Любовная горячка

1

– Вас довольно сложно найти, мисс Лейн, – сказал инспектор О'Даффи, когда я открыла витражную входную дверь «Книг и сувениров Бэрронса».

Книжный магазин – величественный и древний – был моим домом вдали от дома, нравилось это мне или нет. А мне это не нравилось, несмотря на роскошную мебель, бесценные ковры и практически бесконечный выбор самого высококачественного чтива. Потому что даже самая удобная клетка остается клеткой.

Когда я отступила от двери, освобождая проход, инспектор бросил на меня короткий взгляд. От него не укрылись ни шины на моей руке, ни швы на губе, ни багрово-желтые синяки, начинающиеся возле правого глаза и опускающиеся к нижней челюсти. Инспектор удивленно вздернул бровь, однако ничего не сказал.

Погода была отвратительной, и, держа дверь открытой, я довольно сильно продрогла. Уже несколько дней шел дождь, непрекращающийся, вгоняющий в депрессию ливень, ветер осыпал меня его холодными каплями, и даже крытый вход книжного магазина не спасал от этой холодной атаки. В одиннадцать часов воскресного утра было так темно из-за облачности, что уличные фонари все еще горели. Но от их тусклого желтого света было мало толку, и я едва различала очертания зданий на другой стороне улицы – все было заполнено густым, плотным туманом.

Я попятилась и позволила О'Даффи войти. Холодный воздух ворвался вслед за ним, хлестнув по ногам.

Закрыв дверь, я вернулась в зону отдыха, к дивану у камина, на котором, завернувшись в плед, читала до прихода инспектора. Моя временная спальня находилась на втором этаже, но когда магазин закрывался на выходные, я превращала первый этаж, с его эмалированными каминами и удобными диванами для чтения, в свой личный кабинет. В последнее время мой вкус в области чтения стал несколько эксцентричным. Поэтому, опережая возможную реакцию О'Даффи, я незаметно затолкала под антикварный комод несколько самых подозрительных книг. «Маленький народец: вымысел или правда?» улетела под комод первой, за ней отправились «Вампиры для чайников» и «Святая сила: история древних реликвий».

– Жуткая погода, – отметил инспектор, подходя к камину и грея руки у мирно шипящих язычков газового пламени.

Я согласилась с куда большим энтузиазмом, чем того требовала обычная вежливость, но бесконечный сумрак снаружи успел достать меня до печенок. Еще несколько дней подобной погоды, и я начну строить ковчег. Я слышала, что в Ирландии часто дождит, но раньше я считала, что «часто» и «непрерывно» – это все-таки разные понятия. Я неохотно, практически против своей воли, поддалась «инстинкту туриста» и своей тоске по дому, из-за чего и совершила сегодня утром ошибку – проверила, какая погода стоит дома, в Ашфорде. В Джорджии было жарко, безоблачно, около тридцати пяти градусов тепла – в общем, еще один обычный для Юга солнечный день, наполненный ароматом цветов. Через несколько часов мои подруги наверняка отправятся на одно из любимых озер, будут загорать на солнышке, строить глазки симпатичным парням и обсуждать новинки модных журналов.

А здесь, в Дублине, едва-едва десять градусов выше нуля и настолько сыро, что кажется, будто на улице вполовину холоднее.

Ни солнышка. Ни симпатичных парней. А единственное, что интересует меня в фасоне моих нарядов, – достаточно ли они мешковаты, чтобы скрыть спрятанное под ними оружие. Невзирая на все охранные системы магазина, я носила с собой два фонарика, пару ножниц и тридцатисантиметровый смертоносный наконечник копья, на острие которого в качестве заглушки был нанизан шарик из фольги. Кроме того, я рассовала еще несколько десятков фонариков и прочих полезных вещей по всему четырехэтажному магазину, превратив его в настоящий арсенал. В дальних углах я спрятала несколько крестов и бутылочек со святой водой. Бэрронс высмеял бы меня, если бы узнал об этом.

Возможно, вам интересно, не жду ли я в гости армию из ада. Ответ: жду.

– И как вы меня нашли? – поинтересовалась я у инспектора.

Во время нашего последнего разговора в Гарде, который состоялся около недели назад, О'Даффи настоял на том, чтобы я оставалась на связи. Я дала ему свой старый адрес – «Кларин-хаус», мотель, в котором я провела несколько дней после приезда в Дублин. Не знаю, почему я его обманула. Думаю, я просто разучилась кому-либо доверять. Даже полиции. Здесь хороших парней практически нельзя отличить от плохих. И это могла бы подтвердить моя погибшая сестра: Алина стала жертвой самого красивого мужчины из всех, кого мне доводилось видеть, – Гроссмейстера, – и он же оказался главным злодеем.

– Я детектив, мисс Лейн, – ответил О'Даффи с едкой улыбкой, и я поняла, что он ничего мне не скажет.

Улыбка не коснулась его глаз, в них все еще хмуро светилось предупреждение: «Не стоит лгать мне, я сразу это пойму».

Меня это не волновало. Бэрронс однажды сказал мне то же самое, а ведь он и впрямь обладал сверхчеловеческими способностями. И если уж Бэрронс не раскусил меня, то О'Даффи я тем более окажусь не по зубам. Так что я просто ждала, размышляя над тем, что могло привести сюда инспектора. В прошлый раз О'Даффи дал мне понять: он считает, что дело об убийстве моей сестры невозможно раскрыть, и отныне оно отправлено на полку. Навсегда.

О'Даффи отошел от камина, снял с плеча сумку на ремне и бросил ее на стол между нами. По полированному дереву столешницы разлетелись карты.

Думаю, я ничем не выдала себя, хотя по моему позвоночнику пробежала ледяная дрожь. С некоторых пор я уже не могла спокойно, как раньше, смотреть на карты, даже на безобидные путеводители для дезориентированных путешественников и растерянных туристов. Это началось после того, как я обнаружила на последней раскрытой мною карте пробелы в тех местах, где обосновались Темные Зоны, – целые куски Дублина исчезли, поглощенные смертоносными Тенями. С тех пор меня больше волнует не то, что я могу найти на карте, а то, чего я могу там не найти.

Неделю назад я наседала на О'Даффи с требованием рассказать мне все, что ему известно о зацепке, которую моя сестра оставила перед смертью, о словах, которые она нацарапала на камне в той аллее, где ей пришлось умереть: «1247 Ла Ру».

Инспектор сказал мне, что полиции не удалось найти подобного адреса.

Зато это удалось мне. Правда, для этого мне пришлось выйти за рамки своего представления о мире, но в выходе за границы обычного я в последнее время преуспела, как ни в чем другом. Впрочем, в подобном самосовершенствовании, если его можно так назвать, нет моей заслуги. Довольно легко начать думать без привычных ограничений, когда судьба сбрасывает на крышу вашего уютного домика двухтонного слона. А наши рамки, то, во что мы решаем верить, – это и есть уютный домик, который мы строим в своем воображении, чтобы почувствовать себя в безопасности, защититься от внешнего мира. Теперь мой домик защищал не лучше, чем бумажный зонтик от проливного дождя.

О'Даффи опустился на диван рядом со мной – гораздо осторожнее, чем я ожидала от мужчины с таким количеством лишних килограммов.

– Я знаю, что вы обо мне думаете, – сказал он.

И когда я попыталась вежливо возразить – манеры хорошей девочки с Юга нелегко, если вообще возможно, уничтожить, – он отмахнулся от меня тем жестом, который моя мама называла «ш-ш-ш, малыш».

– Я двадцать два года работаю в полиции, мисс Лейн. Я знаю, что думают родственники убитых, дела которых пришлось закрыть, знаю, что они чувствуют, глядя на меня. Боль. Злость. – Инспектор издал сухой смешок. – Они убеждены, что я просто хамоватый идиот, который слишком много времени проводит в пабах и совсем не занимается своей работой. И верят в то, что близкий им человек успокоится на том свете лишь тогда, когда убийца будет гнить в тюрьме.

Гниение в тюрьме было бы слишком легкой карой для убийцы моей сестры. Кроме того, я вовсе не была уверена, что тюремная решетка станет для него преградой. Лидер Невидимых, облаченный в красную мантию, мог просто нарисовать на полу свои пиктограммы и шагнуть в образовавшийся портал. Хоть Бэрронс и советовал мне не спешить с выводами, я не сомневалась, Что именно Гроссмейстер виновен в смерти моей сестры.

О'Даффи молчал, видимо, давая мне шанс возразить. Но я не стала этого делать. Он был прав. Я чувствовала именно это, пусть и на порядок сильнее. Вот только, приняв во внимание масляные пятна на галстуке и пояс, едва сходившийся на животе инспектора, я бы обвинила О'Даффи в просиживании рабочего времени в кафе и кондитерских, а не в пабах.

Инспектор поднял со стола две карты Дублина и протянул их мне.

Я ответила недоуменным взглядом.

– Та, что сверху, датирована прошлым годом. Нижняя была напечатана семь лет назад.

Я пожала плечами:

– И что?

Несколько недель назад я обрадовалась бы любой помощи, которую могла оказать мне Гарда. Но теперь, когда я знаю о Темной Зоне, начинающейся за «Книгами и сувенирами Бэрронса», – жутком, опустевшем районе, где я обнаружила 1247 Ла Ру и где мне пришлось сражаться с подручными Гроссмейстера, во время чего я чуть не погибла, – я хотела, чтобы полиция держалась от меня подальше. Настолько, насколько это вообще возможно. Все равно Гарда ничем не сможет мне помочь. Только ши-видящие способны увидеть монстров, которые заполонили опустевший район и превратили его в смертельную ловушку. А обычные люди даже не поймут, что они в опасности, – до той самой минуты, когда их выпьют досуха.

– Я нашел вашу 1247 Ла Ру, мисс Лейн. Нашел на карте, которая издана семь лет назад. И довольно странно, что я не нашел ее на карте, датированной прошлым годом. Гранд-волк, которая находится в квартале от вашего магазина, тоже отсутствует на этой карте. Точно так же, как и Коннелли-стрит, расположенная на квартал дальше. Я знаю. Я побывал там, прежде чем прийти сюда.

О Господи, он что, бродил этим утром по Темной Зоне? Ведь дневного света сегодня едва хватало на то, чтобы Тени забились туда, куда эти поганые твари обычно прячутся! Если бы гроза еще хоть немного усилилась, если бы тучи были чуть плотнее, то самые смелые из этих тварей наверняка рискнули бы выбраться наружу, чтобы заполучить обед из человечины. О'Даффи только что вальсировал со Смертью, даже не догадываясь об этом!

Ничего не подозревающий инспектор махнул рукой в сторону рассыпавшихся карт. Они выглядели довольно потрепанными. Я заметила, что одну из карт скомкали, видимо, находясь в шоке или в приступе злости и недоверия, а потом старательно разгладили. Мне были знакомы эти эмоции.

– Честно говоря, мисс Лейн, – продолжил О'Даффи, – ни одной из улиц, которые я только что упомянул, нет ни на одной из новых карт.

Я ответила ему своим лучшим непонимающим взглядом.

– И что вы хотите этим сказать, инспектор? Что улицы в этой части Дублина переименованы? Именно поэтому их нет на новых картах?

Лицо полицейского окаменело, он отвел взгляд.

– Никто не переименовывал улицы, – прорычал О'Даффи. – Разве что это было проделано без участия властей.

Затем он снова взглянул на меня, и взгляд его был тяжелым.

– И я подумал, что есть еще кое-что, чего вы не сказали мне, мисс Лейн. Что-то, что могло бы прозвучать… немного… необычно.

Теперь я заметила нечто в его глазах. С инспектором явно что-то случилось, что-то, что кардинально изменило его взгляд на этот мир. Я понятия не имела, что могло так повлиять на черствого, много повидавшего, опытного детектива, что могло выбить его из колеи, но теперь он, как и я, смотрел на мир другими глазами.

А мне нужно было вернуть его обратно в колею – и сделать это настолько быстро, насколько это вообще возможно. Потому что для человека, находящегося вне привычной колеи, этот город смертельно опасен.

Думала я недолго. Похоже, это будет нетрудно.

– Инспектор, – сказала я, смягчая и интонируя акцент родной Джорджии («южная полировка», так мы называли это дома, этакий вербальный мед, маскирующий неприятный вкус любых горьких слов, которые вам нужно произнести), – я знаю, что вы считаете меня законченной идиоткой, которая примчалась сюда и начала сомневаться в правильности вашего расследования, хотя каждому ясно, что вы эксперт в этой области, а я ничего не соображаю в том, как надо расследовать убийство. Я благодарна вам за то терпение, с которым вы ко мне отнеслись, но я больше не сомневаюсь, что вы сделали все возможное для того, чтобы раскрыть убийство моей сестры. Я знаю, что вы не упустили ничего важного при расследовании, знаю, что мне следовало бы остановиться и поговорить с вами, а не убегать… Но, честно говоря, я слишком злилась из-за того, как прошли наши предыдущие встречи. На следующий день я вернулась на ту аллею и как следует ее осмотрела, не плача и не давая воли эмоциям. И я поняла, что моя сестра не оставила мне никаких зацепок. Мной владели лишь злость, и отчаяние, и целый вагон моих собственных домыслов. Что бы ни было нацарапано там, на аллее, это было нацарапано много лет назад.

– Что бы ни было нацарапано на той аллее? – медленно повторил О'Даффи, и я поняла, что он вспоминает, с какой яростью я нападала на него неделю назад, в точности повторяя нацарапанный адрес.

– Правда же, я с трудом прочитала ту надпись. Она может означать что угодно.

– Да неужели, мисс Лейн?

– Да. И еще я должна вам признаться, что та косметичка не принадлежала моей сестре. В этом я тоже ошиблась. Мама сказала, что она подарила Алине серебристую косметичку, и она не была стеганой. Мама хотела, чтобы мы различали их. Раньше мы постоянно ссорились, выясняя, что кому принадлежит. Дело в том, что я готова была схватиться за любую соломинку, и теперь мне очень жаль, что я зря потратила ваше время. Вы были правы, когда советовали мне собрать вещи, вернуться домой и помочь моей семье справиться с этим тяжелым для нас периодом.

– Понятно, – неторопливо произнес инспектор, и я испугалась, что он действительно видит меня насквозь.

Но разве государственным служащим, у которых большая гора работы и маленькая кучка зарплаты, не свойственно реагировать лишь на громкий скрип колес? Я своими больше не скрипела, так почему О'Даффи не понимает этого и протягивает мне масленку? Дело Алины было закрыто задолго до моего приезда сюда, он отказался возобновить расследование, и я прокляну себя, если теперь он это сделает. Для О'Даффи это равносильно самоубийству!

Я поубавила меда в голосе.

– Послушайте, инспектор, я всего лишь пытаюсь сказать вам, что сдалась. Я больше не прошу ни вас, ни кого-либо другого продолжать это расследование. Мне известно, что ваш департамент и так перегружен работой. Я знаю, что нет никаких улик. Я понимаю, что раскрыть это преступление невозможно, и смирилась с тем, что дело моей сестры закрыто.

– Как… неожиданно вы изменились, мисс Лейн.

– Смерть сестры может заставить девушку быстро повзрослеть. – И это во многом правда.

– Думаю, это означает, что скоро вы отправитесь домой.

– Завтра, – солгала я.

– Какой авиалинией?

– Континентальной.

– Каким рейсом?

– Я никогда не могу их запомнить. Но у меня это записано. Где-то наверху.

– В котором часу вы улетаете?

– В одиннадцать тридцать пять.

– Кто избил вас?

Я моргнула, запнувшись на этом вопросе. Не могу же я сказать, что я напала на вампира, а он меня чуть не убил.

– Я упала. С лестницы.

– Вам следует быть осторожнее. Ступеньки часто бывают скользкими. – О'Даффи оглянулся, обводя взглядом комнату. – С какой лестницы вы упали?

– Она в задней части дома.

– А что у вас с лицом? Ударились о перила?

– Ага.

– Кто такой Бэрронс?

– Что?

– Этот магазин называется «Книги и сувениры Бэрронса». Я не нашел ни одной записи ни о его владельце, ни о датах продажи и покупки этого здания, ни даже лицензии на торговлю. И хотя этот адрес присутствует на моих картах, кто-то приложил все силы к тому, чтобы этого здания не существовало. Так кто такой Бэрронс?

– Я владелец этого магазина. Что вам угодно?

Я подпрыгнула, едва подавив вскрик. Вот ведь подлец! Оказалось, что он стоял прямо за нами, словно олицетворенная бесшумность. Одна рука Бэрронса лежала на спинке дивана, черные волосы были зачесаны назад, на лице застыло высокомерное и холодное выражение. Ну, это как раз неудивительно. Бэрронс и есть высокомерный и холодный тип. Кроме того, он богат, силен, великолепен и просто ходячая загадка. Большинство женщин сочли бы его невероятно привлекательным. Слава Богу, что я к этому большинству не отношусь. Меня не привлекает опасность. Я больше ценю мужчин с твердыми моральными принципами. А Бэрронс разве что проходил рядом с моралью – поскольку путь в бакалейный магазин лежит мимо старого собора.

Интересно, сколько времени Бэрронс тут простоял? Когда речь идет об Иерихоне Бэрронсе, ничего нельзя сказать наверняка.

Инспектор поднялся с дивана, вид у него был довольно удивленный. Он явно заметил и габариты Бэрронса, и железную окантовку ботинок, и деревянный пол. Иерихон Бэрронс высокий мужчина крепкого телосложения. Я знала, что О'Даффи сейчас пытается сообразить, каким образом тот умудрился подойти совершенно бесшумно. Я же с некоторых пор перестала задаваться подобными вопросами. Откровенно говоря, до тех пор, пока Бэрронс прикрывает мою спину, я буду игнорировать тот факт, что на него, похоже, не распространяются законы физики.

– Мне угодно ознакомиться с вашими документами! – прорычал полицейский.

Я почти ждала того, что Бэрронс схватит инспектора за ухо и на вытянутой руке отнесет к выходу из магазина, поскольку О'Даффи не имел в данный момент никакого права на подобные заявления, а Бэрронс с трудом мирился с чужой глупостью. Честно говоря, он вообще с ней не мирился, и до сих пор совершать в его присутствии глупости разрешалось только мне, да и то лишь потому, что я ему нужна – в качестве помощника в розыске «Синсар Дабх». Нельзя сказать, что я круглая дура. Если я в чем и виновата, так это в том, что у меня мировоззрение человека, у которого было счастливое детство, любящие родители и долгий период сладкого ничегонеделанья, разбавленный маленькими драмами провинциального городка на Глубоком Юге. Все это – и слава Богу! – никак не способно подготовить человека к тому, какова может быть жизнь вне привычного круга.

Бэрронс ответил инспектору волчьей усмешкой.

– Конечно. – Он вытащил бумажник из внутреннего кармана пиджака, протянул его О'Даффи, однако пальцев не разжал. – Причем у меня такая же просьба, инспектор.

О'Даффи стиснул зубы, но стерпел.

Когда мужчины обменялись документами, я скользнула по дивану в сторону инспектора и заглянула в бумажник Бэрронса.

Интересно, сюрпризы когда-нибудь закончатся? Как и у любого обычного человека, у него были водительские права.

Волосы: черные.

Глаза: карие.

Рост: два метра десять сантиметров.

Вес: сто десять килограммов.

Его день рождения – он что, шутит? – в Хэллоуин.

Бэрронсу тридцать один год, и его второе имя начинается на «Z». И я сильно сомневалась, что Бэрронс был донором органов.

– В графе «Адрес» записан Голуэй, мистер Бэрронс. Вы там и родились?

Когда-то я спросила Бэрронса о его происхождении. Он ответил, что в его роду были баски и пикты. Голуэй находится в Ирландии, в нескольких часах езды от Дублина.

– Нет.

– Где же?

– В Шотландии.

– Ваше произношение не характерно для шотландца.

– А у вас нет ирландского акцента. Однако вы здесь, следите за порядком в Ирландии. Ведь англичане потратили целые столетия на то, чтобы изжить акцент своих соседей. Не так ли, инспектор?

У О'Даффи задергался глаз. Раньше я за ним такого не замечала.

– Как долго вы живете в Дублине?

– Несколько лет. А вы?

– Здесь я задаю вопросы.

– Лишь потому, что я вам это позволяю.

– Я ведь могу вызвать вас в участок. Вы к этому готовы?

– Попробуйте.

Советовать Гарде подобное мог лишь кристально чистый или же невероятно опасный человек. Усмешка Бэрронса ясно давала понять, что у полиции ничего не выйдет. Мне было интересно, что случится, если инспектор все же примет этот издевательский вызов. Мой загадочный хозяин, похоже, обладал неистощимым запасом самых разнообразных трюков.

О'Даффи смог выдержать прямой взгляд Бэрронса гораздо дольше, чем я ожидала. Мне хотелось сказать полицейскому, что нет ничего постыдного в том, чтобы отвести глаза. В Бэрронсе было нечто, недоступное обычным людям. Я понятия не имела, что это, но все время чувствовала, особенно если подходила близко. В тихом омуте, скрытом за дорогой одеждой, неопределимым акцентом и легким налетом хороших манер, жило нечто, до сих пор не выбиравшееся на охоту. И я не хотела, чтобы оно когда-нибудь выбралось. Меня вполне устраивало то, что эта тварь не стремилась наружу.

Внезапно инспектор решил сменить тему разговора или же просто направить его в более мирное русло.

– Я живу в Дублине с двенадцати лет. Когда мой отец умер, мать вышла замуж за ирландца. Один человек в Честере утверждает, что знает вас, Бэрронс. Его зовут Риодан. Позвонить ему?

– Мисс Лейн, идите наверх, – очень быстро, но чрезвычайно мягко сказал Бэрронс.

– Мне и здесь хорошо. – Кто такой этот Риодан и что пытается скрыть от меня Бэрронс?

– Идите. Наверх. Быстро.

Я нахмурилась. Мне не нужно было оглядываться на О'Даффи, чтобы понять, что он смотрит на меня с острым интересом – и жалостью. Инспектор явно считал, что мой полет с лестницы состоялся при прямом и деятельном участии Бэрронса. Я терпеть не могу жалость. Сострадание – это еще куда ни шло. Сострадание говорит: да, я знаю, что ты чувствуешь, это мерзко, правда? А жалость означает, что тебя считают побежденным.

– Он не бил меня, – злобно сказала я. – Я бы убила его, если б он попробовал.

– Убила бы. У нее есть характер. И упрямство. Но мы над этим работаем, верно, мисс Лейн?

Теперь волчья улыбочка Бэрронса была адресована мне. Он кивнул головой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.

Когда-нибудь я пну Бэрронса под зад изо всей силы. И посмотрю, что из этого выйдет. Но этого приятного момента мне придется немного подождать – до тех пор, пока я не стану крепче. До тех пор, пока у меня не появится свой козырь в этой игре.

И пусть меня втянули в эту войну против моей воли, но никто не отменял моего права выбирать свою собственную битву.

Остаток дня я не видела Бэрронса.

Как прилежный солдат, я вернулась в окопы и скрылась в родной траншее, подчинившись приказу. И в этом окопе ко мне пришло откровение: люди могут достать вас лишь настолько, насколько вы это им позволяете. Ключевое слово – «позволяете».

Конечно, есть и исключения: в основном это родители, близкие друзья и супруги, на которых я насмотрелась во время работы барменом в «Кирпичном», Я видела женатых людей, не стеснявшихся на публике творить друг с другом такие вещи, которых я не позволила бы себе наедине со злейшим врагом. Но в основном этот мир не может навредить нам больше, чем мы ему разрешаем. Пусть Бэрронс отослал меня в мою комнату, но ведь это я, идиотка, позволила ему так поступить. Чего я испугалась? Что он ударит меня? Убьет? Вряд ли. На прошлой неделе он спас мне жизнь. Я нужна ему. Так почему же я позволяю ему командовать мной?

Я чувствовала отвращение к себе. Я все еще вела себя, как МакКайла Лейн, наполовину бармен, наполовину завсегдатай пляжей, и на обе половины – гламурная девочка. Моя недавняя встреча со смертью ясно дала понять, что такое воздушное существо, каким я была, не сможет выжить в этом мире, и это утверждение было подчеркнуто пунктиром из моих сломанных ногтей. К сожалению, когда на меня снизошло упомянутое озарение и я спустилась вниз, Бэрронса с инспектором уже не было.

Как последняя капля в чашу моего окончательно испортившегося настроения, в магазин влетела женщина, которая явно считала себя оруженосцем Бэрронса и по совместительству его же главным щитом. Великолепная, чувственная пятидесятилетняя Фиона терпеть меня не могла. Думаю, если бы она узнала, что на прошлой неделе Бэрронс поцеловал меня, ее нелюбовь ко мне вышла бы на новый виток. Я была почти без сознания, когда он сделал это, но я все помнила. Такое невозможно забыть.

Когда Фиона взглянула на меня, отвлекшись от клавиш мобильного, которые она нажимала, я решила, что она, похоже, знает. Ее глаза полыхали злобой, губы были плотно сжаты, вокруг рта залегли страдальческие морщинки. В сочетании с неровным дыханием, с тем, как ее кружевная блузка съехала набок на пышной груди, создавалось впечатление, что Фиона очень сильно торопилась или была чем-то очень расстроена.

– Что здесь сегодня делал Иерихон? – возбужденным тоном поинтересовалась она. – Сегодня воскресенье. Он не должен был приезжать сюда в воскресенье. И мне в голову не приходит ни одной причины, по которой он мог бы сюда явиться.

Она изучала меня с головы до ног, видимо, пытаясь обнаружить признаки недавнего свидания: встрепанные волосы, возможно, недостающую пуговицу на блузке или трусики, забытые в спешке и выглядывающие сиротливым комочком из штанины. Однажды со мной такое было. Алина спасла меня до того, как мама успела это заметить.

Я чуть не рассмеялась. Свидание с Бэрронсом? Да ну, что за сказки!

– А что вы здесь делаете? – спросила я.

Никаких больше послушных маленьких солдатиков. Магазин сегодня закрыт, и никто из них не должен был здесь появиться, добавляя мрачности и без того дождливому дню.

– Я собиралась в мясную лавку и тут заметила, как Иерихон выходит из магазина, – напряженно сказала Фиона. – Как долго он пробыл здесь? И где ты только что была? Чем вы занимались до моего прихода?

В ее голосе сквозила ревность, казалось, что еще немного – и у Фионы пар изо рта повалит. Словно в подтверждение не сказанных ею слов – о том, что мы занимались тут чем-то неприличным, – в моем сознании мелькнул образ обнаженного Иерихона Бэрронса, темного, деспотичного и наверняка совершенно дикого в постели.

И этот образ показался мне невероятно эротичным. Я с беспокойством сверилась со своим внутренним календарем. Так и есть, у меня овуляция. Чем все и объясняется. В эти три дня я становлюсь невыносимо озабоченной: за день до, во время и еще день после. Наверное, Мать-Природа немного подстраховалась на тот случай, если человеческой расе будет грозить вымирание. Так или иначе, в эти дни я засматриваюсь на парней, на которых в нормальных условиях и не взглянула бы, особенно если эти парни затянуты в узкие джинсы. Я ловлю себя на том, что усиленно размышляю об их ориентации. Алина в таких случаях смеялась и говорила: если сразу не можешь определить, Младшая, то, поверь, лучше тебе не знать правды.

Алина. Господи, как мне ее не хватало!

– Ничем я не занималась, Фиона, – сказала я. – Я была наверху.

Она ткнула пальцем в мою сторону, ее глаза внезапно заблестели, и я испугалась, что она заплачет. Если бы Фиона разрыдалась, я бы просто рассыпалась на части. Я больше не могла выносить женский плач: в каждой плачущей женщине я видела маму.

Так что я даже обрадовалась, когда Фиона снова зарычала на меня:

– Думаешь, он занимался твоими ранами потому, что ты что-то для него значишь? Думаешь, он заботится о тебе? Ты для него – пустое место! Ты даже не в состоянии понять этого человека и его настроение. Его потребности. Его желания. Ты просто глупый, эгоистичный, наивный ребенок! – Она уже шипела. – Возвращайся домой!

– Я бы с удовольствием вернулась домой! – закричала я в ответ. – К сожалению, у меня нет такой возможности!

Она открыла рот, но я не расслышала слов, поскольку уже повернулась и захлопнула за собой дверь, ведущую в жилое помещение за магазином. Я была не в настроении выслушивать вздорные, надуманные обвинения, которыми Фиона сыпала мне вслед. Так что я просто оставила ее кричать о том, что у нее тоже нет выбора.

Я вернулась наверх. Вчера Бэрронс велел мне избавиться от шин. Я ответила, что кости так быстро не срастаются, однако рука снова зверски разболелась, и я отправилась в спальню, чтобы снять их.

Я осторожно покрутила запястьем, затем расслабила руку. Похоже было, что рука и не была сломана, скорее всего, это простое растяжение. Я чувствовала, что она цела и – странно – сильнее, чем обычно. Я сняла шины с пальцев и убедилась, что они тоже в порядке. На предплечье осталась слабая красновато-черная, словно проведенная чернилами, полоса. Пока я мыла руки, я разглядывала себя в зеркале, желая, чтобы синяки на моем лице сошли так же быстро. Практически всю жизнь я была привлекательной блондинкой. Сейчас на меня из зеркала таращилась сильно избитая брюнетка с короткой стрижкой. Я отвернулась.

Пока я выздоравливала, Бэрронс принес в мою комнату маленький холодильник – один из тех, что обычно стоят в общежитиях у студентов, – и обеспечил меня закусками. Я откупорила содовую и растянулась на кровати.

Остаток дня я провела, прыгая по сайтам в Интернете и пытаясь восполнить пробелы в своих знаниях о всякой паранормальной активности. Пробелов было много, ведь первые двадцать два года своей жизни я успешно игнорировала существование подобных явлений.

Вот уже неделю я ожидала появления армии из ада. И я недостаточно глупа, чтобы не понять, что нынешнее положение вещей – лишь короткое затишье перед бурей.

Умер ли Мэллис по-настоящему? Да, я ранила его копьем во время своего так и не состоявшегося поединка с Гроссмейстером, и последнее, что я тогда увидела, прежде чем потерять сознание от ран, которые он мне нанес, – это то, как Бэрронс практически размазал вампира о стену. И все же я не уверена, что Мэллис погиб, и не буду в этом уверена до тех пор, пока не услышу этого от одного из пустоглазых поклонников вампира, заполонивших его готический особняк в южной части Дублина. Мэллис пытался убить меня, чтобы скрыть свой маленький грязный секрет – работая на Гроссмейстера, он двурушничал, пряча от лидера Невидимых могущественные реликвии. Если вампир все еще жив, то, без сомнения, рано или поздно он снова явится по мою душу.

Но волновал меня не только Мэллис. Бэрронс уверял меня, что Гроссмейстер не сможет преодолеть древнюю защитную стену из камня и крови, окружавшую магазин, но так ли это? И кто вел машину, в которой на прошлой неделе мимо нашего магазина провезли смертоносную «Синсар Дабх»? Куда ее увезли? Почему? Где сейчас все те Невидимые, которых освободил Гроссмейстер, и что они делают? И насколько я в ответе за то, что произошло? Способности, которыми обладала я и некоторые другие люди, – означали ли они, что именно мы должны исправить сложившуюся ситуацию?

Я заснула около полуночи, плотно закрыв двери и окна и оставив зажженными все лампы.

В тот самый момент, когда я открыла глаза, я почувствовала – что-то произошло.