Люди

Глава 27

— Дария! — крикнула Мэри. Понтер склонился к ней, явно недоумевая о причинах её расстройства. Но Мэри проигнорировала его и позвала Дарию снова.

Аспирантка с озабоченным видом кинулась к ней.

— Что случилось? — спросила она со смятением в голосе, подразумевающем «Что я натворила?»

Мэри отступила от холодильника так, чтобы Дария могла заглянуть внутрь, и устремила на него обвиняющий перст.

— Я оставляла здесь два контейнера с образцами, — сказала Мэри. — Где они?

Дария покачала головой.

— Я ничего не брала. Я вообще этот холодильник не открывала с тех пор, как вы уехали в Рочестер.

— Это точно? — спросила Мэри, пытаясь прогнать панику из своего голоса. — Два контейнера для образцов, оба матовые, оба подписанные красным маркером — «2 августа», — эту дату она будет помнить до конца жизни, — и «Воган 666».

— А, да, — сказала Дария, — я как-то их видела, когда работала по Рамзесу. Но я их не трогала.

— Вы совершенно в этом уверены?

— Да, абсолютно. А что случилось?

Мэри пропустила вопрос мимо ушей.

— Кто имеет доступ к холодильнику? — спросила она, хотя уже знала ответ.

— Я, — сказала Дария, — Грэм и остальные аспиранты, преподаватели, профессор Ремтулла. И, наверное, уборщики — все, у кого есть ключ.

Уборщики! Мэри видела уборщика в коридоре первого этажа непосредственно перед…

Перед тем, как на неё напали.

И — Боже, как я могла быть такой дурой? — не нужно быть профессором генетики, чтобы понять, что нечто, помеченное именем жертвы, числом Зверя и датой изнасилования — это то, что тебе нужно.

— Это было что-то важное? — спросила Дария. — Материалы по странствующему голубю?

Мэри выхватила из холодильника ещё один контейнер.

— Вот это вот — долбаный странствующий голубь! — заорала она, с грохотом опуская контейнер на стол.

Транслятор Понтера пискнул.

— Мэре… — тихо произнёс он.

Мэри сделала глубокий вздох и медленно выпустила воздух. Её всю била дрожь.

— Профессор Воган, — сказала Дария. — Я клянусь, я не…

— Я знаю, — сказала Мэри уже более спокойным голосом. — Я знаю. Она посмотрела на Понтера, лицо которого выражало чрезвычайное беспокойство, и на Дарию, которая была откровенно напугана. — Простите меня, Дария. Просто… Просто это были уникальные образцы. Незаменимые. — Она чуть пожала плечами, всё ещё злясь на себя, но пытаясь не подавать вида. — Я не должна была оставлять их здесь.

— Что это было? — спросила Дария — любопытство в ней пересилило страх.

— Ничего, — ответила Мэри, качая головой и направляясь и двери, даже не оглянувшись, чтобы посмотреть, идёт ли Понтер за ней. — Вообще ничего.

Понтер нагнал Мэри в коридоре и тронул за плечо.

— Мэре…

Мэри остановилась и на секунду прикрыла глаза.

— Я скажу тебе, — проговорила она, — но не сейчас.

— Тогда давай уйдём отсюда, — сказал Понтер. Они с Мэри двинулись к лестнице. По дороге вниз им встретился уборщик в синем комбинезоне, шагающий вверх через две ступеньки, и Мэри показалось, что сердце сейчас выпрыгнет у неё из груди. Но нет, нет, то был Франко — она его знала довольно хорошо, и Франко был итальянцем. С карими глазами.

— О, профессор Воган! — сказал он. — Я думал, вы уехали на весь год!

— Так и есть, — ответила Мэри, пытаясь совладать с голосом. — Просто заехала в гости.

— Ну, тогда всего хорошего, — сказал Франко и пошёл дальше.

Мэри выдохнула и продолжила спуск. Она вышла из здания; Понтер следовал за ней по пятам. Они пошли к машине Мэри, но в этот раз она сделала большой крюк, чтобы не идти мимо сходящихся стен, у которых произошло нападение. Наконец, они добрались до парковки.

Сели в машину. Внутри было жарко как в аду. Обычно летом Мэри оставляла стёкла самую малость приспущенными — а на дворе всё ещё было лето, осень официально начнётся только 21 сентября — но в этот раз забыла, слишком много всего всколыхнулось у неё в голове от возвращения в Торонто.

Понтер моментально вспотел — он терпеть не мог жару. Мэри завела машину. Она нажала кнопку опускания стёкол и включила кондиционер на полную мощность. Через минуту он начал изрыгать холодный воздух.

Так они и сидели в машине, стоящей на парковке с включённым двигателем, пока Понтер не спросил:

— Итак?

Мэри снова подняла стёкла, боясь, что их услышит кто-нибудь, проходя мимо.

— Ты знаешь, что меня изнасиловали, — сказала она.

Понтер кивнул и легонько коснулся её руки.

— Я не сообщила о преступлении, — сказала Мэри.

— Без компаньонов и архивов алиби, — сказал Понтер, — в этом не было особого смысла. Ты говорила, что в вашем мире многие преступления остаются нераскрытыми.

— Да, но… — у Мэри перехватило горло, и она замолчала, пытаясь совладать с чувствами. — Но я не подумала о последствиях. На этой неделе в кампусе снова кого-то изнасиловали. Возле Фаркуарсон-билдинг — того здания, где мы были.

Глаза Понтера расширились.

— И ты считаешь, что это был тот же самый?

— Невозможно сказать с уверенностью, но…

Она не договорила, но Понтер определённо понял её мысль. Если бы она сообщила об изнасиловании, возможно, преступника схватили бы прежде, чем он надругался бы над кем-то ещё.

— Ты не могла предвидеть, что всё так случится, — сказал Понтер.

— Очень даже могла, — резко ответила Мэри.

— Ты знаешь, кто вторая жертва?

— Нет. Нет, об этом не сообщают. А что?

— Ты должна освободиться от этого бремени — а это возможно лишь путём прощения.

Мэри почувствовала, как затвердела её спина.

— Я бы не смогла смотреть ей в глаза, — сказала он. — После того, чему я позволила случиться…

— То была не твоя вина, — сказал Понтер.

— Я собиралась сделать то, что должна была, — сказала Мэри. — За этим я и приехала сюда, в кампус. Я хотела передать улики в полицию.

— Они были в пропавших контейнерах?

Мэри кивнула. В машине к этому времени уже стало совсем холодно, но она не выключала кондиционер. Она должна страдать, она этого заслужила.

Не дождавшись от Мэри продолжения, Понтер сказал:

— Если ты не можешь попросить прощения у других жертв, тогда ты должна простить сама себя.

Мэри немного подумала над этим, а потом, ни слова не говоря, переключилась на заднюю передачу и начала выезжать с парковочного места.

— Куда мы едем? — спросил Понтер. — К тебе домой?

— Не совсем, — сказала Мэри, разворачивая машину и направляя её к выезду с парковки.

Мэри вошла в деревянную исповедальню, встала коленями на специальную подушечку и перекрестилась. Маленькое окошко в стене, отделяющей её от священника, открылось, и она увидела профиль отца Калдикотта, вырисовывающийся на фоне деревянных планок.

— Простите меня, отче, — сказала Мэри, — ибо я согрешила.

У Калдикотта был лёгкий ирландский акцент, хоть он и прожил в Канаде уже сорок лет. — Как давно ты последний раз исповедалась, дочь моя?

— В январе. Восемь месяцев.

— Расскажи мне о твоём прегрешении. — Его тон остался нейтральным, не содержал ни упрёка, ни осуждения.

Мэри открыла рот, но слова не шли. Через некоторое время священник подбодрил её:

— Дитя моё…?

Мэри сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.

— Я… меня изнасиловали.

Некоторое время Калдикотт молчал, по-видимому, раздумывая о том, как повести дальнейший разговор.

— Ты сказала «изнасиловали». На тебя напали?

— Да, отче.

— И ты не давала согласия?

— Нет, отче.

— Тогда, дочь моя, на тебе нет греха.

Мэри почувствовала, как что-то сжимается у неё в груди.

— Я знаю, отче. Не в этом мой грех.

— Ах, — сказал Калдикотт, словно ему всё стало ясно. — Ты… ты забеременела? Ты сделала аборт, дочь моя?

— Нет. Нет, я не забеременела.

Калдикотт подождал, не продолжит ли Мэри говорить, но она молчала, и он заговорил сам:

— Это случилось благодаря противозачаточному средству? Наверное, в подобных обстоятельствах…

Мэри действительно глотала таблетки, но с этим она примирилась давным-давно. И всё-таки ей не хотелось лгать священнику, так что она очень осторожно подбирала слова:

— Это не тот грех, в котором я хочу исповедаться, — тихо произнесла она. Потом снова вздохнула, собираясь с силами. — Мой грех в том, что я не сообщила о преступлении в полицию.

Мэри услышала, как скрипнула под Калдикоттом скамья.

— Господь знает о нём, — сказал он. — И Господь покарает того, кто сделал это с тобой.

Мэри закрыла глаза.

— Насильник напал снова. По крайней мере, я подозреваю, что это был тот же самый человек.

— О, — сказал Калдикотт.

«О»? подумала Мэри. «О» и всё? Неужели это и всё, что он может…

Но отец Калдикотт продолжал:

— Ты сожалеешь о том, что не заявила в полицию?

Этот вопрос был, вероятно, неизбежен; раскаяние было частью пути к отпущению. И всё же голос Мэри дрогнул, когда она ответила:

— Да.

— Почему ты не заявила, дочь моя?

Мэри задумалась. Она могла бы сказать, что просто была слишком занята — и это была бы почти правда. Изнасилование произошло вечером накануне отъезда в Садбери. Но она приняла решение до того, как Рубен Монтего ей позвонил в поисках специалиста по неандертальской ДНК.

— Я была напугана, — сказала она. — Я… рассталась с мужем. Я боялась того, что они со мной сделают, что будут говорить про меня, про мои моральные устои, если дело дойдёт до суда.

— Однако кто-то другой пострадал из-за твоего… твоего бездействия, сказал Калдикотт.

Слова священника напомнили ей о лекции по искусственному интеллекту, которую она прослушала несколько месяцев назад. Лектор из лаборатории робототехники Массачусетского технологического говорил об азимовских законах робототехники, первый из которых звучал как-то вроде «Робот не может навредить человеку или позволить, чтобы из-за его бездействия человеку был нанесён вред». И Мэри пришло в голову, что мир мог бы быть гораздо лучше, если бы люди тоже жили по этим законам.

И всё же…

И всё же как много принципов, которыми она руководствовалась в жизни, призывают к бездействию. Большинство из десяти заповедей приказывают тебе не делать того или этого.

Грех Мэри состоял в преступном небрежении. И всё-таки Калдикотт, скорее всего, скажет, что это грех простительный, не смертный, но…

Но что-то внутри Мэри в самом деле умерло в день, когда это случилось. И она была уверена, что то же самое произошло и с новой жертвой чудовища, кем бы она ни была.

— Да, — сказала, наконец, Мэри, тихо, почти неслышно. — Кто-то пострадал из-за того, что я ничего не делала.

Она заметила, как силуэт Калдикотта сдвинулся.

— Я мог бы наложить епитимью молитвы и чтения Библии во искупление, но… — голос священника затих, явно предлагая Мэри закончить мысль.

И Мэри кивнула, наконец, готовая озвучить решение, к которому уже пришла.

— Но единственным правильным решением будет пойти в полицию и рассказать им всё, что я знаю.

— Ты сможешь найти в себе силы для такого шага? — спросил Калдикотт.

— Я постараюсь, отче. Но улики, которые я сохранила после изнасилования… они пропали.

— Тем не менее у тебя есть информация, которая может помочь. Но если ты хочешь иную епитимью…

Мэри снова закрыла глаза и помотала головой.

— Нет. Нет, я пойду в полицию.

— В таком случае… — сказал Калдикотт. — Бог, Отец наш всемилостивейший, примирился с миром через смерть и воскресение Сына Своего и ниспослал Святой Дух во искупление грехов, — Мэри вытерла слёзы, а Калдикотт продолжал: — Чрез это церковное таинство да наградит тебя Бог покоем и прощением. Отпускаю тебе грехи твои…

И хотя самое трудное было ещё впереди, Мэри ощутила, как ослабевает давивший на неё груз.

— …во имя Отца…

Она пойдёт сегодня. Прямо сейчас.

— …и Сына…

Но она не пойдёт одна.

— …и Святого Духа.

Мэри перекрестилась.

— Аминь, — сказала она.