Глава 22

Мэт ужасно обрадовался, когда, придя в себя, очутился в той же самой комнате. Ему-то показалось, что Ребозо вытянул его отсюда колдовством, — он так и сказал, но брат Фома заверил его:

— Здесь тебя не сможет коснуться никакое злое колдовство. Нас окружает удивительная святость, слишком много молитв постоянно пребывает в воздухе. — Потом брат Фома нахмурился. — Конечно, если бы ты пожелал, чтобы силы Зла коснулись тебя, если бы какая-то частица тебя — пусть даже сам ты не хочешь в этом сознаться — потянулась бы ко Злу, пожелала бы его касания, то тогда бы ты пробил брешь в нашей обороне.

— Не думаю, чтобы даже мое подсознание хотело такого, — хрипло пробормотал Мэт. — Я слишком хорошо представляю себе последствия.

— Вот, выпей. — И монах поднес к губам Мэта кубок. — Осторожно, это бренди, но глоток-другой тебе не повредит, а щеки твои, глядишь, порозовеют.

Мэт осторожно глотнул, и горячая жидкость обожгла язык, пробежала по пищеводу, спустилась в желудок. Он выдохнул, ожидая увидеть огонь, но вместо этого неожиданно для себя резко сел.

— Да уж, — сказал он сипло. — От этого змея бы встала на дыбы. — Сделав еще глоток, он заявил: — Отличный напиток.

— Может быть, глотнешь немного воды? — улыбнулся брат Фома и протянул Мэту другой кубок.

Мэт взял у него кубок, а монах отвернулся и подал бренди Савлу, затем — Аруэтто. Оба спутника Мэта (что его, кстати, несколько утешило) тоже имели зеленоватый оттенок. Бренди и их подкрепило, щеки у всех порозовели, хотя запивка и им потребовалась.

— Вот не думал не гадал, братцы, что у вас тут водится бренди, — удивился Савл.

— У нас винным погребом заведует весьма одаренный в виноделии монах, — объяснил брат Фома.

— Ага, значит, это новейшее изобретение, — кивнул Савл. — Уверен, оно получит распространение.

— Что ж, похоже, вы немного оправились. — Брат Фома потер руки и обвел лучистым взором трех бедолаг, которых он устроил, как мог, на грубых деревянных скамьях. — Как это славно с вашей стороны — навестить бедного монаха, пребывающего в одиночестве! Но скажите мне, чем я обязан радости вашего посещения, учитывая то, что оно так неортодоксально началось?

Он соблюдал вежливость, однако было видно, что любопытство его так и раздирает. Он выслушал всех троих, потом долго задавал вопросы, вытащив в конце концов из каждого все сведения, до последней унции. Наконец он откинулся назад на своем высоком табурете, оперся спиной о письменный стол и довольно долго удовлетворенно кивал, радуясь, что выслушал всю историю от начала до конца.

— Итак! — возгласил брат Фома. — Вы имели дерзость выступить против Зла, вершащегося с дозволения короля Бонкорро, или, говоря иначе, вы дерзнули помочь ему искоренить то Зло, которое осталось в стране после правления короля Маледикто. Вы-то сами понимаете, чем именно занялись?

— Пожалуй, что искоренением, — подал голос Мэт. — Я видел канцлера Ребозо.

— Репутация у него неважная, — согласился брат Фома. — Хотя многие полагают, что это из-за того, что он пресмыкается перед королем и делает все, что ему прикажет его величество, хорошее это или плохое.

— Он предпочитает плохое, — возразил Мэт, а Аруэтто с ним согласился. — Бросьте вы говорить о репутации, брат Фома. Она совершенно ни при чем. Он грубый и жестокий человек, он наслаждается чужими страданиями.

— Ты так говоришь, опираясь на собственный опыт? — с интересом спросил брат Фома.

— Да! — хором ответили Мэт и Аруэтто.

Монах соединил пальцы рук.

— И что вы предлагаете с этим делать?

Аруэтто и Савл обменялись непонимающими взглядами, но Мэт, старательно выговаривая слова, проговорил:

— Король изо всех сил изображает из себя материалиста, не верящего ни во что, кроме вещей, которые он может увидеть и подержать в руке или попробовать на вкус. В итоге он уже сделал значительные успехи в деле превращения Латрурии в светское государство.

Брат Фома нахмурился.

— Но нам всем приходится соприкасаться со светской, мирской стороной жизни. Собственно, светский и мирской — это одно и то же.

— Верно, но большинство людей смотрят дальше своего носа, дальше этой жизни — в жизнь следующую. А король Бонкорро старается убедить себя самого и свой народ, что существует только этот мир, только эта жизнь.

Брат Фома поджал губы и, уставившись в одну точку, присвистнул.

— Вот-вот, — кивнул Мэт. — Он перегибает палку, верно?

— Не то слово! Нет ничего дурного в том, чтобы пытаться пережить испытания и тяготы этой жизни, нет ничего дурного и в том, чтобы искать мирских радостей, покуда ты при этом не приносишь никому боли...

— А вы уверены в том, что вы не еретик? — вмешался Савл.

— Совершенно уверен, — усмехнулся брат Фома. — Но папа и его кардиналы сомневаются. Между тем вы меня спрашиваете, и я буду вам отвечать. В конце концов, Христос учил нас отдавать кесарю кесарево. Я это понимаю так, что мы должны уделять некоторое внимание мирским делам.

— Некоторое, — поднял руку Мэт. — Но не все.

— Безусловно, не все. Ни в коем случае. Мирской путь жесток. Здесь сильнейший пожирает слабейшего и даже втаптывает слабейшего в грязь. Мы говорим о рабстве, мы говорим о том, что кто-то пресмыкается перед знатными, об угнетении простонародья, мы говорим о том, что некоторые пытаются выжать все удовольствия из жизни, до последней капли, не обращая при этом ни малейшего внимания на то, что кому-то из ближних из-за этого может стать очень больно. Нет-нет, мирская жизнь, лишенная уравновешивающих ее духовных ценностей, безусловно, приведет ко Злу. А именно на этот путь король Бонкорро поставил каждую живую душу в своем королевстве!

— Пока все так и есть, — согласился Мэт. — Но если бы нам удалось заинтересовать его кое-какими моральными принципами, может быть, мы смогли бы уравновесить это скольжение вниз и даже повернуть все в другую сторону.

— И как же это может вам удасться? Он не желает иметь ничего общего с религией!

— Нет, — кивнул Мэт. — Не желает. Но его интересуют древние науки, писания греков и рэмлян.

— Это правда? — медленно спросил брат Фома, повернув голову к Аруэтто.

Ученый выставил перед собой руки, как бы отталкивая кого-то.

— Не надо меня в это впутывать, умоляю! Я прежде всего верю в Бога, а потом уже в человечество. Ты хотел бы, чтобы этот светский король стал гуманистом?

— Да, — отозвался брат Фома, и в глазах его загорелись веселые огоньки. — Это привьет ему нравственность и этические принципы!

— Но я не учитель!

— Только потому, что вас никто об этом не просил, — напомнил старику Мэт.

— Король Бонкорро не попросит меня, чтобы я учил его!

— Поспорим?

— Я поспорю, — вмешался Савл. — Я поспорю, что канцлер Ребозо Аруэтто на милю к королю не подпустит!

— Верно. Аруэтто потребуется некоторая защита. — Умные глаза брата Фомы стрельнули в Мэта и Савла по очереди.

— Да, мы с Савлом — неплохая защита, это верно, — согласился Мэт. — Но дело в том, что Савл и сам у нас светский гуманист, а у меня — хоть отбавляй слабости в духовных вопросах. Не могли бы мы возыметь какое-нибудь прикрытие в этом смысле?

Брат Фома вздохнул.

— Что мы можем предложить, кроме молитв, однако я не стану опережать события. Мне трудно решить такой важный вопрос. Вам следует переговорить со святым отцом, и пусть он решает, в чем ваша мудрость, а в чем — глупость.

— С папой? — выпучил глаза Мэт.

— Именно. Я договорюсь об аудиенции.

— Что ж, нас только трое, — сказал Мэт. — Не слишком представительная компания, но если попробовать, то, может, и удастся его убедить.

Единственная сложность состояла в том, что Мэт понятия не имел, в чем же именно он будет убеждать папу.

* * *

— Позволить вам покинуть Ватикан? — улыбнулся папа. — Что же в этом такого? Можете уходить, как только пожелаете! Но вот как вы преодолеете оцепление?

— Оцепление? — Мэт обернулся и посмотрел на брата Фому. — Вы нам ничего ни про какое оцепление не говорили.

Монах небрежно махнул рукой.

— Для чародея вашего уровня это сущие пустяки.

— Как знать? Может, и не пустяки, — сверкнул глазами Савл. — Что это за разбойники и много ли их?

— Несколько тысяч, — вздохнул папа, — и недавно они отпраздновали третью годовщину осады нашего холма.

— Они тут торчат уже три года? — изумился Савл. — Как же это они еще до сих пор не вымерли от дизентерии и холеры?

— О, они живут совсем недурно, — заверил Савла брат Фома. — Днем они посвящают некоторое время муштре, а ночью у них — оргии. Король поставляет им много вина, женщин и денег для азартных игр. Они обосновались тут надолго, придворный Маг. Это не кучка шатров, не подумайте, нет, они выстроили себе деревянные казармы, а для военачальников — отдельные дома. Их командиры захватили палаццо у дворян!

— Вот как? Командиры — их несколько? — Потребовал ответа Савл. — Значит, там не одна шайка?

— Нет, — ответил брат Фома. — Там восемь шаек, и они не то объединились, не то сговорились с тем, под чьим ведением находится эта местность. На самом деле они захватили город Рэм и стали фактически править им.

— Значит, это не просто кампания против вас? Вы обосновались на единственном холме, который сумел выстоять против разбойников?

— Да, — кивнул папа. — Хотя выстояли мы, конечно же, не благодаря тому, что нас охраняет отряд отважных свитзеров. Думаю, главари разбойничьих шаек побаиваются нас — либо побаиваются, либо ответ на наши молитвы сильнее, чем я думаю.

— О... — задумчиво проговорил Савл. — Либо для них было бы выгоднее оставить вас в покое, нежели покорить вас.

Папа наморщил лоб и повернул голову к Савлу:

— Как это?

— Ну давайте представим — чисто гипотетически, понимаете, — что разбойники захватили Ватикан, — сказал Савл. — Что тогда сделает король Бонкорро?

Папа стоял неподвижно, пытаясь найти ответ на этот вопрос. Но ответил вместо него брат Фома:

— Он же не сможет позволить разбойникам править древней столицей империи, верно?

— Ни за что на свете, — подтвердил Савл. — Это слишком престижно, не говоря уже о том, что город находится в центре страны, что Тибр снабжает его водой, что вокруг простираются тучные земли, способные прокормить Рэм. Получат разбойники Рэм — начнут делать набеги на другие города и, весьма вероятно, сумеют вообще отобрать Латрурию у короля Бонкорро. В конце концов это ведь не простые лесные бандюги?

— Вовсе нет, — поджав губы, ответил брат Фома. — Это наемная армия, ищущая, чем бы заработать на жизнь, пока нет работы.

— А почему вы уверены, что они безработные?

Остальные четверо изумленно уставились на Савла.

— А ведь верно... — медленно выговорил Мэт. — Король Бонкорро не мог оставить их просто так, бросить на произвол судьбы. Они бы тогда носились, как очумелые, по полуострову и сеяли повсюду хаос, подрывая под корень то благополучие, которого добивается король. Лучше платить им, дабы держать их в рамках.

— Не вышло бы, — твердо сказал Савл. — Стоит расплатиться с датчанами, и от них никогда не избавишься.

— Датчанами? Кто это, датчане? — удивленно поинтересовался папа, обводя взглядом всех по очереди.

— Викинги, совершавшие набеги на Англию, — объяснил Мэт. — Один из королей попробовал откупиться от них* [25] — на несколько месяцев, а может, на год его оставили в покое. Но вскоре они вернулись, чтобы потребовать нового откупа.

— Но вот если, — продолжил свою мысль Савл, — не просто откупиться от разбойников, а нанять их для выполнения определенной работы, тогда они будут при деле и не принесут особого вреда.

— Ты хочешь сказать, будто бы король нанял их для того, чтобы они нас осаждали, но не могли покорить?

— Нет, я так не говорю. Нанял он их, конечно же, для того, чтобы они вас покорили, но как только главари поняли, что стоит им занять Ватикан и всякая оплата закончится, они тут же сочинили небылицу про то, что на ваш холм они, дескать, и шагу ступить не могут, вследствие чего и встали тут лагерем, чтобы заморить вас голодом.

— Но у нас есть колодцы с водой, а баржи, которые подвозят нам продовольствие, они и не пытались задерживать!

— А что они могут поделать, если у них нет своего флота? — спросил Савл. — Между тем король им неплохо платит, можно сказать, роскошно. Они счастливы, он счастлив, а вы заточены здесь, откуда не можете помешать королевским планам.

— Это возможно, это очень возможно, — пробормотал папа, качая головой. — Вот не представлял, что король так коварен!

Савл пожал плечами.

— Ну... может быть, он просто велел своему канцлеру изыскать способ убрать наемников с глаз долой и сделать так, чтобы они присмирели, а Ребозо решил пожертвовать Рэмом, чтобы лишить нас, братцы, возможности препятствовать осуществлению его замыслов. Спрашивается: короля бы это сильно встревожило?

— Нет, — решительно ответил папа. — На самом деле он бы в ладоши захлопал, узнав об этом. Но как же нам избавиться от разбойников?

— А вы этого точно хотите? — с вызовом поинтересовался Савл.

— Ну конечно! — воскликнул папа. — У нас нет никакой возможности вершить Божеские дела, проповедовать святое Писание и окроплять верующих, когда мы заперты здесь!

— Но для такой работы у вас имеются сельские священники, — возразил Савл, — тайные священники, скрывающиеся священники, но дело-то свое они все равно делают? Мне встретился один человек, он утверждал, что ничто так не способствует распространению религии, как ее запрещение.

— Я бы согласился с тем, что в таких условиях мы становимся тверже духом и чище в вере своей, — задумчиво проговорил папа. — Но распространение?

— В общем, как водится, настоящее дело делает рядовой работник, — резюмировал Савл. — На что им нужно связываться с бюрократической верхушкой?

Папа сощурился.

— Пожалуй что, ты мне не нравишься, чародей Савл.

— Вступайте в клуб, — насмешливо усмехнувшись, посоветовал ему Савл. — У вас полно единомышленников. Но на вопрос, по-моему, вы все-таки не ответили.

— Простые священники должны держать с нами связь точно так же, как тело держит связь с головой! — выкрикнул папа. — Без нашего руководства, без нашего воодушевления их вера поколебалась бы, они бы поддались страху и искушениям плоти! А самое страшное то, что узурпатор посадил на севере, в небольшом городке у подножия Альп, папу-самозванца. И этот самозванец утверждает, что истинный папа он!

— А на самом деле это вы, — кивнул Савл, смеясь одними глазами.

— Конечно, я! Меня избрали кардиналы, и они остались здесь со мной — все, кроме жалкой горстки изменников, перебежавших к ставленнику Бонкорро! О, в народе кричат, что король проявляет веру, терпимость, что он вновь позволяет верующим исповедовать свои убеждения, но нам-то лучше знать, ибо мы слышали эдикты папы-самозванца! Он проповедует, что каждый епископ имеет право сам толковать Писание, не советуясь с папской курией! Он проповедует, что супружеские измены позволительны, если происходят далеко от дома! Он проповедует, что народ обязан подчиняться только королевским законам, а не церковным!

— Похоже, он подкуплен, — сказал Мэт Савлу.

— Пойди разберись тут у них, — проворчал Савл. — Ты наши расколы вспомни* [26]. К тому же мы не слышали вторую сторону.

Папа устремил на саркастичного чародея мрачный взгляд.

— Неужели ты сомневаешься во всем, что слышишь? Неужели у тебя нет никакой веры?

— Есть! — выпалил Савл. — Я верю в те мысли, которые выдержали все испытания, каким бы я их ни подвергал! А я подвергаю сомнению абсолютно все и принимаю только те идеи, у которых есть точный ответ.

— При всем при том ты готов пересмотреть свое мнение на основании новых доказательств, — уточнил Мэт.

— Ну... да, ведь я признал, что жуткие рассказы о верованиях финикийцев правдивы, верно?

— Только тогда, когда археологи раскопали целое кладбище обугленных тел, — парировал Мэт.

— Действительно! — воскликнул папа. — Значит, к правде ты все-таки готов прислушаться?

— К правде — да, — огрызнулся Савл. — Можете мне сообщить что-либо правдивое?

Лицо папы снова помрачнело, и Аруэтто быстро вмешался в разговор:

— Разбойники оцепили Ватикан. Это уж точно правда.

Папа кивнул.

— А церкви нужен папский престол точно так же, как Рэмской империи был нужен император.

— Минуточку! — Мэт поднял руку, как на уроке. — Я-то думал, что империя преобразилась в настоящую республику, в которой этруски, латины и карфагеняне были равными партнерами!

Савл с неподдельным интересом глянул на друга:

— Ты вызнал что-то, чего не знаю я?

— Да, я тебя потом просвещу, — отговорился Мэт. — Когда же появился император, ваше святейшество?

— Тогда, когда было захвачено столько земель и людей, что сенату стало невмоготу ждать тягостного обмена посланиями с провинциями для принятия государственных решений, — ответил папа, нахмурившись. — Это произошло тогда, когда решения понадобилось принимать быстрее, чем в ходе дебатов. А вы об этом не знаете?

— У нас не было доступа к книгам.

— Печально! — Папа покачал головой. — Знайте же, что первым, кто сумел примирить между собой три власти и проводить такую политику, какая бы всех удовлетворила, был Юлий Цезарь. Его политика либо действительно всех удовлетворяла, либо он заставлял верить в то, что она всех удовлетворяет.

— Смотрите-ка, и здесь поспел! — воскликнул Савл. — И здесь и политик, и полководец!

— Или просто хороший политик, — уточнил Мэт.

— Кроме того, он неплохо разбирался в торговле, — сообщил папа. — И его правила торговли действовали в империи до самых последних дней.

— А вот это что-то новенькое, — признал Савл. — А преторианская гвардия действительно обладала такой властью?

— Как-как? — переспросил папа. — Гвардия? Кто это такие?

— Телохранители Цезаря, — объяснил Мэт. — На самом-то деле по-настоящему организовал их Август после того, что случилось с его дядей.

— А что такое случилось с его дядей?

Мэт вытаращил глаза и осторожно произнес:

— Насколько я слышал, Цезаря убили.

— Убили? Ни в коем случае! Он умер в своей постели. Он состарился, но сохранил ясность ума, и его все почитали!

Мэт выпучил глаза, а Савл пробормотал:

— И ты, Брут!

— Брут? — Папа глянул на Савла. — Ах да, Брут... Брут убедил латинов признать Августа законным наследником, и Август оказался таким же искусным дипломатом, как его дядя. На что бы ему понадобились телохранители? Его любил народ, его любили патриции! Ходили, правда, байки про то, что кто-то пытался его ударить на улице — какие-то безумцы, но толпа им и близко не дала подойти! Весь город был его телохранителем!

Савл обернулся к Мэту:

— Может, объяснишь?

— Внеси изменения в фундамент, и изменится надстройка, — ответил Мэт. — Подробности обговорим позднее. — И Мэт повернулся к папе. — Стало быть, это сенат избирал императора, вплоть до последних дней империи?

— Именно так. Цезарей было много, и всегда было из кого выбрать.

— Настоящих Цезарей? — уточнил Савл. — Не усыновленных Клавдиев? Август не развелся с первой женой и не женился на Ливии* [27]?

— Никогда! Он всегда утверждал, что разводы позорят патрициев, и делал все, чтобы их стало как можно меньше!

— Значит, его дети были его настоящими детьми, — медленно проговорил Мэт. — И империей правил род дипломатов, а не череда безумных садистов. Ну а как насчет Калигулы?

Папа ответил Мэту непонимающим взглядом, но ему на помощь пришел Аруэтто.

— Он был отпрыском рода Клавдиев и безумцем, как отметил верховный маг. Когда выяснилось, что он совершил инцест с собственной сестрой, его сослали на границу, а потом казнили за то, что он велел центуриону легионеров напасть на тысячу германцев. Легионеры все до одного погибли, правда, уничтожив пять сотен германцев.

— Итак, — Мэт принялся загибать пальцы, — Клавдии тут не приходили к власти, а этруски и карфагеняне разработали неформальную систему отчетности, так что император никогда не представлял собой настоящего деспота. А власть не испортила императоров?

— Ну, может быть, немного, — признался Аруэтто. — Но не больше, чем она портит каких-нибудь бейлифов или шерифов.

— Нет абсолютной власти — нет и абсолютной коррупции, — кивнул Мэт. — Если уж об этом зашел разговор, то скажите, сколько стран империи пришлось завоевать в прямом смысле слова, а сколько к ней присоединилось ради выгод на поприще торговли?

— Ловко подмечено для того, кто утверждает, будто не заглядывал в книги, — проворчал папа, а Аруэтто улыбнулся.

— А я не сомневаюсь, что это воистину догадка, и мне ничего не остается, как только подтвердить ее правильность. Да, Юлий Цезарь в торговле был так же ловок, как и в бою, он придумал множество преимуществ торговли с Рэмом для других стран. Войска завоевали только те страны, которые пытались отобрать у Рэма монополию на торговлю, — пиратские логова, разбойничьи притоны, — а также те, которые вынашивали замыслы покорения Рэма или набегов на его провинции. По этой самой причине мы покорили германцев.

— Покорили германцев? — вытаращил глаза Мэт. — По другую сторону Рейна?

— Истинно так.

— Но когда же распалась империя?

— Объединенные в империю страны почти все откололись от нее к шестьсот пятьдесят третьему году от Рождества Христова, — ответил Аруэтто. — Но только в 704 году, когда умер последний из Цезарей, вестготы напали на Рэм. За ними следом пошли остготы и расправились с вестготами, так что Рэм был разрушен, но один из остготов провозгласил себя императором. Ни одна из стран, входивших в империю, не захотела покоряться тому, кто не был Цезарем, даже латрурийцу, так что это время и можно считать датой падения империи.

Мэт нахмурился.

— Но всего лишь сто лет спустя Гардишан основал свою империю.

Аруэтто кивнул:

— Он встал на руинах империи и возродил ее.

— Стало быть, Темных веков тут как бы и не было. Во всяком случае, они здорово подсократились, — сделал вывод Савл. — А каким образом Цезарям удавалось удерживать простонародье? Как вышло, что плебеи не разорвали на части Рэм?

— Как? Их в армию и во флот отправляли.

— А патриции не возражали? — поинтересовался Мэт. — Они же теряли прислугу!

— О, всегда находились несколько старых воинов, которые хотели бы вернуться в Рэм к своим семьям вместо того, чтобы осесть в защищенных провинциях.

— Ну а сыновья сенаторов? — спросил Мэт. — Как Цезарь добился того, чтобы они не слонялись около Рэма и не творили безобразия?

Савл рассмеялся лающим смехом.

— А как ты думаешь, кто там командовал?

Аруэтто кивнул:

— Верно. А сыновья плебеев становились центурионами, если не хотели отправляться в торговые путешествия.

— Да уж... — кисло усмехнулся Савл. — Торговцы так же способствовали расширению границ империи, как и воины, верно?

— О, гораздо больше, чем воины! Потому что сначала торговцы начинали торговать со страной и позволяли ее жителям убедиться в преимуществах рэмской цивилизации...

— То есть заваливали их рэмскими товарами и рассказывали, какие блага сулит центральное отопление и общественные бани, — растолковал Мэт.

Савл кивнул:

— Ага, и еще забивали юнцам головы россказнями про головокружительные чудеса Рэма, Карфагена и города Леванта. Еще бы не захотеть присоединиться к империи, особенно если учесть, что император всегда посылал легион для защиты купцов? Верно я говорю?

Аруэтто нахмурился.

— А ты точно не читал книг об этом, чародей?

— Ваше святейшество! — воскликнул внезапно вбежавший монах. — Разбойники нападают!

— В храм, скорее! — вскричал папа и повернулся к гостям. — Пойдемте с нами, ибо сейчас не будет лишней ничья молитва. Пойдемте и взовем к помощи святых!

Мэт представил себе невидимую молитвенную стену, ограждающую Ватикан. Он видел, что Савл вот-вот разразится каким-нибудь издевательским замечанием, и только собрался помешать другу, как вбежавший монах крикнул:

— С ними колдуны, ваше святейшество! Они уже швыряют огненными шарами по Священному городу! Святые защитили нас, и огненные шары упали на разбойников, но одному Богу известно, что они вытворят в следующее мгновение!

— Богу это известно, и он помешает им, брат Атений, — заверил монаха папа и позвал гостей: — Следуйте за нами!

Все поспешили к выходу. Мэт нагнал папу и на ходу поспешно проговорил:

— При всем моем уважении, ваше святейшество, возможно, полезнее для дела было бы, если бы мы с чародеем Савлом остались здесь и вступили бы в борьбу с колдовством?

Папа резко остановился.

— Но это будет опасно!

— Нам не привыкать, — бросил Савл.

Мэт пожал плечами:

— И в соборе будет небезопасно, ваше святейшество. А нам и прежде приходилось рисковать подобным образом.

— Что ж, тогда я принимаю ваше любезное предложение с благодарностью! Но вы хотя бы заберитесь на самый верх колокольни собора Святого Петра. Оттуда вам будет видно все вражеское войско, да и сила наших молитв поддержит вас!

* * *

— «Сила наших молитв!» — ворчал Савл, взбираясь на колокольню. — От молитв-то какой толк?

— В этом мире толку больше, чем ты думаешь, — отозвался Мэт.

Они поднялись на площадку над звонницей, откуда открывался прекрасный вид на город Рэм. Несколько мгновений двое друзей стояли молча, не в силах вымолвить ни слова. Наконец Савл выговорил:

— Слушай, совсем как Рим. Вон Колизей, а вон Форум — вернее, то, что от него осталось.

— Фонтана Треви* [28] еще нет, — отметил Мэт, — а вот акведук, похоже, все еще работает* [29].

— Дай разбойничкам время, они до него доберутся. — Савл поежился. — Вот не думал не гадал, что воочию увижу Вечный город в средние века.

— Да и не предполагал, что доведется стоять на вершине колокольни собора Святого Петра. — Мэт посмотрел вниз и заметил, что вверх по холму к собору скачет конный отряд. — Ни стены, ни забора. Все открыто, как на ладони! И как это разбойники до сих пор не овладели Ватиканом? Что их удерживало?

— Если ты сейчас скажешь: «Сила молитв», то...

Мэт пожал плечами:

— Зачем я буду это говорить? Ты лучше попробуй остановить этих всадников каким-нибудь стишком и посмотри, что получится.

Савл ухмыльнулся:

— Нет проблем. Стишок так стишок.

Опять скрипит потертое седло,

И ветер холодит былую рану,

Куда вас кони, право, занесло?

Какого фига мчитесь к Ватикану?

Пора, пора, пораненные, с дырками в боку,

Вы будете смотреться неприглядно.

Пускай я во французском не особенно секу,

Но вам скажу огромное свое «мерси боку»,

И дам совет: вертайтесь-ка обратно.

Закончив мелодекламацию, Савл вытаращил глаза:

— Это еще что такое?

Мэт почувствовал то же самое — внезапный прилив энергии, такой могучей, что у него даже голова закружилась: столько прибыло сил. Ощущение было такое, что сейчас он способен подбросить земной шар ракеткой для тенниса.

— А ты как думаешь: что это такое?

Все кони как один развернулись и помчались вниз с холма. Всадники чертыхались, натягивали поводья, пытаясь развернуть коней, но те вздымали головы и протестующе ржали, продолжая бежать, как бежали, — вниз с холма. Причем они были не одиноки в своем порыве: везде, насколько хватало глаз, происходило то же самое. Все лошади разворачивались и скакали в противоположную от Ватикана сторону.

Савл перебежал на другую сторону и посмотрел вниз.

— С этой стороны то же самое, — воскликнул он.

— Надо же, а я никогда не думал, что «мерси боку» — слова, обладающие потрясающей магической силой, — насмешливо проговорил Мэт.

Савл обернулся и сердито зыркнул на товарища.

— Как же я ненавижу, когда ты оказываешься прав.

— Только в этот раз и оказался. Гляди! Колдуны предпринимают контратаку!

— Если это можно назвать контратакой, — проворчал Савл, но все же подошел и посмотрел в ту сторону, куда указывал Мэт.

В самой гуще войска разбойников полыхал голубой огонь, а от него расплывался зеленоватый дымок. Кони внезапно притормозили, стали разворачиваться и мало-помалу снова поскакали вверх по холму.

— Так... Значит, они поняли, что им кто-то мешал, — кивнул Савл. — Скажи, откуда у меня такое чувство, будто бы мы здесь и не нужны вовсе?

— Может быть, из-за того, что огненные шары обрушиваются на тех, кто их швыряет, — пожал плечами Мэт. — Но с другой стороны, эти всаднички уже на полпути к собору, и их никто не останавливает. Как думаешь, может быть, святые ждут, когда за дело примемся мы?

— Хочешь сказать, что нечего нам было вызываться?

— Нет, хочу сказать: на Бога надейся, а сам не плошай!

Савл проворчал:

— Эти-то разбойники не плошают, уж точно! Готовы все к рукам прибрать, что плохо лежит!

— Значит, мы должны помочь церковникам так, как они сами не умеют, — заключил Мэт. — Хотя мне очень странно, что здесь у них нет ни одного клерикального чародея.

— В корпоративном-то штабе? — фыркнул Савл. — Кто тут у них может быть, кроме бюрократов!

— Возможно, ты и прав. Так что же нам предпринять, чтобы отбросить разбойников?

— Ну... — глубокомысленно протянул Савл. — Вероятно, все они служат Злу, а я многое слыхал о Божественном аромате...

И тут, издав негромкий щелчок, что-то взорвалось прямо посередине площадки.

Загрузка...