Маара и Данн

5

Маара вышла из дома с незнакомым чувством. Как будто она отрывалась от самой себя, как будто сердце ее разрывалось надвое. Отойдя, она обернулась. Двое стояли в дверях, смотрели ей вслед. Она подняла руку в прощальном приветствии, в тот же момент осознав, что в другой руке держит золотую монету и мешочек с мелочью. Быстро засунула деньги в мешок.

Вернуться в город? Да она предпочла бы умереть на месте. Ее охватывал ужас при одной мысли об этом городе. К северу из города вела пыльная дорога, и Маара направилась по ней, одна, склонив голову, уверенная, что далеко не уйдет, что без Данна долго не протянет. Ее убьют из-за мешка или даже из-за этой грязной хламиды, которая на ней надета.

Время от времени девушка оглядывалась, проверяла, не увязался ли за ней кто-нибудь. По обе стороны тропы тот же безрадостный ландшафт, мертвые деревья торчат уродливыми палками и загогулинами, зеленые, корни которых достают до глубинных подземных вод, попадаются редко. Солнце припекало макушку сквозь накинутую на голову тряпицу. Маара шагала и представляла себе, как глубоко в земле текут ручьи, подземные потоки, во влагу которых окунают корни эти зеленые одиночки. В полдень она заметила впереди жидкую толпу и сразу испугалась — больше, чем боялась пауков или даже драконов. Она поняла Данна. Шла она быстрее, чем те люди, постепенно их догоняя. Догонит она их, и что тогда? Приблизившись, Маара увидела, из кого состояла толпа. Та же разноплеменная смесь всех цветов и мастей. Все пыльные, усталые. Одеты по большей части в штаны и рубахи, которые носили дальше к югу. В самом хвосте плелись двое, у которых Данн украл мешок, — всего лишь два дня прошло. Эти еле переставляли ноги. Они Маару даже не заметили, зато другие обратили на нее внимание. Она замедлила ход потому, что толпа всегда движется медленнее, чем один-двое, и потому, что стало очень жарко. Передние почти не различались за пеленой пыли, поднятой ногами идущих и ветром. Она вгляделась в лица. Некоторые, как ей показалось, были в лодке. Маара ковыляла в хвосте, ее донимали жажда и мысли о том, что, если бы Данн не был таким, каков он есть, они бы проделали тот же путь в небоходе, гораздо быстрее… Кто-то ее догонял… поравнялся… обогнал. Данн. Без улыбки, без единого слова он просто положил сестре на плечо конец палки, на которой висели бидоны.

— Дай воды, — прошептала она почти беззвучно.

— Подожди. Заметят, что пьешь, — распрощайся с водой.

И они шагали, ковыляли, плелись, давились пылью, щурились от солнца, пока оно наконец не поползло за горизонт. Тут вся толпа свернула с дороги и принялась карабкаться вверх по склону прилегающего холма. Пользуясь всеобщим замешательством, Данн остановился, снял с плеч палку и отдал Мааре один бидон. Она прильнула к нему и оторвалась, лишь когда брат зашипел:

— Хватит!

Запах воды, казалось, достиг ноздрей последних в группе, они обернулись, но Данн уже навесил бидоны обратно на палку, а нож вытащил и выставил перед собой. На склоне холма они нашли удобный откос, прикрывающий тыл, привалились к нему спинами, а воду поставили между собой. Маара шепотом сообщила, что эти два человека, которых он так испугался, дали ей кошелек с деньгами.

— Покажи, — приказал брат. Она дала ему мешочек, и Данн принялся перебирать монетки. — Выглядят вполне нормально.

— Данн, почему ты убежал? Чего испугался? — Спрашивая, Маара понимала, что ответа на эти вопросы не получит. — Они добрые люди, хотели нам помочь. — Удивленно наблюдала она возрождение давнего крошки братика, испуганно втягивающего голову в плечи, пугливо оглядывающегося по сторонам.

— Плохие… Плохие…

Он засунул мешочек с монетами в ее мешок и осмотрелся. Из расселины скалы вытащил куски сухой древесной коры, отломил ветку от мертвого дерева, разломал ее на куски, сложил костерок. Поджег от уже горящего соседского костра, огнем разжился, не спрашивая разрешения. На холме уже дымила дюжина костров, у которых кучковались люди, зорко следя за своими скудными пожитками. Кто-то тащил с собой сковороду, на которой сейчас принялись поджаривать сухие листья. Разнесшийся от них запах засохшего веника вызывал в памяти воспоминания о свежей зелени.

Съели лепешки, разделили на двоих один желтый корень. Обворованные Данном обмякли в полузабытьи неподалеку. Маара спросила Данна робким взглядом, можно ли выделить корень и им, но он нахмурился и недовольно тряхнул головой.

Народ улегся, костры догорали. Данн прислушался, встал, отошел чуть в сторону, снова прислушался.

— Кому-то надо караулить, — сказал он громко. — И огонь нам надо поддерживать. Вокруг полно драконов.

Народ уставился на него, соображая. Он сказал «нам», что предполагало взаимопомощь. Кто-то вновь растянулся, отвернувшись, закрывшись. «Да пошел ты!.. Отстань». Другие принялись подбрасывать в огонь ветки и шуровать в кострах. Один мужчина даже поднялся и тоже отошел к краю скопления людей. Мааре показалось, что он похож на Кулика. Действительно, из тьмы доносились звуки какой-то подозрительной возни.

— Подвинься к центру, чтобы не сожрали, — велел Данн, обращаясь к Мааре, но так, чтобы все услышали.

И снова кто-то не обратил внимания, а кто-то зашевелился, переместился так, чтобы костры оказались между ними и краем группы. Взошла большая желтая луна, привесила к скалам густые черные тени.

— Сверху тоже спрыгнуть могут, — заметил Данн, и они с Маарой передвинули костер к самой скале, чтобы жар его поднимался вверх по каменному срезу.

— Я сплю первым, — сказал он.

Спать хотелось обоим. Прошлая ночь на рыночном прилавке отдыхом не порадовала, а весь день они провели в пути. Как всегда, Данн заснул мгновенно, прижавшись к бидону. Все здесь держались за воду, прижимались к ней, обнимали ведра и кувшины, зажимали их коленями…

Маара сидела, вслушивалась, размышляла. «Я слушаю каждой клеткой тела», — подумала она и встрепенулась. Клетка… Откуда это слово? Откуда другие слова, которые она слышала, которые вдруг вспоминались, но значения которых она не понимала? Может быть, Дэйма… Маара ощутила жажду, иного рода, но не менее сильную, чем жажда тела: жажду узнать новое. Она огляделась. Спали, кажется, все, кроме нее и еще одного мужчины в отдалении. Что-то в нем знакомое, но что… подробно не разглядеть, темно и далеко. В центре меж двумя взрослыми спал ребенок. Уже много месяцев она детей не видела. Конечно, ему не выжить, этому ребенку.

Вверху что-то зашуршало, Маара резко вскинула голову и встретилась глазами с крупным ящером, на мгновение высунувшимся из-за скалы и отпрянувшим от поднимающегося жара. Девушка подбросила в костер еще веток. Костер освещал скалу, и она заметила подкопченность обрыва еще в нескольких местах. Не одни они такие умные. Сколько здесь народу перебывало… На север, на север… Тот человек, второй бодрствующий, прислушивался, прохаживался… Кулик? Тощий уж слишком. Шипенье и возня донеслись теперь снизу. Луна выбралась в зенит, в ее свете призрачно поблескивали скалы и деревья. Маара заметила, как длинная стремительная тень превратилась в ящера, закричала. Человек, похожий на Кулика, резко развернулся, взмахнул дубинкой, но ящер уже сжал челюсти на шее спящей женщины и поволок ее во тьму. Та не издала ни звука. Из темноты послышались жуткие звуки: урчание, шипение, чавканье, какой-то хруст… Передел добычи, каждый из хищников желал урвать долю. Но даже вопль Маары разбудил не всех. Данн, конечно, сразу вскочил.

— Нам надо собраться вместе и окружить себя огнем, — поучал он. Все мялись, никто не двигался. Вместе — того и жди, что обворуют. — Спиной к спине, — бросил Данн сестре.

Они снова сели, как прошлой ночью на прилавке, он с ножом, она с палкой. Данн опять заснул, тело его обмякло. Мааре спать не хотелось. Глупо сидеть, глазея в одном лишь направлении, и она осторожно высвободилась, уложив брата на бок, как малыша, как в давние времена, обнимая его любовью. Человек, похожий на Кулика, тем временем подошел к спящей женщине, пригнулся к ее ногам и подцепил палкой зажатое между коленями спящей ведро. Та зашевелилась, забеспокоилась, закашляла, и он мгновенно убрал палку, отпрыгнул. «Еще один враг», — оценила его Маара. «Кулик» снова зашагал взад-вперед, время от времени поворачивая голову в ее сторону.

Маара ощупала грудь. Что-то наметилось. Если грудь займет надлежащее ей место, появится новая опасность. А если снова кровотечение? Придется бояться каждого мужчины. Она скривила губы: «Я сижу и переживаю из-за какой-то ерунды, а ящеры только что заживо сожрали женщину. И я не переживала. А что поделаешь… Еще не одного сожрут… убьют…»

Маара вспомнила массовую могилу. Сколько их там, сотни, тысячи? Она начала считать пальцы на руках. Десять. На ногах — еще десять. Итого двадцать. Пять раз по двадцать — сто, это она тоже знала, могла себе представить. Далее простиралась тьма неведения. Слова, которыми она пользовалась, не представляя себе их значения. На склонах холма все затихло. Ей захотелось спать.

— Спи! — шепнул вдруг Данн.

Маара свернулась калачиком, желая заснуть так же, как и он: закрыла глаза — и всё. Услышала звуки ветра, подумала о ящерах. Увидела стоящего над ней Данна с ножом в руке. В ярком свете полной луны он казался маленьким и беззащитным. Тот, другой, косился в его сторону, воображал, что перед ним незрелый недоросток, которого легко смять, растоптать. Кулик? Узнал Данна? Узнал ее? В последний раз он Маару видел еще с грудью, преследовал ее по пятам… Ветер усилился, швырял в костры пыль, взвивавшуюся снопами искр. Пыль оседала на деревьях, скалах, людях… Маара заснула и проснулась с ощущением тепла на лице. Костры погасли, люди топтались вокруг, подбирая имущество. Данн сунул ей в руку хлеб, она глотнула воды. Кулик — или не Кулик? — следил за ними обоими. Он занял место впереди колонны, показывая, кто здесь главный, и кидая вызывающие взгляды на Данна, но брат с сестрой снова пошли в самом хвосте. Прошли мимо скальпа съеденной женщины: каштановые волосы, измаранные кровью. Двое обворованных тащились, едва переставляя ноги. Конечно, у всех пищи оставалось очень немного, но если бы они съели то, чего лишились, то чувствовали бы себя несколько бодрей, понимала Маара.

Они все шли и шли, солнце поднималось, жара нарастала. И тут Маара заметила в сторонке пучок полузасохших листьев на буром стебельке. Желтый корень! Она показала Данну. Тот, оказывается, забыл, как выглядят наземные побеги. Отстать от толпы — слишком опасно.

— Пища! — крикнула она.

Некоторые не обратили внимания, другие обернулись, иные даже остановились. Маара вынула из мешка палку-ковырялку и принялась копать твердую почву. Данн стоял рядом на страже. Она надеялась, что корни окажутся неглубоко — иной раз приходилось копать яму в человеческий рост. На этот раз первый корень показался на глубине в локоть, за ним последовали другие. Она взрезала один из клубней — яркий срез, капли сока, — народ бросился с дороги, все принялись рыться в земле. Кроме съеденных на месте в их мешки перекочевал десяток корней. Двое ограбленных безучастно сидели на дороге, у них не было сил даже пошевелиться. Данн понял сестру без слов и ей не препятствовал. Маара выделила каждому из них по разрезанному корню — у бедняг едва хватило сил поднести пищу к губам и сосать сок.

«Кулик» расхаживал среди копающих, распоряжался, не глядя на отошедших в сторонку Маару и Данна, но, когда сбор урожая закончился, удостоил их долгим взглядом, полным ненависти. Кулик или не Кулик, узнал или не узнал, но он изо всех сил старался, чтобы ненависть его не осталась незамеченной.

Сзади раздался нарастающий грохот, над тропой появился небоход, поднимающий тучи пыли. Все бросились подальше, многие с проклятиями. В небоходе Маара заметила пятерых махонди, был ли среди них ее друг, она не поняла. Машина летела низко, ее можно было и остановить при желании. Маара знала, что небоходы могут подниматься намного выше деревьев, что внутри удобные сиденья… Откуда знала? Помнила, что сама когда-то путешествовала в такой машине. Смотрела в окно и не задумывалась о скальных людях, глотающих пыль и проклинающих вдогонку ее и ее средство передвижения.

Толпа поплелась дальше, еле разбирая друг друга в поднятой небоходом и не спешившей оседать пыли. Перевалив через ближайший подъем, они неожиданно для себя обнаружили сидящий на дороге в облаке оседающей пыли небоход. Все рванулись к неподвижной машине. Махонди внутри замерли от ужаса, пилот рвал рычаги и жал на кнопки и наконец оторвал машину от земли. Она рванулась вперед, со скрежетом поднялась — и рухнула. Толпа ринулась к небоходу. Некоторые махонди погибли, но еще раздавались чьи-то стоны. Народ, однако, не спешил добивать ненавистного врага, все бросились искать продовольствие, воду. Много не обнаружили, кто что нашел, тот то и прибрал. Беженцы, однако, не успели основательно все обшарить. Машина вдруг взорвалась, добив еще живых пассажиров и убив с десяток мародеров. Части небохода и части тел полетели во все стороны из клуба подсвеченного адским пламенем черного дыма. Уцелевшие, около тридцати голов, очумело оглядывали себя и соседей, проклинали окаянных махонди, из-за которых проистекают вообще все беды на земле. Маара понимала, что и ее оторванная голова… рука… нога… могла сейчас валяться в пыли, если бы она приняла любезное приглашение двоих мужчин.

Она ожидала услышать от Данна: «Ну что, Маара, хорошо, что я сбежал? Если б я согласился!..» Но он стоял, слегка расставив ноги, держась одной рукой за палку с поклажей, другой сжимая нож, и молчал. Казалось, он вообще думал о чем-то другом. Он всегда мыслил не так, как все обычные люди.

Местность, по которой они шли, становилась все суше, зеленых деревьев, достающих до подземных вод, почти не встречалось. Вечером пришлось остановиться на ночлег в чистом поле. Ни холмов, ни топлива для костров. Луна убывала.

Кулик — хотя Данн считал, что это не Кулик, — снова принялся распоряжаться, приказал людям сесть кружком, лицами наружу, выставив вперед оружие. Не забывал он и бросать на Данна вызывающие взгляды. Кулику никто не возражал, но мало кто его и слушал. Все опять рассредоточились группками. Данн и Маара попали в группу, в которой оказался ребенок. Казался он четырехлетним, но было ему десять лет. Он лежал на руках у матери очень тихо, не шевелился, не издавал звуков и не дышал. Мать отнесла мертвое дитя подальше от толпы, но ей закричали:

— Хочешь драконов приманить? — И она вернулась с ребенком на руках, положила его наземь, не отрывая взгляда от крохотного запыленного личика.

Половинка луны презрительно уставилась на разбросанных по земле людей. Мать мертвого ребенка снова ушла с ним прочь, подальше. Вернулась почти бегом, вся в слезах. Маара хотела посоветовать женщине беречь воду, не тратить ее на слезы. Вскользь подивилась своей черствости. Детей не останется на свете — и что потом? Вдруг она тоже когда-нибудь родит ребенка, что тогда? Эта мысль заставила Маару пожать плечами: с ее-то костлявым мальчишеским телом… Родить… и оказаться в положении этой матери? Держать в руках свое мертвое дитя?

Следующий день прошел не лучше предыдущего: не встретили ни реки, ни водной ямы — вообще ни следа воды. Ночь снова в чистом поле. Луны почти не видно. О новолунии Мааре даже думать не хотелось. Утром двое ограбленных Данном не проснулись. К их телам никто даже не подошел. Еще три дня — еще три покойника. Пищи почти нет, желтый корень подъеден вчистую, воды остались капли.

Десять дней назад Маара и Данн оставили скальную деревню. Десять дней и девять опасных ночей.

Когда остановились на ночлег в десятый вечер, Данн велел Мааре выложить кошелек с мелочью на самый верх мешка, чтобы легко можно было достать.

— Это наша последняя ночь в дороге, — прошептал он. — Впереди небоходы. Они не летают… Да ты сама увидишь.

В сгущающихся сумерках Данн опустился на колени и снова нарисовал карту Ифрика, отметил скальную деревню, отмерил три пальца к северу. Маара поняла, что он преувеличивает пройденное расстояние, чтобы подбодрить сестру, и улыбнулась. Он понял, тоже улыбнулся, они оба рассмеялись.

— Увидишь, увидишь, — повторил он, и они улеглись спать, спина к спине.

Среди ночи Маара проснулась и увидела, что Кулик — да, именно Кулик — нагнулся над ней. Она поняла, почему его трудно оказалось узнать. Правую половину лица его украсили два не вполне заживших шрама: один шел вниз от носа до угла губы и далее до самой ключицы, второй — от глаза до мочки уха. Кулик не просто похудел, но выглядел больным даже в слабом ночном освещении. Она проснулась как раз в тот момент, когда он собрался концом палки задрать ее платье. То ли он просто сомневался, что она парень, то ли хотел убедиться, что она Маара, может, и до каким-то образом замеченной перевязи с золотом добирался. Увидев, что она проснулась, Кулик ухмыльнулся и отошел, нимало не смущенный, что его застали врасплох, не слишком расстраиваясь из-за неудачи своего предприятия. Такие уж в этой стае сложились взаимоотношения. Можно было красть друг у друга, драться, даже убивать, а потом спокойно шагать рядом с обокраденным, избитым или недобитым, сидеть с ним, разговаривать. Данн тоже не спал.

— Ничего, сегодня мы от него избавимся, — прошептал он.

— Это Кулик, — ответила сестра.

— Да брось ты.

Маара сказала, что он не видел Кулика пять лет. Данн возразил, что такую кошмарную рожу в жизни не забудет, что ему этот тип во снах являлся.

— Значит, сейчас тебе еще худшие кошмары снятся, — заключила спор Маара.

Утром они приложились к воде. Народ глазел на два бидона, болтающихся на палке, поэтому Данн слил остатки воды в один. Пустой спрятали в мешок Маары. Вода плескалась при ходьбе, привлекая внимание, дразня людей. Оба ожидали нападения жаждущих, но к полудню они вышли к подножию пологого холма, на гребне которого торчал небоход, окруженный группой молодых людей с ножами и заостренными кольями. Кулик увел группу с дороги в обход, но Данн задержал сестру, они отстали, дождались, пока группа беженцев отойдет, и направились наверх. Парень, который, как казалось, возглавлял молодежь, увидев Данна, издал приветственный возглас, и они принялись обниматься. Маара вспомнила, что Данн упоминал, будто ему приходилось работать с небоходами. Данн оживленно беседовал с парнем, затем вернулся к Мааре и взял у нее кошелек с мелкими деньгами. Он отсчитал монеты в руку своего нового — или старого — друга, показал сестре на небоход: влезай! Эта машина намного меньше разбившейся и взорвавшейся у них на глазах, смахивала на кузнечика; в ней было всего четыре места. Данн занял место пилота. Дорога перед машиной ныряла вниз, к высохшему руслу, и снова взбегала на холм противоположного водораздела. Там, внизу, выходили на дорогу беженцы, возможно даже не заметившие, что Данн и Маара отстали. Молодые люди столкнули машину с места, покатили ее по дороге вниз. Небоход не пытался взлететь, двигался, быстро набирая скорость, и вот «толкачи» уже не могли за ним поспеть, отстали и вернулись на исходную позицию, помахав на прощание руками. Двигатели молчали, машина двигалась почти бесшумно, поэтому бывшие попутчики Маары и Данна едва успели отскочить с дороги, ругаясь и размахивая кулаками. Когда же они увидели, кто сидит внутри, некоторые рванулись обратно к дороге, чтобы задержать небоход и расправиться с отступниками. Инерция, однако, пронесла машину с седоками мимо, вверх по склону следующего холма, где поджидала следующая группа молодых людей. Данн побеседовал и с этими, сообщив, что заплатил он за восемь перегонов. Не слишком довольные молодые люди усадили их в следующий небоход. Предыдущей машине суждено было вернуться на прежнее место с одним из парней в качестве пилота.

Снова машину толкнули, разогнали, отпустили; снова ее поймали на следующей вершине. Чем жили эти молодые люди, неужели только платой за проезд? Нет, конечно. Они грабили проходящих, просто отбирая то, что понравится. Маара подивилась, на каком расстоянии действует авторитет того парня, старшего в первой группе. Оказалось, не так уж далеко. Уже на третьей вершине с них потребовали дополнительную оплату. Монеты у Данна еще оставались, но он не спешил их выкладывать. А золото — слишком жирно за такую услугу. Пришлось отдать одну из коричневых туник, увидев которую молодые люди пришли в такой восторг, что совсем забыли о путешественниках, пришлось Данну кричать им. Одолели очередные две мили. На пятой вершине пришлось расстаться еще с одной коричневой рубахой. Осталось у них только четыре. Данн ворчал, что молодежь, мол, обнаглела, дерет больше, чем заслуживает, что за эти тряпки на рынке ого-го сколько можно было бы выручить… «На каком рынке, где?» — хотела спросить Маара, но машину трясло на ухабах, она грохотала, много не поговоришь. На шестом холме наглые юнцы собирались выпотрошить мешки пассажиров, чтобы поживиться тем, что понравится. Плевали они на друга-приятеля Данна с первой вершины, не впечатлило их и то, что Данн сам один из них. В конце концов ребята согласились на бидон, вызвавший у них такой же восторг, как ранее рубаха на пятом холме. И этим пришлось напомнить, что пора бы и подтолкнуть небоход… Спуск оказался на диво крутым, Данн с трудом удерживал машину, Маара судорожно вцепилась в сиденье, чтобы не слететь. На седьмой вершине их встретили чуть ли не дружески, непонятно по какой причине; удовлетворились двумя — последними — хлебными плодами. Снова крутой спуск, крутой подъем и оскаленные зубы разъяренных чем-то юнцов, оккупировавших восьмую вершину. Они сообщили, что ни в этот, ни в предыдущий день никто тут не проезжал. Эти сразу потянулись к бидону с водой и уже сняли его с палки, когда Маара взмолилась:

— Вам здесь по глотку на каждого, а для нас это жизнь или смерть!

Тут они забыли про Данна и развернулись в ее сторону:

— Во, пацан!

— Ну, дает!

— Нет, вы его только послушайте, мудреца!

Они принялись одобрительно — и не слишком нежно — лупить Маару по плечам, отпихнув пытавшегося вступиться за нее Данна.

— Ладно, отстаньте от мальца, — буркнул старший, и Маару оставили в покое. Возникшую паузу заполнило предложение Данна.

— Я дам вам топор.

Ну, топор — штука ценная.

— Покажи.

В почтительном молчании осмотрели инструмент. Старик, от которого Данн получил топор, сказал, что ему «тысячи лет». Сделан из темного камня, отполирован до блеска. Парень, проверивший его заточку, восторженно выругался и сунул в рот порезанный палец. Древний магический инструмент; о таких говорят, что секрет их изготовления безвозвратно утрачен. И стоил он — что ж, можно сказать, что стоил он жизней Данна и Маары.

Занятые топором молодые люди не обратили никакого внимания на уход странных пассажиров. Спуск отнял много энергии, а ведь предстоял еще и подъем. На небоходах они покрыли расстояние, требующее двух-трех дней пешего пути. Конечно, Маара и Данн сохранили лучшую форму, чем большинство их попутчиков, но и они чувствовали, что близки к полному истощению.

— Ничего, ничего… Погоди, скоро мы выйдем… когда я шел за тобой, она еще была здесь…

Данна перебило донесшееся сверху тарахтенье, и в небе появилась старая машина, плавно опустившаяся на дорогу. Двигатель продолжал тарахтеть, громыхать, чихать-кашлять; на земле летучая колымага выглядела намного менее изящно, чем в небе. Казалось, она вот-вот развалится. Из кабины выпрыгнул пилот в сине-голубой одежде, не в мешковатой рубахе, а в ладно сидящих штанах и куртке, аккуратный, подтянутый. К безмерному удивлению Маары, пилот оказался женщиной. Соломенно-рыжие волосы ее совсем чистые и недавно расчесаны, кожа как будто светится. Женщина улыбалась.

Данн направился прямо к ней, выставив вперед золотой.

— Куда за это? — спросил он в лоб.

— Меня зовут Фелис, — сообщила она вместо ответа. — А вас?

Данн, сосредоточенный на своей идее, не ответил, но Маара сразу же выпалила:

— Мы Данн и Маро из скальной деревни.

— Значит, последние, — покачала она головой.

Не поднимая рук, Фелис склонилась над монетой, попробовала ее на зуб, выпрямилась.

— Настоящая. Не буду врать, я такие не часто вижу. — Она замолчала, но Данн так и не раскрыл рта. Женщина вздохнула и добавила: — Что ж, не спрашивай, и тебе не соврут.

— На дороге нашел, — буркнул Данн.

— Конечно, конечно, — тут же согласилась женщина, показав ослепительно белую полоску зубов. Очевидно, она приготовилась выслушать какую-нибудь басню и надеялась, что услышит что-то занимательное.

— Я никого не убил! — сердито выкрикнул Данн.

— Нет-нет, он никого не убил, — спешно подтвердила Маара, и женщина повернулась к ней. — Данн мой брат.

— И верно, вы похожи.

— Мне дала это женщина, которая вырастила нас… — Сама не зная того, Маара заплакала. Вспомнила доброту Дэймы, пожалела, что никогда больше не сможет ощутить себя в убежище ее теплых объятий. Слезы текли все сильнее, она отвернулась и размазала их по лицу, запачкавшись еще больше.

Но Фелис тоже отличалась этим качеством, добротой. Почувствовав это, Маара вытянула к ней обе руки.

— Куда вы хотите добраться?

— В Хелопс, — отрезал Данн. Брови незнакомки полезли вверх.

— В Хелопс? Почему?

— Там север.

— Вы махонди. С чего вы взяли, что по пути на север пройдете дальше Хелопса?

— Нам надо на север.

— Вы были в Хелопсе?

— Я был, — без колебаний ответил Данн, снова удивив Маару.

— Хм… Ты хочешь меня убедить, что смог миновать Хелопс?

— Я ж не говорю, что там разгуливал… На каждом шагу стража, прятаться приходилось… Днем прятался, дотемна.

— Рабов-то приметил?

— Не слишком много я там приметил, но то, что приметил, мне приглянулось.

Фелис только удивленно покачала головой, закусила губу, прищурилась. Подумав, нарушила молчание:

— А почему не хочешь в Маджаб? Прелестный городишко.

— Ф-фэ… Маджаб… — презрительно скривил губы Данн. — По сравнению с Хелопсом Маджаб — жалкая дыра.

Она задумалась, потом, казалось, хотела что-то сказать, но так и не сказала, и Данн добавил: — Я знаю, ты и до Хелопса можешь.

— Хелопс — моя база. Я на Хадрон работаю.

Это ничего не сказало ни Данну, ни тем более Мааре. Фелис вздохнула.

— Что ж, я тебя предупредила. Хорошо. Но этой монеты хватит только до Маджаба. Есть еще деньги?

Данн отвернулся и запустил руку в мешок, покопался, извлек из перевязи еще одну монету и вытащил ее.

— Гм… На твоем месте я бы старалась, чтобы никто об этом не знал.

Данн криво усмехнулся: «Учи ученого!» — говорила его улыбка. Фелис действительно считала их обоих полными дурачками, но только улыбнулась и подсадила Маару в кабину.

Сиденья шестиместной машины оказались настолько раздолбанными, что пришлось устроиться на полу. Машина перестала чихать и кашлять, двигатель загудел ровнее, и небоход поднялся на значительную высоту. Внизу бурый ландшафт с серыми пятнами скал и редкими зелеными вспышками листвы деревьев-буровиков. Летучая штуковина следовала над дорогой, обогнала несколько колонн беженцев, похожих на ту, частью которой они были еще недавно. Люди задирали головы, рассматривая диковину без всякой симпатии, а чаще — с ненавистью во взгляде.

Они перелетели реку, в которой еще текла вода. Грязь по обоим берегам почему-то не белела множеством костей. Впереди замаячили горы. Машина не набирала высоту, очевидно не в состоянии этого сделать. Маара уже испугалась, что они врежутся в крутой склон, но женщина-пилот резко свернула и повела небоход по ущелью. Через полчаса полета они увидели внизу город, на первый взгляд напоминавший тот, населенный пауками и скорпионами, но здесь по улицам передвигались люди, толпился народ и на рыночной площади.

— Маджаб, — прошептал Данн. — Здесь та женщина прятала меня… Ты помнишь?.. Когда я сбежал.

— Долго?

— Два года. Потом меня сманили на восток. — Он махнул рукой в сторону.

— И что там, на востоке?

Лицо Данна исказила гневная гримаса. На востоке он видел обезьян в клетках. Людей в клетках. Клетки болтались между тягловыми животными, люди прижимались к решеткам, попрошайничали… Мужчины, женщины, дети… Рабы, товар для продажи в приморских городах.

— Данн… — Маара коснулась его руки.

Он вздохнул, кивнул. Снова нарисовал карту Ифрика, пальцем на пыльном полу небохода. Ткнул в место, где предположительно находилась скальная деревня, потом в Маджаб, напоследок в цель их полета, Хелопс.

Через два часа машина пошла на снижение. Она приземлилась на гряде, с которой просматривалось лишь небо с катящимся под уклон колесом солнца.

Фелис поднялась со своего пилотского кресла и распахнула дверцу.

— Но это не Хелопс. Ты нас обманула.

— Хелопс сразу за этой грядой. Теперь послушай меня внимательно. Я не должна тебе это говорить. Если узнают, что я тебе это сказала… Не заходите в Хелопс. Обойдите его стороной.

— Но у нас нет пищи и почти не осталось воды, — сказала Маара.

— Ну, не знаю… Не знаю, что посоветовать. Мне от души вас жаль, ребята. Попробуйте купить провизию на северо-восточном рынке. Но в центр не суйтесь!

Фелис сжала губы и нырнула в машину. Небоход поднялся и исчез, едва не царапнув брюхом верхушки скал.

— Да ладно, — махнул рукой Данн. — Я все равно хотел тебе здесь кое-что показать.

И он направился к вершине, откуда открылся вид на Хелопс. Огромен оказался этот город, взглядом не охватить. Темнело, сумерки уже окутывали долину, где с земли вздымались, как будто толкаясь в давке, многоэтажные башни; тревожила взгляд рябь крыш, искрилось множество огней и огоньков.

Лицо Данна особенных эмоций не выражало. Он этот город уже видел. И помнил, что рядом с ним — так говорили люди — находятся руины древних городов.

Для ночлега они взобрались повыше, расположились на плоских скалах, съели остаток хлеба и почти допили воду. Ночь безлунная, над ними лишь звезды, вокруг что-то шуршит и потрескивает, но не драконы и не ящеры. Данн заснул, потом сон сморил и Маару. Он разбудил ее, указывая пальцем на громадного желтого жука, спешно юркнувшего в расщелину.

Солнце еще не взошло, когда они начали спуск в сторону Хелопса.

— Вот здесь где-то, — начал Данн и замолк.

Перед ними возникли какие-то постройки разных очертаний: кубы, шары, цилиндры, все с круглыми окнами, все из какого-то зеленоватого или коричневатого металла, иногда двухэтажные с наружными лестницами, но чаще одноэтажные. Подойдя поближе, они уловили в стенах свои отражения. Металл без единой царапинки, как новый. Воздух внутри застоявшийся, неприятный, оба с облегчением вышли обратно, в жару. Маара вытащила из своего мешка тунику скальных людей, поднесла ее к стене.

— Смотри.

Тех же людей работа. Дома, одежда, тазы, ведра… Сверху пекло солнце, но к стенам можно было спокойно прижать ладонь без риска обжечься, металл лишь вяло обогревал руку. Странные постройки тянулись на милю или больше вдоль горной гряды.

— Когда это все построили?

— Говорят, три тысячи лет назад.

— И что за люди здесь жили?

— Кости находили. Они выбрасывали своих покойников на корм зверью. Кости старые, рассыпались, но можно понять, что были они выше нас. Головы большие, руки длинные, ступни здоровенные.

Оба они почему-то расстроились, даже разозлились.

— Как они такое придумали! — воскликнула Маара и ударила в стену кулаком. Тут же нагнулась, подняла камень и с силой запустила туда же. Глухой удар… собственно, удара-то и не слышно, в основном игра воображения — и ни царапины.

— Кто ж его знает, — пожал плечами Данн.

— Никто…

— Никто. Умные они были. Много знали.

— И хорошо, что умерли. Так им и надо!.. Так и надо, так и надо, так и надо! — завопила вне себя Маара.

Данн смерил ее критическим взглядом.

— Ну что ж, ты поправляешься. Когда я тебя увидел там, у водной ямы, ты так глотку драть не могла. Едва рот разевала, как рыбина. — Он улыбнулся, и Маара засмеялась. У нее как будто гора с плеч свалилась. Все, покончено с этой коричневой чумой, с этим безобразием!

— Чудовища! Чудовища здесь жили, — подвела итог Маара. — Как это можно, сам подумай, — жить в домах, которые не меняются, носить одежду, которая не изнашивается! — Она в сердцах со всей силы ударила ногой в стену дома, так что длиннющий ноготь большого пальца ноги непременно оцарапал бы металл, если бы его можно было хоть чем-то оцарапать. Ей вспомнились руины древних возле скальной деревни, щедро жертвовавшие себя времени, позволявшие потомкам, скальным людям, использовать камень прошлого для своих построек.

Она присела, подобрала сухую веточку.

— Данн, расскажи о числах. Хочу узнать, что такое три тысячи.

Она припечатала к пыли обе ладони с растопыренными пальцами, добавила ступни. Данн опустился коленями в пыль напротив, написал: «10, 20», — глядя на сестру, убеждаясь, что она поняла. Затем продолжил, произнося названия чисел: «30, 40, 50, 60, 70, 80, 90, 100». Снова посмотрел на Маару.

— Да, сто, — повторила она. Это она поняла, хотя и не усвоила странных знаков, которые Данн чертил в пыли. И могла узнать больше от маленького братика, который так много знал.

Данн сделал в пыли десять отметин на некотором расстоянии одна от другой. Под каждой из отметин прочертил по десять полосок; под каждой из полосок еще по десять.

— Тысяча, — провозгласил он, давая Мааре время усвоить.

Как хорошо, как приятно узнавать от него новое! Как приятно ему обучать сестру! Они наедине, снова лишь друг с другом, им хорошо, им не угрожает никакая опасность… но тут оба заметили потные лица друг друга и вспомнили, что воды-то почти не осталось, а они хотят пить.

Они поднялись.

— Где ты учился?

— В школу ходил в Маджабе.

— В школу? — удивилась Маара.

— Днем работал, вечером в школу… Учился…

— Много еще знаешь?

— Да нет, где там…

Они взобрались на скальный уступ, с которого открывался вид на город. При свете дня можно было разглядеть то, что невозможно было заметить в сумерки. Ясно воспринимался сверху план города. Сразу бросалось в глаза, что с севера, юга, востока и запада четыре дороги вели в центр, упираясь в громадное, подавляющее все вокруг черное здание. Дороги прямые, широкие, вымощены каким-то гладким темным камнем. И совершенно пустые, ни души, никакого на них движения. В центре при здании-гиганте четыре квартала, заполненных постройками поменьше, но тоже весьма внушительными, по шесть на квартал. Мрачные дома, угрожающие; окна, блестящие ножевым пронзительным блеском… И там ни движения. Весь центр окружает дорога, похожая на четыре главные, но поуже. А далее от центра начинается во все стороны необъятная пестрота строений, садов, дворов всевозможнейших очертаний и цветов. Деревья растут и вдоль улиц, вялые, но зеленые. На улицах много народу, снуют повозки. Рынок… и не один, в разных частях города.

— Этот город строили как первый в стране.

— В Ифрике?

— Нет, в этой стране. Большая страна, на юге от Маджаба и далеко на север. Самая большая в этой части Ифрика. За неделю не пройдешь.

Маара впервые в жизни услыхала о стране. До этого приходилось слышать лишь о городах и деревнях.

— Что за люди тут живут?

— Кто их знает… Я днем здесь не светился. Вмиг сцапают.