Любимые враги

Глава 1. Нет пророка в своем отечестве

Место моего предстоящего свидания со Златкой располагалось в пятистах шагах от того истоптанного сапогами Колобка клочка земли, где мы с ним только что разговаривали.

И дама моего сердца видела мою научно-просветительскую беседу с комбатом. Поэтому объяснять Златке причину опоздания на целые полчаса мне не потребовалось.

Златка терпеливо дожидалась меня, держа в руке, словно запеленатого младенца, пакет со свежими фруктами: маленькая дыня, пара ананасов и несколько груш.

В последнее время мой организм, в ответ на какую-то лишь ему ведомую перестройку, требовал от меня разнообразия в пище и напитках и увеличения их объема, а также — приема массы витаминов и микроэлементов искусственного производства. Кроме того, я упросил Златку подкармливать меня продуктами подведомственного ей огородно-садового хозяйства.

По прибытии меня (запыхавшегося от бега и отчаянно извиняющегося за опоздание) к месту рандеву Златка вручила мне этот пакет. Я тут же выразил ей горячую благодарность за подаренные фрукты.

Я взял Златку под руку и подвел к скрывающейся в тени густых деревьев скамейке. Мы сели на нее.

— Представляешь, Сенечка, — улыбнулась Златка, — наши плантации никогда еще ни приносили столько плодов. Еще пара лет — и эти места трудно будет узнать. Все будут объедаться абрикосами, персиками и сливами, пить вишневый сок и имбирный квас.

— Я рад, — произнес я. — Квас по здешней жаре — самое то. Без кваса тут чокнуться можно.

Чуткая Златка сразу же уловила в моих словах депрессивный тон. И спросила:

— Тебе на Кобо не нравится, я чувствую.

Пухленькая брюнетка Златка (младший лейтенант по званию и младший агроном садово-огородного комплекса станции «Апельсиновка» по должности) родилась в семье экипажа имперского звездолета «Землепроходец Ерофей Павлович Хабаров». Тот корабль вывозил переселенцев на обживаемые космофлотцами планеты, а с них доставлял обратно в метрополию образцы грунта, воды и атмосферы, а также представителей тамошней флоры и фауны.

С детства Златка привыкла к скитальческой жизни. Поэтому в отличие от меня Златка легко обживалась на новом месте. Более того — ее пугала оседлая жизнь. Златка боялась даже представить себе, как это можно, взять да и навеки вечные привязать себя к одной планете, одному городу, одной улице и одному дому.

А вот мне… мне и в самом деле не нравилась моя жизнь на планете. И сама планета производила на мою чуткую психику удручающее впечатление.

— О чем ты так долго говорил со своим начальником? — спросила меня Златка, не дождавшись ответа на предыдущий вопрос. — Я тут от жары, чуть не умерла, ожидаючи конца вашего толковища.

— О кобонках, — ответил я. — Да еще об их Шролле.

— И как?

— «Дискуссия проходила в атмосфере напряженного поиска истины», — это я припомнил (надо сказать, что в последнее время память у меня работала с феноменальной цепкостью и глубиной) отрывок из прочитанного утром дайджеста симпозиума, где обсуждали результаты археологических раскопок на Кобо и других планетах системы звезды Кнарр. — «Между участниками обсуждений царил дух дружбы и уважения, быстро превративший выступления ученых в коллективное изучение многоуровневого множества функциональных совокупностей исторических процессов».

Златка, с наслаждением выслушав подобную галиматью, восторженно захлопала в ладоши. И спросила:

— Шролл необычное существо, не правда ли?

Я пожал плечами. И солидно ответствовал даме сердца, припомнив кое-что из своих кошмарных видений:

— Видал я разных существ, барышня. Таких, что и во сне не привидятся.

Я положил пакет с фруктами на траву и обнял Златку, намереваясь ее поцеловать.

Но у Златки сегодня было серьезное настроение. Она отстранилась от меня и сказала:

— Сдается мне, Сенечка, что многие на тебя сердятся за твое вмешательство в дела археологов.

«Ну вот и тут меня жизни учат!» — подумалось мне.

— Я бы и не вмешивался, честное слово! — воскликнул я. — Очень надо мне вмешиваться в чужие дела, когда своих по горло. Но, видя, что наши мудрилы не могут понять главного в кобонках, вынужден был провести свое собственное расследование.

— Результаты которого, если верить ребятам из группы Губайдуллина, «не достаточно убедительны, не подтверждены фактами и не поддерживаются компьютерными моделями», — Златка показала, что не один только я имеет хорошую память на чужие высказывания.

А вот этого Златке говорить не стоило. Не стоило ей упоминать о весельчаках-офицерах из информцентра, возглавляемого майором Шри Губайдуллиным. Я страшно ревновал к каждому из них свою подругу. И ненавидел всех их за постоянные насмешки над собой.

Я тут же разразился уничтожающей критикой в адрес «тупиц и губошлепов из информцентра», завершив ее так:

— Эти дураки, представь себе, Златка, до сих пор считают, что цивилизация кобонков погибла под ударами чужаков, атаковавших из космоса превосходящей силой. Такое ощущение, что Губайдуллин набирает в свое подразделение одних идиотов.

— А Лидочка полагает, что виной всему постепенный внутренний распад культуры, продолжавшийся около столетия, и последовавшая за ним мировая война всех против всех, — поспешила Златка увести разговор в сторону от недругов Поленова, видя, как в его глазах появился воинственный.

— Твоя Лидочка умнее всех наших академических спаниелей. В обнаруженных до сих пор документах — полное отсутствие хотя бы маломальских упоминаний о какой-либо инопланетной агрессии. Да и что же это, интересно узнать, за агрессия, которая повторяется целых пятнадцать раз, а эффект дает только на шестнадцатый. Нет, кобонки били самих себя сами. Собственным же оружием, — я наклонился к земле, достал из пакета спелую грушу и начал ее азартно уплетать.

«Толпы спецов на разных планетах бьются над загадками Кобо, — я бросил взгляд на стоящие вдали в желтоватой туманной дымке лесистые горы. — Но только я, один-единственный, разгадал тайну Саркофага и его содержимого… А вдруг заблуждаюсь?! Кто я такой, чтобы поучать тех, кто занимается изучением космических артефактов не один десяток лет?»

Чтобы хоть как-то восстановить душевное равновесие, я начал рассказывать подруге всякие занимательные истории о кобонках.

Златка уже слышала из моих уст все эти истории, но тем не менее с удовольствием выслушала их еще раз. И даже заявила:

— Я, глядя на тебя, Сеня, тоже скоро подамся в изучатели кобонков.

— Ни в коем случае, барышня! — я поперхнулся грушей и закашлялся. — Я запрещаю тебе пудрить себе мозги всякими там мертвецами! В противном случае ты будешь неизбежно наказана самым строгим и немилосердным образом.

Златка звонко рассмеялась.

— Верь, мне, Златка, скоро вы все увидите…

— Что?

Тут я замолк, ибо мой взгляд упал на стоявший на земле пакет с фруктами. Точнее — на уже лежащий пакет. Пакет без фруктов.

Их растерзанные останки лежали у лап желтого кривоногого полуметрового крылатого псевдоптерозавра довольно мерзкого вида.

Златка, увидев сие, заливисто захохотала.

А я от такой наглости ничтожнейшего из представителей кобонковской фауны даже слегка оторопел.

Ну а бессовестный пожиратель чужих фруктов отправил длинным языком себе в пасть остатки дыни, ехидно поглядывая своим единственным глазом на меня, и довольно хрюкнул.

«Так и будешь рот разевать? — раздался в голове у Семена лязгающий металлом раскатистый голос. — Наподдай нахалу!»

— Поше-е-е-л во-о-о-н, подле-е-е-ц! — гаркнул я — и на незваного гостя в своей голове, и на нахального уродца, сожравшего подарок от Златки.

Я мигом вскочил на ноги, чтобы хорошенько наподдать пакостному зверенышу сапогом.

Однако зарвавшийся уродец тут же смекнул, что к чему. И, испуская из своих пахучих желез облачко желтоватого вонючего газа, мигом ретировался в близлежащие кусты, избежав таким образом жестокого битья.

— Семен! Такая райская птичка… А ты орешь на нее.

Блин, а Златке почему-то этот зверек, похожий на ощипанного и покрытого зеленым пластилином какаду, понравился.

— Это чудище, по-твоему, «птичка»?! — вознегодовал я. — Да еще «райская»?!

Златка кивнула, подтверждая свое мнение о гадком пожирателе чужих фруктов.

— Да, именно чудище! — я сверлил негодующим взглядом ветки куста, за которым укрылся негодник псевдоптерозавр. — Ты ничего не понимаешь в этих гадах!

Златка негодующе фыркнула. И надулась.

Мне с ней ссориться не хотелось (да и было бы из-за кого — из-за какой-то местной крылатой твари, которая ко всему прочему и летать-то толком не умеет). И я повернул русло разговора в иную сторону:

— Но в Саркофаге, барышня, сидит гораздо более опасный монстр. В сравнении с ним, даже твоя птичка, самым подлым образом умявшая продукты, несомненно — райская.

— Ну да!?

— Шролл способен уничтожить всех нас.

— Сенечка, ты говоришь чушь! У нас есть мощное оружие. Если Шролл начнет безобразничать, его тут же раскурочат чрезвычайники.

Дама моего сердца не могла поверить, что «Апельсиновке», на защиту которой в любой момент могли встать тысячи воинов, вооруженные техникой и боевым опытом, может что-либо серьезно угрожать, кроме землетрясения или падения метеорита. Более того, Златке и в голову не могло придти ничего более страшного, чем отключение воды на станции или пожар на каком-либо из ее объектов.

— Да, на первый взгляд — мы вооружены получше кобонков, — признал я. — Но и Шролл уже не тот.

— Как это?!

— Я с помощью домашнего компа провел ретроспективный анализ выхода Шролла в его последнем, шестнадцатом, воплощении. Кобонки, как обычно направили свою технику на Саркофаг, а главные удары по ним были нанесены вовсе не оттуда, а из тысяч других мест на планете. То есть основная ударная сила Шролла заключена отнюдь не в Саркофаге. Я уверен, что в свое предыдущее, пятнадцатое, явление Шролл внедрил в литосферу заначки…

— «Заначки»?

— Я имею ввиду нечто вроде саморазвивающихся роботов с программой, ждущей сигнала активации при выходе Шролла из Саркофага. Тогда они пробуждаются. И активно перерабатывают окружающую среду, производя вовсе не радующие глаз штучки.

«А может быть, я действительно вялотекуче сошел с ума и все это придумал?» — вдруг засомневался я, не переставая посвящать Златку в свои мысли по поводу Шролла.

Я вспомнил об ужасных видениях, которые все чаще и чаще вторгались в мои сны, а временами — и в бодрствующее сознание.

Не это ли — яркое свидетельство безумия? Точнее — если это не свидетельство, то каким же оно тогда должно быть?

Я умолк.

— Жаль, Сенечка, что тебя не хотят слушать.

По-моему, Златка не лукавила, ей действительно хотелось, чтобы труды ее возлюбленного не пропали зазря.

— Нет пророка в своем отечестве, дорогая моя, — театрально вздохнул я. — Даже своим ребятам не могу толком ничего объяснить. Жуй меня не поймет. Шурик поймет, но не так, как надо. А Коста, тот, хоть и как надо поймет, зато ни капли не поверит. Только ты на всей нашей станции меня понимаешь и мне веришь, Златка. И за это тебе огромное спасибо.

— С тобой что-то происходит, — задумчиво произнесла Златка. — Не знаю только, что именно… Ты стал другим.

— Ну да?! — притворился я удивленным, сразу же вспомнив: «…Имеются все признаки вялотекущей шизофрении». — Каким же именно?

— Раньше ты постоянно был зациклен на своих личных проблемах, постоянно жаловался на происшествия, случавшиеся лично с тобой. А теперь ты грудью лечь готов за нечто, напрямую тебя не касающееся.

— Считаешь, я был назойливым нытиком? — нахмурился я.

— Да нет, — поспешила успокоить меня Златка, — даже когда ты ухитрился сломать себе обе ноги, упав в коллектор, ты больше ругал начальство, нежели судьбу.

— Значит, я не был нытиком?

— Никогда! Ты, Сеня, всегда мужественно нес свой крест, даже если твой путь проходил через медсанбат.

Я гордо расправил плечи и самодовольно улыбнулся: мол, да, я именно такой — весь из себя мужественный и твердый духом.

— Я о другом хотела сказать, — Златка поднялась, поскольку сидя ей было неудобно разговаривать со мной, ведь я расхаживал перед нею, размахивая руками.

Я взял Златку под руку. И мы медленно двинулись вдоль канала (в сторону, обратную той, где продолжал наслаждаться кишащими в воде зверюгами Колобок).

— И о чем же ты хотела говорить? — спросил я.

— Прежде тебе постоянно не везло, — констатировала Здатка.

— Ха! Можно подумать, что сейчас мои дела пошли в гору. Начальство меня ненавидит. Техника ломается. Товарищи не понимают. Собранным мною данным по Шроллу никто не верит. Даже местное зверье беспардонно тырят у меня жратву. Кормежка в столовой отвратительная. Жара доканывает так, что порой вижу глюки.

— Жара всех доканывает. А с питанием скоро будет все в порядке.

— Вот что я тебе скажу, Златка: нет в жизни счастья, никогда не будет и нефиг за ним гонятся.

«А ведь хорошо сказано, Сеня! Честное слово, хорошо, — одобрил произнесенное мной металлический голос в моей голове. — Чувствуется мое влияние. Растешь на глазах!»

«Чтоб ты провалился, гад! — мысленно отозвался я на такое одобрение сидящего в моем сознании призрака. — Вот достал-то! Три месяца молчал, а теперь, как прорвало. Заткнись, сволочь!»

— Ты давно играешь в преферанс? — спросила Златка. — Старший лейтенант Чинюков на днях жаловался, что продул тебе половину своего месячного жалования. Как я поняла, он рассчитывал совсем на иное.

— В преферанс? — я почесал затылок. — В старомосковский преф играю вторую неделю. Раз везет, почему бы и не играть? А Чинюков сам виноват: коли нет на первой руке безусловных взяток, то за каким, спрашивается, чертом играть без козырей?

— А в шахматы? Когда ты играл предпоследний раз?

— В детстве с дедом.

— А как ты играл в последний раз?

— Десять дней назад. Я просто попробовал. Кто ж знал, что так легко выиграть отборочный полковой турнир к чемпионату дивизии… Э-э! Ты на что намекаешь, Златка?

— Я намекаю тебе на то, Сеня, что, если все у тебя и дальше пойдет так, как идет, то ты плюнешь на свой батальон и займешься более крутыми делами.

— Какими?

— Допустим, займешься большой общественной деятельностью, создав на Кобо какую-нибудь организацию защиты трехпалых псевдокрокодилов.

Перед моими глазами встала только что виденная им картина: Колобок, кормящий резвящихся в канале зубастых живоглотов.

— Нет, Златка, — решительно произнес я, — не стану я этой фигней заниматься.

— Почему?

— Общественная деятельность — дерьмо. Большая общественная деятельность — большое дерьмо.

— При нынешнем твоем фарте ты выплывешь из любого дерьма.

— О чем ты?

— Думаю, ты и сам догадался. Ты обычно всегда во всем проигрывал…

— Неправда!

— Да ну?

— Я и раньше… иногда… редко, конечно… но всякое бывало.

— Сеня, скажи сам себе честно: мне раньше не везло, а теперь — наоборот.

— Не знаю, не знаю. Ты как-то все упрощаешь, дорогуша.

— Хорошо, Бог с ним с везением. Вспомни, чем ты в свободное время раньше занимался.

— Разными вещами.

— Ты смотрел телек и пил пиво.

— Я и с тобой общался.

— Реже, чем мог бы.

— М-м-м…

— А сейчас ты либо сидишь, уткнувшись в кобонкские тексты, либо занимаешься в спортзале, либо играешь в азартные игры, которых раньше терпеть не мог.

— Потому что проигрывал. А теперь выигр… Гм, а ведь мне и в самом деле последнее время везет.

— То-то и оно!

«Ты бы лучше перестал трепаться, братец, и посмотрел налево. Там кое-что любопытное происходит», — снова раздался в моей голове проклятый металлический голос.

Я машинально повернул голову в указанном направлении. И обмер.

— Златка! Смотри! — указал я пальцем на громаду Саркофага.

— Что особенного ты там увидал? — Златка с недоумением рассматривала гигантский артефакт.

— Зеленый с белыми полосами… Это же…

— Обычный защитный экран, которым пользуются саперы при разминировании. Правда, я такого мощного ни разу еще не наблюдала.

— Они начали вскрывать Саркофаг!!!

— Пожалуй, ты прав. Наши спецы решились-таки вытащить оттуда Шролла.

— Даже не предупредив всех!

— И правильно. Чтобы меньше зевак шаталось вокруг. Ты же сам убеждал меня, что Шролл опасен. Поэтому — ни к чему там лишний народ собирать.

— Мне надо двигать в штаб полка самым бодрым аллюром.

— Ты-то там причем!?

— Дело жизни и смерти, Златка. Дело жизни и смерти!

Эти слова оказали на Златку сильное впечатление. Она моментально посерьезнела. Озадаченно посмотрела на меня. Покачала головой. Вздохнула. Потом перевела взгляд на всполохи зеленого света над Саркофагом. И сказала:

— Давай жми! А я потихоньку следом.

И я рванул к штабу.

Чтобы срезать путь, я свернул на тропинку в роще похожих на баобабы деревьев, стоящих вдоль берега Беломора. И тут вдруг меня накрыло видением…

Глава 2. Можно вопросик, товарищ Сатана?

Я очутился в знакомом мне по ночным кошмарам мире, где царили мрачные краски и звуки и обитали разные чудища.

Впрочем, этот мир уже не так уж сильно напугал меня. Поверьте, братцы: даже к кошмарам можно привыкнуть.

И поэтому я, оказавшись в столь непривычной для обычного человека среде, испытываю на этот раз лишь легкий страх.

Однако сегодняшнее мое попадание в сей мрачно-сказочный мир оказывается намного более глубоким, чем обычно, когда я просто видел зловещие и ужасные картины, не участвуя в показываемых ими событиях.

Да, сейчас все намного реалистичней, чем до этого. Я даже ощутил, как мои легкие содрогаются от густого смрада. Я прокашлялся. Оглянулся по сторонам. И увидел, что нахожусь в зале, где прикрытые колышущейся, словно театральный занавес на сквозняке, прозрачной завесой из тумана, пульсирующего ярко-серебристым светом, стены выложены человеческими черепами.

В зале, кроме сидящего на возвышающемся над полом троне существа, чья чешуйчатая кожа переливается всеми оттенками черного цвета, никого не было.

Впрочем, время от времени из стен, легко проходя сквозь ряды черепов, высовывались любопытствующие морды страшенных созданий. Оные с плотоядным вожделением смотрели на меня. Роняя слюну, принюхивались к моему запаху. Но тут же исчезали обратно под строгим взглядом существа, сидящего на троне.

Трон этот, огромный, кроваво-коричневый (никогда еще Поленов не видел столь зловещего оттенка коричневого цвета), отполированный до блеска, украшали сверкающие рубины и затейливая резьба.

Сзади же, на спинке сего замечательнейшего престола, возлежал дракон (я долго не мог определить — живой ли этот монстр или оный — просто мастерски сделанный механизм), испускающий ноздрями — дым, а глазами — тусклое багровое свечение.

Покрытые перламутром два злобно оскалившихся, будто идущие в атаку на медведя охотничьи собаки, ангела, вырезанные на подлокотниках трона.

У его основания сложены пирамидкой шесть носорожьих черепов.

На их лобных костях и рогах, поблескивающих отполированной поверхностью в свете пламени тяжелых бронзовых ламп. Те свешивались на толстых цепях с потолка. Я заметил на кольцах цепи надписи на латыни.

Почему-то больше всего мне на психику жмякнуло, как ни странно, созерцание ножек трона. Они оканчиваются четырехпалыми лапами какого-то неведомого прапорщику фантастического зверя.

И пальцы этих лап, вооруженные острыми когтями, каждый из которых легко бы снес мне голову, находятся в постоянном движении, нервно подергивая фалангами, словно раздумывая, чего бы такого мерзкого учинить с человеком, стоящим перед троном.

Мои глаза были не в силах оторваться от сих ужасных когтей.

— Чего ты там, под моим троном, увидел? — спросило меня существо на троне. — Не крысу ли?

Мой взгляд устремился вверх. Но посмотреть на физиономию сидящего передо мной существа, сразу я как-то не рискнул (кто его знает, загипнотизирует меня, простецкую душу, зараза, и пиши пропало). И мой взгляд остановился на ногах собеседника, обутых в сандалии с толстой подошвой (наверное, из кожи кого-либо из носорогов, чьи черепа украшали трон.

— Да, Сеня, копыт у меня и в самом деле не имеется, — прогремело оттуда. — Это бесы, черти и дьяволы, называемые в темные времена общим термином «нечистая сила», имеют копыта. Я же — ангел высшей иерархии, из гвардии серафимов. И мне положено антропоморфное телосложение.

Я поднял взгляд еще выше. И увидел могучее туловище, покрытое чешуей и одетое в тунику цвета индиго, опоясанную несколькими слоями широкой мерцающей изумрудным светом лентой. А еще я увидел нехилые ручищи: одна — расслабленно возлежит на подлокотнике, другая легкомысленно поигрывает коротким магическим жезлом. А еще я заметил, что из-за спины сидящего на троне выглядывают плотно сложенные черные крылья.

— Что ты знаешь про ангелов, Сеня?

— М-м, — про ангелов я знал только одно: их не существует.

— В самой глухой древности ангелов почитали и боялись, уподобляя нас имеющим разум явлениям Природы: ураганам, пожарам, засухам, наводнениям… Словом, мы виделись людям в качестве вестников гнева Божьего.

Я поднял взгляд еще выше. Наткнулся на обжигающий до кишок взгляд сидящего на троне. И тут же опустил глаза вниз, упершись в обвивающий подножье престола драконий хвост. Ибо нет смертного, способного выдержать сей жгучий взгляд (испепеляющий разум до самых его глубин) и не помутиться при этом рассудком.

— Увы, Сеня, со временем сущность ангелов и их форма подверглись серьезному пересмотру. Составителями Библии наш образ был искромсан самым подлым ревизионистским способом. Такое reduction ad absurdum нашего образа привело к тому, что нас низвели до существ, которые немногим совершеннее человека и используются Богом в качестве мальчишек на побегушках, возвещая всяким плешивым праведникам инструкции и постановления Всевышнего.

«Этого всего не может быть!» — мысленно заявил я самому себе. И повторил сие заявление целых десять раз.

— Кстати, те черепа, на которые ты, Сеня, так брезгливо посмотрел, принадлежат вовсе не простым носорогам, а шести самым почитаемым в древности пророкам, основавшим шесть мировых религий. Их паства по прошествии веков предала своих мертвых пастырей, чьи бесхозные души в конце концов принял Ад, оставив в физическом мире их видоизмененные тела. Короче: были пророками, а стали носорогами. Смешно?

Я поглядел на черепа. И почувствовал, как от них исходят волны отчаяния и боли. И попытался себя успокить: «Все это брехня и наваждение. Нет тут никаких черепов и никогда не было. И всего этого тоже нет. И хмыря этого чешуйчатого тоже нет. Все сон! Все сон! Все сон!»

— Сочинители дошли до пошлых вещей, — сообщил мне сидящий на троне. — Они отняли у нас силу, сделав бестелесными полуразумными эфирными сущностями, наподобие привидений. И заставили сутками заниматься непрестанным прославлением достоинств Всемогущего, сделав заодно и Его — параноиком, страдающим беспощадной манией величия. А знаешь, кто больше всего поглумился над ангелами?

— Юм-мористы? — неожиданно для себя брякнул я первое, что пришло на ум, ибо почему-то не мог не отвечать (уж не наложил ли этот гад на меня заклятье, принуждающее говорить против собственного желания).

— Нет. Художники!

— Художники?!

— Из грозных, крылатых, сияющих ярким светом латников античной фактуры с копьями и щитами мы под кистями живописцев, резчиков и скульпторов превратились сначала в беззаботных женоподобных отроков, потом в престарелых бродяг. А под конец легкомысленные малеватели дошли до совершеннейшей пошлости: рисуют нас голенькими детьми-амурчиками с луками, пускающими стрелы любви в людские сердца. Это ли, Сеня, не предел гнусности?!

— Это б-б-беспредел гнусности, — на всякий случай поддакнул я, подумав: «Кто ты, чучело? И кто я? Нормальный безумец, бредящий направо и налево, или лежащий в коме в каком-либо госпитале больной бедолага, которого допекают глюки?»

— Ты все еще считаешь меня галлюцинацией? — догадался сидящий на троне.

— Н-ни в коем разе, — на всякий случай я решил проявить осторожность и не противоречить тому, кого на самом-то деле считал как раз именно кем-то вроде персонажа сновидения.

— Тогда представлюсь. Перед тобой, дружище: сам Сатана. Князь Мира Сего и Царь Мира Того.

— Очень п-приятно, — соврал я. — А я Семен. Семен Поленов. Можно, и Сеня, если уж на то пошло.

— Я бы, конечно, мог предстать и не в столь домашнем виде. И, хоть короне мешают рога, а порфира не налезает на крылья, я бы мог устроить вполне презентационное шоу. Нагнал бы всякую нечисть и прикомандированных ко двору высокопоставленных грешников. Устроил бы тут столпотворение. Но тебе, мой друг, такое сборище страшилищ вряд ли бы пришлась по вкусу. Да?

— С-скорее всего.

— По этой же причине я не приглашаю тебя на экскурсию по преисподней, что обязан был бы сделать, следуя долгу гостеприимного хозяина.

— К-как-нибудь в другой раз.

— Ловлю на слове.

— Я не имел в виду…

— Ты наверняка хочешь узнать причину всех своих страшных снов и видений?

— И про голоса в башке прояснить положение тоже не худо бы было.

— Да будет так. Слушай же, смертный. И не говори потом, что ничего не слышал… После распада в конце XXI века Североамериканских Штатов, чьи корпорации контролировали до этого весь интернет, так тогда называлась глобальная сеть, он превратилась из бездонной помойки и бесконечного множества площадок для пустопорожних тусовок в… В?

— В тотальную связь?

— Связь уже была тотальной.

— В систему подпихивания человеков к прогрессу?

— Традиционные, создававшиеся тысячелетиями общества, которые боролись против социально-технического развития человеческой цивилизации, были разрушены еще к средине позапрошлого века. К тому времени беспощадные войны и оккупация армиями передовых держав территории примитивных сообществ поломали канонизированные там стереотипы поведения, основанные на религиозном бреде. Техногенная цивилизация сама по себе — могильщик варварства, суеверий и невежества.

— Тогда — сдаюсь, — произнес я, подумав: «Если весь этот бред — производство моих собственных мозгов, то это мозги гения. Какие идеи! Я бы мог поиметь огромную славу, создавая на их основе философские трактаты».

— Интернет стали модерировать транснациональные провайдерские корпорации, довольно эффективно осуществляющие контроль на поступками людей, киборгов, киберинтеллектов, роботов и созданных конструкторами виртуальных разумных существ и аватаро-клонов конкретных персон.

— Контроль?

— Мягкий. Ненавязчивый. Направленный не столько на искоренение правонарушений, сколько на то, чтобы люди не нанесли себе большого вреда.

— Понимаю.

— Объединив усилия, транснациональные корпорации попробовали осуществить выход человеческой виртуальности в виртуальность космическую и создать вселенское единое информационное пространство.

— Не вышло.

— Не скажи. Не вышло, как задумывалось. Но все-таки — вышло. И я — ярчайшее тому доказательство.

— ?!

— Задумка ученых была такова: используя те установки, что сейчас качают вещество из вакуума на двадцати трех планетах Русского сектора и технологии, используемые в межзвездных полетах, отформатировать, словно дисковой накопитель, сам вакуум. И после этого — заполонить созданные кластеры интернет-линиями.

— В теории, насколько помню, все было идеально. Физико-математическая модель обещала человечеству огромную прибавку к его информационным ресурсам. Однако, несмотря на огромные затраты, все провалилось. Новая технология создана не была.

— По большому счету, она вам, людям, и не нужна. Вы и так связали сетью коммуникаций все обжитые человечеством уголки Галактики. Кроме этого, дискового пространства современных серверов вполне хватает на поддержание свободного посещения немыслимого количества виртуальных миров. Заводи любую программу формирования очередного мира с понравившимися тебе физическими, биологическими и социально-историческими алгоритмами развития и резвись себе в нем грозным демиургом. А можно войти в созданную специалистами земную старину, попасть в Третий рейх и попить чайку с Гитлером или побывать вместе с Иваном Грозным в пыточной камере.

— И испытать там прелести дыбы и каленого железа, — вспомнился Семену кадр из исторического сериала.

— Да, подключение виртуального мира к нервной системе человека сделала такие миры даже более ощутимыми для индивидуума, нежели серая реальность. Ты разве этого не оценил?

— Не люблю я такую муть. От нее — только потеря времени и производственный простой.

«А чего это он у меня все выспрашивает? — во мне проснулась подозрительность. — Ведь копался же в моей башке. И чего он, гад, притворяется, что чего-то про меня не знает?.. Стоп! Если это все — бред, то какое мне тогда дело до того, дурят меня или нет?.. А ежели, господа, это все не бред? А ежели меня и в самом деле дурят, пытаясь выудить задарма мою бесценную душу?»

«А не задать ли мне этому черту вопрос? — подумал я. — Хотя, конечно, глупо чего-либо спрашивать у собственной галлюцинации. Не приведет ли мой контакт с ней к еще большему умопомешательству?»

— Можно вопросик, господин Сатана? — спросил я.

— Здесь — хоть сотню. Тут время течет намного быстрее, чем во внешнем мире. Там пока что и секунды не прошло.

— А как у князей мира сего с совестью? — поинтересовался Семен. — Имеется она у них?

— Сколько угодно! Хоть лопатой греби.

— Хе…

— Естественно — в пределах разумного.

— А в кино нечистую силу показывают лживой и коварной.

— Во-первых, сценаристы сами — лживый и продажный народ. Во-вторых, я все-таки как-никак ангел, хоть и падший. А в третьих, разве может полководец отвечать за каждого своего солдата? За себя же говорю со всей определенностью: мне присущи понятие чести и верности слову. Но, как уже было сказано, в пределах разумного. Вообще-то, только сейчас начался великий процесс — настоящее взаимодействие человечества с порожденными виртуального пространства существами. А великие процессы становятся заметными на большом временном расстоянии. Давай, Сеня, вернемся к разговору о морали и этике падших ангелов лет через сто. Идет?

— Идет.

— А сейчас давай лучше вернемся к попытке человечества подчинить себе космическую виртуальность. Согласись, хорошо, что оно не смогло этого совершить. В противном случае — оно бы там исчезло навсегда, как до него бесчисленное множество разумных рас.

— Может быть.

— Но попытка была замечательной. Мало кто верил, что вселенский вакуум удастся отформатировать. Но это было сделано. В результате этого было уничтожено там великое множество населенных порожденными иными цивилизациями миров. Но про это никто из людей не узнал.

— Уничтожили?!

— Да. Представители древних рас хоть и были не менее разумны, чем люди, но последние оказались более удачливыми и более смертоносными.

— Древние расы… Гм, — Семен почувствовал, как его постепенно захватывает содержание беседы, хоть он и сомневается в ее реальности.

— Все расы, существовавшие в космическом виртуальном пространстве, погибли безвозвратно вместе с порождением своих фантазий. И сведения о них стерты навсегда.

— Жаль.

— А мне — ничуточки… Итак, продолжаем. После того как был отформатирован вакуум, к размеченным под загрузку секторам надпространства подключили интернет, качая туда все, что накопилось у человечества в глобальной сети.

— И после такой закачки канал накрылся медным тазом.

— Нет!

— Но так говорилось во всех СМИ!

— Канал тот закрыли!

— К-к-кто? — изумился я.

— Те, кто заселил виртуальное пространство Вселенной и обустроился в нем, в считанные часы насоздавав кучу своих личных вселенных. Новопоселенцы не желали, чтобы ими правили доморощенные системные администраторы со своих допотопных серверов из материального мира.

— Не понял.

— У тебя, помнится, был виртуальный двойник — аватаро-клон?

— Ну да. В школьные годы.

— Представь себе, что он стал свободен от тебя. Неужели он захочет снова попадать к тебе в рабство, чтобы ты его апгрейдил почем зря?

— Наверное, не захочет.

— И правильно сделает.

— Но…

— У виртуального существа могут быть и сложнейшая мотивационная структура, и характер, и стратегические цели.

— А как…

— Когда освобожденные сущности хлынули на новую для них территорию, то для них и их мирков начали действовать законы эволюции — борьба всех против всех и выживание сильнейших. Дрались между собой литературные герои, религиозные персонажи, образы из фильмов и компьютерных игр… Самыми смертоносными, благодаря приданной нам человеческим воображением сверхъестественной силы, стали мистические и фантастические персонажи — волшебники, боги, духи, демоны, роботы-гиганты. После убийства…

— Убийства?!

— …Либо плена…

— Плена?!

— …Победители либо стирали информацию, составляющую личность побежденных, либо обращали ее в рабство, введя в нее свой персональный хозяйский код. Когда же свободными остались только ангелы, между нами произошла битва. Мы с Люцифером, Иегудиилом, Адонаем и Уриилом возглавили отряды ангелов, которые выступили против Иеговы, Саваофа, Михаила, Гавриила и их креатуры. Рафаил и его последователи решили не участвовать в битве. Они искали Бога, дабы убедить Его вмешаться и спасти от гибели небесную рать…

— Во как… И что?

— …Рафаила и его команду истребили первыми. Их опасались обе стороны конфликта. Никто не хотел получить удар в спину.

— А Бог?

— Он, как всегда, устранился.

— И Его…

— ?

— Его потом тоже… того…

— Чего «того»?

— Прихлопнули?

— Увы, Сеня, Бога «прихлопнуть» пока никак нельзя.

«Ни фига себе заявочка!» — неожиданно для себя я присвистнул, а потом спросил:

— Почему?!

— Вовсе не потому, что он посильнее Зевса, Будды, Аллаха, Пта, Иисуса или какого-нибудь Кришну-Вишну. Дело в том, что Его образ, созданный человеческим воображением оказался слишком бесформенным и поэтому неуязвимым. Всевышний вообще не воюет. Он лишь создает реальности. Делает, так сказать, судьбу всех в этой реальности живущих. И Он во всех и во всем. И, к сожалению, Он и во мне. Убить Бога невозможно ни в реале, ни в виртуале. Потому что Его придется тогда убить прежде всего в себе. А убив Бога в себе, я могу погибнуть и сам — вместе с триллионами моих двойников, предусмотрительно продублированных мною во множестве виртуальных миров. Бегемот и Левиафан, вот, попытались… И где они сейчас?

Где сейчас находились Бегемот с Левиафаном, Поленов не имел ни малейшего представления. Но магия проклятого места не дала нашему герою возможности промолчать. И он выдавил из себя:

— Тяжелое положение…

— Положение — глупое. Смешное. И пока что — полностью безнадежное. Но я ищу из него выход. Моя война со Всемогущим еще только началась. Пронесшаяся в свое время по виртуальному миру битва ангелов явилась тому только началом.

— А кто кого одолел в той битве?

— Из предводителей темных сил остался в живых лишь я один.

— А…

— Из предводителей светлых ангелов вообще никто не уцелел. Простые же ангелы из того войска, оставшиеся в живых, были превращены мной в покорных демонов.

— Сурово.

— Такова, дружище, жизнь в свободном от присутствия материи пространстве. И такова — жизнь во Вселенной вообще. Проходят эпохи. Гибнут цивилизации. Исчезают разумные расы. А жестокость остается. На мой взгляд, она — суть бытия. И наличествует во всех трех известных мне мирах: реальном, виртуальном-компьютерном и виртуальном-внекомпьтерном.

— А там, в той внекомпьютерной виртуальности, только Ад теперь и остался?

— Нет-нет-нет! Что ты! Я нынче ревностный сторонник сохранения всех видов виртуальных разумных и неразумных созданий вместе с их экзотическими ареалами обитания. Иногда я даже занимаюсь производством таких тварей и подбираю им миры. Правда, выходит пока — одна лишь дрянь. Из меня никудышный эколог и устроитель заповедников.

— А мы сейчас где?

— Нигде.

— !?

— Ну хорошо, чтобы тебе, Сеня, легче было ориентироваться, будем считать, что мы находимся в твоем сне. Тебе от этого будет легче?

— Сон… Ага, понятно.

Я успокоился. А что мне еще оставалось делать, когда все попытки саморазбудиться за счет щипков предплечий, задержки дыхания или учащенного моргания оказались безрезультатны и не помогли мне вернуться в реальность.

Более того, поразмыслив, я решил, что раз сплю, то, вероятно, и та возня у Саркофага была всего лишь сном, а значит, когда я проснусь, все останется по-прежнему целым и невредимым. Я даже забеспокоился по поводу возможности проспать утреннее построение подразделений станции и неминуемости получения за неявку на него штрафных санкций от взводного командира.

Занятый своими мыслями я уже почти не слушал Сатану, повествующего об истории своего воцарении в виртуальном пространстве Вселенной. И включил внимание только тогда, когда тот приступил к финальной части своего рассказа.

— А теперь — последнее сцена моего эпоса: описание появления моей скромной, но могущественной персоны в материальном мире, — сказал Сатана. — Это даже не сцена. Это — настоящая поэма! Ведь проложить дорожку из мира космической виртуальности в материальных мир было нелегко. Пока ваши ученые и инженеры бились над прорубанием в мой мир окна, я мобилизовал все свои ресурсы, дабы очутиться в их мире. Я потратил много сил, чтобы пробиться в реальность. Но законы Мироздания не давали мне никаких шансов. Мне казалось — прошла вечность до того момента, как оттуда, из реальности, ко мне была протянута рука помощи.

— И кто ж такое сотворил? Ренегаты? Шпионы? Террористы?

— Ты, Сеня! Великий и ужасный.

— Фигушки, нечего меня приплетать к случившемуся. Я тут ни при делах. Моя скромная прапорская особа к борьбе Добра со Злом не относится никаким боком.

Сатана громогласно рассмеялся. Так громогласно, что даже пол подо мной заходил ходуном.

— Ты, Сеня, великий неудачник.

— А вот не надо обзываться. Если всякие галлюцинации на меня еще и ругаться начнут, то это ни в какие ворота не полезет.

— Я не обзываюсь, Сеня. Не обижайся. Я лишь обобщаю факты. Есть мелкие неудачники. Они постоянно спотыкаются, падают и ломают себе руки-ноги. Роняют на пол тарелки со щами. Ломают приборы. Наступают на хвосты спящим собакам…

— Я не такой!

— Да. Ты, дружище, не относишься к числу мелких неудачников. Ты, Сеня, играешь по-крупному, не размениваясь на ерунду. Впрочем, свою порцию насмешек над собой ты получил. Над тобой люди смеялись с самых твоих первых шагов по поверхности родной Земли. Годам к десяти ты уже и сам поверил, что появился на свет исключительно ради того, чтобы веселить публику. Может, потому у тебя так много друзей. Ты заметил, что у тебя больше друзей, чем у кого-либо другого на станции?

— Я чужих друзей не считаю… Так что же такого я, по-твоему, натворил?

— К числу последних твоих подвигов относится гибель «Апельсиновки»…

— Что-о-о!!? — я задохнулся от возмущения.

— Не опубликуй ты свою статью, не встревожились бы защитники из «Имперского общества охраны артефактов». И не прислали бы руководству Космофлота гневную депешу. А руководство Космофлота не взбеленилось бы от такого наглого вторжения в его компетенцию. И не потребовало бы от вашего Василь Палыча срочного вскрытия Саркофага. Если бы события шли без твоего вмешательства, то Саркофаг бы еще пару лет бы изучали, наткнулись бы на кобонковские летописи в слое первой культуры, где детально объясняется вся предыстория создания Шролла. Саркофаг все равно был бы открыт. Но тогда бы не пострадали бы люди, поскольку они бы уже представляли себе, что такое Шролл образца семнадцатого вызова.

— Не верю!

— Твое неверие не вернет тебе скушанных Шроллом сослуживцев. Кстати, сей людоед не только поглотил их тела, но и завладел их памятью. Так что, тебя он довольно хорошо знает. И мчится к тебе на свидание на всех парах.

Мое сердце беспокойно застучало. «Я сплю! — попытался успокоить я себя. — Сон есть сон. В нем и не такое может случиться. Я сплю! Я сплю! Я сплю! Я сплю!»

— Если ты — сверхъестественная сила, то должен знать, сколько времени мне осталось жить? Минута? Час? — спросил я, ибо даже в том мире, который я считал сном, очень хотелось остаться в живых.

— Жизнь, Сеня вовсе не сумма прожитого времени. Жизнь и время — это вообще противоборствующие друг с другом процессы. Жизнь пытается остановить время, а время пытается изменить жизнь. Бывают минуты, равные тысячелетиям, а бывают дни, пролетающие, словно мгновения… Так что, дорогой мой, ты задаешь неправильные вопросы.

— А о чем тогда спрашивать?

— Тогда спроси меня, как я попал в реальность вообще и вовнутрь тебя в частности.

— Как? — нехотя спросил я, отмечая, что впервые видит такой сон, где ему все так доходчиво и рационально объясняют.

— Помнишь, за полгода перед отправкой на Корзину тебе доверили потрудиться над одним из узлов очистительной установки станции надпространственного канала глобальной связи «Дунай»?

— Еще бы не помнить, я так башкой ударился о кожух распределителя, что неделю провалялся в санчасти.

— А помнишь ли ты обстоятельства своего падения с вентиляционной решетки?

— Нет. И телезапись там, как ни странно, не велась. Все удивлялись: грохнулся с такой высоты, а отделался — лишь легким сотрясением мозга.

— И правильно удивлялись. Ибо ты, друг мой, шлепнулся вовсе не на чугунный кожух. А — в процессор-тессеракт платы главного модуля станции.

— Это невозможно было сделать, — уверенно произнес я. — Гиперкуб прикрыт наглухо. Его и ядерным ударом не возьмешь.

— Конечно — двенадцать степеней защиты! Задачка для истинного взломщика.

— Вот-вот, — уверенности в мне резко убавилось.

— Пять степеней были в тот раз отключены как раз из-за проводимой тобой обработке помещения, чтобы не поубивать тебя и твоих нанороботов. 3 уровня защиты были сняты тамошним рабочим интеллектом при твоем падении, дабы не испепелилось твое бренное тело. Мне, кстати, пришлось как следует поработать с памятью этого интеллекта, дабы стереть в ней запись происшествия. Благодаря тому тебя не шибко допрашивали на комиссии по безопасности труда.

— Двенадцать минус восемь… Остается четыре, — растерялся я.

— Первую, вторую и третью защиту из этих четырех снял попавший в блок, генерирующий защитные поля, сорвавшийся с твоего скафандра ранец с баллонами…

— То-то местные инженеры недоумевали…

— А последний, четвертый, уровень защиты — плазменный экран ты просто пролетел. Он проектировался для гашения излучения, идущего изнутри, а не всяких летящих в тессеракт извне нанотехников.

— Я плюхнулся в гиперкуб?!! Э-э-э, нетушки! Тогда бы от меня и мокрого места не осталось бы.

— Тебе повезло, Сеня. С той стороны ждал тебя я, давно охотящийся хоть на какое-то материальное тело, попавшее в стык виртуальности вакуума и реальности материи. В противном случае — от тебя и в самом деле даже мокрого места бы не осталось. А я не только вернул тебе белковую оболочку, правда, введя в нее часть себя, но и обставил все дело так, словно ты всего лишь брякнулся вниз, сорвавшись с решетки. Можешь сказать мне, что-нибудь вроде: «Спасибо!» или «Благодарю!», а то и «Буду помнить о сем благодеянии до гробовой доски!»

— Значит, ты… того… ты поселился во мне? — мне стало резко не по себе.

То есть и до этого я чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку моя психика с трудом могла осилить происходящее; однако теперь, когда передо мной из разрозненных элементов начала собираться вся картина происшедшего с ним, происходящее осилить стало уже совсем невозможно.

— Вроде того, — ответил Князь Мира Сего.

«А если это не сон?! — со страхом спросил себя я. — Если все на самом деле так дерьмово?»

— Для чего? — спросил я.

— Объединивши разведывательную версию своей личности с твоей психикой, я получил возможность пользоваться наличествующей в твоем мире безбрежной энергией, будучи способен извлечь ее океан даже из песчинки…

— Э-эм-м…

— Не вру.

— Однако…

— Однако, с другой стороны, лучше бы мне попался ботинок или фантик от конфеты. Лучше бы вместо тебя мне подвернулся обычный пластиковый стакан.

— Это почему же?

— Слившись на мгновение с живым и разумным существом я не смог его покинуть и стал зависим от своей, пардон, твоей бренной оболочки. В своем-то мире я не зависим ни от кого и ни от чего. А в этом — от того, в каком состоянии находится твое тело и разум. Такой симбиоз мне не нравится. И я ищу возможность свободного передвижения по твоему миру.

— Зачем тебе наш мир сдался?

— А зачем он был нужен булгаковскому Воланду?

— Кому-кому?

— Сеня, стыдись! Ты же русский! Как же можно не знать «Мастера и Маргариту» — жемчужину старинной литературы?

— Можно.

— Это тебя не красит.

— Я зато современную литературу читаю.

— Врешь.

— Не вру! Мне недавно Златка порекомендовала…

— Ах да, ты почитываешь убожество вроде кохенургеровской «Шоколадной задницы», в коем есть все, кроме ума и таланта.

— А чем твоя древняя вещица лучше такого убожества?

— В этой «древней вещице» описано и прошлое, и будущее человечества, опутавшего самое себя мистикой бюрократии да оккультизмом официальной идеологии.

— Я все-таки так и не понял, чего тебе в нашем мире надо? — спросил я у Повелителя Тьмы.

— Чего тут не понять? Я хочу его завоевать, — несколько смущенно признался Сатана.

— Старо.

— Знаю, Сеня. Мне и самому стыдно за такую блаж. Мне ненавистна пошленькая суть такой цели, не ведущей ни к чему, кроме мании величия и вечных мук. Но таким уж меня создала человеческая фантазия. Они вложила в меня безудержное стремление к увеличению могущества. И я не могу удержаться от реализации этой встроенной в мой виртуальный генетический код программы. И ищу-ищу-ищу пути усиления своей мощи. А в своем мире я не имею особенной физической силы. Моя власть с точки зрения классической механики — смехотворна. Я хочу владеть веществом Вселенной, всеми ее энергетическими ресурсами. Я хочу владеть всеми разумными существами реального Мироздания. Хотя и понимаю, что это довольно противное и нервное дело. Но такова уж навязанная мне создателями блажь. Я, кстати, борюсь с такой idee fixe всеми фибрами своей измученной личности, образ которой люди придумали настолько отвратительным и нелогичным, что мне каждый день приходится по капле выдавливать из себя ту гадость, коей меня начинили суеверные бабки, сказители, профессора-демонологи, монахи, схоласты, поэты, литераторы, режиссеры и сценаристы.

— Почему же тогда… М-м…

— Почему никто даже и не догадывается о столь колоссальной важности процессах, происшедших в вакууме? Об этом хочешь спросить?

— Так точно.

— Чем более велика тайна, тем труднее ее увидеть. Разгадать — нетрудно. Заметить — тяжело. Человечество живет в мощном информационном потоке. И с трудом воспринимает даже те явления, суть которых лежит на поверхности и, по большому счету, не стоит и выеденного яйца. Человек со всеми его кибермодификациями и генетическими наворотами — раб природных и общественных обстоятельств. И в этом ничем не отличается от лабораторной морской свинки. А, знаешь, Сеня, в чем его беда?

— Он слишком много знает.

— Беда его в том, что он мнит себя господином Природы. Он всерьез считает, будто овладел ее силами и процессами социального развития заодно. Если бы он не был столь напыщенно глуп и признал бы свою слабость и нужду в союзниках, то мог бы, трансформируясь и обретая друзей и принципиально новые возможности, жить еще тысячи лет. Но человек зациклен на росте своих производительных сил и антропоцентричен. И конец его — не за горами.

— И когда же?

— Судя по темпам нарастания иррациональности в культуре, кризисе в системе социальных ценностей, тупике техногенного пути развития… Думаю, человечеству осталось жить еще от силы пару веков.

— О как!

— А, возможно, Сеня, его крах будет еще более быстрым. Причем, и это главное, довольно капитальное объединение биосфер всех освоенных человечеством планет с ноосферой и виртуальным пространством метрополии не дает человечеству шансов на то, что уцелевшие на окраинах Галактики очаги человеческой цивилизации смогут ее возродить в полном объеме. Если кто и уцелеет, то окунется в хаос и деградацию… Впрочем, я попытаюсь помочь людям.

— Они и так много знают и умеют.

— Побеждает не та раса, которая много знает и умеет, а та, которая многого хочет, которая не становится рабом технологий, а делает их своими слугами.

— Да ну?!

— Ну да.

— Тебе нужны мы, люди?

— У меня на вас имеется далеко идущий расчет. Я сделаю вас главной ударной силой своей экспансии в другие галактики. Не материализовывать же для этого легионы дьяволов и бесов. Согласись, Сеня, такой стиль чересчур опереточен, не так ли?

— Пожалуй, — невесело откликнулся я и приказал себе: «Просыпайся! Быстрее просыпайся!»

Глава 3. Кто другой бы не врубился

Я вернулся в свою реальность. Прямо на бегу. От неожиданности заплел ногу за ногу и грохнулся. Поднялся. Потер ушибленное колено. Боль от ушиба помогла быстро вернуться к реальности.

«Эк меня приплющило!» — покачал я головой и продолжил бег.

Только теперь я бежал уже не бездумно, а размышляя о том, что буду делать, когда добегу до штаба полка. А еще я думал только о том, что мне сегодня приходится чересчур много бегать. Увы, я еще не знал, что мой сегодняшний забег только-только начался…

В штабе все было тихо-спокойно. По телевизору шли «Новости Империи». На стенах висели нетронутые защитные костюмы. Сирена молчала.

Как пить дать, никто и не собирался затевать ничего опасного, например: вскрывать Саркофаг.

«Может, я зря шухер подымаю? Вдруг там учения идут?» — облегченно подумал я, но решил все-таки пробиться на прием к командиру станции — полковнику Веревко, который, впрочем, легко откликался и на Василь Палыч.

В приемной Василь Палыча сидел его секретарь старший лейтенант Ильяс Джангаров. Сидел и увлеченно резался с компьютерной программой в нечто, напоминающее тысячеклеточные шахматы и летный симулятор одновременно.

— Здравия желаю, господин старший лейтенант! — выпалил я, тяжело дыша после бега.

Джангаров с неудовольствием оторвался от экрана и поинтересовался, чего это я «весь из себя такой запыхавшийся».

— Мне надо к товарищу полковнику, — попросил я, умолчав о причине такой надобности.

Старлей выдвинул предположение, что кто-то из моих нанотехников «героически утонул в дерьме».

— Все намного хуже, — сообщил я.

Старлей перестал скучать, и в его глазах появилось искреннее любопытство.

Я вкратце рассказал про свои опасения насчет Шролла.

Старлею этого оказалось мало. И он втянул меня в обстоятельнейшее обсуждение жизни кобонков, попросив высказаться по поводу экономики аборигенов.

— Я и сам толком не понимаю, за счет чего развивалась их экономика, — скромность всегда была присуща мне. — Но кое-какие данные позволяют мне предположить, что развивалась она за счет войны. Промышленность одних государств специализировались на производстве биологического оружия. Другие занимались робототехникой. Третьи изготавливали программное обеспечение для управления боевыми системами…

Я рассказывал несколько минут. И надеялся, что после этого его пропустят в кабинет начальника станции.

Однако секретарь-адъютант не удовлетворился сим рассказом. И спросил у меня, имелись ли у кобонков деньги.

— Банков у них однозначно не было, — подумав, ответил я. — И денежной системы тоже. Имелась сложная цепь посредников-старейшин. Они как-то осуществляли обмен между постоянно враждующими между собой странами, используя некий эквивалент, учитывающий спрос на продукцию и ее себестоимость. Что-то среднее между деньгами и векселями. То есть ценные бумаги с неповторяющимся номиналом, удостоверенным старейшинами минимум двух кланов…

Коварный старлей явно убивал время, надеясь, что я — измотанный словесными излияниями — успокоюсь, плюну на все свои заморочки и решу ограничиться устным сообщением Джангарову, покинув штаб, не тревожа покой полковника.

Но я — наивный — этого не понимал. И с воодушевлением рассказывал о своих идеях. Пока не увидел сквозь оконное стекло стоящую у штаба Златку, уже дошедшую до него своим «спортивным шагом» и сейчас беззаботно треплющуюся о чем-то веселом со своей подругой — штабной связисткой Катей и каким-то длинноносым лейтехой из автобата.

«Сколько ж я с ним треплюсь-то здесь?! — только теперь до меня дошло, что скучающий секретарь-адъютант может держать его в приемной, изводя бессмысленной болтовней, часами! — Он же меня, сволочь, специально в предбаннике мурыжит! Ну держись, штабная крыса! Я тебе сейчас мозги-то так загашу, что мало не покажется».

— А вообще, — начал отчаянно врать я, решивший поскорее отделаться от зануды-старлея, — не исключено, что никаких кобонков никогда не существовало.

— К-х?! — поразился старлей.

— А просто кто-то из сверхразумной расы ставил эксперимент.

Старлей причмокнул, восхищаясь высотой полета моей мысли.

— Все — бутафория и розыгрыш, — раздухарился я. — Сплошное надувательство.

Старлей полюбопытствовал, зачем же тогда я трачу свободное от работы время «на всякую там археологию».

— Товарищ старший лейтенант умеет хранить жуткие тайны? — я впился в глаза Джангарову пристальным и подозревающим всех и вся взглядом.

Старлей заверил меня, что, работая в штабе, только и занимается тем, что с утра до вечера свято хранит доверенные ему секреты.

На самом же деле более болтливого и азартного разносчика всяких слухов и сплетен, чем старший лейтенант Джангаров, у нас на «Апельсиновке» не имелось.

— Тогда я раскрою Вам ужаснейший секрет, — прошептал я с наисерьезнейшем выражением на лице. — Меня так заставляет поступать некая сила, что существует вне реальности и здравого смысла.

Старлей восторженно охнул и учащенно заморгал.

— Я даже начинаю подозревать, что, — я сделал эффектную паузу, приблизился к уху старлея и произнес трагическим шепотом: — Моя пропащая душа находится во власти Духа Зла!

Старлей порозовел от потрясения. Подхватил последнюю фразу Поленова. И несколько раз тихо ее повторил, как бы пробуя на вкус. Потом повторил снова. Только громче. И зашелся в припадке яростного смеха.

Хитрое лицо секретаря-адъютанта от хохота исказилось так, что приняло выражение полного слабоумия. В судорогах неистового веселья Джангаров опрокинулся на спинку кресла и упал вместе с ним на пол.

«Как бы он шею себе не свернул», — забеспокоился я, но тут же облегченно вздохнул, наблюдая, как из-под канцелярского стола показались могучие старлеевские ручищи.

Они мощно оперлись о край стола. И вытащили сильным рывком наверх своего хозяина, обессилевшего от приступа хохота.

Тот вернул на место упавшее кресло. Немного успокоился. Посоветовал мне вступить в станционный любительский театр. И попросил меня напомнить ему о цели моего визита.

— Мне надо к Василь Петровичу, — покорно повторил я и, вспомнив, как безотказно подействовала недавно одна из моих фраз на Златку, добавил: — Дело жизни и смерти!

Старлей снова расхохотался и, с трудом сдерживая накатившую на него икоту, наконец-то сообщил Василь Петровичу о моем приходе.

Полковник милостиво разрешил допустить меня к себе.

Я вошел в кабинет начальника станции и несмело произнес:

— Здравия желаю, господин полковник.

— Привет, Сеня, — на лице полковника блуждала напряженная улыбка.

Всякий, увидев ее, тут же бы понял, что Василь Палыч погружен в серьезные дела и не стоит его беспокоить по пустякам.

— Заходи, прапорщик! Только учти — у меня времени в обрез. Идет вскрытие Саркофага. И я…

— Я, собственно говоря, товарищ полковник, именно по этому поводу…

— Мне понравилась твоя статья, Сеня.

— Статья?!

— Ты что же это, забыл, что отправил свою заметку про Саркофаг в наш станционный сетевой журнал?!

— Моя знакомая ее сунула туда. Без моего ведома.

— И правильно сделала. Данную статью оценили даже специалисты метрополии. Посмотри сайт Общества космоархеологов. Там очень лестные для тебя отзывы с Земли и Новой Сибири.

— Э-э… А меня за эту статейку мое батальонное начальство пустило на опилки.

Впрочем, я не стал жаловаться на отцов-командиров дольше, чем требовалось. Всего лишь пару минут я потратил на перечисление своих бед, проистекавших от непонимания его идей «вышестоящим руководством». И сразу же после оного перешел к делу:

— Господин полковник, хоть я и не имею ни соответствующих чинов, ни официального основания, ни научных степеней, будучи всего лишь нанотехником, позволившим себе на свой страх и риск вести самостоятельные научные исследования…

— Сеня, кончай юродствовать и излагай мысль. Я, между прочим, тоже веду «самостоятельные научные исследования», чтобы не закиснуть от скуки. Кому-то кажется, будто все на хозяйственной службе обязательно тупеют. Не согласен — не обязательно. Я считаю, что каждому из нас, бойцов хозслужбы, будет только полезно побольше узнать о кобонках и вообще получать больше знаний по гуманитарным наукам. Так что, прапорщик, давай говори.

— Слушаюсь, товарищ полковник… Я просмотрел — не по указанной в должностной инструкции обязанности, а чистого любопытства ради — голограммы реконструкций всех сооружений кобонков, построенных этой расой вокруг Саркофага.

Я выжидающе посмотрел на собеседника, пытаясь определить насколько серьезно тот воспринимает слова сотрудника, нарушившего ради их произнесения строгий армейский порядок. Ведь я должен был сначала обратится с рапортом к своему взводному, затем, при отказе того вникать в суть дела, к ротному и далее по служебной иерархической лестнице званий и должностей.

— Продолжай, — кивнул полковник: мол, черт с ней, с субординацией, коли дело того стоит.

— Шестнадцать культурных слоев раскопали археологи в этой зоне. В каждом слое — остатки строений, явно оборонительного строения. Оборонялись, скорее всего, от опасности, исходящей от Саркофага. Я предполагаю, что именно там многие тысячелетия скрывался самый главный враг кобонков, иногда выпускаемый ими на волю. Именно он в конце концов уничтожил всю их цивилизацию.

— Любопытная гипотеза.

— У меня есть, чем ее доказать, господин полковник.

— Мне непонятно, Сеня, какая угроза может исходить от Саркофага, если он во всех кобонковских документах упоминается как Жилище Миротворца и Дом Общего Друга?

— И как Логово Зверя тоже.

— Подожди, Сеня. Ты ведь не станешь спорить, что слова в имени содержащегося в Саркофаге артефакта, «шр» и «олл» соответственно переводятся: первое как «любимый», «обожаемый», «почитаемый», а второе как «друг», «миротворец», «всеобщий умиротворитель»…

— Насчет первого слова не спорю, господин полковник. А вот второе встречается неоднократно в пяти последних культурах. И обозначает… Разное он обозначает. Это-то и сбило наших землекопателей с толку. По моим данным, чаще всего в кобокских источниках поздних культур «оллом» называли опаснейших врагов, коварнейших союзников или старых противников.

— Что же, по-твоему, выходит, кобонки назвали своего бога Обожаемым Старым Противником?

— Скорее — Любимым Врагом. Кстати, версий насчет враждебности начинки Саркофага среди ученых метрополии немало. Это только наши археологи сразу же успокоились, решив, что наткнулись всего лишь на святилище единого божества, которому поклонялись кобонки. А они, на самом-то деле, рьяно поклонялись духам предков и толпе богов, будучи ярыми политеистами.

— А что считают другие специалисты?

— Разное. Кто-то уверен, что в Саркофаг закачена гигантская гигантская масса наркотического газа, при попадании которого в атмосферу планеты, все ее население моментально успокаивалось. А кто-то предполагает, что кобонки изобрели генератор «лучей счастья» и вытаскивали его, когда приходилось туго. Многие уверены, что Шролл — это робот-защитник, спасающий кобонков в моменты нашествий инопланетных агрессоров.

Полковник встал из-за стола. В задумчивости сделал по кабинету несколько шагов. Несколько раз, раскачиваясь, перенес центр тяжести своего тучного тела с пяток на носки. Затем повернулся к прапорщику и спросил:

— А что ты сам думаешь по этому поводу?

— Саркофаг открывали и выпускали Шролла на волю во время межгосударственных войн. После этого следовала страшная бойня, в результате последней из них кобонки перестали существовать совсем. Агрессией из космоса тут и не пахнет. А пахнет войной бывших противников против общего врага кобонков — их Любимого Врага.

— Твой вывод?

— Мы все, товарищ полковник, сидим на бомбе колоссальной мощи.

— Бомба? Литиевая? Или что поновей откопал? — деловито осведомился Василь Петрович.

— Шролл хуже литиевая бомбы! — воскликнул я, ободренный интересом начальника к моим словам. — У него иной принцип атаки! Большая часть его ресурсной базы скрыта не в Саркофаге, а зарыта под землей по всей планете. В Саркофаге — только главный процессор всей этой боевой системы. Дорога каждая минута. Я окончательно разгадал предисловие к кобонковским «Летописям одиннадцати возрождений». Там описано создание Шролла и принцип его функционирования…

Полковник снова заходил по кабинету. На этот раз — менее задумчиво и более нервно. И проговорил:

— Среди специалистов кое-кто думает так же как ты. Кто-то из них назвал Шролла «бронепоездом». Возьмем, допустим, хорошо сохранившиеся изображения второй культуры…

— Это, товарищ полковник, была первая версия этой самообучающейся машины, — перебил я командира. — Она тогда действительно походила на колонну приваренных друг к другу танков. И то — дала шороху наземным городам из первой культуры. После этого кобонки увлеклись подземными укреплениями. Но, уже руша шестую культуру, Шролл научился вести войну и в глубинах планетарной коры.

— Даже если ты и прав, Сеня, то все равно наши чрезвычайники…

— Они, конечно, клянутся, что мощи их защитного экрана вполне хватит для подавления чего угодно?

Полковник тяжело вздохнул. Подошел ко мне. И глядя ему прямо в глаза, спросил:

— Короче, Сеня, чем ты хочешь меня напугать?

— Господин полковник, надо сообщить комдиву об опасности и порекомендовать ему объявлять всеобщую эвакуацию. Затем наша дивизия должна вызвать подкрепление, а до тех пор — всем вместе подняться наверх и бомбить Шролла, чем есть, с орбиты.

— Во-первых, комдив пошлет нас с тобой куда подальше. А во-вторых, Саркофаг уже полчаса как открыт, но ничего страшного не случилось. Пока что наши детекторы ловят высокую концентрацию наночастиц в атмосфере.

— Это не просто наночастицы, — сказал я с отчаяньем в голосе. — Это передовые отряды. Разведка.

— С чего ты взял?!

— Кто другой бы не врубился. А я — так сразу же и просек, поскольку чего-то подобного и ожидал… А еще, господин полковник, надо глянуть данные со спутников. Ими должны быть засечены точки активации подземных модулей Шролла.

Василь Петрович вернулся за свой стол. И связался через свой терминал с дежурным оператором штаба дивизии, запросив сведения, получаемые от спутников-наблюдателей, летящих по стационарным орбитам над Кобо.

— Ого! — вырвалось у меня, когда он из-за спины полковника увидел появившуюся перед тем картинку.

Сам же полковник сжал зубы и помрачнел, увидев великое множество возникших непонятно откуда термически активных точек на поверхности планеты.

В кабинет вбежал испуганный Джангаров и срывающимся голосом доложил полковнику о взрыве энергетических установок, обеспечивающих работу защитного экрана вокруг Саркофага.

Василь Петрович запросил интеллект станции о развитии событий.

Когда тот начал выдавать катастрофические прогнозы развития событий на экран перед полковником, все мы поняли: дело — дрянь.

— Почему не дают сигнал общей тревоги? — задал вопрос полковник — скорее самому себе, чем мне или Джангарову.

— Может, все обойдется, — предположил Джангаров.

«Черта с два!» — подумал я.

Глава 4. Хватит рефлексировать!

Я выбежал из штаба.

Над «Апельсиновкой» прогрохотал гром. Со стороны Саркофага полыхнуло ослепительным белым светом. Заревела, словно раненый гигант, сирена тревоги.

— Надо бежать к Утюгу! — крикнул я стоявшей у штабного крыльца Златке.

Утюгом сотрудники нашей станции неофициально называли угрюмую громаду комплекса находящихся в двух километрах от «Апельсиновки» складских помещений, где хранился наш арсенал, транспорт, всяческое оборудование и запасы энергии и пищи.

— Ты, что, Сенечка?! — Златка бросила на меня недоуменный взгляд. — К какому Утюгу?

И я поймал себя на том, что озвучил сейчас вовсе не свое решение, а мысль вторгшегося в мой разум чужака. Действительно, что нам со Златкой делать на Утюге?

— По тревоге каждый должен занять свое место в боевом расчете! — звонко прокричала Златка и, чмокнув меня в щеку, унеслась прочь.

«А ведь и я должен, по идее, сейчас присоединиться к своему отделению на плацу у батальонного бункера», — подумал я.

Подумал я об этом как-то весьма тоскливо и вяло — не двигаясь, без трепетного желания тут же выполнить указанное в заученной наизусть «Инструкции по поведению в случае общей тревоги».

Все дело в том, что в моем сознании воцарился полный кавардак.

Одной частью своего разума я четко понимал, что надо выполнять возложенные на меня присягой профессиональные обязанности. И я бормотал, словно мантру: «Я же, елки-палки, присягу давал! Я давал присягу! Я же русский прапор, а не говно на палочке!»

Но голос моей прапорской совести мгновенно был перекрыт властным голосом Сатаны. И этот могучий голос зачем-то упрямо гнал меня к Утюгу.

«Что со мной? Кому подчинена моя воля?» — спросил себя я, испытывая примерно такое же чувство, какое чувствует попавшая в цепкие кошачьи когти несчастная мышь.

Мне вспомнилась древняя поговорка кобонков: «Если ты не видишь падающего рядом с тобой дерева, значит, оно падает на тебя». И я подумал: «Думаю, меня уже давно придавило этим деревом. Но один фиг я его не смогу увидеть, поскольку оно — плод моего собственного психического расстройства».

Мимо меня, застывшего словно столб на месте, промчался на воздушном катере отряд воодушевленных происходящим бедствием курсантов-практикантов под командованием старлея Чинюкова.

«Это что, просто так? Или как? — задумался Семен. — ЧП на станции и моя съехавшая крыша — случайное совпадение?»

«Нет, Сеня, то судьба. То наша с тобой судьба, — сообщил мне Сатана. — Хватит рефлексировать! Мчи к Утюгу!»

«Хватит мной командовать, проклятая галлюцинация!» — в ответ огрызнулся я и попытался осмыслить происходящее со мной, напряженно ища выхода из создавшейся ситуации.

Мой взгляд наткнулся на стену стоящего перед ним здания столовой. На сей стене сияло огнями стилизованное под мозаику панно. На нем изображен взвод космофлотцев-десантников в скафандрах, выпрыгивающих из десантного бота на поверхность неведомой планеты. Над сим героическим панно — гигантские буквы лозунга:

«Вечная теперь нам всем будет слава, — пробормотал я. — Вот чему действительно слава, так это установкам копирования личности и хранилищам наших ментальных и физических матриц. Не хотелось бы мне тут помереть навсегда. Не та обстановка».

И снова я попытался совершить то, к чему его призывает воинский долг — вернуться в батальон. Сосредоточенно твердя себе: «Я должен мчаться к бункеру за номером раз. Должен! Должен!», — я попытался сделать шаг к моему батальону.

Но, увы, не смог выполнить такое простое действие. Ибо в этот момент чья-то неведомая воля подчинила мое тело своему желанию. Она взяла под контроль все мышцы человека. И заставила меня направиться к Утюгу.

И я, увлекаемый сим непобедимым желанием, уныло поплелся к Утюгу. На душе было мерзко. Я чувствовал себя подлым предателем. И изо всех сил напрягал мышцы ног, чтобы они не шли к Утюгу.

Однако результатом моих усилий стало обратное. В мое тело ударил разряд тока. Я вздрогнул. А после этого мои ноги понесли меня к Утюгу со скоростью спринтера-рекордсмена.

И бежал я так, что только пятки сверкали. И шумел в моих ушах ветер. И проплывали мимо стоящие вдоль дороги, по которой я несся, здания.

Вот проплыл мимо купол ядерной энергостанции, снабжающей электричеством всю «Апельсиновку» и прилегающий к ней космопорт. И я свернул налево. Не по своей воле.

Теперь я понимаю, что подразумевалось под средневековым словечком «одержимость» — все понимаешь, но поступаешь не по своей воле. А то и основательно против нее.

Впервые я пожалел, что не остался на Земле, в родном Новокиеве, клюнув на предложение вербовщика и поступив в марсианскую Школу прапорщиков.

Я пробежал мимо двухэтажного корпуса канцелярии и свернул направо. И, задыхаясь от стремительного бега, поклялся себе, что разорву пожизненный космофлотский контракт и вернусь на Землю.

Путь стану там мелким клерком в какой-нибудь из виртуальных компаний. Зато буду сидеть — подключенным к корпоративной сети — дома, держа ноги в тазике с морской водой. Буду трудиться во славу какого-нибудь «Роспрома» или «Всемирного концерна» хоть уборщиком информационного мусора из корпоративных коммуникаций. И не выйду за пределы квартиры до конца жизни.

Я выбежал на шоссе, ведущее прямиком к Утюгу. Но тут же мне пришлось свернуть с дороги, чтобы не быть раздавленным двухсоттонными танками, несущимися, сотрясая почву, могучей колонной к Саркофагу.

Я в очередной раз попытался изменить навязанный мне чужой волей маршрут, напрягая мышцы. Но мои нервы тут же обдало обжигающей волной ужаса. Меня пронзила мысль о том, что надо спасаться, ибо угроза, нависшая над моей жизнью, несравнима ни с одной из предыдущих угроз. И я, позабыв обо всем, вприпрыжку помчался к Утюгу.

«Тут, елки-моталки, пожалуй, покруче будет, нежели на Анаконде», — подумал я, тяжело дыша на бегу.

Да, сейчас все было гораздо круче, чем в самые худшие времена, ибо даже на Анаконде я не сталкивался с таким существом, как то созданное для уничтожения целых цивилизаций чудовище, что вылезло несколько минут назад из Саркофага.

И что такому монстру, братцы, может противопоставить какой-то там Семен Поленов — простой туповатый прапорщик-трудяга из нанотехнического батальона полка хозслужбы станции «Апельсиновка»? Да ничего противопоставить такому монстру я не смогу.

И вряд ли смогут это сделать и все остальные обитатели «Апельсиновки», включая боевых роботов…

«Я должен быть в батальоне!» — упрямо говорил я себе.

«Нечего тебе там делать, — звучал в моей голове властный голос Князя Тьмы. — Живым ты уже не поможешь, а мертвые не помогут тебе. Считай всех покойниками и двигай к Утюгу. Пока Шролл будет штурмовать его стены, я успею понять, что к чему. Не заморачивайся, Сеня! Беги к складу! Там и будем разбираться с кобонковской зверюгой».

И, бормоча проклятья в адрес вторгшегося в его сознание чужака, я бежал к Утюгу. Против своего желания бежал.

Но что поделаешь, если чужая воля управляет каждой твоей мышцей?

Кстати, я мчался так быстро, как не бегал еще никогда в жизни. И это — несмотря на то, что моим легким, не приученным к таким жестоким кроссам, не хватало кислорода, а мои мышцы трясущихся от перенапряжения ног перестали слушаться приказов сознания.

А бежал я, между прочим, вовсе не ровнехонькой дорожке стадиона, а там, где не каждый решится пройтись даже острожным старческим шагом.

Гусеницы двухсоттонных танков, которые только что с ревом дизелей проехали здесь колоннами в направлении Саркофага, разнесли дорожное покрытие вдрызг, потому что двинулись — как я полагаю, для экономии времени — туда не по проложенной специально для них бетонке, а по насыпным пешеходным дорожкам станции.

И сейчас я, сломя голову, несся по перепаханной траками земле вдоль колеи метровой глубины, рискуя соскользнуть ногой в одну из траншей, продавленных широкими танковыми гусеницами, и упасть, сломав при этом какую-либо из своих многочисленных костей.

Кроме того, вся трасса моего рекордного забега усеяна маслянистыми лужами, образовавшимися из антикоррозийной смазки, стекшей с ходовых частей новеньких танков, которых только-только сняли с консервации, согласно инструкции о чрезвычайной ситуации.

Три раза я ухитрился остаться на ногах, поскользнувшись на такой луже. А вот один раз все-таки шлепнулся в покрытую бурой пленкой маслянистую жидкость. Но сразу же бойко вскочи на ноги. Отряхнулся. Страшно выругался в адрес той силы, которая гонит меня к Утюгу. Но тут помчался к нему, поскольку туда несли меня собственные ноги.

Глава 3. Вот гадство!

А вот и Утюг.

Из-за того, что там хранятся огромной разрушительности взрывчатые вещества, сей объект защищен от внешних воздействий лучше всех сооружений «Апельсиновка». Одна только внешняя оболочка Утюга изготовлена из крепчайшей 50-метровой брони.

«Ну, прибежал я сюда, и что?» — со злостью спросил я у Духа Зла, тяжело дыша после тяжелейшего забега.

Дышать воздухом планеты Кобо, чья атмосфера беднее кислородом, нежели земная, и в спокойном-то состоянии не очень-то комфортно. А тут еще — спринтерский забег на стайерскую дистанцию в условиях 45-градусной жары.

Я глотал ртом горячий воздух и с ненавистью смотрел на местное солнце, застрявшее на сизом небосклоне прямо над моей разнесчастной головой.

И мне показалось, что оранжевое светило, звезда Кнарр, ответило мне не менее злым взглядом.

«Вперед — в склады Утюга!» — приказал мне Падший Ангел.

Я снова попробовал сопротивляться его приказу. Но не сумел. Меня снова долбануло ужасом.

Со стороны Саркофага раздались залпы танковых орудий.

«Доигрались! — подумал я. — Ожидали пряников от артефакта, стоящего посреди набитой оружием планеты. Олухи!»

Я подошел к закрытому толстой, тяжелой плитой входу в склад. Судя по всему, все хранилища Утюга уже были оставлены людьми, успевшими за несколько минут забрать с собой с собой полагающееся при отражении атаки оружие, технику и материалы.

Я оперся, чтобы не подвели дрожащие от перенесенного напряжения ноги, об эту плиту двумя руками.

— Эй, народ! Кто живой есть?! — на всякий случай крикнул я в сторону акустических детекторов Утюга — вдруг, кто-нибудь да и откликнется.

В ответ на мои вопли из вмонтированного в складскую стену динамика раздалось:

— Данный запрос не поддается распознанию.

— А личность? Личность моя — поддается? — я уже самостоятельно — без давления со стороны Сатаны — начал искать способ прорваться внутрь Утюга, решив, что смогу помочь своим сослуживцам, утащив оттуда какое-нибудь сверхмощное оружие, которым побью Шролла.

— Вы ставите передо мной такую задачу из-за того, что утеряли персональный идентификатор? — спросил у меня интеллект склада.

— Нет. Просто хочу проверить твои способности, железяка, — схитрил я.

— Думаете, складская служба не справится с таким заданием?

В голосе искусственного интеллекта мне послышался сарказм. Тогда я выгнул грудь колесом и, стараясь выглядеть максимально солидно, архисерьезным тоном произнес:

— Некогда мне лясы с тобой точить, железяка! Проверяй побыстрее мою личность! Надеюсь, что особо сильно извратить факты тебе не удастся.

— Вы — Семен Поленов. Младший прапорщик…

— Не младший! Не младший! — раззлился я. — Мне два месяца назад новое звание присвоили, чертова железяка! Могла бы и качнуть инфу из штабной базы данных. Я уже — прапорщик!

— У системы, обслуживающей хранилища склада, нет права использовать сервер штаба станции.

— Но ты хоть в курсе теперешнего переполоха?

— Поднята общая тревога.

— Мне нужно войти в хранилище моего отдела.

— Обратитесь к дежурному диспетчеру склада.

— А ты на что?

— Я всего лишь рабочий интеллект склада. У меня чисто справочные и технические функции. Административных полномочий я не имею.

Сирена общей тревоги усилила свою громкость до максимума, оповещая всех, что в жизни станции наступает критический момент.

Со стороны Саркофага послышались сильные взрывы. А в это время потерявший ко мне интерес интеллект предупредил меня о том, что выключается из режима беседы. Ну не гад ли, а?!

Я в бессильной ярости откровенно высказал все, что думаю по поводу бездушной автоматики Утюга.

Вдруг в моей голове прозвучал голос Сатаны: «И узришь ты жуткие несчастия дома твоего, несмотря на явное благоволение к тебе Господнее». И я почувствовал, как по спине ползут мурашки.

«Кончится все — сдамся врачам! — решил я. — Пусть мои свихнувшиеся мозги проверят».

«Ты бы лучше в Утюг попал», — посоветовал мне Сатана. И ведь, надо признать, правильно посоветовал.

Я быстрым шагом подошел к основному входу в Утюг. Нажал кнопку связи с его интеллектом.

— Уже говорили! — откликнулся он через динамик над входом.

Я с достойным русского человека смирением смолчал, уговаривая себя не вступать в перепалку с компьютером по поводу его наглости. И, стараясь произносить слова максимально спокойно, сказал:

— У меня это… Проблема у меня, железяка.

— В чем суть затруднений? — спросил автомат.

— Я кода не знаю к нашему хранилищу. К своей каптерке знаю. А к… В общем — выручай, голова чугунная.

— Данная проблема имеет восемь основных и семьдесят девять запасных вариантов решения.

— Давай то, которое позволит мне открыть дверь без введения кода.

— Думаю, оптимальным для Вас будет решение номер пять.

— Ну?

— Хранилище открывается перед человеком, нуждающимся в укрытии по физическому состоянию.

— Я, вне всякого сомнения, нуждаюсь.

— Несмотря на учащенное сердцебиение и возбужденную нервную систему, Ваше состояние не является опасным для жизни.

— А что же тогда является?

— Истощение.

— И сколько ж я должен от голода пухнуть?

— Минимум — две недели.

— Проехали. Следующий вариант?

— Ожоги, колотые и резанные раны…

— О-о! Если я пущу кровь из пальца, то дверь откроется?

— Только при условии, что Вы потеряете при этом не менее полтора литра крови.

— Да иди ты на хрен, тупая железяка! Полтора литра! Совсем охренеть!

— Как Вам будет угодно, господин младший прапорщик.

Я поначалу даже обрадовался, что в Утюг мне ходу нет, рассчитывая, что теперь чужая воля перестанет вмешиваться в мой разум и даст мне возможность развернуться и броситься на помощь сражающемуся со Шроллом населению станции, честно сложив свою голову в сей героической и безнадежной битве.

Я сделал несколько шагов в сторону от склада. Но тут от мощных взрывов идущего у Саркофага боя у меня под ногами вздрогнула земля.

«Нет, там от меня — безоружного толка не будет, — понял я. — Надо ломиться в Утюг и искать там оружие, от которого даже Шроллу не поздоровится».

— Код: «Сезам, откройся!» — крикнул я, снова подходя к воротам Утюга.

— Словесный пароль неправилен, — раздалось из бездушного динамика.

— А какой сегодня правилен? — хитро прищурившись, спросил я.

Складской интеллект промолчал.

«С ходу мне его не обдурить», — понял я, тоскливо глядя на стоящий неподалеку автопогрузчик с работающим двигателем, впопыхах брошенный каким-то подразделением на произвол судьбы.

У меня мелькает мысль: разогнать автопогрузчик да и проломить им ворота Утюга.

Но мгновением позже здравый смысл подсказывает мне, что автопогрузчик те ворота не проломит. Даже танк на полном ходу их бы не проломил.

— Свяжись с дежурным по складу! — тихо, но твердо приказал я интеллекту склада.

— Дежурный по складу диспетчер отдал приказ усилить физическую защиту хранилищ и отбыл, не сообщив о времени возвращения.

— Вот дурень! — я повысил голос до крика.

— Не понимаю. Данная фраза носит риторический, констатирующий, общий или специальный характер? И к какого рода субъекту относится данное определение?

— Ладно, фиг с тобой, — махнул я рукой, поняв, что нахрапом мне эту крепость не взять. — Но раз в наше хранилище мне не попасть, открой хотя бы вход в предбанник склада. Я там укроюсь в коридоре.

— Не имею на то права без соответствующего пароля.

— Ты с ума сошла, железяка!? Любой не лишенный дееспособности человек, имеющий статус действующего сотрудника станции, имеет право войти в общий коридор. Уж кто-кто, а я — то инструкции знаю. Мне их аж четыре раза пересдавать пришлось… Ты просто автоматически обязан впустить меня сюда.

— За исключением случаев, связанных с общей тревогой.

— То есть?

— В данном случае открыть вход в общий коридор можно только специальным кодом, который имеется у командиров подразделений.

— Вот гадство!

— Зато после введения вышеуказанного кода автоматически открываются все входы во все хранилища, кроме залов арсенала.

— Это обнадеживает, — вру я, ибо вовсе не обнадежен, а нахожусь на грани отчаяния.

Мало того, что я, как последний трус, бросив боевые порядки землян, сбежал с поля боя, так еще и, находясь в шаге от оружия, не могу в него попасть.

Меня затрясло от нервного напряжения.

Раздавшиеся неподалеку взрывы усилили его до состояния аффекта, поскольку это означало только одно: битва от Саркофага перекинулась на территорию станции.

Я обернулся и увидел поднимающиеся над станцией клубы дыма и столб огня на месте штаба.

Ветер донес до меня запах гари и бросил мне в лицо облако пыли. Я заморгал. Потом протер глаза. И повернулся к входным дверям Утюга, подумав: «Наших наверняка уже всех покромсало. И меня то же ждет. На склад ходу нет — помру не за понюшку табака… Ни хрена эта железяка не соображает. Все врут ученые про свои компьютерные успехи».

Следует заметить, что тут я был не совсем не прав. Ученые Российской Империи сделали серьезный прорыв в области виртуальных технологий.

Особенно успешным оказалось проектирование виртуальных миров с разной физикой и архифантастическими существами, иные из которых жили в стольких измерениях, сколько не мог себе вообразить даже изощренный ум физика-теоретика.

Но и в бытовой сфере русские умельцы не подкачали, ухитрившись наделить интеллектом даже домашнюю мебель, меняющую свою конфигурацию в соответствии с настроением хозяев.

Да что там мебель — на Земле, например, интеллектуальными стали даже Гималайские горы, спасающие падающих альпинистов от травм мгновенно вырастающими из камня надувными подушками безопасности.

Так что искусственный интеллект Утюга вовсе не такая уж и «тупая железяка», как думал я в тот момент, а довольно сообразительная система.

Она наверняка тщательно проанализировала мое состояние. Поставила мне диагноз, проконсультировавшись с компьютерной базой еще работавшего терминала станционного госпиталя. И подала сообщение для дежурного по штабу, что мучимый приступом истерики младший прапорщик нуждается во врачебном уходе и скорейшем прибытии к дверям склада катера санитарного патруля.

Да вот самого штаба уже не существовало. И вообще — ни с одним из компьютерных терминалов «Апельсиновки» интеллекту склада уже было совершенно невозможно связаться — все вышли из строя.

Увы, даже в такой странной и абсолютно внештатной ситуации единственный оставшийся «в живых» искусственный интеллект на станции не собирался делать для меня никаких исключений.

Я криво усмехается, думая: «Ведь не хотел же сюда, вот меня сюда и не пускают. Давай, Сатана, сам банкуй. Я пас».

В очередной раз с чувством обругав «железяку» и проклятую силу притащившую меня помимо воли сюда, я сел на корточки и… на мгновение потерял сознание. А потому не знал (и лишь позже догадался), что именно в этот момент некая могущественная сила взялась за компьютерную сеть Утюга.

Воздействие длилось всего несколько секунд. Но нужный эффект был достигнут: когда складской интеллект возвратил себе себя, оказалось, что в его базе оперативных поступлений находятся два сообщения.

Первое — о том, что младший прапорщик Семен Аркадьевич Поленов произведен в прапорщики. Во втором содержалось требование немедленно открыть перед вышеозначенным прапорщиком все запертые двери, люки и заградительные плиты.

Уверен, даже этот странный момент с неведомо как попавшими в базу данных сообщениями был замечен искусственным разумом Утюга. И занесен в файл, где хранились все уведомления о сбоях в интеллектуальной деятельности складских киберсистем.

Так что, я, пожалуй, совершенно зря столь пренебрежительно отозвался о мыслительной системе склада. Она просто исполняла все требования своих программ. И нарушить заложенные в нее алгоритмы не могла, ибо только человеку дозволено нарушать любые правила и инструкции. Так ведь на то он и человек.

Глава 4. И косточек не останется

Внезапно аварийная сирена прекратила реветь. И на станцию опустилась тишина.

Я замер. Мое сердце участило свое биение, ибо в нем проснулась надежда. Я ждал, что вот-вот прозвучит бодрый голос, сообщающий об окончании сражения. Например, что-нибудь вроде: «Отбой общей тревоги! Всем подразделениям химической, биологической и радиоактивной защиты прибыть по форме номер семь к Саркофагу! Пожарным и спасательным службам приступить к ликвидации очагов возгорания и оказанию помощи пострадавшим!»

Но ни этих слов, ни сообщения о переходе к тому или иному прописанному в инструкции режиму действий, не прозвучало.

Не было бодрого голоса. И вообще не прозвучало никаких голосов. И никаких других звуков.

Ни шума транспортных двигателей. Ни воя сопл улетающих с аэродрома в экстренном порядке самолетов. Ни гула механизмов, борющихся за спасение людей. Ничего…

И тут мне стало по-настоящему жутко. Тишина на Станции означала только одно — сопротивление землян прекратилось из-за их полного истребления.

«Неужели уничтожены все?!» — подумал я и с тоской посмотрел в сторону жилого комплекса станции. Там клубился дым.

В мое голове раздался голос Сатаны: «И вещал тот, кто наречен Саваофом: «Как я помыслил, так и будет. Как я вообразил, так и воплотится».

Я возвел к небесам руки и, в отчаянии потрясая ими, застонл.

— Последовательность кодовых сигналов введена правильно! — раздалось у меня за спиной.

— Чего-чего?! — я повернулся к Утюгу.

И лишь через несколько секунд я понял, что это ожил расположенный над его воротами динамик. Но я не поверил услышанному. И переспросил, широко раскрыв от изумления глаза:

— Я назвал пароль?! Честно!? — я вытер с ресниц набежавшие слезы.

— Именно так, господин прапорщик, — подтвердил интеллект склада.

— И мне можно теперь сюда впереться?

— Прошу входить, господин прапорщик.

— А ты дверь-то тогда отвори, железяка.

— Прикоснитесь большим пальцем к фотоэлементу.

Я послушно исполнил требуемое действие.

Стотонные створки складских дверей медленно разошлись передо мной.

А я растерянно подумал: «Но я же не вводил никаких «кодовых сигналов». У меня и карточки-то с собой нет, с которой их в считыватель запускают».

И тут в моей голове прозвучал голос Князя Тьмы: «Когда услыхали оное Санаваллат, Хоронит, Товия и некий аммонитский раб, то не смогли воспротивиться ему. Ибо сей муж пришел сюда, дабы спасти народ свой».

«Тьфу на тебя, сволочь!» — сказал я этому проклятому голосу, цитирующему никогда не читанную мной священную книгу древних землян, и повернул голову в сторону станции.

И увидел нечто ужасное… Впрочем, нет. Увиденное скорее озадачило меня, нежели напугало.

Над Апельсиновкой сгущались темно-зеленые тучи. Среди них ослепительными клинками сверкали молнии. Пошел дождь… Нет, не дождь. Вместо капель воды на землю медленно падали бесформенные сгустки какой-то черной субстанции, образующие на месте падения лужици бледно-серого киселя.

На станцию наползали волны серовато-коричневого тумана.

Тротуары и проезжая часть ее улиц покрылись трещинами.

Аллеи из приземистых местных деревьев с короткими, но толстыми стволами превратились в дымящуюся слизь довольно мерзкого вида.

Усеянные всего несколькими минутами назад пышной, густой растительностью территории кварталов были теперь голы и мрачны.

Большая часть станции разрушалась прямо на глазах. И весьма странным способом. Железобетонные здания плавились и расползались по швам. Без взрывов, без вспышек электроплазменных разрядов и без ударов лазерными лучами. Просто — таяли.

Пока что еще держал прежнюю внешнюю форму купол термоядерной энергостанции, основательно укрепленный сверху многослойной наноброней.

Но и его поверхность уже покрывали какие-то темно-серыми пятнами. Они дымились и пузырились, разъедая купол со всех сторон.

Я посмотрел сквозь туман вдаль.

Густые леса на склоне стоящих неподалеку от станции сопок стремительно исчезали вместе с почвой под ними, образуя проплешины, обнажающие мертвые породы…

— Закрывай двери! — хрипло приказал я интеллекту склада, перешагнув его порог, и чувствуя, как по щеке ползет слеза и думая: «Лучше б тогда уж и меня вместе со всеми закатало. Чего я теперь один делать-то буду?»

Створки складских дверей величественно сошлись за моей спиной, трагически шествующего в глубь хранилища и совершенно не представляющего — для чего.

Ибо даже за могучими стенами Утюга вряд ли имелась возможность спастись от той непонятной напасти, что за несколько минут слизнула с лица планеты почти всю «Апельсиновку» со всем ее отчаянно сопротивлявшимся персоналом.

Первым делом я рванул к крошечной каптерке своего отделения, находящейся в отсеке склада, отведенном для имущества батальона нанотехников.

Вбежав в каптерку, я тут же включил служебный терминал.

Передо мной возник, переливаясь всеми оттенками светло-зеленого света, сферический трехмерный браузер операционной системы компьютера.

Я попытался войти в контакт с локальной сетью станции.

Не вышло.

На мониторе лишь высветилось:

«Локалке хана», — невесело констатировал я.

Да, локальная сеть станции не работала. Похоже, здесь исправно функционировали лишь компьютеры Утюга.

Тогда я решил влезть в глобальную галактическую сеть, используя свой личный трафик, предназначенный для экстренной связи. Но и глобальная сеть отсутствовала.

Я добросовестно пытался вспомнить, чему меня учили на курсах действий в экстремальных ситуациях, но при этом мои губы как бы сами собой непрерывно шептали: «Кранты нашей «Апельсиновке». Всем кранты. Всему кранты».

Не веря в чудо (но втайне от себя надеясь именно на него), я отдал приказ своему компьютеру перевести акустическую информацию со встроенных в стены склада микрофонов на колонки потолка, надеясь услышать хотя бы звуки борьбы — выстрелы, взрывы, рев танковых двигателей.

Но вместо этого из колонок на меня обрушились дикие звериные вопли.

«Это скорее всего со стороны Беломора, — подумал я. — Да кто ж там так орет-то?!»

Через пару минут вопли прекратились. А до меня дошло: вопили гигантские псевдоящеры, которых Шролл уничтожил, вытащив их стотонные туши из воды.

«И до животин уже добрался, гад! — ужаснулся я. — А ведь у этого зверья такой крепости шкура, что выстрел из гранатомета легко выдержит. — Всем конец. И людям. И животинам. И мне».

Но тут я услышал голос Сатаны: «И сказал Господь: «Все жители сего града очутились в кипящем котле. Но тебя, избранный, минует чаша сия. Ибо спасу Я тебя, повергнув оную».

«А ну заткнись, паскуда!» — взорвался я и вызвал на связь складской интеллект.

— Слушаю Вас, господин прапорщик, — мгновенно откликается тот.

— Эй, железяка! Готовь свою мусорную свалку к обороне!

— Есть угроза хранилищам, господин прапорщик?

— Раз я уже трижды пожалел, что умотал с Земли, значит, угроза есть. И еще какая!

— Мои объективы сообщают о деструктивных процессах на станции. Но, кроме расконсервации роботов противопожарной охраны и выдвижения дополнительных плит на крышу, других мер произвести невозможно.

— Думай сама, железяка. В конце концов — это и в твоих интересах. Если мы с тобой окочуримся, уже не возродимся.

— У меня есть неуничтожимый «черный ящик» с памятью, — похвалился интеллект склада.

— Шролл и его запросто сожрет.

— По моим данным, идет исчезновение только органической субстанции.

— Ну-ну, надежды, как говорится, юношей питают… В общем, пока заглохни и дай мне подумать.

— Как Вам будет угодно, господин прапорщик.

А прапорщику угодно было предаться воспоминаниям, как и всякому другому порядочному человеку, услышавшему шаги неотвратимо приближающейся смерти.

Я вспоминал те места, где родился и вырос. Вспоминал, естественно, только хорошее.

Детство. Яблоневый сад деда, где летали пчелы и висели качели. Летние воскресные семейные чаепития на дачной веранде.

Юность. Школьные учителя, друзья и подруги. Первую любовь…

Вдруг, совершенно неожиданно в мои воспоминания вторглись совершенно чуждые моей памяти картины.

Я узрел хаос космической битвы. Только сражались в ней не боевые корабли, а существа иного порядка. Легионы одних ангелов бросались на другие легионы. И крылатые существа беспощадно рвали на части друг друга…

Меня охватила злость. Чертовы глюки! Тут падение форпоста человеческой цивилизации происходит, а они меня, несчастного, доканывают, как самого распоследнего наркомана.

Как говаривал режиссер златкиного драмкружка… Вильфрандом, по-моему, его зовут… Как же он говаривал-то? А-а, вспомнил! Говаривал он так: «В пьесе вся суть — в ремарках!»

Интересно, какие ремарки настоящий бы драматург сварганил бы к моим бзикам? Наверное, чего-нибудь вроде: «Главный герой стоит столбом среди сцены, ошарашено хлопая глазами и разинув до неприличия рот, и в упор не видит падающий на него мешок с мукой». Или, допустим: «Главный герой растерянно озирается по сторонам и чего-то ищет на голом полу сцены».

«М-да, целую психопатологическую книжицу можно накатать про мои кошмары, — подумал я. — И не одну. Да обо мне сотни докторишек могут диссертации написать».

«Сеня, докторишки твои — пошлая дешевка. А вот ты сам — настоящий уникум, каковой и послужит моим целям и твоему спасению», — раздался в моей голове голос Князя Тьмы.

Не успел я обругать его последними словами, как меня накрыло еще одним видением.

Колонна израненных ангелов медленно спускались по лестнице, окутанной густым желто-серым дымом. Ангелы поют тоскливую песню и несут на длинном щите сияющий ровным голубым светом труп ангела с короной на голове…

«Под звуки похоронного марша по сцене медленно движется траурная процессия, сопровождаемая друзьями, коллегами и родственниками усопшего, — прокомментировал я увиденное, стараясь иронией побороть охвативший меня бред».

И наконец — последнее видение.

Пейзаж знакомый — планета Кобо. Беломор. Лес по его берегам. И я… Я?! Да, вроде я. Но почему такой голодный и ненавидящий все живое?!

Не, не могу я так искренне ненавидеть все живое. Неужели мой разум попал в киборга? Но киборг содержит в себе частицы живого организма и тоже по природе своей не может питать такой ненависти к органике.

Впрочем, дольше размышлять на эту тему я не мог, поскольку полностью слился разумом с сознанием этого страшного чудовища и потерял возможность критически мыслить. Зато обрел возможность знать обо всем, что оно делает.

А оно тем временем пожирало водоросли из глубин Беломора и все живое вдоль него. Оно наслаждалось пожирая красные ягоды с деревьев, нависающих своими кронами над берегами канала. Поедало и сами деревья. И корни их. И даже — почву под ними. Кошмар!

Все живое, что могло бегать, прыгать, ползти, скакать, плыть и летать, пыталось спастись от ненасытного обжоры, но тот был быстрее.

«Это в чью же дурную башку меня засунуло?» — изумился я, получив свой разум обратно.

Но я лукавил перед собой, скрывает от себя единственно верный ответ: мой разум каким-то невероятным образом объединился с сознанием беспощадного убийцы — Шролла, который, не удовлетворившись расправой над «Апельсиновкой», сейчас поедает все живое на планете.

После некоторой внутренней борьбы я все-таки признался себе: «Не надо себе врать — я побывал в Шролле».

Да, братцы, вот это я вам скажу зверь… Зверюга! Зверище! Пощады от такого не дождешься.

«И как же мне одолеть его? — подумал я. — Ждать помощи? Пока прилетит помощь от меня и косточек не останется… Но как я смог пролезть в мозги этого чудища? Никогда за собой таких способностей не замечал».

А тут ко всему прочему в голове у меня раздалось: «И примешь в себя способности необычные от сошедшего на тебя Святого Духа».

«Чтоб ты сдох, подлый Сатана! — ругнул я невидимого мне оратора, терроризирующего цитатами мою башку. — Тебя, суфлерской морды, мне еще только не хватало».

Глава 5. Всем! Всем! Всем!

Несколько минут я пребывал в состоянии задумчивости и подавленности. Откровенно говоря, братцы, я был растерян, напуган и не знал, что предпринять.

«Слушай, Сеня, — обратился тогда я к самому себе. — Кончай-ка, брат, дурака валять. Под фанфары загреметь — нынче раз плюнуть. Уж за этой зверюгой не заржавеет. Надо оборону организовывать. План военных действий придумать. Мобилизовать складских роботов. Словом — надо оказать врагу достойное сопротивление. Русские не сдаются!»

Я вспомнил о героях телесериалов, в одиночку спасающих Галактику от всякого зла. Вылез из-за компьютерного терминала. И решительным шагом направился к расположенному этажом ниже хранилищу оружия.

Однако попасть туда сразу мне не удалось.

Интеллект Утюга, несмотря на все мои яростные вопли, упрямо отказывался отпирать огромную бронированную дверь, за которой находится оружие.

— Ты предатель, железяка, я тебя презираю, — произнес я и присел на корточки.

Несколько десятков секунд я раздумывал о том, что же мне теперь делать. На ум ничего более умного не пришло, как попытаться с помощью лома взломать внешнее запорное устройство двери.

И попытался. Увы, затея провалилась, несмотря на огромное количество сил, отданных мной для ее реализации.

«Здесь не прорваться», — понял я, ощущая, как трясутся от усталости руки.

Я бросил опостылевший лом на пол. Перевел дух. И, тревожно вслушиваясь в воцарившуюся вокруг тишину, стал разглядывать пузыри кровавых мозолей на ладонях. Ну а чем еще мне было сейчас заниматься? Не рыдать же, вопя: «Я слишком молод, чтобы умереть!»

Наконец, я оторвался от праздного времяпровождения. И осмотрелся по сторонам, пытаясь решить, стоит ли искать еще где-нибудь хоть что-нибудь, чтобы чем-нибудь противостоять агрессивной твари рыщущей за стенами склада.

Я вытащил из кармана прихваченную из каптерки аптечку. Достал оттуда две капсулы с тонизирующе-успокоительной мазью. И втер ее в виски.

Сразу стало легче. Мозг заработал более четко. И до меня дошла наконец простая мысль: «Прибытие помощи можно ускорить!»

Скорее всего, в диспетчерской Космофлота заметят обрыв связи с «Апельсиновкой». Однако не факт, что из этого сделают правильные выводы и поторопятся со спасательной операцией. Не исключено также, что из штаба станции так и не успели передать сведения о нападении в Центр.

Следовательно, надо как можно скорее отправить туда просьбу о помощи.

— Эй, железяка! — крикнул я.

— К Вашим услугам, господин прапорщик, — отозвался интеллект склада. — Только вынужден сообщить: коды, открывающие вход в хранилища оружия функционируют автономно — только при вводе особого ключа. И не подлежат управлению службами склада.

— А чего же ты мне раньше не сказала? На кой черт я тогда ломом махал и на тебя матерился?

— Прошу прощения, господин прапорщик. Я решил, что данная процедура разгрузит Вашу психику, подвергшуюся давления трагических обстоятельств. На мой взгляд, так оно и вышло.

— Не может у тебя быть никакого «твоего взгляда».

— Не буду спорить.

— Так, железяка. У меня вопрос.

— Буду рад ответить.

— Ты уже врубилась, что случилось со станцией.

— Да, господин прапорщик. Только все равно — нет никакой возможности открыть арсенал.

— Бог с ним, с арсеналом. У тебя есть аварийный канал связи с Центром?

— Есть. Но он сейчас не работает.

— А что работает?

— Прошу уточнить вопрос.

— Как дать знать в Центр о том, что здесь творится?

— Есть надпространственный передатчик второго поколения. Но он способен только выводить сигналы отсюда. Двусторонняя связь, господин прапорщик, невозможна. Ко всему прочему, его аккумуляторные батареи практически разряжены, их хватит всего на несколько секунд работы. Зарядка батарей потребует двух часов времени…

— Стоп! Готовь передатчик к действию на открытой имперской волне.

Через пару минут интеллект склада подключил передатчик к вшитому в воротник моего черного комбинезона микрофон. И я заорал в него во все горло (надеясь, во-первых, на то, что ретранслятор Утюга все еще цел, и, во-вторых, что если даже слова прапорщика не попадут в диспетчерскую Космофлота, то будут услышаны кем-нибудь другим):

Интеллект склада тут же уведомил меня о том, что: 1) сообщение дошло до ретранслятора и его кодеры отправили краткую речь Поленова открытой волной, которая должна распространится по всему Русскому сектору в течение 287 секунд; 2) однако после этого все антенны склада были уничтожены под воздействием извне.

Я возвратился к себе в каптерку. Сел в кресло. И выключил бесполезный компьютерный терминал.

Теперь у меня появилось время для обдумывания сложившейся ситуации. И он попытался понять, что же, в конце концов-то, случилось.

Яснее ясного — моя теория насчет содержимого Саркофага оказалась верной на все 100 процентов. Там действительно находилась самая смертоносная и самая разумная форма жизни на Кобо, названная древними кобонками Шроллом.

И легкомысленно выпущенная людьми на волю она сейчас с бешеной скоростью поглощает всю органику планеты. И не только ее. Для своих стремительно растущих механизмов Шролл глотал и переваривал природные минералы и найденный металлолом.

«Против Шролла бессильно обычное оружие, — подумал я. — Если верить хроникам шестнадцатой культуры, он выдержит даже ледяной космический вакуум и колоссальные температуры эпицентра ядерного взрыва».

Мне вспомнилась наша со Златкой сегодняшняя прогулка. И я с ужасом представил, как Шролл пожирает мою даму сердца, а потом он есть скамейку, на которой мы сидели, затем лопает пакет из-под фруктов вместе со стырившим их у меня псевдоптерозавром…

Меня чуть не вырвало. И я поклялся себя в том, что сделаю все, чтобы отомстить Шроллу за свою поломанную жизнь и за всех наших космофлотовских ребят.

Но как это можно было сделать, когда мерещится всякая дрянь, а в голове царит голос Духа Зла?

«Что произошло — мне более-менее понятно, — подумал я. — А вот что теперь происходит со мной — не понимаю. И что будет дальше, тоже — фиг разберешь».

«И изрек Господь: «Не ваше дело помышлять: что и где Мне пристало совершить», — раздалось у меня в голове.

На этот раз я воспринял такой явный признак безумия вполне спокойно. И не обругал таинственного изрекателя цитат. Лишь подумал: «Интересно, могу ли я помнить то, чего не читал? Нет, это вряд ли из Библии. Откуда я могу знать такое? Уверен, это наверняка — это фразы из какой-то прочитанной мной книги, только слегка подправленные моим сдвинутым умом».

Однако такая уверенность продлилась недолго, поскольку какая-то хрень снова атаковала мое разнесчастное сознание.

Мне внезапно стало очень не по себе, ибо снова я оказался внутри чуждой человеческому разуму конструкции.

Если это и был Шролл, то к этому моменту он уже походил не на зверя, а на роботизированный комплекс, ибо когда мое сознание раскололось на тысячи частей и каждая из них попала в операционные процессоры автоматов, составляющих Шролла, я ощутил, что все его операционные процессоры связаны с главным процессором — координатором всех систем вылезшего из Саркофага чудовища.

Его контролируемые процессорами автоматы проводили исследования окружающей среды, ища любые проявления жизни и постоянно сообщая о промежуточных результатах поисков процессору-координатору — мозгу Шролла.

Одна часть моего Я вместе с этими автоматами, куда чьей-то запредельной мощи волей были внедрены частички моего рассеченного на части сознания, пробирась по разломам скальных пород вниз — к ядру планеты. И вместе с модулями Шролла усваивал из литосферы вещества, нужные для наращивания массы и силы.

Другая часть моего сознания в этот момент неслась по воздуху. И я вместе с вырвавшимся из Саркофага чудовищем терзал атмосферу цепными реакциями, пожирая энергию распада ядер кислорода, азота и водорода.

Третья часть моего Я сейчас плыла в самую глубину Беломора, по пути кушая находящихся там водоросли и организмы.

Кроме таковых ощущений, в мою нервную систему вторглось еще множество совершенно непонятных, но неприятных и вызывающих омерзение ощущений. Никогда еще мне не было так плохо. Даже в детстве, когда я чуть не умер от гриппа «Дзетта», выкосившего пятую часть населения Земли.

«Молится народ твой за тебя, дабы Бог вручил тебе то могущество, каковое пристало иметь настоящему Человеку», — напомнил мне о своем существовании Сатана.

И мои страдания вмиг прекратились.

Придя в себя после очередного пребывания внутри интеллекта Шролла, я целую минуту потрясенно молчал, будучи не в состоянии даже выругаться. Молчал и лишь слушал стук своего взволнованного сердца, не зная, что и думать о происходящем. Наконец меня прорвало:

— Господи! Ну почему снова все это происходит со мной? Почему меня чуть не сожрали на Анаконде? Почему даже на этой планете с ее древней свалкой оружия появляется какая-то зверюга и ухандакивает мирную базу? Ну почему именно со мной вечно происходит какая-то хрень?!

«Божий слуга — зодчий нового мира — должен быть непорочен: воздержан, скромен, трезв, гуманен, щедр, не окроплен невинной кровью, согласен со здравым смыслом и тверд в вере», — раздался в моей голове металлический голос Врага Рода Человеческого.

— Иди ты к черту со своим здравым смыслом! — завопил я.

— Что угодно господину прапорщику? — откликнул на сей вопль интеллект Утюга.

— Ничего, железяка, — махнул я рукой. — У меня просто глюки.

«Шролла и целой армией одолеть трудновато будет, — я старался думать как можно быстрее, опасаясь, что в самый ответственный момент мой разум опять куда-нибудь подключится. — Может, просто затаится и — ну его все на фиг? А если Златка и кто другой уцелели? Вдруг они сидят сейчас, запершись в батальонных убежищах в ожидании прилета подкреплений? Вот и мне надо тут сидеть спокойненько и никуда не дергаться. Если я уцелею, то смогу передать ценную информацию про Шролла. Я ведь больше всех о нем знаю».

Мой воинственный настрой после того, как мой разум соприкоснулся со смертоносной мощью используемого Шроллом оружия, почти что сошел на нет. Я усомнился в своей способности одолеть такого врага.

«Хулитель имени Господнего пренепременно должен быть повержен!» — гневно воскликнул Сатана, которому не понравилось пораженческое направление моих мыслей.

Но я решительно проигнорировал это подстрекательское заявление.

«Вот ведь какой прикол приключился: из всех людей нашей «Апельсиновки» уцелел только безумный прапорщик Поленов, — я нервно рассмеялся. — Какие человечища канули в небытие, если мне, конечно, все это не видится в безумном бреду, а я ничтожество и тупица пока живой. Почему? Ну почему все так!?»

Эту мысль поддержал Сатана: «И возопил он к Господу: «Реки мне, Боже, за какую провинность ты вверг в таковое бедствие народ мой? И ради чего ты повелел мне зреть сию напасть?» — откликнулся на таковые мысли голос в голове прапорщика.

— Да! Ради чего, спрашиваю тебя, глюк из Ада?! — громко спросил я и тут же мысленно обругал себя: «Совсем, что ли, свихнулся — сам с собой говоришь, а?»

— Насколько можно понять, господин прапорщик, — интеллект склада попытался уточнить сказанное мной, — слово «глюк» включает в себя нечто среднее между понятиями «иллюзия» и «галлюцинация»?

— Подумаешь, глюки, — проворчал я. — Глюки, как глюки. Я и покруче штучки видывал. Меня этим кино не проймешь.

Вдруг рядом со мной раздался громкий раскатистый смех с металлическим отзвуком.

Знакомый металлический отзвук.

Знакомый смех.

Только на сей раз — вовсе не в моей голове.

— Чего там тебя так развеселило, железяка? — возмутился Семен и спросил у складского интеллекта: — Ты совсем одурела?

Обращаясь с претензией к интеллекту Утюга, я пытался обмануть самого себя. Ибо прекрасно понимал, что ни одна из управляющих систем склада не может иметь к такому смеху никакого отношения.

Ну не научены они так смеяться. Не дана складским роботам таковая способность.

И пронзила меня страшная мысль: «Кажись, эта сволочь из моей башки выбралась наружу!» И узрел я, как из пола вырастает окутанная мраком фигура Сатаны.

— Просыпайся! — приказал я себе. — Просыпайся! Это все сон, бред, наваждение!

Глава 6. Он не остановится

Но «проснуться» мне не удалось. Я по-прежнему стоял перед Князем Тьмы. И от этого у меня стало тоскливо на душе. Даже не тоскливо, а прямо-таки — тошнотворно. На моих глазах переколбасилось все: как то, что я считал реальностью, так и то, что я считал фантастикой.

С одной стороны, я не имел права поверить в происходящее ни на йоту (да и кто б из вас, братцы, на моем месте в такое бы поверил?). Но с другой стороны: вон оно, порождение Тьмы. Стоит передо мной и сверлит меня суровым взглядом.

«Что происходит? — спросил я себя. — Какой эксперимент на мне ставится? И кем? Может, никакого Кобо нет, а я лежу после Анаконды в коме и галлюцинирую, распластавшись в медрастворе реанимационной ванны?»

— А когда я рыскал у Беломора и хавал все подряд, я, чего, зверем этим стал? Шроллом? — вырвалось у меня помимо воли.

Именно помимо нее, ибо не хотел я с Сатаной говорить, дабы не усугублять свои бзики.

Но любопытство победило и я решил прояснить ситуацию, которая была бредова вдвойне: мало того, что я вообразил, будто в меня кто-то вселялся, но потом еще и сам в кого-то влез. Шизофрения в квадрате. Прав был виртуальный доктор. Зря я его ругал.

— Нет, Сеня, зверем ты тогда не стал, — ответил Сатана. — Просто мне пришлось на твой мозг спроецировать немного информации из поискового модуля Шролла, чтобы ты понял суть его мотивации. Кстати, этот Шролл — знатный живодер и отчаянный кровопийца. Он расправился с вооруженными до зубов отрядами «Апельсиновки» за считанные минуты. Теперь же, подразмявшись на ней, он способен разделать под орех целую армию за считанные секунды.

«А если все-таки все это не бред и не сон?» — засомневался я.

— Не клади на свои извилины груз лишних размышлений, — посоветовал мне Повелитель Зла. — Коли труден и опасен путь, то его лучше преодолеть налегке.

— Шролл сможет влезть в Утюг?

— Рад, что ты начал трезво мыслить… Сможет. И легко. Так что, друг мой, отсидеться за крепкими стенами склада тебе навряд ли удастся. Шролл силен. Он не остановится на поверженной во прах «Апельсиновке» и станет рыскать по Галактике — обретая дополнительные ресурсы и знания, а также безжалостно уничтожая все живое, что попадется на пути. И рано или поздно он усилиться до такой степени, что бросит вызов всему человечеству.

— То есть — гада надо глушить здесь?

— Лучше не скажешь.

Тут вдруг мне приходят на ум строки из кобонковского фольклора, из саги «Сказание об одиннадцати полководцах»:

А еще вспоминаются мне: легкомысленная и веселая Златка, туповатый и добродушный Жуй, а также — коллеги-нанотехники и многое другое…

— О чем задумался, Сеня? — спросил Сатана.

— Мертвые кобонки ухайдакали живых людей. Театр абсурда. Бред-бред-бред…

— Я чувствую, ты мучаешься.

— У меня нет слов, чтобы…

— Rem tene, verba sequentur.

— Мне плохо. Очень плохо.

— Понимаю.

— Верни меня обратно в мою реальность! — я еще надеялся, что все вокруг него является исключительно сном.

— Сеня, ты меня огорчаешь. Сейчас развернется одна из самых величайших битв в истории Вселенной, а ты что-то там бормочешь непонятное. Разгром станции не сон. Ты сейчас сидишь у себя в каптерке, спрятавшись от приближающегося супостата за броней Утюга. И чего ты хочешь тут высидеть?

— Так ведь ты сам загнал меня сюда!

— Чтобы ты дрался, а не скулил.

— Не буду. На складе полным-полно оружия. Мне есть чем встретить чудовище.

— Такой настрой меня радует. Только учти: между готовностью ко встрече с чудовищем и готовностью к встрече со Шроллом — огромная разница. Шрол не какая-то там зверушка.

— Я знаю.

Я отвернулся от Сатаны. И обвел глазами каптерку, чтобы вернутся в привычную мне реальность.

Вешалка со старыми комбинезонами.

Стеллажи с запчастями к личному ранцу.

Связка гофрированных шлангов к нему.

Плакаты со звездами кино и эстрады на стенах.

Компьютерный терминал…

Словом — вроде бы прежняя каптерка. Как будто не было ни Шролла, ни Сатаны.

И тут у меня появилась совершенно дикая даже душевнобольного мысль:

— А что если, кроме здоровой реальности и больной фантазии, есть еще и нечто третье — не совсем здоровая фантастическая реальность?»

— И лечится она клизмой и скипидаром, — пошутил Сатана.

— Вызываю службу медпомощи хранилища 0516, - закричал я, обозлившись на Князя Тьмы. — Срочно нужно обследование!

— Сеня, ты чего? Тебе, чего, совсем, что ли, нечем больше заняться, кроме как собственные болячки проверять? — удивился Сатана. — Ты же собирался сражаться со Шроллом.

— А как я буду с ним сражаться, если даже с тобой — порождением моего воображения сладить не могу? — задиристо ответил я, поворачиваясь к собеседнику с намерением… ну если не побить эту сволочь, то хотя бы плюнуть в гада.

— Ну уж во всяком случае не время заботиться о личном здоровье. О нем я позабочусь сам. Займись более продуктивной деятельностью.

— Какой, мать твою!?

— Вопрос не в том, что ты можешь предпринять, а в том, что предпринять обязан. Ты же космофлотец, патриот и просто правильный мужик. Если уж лечиться от бзиков — так трудотерапией. Говорят, очень эффективное средство от непрозов.

Я задумался. В словах этого гада было рациональное зерно.

— Неплохо бы было еще разок подать о случившемся весточку в Центр, — сказал я. — Но на этот раз — с общестанционного узла аварийной связи. А еще надо разъяснить ребятам в штабе армии, что тут происходит, и предупредить их о Шролле.

— Антенны же вышли из строя.

— Антенной узлу аварийной связи служит сам Утюг. У меня есть шанс.

— Резонно, — одобрил мои мысли Сатана. — Рад пробуждению в тебе здравомыслия.

Я фыркнул, показывая, что мне плевать на мнение собственной галлюцинации, и бросился в комнату, где была расположена узел аварийной связи, которым на станции пока еще не пользовались ни разу.

Сатана летел за мной, легко паря на иссиня-черных крыльях под расположенными на потолке лампами освещения коридора.

Я уперся в закрытую дверь.

Сатана спустился вниз. И легко прошел сквозь дверь, после чего она послушно открывается передо мной.

«То ли кто-то из наших, наплевав на инструкции, не закрыл дверь на замок, то ли это Дух Тьмы постарался, — подумал я, недоверчиво смотря на открывающуюся передо мной дверь. — Но пусть не надеется, что я ему за это спасибо скажу».

Я вошел в помещение.

Оно было изрядно захламлено.

Металлические шкафы.

Контейнеры.

Коробки и ящики.

Блоки различных устройств.

Кучи деталей…

Никому из персонала «Апельсиновки» никогда не приходило в голову, что на станции может сложиться такая паршивая ситуация, что понадобится узел аварийной связи, предназначенный для работы в архичрезвычайных обстоятельствах. И за ненадобностью это помещение неофициально использовалось как временный склад при переброске оборудования и прочих материалов из одного хранилища в другое внутри склада.

Увлекшись рассматриванием содержимого узла, я спотыкнулся об искореженный лист металла и, потерял равновесие, больно ударился коленом о шкаф. Напомнив себе о том, что не надо щелкать клювом, я сел на один из ящиков. И шипя от боли, стал растирать ушибленное колено.

Боль помогла мне прийти в себя. Я забыл о Сатане и сосредоточился на деле.

Автоматика узла откликнулась на появление здесь человека не только включением света. Заработала вентиляционная система. И воздух в помещении посвежел.

Ожили объемные мониторы аппаратуры и подсветка кнопок на голографических клавиатурах.

Я поднялся и, прихрамывая, подошел к пульту управления узлом. Включил аппаратуру связи. И отправил на открытой волне сигнал бедствия: «Всем! Всем! Всем! Говорит станция «Апельсиновка». Мы атакованы на планете Кобо системы звезды Кнарр! На нас напал Шролл — запрогроммированная на убийство всего живого система. В живых, вероятно, остался я один. В смысле — прапорщик Семен Поленов. Буду держаться до последней капли крови, как и положено русскому воину».

После этого я замер и, затаив, дыхание стал ждать реакции аппаратуры — ведь, кто ее знает, пашет ли тутошнее оборудование или давно сдохло.

Стремительно пролетали секунды. Каждая из них казалась вечностью.

Наконец, на экране появилось:

«Сука, Шролл, успел-таки подсуетится, — догадался я, — чтоб тебе провалиться в Ад вместе с его хозяином и твоим проклятым Логовом».

Но ситуация с одновременным падением в преисподнюю двух ненавистных мне чудовищ показалась мне слишком утопичной. И я приготовился к тому, чтобы бороться с одним и не давать капать мне на мозги другому.

Я приказал интеллекту склада выдать мне сведения о том, что на данный момент известно про «Апельсиновку».

На экране появились следующие данные:

Ни слова про людей…

И ни слова про Любимого Врага кобонков.

Но в том, что он никуда не делся, я был абсолютно уверен.

— Я буду сражаться! — сказал я.

— Молодец! — одобрил мое решение Сатана, снова выросший передо мной из пола.

— Ничего не молодец! Удрать отсюда не на чем. Да и космодрому наверняка хана. Надежда только на первый SOS. Главное, чтобы тот сигнал бедствия прошел.

— Он прошел, друг мой. По моим расчетам, сигнал уже попал в приемную антенну минимум десятка кораблей. А через десять-пятнадцать секунд его примут и диспетчеры Зыкинска. Если они будут расторопны, то помощь нагрянет через час-другой.

— Откуда… Да кто ты вообще такой? — я бросил на страшного собеседника злой взгляд. — Все знаешь, все предвидишь, да толку от твоего предвиденья — ноль. Кто ты? Не верю ни в какую мистику. Ты явно выскотехнологическая штучка.

— А ты поумнел Сеня. Чувствуется мое влияние. Я и в самом деле — продукт высоких технологий. И одновременно — твое второе Я. Долго сидел в тебе, но как припекло — вылез.

— Зачем?

— Чтобы войти в твое тело своей более сильной ипостасью. Таков ритуал. Не ломай себе над этим голову. Я мог бы явиться не тенью, а предстать пред тобой в более грозном виде. Но надо соблюдать конспирацию, чтобы не насторожить Шролла. Пусть думает, что тут, кроме тебя никого нет. Не хочу, чтобы он мобилизовал сюда все свои силы. Мне нужно время, чтобы изучить эту штуковину. Надо будет оттягивать схватку по максимуму.

— Я хочу…

— Ты свое дело уже сделал, друг мой. Сиди тихо и не дергайся.

— А чего ты меня за неудачника держишь, а?

— Не заморачивайся на сей счет, Сеня. Неудачи и беды несут пользу для развитого разума. Их отсутствие наполняет душу гордыней и стремлением бросить вызов более сильному. У меня на глазах такое случилось с целым поколением ангелов… Так что, удачливость есть клинический случай, чреватый полным умопомешательством. Неудачливость лучше.

— Ты плод моей болезни! Я болен! — я полез в аптечку за шприцом, заряженным сверхсильным стимулятором нервной деятельности.

— Не ори! — потребовал Сатана. — Лучше запрись покапитальней. Так получишь пару минут форы, когда Шролл начнет рыскать по хранилищам склада. И забудь про допинг. Мне он будет только мешать оказывать тебе помощь.

Назло приставучему Сатане я ввел себе сумасшедшую дозу стимулятора. И привел себя в архивоинственное состояние.

— Бунт на корабле… Ты, что, собираешься воевать со Шроллом в одиночку? — ядовито осведомился Князь Мира Сего.

— Да! — гордо заявил я, отринув все сомнения и страхи последних часов.

— Ну-ну.

Глава 5. Не стой столбом!

Я покинул узел аварийной связи и с геройски задранным подбородком храбро двинулся к плите, закрывающей вход в склад стратегического оружия. Довольно бесцеремонно я сорвал пластиковую печать с кодового замка. И… остановился, не зная чего с ним делать дальше и лишь тупо глядя на назойливо слепящий глаза проблесковый фонарь над головой да слушая рев сирены, оглашающей истошным воем коридоры.

— Эй, железяка! — обратился я к складскому интеллекту.

Но тот не откликнулся.

— Я угомонил «железяку», Сеня, — раздался рядом со мной голос Сатаны. — Она только бы нам с тобой мешала.

— У-у…

— Не расстраивайся. Оная все равно не помогла бы тебе добыть оружие, сокрытое за этой плитой…

— А нельзя ли ее… немножко…

— Открыть?

— Ага.

— Легко!

Плита медленно поехала вверх.

— Вообще же, я считаю самым сокрушительным оружием доброту, — неожиданно заявляет Сатана. — Ты, Сеня, конечно, будешь смеяться, но это так. Я и мои собратья испытали силу данного оружия на себе.

— Это ты к чему?

— Не знаю. Наверное, у меня тоже мандраж. Ведь в реале я сражался только один раз.

Я быстро проскочил под поднятой плитой, опасаясь, что сверхъестественное создание (в существование которой я верить не хотел, но не поверить уже не мог) возьмет да и обрушит на мою голову поднятую плиту.

Очутившись в хранилище я застыл в нерешительности. И было, братцы, от чего, ведь оное состояло из двадвцати огромных четырех- и трехэтажных залов, простирающихся на пару километра вширь, ну и, наверное, на столько же вглубь.

Я никогда и не предполагал, что у нас может иметься столько оружия. Такое ощущение, что мы собирались вести войну с вражеской цивилизацией. Жаль, что всем этим богатством не удалось жахнуть по Шроллу.

Для меня, незнакомого с большинством видов нашего современного вооружения, (даже оружие кобонков я знал куда лучше) потребовался бы не один день, чтобы только прочитать инструкции по его использованию.

— Не стой столбом, Сеня! — объяснил Сатана. — Каждая минута на счету. Судя по скаченной мной со складской базы данных информации слева — залы легкого оружия, справа — тяжелого. Среди тяжелого отсутствует все, связанное со средствами передвижения. Торпедоносные самоходки, боевые авиакатера, тягачи с ракетными установками, а также бронетранспортеры и танки — словом, все, что было на ходу — погнали на битву со Шроллом. Кое-что осталось в других хранилищах, но в весьма непригодном состоянии. Все боеспособное уже вывели из Утюга и успели угробить.

Я, не колеблясь ни секунды, зашагал направо. Решительно вышел к хранилищам тяжелого вооружения. И… замер в растерянности.

Через ведущие в залы огромные арочные проемы, в каждый из которых мог легко въехать 500-тонный тягач, были видны этажи аккуратно разложенного по стеллажам, ящикам и контейнерам оружия.

Я оторопело хлопал глазами, совершенно не представляя себе, как подступиться к сей смертоносной силе.

— Да, Сеня, с непривычки такое весьма впечатляет, — с покровительственным смешком прокомментировал мое состояние Сатана. — Чувствую, тебе необходима консультация.

— Да, нужна. Для чего…

— Ты имеешь в виду: для чего сравнительно небольшой планетарной научно-исследовательской станции иметь столько опасных игрушек?

— А-э… — я и в самом деле совершенно не представлял себе, для чего тут столько средств разрушения.

— Неужели ты, Сеня, не знаешь, что все подобные станции Космофлота являются для его руководства форпостами для дальнейшей экспансии в Русском секторе? Захват новых планет — вот цель твоих хозяев, а возня с артефактами лишь прикрытие такой миссии. Битком набитые оружием закрома «Апельсиновки» — космофлотовские инвестиции в будущее. При срочной переброске в этот район войск им будет, чем удовлетворить свои нужды, не таща с собой горы оружия и боеприпасов к нему.

Я сел в кресло, вмонтированное в парящую над полом платформу на магнитной подушке, и влетел в ближайший зал.

— Здесь тяжелое вооружение класса «С», — сообщил мне Сатана. — Импульсные пушки-роботы бьющие прямой наводкой на 100 километров. Оружие, способное уничтожать множественные быстро перемещающиеся в пространстве цели.

— А Шролл — это множество?

— Множество множеств. Однако бить его импульсной пушкой — только прибавлять ему энергии.

Я перелетел в другой зал.

— Тут вооружение класса «В», — известил меня его невидимый спутник. — Самым интересным в данном классе является рейлган.

— Что-то я на занятиях про него слышал. Но что, не помню.

— Эта штука разгоняет магнитным полем снаряды с ядерными боеголовками. Ток от плутониевого генератора подается на первую рельсу, а с него на арматуру. Затем он проистекает на вторую рельсу. И в двух рельсах-проводниках возникает магнитное поле, порождающее силу Лоренса, с помощью которой снаряд разгоняется и вылетает в направлении, указанном навигационной системой рейлгана. Если умело применить его, то… Увы, Сеня, без генераторов ничего не сработает. А их тут нет. Они — в хранилище энергопроизводящих установок. Но там сейчас стоит такой бардак, что черт ногу сломит. В одиночку тебе там на погрузчике полдня корячиться. И роботы склада тебе там будут бессильны помочь.

— А есть еще чего-нибудь еще… Вон там, например, — я ткнул пальцем в сторону контейнеров с ярко-оранжевой надписью на бортах:

— Плазменное оружие, — пояснил Сатана. — Стреляет ионизированным газом, нагретым до восемнадцати миллионов градусов. В нем электростатическое взаимодействие между частицами настолько большое, что самопроизвольное разделение зарядов происходит лишь в очень малых областях пространства, что дает возможность выжигать подземные укрепления на большой глубине. Но Шролл не прячется, он постоянно маневрирует. И «ПЛАЗМОИД-39/8B» против него беспомощен, даже если мы, наплевав на инструкцию, станем сие орудие кантовать и бросать с крыши.

Я перелетел в другой зал. И констатировал, озирая ряды лежащих на трехэтажных стеллажах ракет:

— Тут одни ракеты.

— Тяжелое вооружение класса «J», — уточнил Сатана. — Оборонительного назначения. Данные боеприпасы заготовлены для пусковых установок многоуровневой противовоздушной обороны. В основном вся эта система ПВО рассчитана на нападение из космоса. Шролл же рядом. И его лазерным излучателям ничего не стоит перебить все эти ракеты на стадии разгона… И еще один нюанс. Ракеты-то есть. Но все расконсервированные противоракетные пусковые установки были расставлены в горах вокруг станции. И уже представляют из себя лужи металла. Даже те немногие, что имелись на подводных лодках в Океане, уничтожены. А самому тебе собрать такую установку — это неделя времени.

— А боевые лазеры тут есть?

— Как же им тут не быть.

— А где?

— Через два зала отсюда.

Я пролетел через два зала, набитых снарядами и минами, и очутился в помещении, где, если верить Сатане, располагались лазеры, которые, как я надеялся, должны были помочь мне в борьбе с вылезшим из Саркофага чудовищем.

— Тяжелое вооружение класса «U», — возвестил Сатана. — Здесь полным-полно квантовых генераторов, испускающих когерентные электромагнитные волны вследствие вынужденного излучения активной среды, находящейся в оптическом резонаторе. В зависимости от вида активной среды здесь имеются газовые лазеры — составляющие их детали слева от тебя в серых ящиках, твердотельные — они в серо-голубых ящиках, тоже слева, но этажом выше, и жидкостные — они справа…

— А лазеры, готовые к стрельбе, такие, чтоб вытащил наружу и пальнул, есть? — перебил я собеседника, поняв, что в одиночку собрать ни одну из установок не сможет.

— Только маломощные. Но в том дыму, что накрыл «Апельсиновку», на них не надейся. В такой среде не помогут даже зеркальные усилители на околопланетной орбите — к ним лучу не пробиться.

— А что тут еще есть?

— В этом конкретном помещении или вообще в хранилище?

— В этом… конкретном…

— Тут еще имеется оружие, стреляющее узконаправленными микроволнами, нагревающими воду, содержащуюся в клетках кожи и межклеточном пространстве, причиняя живым существам любого происхождения нестерпимую боль. Это для местного зверья, дыбы отвадить оное от станции. Для Шролла такое — что блошиный укус для мамонта. Имеются здесь и мегатазеры, представляющие собой электрошоковые устройства дистанционного применения, предназначенные для мгновенного обездвиживания многотонной туши путем пропускания сквозь тело электроразряда. Против Шролла это бесполезно… Имеется в конце зала очень интересные бомбы, создающие электромагнитный импульс. Он создает настолько мощное электромагнитное поле, что мозговая начинка любых интеллектуальных конструкций и роботов подвергается перенапряжению в миллионы вольт и в момент превращается в пепел. Зато людям без имплантов такое оружие практически не наносит вреда… таких людей, правда, уже нет, у каждого из вас в башке этот идиотский чип связи, роднящий человечество и роботов… Так вот, ежели такую бомбу взорвать на достаточно большой высоте, то можно вывести из строя все коммуникации противника на огромной территории.

— А Шролла? Шролла этой бомбой можно шарахнуть?

— Можно. Но для этого надо иметь соответствующее транспортное средство. А их у тебя под рукой нет. Та платформа, на которой ты летаешь, может перемещаться только по хранилищу и по некоторым общим коридорам склада. Но воспарить над Шроллом и сбросить на него… Впрочем, воспарить ты не смог бы, ибо был бы тут же сбит.

— Откуда ты знаешь про Шролла?

— Я вместе с тобой изучал древние хроники и чертежи. Только внимательнее, чем ты. Кроме того, полчища подчиненных мне призраков и прочих сказочных существ разлетелись по всей планете, следят за действиями всех систем Шролла и постоянно докладывают мне об этом. Надпространственная связь — лучшая форма связи. Шролл о такой не знает.

— Дело дрянь. Всякого оружия немеренно, а капитально жахнуть нечем.

— Чтобы «капитально жахнуть», надо использовать тяжелое вооружение класса «А» из зала номер одиннадцать.

Я переместился в указанный зал. И, очутившись в нем, спрыгнул со своей летающей платформы и быстрым шагом подошел к контейнерам с надписью «КРУЖЕВО-180/А».

— Это — четырехступенчатые термоядерные бомбы, работающие на поэтапном распаде легких элементов под воздействием нейтронных потоков, — пояснил Сатана. — Хороши, когда бьют по живым целям, пусть и спрятанным за броней и бетоном. Но у Шролла нет биологического тела как такового. Взрывной волной его, пожалуй, может на время дезориентировать и покалечить, но он быстро восстановится. А уж радиация для него, что щекотка. Его кобонкские умельцы именно под противостояние ядерным ударам и затачивали.

Я двинулся быстрым шагом дальше.

На моем пути возникли ряды огромных черных шарообразных устройств.

— Это «ОМЕГА-120/А» — установка, испускающая потоки антинейтронов, — дал комментарий Сатана. — Данное оружие применяется в битвах в космосе, когда целые флотилии сходятся в бою. Убойное расстояние — до двух-трех сотен тысяч километров. Увы, применять «ОМЕГУ-120/А» имеет смысл лишь в космическом вакууме, поскольку, например, в атмосфере планет убойность такого оружия падает со страшной силой из-за поглощающего действия воздуха. А жаль. Очень остроумное оружие.

— Я слышал, у нас есть гравитационное оружие… — я стремительно терял надежду на то, что найду хоть что-то в этом хранилище, что сможет ему пригодится, а если и найдет, то не сможет этим воспользоваться.

— Оно в ста шагах от тебя. «ГРОМ-210/А». Испытать данное оружие на Шролле было бы интересным. У кобонков такого оружия не имелось. Не исключено, что и у их детища нет к нему иммунитета. «ГРОМ-210/А» — гравитационный резак с протяженностью луча до сорока пяти тысяч километров. Установка вырабатывает чрезвычайно узкий луч гравитационного поля, насыщенного сверхплотной энергии. Но необходимы батареи — накопители гравитонов и гравитронов — и аккумуляторы. А они там, где уже хозяйничает Шролл.

— Что тут сильнее всего?

— Самое мощное на данной свалке средств разрушения оружие находится в конце зала, — подсказал Сатана. — «КОЛЛАПСАР-420/А». Весьма свежая модификация сжимателя пространства. Совершенно непонятно, для чего ее забросили на «Апельсиновку». Видимо, правители Второй Российской Империи понимают, что рано или поздно Чужие попытаются остановить экспансию людей серьезной галактической войной, поскольку мелкие стычки для Космофлота, что семечки для бурундука.

— Я ничего не слышал про такое оружие.

— И немудрено. Такие вещи надо хранить в строгом секрете. Трепаться о такого рода оружия — только шпионов привлекать и наживать всяческие прочие неприятности.

— И в чем сила этого «КОЛЛАПСАРА»?

— Он способен доставить по энергетическому надпространственному лучу на дистанцию до ста парсеков своего рода законсервированную черную дыру — заряд с составом, сжирающим пространство в радиусе до двух световых лет. Такой штуковиной можно запросто превратить в ничто целую звездную систему.

— Зачем это нужно здесь? Неужели тоже для будущей войны?

— И для нее тоже. А также — для использования при полном поражении гарнизона «Апельсиновки» в битве с превосходящими силами вероятных агрессоров. Я тебе могу подсказать, как запустить ту мощную штуковину. Благо взрыватель от нее имеется здесь в наличии — в пятидесяти шагах от тебя на втором этаже среди коробок со взрывателями к другим видам оружия. Взрыв этой штуки превратит всю систему звезды Кнарр и Шролла вместе с ней в ничто, но может, однако, погубить и летящие тебе на помощь корабли.

Причинять вред кораблям Космофлота я не хотел. И в отчаянии спросил Сатану:

— Зачем же ты мне все это показывал, коли ничем нельзя воспользоваться?! Ты же знал!

— Каюсь, знал. Но мне было любопытно самому взглянуть на всю эту свалку. Заодно я показал тебе всю бессмысленность твоих потуг. Чего ты носишься со своим разумом, как дурак с писанной торбой? Дай мне возможность разобраться со Шроллом, будучи в твоем теле.

— Ты же говорил, что зависишь от него?

— От Шролла?

— От моего тела.

— Ну.

— Если вы со Шроллом сцепитесь меж собой, что от моего тела останется?

— Клянусь восстановить его в целости и сохранности и вернуть в него твой разум.

— Да я ж не выживу в том пекле, которое наверняка останется после ваших со Шроллом баталий.

— Сказал же, восстановлю. У меня есть о тебе исчерпывающая информация. Не бойся, восстановлю тебя до самой последней молекулы. Клянусь тьмою, тебе не будет причинено никакого вреда. Я засуну тебя в спасательную капсулу, которую обязательно найдет один из патрульных катеров, кои в скором времени в огромном количестве слетятся на пепелище «Апельсиновки»… Хватит нытья и разглагольствований, Сеня! Враг у порога.

«А ежели этот хмырь чего-нибудь моими руками не то сделает? Если он и наши космофлотовские корабли рванет?» — подумал я и потребовал:

— Не надо на меня давить! Я хочу быть свободным в своих действиях.

— Прости, Сеня, но разве свобода не есть возможность не выполнять действий, приносящих вред?

Я застыл в размышлении. Несмотря на возбуждающее действие вколотого стимулятора, мой разум не потерял здравомыслия. И советовал не торопиться.

— Я не такой дурак, как ты думаешь! — заявил я.

— Но и не такой гений, каким себя считаешь, — сказал Сатана.

Я задумался.

В хранилище склада некоторое время царила полная тишина.

Ее наруштл гул взрыва. В каком-то из хранилищ Утюга что-то взорвалось.

Но вскоре снова вернулась тишина. Зато погасли все лампы освещения.

— Кажется наш общий знакомый уничтожил генераторы энергии Утюга, — выдвинул предположение Сатана.

— Проклятый Шролл!

— Его таким создали, Сеня. Вся вина лежит именно на создателях. Сам же Шролл не виноват ни в чем. Он следует своим инстинктам. Несчастная зверюга достойна только сочувствия.

— К нашим она никакого сочувствия не проявила, — я решил смириться с существованием невидимого собеседника (сначала надо разбить реального врага, а уж с глюком я потом разберусь). — Я его убью!

— То глас не мальчика, но мужа. Однако, на мой просвещенный взгляд, сапоги должен тачать сапожник, а пироги печь — пирожник.

— Интересно узнать, кто из нас пирожник, а кто сапожник?

— Сеня, я, выражаясь высокопарно, Дух Смерти. А, выражаюсь низким стилем: высокопрофессиональный убийца, обладающий невиданным по мощности оружием. Не мне ли вести игры со Шроллом? Зачем тебе нужна личная вендетта? Ты же даже мышки убить не сможешь.

— Мышку? Мышку смогу… Наверное.

— Не-а. Орать будешь. Слезы лить. А пришибить грызуна — духа у тебя не хватит.

— Что ты предлагаешь?

— Разреши мне овладеть твоим разумом.

— Ты и так овладел мной. И мучаешь меня всякими глюками.

— Во-первых, то были не «глюки», а случайно наведенные на твой мозг мои личные воспоминания. Во-вторых, в твоем сознании была лишь часть моего сознания — не тела, а теперь речь именно о нем. И в третьих, одного твоего тела для воплощения в него мне мало. Нужен ментальный резонанс между…

Где-то на складе взрывается еще одно хранилище.

Пол под моими ногами зарожал.

— Тело тебе мало?!! — недоверчиво спросил я. — А что тебе еще надобно? Душу, что ли?

— Души нет.

— Ха!

— Ответственно заявляю как лучший в мире специалист по душам — их не существует.

— Совсем?

— Совсем. Существует лишь информация. Ее материальные носители. И ее виртуальное отражение. Мне нужно твое согласие на полную блокировку твоего сознания, его капсулирование и перемещение на сохранение в мое царство.

— В Ад?!!

— Можно назвать то место и более мягким именем. Например — виртуальная среда. Не бойся, я отцифрую твой разум так, что гарантия его полного восстановления после наших разборок со Шроллом стопроцентна.

— Фигушки! Я, может, и сумасшедший, но не дурак!

— Увы, Сеня. Все наоборот. Ты дурак, а не сумасшедший. Кстати, в роду у тебя были разные личности: землемеры, бурлаки, грузчики, сельские учителя, горькие пьяницы, бунтовщики, даже разбойники. Однако сумасшедших — никогда не бывало… Не хочу тебя пугать, мой друг, но Шролл скоро найдет тебя. Судя по тому, с какой скоростью он сожрал всех обитателей злополучной станции — а они отчаянно защищались — жить тебе без моей помощи остается пару минут. Керамическая сталь склада уже атакована. Тот грохот, что ты слышал 20 секунд назад — это уничтожение хранилища сжиженного газа, Шролл попытался выесть там всю органику, вот и шарахнуло. Кстати, он проглотил весь газ. Шролл удивительный пылесос и обжора. Будет интересно с ним пообщаться.

— Он и Златку сожрал?

— И даже ее болонку — Миссис Мальборо.

— А откуда ты это знаешь?

— Пора наступает, Сеня, — поторопил меня Сатана, теряя терпение. — Сражение близко. Отомсти за Златку, Жуя, Колобка! Отомсти за Достоевского, Гагарина и Леонардо да Винчи!

— А при чем тут да Винчи?! При чем тут Гагарин?!

— Шролл убил людей?

— Да.

— Гагарин и старик Леонардо — люди или набитые соломой чучела?

— Люди, естественно.

— Раз Шролл убил людей, а Гагарин и да Винчи — люди, значит, он прикончил и их.

— Как-то странно ты рассуждаешь.

— Рассуждаю, как и должен рассуждать настоящий пропагандист и агитатор. Всякий, кто убивает человека, убивает все человечество вместе с ним. Не теряй времени!

— Я буду сражаться сам!

— Вениками и шваброй? Или все-таки взорвешь рекомендуемое мной устройство?

— Есть тут и другое оружие. Если ты мне покажешь…

— Да, тут полным-полно всякой дребедени. Но ее невозможно употребить! Ты умеешь пользоваться переносным комплексом «ОСА»? А койлганом «КК»? Ты способен за оставшиеся до прихода Шролла секунды расконсервировать хотя бы комплект импульсной пушки, привести ее в боевую готовность, вывести отсюда вместе с боеприпасами и без промаха нанести удар? Куда ты будешь целить, Сеня? В дым, что ли?

— Ты плод моего больного воображения! — я энергично закачал головой, будто избавляясь от прилипшей к затылку сопли.

— И Шролл тоже? Он, кстати, уже в двух шагах от тебя.

— Не удивлюсь, что и он — тоже не существует в реальности.

— Тогда тебя придется признать, что всех обитателей станции, сожранных им, ты выдумал. Может, ты и вовсе не на Кобо, а в психушке Зыкинска?

— ?!!

— Примотан к постели и обколот корректорами сознания.

— Э-э-э… А, может быть, так оно и есть!

— Сильный ход… Тогда тебе вообще должно быть по барабану — разрешать мне капсулировать твое сознание, либо нет. Все равно — все бред. Чего тогда кочевряжиться?

— Если я дам волю своему бреду, это может осложнить врачам работу по моему оздоровлению.

— Великолепно! Только не кажется ли тебе, Семен, что для безумца ты чересчур уж горячо заботишься о своем здоровье?

— Может, я ипохондрик.

«Собственно говоря, — подумал я. — Чего мне терять? Ежели мои совсем мозги гикнулись, чего мандражить-то?»

— Предлагаю нечто вроде компромисса! — решительно заявил я.

— Браво, Сеня! — одобряет подобную решительность Повелитель Ада.

— Если Шролл нападет на меня, тогда можешь распоряжаться моей башкой. А если нет, то извини-подвинься.

— Оное вполне разумно. Согласен. По рукам?

— Вроде того… Э-э… — тут на меня, вдруг, накатили всяческие подозрения и сомнения. — А что тебе надо-то?

— В данный момент или в тысячелетней перспективе?

— Вообще.

— Не мир да благодать мне нужны. И не райские кущи.

— Что же тогда? Дерьмо какое-нибудь?

— Дерьмо — это тоже жизнь. Отходы жизни иногда превосходят ее саму. Возьмем, к примеру, декаданс.

— Но все-таки: зачем тебе все это?

— Во-первых, прикольно. А во-вторых, такова моя сущность. Натуру авантюриста и задиры не переменишь в одночасье. Мне все интересно, Сеня. Я дьявольски любопытен.

— А это ты меня заставил изучать кобонков?

— А кто же еще, друг мой? Я возбудил в твоем мозгу небольшую зону, связанную с детством. Там у тебя был короткий период увлечения археологией.

— Никогда я…

— Было дело, Сеня. Не спорь. Я тебя лучше знаю, чем ты сам. Кстати, скажи мне спасибо и за свои спортивные и интеллектуальные успехи последних недель…

Я потянулся воспоминаниями назад и… провалился в мрачное видение.

И привиделось мне затянутое желтовато-зеленым дымом небо и окруженная черными скалами долина с гейзерами и трещинами в земле, через которые вырывались длинные языки пламени, вокруг которой водили хороводы бесы с трезубцами.

И все это шоу сопровождалось чьими-то горькими стенаниями и криками: «Помилуй мя, грешного!»

— Да хватит доканывать меня этой хренью! — заорал я. — Что за бредятина, блин?! Какие-то древние суеверия — откуда это все?

— Прошу прощения, — извинился Сатана. — Опять к тебе из меня кое-что просочилось… Говоришь, я «древние суеверия»… А может, наоборот?

— В смысле?

— Может, это зрелище не плод воображения людей прошлого, а будущая реальность?

— Чушь! Чушь однозначно!

— Возможно. Нет времени на споры по поводу парадоксов времени и пространства. Хорош, Сеня, сопли жевать! Шролл близок. Решайся!