Лунная пыль

Глава 6

Сергей гордился своим знакомством с писателем Мякиным, Тихоном Ивановичем. Сергей прежде жил в частном доме на Монтажнике, а там тихая улочка и отделение почты. Однажды в округе появился умный с виду человек, новый почтальон. Одет он был как-то старорежимно — бежевый плащ, брюки, не хватало только шляпы с ложбинкой сверху. Глядел через очки, постоянно их снимал и протирал носовым платком.

Потом оказалось — это настоящий писатель Мякин, устроился на такую работу, чтобы собирать материал для нового романа. Занесет пенсию какому-нибудь старожилу, и спросит:

— Можно у вас попить чего-нибудь? А то в горле пересохло.

И ему предлагают кто чаек, а кто компот. Сидит Мякин, сёрбает, да по сторонкам поглядывает.

— А это кто у вас? — зыркает на черно-белую фотографию в рамке, где барышня с овальным лицом.

— А что? — может человек насторожиться.

— Да очень приятное лицо.

— Это моя мама.

Зашел Мякин и к Намахову, с заказным письмом. Тот встретил гостя радушно, пригласил в кухню, что ютилась в деревянной пристройке. Стол, обитый клеенкой, несколько продавленных стульев, газовая колонка.

— Могу дать родниковой воды, — поболтал Сергей какой-то жидкостью в графине.

— Не откажусь.

Намахов с прищуром поглядел в сосуд на свет из окна, заключил — сейчас новую наберу — и исчез. Вскоре вернулся.

— У вас родник во дворе? — спросил Мякин.

— Нет, — ответил хозяин. И вдруг на что-то решился. Замолчал, напряженно глянул наверх и в угол, потом выпалил:

— Нго! Меня зовут Нго! Я настоящий дикарь из джунглей!

Вскочил на стол и стал подпрыгивать на корточках, оглядываясь и вытягивая губы:

— У! У! Меня зовут — Нго!

— Вы наверное дитя природы… Вроде Маугли… — предположил Мякин.

— Я был потерян в Конго моими родителями-археологами, они раскапывали там затерянный город Зумби. Зууумби! — Сергей забил себя кулаками в грудь.

— И что дальше?

— Десять лет я странствовал в тропическом лесу, учился языку птиц и зверей. Потом меня приютило гостеприимное племя карликов-каннибалов. Они и дали мне второе имя. Нго! Нго!

— А первое имя какое?

— Сергей. Юрьевич Намахов.

— Это не Юрий Алексеевич Намахов ваш отец, что открыл в Крыму Бухтынскую пещеру со скелетом… кого же…

— Именно он. Но в то жаркое африканское время я забыл родного отца. Нго! Нго!

Разговорились. В окно кухоньки, выходящей в сад, скреблись почти голые ветки осенней яблони. Зяблое небо хотело расплакаться дождем, да медлило. Сергей предложил:

— Хотите забаву?

— Какую?

— Делай как я!

Встал на четвереньки и похохатывая выскочил так во двор. Мякин последовал примеру. Вместе они проникли через лаз в заборе на соседний участок, в заросли бурьяна. Незримые, затихли, наблюдая за Яковом Прохоровичем, копавшем у себя во дворе яму, чтобы сбросить туда прелые листья.

Намахов весело глянул на Мякина, вытянул шею и крикнул:

— Сударь, вы мерзавец!

Вместе с Мякиным смеясь и повторяя «чу-хи-чу-хи» они на карачках полезли назад сквозь забор, а Яков Прохорович кинулся к сорнякам и стал размашисто рубить их лопатой.

— Ну как? — спросил Сергей.

— Классная забава! — отдышавшись, сказал Мякин.

Так они подружились.

Почта стала поступать сначала в дом Намахова. Мякин и Намахов сидели, распаривали над носиком кипящего чайника конверты с письмами и вносили свои правки. На кухне стоял ржач. Конверты затем заклеивали обратно.

В газетах и журналах лицам пририсовывали усы, бороды, рожки, к тылам добавляли изображения взрывов.

Половину почты разносил теперь Намахов — помогал. Затем товарищи, весело повторяя «чу-хи-чу-хи» на четвереньках обходили всю округу, в таком положении незримые за заборами.

— Вот эти помидорчики мне нравятся, — тянул Мякин обе руки к черным, тщательно подвязанным к дощатой рамке, ягодам. Зарились на самое лакомое, лелеемое. Обтрусят дерево сладчайших груш, предварительно расстелив внизу одеяло. Вырвут с грядки всю морковку, там же на месте погрызут и оставят записку: «Вам вершки, а нам корешки».

Прошла осень, застыла холодным асфальтом зима, Сергей почти все три месяца продержался — ни разу не поскользнулся и не чихнул, а тут ближе к марту приходит как-то к нему Мякин, а его встречают перепуганные сергеевы родители.

— Серёжа наш приболел, — качает головой Николай Андреевич.

— Врачи не оставляют никаких надежд, — отворачивается Надежда Викторовна, и платочек в глазам подносит.

Мякина провожают к хворому, тот сидит на кровати, спиной облокотившись на пирамиду подушек. Бледен. Красный нос обращен в сторону выключенного телевизора. Рядом на тумбочке — градусник, грелка, облатки таблеток и разные коричневые бутылочки.

— Серёжа, твой друг пришел, — сказал Николай Андреевич. Вместо приветствия Сергей шмыгнул носом.

— Узнает! — обрадовалась мать, — А то ведь он перестал даже нас узнавать.

— Я всех прекрасно узнаю, — ватным голосом сказал Сергей, — Вы ангелы смерти, но я еще не готов. Еще не время. Но оно близится, — добавил он.

Матушка в плачь, отец как-то сокрушенно поглядел в потолок и стал раскачиваться туда-сюда. Мякин спросил:

— Как же ему помочь?

— Мёд, — внятно ответил Сергей, откинулся на подушки и закрыл глаза.

Мякина повели из комнаты.

— Мы истратили на баночку мёда наши последние деньги, — рассказывал Николай Андреевич, — Каждая ложка вливала в нашего сына силы, но с каждой ложкой мёда в баночке становилось меньше. Когда мёд кончился, Серёже снова стало плохо.

— Не волнуйтесь, — обстоятельно сказал Мякин, — Я добуду мёд. Достаточное количество.

И ушел.

В почтальонской его сумке лежали пенсии всей улицы Монтажников. Мякин спустился с горы и посетил базар около Московской площади. Оттуда к Намаховым он вернулся с трехлитровой банкой мёду.

Сергей очнулся, взял столовую ложку и на глазах родителей и Мякина за полчаса умял всё принесенное. Затем сказал:

— Я чувствую, что ко мне возвращаются силы. Смерть отошла от меня, но стоит неподалеку. Нужно еще больше мёду.

И отключился.

— Тихон, спаси! — затормошила куртку писателя Надежда Викторовна.

— Не волнуйтесь, — снова успокоил он.

И опять наведался на рынок.

— Мёд? — Сергей будто бредил, медленно вращая головой и подкатывая глаза. В каждом чужом шаге ему чуялся Мякин с пчелиным снадобьем. Надежда Викторовна начала поправлять подушки:

— Да, Сереженька, Тихон принес еще.

Мякин поставил на тумбочку новую банку. Сергей сосредоточился, схватил, прижал к себе и достал из складок одеяла ложку. Слопав что было, облизнул губы и потребовал:

— Еще мёду!

Голова его поникла.

До самого вечера ходил Мякин на базар и тратил пенсии на мёд, с каждым разом покупая больше банок — две, три, наконец пять.

Сергей всё сидел в кровати, только лицо и руки его раздулись, а полуоткрытый рот дышал сипло. Он надел теплый свитер — «надо хорошенько пропотеть». Мякин не смог дождаться, пока приятель его насытится, и вышел в прихожую.

— Но вы же растратили казенные деньги, — сказала Надежда Викторовна. Мякин прижал ладони к вискам, быстро и молча покинул дом.

Больше Намаховы его не видели, и только много позже, уже когда Сергей жил с Аней на новой квартире, случайно увидел в газете заметку о выходе новой книге Мякина и гордо сказал:

— А ведь я его знаю! Еще вместе сады обносили!

В заметке было сказано, что писатель Мякин в понедельник, в семь часов вечера, будет представлять свою книгу в таком-то книжном магазине.

— Узнает ли? Столько лет прошло, — Сергей одевался перед зеркалом, поприличнее. Рубашку сначала навыпуск, потом заправил в штаны, выдвинул из шкафа в коридоре ящик, начал искать подтяжки.

— Да конечно узнает, — ответила Аня.