные».

«А он? — Камушек повернулся, ища глазами маленького Бродяжника. — Ты уже выбрал, кем станешь?»

Мышка по-прежнему держался сзади, несмотря на приглашающие жесты Ткача иллюзий (а, может, как раз из-за них), и не хотел принимать участия в этом сложном разговоре, который велся сразу на двух уровнях понимания. Весь красный от смущения, он притворялся, будто страшно увлечен наблюдением за крысенком, который как раз снова высунул мордочку из воротника за ухом Винограда.

Камушек решил не настаивать и подождать с дальнейшим приручением робкого товарища. В конце концов, у него еще будет на это много времени.

Тем временем Ночной Певец вел их по южной четвертушке Замка. Хотя Ткач иллюзий уже дважды бывал в Замке на острове, но до этого у него не было времени, чтобы хорошо осмотреть все сооружение, поэтому теперь захватывающее зрелище почти полностью поглощало его внимание. Прежде всего, это сооружение являлось роскошной резиденцией, настоящим Дворцом Магии, хотя снаружи оно производило впечатление крепости. Изнутри же Замок выглядел как просто приятный для глаз городок с довольно плотной застройкой. Склады, конюшни, мастерские, помещения для слуг и стражи и тому подобные строения естественно размещались ближе к внешней стене. Сердцем Замка стал чарующий сад. Где только это было возможно, разбили сады или хотя бы клумбы с цветами. В это время года розы уже отцвели, но все еще несли свою службу ярко-желтые лохматые золотые шары, мелкие туфельники с лиловатыми, усеянными коричневыми крапинками лепестками, последние «кошачьи мордочки», а на кустах красовались карминные гроздья мокрых ягод. За пределы стены вели двое ворот: одни к речной пристани, другие к мосту, соединявшему остров с берегом, на котором разрастался Посад — кипящий жизнью торговый город, имевший огромные выгоды от соседства с Кругом и наличия магов в непосредственной близости. Но если кто не ощущал такой потребности, то мог вообще никогда не выходить за пределы Замка магов, который и сам по себе был городом — и даже страной — в миниатюре, а также крепостью, которая могла при необходимости десятилетиями держать оборону (хотя до сих пор никто не пробовал ее осаждать).

Камушек подумал, что хотя Судьба нечаянно закинула его именно сюда, в резиденцию Круга, это была отнюдь не самая плохая случайность. А может, даже самая лучшая из тех, что могла с ним произойти. Ну что бы он делал зимой в Змеиных Пригорках? В очередной раз перечитывал бы уже давно известные на память книжки, ухаживал за козами и смертельно скучал, поскольку на сей раз рядом уже не было бы закадычного приятеля Пожирателя Туч. При воспоминании об оставленном за морем друге он невольно ощутил тяжесть в груди. И глубоко вздохнул, поглядывая на идущих рядом ребят. В следующие месяцы ему предстояло проводить с ними большую часть времени — во время уроков, общих трапез… наверняка еще каких-то игр и тому подобных развлечений. Еще пару часов назад он испытывал страх при одной мысли об этом — но теперь страх сменился надеждой. Не похоже было, чтобы кто-то из сверстников собирался над ним издеваться. Ну, разве что за исключением «огнистого» аристократа, но и это, впрочем, довольно сомнительно после того, как его славно проучили тогда, у пресловутого фонтана.

«Мне хорошо живется с Ночным Певцом. Мне, к примеру, совершенно не мешает то, что раздражало его бывших соседей по комнате, пробовавших делить с ним спальню. А именно: у Ночного Певца довольно свободное отношение к чьей-то собственности, поэтому он без малейшего смущения использует чужой гребень, путает полотенца, берет без спросу рубашки, если не может найти своих (а случается это довольно часто, потому что на его половине по-прежнему царит жуткий бардак, который расползается и на мою часть жизненного пространства). Но Певец при этом ждет точно такого же поведения от меня — если мне нужно что-то, принадлежащее ему, я могу это взять и не морочить ему голову. Он не разграничивает „мое — твое“, что меня поначалу очень удивляло, потому как такие привычки я до сих пор встречал только у драконов. Между тем Певец пошел даже дальше их, ведь он делит со мной „нору“ и еду. Он невероятно щедр, при каждом удобном случае (и без него тоже) засыпает меня разнообразными подарками. Поначалу меня это страшно смущало, а теперь я привык уже. Просто у меня талант притягивать к себе всяких оригинальных типов, я ведь писал уже об этом, правда?

В довершение всего Ночной Певец — и наверняка это окончательно расхолаживало и отталкивало моих предшественников — шатается где-то по ночам (в соответствии со своим именем), точно одержимый кошак, зачастую возвращаясь в „лунном“ состоянии. Мне это совершенно все равно. Он может возвращаться в любое время, хлопать дверьми и переворачивать мебель в темноте. Я сплю мертвым сном во время его ночных эскапад, если только мне в глаза не бьет свет от лампы, о чем я предупредил еще в самом начале и довольно решительно. Иногда глухота имеет свои положительные стороны. Ночной Певец до сих пор держит свое обещание. И, как ни странно, каждое утро он просыпается совершенно трезвый, свежий, точно бутон розы (хотя и несколько кудлатый бутончик), и от ночного пьянства не остается и следа. Он во многом напоминает мне Пожирателя Туч. Может, поэтому я и отношусь к нему с таким терпением.

Певец очень здорово считает — он умеет в уме производить действия с такими длинными рядами цифр, которые меня просто приводят в состояние беспомощного отупения, поэтому он помогает мне в арифметике, она всегда была для меня пресловутым ножом у горла. Зато я исправляю его сочинения, вычеркивая из них откровения вроде: „Бактерии — это такие мелкие существа с хвостиками, которые заводятся от грязных рук“. Ночной Певец просто выдающийся мастер таких откровений. В тот день, когда я появился в Замке, Гладиатор влепил ему наказание, и Певец на следующее утро принес на урок тщательно переписанный фрагмент — все требуемые двести строк — из фривольной поэмы под названием „Лотоса цвет, или же Потешные похождения девиц из Циппоны“. Ураган смеха, бывший ответом на чтение оного произведения в классе, едва не вышиб окна из рам. На сей раз, к моему ужасу, он заработал себе „стенку“, но потом утверждал, что оно того стоило хотя бы ради одной мины Гладиатора. Певец невероятно легко относится к телесным наказаниям. Мне тоже иногда доставалось, случалось, и розгой, но я только с огромным трудом могу убедить себя считать битье чем-то вроде временного неудобства, как будто под дождем вымок. ЭТО решительно ненормально.

Ночной Певец очень во многом напоминает мне Пожирателя Туч — он такой же языкастый и наглый, и совершенно так же линяет, что вполне объяснимо при том количестве растительности, которая покрывает его тело. Я повсюду обнаруживаю его коричневые волосы — даже между страницами книг. Но прошла не одна неделя, пока я сумел разглядеть подлинный характер Ночного Певца. Под маской отчаянного шалопая и насмешника скрывается очень чуткий, тонкий и восприимчивый к красоте человек, который тайно страдает от своего внешнего вида и жаждет похвалы. Отсюда и берутся все его выкрутасы, демонстративное пренебрежение всякими авторитетами, раздаваемые товарищам щедрой рукой подарки. Певец отчаянно хочет, чтобы его любили и им восхищались. Интересно, когда до него дойдет, что я любил бы его, даже если б он особо не старался это заслужить, и что за дружбу не надо никак платить.

Мне нравится здешний обычай, распространенный среди „половинок“: убеждение, что таланты — это общее добро и никому нельзя отказывать в мелкой услуге. Если твой сосед Искра, то он всегда обеспечит теплую воду для умывания. А если кто-нибудь забыл захватить что-то из комнаты, а урок вот-вот начнется, всегда можно рассчитывать на Бродяжника, который принесет нужный предмет. Творители всем готовят перья для письма, их даже не надо об этом специально просить. А еще они же тайком создают сладости, потому что настоящих всегда не хватает. Я уверен, что Певец создает вещи и гораздо более запретные, чем фальшивые конфетки, но до сих пор с моей стороны это только догадки, не основанные ни на каких доказательствах. Говоруны — это наша охрана, особенно необходимая на уроках с Гладиатором. (Теперь я ненавижу его точно так же, как и остальные. Отвратительный, злобный и подлый тип.) Я не раз получал предупреждения от Конца или Облака: „Осторожно, Гладиатор снова шпионит“. А без такой охраны мы бы, наверное, никогда не вылезали из назначенных в качестве наказания дополнительных работ и упражнений.

Я стараюсь отплатить взаимностью за такие любезности, поэтому мы не один приятный вечерок провели в иллюзорных мирах. По желанию товарищей я забирал их на Драконий архипелаг, где они могли досыта насмотреться на крылатых великанов. Особенно увлекаются драконами Виноград, Гриф, Мышка и Змеевик, который тоже принадлежит к касте Бродяжников, они все время читают и перечитывают копии моих заметок о путешествии на юг. И им все время мало. Поэтому не проходит и двух дней, как мы снова отправляемся прогуляться по душным джунглям. Иногда их проводником становится мираж Ягоды, иногда — Соленого, я успел познакомить ребят со всей семьей Говоруна. Мы уже осматривали подводные пейзажи и побережье Ящера — такое, каким я его запомнил. Но чаще всего они просят создать образ Лисички. Они не знают ее в настоящем мире, но влюбились в нее все поголовно. Только в одном я им неизменно отказываю, хотя время от времени они все-таки пробуют меня уговорить. Я так никогда и не показал им, какой испытал ужас во время нападения сирен (хотя самих сирен показывал), и я ни для кого не намерен воспроизводить с помощью таланта свои воспоминания о борьбе с пиратами. Это слишком личные переживания. Хотя в общем-то я мог бы в них выглядеть героем, но что-то во мне сопротивляется перед публичным показом этих событий. Кажется, единственный человек, которому я настолько доверяю, что мог бы раскрыться перед ним до конца, это Белобрысый, но его я еще долго не увижу.

А Ночной Певец больше всего любит те миражи, в которых я показываю древние руины на архипелаге. Он просто очарован этими сооружениями, и когда только у нас обоих выдается свободное время, сразу старается перенести мои иллюзии на бумагу. Он хочет не только запечатлеть их теперешнее состояние, но и фантазирует, хотя бы на рисунке восстанавливая здания из руин во всем их великолепии, такими, какими они выглядели много лет назад, до того, как их разрушили джунгли, погода и землетрясения.

Я подружился не только с Ночным Певцом. У нас образовалась сплоченная ватага, в которую входят Конец, Виноград и Мышка, он делит спальню с Бестиаром. Если уж кто-то и сумеет приручить Мышку, то именно мягкий и терпеливый Виноград, с полной взаимностью обожающий всех псов, кошек и голубей в округе. Должен совершенно искренне признаться, что я был бы очень доволен, а может, даже счастлив пребыванием в этом новом доме, если б не два существа, словно вышедшие из ночных кошмаров: Победный Луч Рассвета и Гладиатор».

«А насколько силен талант у этого жуткого князька?» — спросил Камушек, с отвращением разглядывая волдырь на пальце — результат неведомо уж которой по счету пакостной проделки надоедливого Искры. На сей раз Ткач иллюзий неосторожно коснулся металлической оковки стола, которая была раскалена чуть не до красноты. В ответ он послал недругу очень правдоподобно выглядевшую огромную сколопендру, так что невыносимый барчук Брин-та-эна провел, кажется, самые продолжительные пять минут в своей жизни, судорожно стискивая веки и стараясь не обращать внимания на ползущее по нему членистоногое. Победный Луч Рассвета не отважился повторно выступить против Камушка, но глубоко в душе таил обиду за то давнее унижение в розовом саду и все время старался отомстить, если только представлялся такой случай.

«У этого клятого барчука талант величиной с немереную гору, — ответил Ночной Певец. — Он мог бы мгновенно вскипятить пруд и даже не слишком перетрудился бы при этом».

«Но у него нет из-за этого таких же изъянов, как у тебя или у меня». — Камушек ненадолго задумался.

«А у него изъяны в характере. Он же помешанный, хотя с первого взгляда этого не видно», — сделал вывод Ночной Певец с явным отвращением и снова принялся мастерить макет Замка, показывая, что у него есть более важные и насущные дела, чем обсуждение достоинств и недостатков Победного Луча (с большим преобладанием именно последних).

Но Камушек по-прежнему размышлял над несовершенством человеческой природы. Если основания для поведения Искры еще как-то можно было найти — молодого аристократа, вероятно, ущемляло то, что с ним обращались так же, как с «деревенщиной и ублюдками», а может, он просто завидовал популярности Певца и Ткача иллюзий, то причины того мрачного ожесточения, с которым Гладиатор преследовал своих учеников, были совершенно неясны, тревожны и абсолютно непонятны. Похоже на то, что Гладиатор ко всем ученикам относился с одинаковой (парадоксально справедливой) ненавистью, которая распространялась даже на Победный Луч Рассвета, хотя теоретически учитель еще мог его как-то выделить, принимая во внимание голубую кровь.

В качестве Наблюдателя Гладиатор на первый взгляд имел гораздо меньше возможностей, чем Победный Луч, чтобы досаждать ребятам. Однако он с омерзительной изобретательностью использовал все, даже самые мелкие предлоги, чтобы испоганить им жизнь. Например, не расставался с толстой палкой, которой лупил мальчиков по рукам за ошибочные ответы или за безделье, при этом его определение оного «безделья» было достаточно расплывчатым. Камушек только раз испытал это сомнительное удовольствие и посчитал его совершенно лишенным смысла. Опухшие пальцы не помогли ему понять содержания заданного урока, зато из-за них он еще и писать не смог.

Гладиатор также любил подстерегать тех, кто замечтался на уроке, и внезапно обрушивал свою палку на пюпитр засмотревшегося ученика. Правда, с Камушком он мог эту штуку проделывать довольно долго, в лучшем случае тот только заинтересовался бы, что это вдруг промелькнуло в его поле зрения; зато бедные товарищи молодого мага от испуга подскакивали чуть не под потолок. Гладиатор умел ударить и словом. Он постоянно использовал оскорбительные определения: лодырь, тупица, болван несчастный, дубина неотесанная, щенок, а уж более мягкое — «наукоустойчивый» повторял беспрерывно. Учитель искренне полагал, что все «половинки» должны задуматься над выбором таких занятий, как отпугивание птиц в садах или пастьба коров, потому как для шитья башмаков требуется несколько больше разума. Согласно Гладиатору, Конец был бы гением, если б его ум равнялся его прожорливости. Мышка считался у него глуповатым плаксой, потому что раз не выдержал и расплакался на уроке. Ночного Певца, если его в конце концов выкинут из Замка магов за скандальное поведение, ждала участь дворового пса. Творитель потом повторял Камушку наиболее сочные прозвища, и глухой Ткач впервые в жизни почувствовал выгоду от своего изъяна. Если уж ему приходится смотреть на Гладиатора, то, по крайней мере, можно его не выслушивать.

Не удалось одно, повезло в другом — учитель безошибочно определил слабые места Ткача иллюзий и систематически мучил его заданиями по алгебре и геометрии. А для разнообразия перемежал их нудными до тошноты трактатами о политике и жизнеописаниями очередных императоров, тщательно выбирая исключительно тех, с которыми не происходило ничего интересного.

Буквально через несколько дней Камушек пришел к выводу, что Белобрысый, хоть он и был всего лишь деревенским лекарем, сумел бы научить гораздо большему за гораздо более короткое время и без особого сопротивления со стороны обучаемых.

А венцом творимых Гладиатором безобразий стало событие, которое превзошло все прочие преподавательские достижения. Один из молодых Стражников слов набрался мужества и спросил, не могли бы они на некоторых уроках заняться литературой — хотя бы почитать фрагменты известнейшей поэмы «Врата Запада». В ответ он услышал невероятное откровение, произнесенное таким голосом, точно его только что изо льда вытащили: «Литература грешна». Потрясенный Черепаха долго не мог прийти в себя, как и остальные свидетели случившегося.

Под выдуманным предлогом ученикам запретили пользоваться библиотекой Замка. Ценные трактаты, научные труды и дневники — наследие давно умерших магов, как лазурных, так и черных, якобы не предназначались для распущенных сопляков, которые, по мнению желчного учителя, сии бесценные инкунабулы наверняка бы испортили, потеряли… или съели, как саркастически отозвался на неслыханное распоряжение Ночной Певец, провозгласив ехидную тираду в защиту читателей. Остальные «половинки» (не считая наследника рода Брин-та-эна) полностью его поддерживали. Каким образом им предлагалось получать приличное образование, если доступ к опыту и знаниям предыдущих веков был закрыт для них? Певец утверждал, что отдал бы все (ну, может, не совсем все, но довольно много) за копию «Анатомии» авторства Творителя Волынщика. Конец, приехав в Замок, надеялся прочитать уникальные исторические исследования о последней войне и теперь испытывал глубокое разочарование. Другие тоже разделяли его огорчение. Интересы Камушка давно определились и относились к области биологии, а детство, проведенное в доме лекаря, дало ему вполне приличные основы для медицинского образования. Но преподаватель, казалось, сознательно не обращал внимания на индивидуальные способности своих подопечных. Даже у Винограда были с ним немалые трудности, поскольку Гладиатор постоянно искал подходящий случай, чтобы уничтожить его питомник крыс. Дошло до того, что Бестиар вел с учителем настоящую партизанскую войну, контрабандой протаскивая своих зверушек в класс, потому что не в силах был расстаться с ними даже ненадолго. Крысы Винограда были исключительно ручными и чистыми, но у преподавателя случались приступы ярости при виде хотя бы кончика хвоста очередного «разносчика заразы», и он грозил бедному их хозяину жестокой поркой, а животных обещался потравить ядом.

Человек — существо строптивое, поэтому ничего удивительного, если запрет на вход в книгохранилище обернулся чем-то прямо противоположным. Теперь даже самые легкомысленные хотели читать, особенно потому, что это было запрещено. Бродяжники запросто и, разумеется, совершенно незаконно проникали в запрещенные помещения и выносили оттуда книжки для всех жаждущих знаний. Эти тома читались украдкой, ночами, как некогда в детстве книги о пиратах, сокровищах, кладах, чудовищах и жутких войнах с варварами. Среди «половинок» ходили списки стоявших в очереди на отдельные сочинения, а игра в заговорщиков увлекала их тем сильнее, чем строже и суровей становился их враг.

К счастью, случались и приятные вещи. Ветер-на-Вершине довольно серьезно относился к своей роли наставника Камушка; оценив умение Ткача кидать ножи, он предложил научить его драться на мечах. Причем драться по-настоящему, а не просто элегантно помахивать ножиком для разрезания яблок — как пренебрежительно называл это горец.

«В сражении важно только, у кого клинок длиннее и кто дерется быстрее. А все остальное — просто чепуха», — твердил воинственный маг, так гоняя своего подопечного во время упражнений с деревянными мечами и рукопашного боя, что с того пот лился в три ручья.

И так шло время. Одним словом, молодой Ткач иллюзий не мог жаловаться на скуку.

Перед самым зимним солнцестоянием Камушек получил посылку от отца. Уже давно, почти сразу после того, как он обосновался в галерее «половинок», он отослал в Змеиные Пригорки коллекцию насекомых и сопроводил ее длинным письмом. Какое-то время ожидал ответа, но в конце концов потерял надежду получить его, заподозрив, что письмо от Белобрысого могло затеряться где-то по дороге из Ленн. А вот теперь он получил не только письмо, но и посылку! Видно, Белобрысый решил отказаться от дорогих услуг магов и предпочел довериться уже много раз проверенной обычной речной почте.

В посылке была праздничная одежда, которая стала почему-то короче и уже, чем была девять месяцев назад, новый плащ из козьей шерсти и хроника, которую он в свое время оставил дома. В складках плаща Камушек обнаружил сверточек с засахаренными абрикосами. Он угостил лакомством Певца, а потом, лукаво улыбнувшись и с невольным теплым чувством в душе, сам вложил липкий комочек в рот. Неужели Белобрысый и в самом деле все еще считает его охочим до сладостей мальцом?

Письмо, приложенное к посылке, он читал со смешанными чувствами.

Белобрысый благодарил всех возможных богов за то, что его воспитанник целый и невредимый (ну или почти невредимый) вышел из жутких передряг в диких краях. Он горько сожалел, что, в конце концов, самой страшной опасностью оказались люди, а не драконы. Многословно благодарил за коллекцию экзотических бабочек и жуков. Спрашивал о таких вещах, которыми обычно интересуются в письмах: о здоровье, приятелях и учебе, а также о том, не нужно ли Камушку еще что-то, кроме присланных вещей.

«Верба появилась в нашей деревне в начале лета, — писал Белобрысый. — Она еще совсем молодая женщина, но жизнь ее совсем не баловала, а один маг жестоко обидел, что меня сильно огорчило. Так я понял, что мой долг — исправить зло, сотворенное кем-то из наших.

А история эта совсем обычная и глупая, дорогой мой мальчик: красивая девушка, которая приглянулась молодому Наблюдателю, конторскому служащему. Девушка влюбилась, а он ей обещал гораздо больше того, что мог и хотел дать — вечную любовь, замужество, дом и так далее, а когда ребенок уже должен был вот-вот родиться, любовник исчез, как привидение под утро. Вскоре после рождения сына Верба покинула свою семью. Она не говорит почему, но я догадываюсь: дом, как видно, оказался не слишком уютным для молодой матери, и родные отнеслись к ней неприязненно. Она долго скиталась, в разных местах нанимаясь на работу, но нигде не оставаясь на продолжительное время, и маленького Ясеня не бросила, хотя в последнее время им было совсем плохо. Честно сказать, ко мне они попали, почти умирая с голоду. В Ясене нет ни крохи таланта, который он мог бы унаследовать от отца, поэтому нечего и обращаться в Круг с просьбой выделить средства на его воспитание. К сожалению, это самый обыкновенный малец, хотя и вполне милый и сообразительный, насколько я понимаю в детях. Признаться, понимаю я немного, потому что мой опыт ограничивается только воспитанием тебя, сынок, но ведь ты — не обычный человечек. — Камушек прыснул от смеха и продолжил чтение. — Так или иначе, Вербу я оставлю у себя, даже если б мне пришлось забить дверь гвоздями, чтоб ее не выпустить. Она прекрасно ведет хозяйство, очень работящая, а уж готовит намного лучше меня. Вот попробуешь весной ее клецки — они тебя на колени повалят. Женой моей она не станет, слишком стар я для этого, скорее уж в дочки мне годится, а Ясень будет внуком. Напиши еще, мой бродяга, когда домой собираешься и как тебе живется на этом твоем необыкновенном юге. Учись старательно, а потом поищи себе какое-нибудь местечко в Посаде, потому как внутренний голос мне подсказывает, что Пригорки уже слишком малы и тесны для твоих устремлений, сынок».

Ниже стояла только подпись. Камушек, задумавшись, снова свернул письмо в рулон. Судьба — капризное божество. Только недавно парнишка беспокоился, как там Белобрысый справляется один в пустом доме, а теперь оказывается, что Наблюдатель не только прекрасно устроился сам, но еще и снова приютил двух сирот, а Камушку придется несколько потесниться в его сердце, освобождая им место. Его маленькая семья вдруг увеличилась, и от этой мысли у паренька даже дух захватило.

«Матерь Мира, умеет Белобрысый произвести впечатление, — ошеломленно подумал Камушек. — У меня теперь есть сестра. И брат!»

Это его не расстроило. Наоборот, с каждой минутой то, что сделал Белобрысый, нравилось ему все больше и больше. С азартом он начал выворачивать карманы, подсчитывая свои сбережения.

«Что ты делаешь?» — поинтересовался Певец, отрываясь от чтения Камушкиных хроник.

«Хочу купить подарки своей семье», — ответил Камушек, озабоченно нахмурив брови. Пять серебряных драконов и немного меди, в общем, не слишком-то много.

Певец расплылся в ослепительной улыбке и подбросил в кучку золотую монету в полталанта.

«Потом отдашь».

«Когда? Ты же знаешь, у меня столько никогда не будет, — возразил Ткач иллюзий. — Настоящая?» — добавил он, недоверчиво разглядывая монету.

«За кого ты меня принимаешь?» — демонстративно возмутился Творитель.

Камушек глянул на него исподлобья.

«За фальшивомонетчика, дорогой мой друг. Ты очень симпатичный, но жуткий пройдоха».

«Клянусь, я ее честно заработал! — Певец коснулся пальцем лба, губ и закончил жестом, означающим торжественную клятву. — А если хочешь, то и тебя к этому делу приставлю, потому что мне нужен помощник. Не успеваю выполнять все заказы. Отработаешь мне эти деньги, и не надо будет клянчить у твоих предков. А теперь собирай этот металлолом и пошли в город. Я тебя одного не пущу, а то лавочники наверняка надуют. В этих лавках вор на воре сидит, бесстыжие они там, честное слово…»

Камушку ничего не осталось, как только надеть новый плащ и отправиться вслед за «кристально чистым» Певцом, который уже распахнул дверь, не переставая жаловаться на неслыханное лицемерие местного торгового люда.

К великому облегчению Камушка, деятельность Певца действительно оказалась совершенно законной, во всяком случае, не такой уж противозаконной, как могло показаться, если закрыть глаза на то, что он не принадлежал ни к одной гильдии и свои изделия продавал по более низким ценам, чем ремесленники, объединенные в цехи. Певец делал серебряные столовые приборы и различные безделушки, робко пробовал себя и в других областях. Если б эти его художества стали известны местному совету, взбешенные мастера содрали бы с Певца его косматую шкуру, а то, что осталось, вывесили бы на городских воротах… или, по крайней мере, попробовали бы это сделать.

Сотрудничество двух сообщников в «почти законном» ремесле состояло в том, что Ткач иллюзий создавал иллюзорные модели различных предметов (или по рисункам Певца, или просто из собственной фантазии) и поправлял их так долго, пока они не удовлетворяли обоих. Потом Творитель заполнял эти иллюзии нужным материалом, создавая уже вполне реальные предметы. Так изготавливались хрустальные сосуды, невероятно сложные скульптуры, водяные и ртутные часы и даже простенькие механизмы. Торговцы все охотнее встречали молодого Творителя в своих лавках, платили все больше, предприятие приносило вполне ощутимые доходы, а Камушек впервые в жизни почувствовал себя состоятельным человеком. Во всяком случае, гораздо более богатым, чем до сих пор, и это оказалось тем более приятно, что в Посаде имелось довольно много удовольствий, на которые можно было потратить деньги: от лакомств, театральных представлений и книжек до услуг дам легкого поведения, ласково называвшихся «цветочками», — хотя Камушек упорно отказывался воспользоваться и насладиться этим последним из упомянутых удовольствий.

Певец осторожно отвел с лица спящей девушки прядь волос. Она вздохнула и приоткрыла губы в улыбке. Свет единственной свечи окрашивал ее кожу в медовый цвет.

— Спи, — прошептал парень. — Я заплатил за всю ночь. Отдохни сегодня.

И нежно поцеловал ее в щечку.

— Щекотно… — шепнула она, тихонько смеясь, и покрепче прижалась к нему. — Вся ночь, магистр Творитель? Певец, ты страшный транжира. Соришь деньгами направо и налево.

— Не направо и налево, а только на тебя, — ответил он.

— И на вино, и на… — начала было перечислять она, но Певец закрыл ей рот поцелуем.

— Злая ты девочка, не ценишь, что я хочу дать тебе поспать? — с укором спросил он. — Последнее время ты выглядишь усталой.

— А может, я не хочу спать? Я предпочла бы…

— Что предпочла бы?..

— А ты сам прочитай в моих мыслях, маг…

— Я там читаю страшные непристойности, детка, — замурлыкал Творитель, а ладони его отправились бродить по обнаженным бедрам девушки. Она опрокинула его на спину, прикрыв своим разгоряченным телом, и раздула волосы на лице парня так, что они задорно встопорщились.

— А я просто мастер непристойностей. И собираюсь сполна отработать то, за что ты заплатил.

— Теперь мне уже и в самом деле пора идти, — заявил Ночной Певец, натягивая через голову тунику. — Хотя совершенно не представляю, как ты сумеешь заснуть в этом шуме.

За стеной комнаты слышались певучие стоны работающей куртизанки, которая изображала наслаждение, и звериные звуки, издаваемые ее кавалером.

— Наверное, клиент именно так потребовал, — равнодушно заметила девушка, пальцами расчесывая волосы. — А почему ты не можешь остаться до утра? Кровать у меня довольно широкая. Вам ведь не запрещают сюда ходить.

Певец нехотя махнул рукой:

— У Гладиатора в последнее время появилась новая мания, поэтому он ввел более суровые правила. Хорошо бы никто из прислуги не заметил, как я отсюда выхожу.

— Завтра встретимся? — с надеждой спросила она.

— А как же, птичка моя. В полдень там, где всегда. — Он похитил у нее еще один поцелуй и тихо выскользнул за дверь. Коридор замкового дома удовольствий освещало несколько ламп, дававших мягкий рассеянный свет. Красные занавеси блестящего шелка едва заметно шевелились от легкого сквозняка, и по ним пробегали полоски тени. Украшения из бус и посеребренных блесток мерцали в полумраке. В воздухе стоял густой аромат духов и ядреной женственности.

«Королевство разврата», — весело подумал Певец.

У дверей комнаты Розы он на мгновение приостановился, захотелось постучаться к ней. Даже поднял было руку, не подумав, но тут же опустил. Роза, наверное, работала — если не у себя, то где-то еще.

Из-за обивки стен, мягких диванов, подушек на полу и разнообразных бахромчатых украшений холл напоминал бархатную пещеру.

Ночной Певец остановился в проходе, услышав сдавленный стон. Около входных дверей виднелась стройная фигурка. По лицу мальчика катились черные слезы из-за поплывшей краски для ресниц. Он по-детски всхлипывал, шмыгая носом и в свете лампы разглядывая покрытую синяками руку.

— Привет. Тяжелая ночка, да? — обратился к нему Певец, выходя из тени. Парнишка мгновенно опустил рукав, глаза его, окруженные размазанными черными кругами, расширились от испуга, но потом он узнал постоянного гостя прибежища удовольствий.

— Кто это был? — тихо спросил маг с сочувствием. Известно, что некоторые из обитателей Замка магов предпочитают мальчиков, хотя об этом старались особо не болтать. «Игрушечки» были столь же ходовым товаром, как и «цветочки». Юноши эти работали столь же тяжело, как и девушки, но относились к ним с едва скрываемой брезгливостью.

Мальчишка судорожно вздохнул, заглушая плач. Мотнул головой:

— Холерный извращенец… Знает ведь, что я не могу пожаловаться. На мое место тут очередь человек в десять… — Он вытер лицо рукавом и тихо ругнулся, обнаружив, что испачкал тунику краской. — Уперся, скотина, что ему только я нужен. Когда-нибудь он мне что-то сломает, сволочь поганая…

— Да… жизнь — не простая штука, — хмуро протянул Певец. Он оглянулся по сторонам, потом вытащил из кармана небольшой сверток и быстро впихнул его в ладонь своему собеседнику.

«Только ни звука. Когда он в следующий раз тебя вызовет, возьми щепотку под язык, будет не так больно. И ты это получил не от меня, ясно?»

— Ясно, — прошептала избитая «игрушечка», стиснув в руке подарок. — Спасибо.

«А при случае шепни словечко хайгу. Насколько я его знаю, с твоим любителем жестоких забав очень скоро случится какой-нибудь крайне неприятный несчастный случай».

Певец заговорщицки подмигнул.

— Спокойной ночи. И удачи тебе, — сказал он громко и вышел наружу, в зимнюю холодную изморось.

Победный Луч Рассвета обычно рано ложился в постель. Но делал это совсем не потому, что был соней. Переодевание, мытье, сложная процедура ухода за волосами, ужин, который он поглощал с поистине черепашьей скоростью — все неизменные ежедневные ритуалы хоть немного помогали скоротать нудные дождливые вечера. А потом, опершись на груду подушек, в окружении многочисленных канделябров, он проводил в кровати долгие часы, читая до поздней ночи при свете свечей. Компанию ему составлял только молчаливый слуга по имени Чертополох, он умудрялся вести себя до такой степени тихо и незаметно, что юноша иногда просто забывал о его существовании. И тогда недовольство молодого мага только возрастало. Чертополох был прекрасно вышколен. Безукоризненный, всегда собранный, исполнительный и заметный только тогда, когда это было нужно. Обычно он произносил только заранее известные фразы: «Что угодно молодому господину?»; «Что молодой господин изволит?»; «Да, господин»; «Нет, господин». Победный Луч Рассвета мечтал о том, чтобы Чертополох хоть раз забыл про свою учтивость. Чтобы хоть раз сделал ему замечание, что он портит себе глаза, читая при таком слабом свете, или слишком мало ест… Он сознательно обращался со своим слугой резко и грубо, рассчитывая, что тот, наконец, потеряет терпение, а уж тогда Победный Луч мог бы с ним поспорить, вволю поскандалить и поорать, далее выкинуть его со службы (чтобы потом милостиво принять обратно)… да что угодно. Что угодно, лишь бы нарушить эту проклятую мучительную скуку, которая изводила его с первого момента пребывания в этом паршивом месте! Дошло даже до того, что он и учился-то только для того, чтоб было чем себя занять. Он писал письма родителям, жалуясь буквально на все — на отсутствие приличных театров (к его вящему отвращению как раз царила мода на пантомиму), на плохих поваров и совершенно безнадежного учителя, на нездоровый климат в дельте реки, надеясь, что ему позволено будет вернуться домой или, по крайней мере, сменить место пребывания на какое-нибудь более приятное.

В ответ он получал беспорядочные, слезливые по тону послания от матери, которые не содержали ничего конкретного, зато изобиловали всякими глупостями и бессмысленными сплетнями. Разочарованный, он поспешно пробегал их глазами, а потом комкал и выкидывал куда подальше. А сам владетельный господин Брин-та-эна молчал, брезгливо игнорируя отчаянные призывы своего единственного сына. В общем, ничего нового, собственно говоря…

Между тем в Замке ему и в самом деле нечем было заняться, кроме как уткнуться носом в книжки. Подумать только, ведь тут не было даже стрельбища, это же просто совершенно невероятно! Ему оставалось только выбирать: упражняться в стрельбе из лука можно было либо в каком-то темном вонючем сарае, либо на дворе, несмотря на влажность, от которой растягивалась тетива, а с рукояти слезал лак. Искра с горечью посмотрел на свой тщательно отделанный, обихоженный лук, висевший на стене у кровати. Он по пальцам одной руки мог подсчитать, сколько раз пользовался им в Замке. По крайней мере, досаждая этому лазурному сброду, он хоть как-то умудрялся убивать время, но самому себе молодой князь признавался, что это исключительно недостойное поведение. Кошмар.

— Чертополох, очисть мне яблоко. Нет, апельсин… Я не хочу ужинать. Можешь все это забрать или сам съешь, если хочешь. Зажги свечи, подай мне книжку, да, эту. — Раздраженный юноша глянул на мокрые стекла. — Почему опять льет?!

Видно, Чертополох решил, что этот вопрос адресован непосредственно ему.

— Потому что сейчас зима, молодой господин.

— Заткнись.

— Слушаюсь, молодой господин.

Лакомясь апельсиновыми дольками, Победный Луч наблюдал, как слуга зажигает свечи в фарфоровых канделябрах.

— Ты хотел бы вернуться домой? — неожиданно спросил Луч.

Чертополох посмотрел на него рыбьими глазами:

— Не знаю, молодой господин.

— Почему же? Здесь ведь скучно! И так жутко. — Парень со злостью ударил кулаком в подголовник. — Почему ты такой… такой равнодушный?! Почему тебе все — все равно?!

Чертополох неторопливо зажег последнюю свечу и бросил лучину в чугунную печку, где тлел уголь.

— Я должен служить молодому господину, это моя обязанность. То, чего я бы хотел, не имеет значения.

— А если б я велел тебе стать на голову и читать стихи? — брюзгливо спросил «молодой господин».

— Я немного стихов знаю наизусть, молодой господин, но, наверное, смог бы их прочесть, — спокойно ответил слуга.

— Ясно… — буркнул парень, открывая книгу там, где торчала закладка. Он по опыту знал, что нельзя и рассчитывать выжать из Чертополоха нечто большее.

Слуга вышел, забирая поднос с нетронутой едой. Через некоторое время он вернулся, сел на свою кровать, явно усталый после целого дня работы, но не стал ложиться, готовый и дальше выполнять приказы хозяина. Победный Луч только мельком глянул на него, тут же возвращаясь к чтению. «Ящер-Завоеватель», даже с его бесконечными описаниями природы, был гораздо более интересен, чем вид слуги, подпирающего стенку. От книги он оторвался только тогда, когда осознал, что уже пару минут слышит приглушенное бормотание. Луч поднял глаза.

— Свет… свет… — Слуга, зажмурив глаза, пробовал неуклюже закрыть лицо от пламени свечей. Бормотание Чертополоха быстро перешло в бессвязный бубнеж. Он совершал какие-то беспорядочные движения, как будто что-то собирал или стряхивал. Парнишка заволновался.

— Чертополох… — с трудом выдавил он из перехваченного страхом горла.

Мужчина вдруг с криком ужаса сорвался с места, размахивая руками, точно отгонял от себя какие-то невидимые создания. Победный Луч тут же вскочил с кровати.

— Чертополох! — крикнул он, чувствуя, как от страха по спине пробежала холодная дрожь.

Слуга шатался, ударяясь о мебель, его лицо все сильнее искажалось, глаза дико вращались во все стороны. Стул, брошенный с неестественной силой, врезался в столбик, поддерживавший балдахин над кроватью, и тот переломился с громким треском. Луч потихоньку отступал в сторону дверей, стараясь не делать резких движений. Уже было ясно, что Чертополох чем-то одурманен и опасен. Вдруг рука мужчины стремительно рванулась вперед, пальцы судорожно стиснули рубашку хозяина, ногти зацарапали по его шее. Лучу удалось вырваться, только затрещал расползающийся шов, он подскочил к дверям и уже на пороге испуганно оглянулся. Чертополох, к счастью, его не преследовал, он опустился на четвереньки и мотал головой, точно измученный травлей медведь.

Ветер рвал тучи над Замком, надкушенный круг луны то появлялся, то пропадал за облаками и света почти не давал.

— Не больно и надо, — проворчал про себя Певец, глядя на небесную лампу. Он знал расположение строений так же хорошо, как местонахождение мебели в своей комнате. И куда угодно мог бы попасть даже в полной темноте. Он скользил в тени под стенами, беззвучно прокрадываясь мимо немногочисленных стражей. В садах он дважды наткнулся на гораздо более опасных сторожей — огромных хищных котов, привезенных с Зеркальных гор, но их он совсем не боялся. Пантеры без труда опознали человека, при каждом удобном случае подкидывавшего им лакомые кусочки. Гибкие кошки терлись о его ноги с дружеским мурлыканьем.

Певец подставил лицо дождю, ощущая на губах и веках его холодную влажность. Когда огромная луна показывалась из-за туч, капли на ресницах мерцали серебром. Он думал о любовнице, которую только что оставил. Ненадолго — ведь они снова увидятся всего через несколько часов. Терпеливость — это добродетель, которую стоит поощрять. Серебрянка, его Серебрянка… Их роман длился уже четыре месяца, и не похоже было, что чувства угасают, скорее, наоборот. Ему хотелось петь, ощущение счастья переполняло Певца. Он перепрыгивал через две ступеньки сразу, поднимался на балюстрады и танцевальным шагом скользил по их узким краям, легко удерживая равновесие. В волосах его еще оставался запах благовоний, а ладони помнили мягкость и тепло женского тела.

Он добрался до розовой галереи, обиталища «половинок». Перед рядами дверей замедлил шаги, чтобы приглушить стук подошв, легким эхом отдававшийся от стен в ночной тишине. Большинство его приятелей уже наверняка спали мертвым сном, как и сосед по комнате. Певец насмешливо ощерился в темноте. Ох, уж этот Камушек… Уж такой вежливый, порядочный и аккуратный, и еще такой весь из себя отглаженный… Конечно же он был умный, симпатичный на свой лад и невероятно терпеливый. Его выдержка по отношению к выходкам Певца достигла уже уровня спокойствия коровы, пережевывающей жвачку на пастбище, так, по крайней мере, считал сам Ночной Певец. Но все-таки он не мог не испытывать некоторого разочарования. Поначалу он ожидал, что Драконий Наездник, путешественник, мужественный победитель пиратов и ламии, выкажет больше фантазии и будет сопровождать его, Ночного Певца, в его походах, запретных развлечениях и мелких плутовских проделках. К сожалению, Камушек оказался жутко порядочным. Он вставал рано, обожал умываться ледяной водой, не пил, а девушки, даже самые соблазнительные, для него вроде и не существовали. Впустую уговаривал его Певец посетить Бархатный уголок — Ткач иллюзий неизменно отказывался. Некоторое время Певец раздумывал над тем, что не так с его товарищем, но в конце концов махнул рукой. Может, Камушка попросту так по-идиотски примерно воспитали, а может, причина была в другом, какое это имеет значение.

Ночной Певец был уже неподалеку от своей норы, когда вдруг распахнулись двери последней комнаты в ряду. На галерею выплеснулся поток света, а изнутри, споткнувшись на пороге, вывалился кто-то худой, в разорванной ночной рубахе. Ночной Певец замер от неожиданности. Человек в ночной рубашке повернулся к нему лицом, побледневший и, безусловно, перепуганный, поднял руку, точно хотел остановить… Певец с удивлением узнал несносного гордеца Искру. В это время от ближайшей колонны отделилась темная фигура. Ее руки произвели какое-то неуловимое движение над головой Победного Луча. Крик юноши замер в воздухе, придушенный до тихого хрипа. Молодой маг заметался, едва касаясь земли ногами, точно рыбка на крючке. Закинул руки назад и вцепился в волосы напавшего. Раздался вопль боли!

«Убивают!» — Ночной Певец преодолел овладевшее им оцепенение, выхватил из голенища высокого башмака нож. Двумя прыжками оказался он около дерущихся и неуклюже вбил лезвие в бок более высокого мужчины. Почувствовал, как клинок уперся во что-то твердое — в ребро? Тайный убийца выпустил свою жертву, пнул Певца, целясь в пах. Парень только в последний момент успел развернуться боком и получил удар в бедро, да такой, что боль отдалась аж в колено и в мышцы живота. Почти инстинктивно он потянулся к разуму нападавшего и только поэтому сумел частично увернуться от следующего удара, который должен был попасть в шею, и это мгновенно закончило бы драку. Наполовину оглушенный тычком в висок, Певец покачнулся и упал на одно колено, роняя нож и бессознательно поднося ладонь к голове. На сей раз вокруг его шеи обвился тонкий шнур, перехватывая дыхание и чуть не отрезав пальцы, туго прижатые к горлу. Колено убийцы уперлось парнишке в затылок. Под черепом Ночного Певца застучали тяжелые молоты, перед глазами затанцевали серебристые точки. Он чувствовал, как поднимается в нем неудержимая волна животной паники, нарастает, стараясь пробить возведенные в сознании плотины, а в конце концов возносится над ними и обрушивается вниз, и все тонет в лавинообразном потоке серебряного света.

Треск, будто лопается на огне хворост… Причитания… Холод. Боль в горле и в груди, точно кто-то изнутри режет его ножом. Кто-то закашлялся в темноте, протяжно и болезненно хрипя…

Певец сообразил, что это он сам и есть. Он стоял на коленях на холодном камне и старался сдержать рвоту. В воздухе стояла раздражающая вонь скотобойни. Потом он почувствовал, что весь промок. Противная, теплая, липкая влага… Каменный пол под ним тоже был мокрый и скользкий. Он понимал, что это ничего хорошего не предвещает. Ох, честное слово, как кстати, что темно и толком ничего не разглядишь. Он потянулся к шее, с отвращением сорвал с нее шнурок. Рядом лежала бесформенная кучка — чье-то тело. Певец с тревогой огляделся. В двух шагах от него сидел на полу в полубессознательном состоянии Победный Луч Рассвета, он прижимал обе ладони к горлу и раскачивался во все стороны, точно собирался вот-вот упасть, но еще не решил, в каком направлении это сделает. Ночной Певец с некоторым трудом поднялся (поврежденная нога снова дала о себе знать), подхватил Искру под мышки и с усилием поставил на ноги.

— Стой, зараза! — со злостью прикрикнул он, грубо встряхнув аристократика, поскольку тот снова нацелился было соскользнуть на пол.

Кто-то, привлеченный шумом, выглянул из своей комнаты на галерею.

— Что там у вас происходит, будь оно неладно?!.. — раздался раздраженный сонный голос из глубины помещения.

— Да это всего только Певец с какой-то девицей, — ответил другой, едва разобрав в полумраке две прижавшиеся друг к другу фигуры, причем одна — длинноволосая и в белом одеянии.

— Что за дрянь! И чего ему приспичило распутничать именно здесь?

Двери захлопнулись. А Ночной Певец опять потряс Искру, но это не вызвало никакого отклика, кроме стона.

«Что поделаешь, придется будить Камушка», — обреченно подумал Певец.

Но Камушек не спал. После урока фехтования с Ветром-на-Вершине, усталый и запарившийся, он напился холодной воды из фонтана, а теперь эта неосторожность мстила за себя, и у парнишки разболелось горло. Он лежал с открытыми глазами, глядя, как танцуют блики от пламени свечи на темном потолке и раздумывая, стоит ли утром сказаться больным, что, по крайней мере, на два дня освободило бы его от Гладиатора, или все-таки пойти на уроки, чтобы избежать неприятных процедур у лекаря. Вот почему Камушек находился в полном контакте с действительностью, когда в комнату ввалился Ночной Певец, поддерживая Победного Луча, шатающегося и скудновато одетого.

«Не спишь? Хвала Богине!» — Творитель зажег от свечи масляную лампу. В ее свете уже окончательно разбуженному Камушку прежде всего бросились в глаза алые пятна на белом одеянии Искры, а потом уже он разглядел большие темные подтеки на одежде Певца и слипшиеся волосы на его голове и руках. Певец выглядел так, будто его облили вишневым сиропом. Только же это наверняка был не сироп. У Искры, которого Певец усадил на свою кровать, глаза были закрыты, и он дрожал все сильнее, будто охваченный страшным холодом.

«Что случилось? Ты что с ним сделал?!»

Творитель только нетерпеливо отмахнулся, стягивая окровавленное платье и наливая воду из кувшина в таз. Камушек торопливо набрасывал на себя какие-то разрозненные части одежды, пока Ночной Певец пробовал, причем явно безуспешно, смыть с себя кровь и одновременно очень коротко рассказать, что произошло десять минут назад.

«Точно у меня и без того было мало неприятностей! — жаловался Творитель. — Труп в коридоре, повсюду кровь… А что с этой придворной собачкой, можешь его осмотреть?»

Камушек приподнял лицо Искры за подбородок, заглянул ему в глаза. Пострадавший юноша был совершенно безволен. Похоже, до него мало что доходило из происходящего вокруг. Хотя, за исключением ссадины на шее, никаких других повреждений Камушек на его теле не обнаружил.

«Он в шоке. Зрачки огромные, как блюдца. Но опасности никакой. Достаточно будет хорошо выспаться, и он придет в себя. И будет столь же мерзопакостным, как и раньше, можешь не сомневаться. Кому ты обо всем этом доложишь? Страже?»

Ночной Певец схватился за голову, охваченный запоздалой паникой. Он с отчаянием посмотрел на товарища.

«Караул! Я же не могу признаться, просто не могу! Я ж его талантом убил! Не могу! За это с меня шкуру живьем сдерут!»

«Ты чушь несешь, Певец. Ведь тебе пришлось защищаться. Ты спасал жизнь этому вот несчастному. Да и свою тоже при случае. Какая разница, ножом или талантом? Закон не может этого запретить!» — настаивал Камушек, опираясь на собственный подобный, хотя и значительно менее суровый опыт.

«Да меня там вообще быть не должно. Я должен в это время послушненько лежать в постельке, — упирался Ночной Певец. — Предстоят немалые хлопоты. Ты не знаешь… я не могу признаться. Попросту не могу».

Время шло неумолимо. На галерее лежал покойник, и вот-вот на него мог наткнуться ночной дозор. А запах крови, во влажном воздухе быстро распространявшийся все дальше, рано или поздно наверняка привлечет хайгонских пантер. Единственный человек, о котором Певец сразу вспомнил и которому полностью доверял, был Творитель Имбирь, но, к сожалению, Имбирь уже добрых несколько лет имел практику в городе, а в сложившейся ситуации он с тем же успехом мог обитать на луне. Оставался только приятель Розы Ветер-на-Вершине.

Когда Камушек увидел убитого тихорукого — наемного убийцу, он тут же понял, почему Певец не хочет признаваться, что имел к нему какое-либо отношение. Труп выглядел на самом деле препаскудно. Парнишка с трудом сглотнул слюну, подавляя тошноту. Он не раз видел конечности с открытыми переломами, колотые и резаные раны, бывал свидетелем забоя скота. Но на сей раз он даже не мог найти определения состоянию, в котором находилось мертвое тело. Точнее всего, кажется, можно было выразиться так: «Частично вывернутое наизнанку в области грудной клетки». На голове и лице убитого виднелись глубоко выжженные, обугленные следы, там, где его коснулись ладони Искры. Если б он выжил, так ли, сяк ли, с красотой все равно распростился бы навсегда.

Мальчики вместе перетащили труп в комнату Победного Луча Рассвета и тут снова испытали очередной удар при виде второго тела. На этот раз слуги Искры.

«Он выглядит так, будто спит. Никакой крови, никаких ран», — сообщил Камушек, осмотрев тело.

«Спящие еще и дышат, — возразил ему Ночной Певец, разминая ушибленную ногу. — Гром и молния, я себя так чувствую, будто меня конь лягнул. Даже не знаю, удастся ли мне добраться до хайга. Болит все сильнее и сильнее».

«Я сам пойду, я знаю, где это».

Камушек оставил Ночного Певца сторожить тела, а сам поскорее побежал за магистром Иллюзии, в спешке забыв даже, что на нем только тонкая туника, а на улице все еще моросит холодный дождь.

Он пошел, срезая дорогу самыми необычными переходами, которые в свое время показал ему Ночной Певец. Прямиком через огороды и калитки для замковых слуг. Два раза ему пришлось переждать, пока пройдет дозор. Стражники находились от него на расстоянии вытянутой руки и даже понятия не имели, что тут стоит маг, скрытый иллюзией невидимости. Наконец он добрался до знакомых дверей на третьем этаже, которые вели в коридор, туда выходило несколько квартир, занятых магистрами различных каст. Камушек неуверенно постучал, дрожа от холода в насквозь промокшей тунике и одновременно размышляя, как объяснит свой приход слуге из ночной смены. Но никто не отозвался. Кулаками постучать, что ли? Видно, слуга заснул или как раз тут ночью никому его услуги не требовались. Камушек попробовал толкнуть двустворчатые двери — они по-прежнему были заперты. Он не собирался поднимать на ноги всех тутошних обитателей, тем более что сохранение тайны было важнейшим условием. Окна покоев Ветра-на-Вершине выходили во внутренний дворик, а под ними проходил лепной декоративный выступ, достаточно широкий, чтобы на нем можно было стоять. Приняв решение, Камушек снял башмаки. Для ловкого парня пройти по балюстраде галереи, подняться на выступ и уже по нему добраться до нужных окон — сущий пустяк. Даже если этот выступ на стене немногим шире шарфа и весь мокрый, тучи закрыли луну, а тремя этажами ниже твердый камень двора только и ждет одного твоего неверного шага. Человек в некоторых душевных состояниях способен и на более удивительные вещи. Камушек передвигался медленно, прилепившись к стене и раздумывая по дороге, не свернет ли вспыльчивый, внезапно вырванный из сна хайг ему шею с ходу, еще до того, как его узнает. Наконец он добрался до маленького балкончика, прилепившегося к стене вроде ласточкиного гнезда, и с облегчением вздохнул. Окно комнаты магистра было гостеприимно приоткрыто, но внутри царила темнота.

Ветер-на-Вершине лежал на своем жестком ложе, состоявшем из меховых шкур, брошенных прямо на пол, прислушивался к шуму дождя за окном и пробовал вообразить, что находится в шалаше где-то на горных лугах. Это было трудно. Собственно, даже невозможно, хотя у Ветра хватало фантазии. Вот уже десять лет он не видел снега. Зима на юге напоминала, скорее, северную осень в горах, но, по крайней мере, дождь прогонял всепроникающую летнюю духоту и вонь города, тщательно вымывая всю грязь и нечистоты из сточных канав на крутых улицах Посада. Зима в Ленгорхии — это пора очищения и одна из немногих вещей, которые он тут ценил, помимо пива и женщин. Точнее, одной женщины. Мысли мужчины обратились к Розе. Она отличалась от других. Ба! Трудно было бы это не заметить. Красивая и сильная, а при этом еще и твердая как кремень… Эх, она с самого начала не боялась его ни секунды, тогда как иные круглыми, как тарелки, глазами пялились на его клановые татуировки, шрамы, с опаской относились к его любви к оружию. Он быстро проникся отвращением к тем чахлым куколкам, которые либо пытались преувеличенно подлизываться к нему, либо во что бы то ни стало хотели унизить. Первые в объятиях «дикаря» искали удовлетворение своему больному сладострастию, вторые пробовали доказать свою отвагу, а между тем обе разновидности отличались просто-напросто трусостью и глупостью. А вот Роза за прошедшие десять лет стала для него не только любовницей, но и другом.

С мужчинами ему тоже не слишком везло. Как это говорится: один раз попасть впросак — случайность, два раза — шутка богов, а третий — уже твоя собственная глупость. В третий раз Ветер не стал пробовать. Предпочитал «игрушечки». Одна ночь — одна монета, никаких обещаний, связей и никаких измен — все ясно. Его смешили эти мальчики, поначалу робкие, даже испуганные новым клиентом, у которого могли оказаться необычные требования. Но требование у Ветра всегда было только одно: смыть эту дурацкую раскраску с лица. Длинноногие, стройные как тростинки, «игрушечки» напоминали ему немного неуклюжих жеребят и тех трогательно юных Звезд, с которыми он встречался дома… в Зеркальных горах. Да и сейчас у него была под опекой Звезда, хоть и невероятно странная. Он учил паренька, воспитывал, издалека оберегал его, но помимо этого — ничего. Камушек был… ну да, слишком упрямый, слишком независимый, слишком мало «хайгонский» и явно слишком «ленгорхийский», чтобы решиться на что-то, разве только изредка похлопать по плечу.

К монотонному шелесту дождя примешался еще какой-то звук. Что-то двигалось за окном. А точнее, кто-то. Ветер-на-Вершине с невозмутимым спокойствием вытянул из-под изголовья нож и большим пальцем проверил остроту лезвия. Он не имел ничего против воров, они привносили в его жизнь элемент неожиданности. Интересно, сколько на сей раз потребуется времени, чтобы неизвестный начал вопить, призывая на помощь, и тем самым испортил Ветру все удовольствие.

Хоть в комнате царил мрак, Ветер-на-Вершине вполне ясно видел фигуру, проскользнувшую в открытое окно. Незнакомец остановился, чтобы глаза привыкли к густой темноте. Его фигура темным контуром выступала на фоне окна.

«Лопух, а не взломщик, — с некоторой даже жалостью подумал Ветер. — Чтоб даже не проверить, есть ли кто внутри… Или он намеревался меня во сне зарезать, что ли?»

Хайг напряг мышцы, решая, вскочить ли прямо сейчас и тут же обезвредить воришку, при этом сломав ему хотя бы руку, например, в качестве мягкого напоминания, или все-таки подождать немного, чтобы он освоился, утратил остатки осторожности и начал обыскивать комнату.

— Ветер. Ветер-на-Вершине…

Ветер обалдел от неожиданности, а потом расхохотался, узнав даже слишком знакомый монотонный тембр голоса человека, который не слышит сам себя. Камушек! Ну нет, этот парнишка, кажется, с ума сошел. Что он тут делает в такое время? Честное слово, очень уж необычный способ ухаживания. Ветер отложил нож, встал и подошел к мальчику. Обнял его за плечи.

— Ты же совсем промок, — мягко проворчал Ветер, касаясь щеки Камушка и наклоняясь, чтобы коснуться другой щеки губами. Юноша пах дождем и, неизвестно почему, шалфеем.

Удар в грудь оказался для мужчины полной неожиданностью. Парнишка отшатнулся, налетел на какую-то мебель и вместе с ней с грохотом опрокинулся. Раздался стон боли. В воздухе образовался голубой кругленький огонек, который, к сожалению, ничего не освещал, как обычные иллюзорные огни. Ветер, бормоча под нос проклятия, попятился к полке, на которой стояла лампа. Спичка, потертая о дерево, с громким шипением вспыхнула, источая отвратительный запах. Ветер просто не выносил этой дряни, предпочитая старое почтенное огниво всем новомодным изобретениям, но на этот раз следовало поспешить. Вскоре комнату озарил свет лампы. Камушек сидел на полу, опершись на перевернутый стул, и с обиженным выражением лица тер ушибленный локоть.

«Ветер, ради милосердия Богини, неужели меня так легко перепутать с девушкой? Даже в темноте?»

«Третий раз — это уже глупость, правда?» — ехидно спросил сам себя Ветер. Вдруг его охватила злость. На себя и на этого дурного парня, который, видно, был не только глухим, но и слепым…

«Если кто-то влезает ко мне через окно, то обычно это либо вор, либо он хочет лечь со мной в постель. Я не могу заподозрить тебя в воровстве, так что я еще мог подумать?!» — резко бросил Ветер. У парня лицо вытянулось, он поднялся, все еще ощупывая ушибленную руку. Но было видно, что ему просто руки некуда деть.

«Палками мы колотим друг друга во дворе, а сюда я приглашаю гостей. Так что говори, чего тебе от меня понадобилось в середине ночи, если не переспать?» — продолжал разозленный Ветер, выписывая в воздухе довольно кривые знаки и не особо заботясь о грамматике.

Камушек покраснел как вишня.

«Я забыл. Ты ведь хайг?»

«Нет! — Ветер-на-Вершине рубанул кулаком стол. — Я маленькая золотая рыбка! Слушай, малый, ты совсем мозги потерял? Разумеется, я хайг!»

«А хайги, они…» — Надпись оборвалась, точно у паренька не хватило отваги закончить ее или он не знал нужного знака.

— А хайги делают это друг с другом! Воин с воином, пастух с пастухом, кузнец с кузнецом, и крест-накрест тоже! — выкрикивал Ветер с раздражением. — И если ты мне сейчас скажешь, что у меня с головой что-то не так, то я так врежу тебе по лбу…

В это время он сообразил, что Камушек сосредоточенно всматривается в его губы, пробуя хоть что-то понять из этой речи. Ветер глубоко вздохнул и махнул рукой.

«Ладно, выкладывай, что тебя принесло сюда среди ночи да еще без башмаков». — Он с неодобрением глянул на босые ноги смущенного парня.

«Труп. Два трупа. Певец, Искра». — В воздухе развернулась исключительно короткая надпись.

Все деликатные проблемы эротической природы вдруг были забыты. Ледяная струя ужаса прошла у хайга по спине. Певец! Он схватил Камушка за плечи, так что тот даже скривился от боли.

— Певец убит?!

Видно, парнишка сообразил, что его как-то не так поняли, потому что тут же поправился:

«Какой-то человек напал на молодого князя и на Певца. А Певец его убил. И теперь мы серьезно влипли. Певец не хочет вызывать стражу».

«И ничего удивительного», — про себя подумал Ветер, вздыхая с облегчением, и начал поспешно натягивать башмаки. Снимая с вешалки плащ, он глянул на промокшего Камушка и молча бросил ему свою одежду. Ленгорхийцы были намного более изнеженными, чем суровое горское племя.

Ветер-на-Вершине оглядел тела, стараясь представить себе ход событий. Слуга Победного Луча Рассвета должен был погибнуть первым и, скорее всего, от яда. Сам Луч, судя по всему, тоже должен был умереть вместе с ним, но не съел или не выпил того, к чему была подсыпана или подлита отрава. Убийца ждал снаружи, видно, не ожидая никаких осложнений, потому что при себе у него был только тонкий шнурок — душитель, который легко укрыть. Он попросту решил какое-то время переждать за дверью, чтобы потом беспрепятственно обыскать комнату. Но, к своему несчастью, он столкнулся с Ночным Певцом, который появился как раз в нужный момент. Оставался только один вопрос, который мучил всех присутствующих: кто и зачем заказал убийство Победного Луча Рассвета?

— Это был не обычный вор, хотя тут есть что украсть. — Ветер-на-Вершине оглядел богато обставленную спальню и пожал плечами. — Воры обычно неохотно убивают. Даже те, что грабят по закоулкам, предпочитают врезать своей жертве пару раз по башке, но оставить человека живым. А этот был настоящим наемным убийцей. Он пришел не за добычей, а чтобы убить.

— Но зачем? — простонал Ночной Певец, усевшись на краешек кровати и осторожно вытягивая ушибленную ногу. — Неужели…

Он остановился на полуслове, глядя на двери, которые медленно приоткрылись, и на пороге появился Победный Луч Рассвета. В первый момент они подумали, что юный князь, видно, настолько пришел в себя, что теперь сможет хоть немного прояснить события, но это впечатление было ошибочным. Он вошел в комнату, слегка волоча ноги и не произнося ни слова. Толкнул босой ногой лежавшую на полу книжку, бездумно поднял ее, потом уселся рядом с Певцом и открыл том, точно искал, что бы почитать. Только вот книгу он держал вверх ногами.

— У-у… — протянул Ночной Певец, заглядывая в стеклянистые глаза товарища. — Выглядит это не слишком хорошо.

Все попытки вытащить Искру из состояния шока не принесли никакого результата. С тем же успехом они могли бы пробиваться к нему из-за прозрачной, но непроницаемой стены. Его мысли и чувства хаотично переплетались, он отвечал односложно или просто ронял какое-то слово, чаще всего ни к селу ни к городу.

— Точно он пьян в стельку или спит с открытыми глазами, — решил наконец Певец, отказываясь от дальнейших попыток. — Может, он что-то расскажет, когда проснется завтра утром. Но я, честно говоря, предпочел бы не знать. Меня тут быть не должно и как бы и не было!

— На следствии все равно выйдет, что нападавшего прибил Творитель, — возразил Ветер.

— Мало ли тут у нас Творителей? Да как псов нерезаных, — возмутился Певец. — Клинок вот уже десять лет ищет, чем бы меня прижать. На этот раз мне бы не удалось вывернуться, даже если б я спас жизнь самому императору. Пусть это пойдет на счет нашего красавчика. Пусть он станет героем, я ему не завидую. Из вежливости могу сделать трупу дырку в сердце, чтоб не было похоже на убийство талантом. Да и вообще, прочь от меня со всем этим, у меня своих хлопот полон рот, чужие мне ни к чему.

— Неплохая речь. Да вот только невооруженным глазом видно, что с ним разделался совсем не Искра. — Хайг снова наклонился над распотрошенным телом, оценивая его малопривлекательное состояние. — Надо было получше стараться владеть ножом, когда я еще учил тебя.

— Я художник, а не боец, — огрызнулся парень. — Керосин, спички, тоже мне, великое дело, в два счета изобразим. Я по пьянке и не такие штуки проделывал.

— Как хочешь. Но сейчас надо эти трупы отсюда убрать.

— Куда?

Ветер кивнул на Камушка, который до сих пор, не вмешиваясь, ожидал окончания спора.

«Нам надо убрать отсюда тела, лучше всего занести их в подвал, где хранится лед. Пару часов полежат там, а утром посмотрим, что дальше делать. Это недалеко».

Более молодой Ткач только обреченно кивнул головой. Избитый Певец помочь не мог, а от Искры временно не было никакого толка.

Утомительная ночь никак не хотела заканчиваться.

Победный Луч Рассвета оценил это утро, как самое паршивое за очень долгое время. После нескольких часов неглубокого сна, постоянно омрачаемого повторяющимися кошмарами, он проснулся еще более усталым, чем тогда, когда ложился в кровать. Одного взгляда на пустой травяной матрас в дальнем углу комнаты хватило, чтобы к парнишке с поразительной четкостью вернулись все воспоминания о ночных событиях. Искра свернулся в клубочек под одеялом, невольно потянувшись ладонью к горлу, все еще стиснутому обручем боли. Проклятье! Даже тут, в этом «историческом оплоте магии», крепости, которую якобы невозможно взять, месте, считающемся (явно незаслуженно) неприкосновенным, на него напал наемный убийца! Он же с самого начала твердил, что безопаснее всего было бы остаться в Ленении, во Дворце Тысячи Комнат, или даже в родовом особняке, расположенном так близко от резиденции его пресветлого величества императора, но нет! Им надо было сослать его сюда, в это холерное болото! Вот теперь-то ясно видно, к чему привело это укрывательство — псу под хвост все старания!

Парень неохотно встал с кровати, опустив босые ноги на львиную шкуру и все еще не сводя глаз с опустевшего травяного матраса и смятых одеял на нем. Он бессознательно закрыл глаза, точно надеялся, что, когда снова поднимет веки, увидит на привычном месте своего слугу — спокойно спящего, и все происшедшее окажется только дурным сном.

Он снова открыл глаза и глубоко вздохнул. Действительность напоминала о своих правах. Чертополох погиб, но Победный Луч Рассвета остался жив. И совершенно одинок. Это означало, к примеру, что либо впервые в жизни он оденется сам, либо ему придется ходить в ночной рубахе. Но прежде, чем молодой аристократ сумел достойно преодолеть новые трудности, которые поставило перед ним существование, кто-то забарабанил в дверь. Победный Луч выронил рассматриваемую часть гардероба. Сердце у него мгновенно подскочило до самого горла. Быстрый взгляд на двери позволил убедиться, что засов надежно покоится в железном гнезде. Он смутно припомнил, как кто-то несколько раз настойчиво велел ему запереть двери. Совершенно очевидно, что он выполнил это указание, сам Луч совершенно не помнил, как это сделал.

— Кт… — Он откашлялся. — Кто там?

— Ветер-на-Вершине. Открывай.

Парень подошел к дверям, недоверчиво вглядываясь в них. Дерево приглушало голос гостя, и Луч совсем не был уверен, что он на самом деле принадлежит рослому магистру Иллюзии.

— Я не открою. На… зови пароль. — К вящему раздражению Луча его голос не слушался, прерывался.

— Какой там, к хренам, пароль, разрази меня гром?!! Открывай, сопляк, эти холерные ворота, пока я не впихнул их внутрь вместе с коробкой!

Внезапно в самой середине дверей показалась разозленная физиономия горца. Темные глаза грозно сверкнули, потом иллюзорная голова мага исчезла. Искра повел плечами и отодвинул засов. Магистр Иллюзии размашисто промаршировал внутрь, не ожидая приглашения. Быстро осмотрел комнату, брезгливым взглядом окинул наследника рода Брин-та-эна, потом бесцеремонно развалился на его лучшем кресле.

— Ладно, живой и вполне в сознании, значит, можешь отвечать на вопросы.

— Сам себе отвечай, если такой любопытный, — буркнул в ответ Искра, с досадой осознавая, что ироничный тон получается весьма слабо, если приходится говорить хриплым шепотом.

— А! — Хайг нацелился в него пальцем. — Не сметь мне дерзить. Почему-то прошлой ночью кое-кто был не слишком разговорчив, когда его тихорукий шнурочком украсил.

— Это мое дело, и никто не смеет в него нос совать, — упорствовал юноша, все еще стараясь хоть как-то смирить гостя и одновременно весьма болезненно осознавая, что со стороны этого бессовестного выскочки он может нарваться только на издевательства. В ночной рубашке (даже украшенной дорогими кружевами и вышивкой), с взлохмаченными, точно стог сена, волосами и кругами вокруг глаз даже аристократ выглядит не слишком впечатляюще. — Оставьте меня в покое, и ты, и этот твой невольник.

— Это уже не твое личное дело — с тех пор, как Певец тебе жизнь спас, — возразил старший маг, а на его лице появилось выражение безграничного презрения. — Можно было бы подумать, что ты будешь благодарен за спасение, но разве можно ожидать хорошего от такого ничтожного паршивца, как ты? Среди тех, кто носит шарф, нет ни невольников, ни хозяев, заруби себе это на носу, щенок! — Голос мужчины постепенно становился все громче, пока испуганному пареньку не стало казаться, что в нем эхом звучит гневное рычание пантеры. Во время этой тирады Победный Луч Рассвета опустился на край кровати, а его рука неосознанно снова потянулась к шее. Он опустил голову, чтобы волосы закрыли ему лицо, а Ткач иллюзий все швырял в него жестокие слова. Луч чувствовал себя отнюдь не победно.

— Ладно, выкладывай, кто тебя так сильно не любит, — повторил свой вопрос Ткач, когда исчерпал свой запас оскорблений.

— А, выбирай на вкус, — буркнул Искра из-за занавеса растрепанных локонов, делая небрежный жест рукой. — Меня тут все ненавидят, в том числе этот твой кудлатый любимец.

— И ничего удивительного, если ты всех презираешь, — ответил хайг, уже значительно спокойнее. — Может, я и простак, не столь «утонченный», как некоторые тут, но далеко не глупец. И я вижу, когда что-то назревает.

Луч угрюмо и строптиво молчал, а мужчина продолжал довольно добродушным тоном:

— Малый, как я понимаю, тебя тут вовсе быть не должно было. Зачем тебе Замок Ладони? Такой аристократик должен сидеть в своем дворце с каким-нибудь умником, по книжкам обученным, и иметь этого книжника в своем исключительном распоряжении. В Ленении у императора или в каком-нибудь ихнем университете, или как там оно у вас называется. Но не здесь и не с одним-единственным слугой…

— Как изгнанник! — Искра не выдержал и выплеснул давно сдерживаемую горечь. — С одним слугой, в одной комнате, и даже коня мне не оставили! Заперли в этой продуваемой всеми ветрами крепости, точно в тюрьме, вместе с простонародьем, мужланами и ублюдками… — И тут он прикусил себе язык.

— Сынок… — начал хайг обманчиво ласковым тоном. — Ты на самом деле такой дурной или просто притворяешься?

— Может, и притворяюсь, — пробормотал парень, упрямо уткнувшись глазами в пол.

— Эти «мужланы и ублюдки» — твои собратья, и тебе этого уже не изменить. Разве что вскроешь свою глупую башку и вырвешь из нее ядро таланта. Но это будет очень больно, сынок, не сомневайся… — Он вдруг оборвал себя на полуслове и быстро глянул на парнишку, который между тем поднял глаза и холодно смотрел на старшего мага. — Это не первый раз, верно, малец? Не первый наемный убийца, подосланный к тебе?

Лицо Искры исказила внезапная гримаса. Он кивнул.

— Четвертый, — прошептал в ответ.

Хайг коротко присвистнул:

— Так ты, видно, большой счастливчик, или Гильдия так сильно опустилась, что даже одного щенка не может выставить за Врата.

Взгляд мага стал еще мягче, в нем вроде бы даже появилось сочувствие, а Победный Луч с изумлением услышал собственный голос:

— Первый раз… подо мной убили коня на охоте. Стрела была предназначена мне, но конь взбрыкнул, и она попала ему в шею. Я только успел выдернуть ногу из стремени, он мгновенно рухнул. Потом другому убийце удалось пробраться во дворец. Я его с-сжег. — Голос Искры задрожал, когда в памяти пробудились еще совсем свежие воспоминания об отвратительной вони обугленного мяса и волос. — В третий раз меня пробовали отравить, но и это не удалось. Тогда меня и отослали сюда.

Искра прикусил губу, сдерживая предательский поток откровений. В своем коротком рассказе он не упомянул про собственные страхи, ночные кошмары, о том, что долго ничего не мог есть, чуть не уморив себя до смерти. Не хотелось ему говорить и о постоянно повторяющихся истериках матери или холодном равнодушии отца, которое разнообразили только взрывы раздражения. Нападения на наследника рода были неприятными событиями, нарушавшими заведенный порядок и налаженные обычаи в почтенной резиденции Брин-та-эна.

— У тебя есть братья? — неожиданно спросил хайг.

Захваченный врасплох, парень отрицательно покачал головой.

Нет, у него не было братьев, к вящему неудовольствию и вечным сетованиям князя-отца, который полагал, что вина за такое состояние дел лежит целиком на его супруге.

— Значит, это за тебя прошлой весной просватали самую младшую дочь императора? — продолжал Ветер-на-Вершине. — Я что-то такое слышал.

«Что-то!» Этот горец и в самом деле как будто только вчера из лесу вылез. Чтобы не знать о самом громком за последние годы обручении!

— Это не понравилось другим конкурентам, — с горечью заметил невезучий жених. — Вот кто-то из них и начал на меня охотиться, рассчитывая в случае успеха занять чудное местечко императорского зятя. Я бы и сам его с удовольствием уступил, да еще приплатил бы, только ни Круг, ни князь не позволят мне этого сделать. Они желают, чтобы в императорской семье был маг, ну и для рода Брин-та-эна это огромная честь.

— Что-то тут концы с концами не сходятся, — презрительно сказал Ветер. — Вместо того чтобы охранять и беречь, тебя держат здесь, где, собственно говоря, каждый может входить и выходить, как ему хочется. Охрана Замка дырявая, как карман нищего, я уже давно об этом твержу, но разве кто-то меня слушает? Стража едва шевелится, как снулая рыба, а мои кошечки — всего только животные, их можно обмануть. Этот мерзавец давно уже подкрадывался к тебе, точно к оленю из засады. Наверняка поступил сюда на службу, пропитался запахами Замка, подождал нужное время, а уж потом приступил к своей работе.

— Разве у Замка есть какой-то свой запах? — пробормотал парень.

— А как же! — Голос Ветра звучал так, будто он объяснял то, что ясно и пятилетке. — Всю одежду стирают одним и тем же мылом. Человек, возможно, этого не чувствует, но коты непременно учуют. Именно поэтому стражники возвращаются из своих дозоров с целыми руками и ногами. А вот вору это сделать будет гораздо труднее… — Он расхохотался во все горло, шлепнув себя ладонью по колену.

— Только, как оказалось, это не всегда действует, — кисло заметил Искра. — Из этого следует, что тихорукий, скорее всего, притворился поваренком. Он отравил мой ужин, который только случайно съел Чертополох, потому что у меня как раз не было аппетита. А убийца ждал под дверьми, хотел убедиться, что отрава подействовала. Он рассчитывал, что выйдет Чертополох, поэтому с собой прихватил только гарроту. — И снова ладонь парнишки невольно потянулась к шее, на которой виднелась пурпурная полоса. — Его-то убийца легко придушил бы, а вот со мной у него ничего не вышло.

Хайг кивнул, подтверждая:

— Правильно рассуждаешь, малец. Что-то там имеется у тебя между ушами. Хотя если б не Ночной Певец, то, верно, этот твой «шнурочник» успешно закончил бы то, что начал. Верхушка займется этим, я покажу им труп и…

— Нет! — вдруг яростно вскинулся парень.

— Нет? — Хайг удивленно нахмурил брови.

Молодой маг тряхнул головой, отчаянно морщась и двумя руками хватаясь за шею. Его темные глаза стали стеклянными от боли. Ветер фыркнул с некоторым раздражением, поднялся и потянул мальчика к окну. Любое сопротивление оказалось бесполезным, мужчина уверенно схватил его за затылок и силой раскрыл рот с такой легкостью, точно имел дело с больным щенком. Краем глаза Искра заметил, как грубый горец вытаскивает нож… и дернулся, охваченный паникой.

— Спокойно! — одернул его Ветер. — Я ж ничего тебе не сделаю. И не смей меня лягать, а то врежу.

— О-а!.. — Победный Луч Рассвета не смог сдержать стона, когда магистр Иллюзии осматривал его горло в свете, отражавшемся от блестящего клинка.

— Выглядит не худшим образом. Ты хрипишь, но говорить можешь, — оценил Ветер-на-Вершине. — Плюешься кровью?

— Е-е… — изобразил отрицание Искра, искоса и с обидой глядя на мага. Наконец тот отпустил юношу, небрежно похлопав по плечу, наверное, горец хотел таким образом подбодрить паренька, но в результате у того аж колени подломились.

— Ничего тебе не будет. Ты не хочешь, чтобы искали убийцу? Того, который дал заказ Гильдии убийц? — Хайг вернулся на свое место и снова небрежно развалился в кресле.

— А что это даст? — процедил сквозь зубы Искра, разминая шею. — Я только того и добьюсь, что меня запрут где-нибудь и даже выходить из комнаты не позволят. А тюрьмы для преступников созданы, а не для их жертв! Я ведь жертва. Холера ясная! Думаешь, раньше никто не пытался расследовать? Пытались, и ничего это не дало. Трупы обычно весьма малоразговорчивы.

— Если Творители осмотрят этого твоего прислужника, то, по крайней мере, определят, чем его отравили. Уже что-то получится.

У Луча от раздражения краска бросилась в лицо:

— Отрава есть отрава. Повторяю: ничего толкового не узнают, а у меня только новые проблемы появятся. Какая разница, чем его траванули? Впрочем, я сразу могу тебе сообщить, что это была вытяжка из тернового яблока, а ее приготовить может каждый, тут особого специалиста не нужно.

— Откуда ты знаешь, что это именно терновое яблоко?

— Чертополох сначала пожаловался, что свет свечей режет ему глаза, потом начал дышать все чаще, принялся бормотать что-то бессмысленное… и стал агрессивным. Тогда я испугался, хотел… Неважно. — Искра махнул рукой. — Типичные признаки. Мне их на уроках вбивали в голову. Каждый аристократ должен уметь разбираться в отравах ради собственной безопасности.

Ветер надолго замолчал, скрестив руки на широкой груди.

— Ага… это значит, я должен где-то укрыть труп и молчать? Ты не хочешь, чтоб о деле стало известно, не хочешь охраны?

— Нет.

— Самоубийца, — сделал вывод хайг, пожав плечами.

— Я хочу жить, но если это будет жизнь за решеткой, то большое спасибо, — с обидой отозвался Луч.

Спор, который потом начался, только усилил сопротивление Искры. Он и слышать не хотел ни о каких средствах безопасности в виде укрепленных ставен или дополнительной стражи, а при упоминании о письменном оповещении семьи от бешенства швырнул в стену кубком. И, как ни странно, Ветер весьма спокойно принимал эти выступления, даже усмехался себе под нос.

— Тогда остается один путь, — сообщил наконец магистр. — Ты должен присоединиться ко всем этим «мужланам и ублюдкам». Если они, конечно, позволят тебе, — весьма разумно добавил он.

— Должен? — Искра с отвращением скривил губы, точно ему предлагали что-то неприличное.

— Нет, разумеется, не должен, — небрежно отозвался Ветер. — Но в таком случае сходи на склад, найди там человека по имени Бычий Глаз и спроси его, хватит ли у него дров и масла на большой погребальный костер. Потому что ты намерен в ближайшее же время организовать себе весьма пышные похороны.

У парня вытянулось лицо.

— Тебе никуда нельзя ходить в одиночку и вообще носа высовывать за ворота, — продолжал маг. — Ты должен прицепиться ко всем ребятам, точно репей к шерсти, есть с ними, спать вместе…

— Спа… — Победный Луч от ужаса онемел на мгновение, а потом простонал:

— Но ведь все равно никто из них не захочет! А, кроме того, у меня нет пары. «Половинок» непарное количество!

— Хм, что поделаешь. Тебе не помешает немного смирить свою гордыню. Может, кто-то из этих «мужланов и ублюдков» даже поколотит тебя. — Хайг издевательски усмехнулся. — Но ведь это все равно лучше, чем получить нож в спину, верно? А поскольку мы подошли к вопросу охраны, то я дам тебе подарок. Кошку. Будешь кормить ее, вычесывать и ежедневно гладить, потому что кошки это очень любят. Зато ежели уж кто заявится сюда темной ночкой, чтобы перерезать тебе горло, кошка сожрет его.

Ошеломленный парень тупо таращился на своего собеседника. Сквозь муть недосыпа и общего потрясения до него с трудом доходило понимание того, что теперь в его жизни начинается совершенно новый раздел. Когда он будет вынужден делить комнату с полудикой пантерой.

Прогулки под дождем не прошли Камушку даром. Певца разбудил его кашель и тяжелое дыхание. Одного взгляда на товарища, который трясся под одеялами, хватило, чтобы убедиться: Ткач иллюзий категорически должен остаться в кровати. Он прикрыл Камушка еще одним пледом и обещал, что пришлет служанку с завтраком. У Ткача иллюзий горели щеки и глаза были стеклянистыми от высокой температуры — без сомнений, ему придется порядочно отболеть свои ночные похождения. Певец про себя отметил, что о болезни Камушка следует поставить в известность кого-нибудь из лекарей. Он вспомнил, что его ждет еще и неизбежный разговор с Ветром-на-Вершине, а может, и допрос относительно случившегося (он решил отпираться до конца и полностью отрицать свою причастность к происшествию), а еще следует непременно сходить в баню и отмыть всю кровь. К тому же скоро предстоит условленная встреча с Серебрянкой… Сообразив все это, он понял, что денек предстоит очень хлопотливый. Да и к этому несчастному вельможному страдальцу тоже, наверное, следует заглянуть… одна радость: в этом во всем вряд ли найдется еще время для уроков.

Он пощупал ногу — она уже не так сильно болела, как ночью, хотя плохо гнулась, и он из-за этого довольно заметно хромал. Оценивающий взгляд в зеркало позволил ему убедиться, что глаз слегка припух, но это не очень бросалось в глаза, тем более что черты его лица и так не отличались выразительностью из-за обильной шерсти. В общем, ничего такого, что нельзя было бы списать на падение с лестницы в нетрезвом виде. А уж в его нетрезвое состояние все поверят без малейшего сомнения.

С часовой башни едва-едва сообщили, что наступил первый час, поэтому в трапезной в столь раннее время Ночной Певец застал только несколько сонных товарищей.

— А где Ка-а-амушек?.. — спросил его Повелитель ветров Диамант, широко зевая.

— Болен, — коротко ответил Певец, накладывая себе на тарелку порцию жареной репы и риса с мизерным количеством мяса. Видно, повар в этот день решил позаботиться о нежных юных желудках и не нагружать их слишком тяжелой пищей. Диамант только кивнул, сонно жуя. Он тут же потерял интерес к товарищу, полностью посвятив внимание содержимому своей тарелки. Болезнь Ткача иллюзий не была чем-то неожиданным. В последнее время Камушек постоянно кашлял и часто подхватывал насморк, к собственному раздражению. Он терпеть не мог ничегонеделания, а эти мелкие, но докучные хворобы мешали ему и в учении и в развлечениях.

Ночной Певец посмотрел на сидящих за столиками. Отсутствие Победного Луча Рассвета тоже никого не удивляло. Князь не унижался до того, чтобы есть с «простонародьем». Его личный слуга обычно молчаливый и неприступный — носил ему еду на подносе прямо из замковой кухни или доставлял разные лакомства из города.

«Пока князек не обзаведется новым прислужником, придется ему опуститься до нашего общества. Вот несчастье-то! — весело подумал Певец. — Но сдается мне, он уже всех там выстраивает, чтоб по струночке ходили, и скандалит, потому как с ним обращаются недолжным образом».

И пожал плечами. Какое ему дело до капризного князька? Ведь шкуру ему Певец спас, вот и хватит с него.

Но когда уже ближе к вечеру Творитель все-таки оказался около комнаты «князька», в ней царила тишина. Певец сначала прижался ухом к дверям. Никаких указаний, возглашаемых громким голосом, никакого шума, который мог бы свидетельствовать о том, что кто-то торопливо укладывает сундуки и разбирает мебель на части, удобные для переноски. Неужели этот паршивый типчик уже собрал свои манатки и вернулся домой? Но нет… внутри слышно было какое-то тихое урчание и шорохи. Ночной Певец бодро забарабанил костяшками пальцев по двери, а в ответ, к его дикому изумлению, изнутри донеслось вполне явственное и скорее враждебное «ррррооооаррр». Певец обалдел.

— Победный?!.

Двери открылись, а пораженный молодой Творитель чуть нос к носу не столкнулся с взъерошенной пантерой, которая предупреждающе махала хвостом. Испускаемый ею непрерывный монотонный рык напоминал грохот перемалываемых в мельнице камней и в переводе с кошачьего на человеческий язык означал, верно, нечто вроде «да я тебя без соли сожру».

— А чтоб мне облысеть… что происходит?.. — пробормотал под нос Певец, на всякий случай застывая неподвижно, точно столб.

— Это Карамелька, — отозвался знакомый голос, а из-за приоткрытой двери высунулась голова наследника рода Брин-та-эна. Не без капли удовольствия Ночной Певец тут же отметил, что невыносимый аристократик тоже явно не выспался (если вообще сумел сомкнуть глаза ночью), невероятно взлохмачен, а в его голосе слышится больше усталости, нежели обычного княжеского высокомерия и резкости. Он глянул на все еще порыкивающую пантеру. Ветер-на-Вершине использовал несколько контрольных слов, на которые реагировали его «киски». Но какое слово он использовал на этот раз? Ночной Певец знал два. Приятно было бы утереть нос заносчивому Искре, и молодой маг рискнул:

— Сливовый караван.

Огромная кошка продолжала испускать многозначительное «ррр», по-прежнему угрожая отгрызть конечности. Губы Победного Луча Рассвета изогнулись в насмешливой улыбке.

— Рыбий гребешок, — не сдавался Певец, в глубине души проклиная хайга и его изобретательность. Насмешливая улыбка князька стала еще более издевательской. Творитель, осененный внезапным проблеском вдохновения, потянулся прямо к разуму Искры, где нужное контрольное слово лежало прямо на самом верху — только возьми.

— Мраморная малина, — с превеликим удовольствием провозгласил Певец, а потом почесал за ушком пантеру, которая тут же успокоилась, будто ее зачаровали.

— Я с самого начала не сомневался, что эта охрана была неудачной выдумкой, — с горечью решил Искра, пытаясь снова закрыть двери. Но Певец надавил плечом и бесцеремонно ввалился в комнату.

— Выдумка? Неудачная? Почему ж ты сразу не скажешь: «В задницу такую охрану»?

— Потому что я не использую таких вульгарных выражений.

Певец пожал плечами:

— А, тогда я понимаю, почему аристократы такие мерзкие. Вместо того чтобы основательно выругаться и прочистить себе разум, вы подавляете в себе злость и не выбрасываете ее наружу. Каждый ночной горшок когда-нибудь надо выливать, господин хороший.

— Я тебе не ночной горшок! Зачем пришел?

Певец не ответил на этот вопрос. Он исподлобья приглядывался к Искре, снова бесцеремонно почесывая за ушами пантеру, которая явно с удовольствием отдавалась ласке, поскольку басовое урчание в ее горле приобрело мягкие нотки мурлыканья довольного кота. Она жмурила янтарные глаза и подставляла круглую голову под ладонь Творителя. Искра прикусил губу.

— Спокойно, — сказал Ночной Певец. — Ни Ветер, ни Бестиары не разглашают пантерьих контрольных слов.

— Но ведь ты же его знал!

— Я вытянул его у тебя из головы. Не думаешь же ты, что среди наемных убийц затесались какие-нибудь Наблюдатели? Ты в безопасности, по крайней мере, пока.

Осунувшееся лицо несостоявшейся жертвы покушения приняло презрительное выражение под названием «а что ты там можешь понимать». Но на Певца это не произвело никакого впечатления. Что поделаешь, уж такой он есть, этот Победный Луч Рассвета из рода Брин-та-эна. То, что он не стал вытаскивать на свет обстоятельства жалкого начала биографии Певца и не начал с ходу его попросту оскорблять, называя дворнягой и нищим попрошайкой, уже следовало признать за исключительную вежливость. А может, это просто результат усталости? Молодой князь выглядел больным: лицо серое и иссохшее, вокруг покрасневших глаз — глубокие тени. Мятая одежда плохо сидела на нем, морщилась, точно была отвратительно сшита, и Певец далеко не сразу сообразил, что свой бархатный кафтан бледный юный князь умудрился натянуть задом наперед, а серебряные пуговички должны находиться на спине, где их застегнул бы слуга. Один взгляд на обувь князя позволил определить, что у аристократа появились определенные сложности и со шнурками. Модные тканые ленты вместо того, чтобы укладываться в приятные для глаз орнаменты, извивались, словно взбесившиеся змеи, и скручивались в узлы. Но хуже всего выглядели все-таки волосы Победного Луча — раньше тщательно намасленные и уложенные благородными локонами, они спадали до лопаток. Теперь волосы развились, щетка не касалась их со вчерашнего дня, растрепанные, сбившиеся колтунами пряди немного напоминали фестоны мха, которые Певец видел на ветках болотных деревьев. С той только разницей, что были не зеленого цвета.

Зато лицо Искры вдруг стало зеленоватым. Парень явно пошатнулся, чтобы сохранить равновесие, ухватился за столбик балдахина над своим ложем, а потом тяжело опустился на кровать, потирая лоб и мучительно кривясь.

— Ты болен? — поинтересовался Певец.

— Нет. Да… Не знаю, — пробормотал побледневший и слегка даже позеленевший местный представитель аристократии. — У меня голова болит. И я так себя чувствую, будто у меня камень в желудке, — добавил он, что невольно прозвучало довольно жалостно.

Певец задумчиво прищурился:

— Ты ел сегодня что-нибудь?

— Нет, — буркнул Искра, прижимая ладонь к животу. — И вчера тоже не ел, что-то мне не хочется.

— Да ты ж попросту голодный, а никакой не больной! — фыркнул Певец. — Со вчерашнего дня без жратвы, ничего удивительного, что тебе стало плохо.

— Голодный? — На лице Победного Луча отразилось искреннее удивление. — Не думаю, чтобы я был голоден. Мне совсем не хочется есть. Просто меня тошнит.

— Вот и видно, что ты никогда не голодал. Через какое-то время в животе перестает бурчать и есть уже не хочется. — Ночной Певец махнул рукой, горько улыбнувшись. — Человек просто слабеет и охотнее всего только спал бы да спал. Таков он и есть, этот голод, предательский, выедает тебя изнутри, словно червь. Так что радуйся, господин хороший, что тебе не пришлось на самом деле столкнуться с настоящим голодом.

Князь молчал, поэтому Творитель продолжал, потирая руки:

— Ну, поскольку пока у тебя нет никого на побегушках, чтоб лакомства тебе под нос принести, придется самому прошвырнуться до нашей трапезной. Только не в этих тряпках и не с таким стогом сена на голове. Ты похож на дохлую мышь, которую кот приволок с поля. Никогда не понимал, зачем «благородным» такая вот длиннющая пакля на голове.

Наследник Брин-та-эна мгновенно надулся и стиснул кулаки. Но тут же с шумом выдохнул воздух и ответил с угрюмым достоинством:

— Длинные волосы являются символом благородного происхождения. Первый встречный не имеет права такие носить.

Развеселившись, кудлатый Творитель расхохотался в ответ, а тем временем, не задавая вопросов, он поднял крышку одного из сундуков и принялся изучать его содержимое. Там он обнаружил только блестящие шелковые рубахи с искусно вышитыми отворотами.

— А знаешь что? Если б волосы давали благородное происхождение, то я бы уже давно был самым знатным в этом клятом городе!

Победный Луч Рассвета в который уже раз спрашивал себя, почему он до сих пор еще не выкинул за двери этого бесстыжего мужлана, бывшего невольника… полуживотное, собственно говоря… эту ошибку природы, этого болтливого шельму, только и видели его косматую морду. А на прощание еще следовало бы натравить на него Карамельку.

— Почему я еще не выкинул тебя отсюда? — Наконец он все-таки произнес этот вопрос вслух все еще хриплым после гарроты голосом.

Несносный гость притворился, будто глубоко задумался, принял позу мыслителя и многозначительно почесывал свой подбородок.

— Потому что я такой милый и забавный?

— Потому что я хочу… договориться с тобой, — добавил Искра с намеком.

— О чем?

— А вот о чем. Я бы предпочел, чтобы события прошлой ночи не стали всеобщим достоянием.

— Никаких сообщений? Никакого следствия? — удивился Певец, забыв про свою роль беззаботного наблюдателя.

— Вчера ночью… вообще ничего не произошло. — Точно наперекор собственным словам Победный Луч невольно провел пальцем по следу на шее. — Хотя это очень плохо, что я не могу устроить Чертополоху настоящие похороны. Он был хорошим слугой и заслуживает этого.

— Избавиться от тел? — уточнил Певец. — Нет ничего проще. Мне это тоже подходит.

— Значит, мы договорились?

— Договорились.

— И что ты за это хочешь?

Творитель склонил голову, точно слегка задумавшись.

— Ты больше никогда не будешь называть меня невольником.

Искра пожал плечами:

— Слишком низкая цена.

— В таком случае будем считать, что это первый взнос. А про остальное я тебе припомню, когда представится подходящий случай.

В тот день никто ничего особенного не заметил. В одной из замковых кухонь самовольно оставил работу поваренок, он сбежал в неизвестном направлении и даже не позаботился забрать свое скромное имущество. Никто на такую мелочь и внимания-то особо не обратил. Среди слуг ходили слухи, будто молодой аристократ отослал прочь своего слугу, потому что, наверное, был им недоволен. Волосатый Творитель выглядел необычно подавленным, а во время занятий заснул, уткнувшись головой в книжку, из-за чего снова навлек на себя гнев учителя. Две «половинки» заболели. В общем, ничего необычного.

Камушек с горечью подумал, что сам, собственными руками обеспечил себе отдых от Гладиатора, по крайней мере, на пару недель. Это единственное, что хоть немного утешало в сложившейся ситуации. Потому что у него сильно болело горло и кололо в груди, и вообще жизнь представлялась довольно подлой и поганой штукой. Еще до полудня к пареньку заглянул лекарь — Наблюдатель с холодными ладонями, который не имел ни малейшего понятия о том, как можно, не причиняя неудобств, осмотреть горло больного. Он заставил Камушка выпить какую-то мерзость, более горькую на вкус, чем приснопамятные наливки Соленого на Ящере. А тут еще, чтоб жизнь маслом не казалась, этому медику почему-то не понравилось дыхание Камушка.

«Кажется, у меня хрипы в легких. Мне пришлось подробно описать, как я болел на острове. Он осматривал мои шрамы. Пугал, что у меня наверняка имеются „обширные некротические изменения в правой доле“, что бы сие ни означало, и каждая запущенная простуда может закончиться смертью. После своего визита он оставил табличку, сплошь исписанную какой-то ерундой, а кроме того, столько лекарств, что этим можно было бы коня отравить. Я уже самовольно наполовину уменьшил себе назначенные им дозы. А некоторые пузырьки решил вообще не трогать. От отца я знаю, что лучшее средство от больного горла — это обычный имбирь, свежий или сушеный и перемолотый в порошок. Так что я попросту пошлю Ночного Певца на базар за травами. Он еще и обрадуется, потому что обожает ходить за покупками и всегда страшно торгуется, что со стороны выглядит как жуткая свара с лавочником, только в конце оба с довольным видом пожимают друг другу руки и уверяют, что все это представление доставило им огромное наслаждение. Забавные люди эти южане».

«Лекарь пришел второй раз и страшно радовался, что его терапия приносит результаты. О да, МОЯ терапия. Если б я пил все, что он мне оставил, меня бы уже хоронили в красивой урне. Лекарь сообщил, что меня ждет посещение Творителя, очень хорошего хирурга, который и должен положить конец моим недомоганиям. Глупцы подобны сорнякам — не надо стараться, сами вырастают.

Интересно развивается также история Победного Луча Рассвета. Как и все остальные, я не испытываю особо теплых чувств к Победному Лучу, но могу себе представить, как ему сейчас тяжело. Ветер-на-Вершине пересказал мне и Певцу все, что ему удалось вытянуть из этого избалованного парня. Возвращение к удобствам семейного дворца могло означать для него только смерть, рано или поздно. А самое удивительное, что Ночной Певец не то чтобы полюбил Искру, но явно испытывает чувство некоторой ответственности за него. Как он сам утверждает, „до тех пор, пока эта клуша не научится самостоятельно застегивать пуговицы“. Следствия не было, как и похорон. Кажется, все, что в конце концов осталось от тел погибших, — это огромная лужа воды и кучка чего-то, похожего на мокрый песок. Эти останки было совсем не трудно собрать в мусорные ведра и выкинуть в канал. Ветер-на-Вершине, для порядка, в святилище принес в жертву зерно и молоко за упокой душ умерших. Я спросил, зачем он молился за убийцу, а он ответил, что это профессионал, который погиб на боевом посту, так что заслуживает уважения. Хайги — еще более странные люди».

Победному Лучу снилось, что он прогуливается по Замку с Ночным Певцом, и они о чем-то препираются. Как это часто бывает во сне, он толком не знал, о чем идет спор — в этом мутном и беспорядочном видении все время менялось расположение коридоров, точно строение было разболтанной складной игрушкой. В какой-то момент ступени ускользнули из-под ног парня, и он полетел вниз, чувствуя, как его желудок подлетает, в свою очередь, вверх с омерзительным ощущением внезапного страха.

И хотя полет к земле был всего лишь сонным кошмаром, сам удар оказался весьма реальным и чувствительным. Победный Луч Рассвета открыл глаза и обнаружил, что лежит на полу. В поле его зрения с края кровати свешивались лапы потягивающейся пантеры.

— Карамелька, зараза ты! — ругнулся хозяин столь подло захваченного ложа и уселся на полу. — В один прекрасный день я сделаю коврик из твоего чудного меха, а все остальное зажарю и съем. И затанцую от радости, что уже не должен любоваться твоей усатой мордой, вредная ты кошатина!

В ответ он услышал дружеское мурлыканье, а «вредная кошатина» лизнула его шершавым, как напильник, языком.

— Фу-у-у… — Парень с отвращением обтерся рукавом ночной рубашки.

С тех пор как Победный Луч Рассвета был осчастливлен обществом хайгонской пантеры с прелестным именем Карамелька, такие утренние пробуждения стали уже чуть ли не привычным ритуалом. Кошке пришлось очень по вкусу ложе молодого мага. Она начинала с того, что укладывалась на самом краешке, но потом понемногу отвоевывала пространство, и все заканчивалось тем, что теперь уже спящий юноша лежал на краю, а иногда и просто сваливался на пол.

Но, однако, к его собственному удивлению, это мешало ему гораздо меньше, чем он мог бы представить себе раньше. Он быстро привык к царапинам на мебели и даже к обслюнявленным предметам одежды. Карамелька не отставала от него ни на шаг, как тень сопровождала его даже на уроки. Первый раз за долгое-долгое время он чувствовал себя в безопасности. А тут еще у него появилось ощущение, будто животное его… любит?

Грохот в дверь в убийственно раннее время тоже входил уже в ежедневный ритуал.

— Эй, господин хороший, оторви задницу от кровати и давай пошевеливайся! — заорал Ночной Певец из-за дверей.

— Пароль! — отозвался Победный Луч.

— Засунь его себе в задницу!

— Это неправильный пароль!

— Хвост сурка булькает наискосок!! Отзыв! — провокационно завыл под дверьми Ночной Певец.

— Лучшие сурки у тети Аси! — крикнул в ответ Искра.

— Мраморная малина, — тихо сказал он Карамельке, почесав ее за ухом, и пошел открывать. Приказ к нападению для пантеры звучал просто «ап!», но Луч искренне надеялся, что ему никогда не придется его использовать.

Последнее время Певец каждое утро будил его, барабаня в двери. Потом ждал, пока Искра оденется, иногда даже помогая ему в сей сложной процедуре. И немилосердно при этом издевался над аристократом, пока взбешенный Победный Луч Рассвета не научился сам правильно завязывать себе башмаки и причесываться, это последнее действие значительно упростилось после того, как несносный Творитель варварски коротко обрезал князю волосы — почти наполовину их длины, беззаботно и коротко заявив при этом: «Отрастут!» Потом юный аристократ полдня ходил в самом мрачном состоянии духа, но вскоре сумел оценить все удобства новой прически. Поначалу он чувствовал себя немного странно, зато проклятые волосы перестали за все цепляться и сбиваться в колтуны.

Поскольку иного выхода не было, он начал ходить есть в общую трапезную. Первое появление там князя привело всех присутствующих в несколько обалделое состояние, тем более что его, естественно, сопровождала хайгонская пантера. В тот день ужин прошел в гробовой тишине. Искра старался не отрывать глаз от своей тарелки, ощущая направленную на него массовую атаку не только зрительную, но и мысленную. Ребята по-прежнему кидали в его сторону недоверчивые взгляды, но, поскольку никто так и не обжегся вдруг вскипевшим супом, отношение к нему понемногу стало более спокойным. Он даже не пытался присоединиться к болтающим компаниям, собирающимся до и после уроков с Гладиатором, зато во время разговоров за столом начал вставлять точные и язвительные замечания, что вызывало порой целую войну, где оружием служили шпильки и колкости, а в конце концов все разрешалось смехом. Одним словом, он чувствовал, что дело идет к лучшему. Союз с «мужланами и ублюдками» начинал приносить ощутимые выгоды.

— Идем к Камушку, — потребовал Ночной Певец, когда наконец Гладиатор вместе со своей палкой растворился вдали после утренних уроков.

— Вместе? — переспросил Искра. Мягко говоря, они с Ткачом иллюзий друг друга не слишком любили. Каждый раз, когда Камушек соизволил взглянуть на Победного Луча, тот чувствовал, что божество здешней молодежи совершенно пренебрегает им. И это нашему аристократу весьма не нравилось. Более того, он подозревал, что Ткач только ждет подходящего случая, чтобы снова напустить на него какую-нибудь исключительно гадкую иллюзию. К примеру, такую, как то мерзкое членистоногое.

— Вместе. Карамелька тоже, — решительно ответил Творитель.

— Не хочу, — столь же твердым тоном сообщил Искра.

— Хочешь.

— Не хочу и не пойду.

— Пойдешь, потому что это будет очередной взнос в счет долга, а ты у нас благородный и долги платишь, — радостно ощерился Ночной Певец.

От такого бесстыдства Победный Луч даже онемел на мгновение.

— А можно узнать, какой это будет взнос по счету? — процедил он со злостью.

— Второй.

— Третий. Второй был, когда ты мне волосы обрезал, варвар ты лохматый!

— А ты не имеешь права меня оскорблять.

— Я только не должен был называть тебя невольником.

— Ты мне тоже нравишься.

Вот так мило щебеча, два мага добрались до дверей, на которых красовалась отполированная медная голова смеющегося кота.

Победный Луч Рассвета не знал, как выглядят комнаты его товарищей по школе, но его воображение рисовало что-то похожее на казарменный стиль (однажды он побывал в казармах рядовых императорской гвардии в Ленении), поэтому он ожидал увидеть нечто вроде голых белых стен, твердых нар с ровно застеленными одеялами и противомоскитными сетками… ну, может, еще столик со стопкой книг в одном углу и свитками пергамента в другом. Во всяком случае, отнюдь не то, что он увидел, когда Ночной Певец распахнул дверь и впихнул его внутрь.

— Тут же… — начал было Луч и запнулся. Слово «грязно» не подходило к описанию комнаты, наименование «помойка» тоже замерло у него на губах, когда он увидел стоявшую посреди стола громадную золотую вазу, в которой легко мог бы утопиться приличный котище. Но из этого чудовищного сосуда свисал только одинокий носок. А вокруг валялись горстями драгоценные камни.

— Это золото? — вырвалось у Победного Луча, прежде чем он успел прикусить себе язык.

— Где? Это? А, нет-нет. Серебро, позолоченное, но и так офигенно тяжелое. И безобразное, как дождливая ночь. Чем больше мы стараемся это исправить, тем хуже оно становится. А если я пытаюсь сделать ажурный низ, то он сплющивается под тяжестью верха. Я уже дозреваю, чтобы это недоразумение переделать в ночной горшок.

Луч несколько оправился от того сокрушительного впечатления, которое произвел на него чудовищный сосуд, и огляделся в поисках Ткача иллюзий. Камушек, вопреки ожиданиям, не валялся в постели в качестве тяжелобольного. Полностью одетый, он сидел поперек своей кровати, опираясь на груду шелковых подушек, длинные ноги его покоились на табуретке, а вокруг было разбросано множество листков бумаги. Рядом на столике дымилась кадильница, по всему помещению разносился сильный запах сосновой смолы и гвоздики. Камушек поднял голову от книжки, которую как раз читал, и посмотрел на пришедших слегка отсутствующим взглядом. С некоторым интересом он смерил взглядом Искру с ног до головы, а потом вдруг разразился смехом, который тут же перешел в тяжелый приступ кашля. Ткач согнулся пополам, выронил книжку и все никак не мог отдышаться.

— Ох, как паршиво, — встревожился Творитель. — Знаешь, после того, как его подстрелили на Драконьих островах, он от любого пустяка тут же расклеивается.

— Это заразно? — буркнул Победный Луч, невольно отступая на полшага.

— Да ты что. Сейчас пройдет. — Певец вылил на платок какое-то средство из бутылочки, которую откопал из-под вороха бумаг. Подал тряпицу Камушку, а тот, продолжая раздирающе кашлять, прикрыл ею рот и нос. Наконец Ткач иллюзий перестал хрипеть. Отложил платок и вытер слезившиеся глаза.

«Ради Круга Вечного, я его вообще не узнал. Что ж ты с ним сделал, Певец?»

На Камушка преображение аристократа явно произвело большое впечатление. Вместо чудного создания в бархатных одежках — не то парня, не то девушки — перед ним стоял стройный и вполне симпатичный шестнадцатилетний парень. Локоны Искры исчезли. Явно без ножниц не обошлось. Волосы у него теперь были значительно короче, гладкие, зачесанные со лба назад, что подчеркнуло резкие черты липа, и теперь он выглядел гораздо более решительным и мужественным. На затылке торчал черный хвостик, переплетенный ремешком — прическа охотников. Победный Луч Рассвета был одет в замшевую куртку с бахромой, облегавшую талию, чтобы удобно можно было опоясаться лазурным шарфом мага. Костюм дополняли узкие черные штаны, украшенные по бокам шнуром, и высокие сапоги из телячьей кожи. Единственной деталью, не подходившей к этому охотничьему наряду, был шелковый шарфик, которым Искра тщательно обернул шею.

«Я думал, это новенький. Какой-нибудь охотник из числа Игольчатых. — Камушек махнул рукой в сторону Искры. — Что с твоей шеей?»

Луч отвернул платок, показав синюю, но уже бледнеющую полоску на коже. Ночной Певец передал его ответ:

«Он говорит, что уже не болит и скоро пройдет».

«А у меня еще болит. — Камушек многозначительно похлопал себя по груди. — Мне уже так надоело валяться. Я предпочел бы даже урок с Гладиатором. Одна польза — больше времени остается на это». — И он показал на разложенные вокруг бумаги.

Сосредоточившись на чтении иллюзорных надписей, что было для него совершенной новинкой, Искра не сразу обратил внимание на лежащие повсюду десятки эскизов, сделанных карандашом, углем и пером. Он с интересом принялся их разглядывать, поднимая с пола один за другим. Его резкие брови изумленно поднимались все выше и выше.

На эскизах были изображены в основном статуи из древних руин на Драконьем архипелаге — часть из них сделал еще Пожиратель Туч, последние вышли из-под руки Ночного Певца, который рисовал их с иллюзий, создаваемых Камушком. Ткач иллюзий выбрал один из рисунков и показал его.

«Гляньте-ка, разве вот этот не схож как две капли воды с нашим пресветлым князем?» — спросил он с лукавой усмешкой.

Набросок изображал воина с раскосыми глазами, который охранял на Ящере разрушенную усадьбу какого-то древнего богача. И правда, узкое лицо, рисунок подбородка, а прежде всего форма орлиного носа очень напоминали молодого аристократа из рода Брин-та-эна. Живая копия воина с рисунка в первый момент надулся, намереваясь смертельно обидеться, но потом быстро пришел к выводу, что порыться в той свалке, которой была комната Творителя, будет гораздо более интересно, чем тратить время на препирательства. Карамелька с истинно кошачьим гедонизмом развалилась на кровати Певца и задремала, а ребята с растущим интересом принялись разыскивать среди рисунков те портреты, которые напоминали им людей из их окружения. Подбирали к ним создаваемые Ткачом иллюзии миражи школьных товарищей. Воодушевленный Ночной Певец записывал получившиеся пары, а Победный Луч Рассвета заглядывал ему через плечо, наблюдая, как идет работа. И скульптуры и образы людей, скопированных со стенных росписей подземного лабиринта, представляли собой примерно один и тот же тип внешности: длинноногие худощавые фигуры с прямыми черными волосами. Их лица, имевшие треугольную форму, заканчивались резко выступающими подбородками, глаза напоминали щелочки, а носы были довольно крупные и заостренные.

Вскоре оказалось, что у каждого из парней, вызванных в Замок, имелась хоть одна из этих перечисленных черт. У большинства волосы были черны, как сажа. Глаза Камушка, Ночного Певца и Винограда в точности повторяли форму глаз людей с рисунков. Мышку выдавали очертания лица и фигуры, а Победного Луча Рассвета — нос, наследуемый в их роду из поколения в поколения с незапамятных времен.

— Нам трудно будет отречься от своих предков. Вот тут имеется портрет идеального мага, — сказал Ночной Певец, постучав пальцем по одному из рисунков. — К сожалению, кровь в нас течет страшно разбавленная, и мы все теперь уже…

— …дворняги, — закончил Искра настолько странным тоном, что Ночной Певец изумленно поднял на него глаза.

— Разве это так уж плохо — быть помесью? — спросил Творитель. — Да ладно тебе, неужели ты веришь в байки о том, что у тех, кто знатен по праву рождения, и кровь золотая?

— Нет, — грубовато буркнул Победный Луч Рассвета и надолго умолк. Видно, ему не пришлось по вкусу открытие, что в далеком прошлом кровь блестящего рода Брин-та-эна могла быть… да что там — наверняка была осквернена какими-то чужими примесями.

— Да брось ты, не дуйся, — обратился к нему Ночной Певец. — Вон Клинок, к примеру, всем Замком заправляет, а его семья — простые торговцы солью. Как ни посмотри, ты гораздо знатнее его.

Победный Луч Рассвета пожал плечами:

— Меня должно утешить, что мной сейчас правит купчик? Мужчины рода Брин-та-эна всегда были воинами. Среди нас нет и не было торговцев солью.

— А жаль, это дает неплохой доход, — ответил Певец и захихикал.

Луч уже набрал было в грудь воздуху, чтобы резко ответить ему, но тут у Ткача иллюзий снова начался приступ кашля, что невольно заставило всех присутствующих, включая Карамельку, которая даже соизволила поднять голову и выглянуть из своего логова, обратить свое внимание на него.

— А почему он, собственно, так разболелся? — спросил Искра с легким неудовольствием в голосе. — Его кашель звучит так, будто он вот-вот задохнется.

— В ту ночь, когда на нас напал душитель, Камушек побежал к Ветру-на-Вершине, чтобы сообщить ему, что произошло. Тогда лило как из ведра, вот он и промок весь, и замерз. А результат той прогулки ты видишь перед собой.

— А чего ради он вообще полез в это дело? — У Победного Луча Рассвета даже лоб сморщился от глубоких раздумий. — Что это ему дало? Что он выиграл?

Ночной Певец глубоко вздохнул:

— Ничего.

— Ничего? Тогда зачем?.. Не понимаю.

— Надеюсь, когда-нибудь поймешь. В противном случае я пожалею, что неделю назад проходил ночью мимо твоих дверей, — решительно заявил Певец, поворачиваясь к Искре и заглядывая ему глубоко в глаза.

Наконец Камушку стало настолько лучше, что он оказался в состоянии выйти из своей комнаты. Мастера Ветров в порыве хорошего настроения подарили городу солнечный денек, и ребята радостно стали собирать народ для игры в мяч. К сожалению, Ткач иллюзий, который обычно из-за высокого роста играл в середине поля как великолепный подающий, не смог участвовать в игре, поскольку все еще был слишком слаб. И игроки из команды Камушка просто не имели другого выхода, кроме как предложить место «центрального» игрока Победному Лучу Рассвета. Правда, все ждали, что наследник рода Брин-та-эна откажется, причем крайне невежливо, но, как ни странно, он принял предложение, и даже очень охотно. Честолюбивый Искра хоть и имел весьма смутное понятие об игре в кольца, но компенсировал недостаток опыта инициативностью и возрастающим по мере игры интересом. Он ловко изворачивался, принимая самые трудные подачи противника, и с большим увлечением участвовал в самых жестких схватках, когда игра из-за всеобщего возбуждения порой даже переходила в неопасные потасовки. Именно тогда его имя подверглось значительному сокращению, поскольку гораздо удобнее было крикнуть попросту: «Луч, лови!» Потом вся команда согласилась, что главным образом благодаря ему метатели под предводительством Грифа умудрились обеспечить попадания во все четыре кольца, прежде чем противнику удалось попасть хотя бы в два. А когда наконец победители и побежденные, одинаково усталые и страшно грязные, покидали поле, впереди плечом к плечу шагали Луч и Гриф — первородный сын князя и паренек, о чьем происхождении можно было только сказать, что в нем были замешаны какая-то женщина и, по крайней мере, один мужчина.

Камушек стоял в коридоре здания, расположенного неподалеку от Восточной башни, и размышлял над тем, каким лекарем может быть человек, повесивший на своих дверях табличку с такой надписью: «Творитель Грива. Лучший хирург на этом этаже. Чудеса творим сразу же. Невозможное делаем с однодневной задержкой». Общее впечатление было вроде бы недурным — двери выглядели чистыми и блестели от воска, которым были отполированы, но это скорее свидетельствовало о старательности прислуги, чем об умениях самого лекаря.

Все эти размышления возникли в результате того, что выздоравливавший Ткач иллюзий уже никак не мог открутиться от посещения хирурга. Именно поэтому он теперь и протаптывал пол перед дверьми лекаря, никак не решаясь войти. Принимая во внимание то, что вытворял иногда с пациентами Белобрысый, хирург Творитель вполне мог оказаться вдвое хуже.

Неожиданно двери открылись, какой-то человек схватил паренька за плечо и втянул внутрь.

«С тобой и на самом деле можно потерять всякое терпение. Стоишь тут уже минут пять, и я понятия не имею, честное слово, что такого интересно есть в моих дверях. Ты на них сучки подсчитывал, что ли?»

Камушек прошел вслед за своим провожатым в глубь помещения. Творитель — а это должен был быть сам Грива — продолжал беззаботно болтать, не прерывая мысленного контакта. Ничто не предвещало никаких изощренных пыток, поэтому Камушек стал понемногу успокаиваться. Грива выглядел очень симпатично, как и обстановка его мастерской. Как ни странно, вопреки ожиданиям Камушка увидеть у этого Творителя такую же гигантскую свалку «абсолютно необходимого для экзистенции» барахла, как у Пловца и Ночного Певца, здесь царил прямо-таки безупречный порядок. И напоминало помещение скорее салон, чем мастерскую. Стены были покрашены желтой краской радостного оттенка, а по этому фону вились стилизованные цветочные узоры. С потолка свисали на нитках стеклянные украшения, от которых расходились веселые блики. В оконных нишах стояли вазы с цветами. Если б не отчетливо витавший в воздухе специфический запах лекарств, можно было бы подумать, что это вполне обычная комната. Но ничего более ошибочного нельзя было и представить. Чуть более внимательный наблюдатель заметил бы, что в изящных шкафчиках хранятся не серебро и хрусталь, а медицинские инструменты, склянки с таинственным содержимым, а также угрожающе поблескивавшие лезвия разной величины и формы, уложенные в специальные футляры. Огромный прямоугольный стол, хоть и прикрытый тонкой батистовой скатертью, был непропорционально высоким. Он явно предназначался не для пирушек, а для медицинских операций.

Грива — седеющий мужчина с блестящими молодыми глазами, в которых читались ум и чувство юмора, у него была милая улыбка и очень ухоженные руки, что Камушек отметил даже с некоторым удивлением. Столь холеные руки обычно имели тщательно следящие за собой женщины. Творитель ему понравился. В отличие от предыдущего лекаря, он не обращался с Камушком так, точно тот был слабоумным, и не пробовал во что бы то ни стало показать собственное значение. Он вежливо предложил пациенту сесть на кушетку и раздеться до пояса — по-прежнему улыбаясь, шутя и вообще всячески выказывая свое дружеское расположение.

«До пояса снизу или сверху?» — поинтересовался Камушек, стараясь придать своему вопросу как можно более вежливый характер, но губы его невольно расползались в хитрой усмешке.

Грива расхохотался:

«Сверху, юноша, сверху… Очень бы хотелось осмотреть твои легкие, господин Шутник. Да, хорошее настроение — это основа основ, я всегда твержу больным: хочешь быть здоровым, будь веселым».

Неизвестно, насколько сердечность Гривы происходила от его характера, а насколько порождалась желанием успокоить пациента. Важно, что результат получился хороший. Молодой помощник, похожий на лекаря-практиканта, подал ему деревянный конус, в котором воспитанник Белобрысого без труда узнал инструмент для выслушивания внутренних органов.

«А теперь дыши глубоко, — велел Творитель, прикладывая инструмент к спине Камушка. — Какая симпатичная музычка, точно ветер свищет. Восхитительные симптомчики, честное слово, просто даже изумительно до чего типичные, как из учебника».

Лекарь быстро закончил выслушивание. Осмотрел шрамы, оставшиеся после ран. Определил, что затянулись они чисто, и похвалил лекарские методы Соленого. Потом заглянул Камушку в горло, при ярком свете, падавшем из окна, осмотрел его глаза. И, наконец, неизвестно зачем, тщательно ощупал мышцы парня.

«Похоже, ты сейчас находишься в довольно сносной форме. Ослаблен, худоват немного, но нельзя же требовать слишком много».

Грива сунул руку под тунику — оказалось, что под одеждой он носит подвешенный на ремешке ключ. Лекарь дал его ассистенту, и тот принялся открывать им дверки разделенного на множество отделений буфета. Внутри этого элегантного вместилища находилась богатейшая коллекция всяческих флакончиков и баночек, наполненных разноцветными жидкостями и зеленоватыми или серыми порошками. Камушек с любопытством напрягал глаза, чтобы прочитать названия на этикетках. Многие оказались ему знакомы. Он вспомнил — вот это использовал его приемный отец, и вон то тоже… Это — против болезни сердца, а то облегчало боль… В большой банке содержался зеленовато-желтый порошок — скорее всего, измельченный травяной сбор, улучшающий пищеварение.

«Будь так добр, ложись. Нам придется тебя усыпить».

Камушек невольно напрягся:

«Меня уже раз усыпляли для обследования. Я это плохо перенес, потом не мог проснуться».

Грива слегка встревожился. Морщинка между его бровями стала немного глубже.

«Что тебе давал тот лекарь?»

«Не знаю. Какой-то наркотик».

«Я использую совсем другое средство», — успокоил его Грива.

«Я предпочел бы оставаться в сознании».

«Правда? А я предпочел бы, чтоб у меня пациент не удирал из-под ножа».

Камушек с некоторым трудом сглотнул слюну.

«Ну видишь, ты уже не такой отважный». — Хирург с усмешкой похлопал его по обнаженному плечу.

Не найдя больше никаких доводов, юноша послушно лег. На потолке тоже были нарисованы цветы. Он наблюдал за возней лекарей, задаваясь вопросом, использует ли Грива в своей работе иглы, как делал это Творитель из Запруды, и не придется ли ему снова пить какие-нибудь гадкие микстуры. Пока ничто на это не указывало. Творитель разделся до рубашки, высоко закатал рукава и теперь старательно мыл и скреб руки в горячей воде. Его помощник закончил что-то приготавливать за боковой ширмой, потом зажег свечи в высоких напольных канделябрах. Но комнате разошелся сильный аромат лаванды, заглушавший запахи спирта и лекарств.

Подошел помощник Гривы и положил Камушку на лицо сложенный в несколько раз кусок полотна. Влажная ткань сильно пахла чем-то необычным. Запах не был неприятным, но, видно, от него у Ткача иллюзий начала кружиться голова и появилась легкая тошнота. Цветочки на потолке поплыли, и парнишка закрыл глаза. Ощущение падения усилилось.

— Он не должен был после этого выжить, — сказал ассистент, подавая Гриве полотенце. Хирург тщательно вытер покрасневшие от мытья ладони чистым, прокипяченным полотном.

— Не должен был, а все-таки выжил, — ответил Грива тоном пустой болтовни. — Почему?

— Не знаю, — отозвался младший лекарь. — Не должен был. Я читал донесение. Примитивные условия, большая потеря крови, инфекции избежать практически невозможно…

— Да, да, — нетерпеливо прервал его Творитель. — Перед нами случай, который не подходит под описания в учебнике? Ну и что? Ты же не имеешь в виду, что нам следует его «подогнать» под эти описания?

Ассистент широко распахнул глаза:

— Вы, конечно, шутите?..

— Конечно, — успокоил его Грива. — Когда у тебя будет своя практика, ты еще не раз столкнешься с такими случаями, которые кажутся чуть ли не чудом каким-нибудь. Но могу тебя уверить, каждый из них имеет свое объяснение. Посмотри на него… — Мужчина кивнул в сторону спящего на кушетке парнишки. — Видишь шрамы? Еще на четыре пальца выше — и попало бы в главную артерию, три ниже — лишился бы почки. Могло быть значительно хуже. А кроме того, у меня есть своя теория относительно свойств драконьей слюны.

Ассистент оживился:

— И это все объясняет?

— Слишком сильные слова. Может, все дело в том, что мальчика облизал дракон, а может, кто-то очень хотел, чтобы он выжил. Или боги к нему особенно благосклонны?

— Не верю я в чудеса, — твердо объявил младший лекарь. — И ни в какие такие диковинки. Все должно быть точно: либо выздоравливает, либо умирает, и не надо к этому примешивать религию.

Грива покивал головой, выпячивая губы и пристально приглядываясь к спящему пациенту. Парнишка выглядел неплохо. Дышал глубоко, равномерно, кожа была естественного цвета.

— А зачем мы во время операции зажигаем свечи с лавандой?

— Лаванда обладает расслабляющим и успокаивающим действием, это хорошо действует на пациента. К тому же у лаванды есть еще и обеззараживающее свойство, поэтому очень хорошо очистить ею воздух в помещении. — Ассистент процитировал на память кусок из учебника.

— Хорошо, — отозвался Грива. — Кроме того, лаванду жгут также в святилище Лунной богини во время обряда Открытия. Вот и все, если не смешивать медицину с религией.

У младшего вытянулось лицо.

— Приготовь стол, а потом позови Стержня, пусть поможет тебе перенести парня, — велел Творитель.

Младший лекарь послушно кивнул головой. И начал складывать большую скатерть, открыв столешницу, зловеще блестевшую отполированной сталью.

Кто-то приподнял Камушку голову, стараясь влить что-то в рот. Он стиснул зубы, невольно защищаясь. Тошнило теперь уже и правда кошмарно. Ради Божественного Милосердия, его же сейчас в самом деле вырвет!

«Не кривись. Это стабилизатор. Спокойно, потихоньку…»

Распознав знакомый посыл от Творителя Гривы, он послушно попробовал проглотить. К его удивлению, жидкость оказалась сладкой. Обезумевший желудок парнишки понемногу успокаивался, а чувство равновесия снова обосновалось на своем законном месте. Камушек осторожно приподнял веки. Огляделся по сторонам, медленно поворачивая голову.

Грива все еще мыл руки, и Камушек решил, что это его уже начинает понемногу раздражать. Сколько же времени можно вот так мыться? Как долго ему еще ждать прикажете?

«Уже все закончилось. Прошло почти четыре часа, — сообщил Творитель. — Как ты себя чувствуешь?»

Какие часы? Когда это? Он же только на секундочку глаза прикрыл. Камушек медленно приподнялся, опираясь на локоть, при случае удостоверившись, что лежит укрытый простыней и пледом, а помимо этого ничего из одежды на нем нет. Все вокруг казалось каким-то неопределенным, текучим… Тело не проявляло желания его слушаться, иногда все вокруг вообще расплывалось, и у парня возникали трудности, когда он хотел на чем-то сосредоточить взгляд.

Грива стряхнул с рук розоватые капли и подставил ладони под струю воды из кувшина, который держал ассистент. Оба мага выглядели очень усталыми. У Гривы лицо было напряженным и осунувшимся, он уже не улыбался. И только тогда Камушек заметил, что вода в тазу красного цвета. Творитель смывал с ладоней кровь?! Чью? Нет-нет-нет-нет-нет… кажется, все-таки да.

Камушек подозрительно ощупал правый бок. Он чувствовал себя так, будто его хорошо поколотили, кожа на теле была раздраженной и болезненной, но помимо этого никаких следов операции он не заметил, даже самых незначительных. Собственно, все выглядело каким-то мошенничеством.

«Мужчины любят хвастаться шрамами. Чего ради я должен был лишать тебя такого удовольствия? — пояснил Грива. — А помимо этого… мы раскрыли тебя, как шкатулочку, дорогой мой. И лучше не спрашивай про подробности. Мы подзалатали тебя изнутри, и еще ты стал чуток полегче. У тебя в легких образовалось немного кальцинированных участков. Я выкинул этот мусор, ткани хорошо откликнулись на раздражители, так что, полагаю, они восстановятся по большей части. Конечно, за исключением нервов. И не стоит меня благодарить».

Камушек с ошеломленным выражением лица пытался переварить услышанное. Открытый… точно шкатулка?.. Ух, лучше даже не представлять себе этого. Он потряс головой, стараясь избавиться от представленной жуткой картины.

«В таком случае НЕ благодарю. И я на самом деле НЕ испытываю никакой признательности. — Он бледно улыбнулся Творителю. — И я наверняка НЕ напишу своему отцу о том, как ты меня вылечил, мастер Творитель».

«Как ты себя чувствуешь?» — снова спросил лекарь.

Парнишка ненадолго задумался, вслушиваясь в сигналы, которые посылало ему собственное тело.

«Слабость. Легкая сонливость. Ничего не болит. Мне можно уходить? Где моя одежда?»

«Не пропала, не бойся. Я бы предпочел, чтобы ты еще поспал тут. В конце концов, невелика разница, где спать — здесь или в собственной кровати. А я не хочу рисковать и бояться, что ты потеряешь сознание где-то по дороге».

Камушек только кивнул в знак согласия и снова поудобнее улегся на софе, побежденный очередным приступом сонливости, обычной после приема наркотиков. Веки у него сами собой опускались. Он только успел еще заметить, как ассистент отдает Творителю ключ от склада лекарств, который маг повесил себе не шею.

«Похвальная осторожность…» — смутно подумал парнишка и снова заснул.

«Бродяжник Ельник, которого все зовут Мышкой, — самый младший и самый маленький из нас. Ему четырнадцать лет, но выглядит он как двенадцатилетний, а то и еще моложе. Он смотрит на мир огромными глазищами светло-орехового цвета, в которых застыло выражение печального изумления. Он ужасно робкий да еще невероятно трусливый. Понятия не имею, каким чудом Мышке удалось сдать экзамены перед лицом строгих магистров да еще получить возможность заслужить лазурь. Когда я вижу, как он чуть не падает в обморок, когда Гладиатор хотя бы только посмотрит на него, мне кажется, что он никак не мог выдержать суровых взглядов старших магов. А уж при одном виде иголок магистра Татуировок он должен был, кажется, просто умереть со страху. Усыпили его для этой болезненной и кровавой процедуры, что ли? Мышь жутко боится пауков, поэтому Виноград, с которым он делит спальню, вынужден их ловить и выносить в сад. Разумеется, ни в коем случае нельзя их растоптать! Ни за что — если поблизости имеется Бестиар. Интересно, Виноград испытывал бы столь же теплые чувства и желание защитить, если б речь шла о клонах? К счастью, тут их нет ни одного, и вопрос остается без ответа. Но возвращаюсь к Мышке. Как я уже писал, он страшно пугливый и нервный, достаточно сделать при нем резкое движение (а я ведь на уроках сижу рядом с ним и часто делаю самые резкие жесты), и Мышка тут же сжимается и зажмуривает глаза, как будто ждет, что я его ударю. Это действует на меня удручающе. Ведь никому бы и в голову не пришло обидеть такого заморыша. Даже Победный Луч Рассвета никогда к нему не приставал, во всяком случае, я ни о чем подобном не слышал. Трудно это выдержать, но Мышка вместе с тем очень вежливый и отзывчивый».

Все знали, что Мышка (помимо всяких прочих ужасов) страшно боится Гладиатора. Он боялся отвечать на уроках и боялся опоздать, поскольку тогда учитель сосредоточил бы на нем все свое внимание — и обращался бы непосредственно к нему, безжалостно выговаривая за провинность. Мышка всегда первый появлялся около учебного зала, где проходили уроки, и его старшие товарищи привыкли к виду маленького паренька, подпирающего стену в коридоре, хотя он вполне мог бы войти внутрь.

Каково же было их изумление, когда в одно прекрасное утро они не застали Мышки ни перед входом, ни на его привычном месте, около пюпитра в первом ряду. Виноград тоже ничего не знал. Когда он проснулся, его товарищ уже исчез из комнаты. Должно быть, он вышел очень рано.

Все заняли свои места, ожидая Гладиатора с его новой порцией псевдонаучных пыток. В зале царила обычная ленивая суета. Кто-то из ребят болтал, повернувшись друг к другу. Несколько человек поспешно дописывали последние строчки в заданных сочинениях. Змеевик, заткнув уши, повторял урок, ожидая вызова, поскольку накануне очень плохо отвечал по грамматике.

Вдруг все головы повернулись к дверям, в которых появился разгневанный Гладиатор, таща за собой Мышку. Он держал парнишку за волосы на затылке, там, где больнее всего. Бедный ребенок изо всех сил вытягивался на цыпочках вверх, чтобы уменьшить боль от едва не выдергиваемых с корнем волос. Ученики своим глазам не верили. Каждый из них мог бы оказаться в таком положении, но ведь не Мышка же!

Для Камушка вид маленького Бродяжника был такой же неожиданностью, как и для всех остальных. Что такого плохого мог совершить этот вежливый, боязливый, как кролик, мальчик? Он никогда никого не задевал, никого не обижал и усердно старался исполнять все указания старших магов. Ткач иллюзий даже украдкой ущипнул себя, проверяя, не заснул ли он случайно и не снится ли ему исключительно глупый сон. Стало больно, значит, Мышка, которого волокли за волосы, существовал наяву.

Между тем Гладиатор поставил Мышку перед всем классом. Губы учителя все время шевелились, изгибаясь в гневной и презрительной гримасе, — видно, он безжалостно ругал мальчика за какую-то провинность, настоящую или выдуманную. Бледный как бумага Мышка дрожал, глаза его метались по сторонам, точно у загнанного животного. Предчувствуя самое дурное, Камушек стал медленно подниматься со своего места. Гладиатор был глупцом и, как почти все тупые люди, отличатся еще и самонадеянностью. Он явно считал, что популярная поговорка: «Не подходи к быку спереди, к коню сзади, а к магу ни спереди, ни сзади» — его не касается. Между тем Мышка выглядел так, будто он вот-вот потеряет сознание… или в панике удерет, естественно, самой простой и инстинктивно выбранной дорогой — через ворота Бродяжников. Еще мгновение — и пораженный ужасом мальчик мог вслепую кинуться в пустоту. Камушек предпочел бы не рассматривать всех последствий такого шага, но они сами невольно приходили ему в голову. Причем самым впечатляющим и убедительным видением, которое вставало перед его глазами, был вид Гладиатора, заливающего пол потоками крови из культи обрезанной руки.

Учитель, поджав губы в тонкую полоску, выкрутил маленькому Бродяжнику плечо, прижимая его лицом к пюпитру, и вознес над спиной мальчика свою палку.

Ткач иллюзий схватил Наблюдателя за запястье прежде, чем тот успел ударить. Маг обратил к нему искаженное от ненависти лицо. Скорее всего, он что-то кричал, но Камушек его не слышал и не понимал.

«Ах ты грязный мерзавец! Подлец! Пошел ты прочь, пакость ты отвратная!». — Парень знал, что Наблюдатель легко может перехватить эти мысли, но ему уже было все равно. Он с отвращением изо всех сил оттолкнул мужчину, так что тот врезался в стену. Мышка спрятался за старшего товарища, как за щит. Камушек заметил, что остальные «половинки» тоже повскакивали с мест. Ребята стояли напряженные, точно натянутые струны, сжимая кулаки и странно напоминая волков за миг перед броском в атаку.

Глаза Гладиатора недоуменно раскрылись, на уродливом лице проступил кирпичного цвета румянец бешенства. Камушек просто физически ощущал, как из него выплескивается давно копившееся отвращение к этому человеку. Ненависть, выросшая на благоприятной почве унижений, издевательств, битья и подслушивания мыслей, так что никто и никогда не чувствовал себя в безопасности во время уроков.

«ТЫ НЕ СМЕЕШЬ! — В воздухе развернулась лента с иллюзорной надписью, неустойчивой и кривоватой, будто невидимое перо держала дрожащая от злости рука. — Ты не имеешь права нас мучить!! Не смеешь нас унижать и бить!! Мы станем магистрами, а ты — всего только ЧЕРНЫЙ, и всегда будешь только ЧЕРНЫМ!»

Видно, Камушек попал в чувствительное место Гладиатора, поскольку мужчина из просто красного стал темно-пурпурным, на висках у него набухли жилы. Последнее, что увидел Камушек, был летевший к его лицу кулак. Он не сумел увернуться, перепуганный Мышка, вцепившийся в его блузу, сдерживал его, как якорь.

Камушек получил мощный удар прямо в лицо и опрокинулся назад. Жесткого столкновения с полом он уже не ощутил.

А первое, что он осознал и почувствовал, придя в себя, оказалась пульсирующая головная боль, она исходила из того места, где, как он надеялся, все еще должен был находиться его нос, и отдавалась где-то аж в затылке. Камушек понял, что он прижимается боком к чему-то твердому, а впереди теряется в перспективе гладкая серая стена.

«Камушек, ты жив?»

Он смигнул. Направления верха и низа возвратились на свои места, мир вокруг развернулся в нормальное положение. Стена снова стала каменным полом лекционного зала. В горле и во рту чувствовался жгучий солоноватый привкус крови. Камушек закашлялся, невольно пытаясь дышать через нос.

«Жив, кажется».

Заботливые руки помогли ему приподняться. Вокруг стояли на коленях перепуганные товарищи: Певец, Конец и Мышка (все еще бледный как смерть). Камушек со страхом ощупал языком зубы. К счастью, все были на месте. Зато из носа по-прежнему хлестала кровь, поэтому Ночной Певец прижал платок к его лицу.

«Как это выглядит? Певец, только не ври, что все хорошо».

«Честно? Кошмарно. Этот урод, кажется, сломал тебе нос».

Гладиатор лежал на полу в нескольких шагах от Камушка. Двое ребят держали учителя за руки, а Луч восседал на его животе с видом пантеры, подстерегающей добычу, и угрожающе держал над лицом Наблюдателя ладонь с растопыренными пальцами.

— Сделай мне одолжение. Пожалуйста, ну, пожа-а-алуйста… — цедил Искра сквозь зубы. — Дай мне только повод, прошу-у-у тебя, хоть малейший…

Творитель Стальной и Наблюдатель Гриф — два самых рослых парня в группе «половинок» (за исключением Камушка), которые прижимали к полу временно задержанного учителя, поглядывали на Искру с недоверием и опаской.

— Он же свихнулся, честное слово. Свихнулся, как полевка по весне, — прошептал соседу Гриф.

А Гладиатор между тем молчал, неподвижно застыв на полу. Он даже старался не моргать, с ужасом глядя на Победного Луча Рассвета. Вот так в одночасье рухнуло его миниатюрное королевство, где он наслаждался абсолютной властью. Да что там, даже не рухнуло, власть его просто сдуло, точно горстку пыли, а он сам — до сих пор гроза и ужас всех и вся — мгновенно оказался повержен и взят в плен.

— Он должен идти к лекарю. Немедленно, — так оценил состояние Камушка Конец и обратился уже к товарищу: «Ты можешь встать?»

Ткачу иллюзий действительно удалось подняться на ноги, но не похоже было, что он легко сумеет куда-либо добраться. Лицо у него распухало с минуты на минуту все сильнее, и видел он все хуже.

— Я знаю, где находится лекарь! — с волнением отозвался Мышка, очень тронутый и благодарный за защиту.

— Ему нужен хирург.

— Это и есть хирург! Я его знаю, я там был совсем недавно и знаю, где это. Я сумею туда попасть! Я, я сам отправлюсь с Камушком! — тараторил Мышка, первый раз горячо отстаивая свое мнение, что для его товарищей было весьма неожиданно и ново.

— Да пустите его, если знает — пусть прыгает, — отозвался другой Бродяжник. — Нечего попусту время терять.

Таким образом, после короткого перерыва Камушек снова очутился перед дверью мастерской Гривы. Мышка, не колеблясь, нажал на ручку и прошествовал внутрь, поддерживая раненого товарища за локоть. К счастью, Творитель оказался на месте. Слова «чем могу помочь?» замерли у него на губах. Вид паренька был выразительнее любых объяснений.

— Ага… — буркнул хирург, усаживая поскорее пациента в кресло и снимая платок с его лица. — И что сие значит? Ты с лестницы грохнулся, что ли? А может, ему кто-то врезал палкой? — спрашивал лекарь, осторожно смывая кровь. — Нет, наверняка опять мяч. Господа во время игры весьма рассеянны быть изволят. А как твоя щиколотка, господин Ельник?

— Хорошо, магистр Творитель, — быстро ответил Мышка и с возмущением пояснил: — Его ударил учитель! И сломал ему нос!

Грива с изумлением посмотрел на парня.

— Учитель? Гладиатор сломал ему нос?? — Маг неодобрительно и сердито покачал головой. — Нет, это попросту возмутительно. Ничего удивительного, что его прозвали Гладиатором, это же просто громила какой-то. Треснувшая кость, значительное смещение перегородки, не говоря уже о разорванных сосудах.

«Мне придется сделать тебе обезболивание, чтоб ты тут не грохнулся в обморок, когда я буду совмещать кости», — мысленно обратился он непосредственно к Камушку. Парнишка только прикрыл глаза в знак того, что все понял.

Камушек краем глаза наблюдал за Мышкой. Младший парнишка сжимал его руку, чтоб приободрить и поддержать, но при этом сам выглядел так, как будто и ему требовалась помощь лекаря. Избитый Ткач иллюзий немного опасался, что Творитель усыпит его, как и в прошлый раз, какими-нибудь таинственными микстурами, а они снова вызовут то дурное состояние. К счастью, оказалось, что нет такой необходимости. Творитель остановил льющуюся кровь, а потом принес из-за ширмы предмет, сильно напоминавший хрустального ежа. Из прозрачного снизу расплющенного шара, вся поверхность которого была продырявлена узкими отверстиями, торчали десятки тончайших игл. Значит, Грива, как и Пловец, использовал этот прибор. Но на этот раз Творитель решил повтыкать иглы в пациента! Камушек недоверчиво покосился на приближающиеся к его лицу острия, но тут же решил, смиряясь с судьбой, что болеть сильнее у него уже не может. Грива очень внимательно размещал тоненькие иглы у основания носа, под глазами, около бровей и во многих других местах. Вскоре боль в разбитом носу утихла, а потом и все лицо онемело. У парнишки появилось малоприятное ощущение, будто у него на физиономии образовалась огромная дыра, глубиной до самой середины черепа, а голова превратилась в нечто вогнутое, вроде таза.

«Ну что, уже не чувствуешь ничего? — для надежности спросил Грива. — Тогда я буду работать дальше. Не двигайся».

Даже если Камушек захотел бы пошевелиться, он все равно не смог бы. Чьи-то руки — наверняка помощника Творителя — внезапно ухватили его сзади за лоб и нижнюю челюсть и ловко обездвижили. Грива выбрал из своих инструментов небольшие щипчики. Из-за плеча лекаря Камушек видел побледневшего и испуганного Мышку. Мальчишка сглотнул слюну и изо всех сил зажмурился. Камушек тут же пришел к выводу, что ему лучше сделать то же самое.

Манипуляции хирурга оказались совсем не приятными. Хотя Камушек вовсе не чувствовал боли, он испытывал отвратительное ощущение, будто его лицо — это нечто вроде головоломки, причем вся игра заключается в том, чтобы расставить в нужные места осколки костей. Вслепую.

Наконец Грива отложил орудие этой изощренной пытки и вытащил иглы, а сильные руки помощника ослабили свою хватку, что Камушек принял с огромным облегчением.

«С уборкой мы покончили. И это уже почти все. Еще только одно осталось».

Камушек недоверчиво скосил глаза: какую еще очередную неприятность скрывает это «одно», но маг попросту положил свои большие пальцы по обе стороны его носа. Появилось ощущение тепла, потом стало горячо. Руки Гривы находились у пария прямо перед глазами. И Камушек с изумлением увидел, как на них встают дыбом мелкие волоски — точно они жили собственной жизнью. Творитель сосредоточенно смотрел в какую-то точку между бровями Камушка. Через пару минут ощущение жара и нервной дрожи стало пропадать. Камушек осторожно попробовал задействовать мышцы лица. Онемение полностью прошло. По его ощущениям, все двигалось как прежде.

«Конец. Завтра отек должен пройти, и ты будешь красив, как всегда». — Творитель преувеличенно изящным жестом вручил своему пациенту зеркальце.

«Но я же не красивый, — возразил Камушек, невольно глянув на зеркальную поверхность. — Ты видишь тут какую-нибудь красоту? Потому что я — нет, магистр Творитель. А само хотение не поможет».

Грива добродушно рассмеялся:

«Это может рассудить только женский вкус, дорогой мой юноша».

«Благодарю за помощь. Все-таки перелом носа — это самое плохое из того, что случалось со мной до сих пор».

«Скажи, на тебе сейчас твоя лучшая одежда?» — поинтересовался маг.

Камушек, уже заранее примирившись с очередной неприятностью, оглядел себя. Кровь оставляла очень трудные для выведения пятна, а он, как назло, надел в этот день самую красивую вещь, которую, будучи в исключительно добром настроении, подарил ему Ночной Певец: короткую тунику из белой плотной шерсти с кожаными вставками на плечах, украшенными тиснеными драконами.

«Сними ее и иди умойся вон в той комнате. А я тем временем побеседую с твоим чувствительным приятелем», — велел ему Грива, указывая на двери в углу мастерской.

Камушек ожидал увидеть там таз и кувшин с водой, но оказалось, что в прилегающем к мастерской помещении оборудована небольшая ванная. В комнате, выложенной разноцветным кафелем, он обнаружил не только множество разновеликих тазов — от крошечных до огромных, в которых могла поместиться и корова, но и большую фарфоровую ванну в цветочек с подключенными к ней водопроводными трубами. Или Грива обожал вымачиваться в воде, или это помещение предназначалось для лечения травяными ваннами, что было весьма правдоподобно.

— Как это случилось, что парень подрался с Гладиатором? — прямо спросил Творитель, разминая в ладонях тунику Ткача иллюзий, покрытую засохшими подтеками крови.

— Нет, нет… все было не так, — встрепенулся Мышка, горячечно размахивая руками. — Это я. То есть меня хотел Гла… учитель наказать. Побить, ну… и… — Парнишка содрогнулся при одном воспоминании, судорожно стискивая кулаки.

— …и Камушек тебя защитил, — догадливо закончил Грива.

— Да-а-а… — пробормотал Мышка, опуская глаза.

— И получил в нос. А потом?

Маленький Бродяжник глубоко вздохнул, точно перед прыжком в воду.

— А потом все страшно запуталось. — Мальчик с отчаянием вцепился в свои волосы и простонал: — Нас всех отсюда выгонят! Скорее дождь начнет лить с земли, чем нам это простят!

Творитель захихикал:

— В таком случае завтра мне придется, видно, надевать непромокаемые штаны, потому как намечается интересное погодное явление.

— Да уж… — печально буркнул Мышка, опуская голову. Маг пальцем приподнял ее за подбородок.

— Слушай, малый, я тебе кое-что скажу, — заявил Грива, понизив голос. — Господин Гладиатор — человек весьма малосимпатичный, и у него исключительно мало друзей. Вы влипли по уши, но и он тут не остался невинной овечкой. Одно дело — поднять руку на старшего мага, черного, надо заметить, а совсем другое — сломать нос кандидату на лазурь. Во всяком случае, я буду свидетельствовать в вашу пользу.

В эту минуту открылись двери, и в мастерскую вошел Ткач иллюзий, приглаживая на ходу мокрые после мытья волосы. Грива стряхнул с его туники коричневый порошок и уже совсем чистую одежду подал парнишке.

«Держи свое сокровище. Судьба свидетель, я недаром получаю свои деньги от Круга».

«Я не сомневался, что происшествие с Гладиатором так легко не закончится, и я оказался прав. Следствие было начато почти немедленно, о чем сообщили наши Наблюдатели и Говоруны. На следующий день сразу же отменили уроки, зато трое лазурных со зловещими минами собрали нас всех в коридоре перед какими-то покоями неподалеку от Западной башни, где до сих пор никто из нас не бывал. Только у Ночного Певца оказались какие-то неясные воспоминания о том, что он вроде бы когда-то навещал это место, и оно явно не числилось среди приятных. „Я думаю, это зал для допросов. Отдел расследований“, — хмуро сообщил он нам. Как и следовало ожидать, меня взяли на ковер в первую очередь. Они сидели за столом и на самом деле выглядели как судьи: Говорун, Творитель и Стражник слов, судя по кастовым узорам на их туниках. Последний тут присутствовал, видно, для того, чтобы точно запоминать все показания, а потом воспроизвести их в нужный момент. Зал выглядел очень неприятно. Прежде всего потому, что почти весь был страшно белый. Белый и черный цвета сочетались здесь исключительно противно, раздражающе и отвратительно на любой мало-мальски приличный вкус, а у меня, в конце концов, какой-никакой вкус все-таки имеется. Белый мраморный пол был предназначен, как мне показалось, специально для выбивания зубов, но потом я заметил, что, к счастью, вся его поверхность покрыта тысячами мелких канавок, так что подошвы башмаков вполне устойчиво держались на камне и не скользили. Побеленные стены, единственным украшением которых были три черных полосы, проходившие горизонтально примерно в половине высоты. И ко всему этому тяжелая черная эбеновая мебель. Все вместе выглядело просто ужасно. Первое, что я сделал, едва войдя в зал, — вытащил из угла стул, поставил его напротив стола и уселся. Если они думали, что я буду стоять перед ними навытяжку, как преступник, ожидающий приговора, то глубоко ошибались. Маги многозначительно переглянулись.

„Ты не боишься? Наблюдатель Арена выдвинул довольно серьезные обвинения“.

Так я узнал настоящее имя Гладиатора. Связь была довольно простой: Арена — Гладиатор.

„Речь идет об избиении старшего рангом мага. Ты можешь утратить шарф“, — продолжал Говорун.

Если он хотел меня разозлить, то ему это удалось.

„И кого избили? Меня или его? Ведь это не я его ударил, а он меня. И сломал мне нос, зараза хренова. А шарф — это всего лишь кусок ткани. Он хорошо заменяет пояс, и в нем можно носить разные мелочи. Я совсем не должен непременно иметь именно лазурный. И совсем необязательно мне тут оставаться“.

Они снова переглянулись.

„А нам кажется, что поначалу тебе очень хотелось стать магистром“.

„Уже не хочется. Я тут только время грачу. Гладиатор, то есть Арена, не учит нас ничему полезному. Я больше знаний приобрел на островах, чем тут“.

Я презрительно пожал плечами. Для меня совершенно не имело значения, насколько воспитанным я им покажусь и насколько хорошее впечатление произведу. Если б меня выгнали, я, по крайней мере, вернулся бы домой и начал делать что-то полезное.

Это, кажется, немного их задело. Неужели они ожидали увидеть перепуганного покорного ребенка, который со слезами на глазах будет умолять их о прощении за то, что он осмелился вытянуть шею из-под ярма? Но я не чувствовал себя ребенком. И я уже на самом деле не ребенок.

Они велели мне подробно описать это несчастное происшествие. Разумеется, я объяснил, чего я опасался, когда дело коснулось Мышки, и что меня заставило оскорбить учителя. Они спрашивали, кто первый ударил. А я, в свою очередь, спросил, считается ли ударом отталкивание к стене, потому что если да, то первым начал я, и они могут сразу же выслать меня в Ленн, куда я с удовольствием и вернусь. Но они почему-то не торопились выносить приговор. А кто ударил Гладиатора после меня? А откуда мне знать, если я в это время уже лежал на полу без сознания? А они продолжали настырно расспрашивать. Наконец я уже вообще перестал что-либо понимать. От вопросов о драке с Гладиатором маги перешли к урокам и моим товарищам. Меня расспрашивали про иллюзии, про встречи с Ветром-на-Вершине, про увлечения и развлечения и даже про то, какие я читаю книжки. Должен признаться, что я с мстительным удовлетворением выписан в воздухе название последней книги, заданной мне Гладиатором. „Изменения в таможенном праве во время правления Скалы Молний“. Все трое вытаращили глаза, как раздавленные лягушки.

„Зачем Ткачу иллюзий труды о торговом праве?“ — удивился Говорун.

Я пожал плечами и заметил, что остальные одновременно сделали то же самое. На этом мой допрос закончился».

Оказалось, что всех ребят расспрашивали примерно об одном и том же. И ответы были схожими. Когда судьям пришлось в очередной и уже далеко не первый раз выслушивать жалобы и с горечью перечислявшиеся оскорбления, которыми «профессор» щедро одаривал своих подопечных, они почувствовали себя гораздо менее «судейскими», чем поначалу. В довершение всего было совершенно ясно, что никто из ребят не лжет — это гарантировало присутствие Говоруна и Творителя.

А в это время перед залом, где велось расследование, сгоравшие от любопытства ребята наконец приперли к стенке Мышку, который с прошлого дня старался избегать их как огня, справедливо считая, что едва он покажется товарищам, как они притиснут его и безжалостно вытащат все сведения.

— Черепахи поймали меня в библиотеке, — признался он со смущением. — Потому что… я заснул.

— Ты заснул?! Ты же должен был просто зайти туда и выйти! Что ж ты там делал, клуша несчастная?! — с раздражением прошипел Наблюдатель Гриф.

Мышка чуть сгорбился и принялся разглядывать свои ногти. Неразборчиво пробормотал что-то под нос.

— Громче, Мышка, будь так добр.

— Переписывал «Книгу координат», — более четко повторил мальчик.

Если б в это мгновение у них над головами обвалилась крыша, то это событие, скорее всего, было бы отмечено лишь поверхностным слоем сознания, а может, и вообще осталось бы незамеченным.

— Что??!

— Что???

— Что?!..

Мышка медленно оглядел кружок потрясенных товарищей и терпеливо повторил, четко разделяя слова на слоги:

— Пе-ре-пи-сы-вал «Кни-гу ко-ор-ди-нат». И заснул во время работы. Если каждую ночь понемногу недосыпаешь, то в конце концов что-то наверняка сорвется, — мрачно пояснил он.

— А я-то думал, что он совсем мямля, — с удивлением и восхищением сказал Бродяжник по имени Перо.

«Книга координат» была чем-то вроде священной книги для Бродяжников. Этот солидный томище лежал в одном из отделов библиотеки на специальном столе, прикованный к нему цепью, — хотя такая предосторожность казалась излишней, поскольку ни один вор в одиночку не в состоянии был унести эту «книжонку». В «Книге координат» содержалось точное расположение всех отправных площадок Бродяжников в империи, а кроме того, там находились расчеты, описания, планы и постоянные точки ландшафта для самых рискованных путешествий в малопосещаемые места, с меняющимися характеристиками рельефа. Ничего удивительного, что это сокровище являлось самым вожделенным предметом, обладать которым мечтали все маги из касты Бродяжников, которым позволялось припадать к этому источнику весьма редко, и то под наблюдением. Каждый Бродяжник старался понадежнее упрятать собственноручные эскизы и карты, а копии вращались среди них на основании обменной торговли: «два пункта в предгорье Игольных отдам за один в Зеркальных».

Собственно говоря, логично было предположить, что наверняка не один из взрослых магов незаконно добрался в свое время до этого источника знаний. Но уж совершенно неслыханным и невероятным было то, что на подобное дело отважился как раз Мышка — та самая «половинка», к которой буквально все относились с пренебрежением и снисхождением. Подгоняемый страстным желанием добыть это сокровище, он почти каждую ночь проникал в библиотеку. Подкрадывая у себя по два-три часа сна, при свете крошечной свечки он трудолюбиво переписывал этот жуткий томище. И наконец произошло то, что можно было предвидеть с самого начала. Измученный парнишка заснул с пером в руке. Так и застали его Стражники слов, которые утром растворили врата своего королевства и, потрясенные, обнаружили, что только исключительная благосклонность бога Судьбы способствовала тому, что вся библиотека не сгорела от случайного пожара. Бедного Мышку отодрали за уши и отдали в карающие лапы Гладиатора. А это, в свою очередь, уже вызвало целую лавину уже известных событий.

Виноград последним вышел из зала, где производились допросы. Он только что буквально потряс трех старых магов рассказом о коварных поползновениях учителя, мечтавшего отравить и уничтожить всех выведенных им крыс. Маги отсутствием воображения не страдали и прекрасно знали, что означает для каждого Бестиара его «животина». Такое животное было даже чем-то большим, нежели просто приятелем — скорее, частью собственного «я» мага. Нельзя же лишить кого-то половины души только потому, что эта половина — крыса!

— Мы больше не увидим Гладиатора, — объявил он товарищам с несокрушимой уверенностью. — Они сказали, что завтра мы тоже свободны. Вот увидите, его выгонят.

Седовласый маг стоял на галерее третьего этажа за колонной и приглядывался к группе молодых магов, столпившихся внизу около фонтана. С такого расстояния он не различал лиц (тем более что зрение у него уже было далеко не то, что в молодости), до него долетали только обрывки разговоров — зато старик прекрасно понимал язык тела, не говоря уже о столь очевидной способности, как чтение мыслей. И то и другое свидетельствовало о тревоге, охватившей учеников. Выгонят их из Замка или старшины позволят им остаться? Если не позволят — то что с ними будет? У большинства не было даже родных домов и семей, куда они могли бы вернуться — дети, одаренные талантом, стали воспитанниками Круга, магическое ремесло было их предназначением от самого рождения. А если их все-таки оставят в Замке, то какое наказание их ждет?

Наконец кто-то возмущенно воскликнул, да так громко, что звонкий молодой голос долетел даже до галереи:

— Хватит ныть! Кто хочет поиграть в кольца?!

Маг усмехнулся в гущу седой бороды. Вот она, молодость! Никогда не позволяет задавить себя до конца. Внизу началась суета, кто-то из Бродяжников исчез с громким хлопком, верно, отправился к себе в комнату за жестким кожаным мячом. Остальные, перешучиваясь, закатывали рукава, снимали лазурные шарфы, чтобы не испачкать их во время игры, потуже зашнуровывали башмаки.

Внимание мага привлекло движение на нижней боковой галерее. Со своего места он мог разглядеть между балюстрадой и нарядным резным узорным орнаментом навеса только черноту мужской туники и красное женское платье, а также две пары сплетенных ладоней. Недолго думая мужчина присел на корточки, подсматривая за парой между столбиками балюстрады. И едва не рассмеялся вслух, увидев две головы, обращенные друг к другу, точно они нашептывали друг другу какие-то секреты, а может, они и в самом деле это делали.

— Певец, Певец… И что эти женщины в тебе видят? — задумчиво прошептал маг. Это, наверное, была одна из тех загадок природы, которые никогда не будут разгаданы.

В замковом винном погребке, который официально назывался «Под колоколом», а неофициально «Пол башней», поскольку действительно располагался в подземелье под Северной башней, как и всегда по вечерам собралось довольно многочисленное общество, в котором перемешались все касты. Обычной темой для разговоров, к которой то и дело возвращались вновь и вновь — воистину точь-в-точь неоплаченный вексель, — были, разумеется, «половинки».

— Невероятно! — возбужденным голосом рассуждал возмущенный Стражник слов. — Тем не менее я могу слово в слово повторить вам, что они говорили. Один за другим — и твердили то же самое! В течение последних трех лет мы определили всего только двадцать семь магистерских талантов. Двадцать семь лазурных в целом море черноты! Сами признайтесь, это же просто ничтожная часть!

— Может, стоит понизить требования? — насмешливо отозвался кто-то.

— Снизить критерии — только через мой труп!

— Ой, лучше не говори так, а то еще сбудется.

Обиженный Черепаха решил притвориться, что он не слышит, и продолжил свою речь:

— Лазурных мало, вот и решили их, по крайней мере, хорошо выучить, а на деле что вышло? А? Господин Арена заварил кашу, а нам теперь расхлёбывать. Этот парень, Гриф, конечно же совершенно бессовестный, но в его словах есть свой смысл, он мне прямо в лицо заявил, что его унижают, потому что он всего только воспитанник, сирота, за которого никто не заступится. Знаете, кем я себя почувствовал после этого? Просто каким-то преступником…

— Не преувеличивай.

— Хорошо, не буду преувеличивать, но ведь ты и сам признаешь, что все ученики не могут быть только и исключительно ленивыми, тупыми, ничего не стоящими оболтусами, потому что это просто-напросто невозможно. А еще вам следует помнить, что «он нам не позволял читать» было повторено двадцать семь раз, точно припев какой-то поганый!

Кто-то из присутствующих насмешливо фыркнул:

— То же самое можно сказать и о вас, Черепахах. Вы так обожаете эти свои пергаменты, что охотнее всего даже спали бы на них, точно драконы на грудах золота.

Стражник слов смертельно обиделся:

— Я когда-нибудь отказал тебе в какой-нибудь книжке?!

— Лично ты — нет, но в общем-то не раз случалось, что отказывали твои собратья, — ответил его собеседник, вызывающе задирая подбородок.

Черепаха смутился:

— Видно, нужный том как раз отправили в переплетную или еще куда… И все-таки Гладиатор — тупой дегенерат! Выделять книжки, как лекарство от кашля. Бред какой-то!

— И еще какие книжки… — вмешался Говорун, — «Изменения в таможенном праве…» Ради Вечного Круга! Парня, который отважился отправиться на Драконий архипелаг и привез оттуда совершенно профессионально написанное исследование, заставить зубрить такие бредни! Я и не удивляюсь, что он хочет вернуться домой. Я только удивляюсь, что он до сих пор не сбежал! Ведь у этого твоего Камушка тот еще характер — упрямый и непокорный, верно? — Он повернулся к Ветру-на-Вершине, который попивал свое вино, как обычно развалившись в свободной позе и вытянув ноги почти на середину зала.

— Я уже давно твердил, что Гладиатор — болван и живодер! — буркнул хайг. — Но разве ко мне тут кто-то прислушивается? Камушек — второй Белый Рог. Таких под кустиком не найдешь, а я вынужден был смотреть, как вы мне тут парня портите.

— Откуда в тебе вдруг сразу столько родственных чувств, Ветер? Я-то думал, у хайгов это скорее вопрос… собственности, — снова вмешался в разговор тот маг, который препирался со Стражником слов.

— Кыш от моих обычаев! — взорвался магистр Иллюзии. — Вот если б ты себе купил жену, то, может, хоть тогда бы ее уважал! У тебя самого сын — «половинка». Жаль только, что парень даже не знает, что у него есть отец!

Ехидный маг поджал губы и поспешил укрыться в углу.

— А как, собственно, произошло, что именно Гладиатор получил это место? Он же совершенно не пригоден к такой работе. Да еще черный. — Кто-то наконец произнес вслух вопрос, давно мучивший большинство посетителей погребка.

Творитель, который был в числе магов, участвовавших в расследовании, пожал плечами:

— Я провел опрос. «Уважаемый» господин Арена всегда отличался большими амбициями и малым талантом. Он поступил на эту должность на временной основе, надеясь потом продвинуться и стать магистром. Но продвинуться не вышло, а обязанности остались. Он не только не годился на должность учителя, но и терпеть не мог этой работы. Похоже, он на учениках отыгрывался за то, что верхушка не обращала на него внимания. В общем, такое бывает довольно часто. Пинаешь пса, когда не можешь достать его хозяина.

— Повышение на магистра?.. — удивился один из магов. — С чего это вдруг ему в голову пришла столь нелепая мысль?

— Достижения Гладиатора в качестве Наблюдателя не слишком велики, но он располагается в верхней части черной шкалы, — пояснил Творитель. — Вероятно, он надеялся, что именно для него критерии будут понижены.

Отовсюду послышались презрительные смешки.

— Я бы уж скорее понизил критерии для своего попугая. Он тоже все за мной повторяет, но, но крайней мере, гораздо симпатичнее этой дубины, — проворчал кто-то.

— В общем, дело Гладиатора можно считать законченным. С сегодняшнего утра он уволен. И ни ползвука про какое-то там повышение, — сообщил Творитель, а в погребке снова раздались ехидные смешки. — Остается только один неразрешенный вопрос: что делать с ребятами. Нельзя же их оставить без присмотра.

Маги начали неуверенно переглядываться. Некоторые, уставившись в дно кубков с вином, изображали внезапную и полную глухоту.

— Я ведь только пантер развожу, — отозвался Ветер-на-Вершине с явным сожалением. — В крайнем случае мог бы научить ребят мечом рубить, но уж никак не жиографии или как она там.

— И нам не хотелось бы получить вдруг сразу двадцать семь ленгорхийцев с лазурными полосами на лицах, — полушутя отозвался кто-то.

И тогда заговорил пожилой маг, который до сих пор только молчал, внимательно прислушиваясь к высказываниям остальных.

— Я приму это никого не интересующее наследство после Арены. Еще сегодня пойду с этим делом к Управляющему.

Это неожиданное заявление застало врасплох всех присутствующих.

— Ты хорошо продумал, что ты делаешь? Это же четверть сотни подростков и молодых людей, которых мы только что с трудом избавили от наказания за избиение учителя. Один Ночной Певец стоит десятерых, — предостерегающе сказал Стражник слов.

Маг глотнул вина из чарки и вытер седые усы.

— Ведь все равно кто-то должен их взять, так почему не я? И не надо демонизировать Ночного Певца. Вас послушать, так можно подумать, что он и правда какое-то чудовище вроде Кедра Кровавого.

— Ставлю пять золотых талантов, что через десять дней нам снова придется искать кого-то на твое место. Слышишь, Кузнец? — сказал один из магов.

— От достатка голова не болит. Готовь деньги, — ответил ему маг, названый Кузнецом. — А я готов побиться об заклад, что теперь закончатся заботы Черепах, у которых в библиотеке то пропадают, то снова появляются книжки. — И он многозначительно подмигнул сидевшему поодаль Стражнику.

Шли часы подаренного «половинкам» дня свободы, а Гладиатор все не появлялся, чтобы снова над ними измываться. Явно сбывалось предсказание Винограда. Судьба глянула на ребят из-за небесной стены и милостиво улыбнулась им. К вечеру они все потянулись в комнату Ночного Певца и Камушка, чтобы еще раз выразить свое уважение и восхищение мужеством последнего. Певец как всегда был очень рад гостям и угощал всех вином. Скоро в комнате стало очень тесно и весело. А поскольку почти никто не приходил с пустыми руками, то очередные кувшины с вином и солодовым пивом занимали еще остававшиеся свободные клочки на заваленном столе. Наконец места совсем не осталось ни для очередного гостя, ни на следующую бутылку, посему уже слегка захмелевшая компания перебралась за стену, в соседнюю просторную комнату Победного Луча Рассвета. Настроение царило прямо ярмарочное, сделалось шумно и празднично. Каждый устраивался там, где ему хотелось: кто-то на малочисленных стульях, некоторые удобно раскинулись на огромном ложе Луча, другие попросту уселись на пол или на сундуки с одеждой. Магическая молодежь вливала в себя пиво целыми стаканами и с аппетитом грызла твердый соленый сыр. Алкоголь развязывал языки — всякие истории и шуточки так и сыпались одна за другой, и возникали горячие споры. В комнате становилось все более тепло и душно. Повелитель ветров Диамант притащил наливку из персиков — общество милостиво приняло эту разновидность выпивки с необычным вкусом, вскоре благодаря Ночному Певцу и Стальному количество наливки безмерно увеличилось, и все участники пиршества радостно накинулись на новый напиток.

Камушек не любил горьковатое пиво, но вот пожирателем персиков был с малолетства, поэтому ничего удивительного, что он тут же завладел кувшином наливки из этих душистых фруктов. Выпил один кубок, потом другой. Погрузившись в увлекательный спор, разгоревшийся между Говорунами, он вскоре потерял счет выпитому. Весь мир сузился до этого уютного, битком набитого помещения, заполненного возбужденной и потной молодежью. Большинство предметов утратило свои реальные очертания и размеры, вещи сжимались или, наоборот, раздувались, а парнишке казалось, что мебель и разная мелкая утварь попросту лопаются от смеха. У некоторых предметов вдруг отрастали лапки, или они вдруг начинали подмигивать свежеприобретенными глазками. Или парили в воздухе, под самым потолком, где кружились цветные облачка, звездочки и сияющие создания, удивительно похожие на толстых, пушистых и очень розовых драконов. С некоторым удивлением созерцая вместе со всей компанией это зрелище, Ткач иллюзий рассеянно пытался осмыслить столь изумительные и до сих пор не открытые свойства своего таланта.

Виноград с горящим лицом и влажными от пота волосами кормил свою пятерку крысят хлебом, смоченным наливкой из персиков. Зверушки бегали по столу, натыкались на посуду, с каждой минутой становясь все более пьяными. Вскоре парочка из них заснула в миске из-под сыра, еще двое шмыгнули (как-то уж очень сикось-накось) под шкафчик прямо под носом у заинтересованной Карамельки. А последний крыс упорно пробовал встать столбиком и умыть свои усы. Каждый раз он терял равновесие и опрокидывался на спину, отчаянно размахивая лапками к вящему развлечению зрителей, которые чуть не рыдали от смеха. Луч, прижавшись к серо-черному меху пантеры, смотрел на то, что происходило в его комнате, не приходя в себя от изумления, и осознавал: еще совсем недавно ни за что бы не поверил в возможность такого развития событий. Рядом с ним сладко спал Мышка, которого сморило слишком большое количество вина и слишком позднее время. Искра попытался было рассмотреть циферблат, чтобы проверить, который час, но его как раз заслонил Певец; взгромоздившись на стул, он читал наизусть пикантные фрагменты из «Цвета лотоса», сопровождая текст обильной и комичной жестикуляцией. Искра зевнул и в глубине души махнул рукой на все. Ему было слишком хорошо.

Ткач иллюзий проснулся в собственной кровати с таким ощущением, точно кто-то стиснул его череп железным обручем и все время безжалостно подкручивает винт. Он осторожно ощупал голову, убедившись, что она все еще находится на своем месте. Потом тоже осторожно на пробу приоткрыл один глаз. В том месте, где хранились воспоминания о прошлой ночи, зияла приличная дыра.

«Больше никогда», — подумал он, однако благоразумно не уточняя, к чему именно относилось это «никогда».

Снаружи, должно быть, стоял прекрасный день, потому что сквозь стекла в комнату падали косые лучи солнца, обрисовывая на стене кривые овалы оконных рам. Скорее всего, было уже страшно поздно. Камушек решился открыть второй глаз и даже рискнул повернуть голову набок — посмотреть, что поделывает Ночной Певец.

Творитель спал, лежа навзничь, жутко взъерошенный, подложив руку под голову. Наверное, он почуял, что за ним наблюдают, потому что неожиданно открыл глаза и улыбнулся соседу.

«И как? Здорово было?» — любезно осведомился он, широко зевая. Потом сел и потянулся с видимым удовольствием. За ним на подушке виднелась девичья головка с разлохмаченными волосами. Цветок на ее щечке размазался в пеструю полоску.

Где-то в глубине души Камушка начало зарождаться тревожное чувство. Девушка в кровати Певца его совершенно не удивила — в конце концов, он прекрасно знал привычки и слабости своего товарища по комнате, хотя тот еще никогда не приводил ни одного «цветочка» непосредственно в их общую спальню. Камушек по-прежнему не мог припомнить, как он, собственно говоря, попал обратно в свою комнату и что происходило в течение большей части той безумной ночки. Но у него было неясное ощущение, что он где-то что-то делал… вот только что именно? Он пошевелился и тут с безграничным удивлением обнаружил, что рядом, ласково прижимаясь к нему, лежит кто-то еще! Все еще отупевший и сонный, он попробовал совместить лицо спящего паренька с именем кого-то из «половинок». К сожалению, несмотря на все усилия, получалось, что это кто-то совершенно посторонний. Камушек скривился, сжимая виски пальцами. Ради Судьбы милосердной, кто это и что он делает в его, Камушка, кровати? События прошлой ночи плавали где-то в глубинах его памяти, точно рыбки в тазу, неуловимые, легко ускользающие между пальцами.

Лицо спящего рядом мальчика, это лицо… он же знал его, видел где-то раньше… где же? При каких обстоятельствах? Наконец ему удалось с великим трудом втиснуть это лицо в нужное место головоломки, а тогда вокруг него начали быстро укладываться и остальные фрагменты. Матерь Мира! Пол тогда колебался под его ногами, точно палуба корабля. Он ощущал острый опьяняющий аромат экзотических цветов, поцелуи… Его кто-то целовал. Это самое лицо было так близко, что он мог бы пересчитать все ресницы при свете красной лампы; эти же самые губы — такие влажные, страстные, прижимались к его собственному лицу. Горячая кожа, возбуждение, ласки… Ночной Певец, приглядывавшийся к ним с лукавой усмешкой в объятиях девушки в красном платье.

Камушек в ужасе сорвался с кровати, мгновенно забыв про мигрень.

«ПЕВЕЦ!! Я ТЕБЯ ПРИБЬЮ!!»

«Почему? Тебе ж было хорошо», — невинно изумился Певец.

Камушек почувствовал дурноту. И сжал кулаки.

Внезапное движение разбудило спавшего «игрушечку». Юноша приподнял голову, протирая заспанные глаза изящным, хорошо выученным движением. Даже теперь он подсознательно вел себя так, как подсказывал глубоко усвоенный навык: всегда, при всех обстоятельствах выглядеть красиво и соблазнительно.

— Гиацинт, ты уж лучше иди себе, — предостерегающе посоветовал Певец. — Клиент вон недоволен.

Взгляд сонного юноши тотчас стал напряженным и внимательным.

— Прошу прощения…

— Это не твоя вина, но лучше уходи.

Два человека в полном молчании грозящие друг другу кулаками представляют собой весьма странное и непонятное зрелище, но когда речь идет о магах, то в Замке можно увидеть самые невероятные вещи. Юноша из дома удовольствий в помятой тунике только подхватил с пола туфли и поспешил скрыться за дверьми, со звериной предусмотрительностью избегая неприятностей. Проснувшаяся Серебрянка подняла голову с подушки, с тревогой глядя на разыгрывающуюся рядом с ней сцену.

«Ты меня споил и воспользовался случаем!» — Камушек от злости просто из себя выходил.

«Ты сам напился! И я к этому как раз никакого отношения не имел! А ты в глаза не видел, что значит по-настоящему использовать кого-то!» — тут же огрызнулся Певец.

«Я тебе верил, а ты меня предал!»

«Тоже мне, большое дело! В дверь уже не пройдешь, не наклонившись, а ведешь себя, точно девочка! Ты маг или монах?»

«Не тебе за меня решать, когда, как и с кем я должен это делать! И уж точно не с какой-то девкой! Да еще мужского рода!! Что ты себе думал, блин горелый?! Что я, по-твоему…» — Тут Камушку не хватило определений. Он довольно долго искал подходящий символ в своей богатой библиотеке знаков, пока в конце концов не выдавил из себя: «Игрушка для хайгов?! Свинья ты настоящая, подсовываешь меня какому-то сальному типу…»

«А разве нет?! — Певец даже засопел от бешенства. — Носитесь друг с другом, точно пара перевозбудившихся зайцев. Ползамка об этом сплетничает».

У Камушка перехватило дыхание, точно его двинули в живот изо всех сил. Точно назло услужливая память тут же подсунула сцену в спальне хайга. Полуоткрытое окно, попытка поцеловать… вот, значит, как это выглядело со стороны? И сколько еще народу вокруг считает двух Ткачей иллюзий любовниками?

«То есть прикажешь мне верить, что Ветер тебя не тронул? — делано удивился Певец. — Вы столько времени проводите вместе…»

Рука Камушка поднялась как бы вообще без участия его воли. Он мгновенно точно воочию увидел, как его ладонь с размахом опускается на щеку Ночного Певца, как голова товарища от удара откидывается назад…

Певец тут же закрылся, машинально подняв перед собой обе руки, отвернув лицо и согнув плечи в позе защиты.

Рука Ткача иллюзий бессильно опустилась.

«Однажды, когда мы отдыхали после особенно утомительных упражнений, я спросил Ветра-на-Вершине: „Что с Певцом не так?“ Этот вопрос давно меня мучил. Сравнивая его с другими „половинками“, я замечал все больше свидетельств его отличия от остальных. Он рознился не только внешним видом, но и характером. С одной стороны, он казался невероятно дерзким, а с другой — был очень неуверен в себе, как будто сам себе хотел что-то доказать этим постоянным нарушением общепринятых правил. „Что не так с Певцом? — повторил тогда Ветер-на-Вершине, кивая головой. — А с ним, малый, все не так“.

Так я узнал потрясающую историю Певца, которую Ветер доверительно мне рассказал. Сколько было точно лет моему приятелю, не знал никто. Неизвестны были ни его семья, ни кто-то знакомый, кому было бы это ведомо. Мать Певца Ветер-на-Вершине весьма нелестно назвал „девкой“. Мир жесток, особенно в домах бедноты. Если б не его необыкновенная внешность, Певец, скорее всего, кончил бы как нежеланный щенок — в мешке на дне реки. К счастью, хитрая женщина решила, что на малыше можно заработать — и продала его циркачам. Таким образом Певец — тогда еще безымянный — стал невольником, ребенком-волком, который на потеху зевакам и всякому сброду откручивал курам головы. Долгие годы владелец зверинца зарабатывал на маленьком „волке-оборотне“, одновременно избивая его и моря голодом. Магический талант проявился у Певца поздно, но зато необычайно резко. Владельца цирка поспешно закопали в землю, без традиционного костра и каплана. Судя по всему, он превратился в очень маленькие кусочки. Скрыть происшествие не удалось. Сплетни дошли до ближайшего Говоруна, несшего службу в передаточной башне. И он занялся израненным, чуть не умирающим от голода и одичавшим ребенком. Дал ему имя, а потом послал прямо в резиденцию Круга. Певца не выслали, как других детей, на воспитание в какое-нибудь земельное владение.

Может, потому что у него был законный статус невольника — человека, проданного и купленного за горсть монет. Певец вырос в Замке, а воспитывали его все понемногу и никто конкретно. Большинство вообще полагало, что Певец — это кара, ниспосланная им Судьбой. Как ни странно, более всего заботились о нем замковые проститутки, а одна из них, Роза, попросту относилась к нему почти как к младшему братишке. Можно только удивляться, как он умудрился благодаря такому невероятному воспитанию не скатиться на самое дно. За прошедшие годы он так и не смог избавиться от страха перед болью, битьем, насилием. И никому не позволял командовать собой, нарывался на одно наказание за другим и одновременно относился к этим расправам совершенно легкомысленно. Ни одна порка, арест, голод не могли сравниться с тем, что он вытерпел от циркача по имени Бык.

Все это я и припомнил, когда лишь одно мгновение отделяло меня от пощечины Певцу. Он прикрылся так, как это сделал бы ребенок, которого часто и сильно избивают, поэтому достаточно только сделать при нем резкое движение, и он невольно поднимает руки, чтобы прикрыть голову от удара, даже не осознавая, что делает.

Потрясенный, я опустил руку и не ударил его, чему сейчас очень рад. Но тогда я все-таки чувствовал себя чересчур оскорбленным и обиженным. Моя гордость слишком сильно пострадала, чтобы сразу простить Певца. И я попросту начал собирать свои вещи».

Певец медленно опустился на край кровати. В глазах его были безмерная обида и страх. Серебрянка молча с сочувствием погладила его по спине. Они смотрели, как Ткач иллюзий одевается и укладывает свои вещи. Он тщательно отбирал все подарки, которые когда-либо получил от Певца, и перебрасывал их на половину Творителя. Ночной Певец наблюдал, как презрительно отброшенные громоздятся на полу книги, рисунки, предметы одежды и разнообразные мелочи, и в глазах его стояли слезы. Он пробовал их скрыть, все ниже опуская голову.

— Серебряночка, если мне еще когда-нибудь придет в голову такая же дурная мысль, ты меня приложи хорошенько, — прошептал он дрожащим голосом.

«Я остался тебе должен еще два таланта за ту сахарницу с бабочками», — передал он Камушку.

«Ты мне ничего не должен. Этот парнишка должен был стоить немалых денег, а я долгов не люблю. Купец уже дал следующий заказ?»

«Дал…»

«Так откажись от него», — сухо посоветовал Ткач, по-прежнему складывая пергаменты и не глядя в сторону Певца.

— Нет! Это совершенно невыносимо! — Серебрянка вскочила на ноги. Одним прыжком перелетела к укладывавшему вещи парню и схватила его за руки. — Нет, прекрати! Прошу тебя, останься. Не делай этого. Прошу тебя, ну, пожалуйста…

— Он же тебя не слышит… — вмешался Певец.

— А ты молчи! Достаточно уже натворил! Камушек, прошу тебя, не оставляй этого болвана, ты же видишь, что он жалеет.

Камушек, растерянный, смущенный, пристально посмотрел на умолявшую его девушку. Медленно высвободил руки из ее судорожно сжатых ладоней. Оглянулся на подавленного Творителя, который по-прежнему сидел на постели с виноватым выражением лица.

Тяжело вздохнул и сел на стул на своей стороне, избегая кровати, точно она была чем-то заражена.

«Скажи мне одно, только правду. Что происходило ночью? Я почти ничего не помню. Мы с ним… я и он, ну, ты понимаешь?..»

Певец, все еще испуганный, торопливо покачал головой, а лицо у него было такое, точно у парня вдруг разболелся живот.

«Ничего такого не было. Ты такой нравственный у нас, что аж дурно становится. Гиацинт тебя поцеловал. Раз или два раза, не знаю… Ты милостиво его погладил, точно пса, потом перевернулся на постели и захрапел».

«И больше ничего??»

«Совершенно ничего. Даже башмаки мы должны были с тебя снимать. В общем-то я тоже недалеко от тебя ушел. Пьянка была еще та!»

«А почему этот несчастный заморыш спал тут вместо того, чтобы вернуться в свой садик?!»

«Он очень устал. Им каждый час сна дорог, — пояснил Певец. — Если б он вернулся слишком быстро, заподозрили бы, что клиент остался недоволен и потребует деньги назад. Парнишку бы еще и наказали, наверное, а уж точно сейчас же послали бы еще к кому-то. Если уж я заплатил за всю ночь, он, по крайней мере, мог отдохнуть. Это ведь на самом деле тяжелая работа».

Камушек задумчиво смотрел на сидящую напротив него пару — бывшего невольника и молоденькую проститутку, прижавшихся друг к другу и державшихся за руки.

«Нравственность, а что это такое, собственно говоря, — нравственность? Ох, ради Круга вечного, в Пригорках их бы наверняка забили камнями… А Певец выкидывает кучу денег ради того только, чтоб „игрушечка“ могла отдохнуть. И чтоб хозяин борделя не врезал парнишке по морде. Хотя их, наверное, не бьют по лицу, чтоб не изуродовать». — Камушек чувствовал, что неразрешимое противоречие вот-вот его просто раздавит. Певец был добрым. Певец был безумным, как заяц по весне; у него был кавардак в голове и золото в сердце. Он был ужасный, невыносимый и совершенно непредсказуемый. Как дракон. «Если я выдержал с Пожирателем, почему бы мне не ужиться с этим вот чудом?»

Пара в противоположном конце комнаты ждала.

«Ладно, я никуда не уйду. Но в следующий раз, будь добр, не устраивай мне таких сюрпризов. Я НЕ сплю с мужчинами. И Ветер-на-Вершине никогда НЕ БЫЛ моим любовником, ясно?»

Певец с огромным облегчением вздохнул и весь просиял в широченной улыбке:

«Ясно. В следующий раз я закажу тебе девушку. Вот Роза…»

«НЕТ!!»

Когда маг вошел в лекционный зал, его встретили двадцать семь пар глаз, смотревших с одинаковым настороженным выражением. Он посмотрел на молодые лица — некоторые только-только начинали утрачивать детскую припухлость и округлость, по другим видно было, что их обладатели уже начинают бриться. В первом ряду привлекала внимание рослая фигура. Этот уже почти мужчина. На широкие брови спадает челка густых кудрявых волос, из-под них смотрят проницательные раскосые карие глаза. Кузнец без особого труда распознал подопечного Ветра-на-Вершине. Рядом с ним, сгорбившись за наклонным пюпитром, точно желая укрыться за ним, сидел ученик, бывший полной противоположностью Ткачу иллюзий — столь маленький и худой парнишка рядом с крупным Камушком казался совсем ребенком. Странное зрелище, но этот малец наверняка должен иметь полных четырнадцать лет, иначе его вообще не могли бы экзаменовать. На рукавах его нашиты орнаменты из шнуров, значит, он Бродяжник. Ну да, а следующий конечно же Ночной Певец: сидит взъерошенный, небрежно облокотившись, точно в кабаке. Хм, поглядим еще, кто кого…

Рядом с окном, в самом конце ряда, расположился какой-то юный охотник. Свободно развалился на стуле, руки сплетены на груди, поза вызывающая. Видны его перевитые ремешками запястья, рукава подвернуты выше локтя. Глаза черные и холодные, как камни на дне горного ручья.

Кузнец присмотрелся к задним рядам, ища взглядом знакомых Говорунов, в приеме которых он сам участвовал. Есть полноватый Конец. Талант немалый и происхождение необычное. О семье этого паренька интересные вещи рассказывают, причем всегда стараются при этом говорить потише.

А вот сзади сидит… как это звали? Песчаник, кажется. Облако и Серый тоже в зале — смотрят на учителя из-за спин товарищей и едва приметно улыбаются. А куда же делся этот юный князь — несчастный отпрыск князя Брин-та-эна? Кузнец сообразил, что уже некоторое время не встречал этого парня. Может, вернулся в столицу? Но в этом случае Говорун бы наверняка услышал о нем. Ну, и учеников бы стало двадцать шесть, а не двадцать семь.

Это день начался необычно. Утром, когда «половинки» все еще пребывали в подвешенном состоянии, понятия не имея, что делать и куда приткнуться (честно говоря, после трех дней эта предполагаемая вольница уже начинала становиться нудной), появился гонец с сухим объявлением, что после полудня уроки будут проводиться как обычно, что уже назначен новый преподаватель и что ребята на целый месяц могут попрощаться с выплатами «на конфетки». Принимая во внимание, что они все тут были на полном обеспечении, включая крышу над головой и питание, а у большинства еще имелись кое-какие мелкие сбережения, наказание оказалось чисто символическим.

И вот этот новый учитель стоит перед ними. Выглядел он несравнимо более симпатично, чем Гладиатор, но, разумеется, это еще ничего не означало. Мужчине было никак не меньше пятидесяти, поэтому ребятам он показался очень старым. В его волосах и короткой бороде виднелось одинаковое количество седых и темных волос. Небольшие глаза, окруженные сеткой морщин, смотрели проницательно и разумно. Он набрал в грудь воздуха, явно готовясь к длинной речи, поэтому Камушек украдкой дал знак Концу, прося его потом повторить слова нового учителя.

— Меня зовут Кузнец. К вашему сведению, я — лазурный Говорун, — сообщил учитель, что сразу вызвало среди учеников оживленные многозначительные переглядывания. Вот и очередной любопытствующий похититель мыслей.

— Я полагаю, что обращение «магистр Говорун» слишком официальное для ежедневного употребления, а когда я слышу «магистр Кузнец», то чувствую себя хозяином кузницы. Значит, вполне достаточно будет «господин Кузнец», — продолжил маг, делая вид, будто не замечает реакции своих новых учеников.

«Подлизывается», — решил Конец.

Между тем учитель заметил на полу палку Гладиатора, которая все еще лежала там, где ее уронил Наблюдатель. Говорун поднял ее и двумя руками согнул, внимательно приглядываясь с непроницаемым лицом. Зрители молчали как камни.

— Сынок, открой-ка окошко, — обратился маг к Лучу, осторожно постучав концом палки по его пюпитру для чтения.

Искра бросил на него исподлобья такой взгляд, каким посмотрел бы на пса, внезапно заговорившего человеческим голосом. Глянул на витражное окно, потом мельком на Ночного Певца, который едва заметно пожал плечами.

— Ладно, сейчас… — пробурчал наконец Луч, вяло поднимаясь с места.

— Благодарю покорно, — насмешливым тоном отозвался Говорун, а потом, когда тяжелая старинная створка окна открылась, впуская в зал влажный свежий воздух, учитель размахнулся, точно метал копье… и палка выпорхнула из комнаты, угодив прямо в крону старого дерева, росшего во дворе. Кто-то вздохнул. По-прежнему царила тишина, но Говорун почувствовал в ней больше надежды, чем неприязни.

— Ваше имя?.. — Говорун смолк, выжидающе глядя на Луча.

— Победный Луч Рассвета Брин-та-эна, — с достоинством сообщил юноша.

— Большие перемены, воистину большие… — покивал головой Говорун Кузнец, оглядывая его с ног до головы. — Красивые башмаки.

— А тебя как зовут, сынок? — Учитель обратился вдруг к растерявшемуся от неожиданности Мышке.

— Мыш… э-э-э, Е-ельник, — заикаясь произнес мальчик, весь красный от смущения.

— Мышь Ельник? Я бы сказал, имя небывалое, — произнес преподаватель с мягким удивлением, а ученики в это время усердно затыкали рты ладонями, чтобы не прыснуть от смеха во весь голос. — Значит, так, Еловая Мышка, иди сейчас в библиотеку и попроси Черепах, чтобы они дали тебе тематический указатель. Только начиная с пятого раздела, а то весь ты не поднимешь.

Мышка торопливо закивал головой, все еще красный как помидор, а потом пропал из виду с характерным хлопком.

Между тем учитель высмотрел Винограда. Крыса молодого Говоруна животных как раз закончила дремать под прикрытием его куртки и теперь пробовала вылезть наружу, чтобы поразмять лапки. Испуганный Виноград пытался запихнуть зверька обратно, сгорбившись за пюпитром, чтобы укрыть эту возню.

— Что у тебя там, сынок?

— Ничего! — попробовал опровергнуть очевидный факт Виноград.

Звереныш сопротивлялся все более решительно, на сей раз выбрав дорогу на свободу по спине хозяина, так что парнишке приходилось проделывать все более отчаянные движения, чтобы удержать любимца. Тщетно. Взъерошенная крыса все-таки вылезла из его воротника.

— О, крысенок! А ну-ка покажи мне его, покажи. И какой симпатичный! — обрадовался Говорун, протягивая руки к зверенышу. — Он не укусит?

Виноград неуверенно протянул животное Говоруну.

— Он не кусается, — с некоторым беспокойством заверил Виноград. — И вообще ничего плохого не делает. И не мешает, потому что почти все время спит! И очень чистый, все время моется!

Старший маг поднял грызуна, держа его в ладонях, сложенных ракушкой.

— Ухоженный, видно, что ты хорошо о нем заботишься, — похвалил Кузнец. — Только он какой-то худой… — Маг взвесил зверька на ладони.

— Это потому, что еще очень молодой, — пояснил успокоенный Виноград, убедившись, что новый учитель не намерен сворачивать шею его любимцу.

«А можешь создать второго?» — Говорун так неожиданно вошел в разум Камушка, что парнишка даже вздрогнул.

«Могу. Это же совсем просто».

Мгновением позже маг уже держал на ладонях двух крысят. Оба просовывали свои остренькие носики между его пальцами, карабкались вверх по рукам. Он нежно погладил обоих, а потом одного отдал Бестиару, а второго посадил на наклонном пюпитре. Виноград неуверенно поглядывал то на одного, то на другого зверька. Оба были совершенно одинаковые.

— Хм… а какой из них настоящий? — спросил Говорун, усмехаясь себе в бороду.

Ребята с интересом вытягивали шеи и привставали с мест, чтобы лучше видеть. Виноград в растерянности попытался поймать взгляд Камушка, чтобы по его лицу угадать правильный ответ, но Ткач иллюзий смотрел только на крысят.

«Это проверка, — решил Виноград. — Ничего особенного, просто он поддразнивает меня. Надо сосредоточиться».

Он легко почесал холку крысенка, которого держал в руках, внимательно исследуя мягкость его шерстки, упругость дрожащих усиков, ловя ощущения маленького раз… ох!.. Виноград торжествующе улыбнулся, отдал Говоруну крысу, а ту, которая ловко балансировала, удерживаясь на навершии пюпитра, хозяйским жестом посадил себе на плечо.

— Ну, просто тот был пустой, — пояснил Виноград.

Говорун весело рассмеялся и взъерошил и без того спутанные волосы паренька. Виноград слегка отстранился, изумленный такой фамильярностью. Крысенок в ладони старшего мага растаял, точно дымок.

— Молодец, хорошо работаешь, — похвалил Говорун, а потом вежливо склонил голову, приветствуя Ткача иллюзий, который тоже поклонился ему в ответ. — Сделал так же хорошо, как наш Мастер иллюзий. Великолепный был крысенок, не маг никогда бы не сумел отличить его от оригинала.

Тем временем вернулся Мышка, сгибаясь под тяжестью пухлого томища. Преподаватель взял его у парнишки и водрузил на свой стол.

— А теперь, раз уж вы такие способные оказались, и ты, и вон тот рослый парень… — Маг обращался к Винограду. — В качестве награды вы можете первыми выбрать себе по книге, которую надо будет прочесть на следующей неделе.

Виноград вытаращил глаза.

— Ну иди же, иди, — поощрил его Говорун. — Посмотри внимательно, что ты хочешь?

— Н-не знаю. — Ошеломленный такой безбрежной милостью, бедный Бестиар просто не мог даже сразу сообразить, в голове его была сплошная пустота. — Что-нибудь о… э-э… о животных. Э-э-э… может, о конях?

У Камушка никаких сложностей не возникло.

«Драконы».

«Все что угодно о драконах?» — переспросил маг, заглядывая в указатель и перелистывая несколько страниц.

«Не все что угодно. — Камушек посмотрел в указатель через его плечо. — Вот это. — Он показал пальцем соответствующую строчку. — Этого я еще не читал».

— Весьма решительный молодой человек, — проворчал себе под нос Говорун, выписывая на обрывке пергамента разрешение взять в библиотеке выбранную книгу.

Вызываемые по очереди ученики заявляли о своем желании изучать самые разные вещи. Те, кто не был уверен в своем выборе, могли повнимательнее полистать указатель и найти что-то, следуя совету Говоруна. К удивлению прочих Бродяжников, которые все как один выбирали карты с описаниями, Мышка пожелал взять книгу «Тропические рыбы» — большую, толстенную, слишком бросавшуюся в глаза и выделявшуюся на полке, а посему остававшуюся вне пределов досягаемости его читательских аппетитов.

А вот Ночной Певец вызывающе потребовал «Войну за кубок» — повествование, полное воинов, чудовищ, сокровищ и прекрасных принцесс и не имеющее ничего общего с научной работой. Если Певец ожидал встретить сопротивление или хотя бы нарваться на какие-то критические отзывы о его вкусах, то ему пришлось горько разочароваться. Учитель даже глазом не моргнул.

Вплоть до колокола, оповещающего о наступлении девятого часа вечера, Говорун Кузнец предложил ребятам одному за другим читать вслух отрывки из «Философии повседневности»; и пока по залу разносился молодой, чуть ломающийся от волнения голос очередного чтеца, преподаватель заучивал наизусть имена и касты своих учеников.

«Жизнь — это сплошное ожидание. В детстве мы ждем, когда вырастем и достанем до некоторых вещей. До табуретки, до ступенек или чтобы нас посадили на пони, как мы того страстно желаем. Маленькие девочки мечтают об одеяниях юных невест, а мальчики о мечах, поначалу деревянных, а уж потом и настоящие им подавай. Мы все время ждем, неустанно желая нового, а тому, что имеем, редко умеем радоваться…»

Это определенно был самый необычный, но одновременно и самый лучший урок из тех, что до сих пор имели молодые маги.

К изумлению «половинок», учитель не успокоился на том, что впихнул каждому по книжке. Прошло несколько дней, заполненных философией, грамматикой и естественными науками, а потом все и началось. А точнее, началось все с Ночного Певца — непокорного детеныша Круга.

— Ты уже прочитал «Войну за кубок», сынок? — спросил Кузнец.

— Прочитал, — подтвердил Певец, еще не предчувствуя ничего дурного.

— Так перескажи теперь товарищам содержание.

По залу пронесся легкий ветерок смешков.

— Подробно? — поинтересовался Ночной Певец с глуповатой усмешкой.

— Нет, не надо, достаточно общее содержание, — уточнил Говорун, поудобнее устраиваясь на стуле и приготовившись к длительному слушанию.

Ночной Певец легко пожал плечами и начал рассказывать. Во время его речи Кузнец два раза поправил его, указывая на важные детали, которые парень упустил. Певец посматривал на учителя все более подозрительно, чувствуя, как над его головой что-то такое витает в воздухе.

— Хорошо, сынок. Память у тебя неплохая, — похвалил его учитель, поднимаясь и обращаясь к классу. — Дорогие ребята, верно, вы об этом не знали, но «Война за кубок» на самом деле — это довольно свободная интерпретация истории территориальной борьбы на Военном полуострове. А теперь ответь мне, Певец, кто из героев романа является подлинным историческим лицом. Ну-ка, быстренько.

Молодой Творитель, скорее всего, сильно побледнел, хотя под шерстью этого не было видно.

— Кремень… Долгорукий… э-э-э… Соль-на-Раны… — начал он перечислять неуверенным голосом. — Принцесса Нарцисса…

— Ну, как раз она-то — не более чем так называемый непременный эротический довесок, — уточнил Кузнец. — А теперь попробуем проанализировать битву над Оленьим бродом такой, как она выглядела на самом деле, без этих идиотских литературных украшений. Сдвиньте всю мебель к стене, и пусть кто-то из вас принесет мел. Мы нарисуем план битвы на полу, а Ночной Певец будет нашим проводником.

И так начался захватывающий урок истории, хотя через час ученики уже стонали, что у них колени болят от ползания на четвереньках по твердому каменному полу. Зато все прекрасно развлекались. А точнее, все, кроме Ночного Певца, который к концу урока выглядел таким помятым, вспотевшим и психически измотанным, будто сам лично принимал участие в настоящем сражении. Кузнец был совершенно безжалостен к нему, хотя ни разу не повысил голоса. Наконец он оставил парня в покое, и Ночной Певец получил право снова выбрать себе книгу для чтения. На этот раз он без всяких глупостей заказал «Алхимия — избранные вопросы».

Призыв «Прочел сам — расскажи товарищам» вошел в число школьных изречений, а обсуждение прочитанных книг стало обычной составной частью урока.

— Почему мы постоянно должны что-то рассказывать? Половину времени мы проводим за чтением, а потом еще столько же передаем другим то, что прочли. Кто я такой, балагур записной, что ли? А вы нас не учите! — однажды взбунтовался Луч.

Присутствующие замерли. У Кузнеца на занятиях можно было позволить себе несравнимо больше, чем у Гладиатора, но тут уж Победный Луч повел себя неслыханно нагло. Ожидание повисло в воздухе тяжелой тучей — даст ему Кузнец по ушам или нет? Обругает? Выкинет за дверь?

Молчание затянулось. Говорун, не произнося ни звука, смотрел на стоявшего перед ним в вызывающей позе подростка… и ничего не делал. Наконец парень начал переминаться с ноги на ногу, смущенный отсутствием какой бы то ни было реакции со стороны учителя.

— Правильно ли я понимаю? — отозвался наконец Кузнец. — Ты ждешь, когда я подам тебе знания в виде пережеванной кашки на блюдце с голубой каемочкой и прямо в голову? Вот так попросту? Сокращенное изложение «Врат Запада»? Философские диспуты Коры и ее сестер, расписанные по пунктам? Я должен тебе сказать, что точно имел в виду поэт, когда писал «Копье»?? Или…

— Нет! — прервал его Луч. — Конечно же нет. Я только… мне уже немного надоели эти постоянные публичные выступления да демонстрации. Тьфу, пропасть! Будто доказываем, какие мы все из себя умные да разумные. Прошу прощения. Попросту… — уверенность и решительность в его голосе стали вроде бы ослабевать, — хотелось бы… нам бы хотелось узнать что-то, чего нет в книжках. А вы, магистр Говорун, ведь гораздо более… хм… светский человек, чем мы.

Кузнец с легким недоверием присматривался к «несветскому» молодому человеку, который большую часть жизни провел, скорее всего, в столице при императорском дворе или в путешествиях по стране. В конце концов он уже не выдержал и разразился хохотом.

— Светский… — с трудом выговорил он сквозь радостный смех. — Господин Брин-та-эна, да вы же изменяете своему призванию. Вам бы комедии писать. К сожалению, должен тебя разочаровать, я далеко не настолько светский, а большинство своих знаний и умений почерпнул именно из книг.

— А что вы читали в последнее время? — Луч тут же поспешил воспользоваться случаем.

Говорун явно развлекался от души.

— «Затопленные города». Это ведь не научное сочинение, правда? Тем не менее меня на самом деле заинтересовала фантазия автора и его видения.

У Луча заметно вытянулось лицо, как и у прочих слушателей.

— Как ты думаешь, эта его идея про постройку города на морском дне под стеклянным куполом может оказаться хоть в какой-то степени осуществимой? — продолжал развлекаться Кузнец. — Ты читал эту книгу?

— Читал. Но не считаю это реальным.

— А в будущем? Прошу вас рассказать нам, что вы об этом думаете, господин Брин-та-эна, и аргументировано обосновать свои выводы. Остальные могут к нам присоединиться при желании.

И так Победный Луч Рассвета снова был вынужден продемонстрировать свой ум.

Пюпитры, которые были отставлены к стенке во время памятного урока истории, уже не вернулись на старые места. Оказалось, что гораздо удобнее, когда они стоят по сторонам, а посредине остается свободное место. Таким образом все друг друга видели, а Кузнец ходил внутри, в свободном пространстве, читал лекции и легко мог подойти к каждому ученику. Кто-то в шутку назвал это «Внутренним Кругом», хотя на самом деле пюпитры стояли квадратом, кто-то другой переправил на «Второй Круг», так и закрепилось. Название быстро вышло за пределы учебного зала, и не слишком почетное прозвище «половинки» было счастливо забыто. «Как там твои ребята? Как поживает Второй Круг?» — интересовались у Кузнеца во время товарищеских встреч. «Прекрасно, прекрасно, — обычно отвечал он, задорно подкручивая усы. — Еще пара годиков, и вас, старичье, можно будет отправлять на свалку». Эти шутки встречали смехом, но Говорун знал, что смех этот порой звучал совсем не искренне. А он сам с удовольствием наблюдал, как горстка поначалу неприязненно настроенных, замкнутых молодых людей теперь работает с энтузиазмом и все больше раскрывается перед учителем, одаривая его большим доверием. Опоздания и прогулы давно отошли в прошлое, теперь не только Мышка являлся на уроки пораньше. Обычно Кузнец заставал уже всех в сборе, нетерпеливо ожидающих, когда перед ними снова распахнутся новые, захватывающие дали. Даже удивительно, но дошло до того, что ему приходилось чуть не силой отсылать больных, простуженных или страдающих зубной болью — и каждый раз они приходили в отчаяние, что «пропустят самое интересное».

А самым интересным в понимании Второго Круга были так называемые «часы славы» — замысел этот родился недавно во время спора о превосходстве одного таланта над другими. Поэтому каждому из ребят была предоставлена возможность показать себя с наилучшей стороны, и таких показов ждали и с нетерпением, и с некоторой робостью, а готовились к ним почти так же старательно, как когда-то к экзамену на лазурь.

«Второй Круг. И речь тут идет вовсе не только про обустройство учебного зала. Второй Круг — это попросту мы сами, связанные взаимным чувством солидарности. Теперь я думаю, что Гладиатор в определенном смысле оказал нам услугу. Ничего так не объединяет людей, как общий враг. Даже Лучу мы были готовы простить его нечистую игру, поскольку по сравнению с нашим бывшим преподавателем он казался просто воплощением вежливости и деликатности.

„Часы славы“ в конечном счете дают нам возможность самим убедиться, на что мы на самом деле способны. Мы сравниваем умения Бродяжников, Наблюдателей, Творителей и всех остальных. Самые лучшие приобретают законное основание для гордости, более слабые имеют возможность устранить свои недостатки упорным трудом. Разумеется, талант у каждого только тот, который достался от природы — лучше или хуже, — но под руководством Кузнеца и с помощью более одаренных товарищей ребята учатся наиболее полно использовать собственные способности. Наконец мы получили возможность оценить истинные таланты Мышки и убедиться, что на самом деле до сих пор его просто исключительно недооценивали. Мышь — такой скромный, неброский, несмелый, — бесспорно, самый сильный Бродяжник в нашей компании.

Когда пришла его очередь, никто в общем-то не ожидал ничего особо впечатляющего. Между тем Мышка, сохраняя важное и напряженное выражение на детском личике, появлялся и пропадал в разных точках зала с такой скоростью, что у зрителей начинала кружиться голова. Я не мог уследить за ним глазами. Казалось, что это совершенно невероятно — как можно за столь короткое время точно рассчитать место прыжка и при этом ни во что не врезаться. Он перемещал с одного места на другое и небольшие предметы, причем ошибался не более чем на толщину волоса, мы специально измеряли, отмечая и делая острым лезвием зарубки на столе. Своим талантом Мышка резал фрукты, рассылая их части в две, три, а то и четыре разных точки одновременно. Я видел, как исчезала половинка персика, а чистый разрез точно проходил через шкурку, мякоть и твердую косточку. Ясное дело, сам фрукт можно и острым ножом разделить, но попробуйте сделать это с косточкой! Каждому известно, что Бродяжники опасны, но это знание как бы размыто, его вытесняют куда-то на самое дно сознания, как все неприятные вещи, о которых нам неохота подумать. И только когда я представил себе точно такой же разрез прыжка, но проходящий не сквозь фрукт, а через человеческое тело — сквозь кожу, мышцы, кости, — меня просто мороз по коже пробрал, и я почувствовал, как шевелятся и встают дыбом волосы на затылке.

Вот почему Круг так тщательно и ревниво бережет свои тайны от обычных людей, почему так строго требует от магов соблюдения законов и почему так страшно боятся нас соседние страны. Бродяжник наверняка даже в одиночку способен был бы уничтожить вражескую армию, да попросту отослать ее в никуда. А если б захотел продемонстрировать свою жестокость, то сделал бы это с ПОЛОВИНОЙ этой армии. Например, верхней.

Я заметил, что после „часа славы“ ребята начали обращаться с Мышкой с гораздо большим уважением.

Таланты Говорунов и Наблюдателей не слишком живописны и наглядны. Грифу, который как раз и есть Наблюдатель, трудно было отличиться чем-то особенным, а ведь он так хотел показать себя с лучшей стороны, как и все остальные, впрочем. Поэтому возникла необходимость совместной работы магов разных каст. У Бродяжников задание было простым, по крайней мере, на первый взгляд: прыгнуть как можно дальше в определенное место и принести оттуда вещественное доказательство пребывания. Таким образом, Змеевик преодолел весь путь до Белых Полей, чтобы принести с них характерный кусочек белого мрамора из местных каменоломен. А Перо отправился под Бобровники и нарвал ароматной травы, которая растет только в тех местах. Гриф же обнаружил его даже там, терпеливо и с огромным трудом прочесывая талантом все более отдаленные земли. И надиктовал Ночному Певцу подробнейшее описание всего, что делал Перо во время своего похода, а потом бедный Бродяжник (пристыженный и взбешенный) должен был подтверждать такие записи, как: „ковыряет в носу“ или „сикает под кустиком“. Певец по ходу дела передавал мне эти откровения, буквально лопаясь от смеха».

Всем было страшно любопытно, что собираются показать Искры, а особенно — что выдумает Победный Луч Рассвета. Честолюбие княжеского отпрыска порой принимало тревожные размеры; когда его кто-то в чем-то превосходил, Искра чувствовал себя по-настоящему больным. Поэтому никого бы не удивил «час славы», во время которого показан был бы зрелищный пожар в центральной башне замка. Но поистине предназначением Луча, видно, и в самом деле было изумлять свое окружение, потому что когда пришел его черед демонстрировать свои способности, он ограничился относительно скромным показом.

На уже традиционном месте посередине зала, как это называлось — в Кругу, он положил довольно толстую каменную плиту, на нее поставил грубо сделанный сосуд из пористого камня, а сверху опустил кусок красноватого металла.

— Он намерен расплавить это? — хмыкнул кто-то из Искр, пихая локтем соседа. — Спорим на десять голубей, что он зальется кровью через пять минут?

— Ладно, спорим, что выдержит, — шепнул в ответ парень, и оба торопливо прижали друг к другу послюнявленные большие пальцы.

Тем временем Луч в последний раз внимательно осмотрел свои приготовления и обратился к зрителям:

— Сидите на местах, и пусть никто ближе не подходит. Змеевик…

— Да?

— Если что-то пойдет не так, выкинешь этот мусор прямо в реку?

Змеевик оглянулся на Кузнеца, а потом утвердительно покивал.

Искра установил на некотором расстоянии от плиты стул и сел, высоко подняв ноги, Он обнял руками колени и оперся на них подбородком. Воцарилась полная напряжения тишина. Товарищи Искры сразу почувствовали, что в зале поднимается температура. Через минуту рыжая глыба меди начала светиться. Ее середина светлела все больше, превращаясь в ослепительно-белую звезду, а светлая краснота быстро растеклась по сторонам, поглощая вишневый цвет разогретого металла. В каменную форму сначала стали падать крупные комковатые капли, а потом металл потек уже струйкой. Луч сидел неподвижно, по-прежнему обнимая колени руками. И почти не мигая, сосредоточенно вглядывался в плавящийся кусок металла.

Змеевик, которому было поручено важное ответственное задание — быть на подхвате, если «что-то пойдет не так», забеспокоился. Что-то и в самом деле вроде бы шло не так. Естественно, казалось бы, что в учебном зале должно становиться все теплее. С точки зрения логики, в этот момент там уже должна была бы стоять невыносимая жара. А тем временем, после небольшого потепления в самом начале, в помещении становилось все холоднее и холоднее. Змеевик посмотрел на товарищей, которые тоже крутились и не могли спокойно усидеть на своих местах, наверное, тоже встревоженные неправильным развитием событий. С внезапным испугом Змеевик заметил вдруг облачко пара, выходящее из его рта. Подобные облачка поднимались от носов и губ других ребят. Мышка нахохлился и потер плечи ладонями. Ему уже было холодно.

— Луч… — неуверенно обратился было Змеевик, но Искра ничего не ответил. Змеевик содрогнулся от холодной дрожи ужаса, когда увидел расцветающие на столешнице белые перистые листья инея. Нет, что-то явно было НЕ ТАК! Почему Кузнец ничего не говорит? Парнишка протянул руку в сторону литейной формы и свернул пространство.

Секундой позже разразилось нечто вроде миниатюрного циклона. Победный Луч Рассвета захлебнулся воздухом и хотел было вскочить со стула, но либо вследствие шока, либо от длительного сидения скорчившись в клубочек, полетел на пол и ударился головой. Он лежал в странной позе, беспорядочно двигая руками. Испуганный Кузнец попробовал приподнять парня, одновременно поддерживая его голову. Пострадавший от падения Искра вдруг пришел в себя, ощутил прилив сил и кинулся на Змеевика, осыпая его отнюдь не аристократическими ругательствами. Если б не учитель, успевший его удержать с поистине удивительной быстротой и ловкостью, дошло бы до настоящей драки. Все ученики оживленно переговаривались через головы друг друга, и над этим шумом взвился оскорбленный вопль Луча:

— Он испортил мне показ! Испортил весь показ!! Свинья, он нарочно это сделал!

— Да нет же! — орал в ответ возмущенный Змеевик. — Ты же сам говорил, если что пойдет не так…

— Все шло как надо, ты, кретин безмозглый!

— Сам ты кретин! Не похоже было, что все идет правильно! Было холодно!!

— Потому что и должно было быть холодно! Или тебе хотелось, чтоб тебя слегка припекло, баран несчастный?

— Если я баран, то ты…

— ТИХО!! — рыкнул Говорун, встряхивая Луча, точно мешок. — Вечного Круга ради! И это называется поведением взрослых серьезных людей?!

Луч перестал вырываться. Остальные ученики замолчали.

— Он погубил мой эксперимент… — еще с горечью пробурчал Луч. — Из-за него у меня ничего не вышло.

— Й-й-а… Про… сти меня, — пробормотал смущенный Бродяжник. — Я испугался. Повсюду стал появляться лед. — Он провел пальцем по столу. — А собственно, откуда взялся этот лед??

— Прекрасный вопрос, Змеевик, — сказал Кузнец, легонько подталкивая Луча к его обычному месту в кругу. — Откуда лед? Почему стало так холодно? У кого-нибудь есть подходящее объяснение? Нет уж, господин Луч, на сей раз пусть кто-то другой отличится.

Полная недоумения тишина затягивалась, пока в конце концов не поднялась одна рука, принадлежавшая Искре по имени Горностай.

— Я и правда заметил, что, когда я что-то разогреваю, иногда вокруг становится холодней, — сказал он. — Я думаю, что это тепло, оно как бы собирается в одном месте. И утекает из соседнего и… вот там тогда и становится… холоднее, — продолжал он с все большей неуверенностью. — Это, наверное, глупость…

— Нет, очень хорошо, — ответил учитель поощрительно. — Именно это мы и называем законом равновесия. Луч сосредоточил в этом кусочке меди огромное количество энергии, но он не в состоянии был взять ее из себя, потому что мог бы этого не пережить, вот и одолжил ее из окружающего пространства. Так все было, господин Брин-та-эна?

— Так, — нехотя буркнул все еще сердитый Искра.

— А поскольку господин Брин-та-эна — талант поистине выдающийся, то и энергии той он умудрился собрать в металле на самом деле очень много, настолько много, что везде вокруг температура упала резко и довольно значительно, одновременно тепло весьма продуктивно сосредоточилось в одной точке — настолько, что металл стал плавиться. Луч, я полагаю, что это был, несмотря на все, очень удачный и чрезвычайно впечатляющий показ таланта.

Самолюбивый Искра глянул исподлобья и махнул рукой. Ему явно нужно было время, чтобы успокоиться после такого провала. Половинчатый успех — это совсем не то, с чем легко мог бы смириться столь амбициозный юноша.

На реке Эните неподалеку от берега качалась на волнах небольшая лодка. Сидевший в ней рыбак в растерянности созерцал обломок прута, который сжимал в руках. Пару минут назад огненный шар рухнул с неба, уничтожил его удочку и с оглушительным плеском исчез в пучине, окатив его самого водой с головы до ног. Рыбак сдвинул на затылок соломенную шляпу и озабоченно поскреб себя по темечку. Посмотрел на небо, потом глянул в сторону замка на острове, не в состоянии решить, на кого возложить вину за свои неприятности: на небесный пантеон или, может, на более земных деятелей. Наконец он снял шляпу и с почтением произнес:

— О, Матерь Мира, и ты, Повелитель Штормов, я всего только бедный рыбак, и крючков у меня всего ничего, а этот кузнец, грабитель такой, аж по голубю за штуку требует. Будьте милостивы и вознаградите меня за потерю хорошим уловом.

Он поклонился и снова натянул шляпу на голову, потом обернулся в сторону замка и погрозил кулаком:

— А чтоб вас зараза побрала, сквернавцы вы разэтакие! Свое добро придерживай, а за мое не чепляйсь!

С яростью сплюнул в воду и принялся насаживать червяков на запасные крючки.

Конечно же все гадали, кто завоюет во Втором Круге неофициальный титул Мастера из Мастеров и окажется самым лучшим, независимо от касты. Втайне заключались пари, причем фаворитом считался Камушек, поскольку, что ни говори, его талант был весьма зрелищным.

Но неожиданно оказалось, что всех побил на голову Виноград. На объявленный «час славы» Бестиар принес своего любимого крысенка — старательно расчесанного, с голубой ленточкой, повязанной на шее, и весьма серьезно представил его как единственного в своем роде образованного представителя «касты грызунов». Не обращая внимания на всеобщее веселье, посадил зверька на большом листе бумаги посреди комнаты и положил перед ним маленький кусочек графита для письма. Сам Виноград уселся сбоку на полу, поджав под себя ноги. Поначалу ничего не происходило. Крысенок суетился, обнюхивал все, чесал задней лапой за ухом и пробовал съесть свой бантик. Виноград, сосредоточившись, сидел неподвижно как статуя. На лицах зрителей уже начали появляться насмешливые ухмылки. То тут, то там слышался шепоток: «Да нет, куда там, не сумеет. Что-то у него обломилось… Перемудрил…»

Но потом крысенок все-таки заинтересовался чертилкой. Взял ее цепкими лапками, сначала старательно обнюхал и даже поскреб ее зубами, а потом, к огромному изумлению присутствующих, принялся старательно выписывать на бумаге неуклюжие, но вполне читабельные знаки. Затаив дыхание и вытаращив от удивления глаза, ребята читали по мере появления очередных знаков надпись:

Разразился громовой хохот. Молодые маги просто корчились на своих местах, сраженные безудержным приступом веселья. Даже Говорун Кузнец реготал басом, вытирая заслезившиеся от смеха глаза.

К сожалению, перепуганный крысенок нырнул Винограду под блузу и уже ни за что не соглашался выйти и продолжить выступление. Так что теоретически «час» Винограда продолжался очень коротко, но все равно его признали самым удачным. Крысенка премировали вожделенным сыром, а Виноград получил в качестве награды приглашение провести вечер в винном погребке со старшими магами.