Лунная афера

Глава десятая

Борт космического корабля «Мир-Экспресс»; орбита Луны

Семнадцать минут – именно столько Басаргин дал Матюшину на диагностику неисправности двигателя и попытку его реанимации. Это было ничтожно мало, но дольше находиться инженеру в открытом космосе командир позволить не мог. Через полчаса корабль покидал теневую сторону Луны. Пока Михаил соберет инструмент, пока доползет по борту до люка бытового отсека, пока войдет внутрь…

Инженер молчал. А командир понапрасну не беспокоил. Зачем отвлекать человека от работы, когда важна каждая секунда?

«Господи, как же не хочется подыхать на холодной и безжизненной Луне, — сидя в кресле, с тоской размышлял Басаргин. — Столько аварийных ситуаций пережил, летая на различных типах самолетов! Из скольких передряг выходил сухим, а тут… Лучше бы я на родной планете ковырнулся в землю. Там хоть останки бы похоронили по-человечески…»

Выведенные на монитор данные цифрового радиовысотомера с ужасающим постоянством меняли значение. Изначально нормальная высота орбиты составляла сто десять километров, скорость полета – тысяча шестьсот двадцать метров в секунду. После взрыва кислородного баллона скорость упала до тысячи двухсот, и корабль стал терять почти по девятьсот метров в минуту. К данному моменту высота составляла всего семьдесят пять километров.

Устав наблюдать за менявшимися цифрами, Басаргин прислонил затылок к подголовнику, уставился в закрытый люк бытового отсека и стал ждать, когда Михаил выйдет на связь.

В голову лезли нехорошие мысли, вспоминались чудесные спасения в продолжительной летной работе…

Есть поступки и события, на которые нормальные люди не могут смотреть под разными углами. Их оценка всегда одинакова.

Шел двухтысячный год, Вторая чеченская кампания была в разгаре. Молодой старший лейтенант Басаргин недавно стал боеготовым летчиком, полноценным командиром штурмовика Су-25.

Как-то выпало тянуть лямку ведомым в дежурной паре. Олег – ведомый, а ведущий – недавно прибывший с «придворного» (подмосковного) гарнизона капитан, у которого ни опыта, ни налета, ни куража в глазах. И как назло звучит команда на вылет – колонна наших «пехов», состоящая из трех грузовиков, «уазика» и двух «бэтээров» попала в засаду.

Бегом к машинам, запуск и взлет по готовности. Дежурство происходило днем, так как оба летчика к боевым вылетам в ночное время еще не были подготовлены. Светлого времени оставалось мало, поэтому торопились.

Пока взлетели, пока домчались до заданного района – на горы стали опускаться сумерки. Темнеет в горной местности быстро, стоит солнцу зацепиться за вершины, как ущелья с низинами тут же погружаются во мрак.

Подлетая к узкой змейке грунтовой дороги, Басаргин заметил подбитую «коробочку» – дымивший БТР, съехавшие на обочину грузовики и вспышки от выстрелов из стрелкового оружия. Больше ничего разглядеть не получилось – ни наших позиций, ни чужих.

Ведущий установил связь с «землей». Парни умоляли о помощи, так как силы боевиков многократно их превосходили.

Олег ожидал, что пройдясь над местом заварухи, капитан сделает вираж с набором высоты, затем встанет на боевой курс и начнет атаку. Но тот вдруг начал накручивать виражи и рассуждать в эфире о том, что работать пара в условиях сумерек и ограниченной видимости не может.

Басаргин к тому моменту успел немного повоевать, выполнил три десятка боевых вылетов в качестве ведомого и попросту охренел от такого поворота. Вояки на земле вообще потеряли дар речи.

Тогда Олег принял решение и вышел в эфир, чего не должен был делать.

— «Триста пятьдесят седьмой», уходи в зону ожидания, — дал он команду ведущему.

Как ни странно, тот не возражал и послушно отошел на безопасную дистанцию.

Небо стремительно темнело, и молодой старлей понимал: все что он успеет сделать – один заход. Первый и он же – последний.

Выполнив маневр, он начал пикировать вдоль грунтовой дороги, чтобы снизить вероятность нанесения удара по своим. Когда режим пикирования стал устойчивым, несколько раз вдавил гашетку, выпустив весь боекомплект ракет. При выводе из пикирования стал запрашивать «пехов».

Но те молчали.

«Господи, — подумал он тогда, — хоть бы я случайно не накрыл своих…»

Не накрыл. Через несколько секунд гарнитура в защитном шлеме ожила радостным молодым голосом:

— «Воздух», все отлично! Но стра-а-ашно, мля… Чуть штаны не вспотели… Спасибо! С остатками «чумазых» сами разберемся…

У Басаргина словно гора с плеч свалилась. Вот тогда он понял, что не зря от зари до зари штудировал предметы в училище, не зря тренировался на полигонах, не зря попал на войну. Он только что спас чью-то жизнь, и ради этого стоило не спать ночами, трудиться, потеть и вколачивать в память все то, что нужно боевому летчику.

Через некоторое время он отогнал воспоминания и мрачные мысли. Минутная стрелка подходила к заранее определенному рубежу, и Басаргин позвал:

— Миша, ну что у тебя?

— Пока ничего позитивного, — отозвался тот. — Отрезал второй кусок обшивки – никаких неисправностей не обнаружил. Пытаюсь вырезать третий.

— Заканчивай. Время выходит.

— Олежек, я тут подумал… — внезапно назвал его Михаил так, как называли самые близкие друзья. Причем голос был на удивление спокойным и ровным. — А какой мне смысл сматываться внутрь? Ты же сам сказал, что на выходе из дневной зоны долбанемся о поверхность. Так лучше уж попытаться что-то сделать, чем обоим сидеть внутри и ждать смерти.

Здравый смысл в предложении инженера имелся. Но как он – командир экипажа – может оставить своего товарища под смертоносной солнечной радиацией? Матюшин, стало быть, устраняя неисправность, будет рисковать жизнью, а сам он все это время трусливо просидит внутри корабля? Нет уж, подобных поблажек Олег никогда себе не позволял!

— Миша, я надеваю скафандр и иду к тебе, — сказал он, решительно оттолкнувшись от ложемента. — Вдвоем справимся быстрее.

— Ни в коем случае, Олег! — запротестовал тот.

— Это почему?

— Ты должен сидеть за управлением! Если получится отремонтировать движок, то ты сразу включишь его для исправления траектории, — пояснил он. — А иначе мы попросту можем не успеть вернуться.

И снова Матюшин был прав: аварийная ситуация развивалась таким образом, что счет мог пойти на секунды.

— Да, все верно. Храброе сердце – башке не товарищ, — негромко проворчал Басаргин. Немного подумав, он вернулся в кресло, пристегнул ремни и взялся за джойстик управления двигателями ориентации. — Миша, мы поступим следующим образом. Ну-ка зафиксируй там себя понадежнее за скобы. Сейчас немного покрутимся…

Кратковременно включая двигатели ориентации, Басаргин изменил тангаж корабля, приподняв носовую часть на тридцать градусов относительно траектории полета. «Если у Михаила все же получится найти и устранить неисправность, то не надо будет тратить время на эволюции – импульс от работы маршевого двигателя сразу ликвидирует снижение и увеличит нашу скорость», — решил он.

До выхода из теневой зоны оставалось выполнить еще один маневр, но для него потребуется помощь инженера.

Глянув влево и вправо на иллюминаторы, командир не увидел ничего, кроме темноты.

— Ты закончил? — справился напарник.

— Нет, Миша, потерпи еще секунд двадцать. Ты светлую часть поверхности видишь?

— Наблюдаю тонкую полоску. Понемногу приближается.

— Понял. Я сейчас плавно крутану корабль вокруг продольной оси. Свистни, когда окажешься в нижней точке.

— А, понял твою задумку! — повеселел Матюшин. — Давай!..

Запустив на долю секунды один из двигателей, Басаргин заставил «Мир-экспресс» начать медленное вращение.

— До нижней точки пять секунд, — послышался голос Михаила.

— Понял.

— Стоп!

Вырвавшаяся струйка газа остановила вращение. Теперь зияющая дыра на поврежденном корпусе и висящий рядом с ней инженер оказались внизу.

— Ну вот, — довольно проговорил Басаргин, — теперь будешь работать в тенечке, а не под прямыми лучами. Можешь приступать – больше эволюций не планируется.

— Неплохо придумано. Начинаю…

Корабль «парил» над Луной.

Через верхний иллюминатор на фоне бескрайнего черного космоса светился краешек Земли, насыщенной живыми и сочными красками. Нижний полностью занимало мертвое «изображение» земного спутника – обширные белесые равнины, изрытые разнокалиберными кратерами.

Время шло, а вместе с ним таяли и спасительные метры высоты. Никогда еще в своей жизни Олег не испытывал такого жгучего желания замедлить движение стрелок часов. Но что он мог сделать? Инженер копошился снаружи, не оставляя надежды отремонтировать отказавший двигатель, а он находился в ложементе, ожидая чуда – команды Матюшина на запуск.

Как ни пытался Олег отвлечься от черных мыслей о приближавшемся столкновении с лунной поверхностью, но взгляд все одно приклеивался к менявшимся цифрам на мониторе.

Двадцать пять тысяч сто тридцать метров…

Двадцать четыре тысячи двести сорок…

Двадцать три тысячи триста пятьдесят…

Каждая минута – минус восемьсот девяносто восемь метров.

Он принялся считать…

Получалось, что до катастрофы оставалось всего двадцать шесть минут. А до выхода из освещенной зоны – двадцать пять.

— Нет, все-таки при свете солнца умереть было бы лучше, чем в абсолютном мраке, — вздохнул Басаргин. — Мрака и после смерти будет в достатке…

— Миша, как ты?

— Нормально… Работаю…

— Причину нашел?

— Нашел.

Командир затаил дыхание.

— Ну?.. И в чем проблема?

— Один из патрубков пневмогидроавтоматики двигательной установки здорово погнут от удара. В месте изгиба он сплющился и перекрыл движение воздуха из баллонов наддува.

— Понятно. И что?

— Олег, тебе необходимо полностью отключить питание маршевого двигателя. А я вырежу погнутый трубопровод и вставлю новый кусок из ремонтного комплекта.

Басаргин бросил взгляд на часы, затем на показания радиовысотомера. Работа инженеру предстояла серьезная, а времени на нее было катастрофически мало.

— Так… Двигатель обесточил. Действуй, Миша. Только не забывай: у нас осталось двадцать одна минута.

— Да-да, понял…

Секундная стрелка часов намотала еще несколько кругов.

Монитор равнодушно оповестил об очередном изменении высоты. Теперь цифры показывали двенадцать тысяч пятьсот семьдесят метров. На таких эшелонах бороздят земную атмосферу гражданские авиалайнеры.

Повернув голову, командир посмотрел в левый иллюминатор, оказавшийся сейчас внизу. Поверхность Луны стала гораздо ближе: кратеры уже не казались идеально круглыми, а на глянцевой белой поверхности равнин проступили светло-желтые пятна неправильной формы.

«Это солнечный свет окрашивает грунт в различные тона, — вздохнув, догадался Басаргин. — Падает на неровности рельефа под различными углами и окрашивает. Эх-х, полюбоваться бы этими неземными красотами в другой ситуации. В более спокойной…»

Да, сейчас у него не было ни желания, ни возможности, ни времени обозревать лунные пейзажи. Зато этим невозмутимо занималась автоматическая видео- и фотоаппаратура. Ей было наплевать на настроение членов экипажа, на все то, что происходило на борту корабля и на то, что случится через десять минут. Каждая из камер исправно подстраивала резкость, выбирала наилучшую экспозицию, матрицы фиксировали поток света и преобразовывали его в электрический сигнал, процессоры переводили сигнал в цифровой код и отправляли для хранения на электронный твердотельный носитель большой емкости.

Нервы были напряжены до предела. Басаргин неоднократно порывался запросить Михаила о том, как идут дела и есть ли хоть малейший шанс на запуск двигателя. Но каждый раз он удерживал себя, понимая, что инженер предпринимает все возможное и что его сейчас лучше не беспокоить.

Высота – четыре тысячи четыреста девяносто. До столкновения с поверхностью ровно пять минут.

Пальцы правой ладони командира машинально поглаживали джойстик управления двигателями ориентации. Менять положения корабля не требовалось – оно было выбрано идеально для моментальной коррекции траектории. А вот другая ладонь была напряжена и плотно обхватывала небольшой пластиковый шарик черного цвета на оконечности левого джойстика. Именно этот коротенький левый рычажок с плавным ходом отвечал за управление маршевым двигателем. Именно его Басаргину сейчас более всего хотелось привести в действие.

Высота – две тысячи шестьсот девяносто. И три минуты до печального финала.

Видимая в иллюминатор поверхность Луны уже не проплывала под кораблем, а быстро перемещалась от одного края к другому.

Наклонив голову, Басаргин посмотрел туда, где сейчас находился напарник. Вся надежда была только на него. Если за последние три минуты полета Миша не успеет, то…

— Все правильно. Постоянно везти не может! — шлепнул он ладонью по джойстику и грустно улыбнулся. — Три посадки на одном двигателе, пожар, катапультирование с подбитого боевиками штурмовика, два отказа гидросистем, пробитый пулями топливный бак, неполный выпуск шасси, что-то еще… уже не помню. Каждый раз мне чертовски фартило, и я, подобно маленькому ребенку, верил в свое бессмертие. Но всему есть предел. Наверное, мой ангел-хранитель отвлекся, ушел в запой или просто обиделся на мою неблагодарность…

Высота – девятьсот метров. До столкновения – одна минута.

Корабль уже нырнул в лунную ночь, а перед этим последние освещенные участки светлой зоны проносились под кораблем с невероятной скоростью. Невозможно было разглядеть ни кратеров, ни желтоватых пятен, ни причудливых морщин рельефа – все смешалось в сплошном мельтешении.

«Представляю, как нас размажет на такой скорости», — снова вздохнул Олег и перевел взгляд на монитор интегрированного пульта…

Как он ни ждал команды инженера, а его голос все одно оглушил:

— Врубай!!

Командир мгновенно среагировал, включив элекропитание двигателя и сразу дав ему полную мощность.

Резко возникшая гравитация вжала тело в ложемент. Потекли самые мучительные секунды ожидания…

За нижним иллюминатором царила темень – ни единого проблеска или светлого пятнышка. И ни черта не понятно, хватит ли кораблю запаса высоты для исправления траектории. Он ведь не пушинка и не легкий истребитель, способный на быстрый маневр. Его массу еще надо заставить изменить направление движения.

Единственным прибором, по которому можно было контролировать и отслеживать положение корабля относительно поверхности, оставался радиовысотомер. К его-то показаниям на мониторе и приклеился взгляд Басаргина…

Десять метров.

Двенадцать.

Пятнадцать…

— Господи… хоть бы на пути не оказалось возвышенности, — прошептал он, еще не веря в случившееся чудо. И передал в эфир: – Миша, понимаю, как тебе там трудно. Потерпи несколько секунд. Уйдем подальше от поверхности – уменьшу мощность до номинала.

Тот не ответил. Видать, снова болтался на фале, ибо цепляться руками за страховочные скобы при такой перегрузке было бесполезно.

— Миша, ты как?

— Нормально. Теперь жить можно.

Услышав усталый голос напарника, Басаргин растянул губы в счастливой улыбке:

— Ну и славно. Ты не представляешь, как я рад тебя слышать. Набрали десять тысяч, двигатель перевел на двадцать процентов. До люка добраться сможешь?

— Да, гравитация ерундовая – доберусь.

— Давай. Жду…

Выровняв давление в бытовом отсеке и спускаемом аппарате, командир открыл разделявший их люк. Забравшись в «бытовку», обнял инженера и помог ему покинуть скафандр.

Михаил выглядел очень уставшим и едва шевелил конечностями.

— Ты не представить не можешь, как я торопился, — сказал он, напившись воды из пластиковой емкости. И, вытянув руки, продемонстрировал ладони: – До сих пор от напряжения трясутся.

— Верю, Миша, верю.

— Нет, это сложно представить, — качнул тот головой и поправил мокрые волосы. — Я привык работать спокойно и вдумчиво. А тут… самый бешеный аврал в моей жизни. Я даже «калашников» в школе на скорость так быстро не собирал, как монтировал этот чертов кусок патрубка.

— Ты молодчина, Миша!

— Когда ты дал движку полную тягу, меня так о борт корабля шибануло, что на минуту потерял дыхательные рефлексы. Думал шлем от удара лопнет. Нет, вроде, цел… — осмотрел он верхнюю часть снятого скафандра.

Басаргин приобнял товарища:

— А я тут всю свою жизнь вспомнил и к смерти уже готовился. И вдруг твой вопль: «Врубай!!»

— Выходит, рановато еще нам помышлять о смерти. Жаль выпивки на борту нет – я бы сейчас грамм двести накатил.

— Ничего, на земле отметим наше спасение.

— Это само собой…