Ловушка для потерянной души

Все молча переглянулись, уселись обратно на землю, снова ушли в свои мысли, увязли в тревожном ожидании. А гул голосов постепенно расползался по дороге, разлетался над полем между городом и далекой кромкой леса, звучал все громче, забирался в душу, вновь и вновь напитывал силой сомнения и страхи.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

— Я не поеду. — Упрямо сжимаю губы, смотрю исподлобья на ту, что зовется моей матерью. Снова бессонная ночь под душераздирающий стон труб. Сердце то и дело останавливалось, сжималось от этого звука. Кажется, даже шепот призрака моих страхов стал тише по сравнению с той тревогой, что витает в воздухе.

— Поедешь! — вскочила с дивана, заходила по привычке взад вперед по комнате, засверкала драгоценностями в свете свечей. Сколь бы я их не разжигал, а углы по-прежнему темны, выталкивают свет, колышут острыми гранями черноты. — Ты должен. Войны не будет. Это все уловки Ла Карта. А ты приобретешь благосклонность военного управления и уважение Совета. С тобой поедет Саркал. Ничего не случится. Ты сам хотел покинуть дворец. Считай это легкой прогулкой, чтобы развеяться.

— Развеяться? На войне? — со стуком опускаю стакан на стол, сжимаю его в руках, того и гляди осыплется осколками мутного стекла.

— Не будет войны. Да и остановитесь где-нибудь в надежной крепости. Саркал обо всем позаботится, — отмахивается от моих слов. Так всегда. В этих стенах, где эхо разносится по длинным коридорам, становится оглушающим, каждый способен услышать лишь себя. Собственные мысли всегда громче чужих слов.

— Мама, — слежу за ее метаниями. Она изменилась. Еще сильнее, чем мне показалось в нашу первую встречу. Каждый день — словно год. Все глубже морщины на ее лице, все ярче сверкает седина в темных волосах. Время забирает не только жизнь, но и самого человека. Понемногу утаскивает в объятия темноты, стирает память о том хорошем, что было когда-то. Я уже почти не помню, каково это, быть любимым. Теперь в жизни моей маленькой семьи правят власть и страх. Страх потерять власть. Больно.

— Сейчас я говорю тебе, как императрица! Ты — поедешь. Пусть даже придется тащить тебя силой! Я не хочу умирать. И тебе не позволю. А сидеть и бездействовать — то же самое, что за руку привести Ла Карта к трону. Понимаешь? Ради этого стоит рискнуть твоей жизнью. — Оборачивается ко мне, столько злости во взгляде и голосе. Теперь она не пытается выглядеть хорошей для меня. Когда земля уходит из-под ног, ты цепляешься лишь за свою жизнь. Я не имею права осуждать. Я такой же. Понимаю, как никто, насколько низкими могут стать поступки людей при одной только тени страха. Эти поступки потом возвращаются, выныривают из подсознания и мучают кошмарами, пугают злым шепотом ветра.

— А если я умру? — сдаюсь под натиском ее аргументов и злости. Пусть будет так. В последнее время я даже не пытаюсь плыть против течения. Собираю все острые камни обстоятельств, даже не выставляя руки для защиты. Я боюсь. Каждое мое решение, каждое неосторожное слово становится еще одним камнем, что тянет на дно. Я буду делать так, как мне говорят.

— Не умрешь. Ты слишком ценен. Даже если тебя захватят в плен, то не убьют. Потребуют выкуп. Но Саркал этого не допустит. — Отмахнулась от моего страха.

— А кто я, мама? — поднимаю глаза от столешницы, где растекается кроваво-красная лужа вина из все-таки треснувшего бокала.

— Ты? — удивленно приподнимает брови. — Сын императрицы, наследник рассветного престола!

Прав был миссар и его злые сказки. Правитель не может быть человеком. Моя жизнь ценна для других лишь до тех пор, пока за спиной сияет золото трона, даже для собственной матери. И я жив, пока кому-то нужен. Стоит мне отойти на шаг от этого жесткого стула, как споткнусь о собственную смерть.

Каэрон Ла Карт.

Главный советник первого полного ранга Управления Императорских дел.

Какой же пьянящий аромат у ночного воздуха. Он другой, кажется, меняется за этой стеной. Впервые я за кольцом стен внутреннего двора так поздно. Я получил то, к чему стремился. Скоро пройдет это чувство неправильности, станет привычным тишина пустых дворцов. Теперь я над законом, который раньше запрещал мне переступить порог этих ворот. Никто не смеет войти сюда без приглашения после комендантского часа, кроме меня, теперь. Я уже почти чувствую мягкость рассветного трона. Она ощущается во взглядах опущенных глаз и поклонах. С сожалением покидаю пределы внутреннего кольца. Еще не время. Сегодня я позволил себе задержаться, но это лишь раз. Нужно подождать еще немного и это место станет моим новым домом.

— Высший, — неприятный голос коверкает слова родного мне языка.

— Доброй ночи, господин посол, — киваю массивной тени у входа в управление императорскими делами. Сегодня был тяжелый день, нет ни сил, ни желания ехать в свой дом. И разговаривать с кем-либо тоже.

— Уделите мне минуту вашего драгоценного времени, первый советник? — выступает из тени, улыбается, выделяя голосом мой новый статус. Приятно слышать его, но не от этого человека.

— Что привело вас в столь поздний час? — услужливо распахиваю перед ним двери управления. Даже после получения столь высокого положения я вынужден считаться с теми, кто помогал мне строить лестницу. Посол Хариса не тот, с кем стоит ругаться. Их помощь неоценима. Что вчера, что в будущем.

— Сомнения, мой друг, — бесцеремонно уселся в моем присутствии на один из стульев у длинного стола совещаний. Скриплю зубами так, что скулы сводит, в оскале кривятся губы, стараясь сойти за любезную улыбку. — Харис сомневается.

— В чем же? — опускаюсь напротив, сдерживаю себя, чтобы не сорваться. Напряжение прожитого дня сказывается.

— Мы оказали вам неоценимую помощь на последнем Совете, — киваю, снова растягиваю губы в улыбке. Что им еще нужно? Я помню все, о чем договаривались, но выполнение требует времени. Никто не любит платить по счетам, но пока Харис поддерживает меня, я буду кормить их обещаниями золотых гор. — Сейчас смутное время.

— И что же? — дурные предчувствия, что весь день прятались глубоко внутри — зашевелились.

— Мы уже развернули войска, стоим у самой границы Империи, глупо будет уйти с пустыми руками, потратив столько усилий для мобилизации войск. Вы согласны? — прячу руки под столом, сжимаю кулаки.

— Мы договаривались лишь о том, что это представление. Сейчас не время для войны. — Качаю головой, понимая, что мои возражения для него кажутся смешными.

— Нам тоже так кажется. — Крутит в руках один из недописанных указов. — Но мы не собираемся разворачивать полномасштабные действия. Может город или небольшую крепость. Наши воины не поймут, если мы отправим их домой с пустыми руками.

— Нет! — встаю, ударив по столу рукой. Стоит им только начать и лавину будет не остановить. — Я помню все уговоры, господин посол. Вам стоит немного подождать.

— Но где гарантии, что вы не забудете о них, едва вашей головы коснется корона? — качает головой. — Это не такая большая плата. Вы же, остановив якобы начавшуюся войну, приобретете больше власти. Подумайте об этом.

— У нас не так много воинов, поймите. Смутное время. Никто не намерен отпускать свои войска. Мне стоило больших усилий попросить военной помощи у наместников, которые выделили едва ли тысячу обученных воинов для командования. Это может вызвать недовольство двора. — Опускаюсь обратно на стул. Это плата за миг триумфа. Я уверил глав влиятельнейших родов в том, что война не более чем представление. Вся верхушка командования там — их сыновья и племянники, которые считают, что отправились на прогулку. Ее результатом должно стать назначение, награда за проявленную доблесть в несостоявшейся войне раздачей ранговых земель и значимых постов. — Мне нужно время. — Стираю улыбку со своего лица. — И место. Земли, которые вы хотите забрать.

— Мы сообщим. — Довольно кивает посол. Теперь улыбка сияет на его лице. — Позже. Вы успеете предупредить своих людей.

— Хорошо. — Поднимаюсь, считая разговор оконченным.

Уверенные шаги посла за спиной, скрип закрывшейся двери. Устало падаю обратно на стул, прикрыв глаза. Мне нужно сделать так, чтобы никто не остался в обиде, хотя бы до тех пор, пока не сяду на трон. Не должно пролиться ни капли крови тех, кто стоит на моей стороне и в то же время сохранить видимость настоящей защиты границы. Новая задачка для очередной бессонной ночи.

Никто.

Пятьдесят тел к вечеру первого бесконечного дня. Тех, что когда-то были людьми. Они оборвали свою жизнь из-за страха смерти. Всех дезертиров поймали небольшие отряды. Они незаметно следовали за колонной за густыми зарослями кустов. Умирал беглец — умирал командир и назначался новый. Презрительные взгляды воинов-командиров и блеск стали с алым следом крови на клинке. Жизнь в очередной раз удивила меня своей жестокой реальностью.

Теперь люди не смотрели по сторонам, не переглядывались с мутным блеском надежды на побег. Сжались в нестройную толпу, едва не хватаясь за руки, и шли вперед, как стадо, окруженное злыми волками.

Каждый день сердце замирало при взгляде на темнеющее небо. А количество тех, кто оставался позади, укрываться дорожной пылью, не уменьшалось. Кто-то не выдерживал нагрузки длительного пути, падал, цепляясь за руки таких же вымотанных товарищей, их несли на спинах по очереди. Другие поддавались панике приближающегося вечера и тоже пытались сбежать, чтобы не умирать ни за что. Стихли разговоры, только топот сотен ног в полной тишине. Лишь иногда на ночных привалах слышались редкие всхлипы, которые терялись в громком смехе и разговорах командиров. Они будто не замечали ничего вокруг. Собирались за тонкой тканью палаток, которая непреодолимой стеной отделяла их мир от нашего.

— Никто, — уже привычно толкнул меня под ребра младший. Мы вместе всего неделю, почти не разговариваем, лишь смотрим друг на друга, а ощущение, что знакомы всю жизнь. Странно, но страх приносит не только плохое. Он сплочает тех, кто нашел в себе силы бороться.

— М? — смотрю на неясные тени внутри ближайшей палатки командования. Яркий свет теплого огня подогревает злость внутри, быстрее гонит кровь по замерзшему телу.

— Надеюсь, сегодня не будет, как вчера, как думаешь? — тоже поглядывает на палатку, вздрогнул от громкого смеха одного из людей в сияющих доспехах.

— Не знаю, — отвожу взгляд.

Вчера злость почти заставила меня остановить время. В пальцах уже бились его тугие потоки. Командиры. Они не такие, как в книгах. Сказки врут. Десять человек вчера умерли просто так. От руки пьяных людей, что смеют звать себя командирами. Они решили поучить простых крестьян правилам сражения на мечах. Обученные воины, весь день проводящие на лошади, против уставших и испуганных крестьян, которые держат оружие, как дубину. Показательный бой. С той ночи любой смех будет казаться зловещим.

Хорошо, что мне не снятся сны, а лишь видения дивного сверкающего мира. Да и те в последнее время спрятались за плотной пеленой вечной усталости.

— Давайте спать. — Расстилаю тонкий казенный плащ на земле, стараюсь расправить неровные комки подкладки, которые впиваются в спину. — Завтра опять тренировка с утра. Надо отдохнуть.

— Все равно не научимся ничему, — отмахнулся Тощий. Возможно, он прав, но я стараюсь запомнить. Все то, что может уже завтра подарить мне еще пару секунд жизни. Странные упражнения, которые демонстрирует один из командиров, получаются все лучше. Кажется, глупые действия с огромным щитом, от которого болят руки. Шаг вперед, шаг назад. Все просто, а оказалось нелегко, особенно, если делаешь это в чем-то отдаленно напоминающем строй.

Если доживу до момента перед сражением — сбегу. Там уже не будут пересчитывать, только если трупы. Тогда будет шанс. Почти моментально проваливаюсь в темное ничто своих странных снов без сновидений. Снова скучаю по блистающему миру, а он не появляется с того момента, когда смерть была близко.

Темнота рассеивается, врывается в спокойствие сна странный звук, которого не встречалось раньше. Громкий писк над самым ухом, далекие голоса, где не разобрать слов. Что-то давит на грудь, заставляет холодное сердце проснуться, даже дышит за меня. Чувствую, как твердый воздух проходит в слипшееся горло, поднимает ребра в чужом вздохе. Медленно, по капле возвращается сама жизнь, расползается по мне вместе с несмелыми толчками сердца. Оживает блистающий мир далеким шумом железных повозок. С трудом открываю глаза, лишь на мгновение, чтобы увидеть чьи-то серые лица и сильные руки, которые, наконец, отпустили грудь, позволяя сердцу биться самостоятельно. Делаю глубокий вдох, словно первый в жизни, захожусь в болезненном кашле, снова погружаясь в тихую темноту.

— Просыпайся, — тихий шепот над самым ухом. Распахиваю глаза, сажусь, пытаюсь надышаться впрок, чтобы хватило еще недолго на жизнь в том мире. — На тренировку пора. — Не замечает моего состояния младший.

Поднимаюсь на трясущихся ногах, вслушиваюсь в стук собственного сердца. Кто бы ни был тот, чьими глазами я смотрю на другой мир, он выжил. Не погиб под колесами железных карет. Отчего-то радостно на душе. Как после прыжка по крышам, когда удается преодолеть большую пропасть над смертью.

Осматриваюсь, торопливо собираю вещи. Впереди новый день, если повезет, то будет и следующий. Я не сдамся до тех пор, пока слышу собственное сердце, ведь кроме этого, все можно исправить.

Быстрая тренировка в неровном строю, среди тех, кто так же не собирается сдаваться. Косые взгляды собирающихся в дорогу солдат и смешки еще не протрезвевших командиров. Заставляют сжимать зубы, крепче держать тяжелый щит и яростно выкрикивать собственную злость.

Стало теплее. Чем дальше от столицы, тем ярче небо и теплее солнце. Белесый налет холода на земле почти не появляется, не колет лицо морозом. Переставляю ноги, полностью уйдя в свои мысли. За две недели, кажется уже можно научиться спать на ходу.

Все меньше тех, кто остается на земле дороги позади. Ослабили внимание мобильные отряды по бокам, так и манят возможностью побега. Хочется освободиться от очередной клетки обстоятельств. Кажется, сделай я хоть шаг за невидимую границу дозволенного, и дышать станет легче. Как оказалось, так думаю не только я. Снова к вечеру десять тел и снова страх от того, что ты мог быть на их месте.

Дороги бесконечны. Три недели, а они все тянутся, переплетаются между собой, водят по кругу. Сколько шагов не сделай, а будешь все там же. Смотреть на кусты, деревья близкого леса и глотать едкую пыль из-под сотен ног. Кажется, мы заблудились в них, сбились со счета поворотов и количества покинутых деревень. Пустые дома и распахнутые створки ворот дворов. Тощий говорил, что люди боятся своих солдат едва ли не больше врага. Для меня это странно, но не спорю. Слушаю о том, как бывало командиры таких войск, как наше забирали все, что было в свободных деревнях, вычищали погреба подчистую, оставляя тех, кого должны защищать умирать от голода. Убивали людей ради забавы, как тогда ночью во время показательного сражения.

— Скоро прибудем на место, еще пара дней, — Тощий вынырнул из толпы рядом со мной. Он иногда пропадал вот так, ходил по другим отрядам, рисковал приблизиться к командирам. Поначалу пугал нас возможностью побега, но неизменно возвращался, приносил слухи. — Мы почти у южной границы. Чувствуешь, как теплом запахло? — улыбается, глядя на небо.

— Скоро паленым запахнет, — хмыкнул Старый. Так прозвали похожего на торговца мужчину с седеющими волосами и глубокими мимическими морщинами у рта. Никто не называл своих имен, заменили их кличками. Считали, что у солдат нет имени. Это внушали и командиры, напоминая, что мы стадо.

— Да ну тебя, — отмахнулся Тощий. — Погоди, вот запахнет, и рванем отсюда.

— Ты бы тише говорил, — толкнул его Мелкий.

— Да брось. Думаешь одни мы такие умные? Как только клюнет, так все рванут, там уже все от ног зависит. Кто первым убежал — тот и выжил. Главное в первых рядах не оказаться. Всадники догонят. А коли повезет — быстро в лесу спрячемся. Тут вон, лес не голый, юг как-никак.

Оглядываюсь по сторонам, слушаю тихий шепот листьев. Он напоминает мне о том, сколько всего прячет лес. Навевает воспоминания. Греет непривычное после недавнего холода солнце, дарит мнимое чувство спокойствия. Ходят слухи, что войны не будет. Тоже Тощий принес. Якобы все это лишь политические игры. Легкая прогулка до границы. Погреться на южном солнце и вернуться домой.

Им есть куда возвращаться. Именно поэтому в последнее время все меньше дезертиров, стали слышны разговоры и иногда даже тихие смешки. Людям нужна надежда. А я не знаю чему верить. Если бы Линсан была рядом, то непременно подсказала бы, передала шепот духов. Мысли постоянно возвращаются в тот город, за высокие стены. Вечерние костры напоминают камин в огромной библиотеке миссара. Мелкий иногда так поворачивается, что до боли напоминает Арри. Я изо всех сил гребу против течения, но оно все сильнее сносит меня назад в прошлое. Является старыми лицами новых знакомых.

— Привал! — многоголосый приказ отовсюду. Падаю, не сходя с места. Откидываюсь на тяжелый щит, щурю глаза на небо.

— Мы ведь выживем, правда? — падает рядом Мелкий.

— А куда денемся, — хмыкнул Тощий.

— Главное — верить, — кивнул Старый.

Оглядываюсь на них. Снова рядом кто-то есть. Сколько не стараюсь быть в одиночестве, а все рано находятся те, кто встают рядом. Привязывают к себе мое сердце, забираются в мысли. И не выгнать их. Жизнь поступает так каждый раз, подсовывает людей, привязывает ими к себе, запутывает в этих сетях, как в паутине. Они разные, каждый со своей судьбой, о которой молчит. Старый заикался пару раз о семье и детях. Тощий бежит от чего-то, просыпается по ночам в попытке скрыться от преследователей, что нагоняют в кошмарах. Мелкий не рассказывает ни о чем, закрывается иногда в себе, а очнувшись лишь улыбается, прячет свое маленькое горе.

— Через два дня дойдем до крепости Латри. Там валяться будете, — пнул меня в голень проходящий мимо воин-надсмотрщик нашего отряда. Прервал недолгие мгновения спокойствия. — Все на месте? — сощурился, прошелся взглядом по нашим лицам. — Подъем!

— Нет в жизни справедливости, — вздохнул рядом Тощий.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Теплое солнце понемногу отогревает холод в душе. Далеко позади высокие стены дворца и столицы, что в последнее время были хуже тюрьмы. Их сменили непрочные стенки кареты. Проплывают мимо одинаковые деревни и дома с прохожими, чьи лица размыты плотной сеткой окна. Никто не должен видеть меня. Смешно, как будто кто-то может узнать того, кого никогда не видел.

— Мы прибыли, — Саркал распахнул дверцу кареты без предупреждения. Вздрагиваю. В последнее время все чаще возвращаюсь мыслями во дворец. Нет больше того шепота и неясной фигуры в темных углах. Но они остались в моей голове. Заставляют слушать тишину, разглядывать места, где можно скрыться. Дворец далеко, но по-прежнему давит своими стенами.

Тело затекло от неудобных кресел повозки. Выбираюсь из душного тесного помещения, прячусь под глубоким капюшоном легкого плаща. Здесь действительно тепло. Словно другой мир. Плотное кольцо охраны скрывает его от меня своими спинами. Единственное, что видно — это высокие стены старой крепости. Грубые камни с неровными краями, черные провалы узких бойниц, как множество трещин. Мелькают начищенные шлемы стражей на стене, появляясь между зубцами.

Ныряем в прохладу коридора в стене, гулким эхом разносятся шаги.

— Рад приветствовать вас, — невысокий плотный человек перегородил нам дорогу, распахнул широкие объятия, приветствуя Саркала.

— Здравствуй, друг, — улыбнулся он. Редко увидишь его в хорошем настроении.

— Чем обязан твоему визиту? Да еще без предупреждения, — невзначай бросает заинтересованные взгляды на меня.

— Я сопровождаю его высочество. — Склонился Саркал, подал знак рукой, приказывая воинам охраны расступиться. Выхожу вперед, скидываю с головы капюшон, под которым чуть не задохнулся. — Он займет место командующего на время военных действий.

— Его высочество здесь! — резкий крик начальника крепости режет слух. — Рады служить! — склоняет колено.

— Поднимитесь, — приказываю, выждав нужное время. А в голове только одно, оказаться поскорее под защитой крепких стен. Саркал утверждает, что войны не будет. Надеюсь, что это действительно так. Только отчего-то, кажется, что моя смерть по-прежнему близко, почти касается плеча холодными пальцами, невзирая на тепло южного солнца.

— Крепость Латри одна из самых надежных в южных провинциях, ваше высочество, — склоняется к моему уху Саркал. — Ее ни разу не удалось взять врагу.

— Очень надеюсь, что это так, — следую за ним вглубь узких коридоров. Ежусь от сквозняков из побочных ходов.

— Ваши комнаты, — начальник распахнул одну из одинаковых дверей в северной башне.

— Приветствую ваше высочество, — высокая тень напротив яркого света окна бойницы.

Шарахаюсь от неожиданности, едва не спотыкаясь о невысокий порог. Сердце вздрогнуло от голоса, который последний раз слышал, кажется очень давно. Почти забыл то чувство ужаса и безысходности в темных подвалах тюрьмы. Мои страхи следуют за мной по пятам. Улыбаются мягко с равнодушного красивого лица, пронзают взглядом черных глаз, в которых навечно застыл холод. Он единственный, в чьем исполнении положенный поклон кажется издевкой или одолжением.

— Добрый день, миссар Ла Карт, — с трудом удается совладать со своим голосом. Снова чувствую себя добычей в пасти этого страшного человека. Не угадать его мыслей. На чьей стороне он сегодня? В это мгновение смерть подошла вплотную, почти схватила за горло.

Никто.

Бесконечная равнина золотистого песка с редкими клочками сухой травы и невысоких деревьев. Ее край пропадает далеко за горизонтом, сливается с серебристой лентой реки. Она берет начало в горах на западе, извивается, словно змея, пробивает себе путь в трещинах обожженной земли, касается холодными водами стен крепости на границе песков и чахлого леса, откуда вывела нас дорога.

Высокие стены покрыты белесым налетом, словно давно забытой серой пылью земель изгоев. Узкие бойницы окон чернеют ровными провалами, как дыры в изъеденной временем ткани. Бросает широкую тень на вытоптанную сотнями ног землю стоянки войск. Все стремятся спрятаться в ней от палящего солнца.

— Жара, — выдохнул рядом Тощий. Развалился на узкой полоске сочной травы у самого берега реки.

— Да, лучше уж, когда холодно, — кивнул Старый, оттирая пот со лба.

— Долго мы тут торчать будем? — снова Тощий. Будто я знаю то, что неизвестно им. Пожимаю плечами, смотрю на далекий горизонт, который едва угадывается за сотнями шлемов людей и серыми куполами наспех поставленных палаток. Проглядывает иногда, дрожит горячим маревом, создавая причудливые танцы миражей.

— Уже несколько отрядов ушли, может и нам повезет? — шмыгнул носом Мелкий.

Многотысячное войско медленно распадалось на небольшие группы по две-три сотни человек, растекалось по условной линии границы, пропадало то в спасительной тени леса, то таяло в мареве песков. А мы, как и говорил воин-надсмотрщик, по-прежнему жаримся на раскаленной поверхности у крепости. Даже отдыхом это не назовешь, больше похоже на пытку. Множество людей на небольшом клочке отрытого пространства под палящим солнцем. Кто-то прячется в тени стен крепости, кто-то, как мы, развалился у самой кромки неширокой бурной реки. В палатки заходить страшно, воздух там обжигает сильнее, чем солнце.

Самое страшное даже не жара. А запах пота и давно не мытых тел. Сколько нас не загоняли в реку, а он все равно витает в воздухе. Въелся в плотную кожу доспехов, пропитал саму землю и душит.

— Нас так мало осталось, — почесал затылок один из нашего ара. Я мало общаюсь с другими, рядом все чаще те трое, что шли рядом в неровном строю.

— Так все разбежались, один ты тупишь, — оскалился Тощий, глядя на него. Нас от силы около тысячи осталось. Сидим, как мухи на стекле, довольствуемся подачкам остатков еды из крепости по утрам и вечерам.

— Ну да, заливай, — отмахнулся воин, здоровый мужчина с мясистым лицом, изъеденным рытвинами оспы. — Мобильные отряды на месте, я проверял недавно. Сидят в тех кустах. А по пустыне далеко не утопаешь.

Щурюсь на море золотого песка. Вчера еще двое распрощались с жизнью. Решили в полумраке подступающей ночи уйти по равнине. Смерть догнала их в сотне шагов от стоянки, ударила в спину длинной стрелой со стен крепости.

— Это не правильно, — вздыхаю, оглядывая уставших людей. Даже торговцы, что как привязанные следовали за колонной, скрылись в спасительной темноте прохода за стеной крепости. Не вылезают, предпочитая развлекать командиров, поглядывают на живое море из высоких окон, из-за мощных зубцов стены. Оттуда часто вечерами слышится музыка. Их мир теперь еще дальше от нашего, спрятался за мощными стенами.

— Что не правильно? — стянул шлем Тощий, набрал в него воды, обливает распаренное тело, скинув доспехи.

— Все это не правильно. — Качаю головой. — Почему так странно? Почему никто из вас не хочет защищать свой дом? Я не отсюда, а потому считаю эту войну не своей, но вы…

— А что нам защищать? Мы не живем, а выживаем. — Зло ударил кулаком по песку Старый. — Даже если выживем, мало урожая будет, по осени придется залезать в еще большие долги, чтобы просто выжить. А там и до ранговых земель недалеко. Вот и все. Самое ценное в нашей жизни — это мы сами. А потому и платить приходится своей свободой. А там, откуда ты не так?

— Не знаю, — пожимаю плечами. Кажется, что действительно не так. Иначе. — Не помню.

— Странный ты, — вздыхает рядом Тощий.

— Ты уже говорил, — усмехаюсь, завороженно глядя на очередной мираж горизонта в свете закатного солнца. Он расползается темной полосой.

— У меня даже внутри все трясется от этой жары, — пожаловался Мелкий, прижимая руки к груди.

Прислушиваюсь к себе. Странная вибрация добралась и до моего сердца, кажется, сама земля дрожит, рвет на неравные порции вдох. А полоса миража все ближе, уже закрыла собой весь горизонт и разрастается темной массой, поднимает вокруг себя тучи золотого песка. Медленно поднимаюсь, чувствую, как холодеют руки от страшной догадки. Не хочу верить.

— Это не от жары, — выдыхаю, глядя на стальной блеск приближающейся лавины.

— Что это? — проследил за моим взглядом Мелкий, щурится на солнце.

— Наша смерть, — тихий шепот Тощего рядом показался оглушительным в наступившей тишине. Все, кто были рядом, обернулись к горизонту.

Подтверждая наши страхи, взвыли тревожно трубы крепости. От этого звука стало еще страшнее, замерло сердце. Вздрогнуло, заволновалось живое море под стенами. Распалось на широкие волны, которые сталкивались друг с другом, смешивались в кучу, закричали тысячей голосов. Бросились к спасительной кромке леса, пропадали в редких зарослях сухих кустов, чтобы встретить свою смерть под клинками воинов врага, который подкрался со спины, вырезает остатки карательных отрядов. Отхлынули испуганно, кинулись к высоким стенам, где медленно, царапая землю, ползли тяжелые створки ворот, не желая давать надежду на спасение.

А я стою не в силах и шага сделать, смотрю на приближающуюся лавину. Все сильнее дрожит земля от ударов сотен копыт лошадей, звенит воздух от далекого звона доспехов всадников. Звучат отовсюду команды тех, кто еще считает себя командирами. Пытаются собрать воедино безумную толпу, которая убивает себя, топчет маленький шанс надежды под собственными ногами. Вот какой он, настоящий страх. Лишает воли, убивает мысли и надежду.

— В воду, — толкаю застывших рядом солдат. Немного, всего десяток тех, кто еще не успел поддаться общей панике, не рванули к лесу или к стенам, не растворились в обезумевшей толпе.

— Что? — Мелкий не в силах оторвать взгляд от приближающихся всадников.

— В воду! — толкаю его изо всех сил. Он падает на мелководье, поднимая тучу брызг.

Это послужило командой для остальных. Сорвались с места, сбрасывая тяжелые жилеты доспехов и шлемы, что предательски ярко сияют на солнце.

Длинное мгновение ледяных объятий воды, глушит крики, закрывает от мира темной мутью поднятого ила. Течение бьет в лицо, толкает к стенам крепости. Выныриваю, слепну от яркого солнца.

Живая волна отхлынула от стен крепости, откатилась к реке. Их сносило течением, выбивало землю из-под ног скользкими камнями, дарило быструю смерть под сапогами других.

Едва достаю ногами до дна. Гребу против течения, ближе к противоположному берегу, цепляюсь руками за мокрые камни, стараюсь удержаться, не попасть в ту давку, что шумит за спиной всего в паре сотен метров. Пальцы соскальзывают, накрывает волной бурного течения, захлебываюсь, теряюсь под водой.

— Не спи! — кто-то выдернул меня из объятий ледяной воды, бросил на камни.

Киваю благодарно, смутно различаю Старого. Совсем рядом Тощий, Мелкий и еще пара человек, что были с нами у реки, первыми бросились в воду. Мы должны выбраться. Совсем близко спасительный лес, где ветви кустов нависают над водой, создают живой коридор.

Сердце вздрогнуло, так знакомо, как после предупреждений Линсан. Застываю на миг, хватаю время, прижимаю к себе. Оглядываюсь, скольжу по лицам, искаженным ужасом. Пытаюсь поймать опасность, но она ускользает, не хочет показываться.

Замерли на берегу всадники, привстав на стременах, сжимают в руках тугие луки. Медленно разжимают пальцы, отпуская тетиву. Срываются острые жала стрел, блестят на ярком солнце, целят в мутную воду. Время вырывается из рук, летит, словно стрела, рвет мир вокруг громкими криками.

— Под воду! — кричу, но не надеюсь, что кто-то услышит. А черная туча уже закрыла собой небо, спрятало яркое солнце, приближается смертельной тенью.

Жадно глотаю воздух. Снова холодные объятия воды, утаскивают на дно вязким илом, сносят течением. Бьюсь спиной о камни, хватаюсь за них руками изо всех сил, прижимаюсь спиной, используя, как щит, задыхаюсь от упругих струй, что бьют в лицо. Легкие горят огнем, кричат о том, чтобы сделать вдох. Терплю, до черноты в глазах сжимаю веки. Мгновения кажутся вечностью. Скользят пальцы по склизким камням.

Нет больше сил. Тянусь за временем, оно снова не слушается, касается пальцев, словно дразнит, замедляет мое сердце ненадолго и снова крутит бешеные вихри. Наконец хватаю его, выныриваю, среди тех, кто услышал мой крик. Оглядываюсь на всадников, которые мечутся вдоль берега, выбирают жертвы, ведут прицельную стрельбу по тем, кто пережил первый залп. Они уже совсем близко, щурятся от бликов воды.

— Под воду, — снова выпускаю время, хрипло кричу, не боюсь, что услышат с берега, слишком много смерти вокруг, она громче любого крика.

Темно в глазах, немеют пальцы, сводит тело судорогой напряжения, давит на горло невозможность вдоха. Царапает камень стрела, совсем близко, задевает руку, обжигая болью. Я обязательно выживу. Не может быть иначе.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Старые стены давят со всех сторон, пляшет горячее марево на зубцах раскаленных камней. Все вокруг похоже на мираж. Сам воздух дрожит от солнца, плавится песок внизу, шуршит постоянно под сотнями ног солдат. С высоты стен они кажутся муравьями. Ползают туда-сюда, делают что-то, сверкают шлемами, смотрят в узкие окна-бойницы, мечтая об их прохладе. Отсюда чувствую удушающий смрад. Страшно представить, во что могла превратиться крепости, разреши я впустить их за стены.

Здесь все не так, как во дворце. Нет больше шепота ветра, который дразнит моим именем. Нет холодного блеска позолоты и темных углов, где так просто спрятаться. Прямые, как стрела коридоры, ровные прямоугольники комнат. Постепенно поддаюсь всеобщей уверенности в этих стенах. Глажу грубые камни, часами стоя на площадке над воротами, смотрю по сторонам, впитываю в себя этот бесконечный простор. Манит своим холодным блеском серебристая лента реки.

Все меньше шума, расходятся командиры, уводят за собой людей, уменьшают живое море под стенами. Подтверждают слухи о том, что война в этот раз пройдет стороной. Отпускает сердце тревога. Здесь так здорово, что даже душа дрожит. Улыбаюсь, прижимаю руки к груди, смотрю на очередной мираж на далеком горизонте. Он черной линией расползается в стороны, закрывает собой безжалостное солнце. От восторга дух перехватывает. Тяну руки к миске с прохладным чаем. Даже он подрагивает, все сильнее, уже разбегается маленькими волнами, облизывает края посудины.

— Миссар, — останавливаю руку, смотрю на чарку, слежу за столь реальным миражом далекой темной волны.

— Мой принц, — он поднимается по узкой лестнице на стену. Как всегда в доспехах. Черным пятном рушит золотую сказку. Склоняет голову и замирает. Смотрит завороженно на круги в миске с чаем.

— Вам тоже это кажется странным? — касаюсь пальцами посудины. А дрожь все сильнее, уже добралась до толстых стен.

Он не ответил, подошел стремительно к стене, перевесился через край, впился взглядом в горизонт, где все отчетливее видна черная лавина ночной тени. Только странно, что она идет от солнца. Но чего только не бывает в этих местах. Я привык к миражам.

— Объявляй тревогу! — резко обернулся к солдату, который прятался в тени одного из зубцов, лениво подпирая древко копья собственной головой. — Быстро! — схватил его за доспехи, встряхнул, как щенка.

— Что происходит? — не могу оторвать взгляда от темной лавины, которая все больше закрывает собой золото песков.

— Закрыть ворота! — миссар игнорирует меня, пропал в одном из узких проходов лестницы башни. Провожаю его взглядом, сердце заныло от неясной тревоги. Вторя ему, завыли протяжно трубы. Заволновалось живое море голов под стенами.

— Миссар! — понимаю, что мираж вовсе не является обманом зрения. Он не может заставить стены дрожать, не будет поднимать тучи пыли, что закрывают небо. Бегу по узкой лестнице следом за ним, спотыкаюсь в темноте хода после яркого неба.

— Ваше высочество, — ловит меня в самом низу у выхода во двор. Натыкаюсь на холод его доспехов. — Идите в свои покои. — Сжимает мои плечи, кивает ближайшим солдатам, приказывая охранять меня.

— Но почему вы закрываете ворота? — оборачиваюсь к стене, оттуда слышится нестройный крик отчаяния множества людей. — Они мои солдаты! Мой народ! — скидываю с плеч руки охраны.

— Их слишком много. Они создадут затор в воротах. Мы просто не успеем их закрыть. Они — стадо, испуганное до ужаса. Будут топтать друг друга и нас с вами. Мы сдадимся без боя, если не закроем ворота! — оттолкнул меня от себя. — Это было ваше желание, не пускать их за стены.

— Но они же люди, — он ударил меня моими же словами. Я был против того, чтобы пустить такое количество воинов за стены, боялся их вони и шума. Я верил в то, что войны не будет. Опускаю безвольно руки, смотрю на яркую линию прохода ворот, которая с каждым мигом все уже, погружает коридор в темноту. Скрипит, опускаясь, решетка, отрезает последнюю надежду на спасение тем, кто остался снаружи.

— Уведите его высочество, — зло бросает Саркалу, который вынырнул из одного из коридоров.

— Я командую крепостью! — моя последняя попытка изменить хоть что-то, вырываюсь из крепкого захвата Саркала, тороплюсь к воротам. — Я приказываю открыть ворота!

Мое эхо заметалось в замкнутом круге внутреннего двора крепости. Вздрогнули воины, что только опустили решетку, закрепили тяжелые цепи у стены. Отступили на шаг, переглядываются.

— Только посмейте. — Обжег холодом голос миссара, блеснула сталь клинка у горла одного из воинов. — Кто даже подойдет к воротам — умрет. — Из ниоткуда появились воины его личного отряда с такими же холодными лицами, закрыли собой проход к воротам, положили руки на рукояти мечей.

— Ваше высочество, идемте, — потянул меня за руку Саркал.

А я не в силах отвести взгляд от спокойного лица миссара. Все громче и отчаяннее крики за стенами, дрожит земля под ногами. Меня тащат, прячут за толстыми стенами, которые скрывают голоса, но я слышу, они звучат в моей голове.

— Мы умрем? — подкрадываюсь к узкому окну, боюсь выглянуть и вместе с тем очень хочу этого. Вид из окна захватывает лишь часть открытого пространства перед воротами.

— Я не знаю, ваше высочество, — встает рядом Саркал, закрывает собой окно, не дает увидеть. — Но ваши люди постараются не допустить этого.

— Отойди, — толкаю его в грудь. Эти слова ранят. Мои люди. Те, кем я брезговал, сейчас умирают под клинками и стрелами, совсем рядом. Под высокой стеной, что пока спасает мне жизнь.

— Не стоит ваше высочество. — Качает головой, стоит по-прежнему передо мной.

— Я должен увидеть. — Поднимаю на него взгляд. Спрятались слезы, которые застилали глаза. Прогоняю страх, это возможно, пока я не там, внизу. У меня еще есть время и надежда. А у них — нет.

— Отойди, — холодный голос миссара за спиной. Но не оборачиваюсь. Сейчас он пугает меньше криков под стеной. — Он должен знать, как дорого стоят его решения.

Саркал морщится, но сдается под нашими взглядами, отходит от окна. Подхожу медленно, касаюсь узкого подоконника, впиваюсь в него пальцами. Криков почти нет. Ровная пустыня золотого песка в алом свете закатного солнца. Сотни людей, лежат на раскаленной земле, дрожат миражами. Еще тлеют недогоревшие костры, покачиваются от ветра пустые палатки, которым удалось устоять.

Земля такая темная, насквозь пропитана чужой смертью, ее несмело касается вода, смешивается с кровью, оставляет бурые отметины на светлых камнях крепости.

— Смотрите, мой принц, — холодная рука миссара на плече. Сильнее сжимаю камни подоконника. — Это ваш народ. Те, кто умер лишь потому, что вам было противно находиться с ними за одной стеной.

— Вы приказали закрыть ворота. — Отворачиваюсь от страшной картины заката. — Это ваша вина.

— Правда? — впервые вижу улыбку на его лице. Она еще страшнее, кажется, сама смерть улыбается тебе с равнодушного лица.

Салих. Торговец мыслями.

Свободный человек, не имеющий ранга.

Такого не ожидал даже я. Множество писем, тайных посланий с намеками и бессмыслицей повествования, которые прятали страшную правду. Я теряю хватку, путаюсь в собственных мыслях.

Война хороша, когда ходит рядом, но не хватает за руки. А сейчас она совсем близко, за стенами, прячется в кустах подступающего леса, блестит острыми наконечниками стрел, звенит клинками. До сих пор дрожит что-то внутри, словно порванная струна. Эта дрожь прервала очередное выступление, сбила с ритма сердца всех, кто сейчас молча поглядывает на темный горизонт. Что принесет с собой завтрашний день?

— Салих, что делать будем? — остановился рядом Ракс, смотрит, как и я на небо, боится близкого рассвета. Степные воины Хариса любят солнце, посвящают ему свои победы и приносят жертвы чужих жизней.

— Выбираться, друг мой, — вздыхаю, складываю в руке клочок послания, прикручиваю к тонкой стреле. Если кто-то заметит — вздернут у ворот, или же вовсе скинут в бурное течение реки прямо на камни. — Харис нам должен.

— А если не послушают? Не найдут стрелу? — хмурится сильнее, смотрит на яркие пятна костров у реки.

— А ты сделай так, чтобы нашли, — оборачиваюсь зло. Единственный маг в крепости. Пусть не самый сильный и талантливый, но тот, кто обладает недоступными силами и знаниями.

— Тогда подожди, — склоняет голову, всматривается в темную полосу леса. Она, как граница, густые заросли у реки, куда не долетают стрелы. И смотришь туда, ждешь, когда кто-то ступит на раскаленное золото песка, приближая твою смерть. Повожу плечами. В последнее время смерть пугает все больше. Возможно оттого, что сейчас она действительно близко.

Один из костров мелькнул на мгновение ярче, чем другие, потянулся яркими сполохами к небу, пытается затмить собой яркие звезды.

— Пускай стрелу к тому костру, — напряженный, будто не живой голос Ракса. Пугаюсь даже. — Быстрее. — Шипит на меня. Натягиваю тетиву непослушными пальцами, прицеливаюсь, боясь промахнуться.

— Уважаемый Салих, — словно шепот северного ветра голос за спиной. Срывается стрела, режет пальцы, пропадает в темноте ночи.

— Господин миссар? — оборачиваюсь, прячу лук за спиной, как ребенок. — Мы тут…

— Шпионим? — улыбается. Ему доставляет удовольствие война. Чем больше смерти, тем живее он становится.

— Тренируемся в прицельной стрельбе по врагу, — улыбаюсь в ответ. Ракс прячет улыбку рукой.

— Харисцы выпустят вас из крепости? — подходит вплотную, отводит взгляд в последний момент, когда мое сердце почти остановилось, смотрит в темноту окна.

— Нет, что вы, — качаю головой. — Я лишь смиренный слуга империи. Какие странности вы говорите.

— Надеюсь, что это не так, — впился взглядом в мою душу. Вздох застрял в горле. — Я в очередной раз прошу об услуге, господин Салих. Вы же не откажете мне в такой малости?

— Что… Что надо? — кошусь на Ракса, он сжимает нож в руках, примеривается к незащищенной шее миссара.

— Я отпущу вас. Но вы возьмете с собой людей из крепости, тех, кого я скажу. Незаметно выведете со своими артистами и охраной. — Отводит взгляд. Давлюсь вдохом, круги черноты плывут перед глазами.

— Но могут заметить. Мы встречались раньше. Если будет много народу, могут и не пропустить, — вмешался Ракс. — У них требование, не больше двенадцати человек охраны.

— Вывести нужно всего двоих. А значит, кому-то из вашей охраны придется умереть здесь. — Снова он решает судьбы других. Вот так просто ставит крест на чьей-то жизни. — Выберете сами или это сделаю я.

Никто.

Горячий воздух обжигает горло, заставляет затаить дыхание, чтобы научиться дышать. Снова хрипит и булькает в груди от воды, как тогда в лесу от собственной крови. Густые, низкие разлапистые ветки закрывают небо, прячут узкую полоску мокрого песка у самой воды.

— Нам удалось, — так же, как я, хрипит Тощий, откидывает налипшие волосы с лица. Сейчас он выглядит еще более устрашающе. Бледная кожа, почти синюшная, черные тени под глазами стали глубже.

Улыбаюсь в ответ, храню дыхание, боюсь, скрутит кашлем. Тогда темнеет перед глазами, и снова вокруг вода. Дергаю онемевшими пальцами тесьму на вороте, освобождая горло. Оглядываюсь по сторонам. Нас девять. Тех, кому удалось плыть против течения смерти. Лежим, смотрим сквозь паутину гибких ветвей на темное небо.

Ночи здесь быстрые, только моргнешь, а уже темно вокруг, как будто кто-то свечи гасит. Вместе с темнотой приходит холод. Он понемногу спускается с неба, убивает дневной жар, забирается в трещины сухой почвы. И уже почти не помнишь, каково это, изнывать от палящего солнца, кутаешься в плащ, ждешь рассвета, что бы согреться.

Мы шли по реке до тех пор, пока было возможно. Чем темнее, тем коварнее она становилась. Сливались камни с водой, бросались под ноги, стряхивали пальцы, обламывая ногти. И тогда подхватывало бурное течение, стремясь похоронить на дне, унести туда, где теперь множество таких же потерянных душ в вечной темноте. В ушах до сих пор шумит от криков, не слышно мира из-за них.

— Почему? — первым отдышался Мелкий, сел, едва угадывается его силуэт в темноте. Голос глухой, словно треснул, как земля от вечной жары. — Почему они закрыли ворота? — оборачивается к остальным, смотрит темными провалами глаз в наши лица. — Почему не отправили всадников, чтобы задержать харисцев?

— Они тоже хотят жить, — отворачиваюсь, снова смотрю на небо. Так много звезд, они сияют, словно бриллианты, так близко, что можно дотянуться рукой.

Кроме меня не ответил никто, каждый сейчас мысленно там, на небольшом клочке открытого пространства перед широкими воротами крепости, они оказались слишком малы для нас и тех, кто остался под стенами.

— Вот тебе и ответ, почему мы не хотим умирать за свою страну, — такой же хриплый голос Старого.

— Давайте мы потом об этом поговорим, — незнакомый голос. Один из тех, кто смог выбраться вместе с нами. — Что дальше делать будем?

— Я собираюсь спать, — пробубнил Мелкий, забираясь в кусты, подальше от воды.

— Сам думай, — отмахнулся Тощий, последовал примеру товарища, зашумел ветками кустарника.

— Мы подумаем об этом завтра, — киваю мудрости своих новых друзей по несчастью. Тоже тянусь к гибким ветвям, помогая себе приподняться. Отползаю дальше, чтобы вода не облизывала и без того ледяные ноги.

Темнота вокруг стала еще более непроглядной. Не разобрать, где явь, а где сон. Кручусь в ней, хватаю мысленно неясные тени, которые шепчут что-то, зовут туда, где нет ничего, кажется даже темноты. Почти сдаюсь под их напором. Снова тот писк над самым ухом, мерно отсчитывает удары моего сердца. Медленно открываю глаза, словно не помню, как это, смотреть. Слушаю необычную для сияющего мира тишину, где есть лишь писк моего сердца. Мне надоело ждать. Нет ничего вокруг. Пытаюсь позвать кого-то, знаю, что непременно рядом кто-то есть. Но как услышать того, у кого нет голоса? Только хрип из горла и более частый писк над ухом. Даже тела своего не чувствую.

Пропадают неясные тени, все тише испуганный писк сердца над головой. Снова темнота и чьи-то голоса. Они, как друзья Линсан, крутятся рядом, а не поймать взглядом, не разобрать шепота.

— Проснись, — удалось выхватить слово из общего гула.

Держусь за него. Рассеивается темнота. Все ярче мир под закрытыми веками, слепит солнечным светом, зовет разноголосым пением неизвестных птиц.

— Эй, — реальный толчок под ребра, напоминает о том, что все же есть два мира, тех в которых я живу, и один из них нуждается во мне больше, зовет громче.

— Уже утро? — натыкаюсь головой на один из широких листьев, ежусь от скатившейся с него за шиворот воды.

— Все тебя ждут, — кивнул Мелкий. Его голос теперь другой, пропала прежняя жизнь.

— Зачем? — смотрю на восемь пар так похожих между собой темных глаз.

— Куда мы пойдем? — ерзает на месте тот, кто еще вчера беспокоился о будущем.

— Я не знаю. А вы как думаете? — удивляюсь тому, что все эти люди ждут именно моего ответа. Они знают жизнь дольше меня.

— Я за тобой пойду, — качает головой крупный мужчина с некрасивым щербатым лицом и носом-картошкой. Еще недавно над ним беззаботно подшучивал Тощий на берегу реки у стоянки. — Ты благословлен небесами.

— Я? — хотелось бы засмеяться ему в лицо, но сдерживаюсь. Вся моя жизнь здесь — проклятие. Ловушка для потерянной души.

— Ты вывел нас. Я видел. Ты будто знал, когда надо прятаться, предугадывал каждый выстрел. Боги помогают тебе. Мы живы только благодаря твоим приказам. — Возразил моему взгляду он.

— Мне всего лишь хотелось выжить, — качаю головой. Они приняли мои игры со временем за волю небес. Как и говорила Линсан, люди странные, верят в то, что придумывают сами.

— Мы тоже хотим жить, именно поэтому пойдем за тобой. Смерть обходит тебя стороной. А если догонит, значит, так оно и должно быть. Мы умерли еще вчера. — Положил мне руку на плечо Старый. А я опускаю голову, прячу боль в глазах. Моя смерть всегда рядом, ей не нужно догонять.

Наклоняюсь к воде, черпаю израненными ладонями, обливаю лицо. От солнца оно горит, сжимается кожа, даже моргать неприятно. Восемь человек, капля жизни в огромном море, которое осталось гнить у крепости. Выжил ли еще кто-нибудь? Должны были. Оглядываю напряженные лица тех, кто ждет моего решения. Забавно. Всегда хотелось, чтобы помогли мне, направили и подсказали, а получилось наоборот. Вот она, моя новая жизнь в ожидании скорого конца существования. Как и думалось раньше, она не отпускает ни на миг, окружает со всех сторон людьми и привязывает чужими судьбами.

— Мы можем вернуться в империю? — вздыхаю, поняв, что никто не собирается давать мне подсказок.

— Можем, — кивнул Тощий, — нас там встретят виселицей. Небось, уже веревки крутят.

— Почему? — удивился Мелкий.

— Мы дезертиры. Те, кто без приказа к отступлению вернется. Ясное дело, что по голове не погладят, — подтвердил догадки Тощего Старый. На каждом из нас уже петля. Висит, невидимая, сияет лишь для зорких глаз магов. Я не верю в эти метки. Не чувствую их, но другие верят. Видимо, похожи на ту печать, что носила Тьяра, только с большей свободой воли. Не убивает, не заставляет, а сияет клеймом добровольного рабства.

— На юг и восток нельзя, там Харис. — прячусь в тени широких листьев от полуденного солнца. — Тогда что? — смотрю на темный клочок гор, что самой макушкой выглядывают из-за деревьев. — На запад? — оглядываю всех.

— Там те же наши провинции, только западные. Южные обойдем и что? Все равно к нашим попадем. А там, на воротах теперь с артефактами стоят, быстро нас вычислят, сколько не маскируйся. — Качает головой Старый. Он, кажется, вообще не хочет уходить.

— В горы? — предложил один из выживших солдат. — Опасно там.

— Нам везде опасно, — пожимаю плечами, делая выводы из всего сказанного. — Тут уж стоит выбрать. Или горы с их неизвестностью или же плен у своих с виселицей в итоге.

— Смертники мы! — зло ударил ногой по воде один из выживших солдат. — Все равно помрем. Не от своих стрел и чужих клинков, так от голода. Не дойти нам до гор.

— И что? — смотрю на него, вспоминаю Арри. — Чтобы куда-то дойти, нужно просто идти. А уж там, как получится. Или ты предлагаешь тут лежать и ждать смерти?

— Не могут они просто так крепость бросить. Подкрепление придет. Можем остаться, подождать, — снова выступил крупный воин.

— А потом снова в ту мясорубку? — не смолчал Мелкий. — Нет уж. Один раз мы обыграли смерть, второго шанса может и не быть.

— Я согласен с солдатом, — неожиданно встал на сторону здоровяка Старый. — У меня семья. Если не вернусь — в рабство попадут. А дезертиры не возвращаются. Не смогу я к горам идти. Лучше тут погибнуть, тогда им сбор отменят на полгода, может, и выкарабкаются без меня.

Долго смотрю на него и ту обреченную решимость в глазах. Такой же взгляд и у здоровяка, что вещал про волю небес. Его тоже ждут дома. Сжимаю зло зубы, опускаю голову. Уйти с теми, кто может? Бросить этих двоих тут? Не смогу. Только шаг в сторону сделаю, и заноет сердце, потянет обратно. Мотаю головой. Вдруг и правда, подкрепление пришлют? Тогда мы не будем дезертирами, затеряемся в человеческом море, потопчемся на самом краю сражения, и все закончится. Либо победа и дорога домой или отступление по приказу. Это единственный выход для четверых из нашей компании.

— Я останусь, — щурюсь на солнце. — Вы можете идти на запад. — Киваю тем, кто уже с надеждой поглядывал на верхушки гор.

— Разделиться? — нахмурился один из солдат. — Нас и так мало.

— Чем меньше, тем незаметнее, — заметил другой.

— Рискнем? — повернулся к нему третий.

— Рискнем, — ответил он. — С нами еще кто пойдет? — окидывает нас взглядом. Еще один воин поднялся.

— Нет, — мотнул головой Мелкий. Ему страшно, но решил остаться. Он смелее, чем кажется. — Я с ними останусь. Родные уже стали.

— Тогда удачи вам, — вздохнул один из них, поднялся, проверяя полупустые карманы. Пара монет, нож да казенный меч на поясе.

— И вам удачи, — киваю, глядя, как четверо обманувших смерть растворились в густых зарослях южного леса. — А ты что не пошел? — оборачиваюсь к Тощему.

— А я верю этому, — кивает на здоровяка, который говорил про избранность небес. — Ты везучий. Да и привык к вам уже, заскучаете без меня, — улыбнулся, заваливаясь обратно на влажный берег. — Кстати! — поднялся, едва коснувшись песка. — Как мы назовемся?

— В смысле? — не понял Мелкий. Я тоже не понимаю, переглядываюсь с другими.

— Ну, мы отряд смелых воинов! Вдруг повезет, выживем, подвиг какой совершим. Надо название. — Оглядывает нас блестящими глазами, растягивает тонкие губы в ухмылке. Постепенно возвращается жизнь в наш маленький отряд.

— Волки! — предложил Мелкий.

— Дурак ты, — толкнул его Тощий. — Волками гвардию королевскую кличут. Не может быть двух стай на одной территории. Да и не тянем мы на такое прозвище.

— Тигры? — менее уверенно снова предложил Мелкий.

— Ага, беззубые, — хохотнул здоровяк.

— Отряд беззубых тигров, это конечно сильно, любого врага испугает — сделал вид, что всерьез задумался Тощий. Даже у вечно серьезного Старого на губах появилась улыбка.

— Обреченные? — предложил здоровяк.

— Безнадежные? — поддержал Старый.

— Не, это уже мрак какой-то беспросветный. — Отмахнулся Тощий. — Хотя если еще одно слово добавить, то будет круто.

— Мы и так тут все беспросветные, — фыркнул Мелкий.

— Безымянные, — тихо шепчу, смотрю на бурное течение реки. Мы все тут — никто. Пять судеб без названия и надежды. Те, о ком никто не вспомнит и не узнает имен. Одни только клички, да и те известны только нам самим.

— Как? — навис надо мной Тощий.

— Отряд безымянных, — поднимаю на него глаза.

— Страшное название, — хмурится Мелкий, снова пропала веселость в его глазах. — Мне нравится.

— И мне, — кивает так же серьезно Старый.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Небольшой ящик, сияет на солнце мелкими символами древнего и давно забытого языка. Сколько силы в нем, даже пальцы покалывает, пробивается тусклым светом сфера безликих через узкие щели крышки. Если бы это было правдой. Все сказки, написанные на страницах старых книг. Оно придет. Эти слова постоянно со мной, проскальзывают среди других мыслей. Прав ли маг, не ошибся ли? Не было в той серой пустыне ни одного существа, в чьей смерти я не убедился лично. Бездыханные тела, так похожие на землю в тех местах. Укрывались серой пылью, стирая даже воспоминания о себе. Так отчего же взяться еще одному? Как смог выжить? И где ходит так долго?

— Что это? — наклоняется над столом Аррианлис, дергает плечом раздраженно, отводит глаза от зеркала.

Салих ведет свою игру. Решил, что проще будет вывести принца под видом одной из танцовщиц-рабынь. Ему и правда идет, сказывается отсутствие физических нагрузок на худощавом теле. А косметика любое лицо может одарить красотой.

— Ерунда, ваше высочество. — Убираю коробочку под плащ.

После долгих размышлений, мы с магом решили спрятать ее где-нибудь в степях, подальше от обжитых земель, на территории Хариса. Как только сфера окажется там, то безликий перестанет быть нашей проблемой. Пусть бродит среди песков и высокой травы степей до истечения отмеренной ему жизни.

— Миссар Ла Карт, — наклонился к моему уху Саркал, наблюдая, как Салих снова оттащил от нас принца и продолжает указывать своим рабыням, как сделать его миловидное лицо еще красивее. — У меня к вам просьба, — ловит мой вопросительный взгляд. — Сопроводите его высочество.

— Это ваша обязанность, господин миссар, — возвращаю ему серьезный взгляд. Это никак не вяжется с моим планом. Я не намерен умирать. Выполнение плана брата совсем близко. Он получит новую империю на руинах старой. Я до сих пор не уверен, просыпаюсь по ночам, кручу и так и эдак. А выхода все нет. Слишком слаб принц, слишком опасен союз брата с Харисом. Я не забуду этих криков под стенами. Такова цена ошибок обоих, тех, кто так стремиться к трону.

— Я не оставлю крепость. Я служил когда-то с комендантом, мы друзья с детства. Многие здесь мои знакомые и даже друзья. Они не поймут моего побега, примут за предательство. Мне и самому так кажется, Ла Карт. Да и стар я уже, из осады с боем вырываться. Меч в руках по-другому лежит, норовит выскочить. — Отодвигается от меня, смотрит в узкое окно, где слышен далекий вой рожков свободных племен Хариса. Совсем скоро к ним подойдет пехота, смешаются с дикими племенами. И тогда не спасут никакие стены. — Ты всегда казался мне другим, не таким, как Каэрон. Я ошибся?

— Ошибся, — сжимаю зубы. Злость клокочет внутри. Я не такой? А какой настоящий я? Тот, кто должен думать сам или слепо подчиняться приказам? Не стоит ему путать меня еще больше. Уже готова стрела с посланием, где написано о попытке принца сбежать из крепости с торговцем. Стоит только повозкам приблизиться к стоянке Хариса, как она сорвется в полет. Принц должен умереть. Таков договор между братом и правителем Хариса. Останется один правитель и империя, наконец, вздохнет спокойно.

— Я хотел по-человечески, — вздыхает. — Это приказ императрицы, — протягивает клочок бумаги с золотой печатью. — Она наделила меня полномочиями, наравне с главой военного управления на время сопровождения принца. — Расправляю осторожно, боюсь поверить. — Я приказываю тебе его сопровождать и защищать. Слышишь? — перехватывает мои руки, сжимает запястья до хруста костей.

— Эта бумага не имеет силы. Ее может подписать только император. — Скидываю захват, отбрасываю приказ.

— Для тебя — возможно. Но не для моих друзей в этой крепости. — Складывает бумагу осторожно, сверкает краем золотой печати. — Они вздернут тебя над воротами, как предателя, если ослушаешься моего приказа.

Закрываю глаза на мгновение, цежу воздух сквозь крепко сжатые зубы. Иногда мне кажется, что воля небес не выдумки. Принца действительно оберегает какая-то высшая сила, вытаскивает из каждой ловушки, протягивая спасительную руку волшебного провидения.

Никто.

Тихий шелест листвы напоминает зловещий шепот, крики ярких птиц, как чей-то злой смех. Мы пробираемся сквозь чащу, все ближе к высоким столбам дыма костров, что не боясь взлетают к самому небу. Они хозяева этой земли, им ни к чему прятаться.

— Что-то не кажется мне эта идея хорошей, — шипит в ухо Тощий.

— Это была твоя идея, — справедливо замечает Мелкий.

Нам нужна еда. Хоть немного. Никто не заметит небольшой пропажи в такой неразберихе, что твориться на стоянке воинов Хариса. Они чувствуют себя победителями, смеются в ожидании легкой победы, поют протяжные песни у костров, иногда оглядываются на стены, взятой в кольцо крепости. У них не осталось врагов, кроме жары. Именно на это мы рассчитывали, принимая сумасшедший план Тощего стащить еду у них из-под носа. Крадемся вдоль стоянки, по самой кромке леса, вздрагиваем от каждого шороха.

— И кого мы будем раздевать? — толкает меня в бок Старый. — Ни одного поста не выставили.

— У нас тоже никаких постов не было, — фыркнул Тощий. — Потому и погибли все. Никого жизнь не учит.

Мы рассчитывали обезвредить один из крайних сторожевых отрядов и одолжить одежду. Пройтись до ближайшего костра, где манит запахом еда. Но они, как и наше войско в прошлом, не озаботились постами. Собрались в кучу в центре лагеря, оставили пустые палатки до наступления ночи.

— Может и к лучшему, — останавливаюсь напротив самой близко расположенной пустой палатки. — Зайдем так, возьмем что есть, и пусть потом ищут.

— Это не план, а мысли начинающего карманника, которого еще ни разу не поймали. — Заметил Тощий.

— А чего усложнять? — пробасил Мясник. Здоровый воин с рябым лицом назвался нам так, сообщив, что держит мясную лавку в столице, иногда даже ко двору товар поставляет.

— И правда, — хмыкнул Тощий. — Заходи, кто хочешь, бери, что хочешь… Не встречались они с нашими бригадами, лопухи.

— Ты из воровской бригады что ли? — сощурился в темноте Старый.

— Я? — удивился он. — Да что ты, где я и где они, — махнул рукой.

— И правда что, — почесал Старый затылок. — Ни разу никого из них найти не удавалось, коль не захотят, а тут на войне…

— Заканчивайте вы, — шикнул на них Мясник. — Скоро стемнеет совсем, спать разбредутся, и придется нам с вами до утра в этих кустах куковать с пустым желудком.

— Смелый самый? — обернулся к нему Тощий. — Вот и иди первым.

— А я что сразу? — возмутился он. — Я самый большой, да заметный.

— Тогда ты иди, — толкнул Мелкого.

— А я-то почему? — чуть не сорвался на разговор в полный голос парень.

— А ты еще молодой, жизни не знаешь, терять нечего. Тебя не жалко. — Мерзко захихикал Тощий.

— Вместе пойдем, — качает головой Старый. — Больше унесем, да и быстрее будет.

— За себя говори, — буркнул Тощий, но поплелся следом, стоило мне сделать шаг из кустов.

Предательски шуршит песок под ногами, ломается с хрустом сухая трава. Пляска теней на ткани палаток заставляет вздрагивать от движения на краю зрения. Того и гляди кто-то выглянет из узких прорезей входов, выхватит оружие, поднимет тревогу. Но пусто вокруг, лишь далекие голоса у большого скопления ярких костров.

Бум — ударили барабаны. Застучали быстрее, рисуют знакомый ритм, заставляют дрожать вечерний воздух, глушат голоса у костров.

— Ты чего? — тронул за плечо Мелкий.

— Эта музыка, — отвечаю хрипло и не знаю, как объяснить. Она так похожа. Будит похороненные воспоминания о девушке с глазами цвета неба. О красивых и жестоких танцах в далеком холодном лесу.

— Так торговцы везде пролезут. Им ни одна война не страшна, — отмахивается Тощий. — Нам на руку представление. Обчистим, пока они там развлекаются.

Оборвался на мгновение ритм барабанов, зазвенели серебряные оковы браслетов танцовщиц. Пронеслось перед глазами видение ярких полупрозрачных платьев. Трясу головой, прогоняю воспоминания. Мало ли в этом мире циркачей и артистов? Музыка у всех похожа, как и представления. Мне удалось выбраться из этой клетки и не стоит о ней вспоминать.

Ныряю в темноту ближайшей палатки, жду, пока глаза привыкнут, обрисуют силуэты предметов внутри. Широкая лежанка из шкур, мешки повсюду. Щупаю их, проверяю содержимое. Много одежды. Пара кинжалов в дорогих ножнах на самом дне одного из них. Вытряхиваю все, набиваю заново какими-то тряпками, наша одежда совсем не годна, красуется дырами и рассыпается на лоскуты. Закидываю мешок за спину, выскакиваю из палатки, чтобы пойти к следующей. Нам нужна еда. Прав Тощий, повезло с представлением, можно пробраться дальше, пока их глаза прикованы к танцу. Рядом серыми тенями скользят остальные, разводят руками, показывая, что и им не повезло.

— Ближе пойдем? — шепчет Мясник, спрятался, как и все за одним из шатров. А свет костров совсем близко, уже видны спины воинов Хариса, блестят лоснящимися шкурами каких-то животных и мелкой вязью кольчужных рукавов. Правильно их называют собаками, топорщатся шкуры, словно загривки злых цепных псов.

— Я пойду, — вздыхает Тощий. Он самый тихий. Его шаги едва слышны среди нашего топота. Как бы он не отрицал свою причастность к воровским бригадам, а повадки видны. Быстрее всех выходит из палаток, скользит бесшумной тенью. Скинул мне свой мешок, растаял в густой тени.

— Отходите, — передаю наши с ним вещи остальным. — Вдвоем если что уйти проще будет. Возвращайтесь к реке, там встретимся.

Их тени тоже растаяли, все тише шорох обожженной земли за спиной. Снова я один на один с воспоминаниями, навеянными знакомой мелодией. Хочется сделать шаг из тени, выйти в яркое зарево костров, взглянуть сквозь спины чужих воинов на злой танец. Внезапно оборвалась музыка, зазвенели невпопад серебряные браслеты танцовщиц. Что-то не так. Все громче голоса. Оглядываюсь по сторонам, ищу Тощего, боюсь, что его поймали.

— Бежим, — крикнула тень, появившись ниоткуда, почти утонула в звоне вынимаемых мечей.

Взвыли тревожно трубы на стенах крепости, засияло темное небо сотней горящих стрел. Все ближе, падает на голову огненным водопадом. Не сговариваясь, падаем с Тощим на землю, катимся под ненадежное укрытие одной из палаток.

— А смерть ходит рядом, — вспомнились глухие предсказания Линсан. Совсем рядом с нами упал один из воинов Хариса, вспыхнул, словно факел, заревел, как зверь, крутясь на земле.

— Скорее, — дернул меня в сторону Тощий. Заскользил между палаток, лавирует в потоке испуганных людей, тащит меня за собой.

Уже совсем близко. Манит спасительной тенью граница леса, зовет шелестом листьев. Уворачиваемся от редких воинов, что встают на нашем пути, петляем по стоянке. Последний поворот, выскакиваем на голую полосу жухлой травы и редких кустов перед деревьями. В последний миг успеваю схватить Тощего за шиворот, замедляя бег, прячемся в тени завалившейся палатки. Кто-то, как и мы решил выбрать этот путь из лабиринта шатров, замер напротив десятка воинов, облаченных в шкуры, сияет клинками обнаженных мечей. Знакомая стойка, словно первый шаг в начале красивого движения танца.

— Не может быть, — выдыхаю, глядя в напряженную спину знакомого человека. Закрывает собой от воинов испуганно присевшую девушку. Только сейчас нет синего мундира и матово-черного блеска доспехов, растрепался высокий хвост убранных волос.

— Знаешь его? — спросил Тощий.

— Нет. Не знаю. — Его знал прежний Никто и Тьяра. А я… не знаю. Не хочу знать.

— Значит, геройствовать не будем, — кивнул своим мыслям Тощий, потянул меня дальше, в обход застывших воинов, по самому краю тени от палатки.

Остается всего пара десятков шагов до леса. Там можно спрятаться, скрыться в темноте ночи и шорохе листьев. Крики за спиной не стихают, слышу звуки боя. Неужели воины крепости решились на прорыв? Свободных племен слишком много. Самоубийственная атака, несмотря на эффект неожиданности.

— Эй, их четверо! — чей-то крик рядом. Останавливаемся, как по команде, смотрим в злые глаза одного из воинов десятка напротив миссара. Нас заметили. Сжимаю толстую рукоять меча.

Этот крик послужил командой к нападению. Миссар сорвался с места в своем смертельном танце, закружил на месте, рисует серебристые молнии, отбивая атаку. Распался десяток, окружил его со всех сторон. Двое бросились к нам, кривят лица в злой усмешке, видят наш страх.

Отпрыгиваю в сторону, пытаюсь уйти от меча, что целит в горло, сжимаю в руках послушное время. Наталкиваюсь спиной на одного из воинов окружения миссара, толкаю его прямо на лезвие, в объятия смерти. Он не заметил моей невольной помощи, продолжает танцевать. Так знакомо.

В груди застучало сильнее сердце, вспоминает свою собственную мелодию смерти. Ту, что так испугала когда-то Линсан. Все громче, быстрее. Сжимаю крепче оружие, ловлю момент, чтобы влиться в красивый танец того, кто не зная, научил меня танцевать для смерти.

Аррианлис Ван Сахэ.

Наследный принц империи Сантор.

Все ближе свет вражеских костров, все дальше тень высоких ворот за толстые стены крепости. Снова небо предвещает беду алым закатом, размазывает кровавые облака по горизонту. Стараюсь не смотреть по сторонам, затыкаю нос плотной тканью надушенного платка. Изо всех сил своего воображения пытаюсь не замечать мертвых вокруг. Но постоянно ловлю на себе обвиняющие взгляды пустых глазниц гниющих тел. Задыхаюсь от смрада и собственного страха, который душит едва ли не больше.

Золотой песок совсем почернел, превратил землю в твердый камень, скрипит чужая смерть под колесами телег небольшого обоза торговца. Не могу решить что лучше, остаться тут, среди мертвых тел сотен людей или попасть за границу костров стоянки свободных племен Харисских псов. Смерть повсюду. Дрожу при виде небольшого отряда, что встречает улыбающегося торговца. Странный он человек, кажется, ничего не боится, как и миссар. Где они берут столько храбрости и силы? Или просто так умело скрывают свои чувства за холодными глазами?

Пустые взгляды тел моих воинов сменились настороженными лицами харисцев. Провожают нас, заглядывают в крытые повозки и телеги, тыкают копьями в товар торговца, улыбаются мне так мерзко, что тошнит едва ли не больше, чем от запаха разложения. Прячусь в одну из повозок среди не менее испуганных девушек-танцовщиц. Рядом невидимой тенью скользит миссар, сменил свои темные доспехи на одежду простого телохранителя, слился с охраной каравана, спрятался за распущенными волосами. Как идет еще, я дышу-то с трудом.

Все тише ход повозки, все громче голоса за тонкими стенками плотной ткани. Не спасают от страха и тревоги. Это страшнее моих кошмаров, забиваюсь в самый угол, провожаю взглядами девушек-танцовщиц. Им предстоит купить мою свободу своим танцем. Остаюсь с теми, кто только недавно попал в лапы Салиха, еще не умеют так красиво двигаться.

Вздрагиваю вместе с глухими ударами барабанов, тревожно звенят браслеты девушек. Подглядываю за представлением сквозь узкую щель занавесей входа.

Воины укутаны в шкуры животных, как только не спарятся в них на такой жаре. Все ближе пододвигаются к девушкам, сжимают пространство поляны представления. Следят жадно за каждым их движением, хватают за края полупрозрачных платьев, тянут к себе.

— Больше нет девушек? — громко смеется один из воинов, коверкает слова чужого для себя языка, сидит рядом с торговцем. Тот замолчал, забегал глазами, ищет поддержки у миссара, чья спина закрывает мне обзор на стоянку. — Проверьте! — кивает другим в мою сторону.

Оборачиваюсь к испуганным девушкам, проталкиваюсь в самый дальний угол, будто здесь есть дверь обратно в крепость. Бьет яркий свет костров по глазам, обрисовывает темные фигуры воинов.

— Вылезайте, — команда девушкам и мне. — Ну! — дергает одну из ближайших за ногу, тянет к выходу.

А я все дальше забиваюсь в угол, прячусь за узкими спинами, надеюсь, что не заметят. А эта живая стена все тоньше.

— Тебе особое приглашение нужно? — замечает меня воин, запрыгивает в повозку, придерживает саблю небрежно рукой. Отталкиваю его руки, но делаю только хуже. Он хватает меня за волосы, тащит в яркий свет костров.

Падаю на землю, путаюсь во множестве слоев ткани платья. Меня поднимают, ставят на ноги, вертят из стороны в сторону, щупают жесткими пальцами. Съехала в сторону накладная грудь, сползла до самого живота, закрываюсь руками.

— Это еще что? — отталкивает меня от себя один из воинов, оборачивается к торговцу и бледному миссару. Умоляю его о помощи взглядом. Но он бессилен в кругу врагов без оружия. Его отобрали сразу, как только встретили у границы лагеря, связали всем мужчинам руки за спиной тугой веревкой.

— Евнух, — нашелся с ответом торговец, поднялся, спешит ко мне с улыбкой. — Некоторые любят милых мальчиков. Он не подходит таким храбрым и мужественным воинам, как вы.

— Мерзкий червь, — воин, что до этого с улыбкой тискал меня в объятиях, ударил наотмашь по лицу так, что потемнело в глазах. Снова падаю на землю, рвется ткань яркого платья. Слышу звон доставаемого из ножен клинка. Сжимаюсь на земле в комок, закрываю голову руками. Вспоминаю уютный мир под одеялом в далекой крепости на границе земель изгоев. Это не со мной. Я не могу умереть так. Не хочу. Это все дурной сон, нужно поскорее проснуться.

— Постойте же, — предпринимает последнюю попытку торговец, в надежде спасти мне жизнь. — Он дорого стоит. Большая редкость.

— Не дороже твоей жизни, торговец, — оскалился воин, примеривает свой клинок к моей шее.

В последний момент меня спасает какая-то фраза на их языке, она волной тревоги проносится над стоянкой. Заставляет харисцев хвататься за оружие. Мир для меня замер на самом кончике острия, что колет кожу на шее. Краем глаза замечаю, что миссар чудом освободился от веревок, выбил сабли из рук ближайших воинов и тут же убил их собственным оружием. Засверкало небо сотней огней, падает на землю.

Миссар уже рядом, выдернул меня из лап смерти, тащит куда-то в лабиринт ярких шатров, дальше от крепости, где слышится отчаянный крик безнадежной атаки. Саркал обещал мне, говорил, что не допустит моей смерти, будет следить за миссаром до тех пор, пока мы не спрячемся за горизонт.

Лес впереди, такой темный, как граница, толстая стена, что спасет нас от смерти. До нее рукой подать, но в последний миг, словно из-под земли появились воины Хариса, уперли острия своих сабель в грудь. Миссар задвигает меня за спину, выходит вперед, став последней преградой между мной и смертью. Так часто думал об этом моменте, представлял, но все не так. Мое сердце остановит не предательская стрела, а вражеские клинки. Достойная смерть, как считают многие. Я же думаю иначе. В смерти нет достоинства.

Латарин Ла Карт.

Миссар третьего полного ранга Военного Управления.

Планы. Вся жизнь состоит из них. Дают уверенность в будущем и дарят самое большое разочарование. Убивают мечты и толкают в пропасть от того, что жизнь часто не соответствует нашим ожиданиям. Они самое коварное испытание для каждого. Найти в себе силы, сделать новый шаг вперед с новыми мечтами и стремлениями, ради которых строятся все новые планы и не всегда они обречены на успех. Мои планы рушатся один за другим, рассыпаются в самый последний момент, махнув на прощание хвостом удачи.

Саркал, сам того не ведая дал мне новую возможность. Исполнить желание брата без тяжкого груза предательства. Сам толкнул принца мне в руки, под клинки харисских псов. И вот теперь я смотрю, как блестящий план меркнет в свете сотни горящих стрел. Снова выбор. Небеса дарят Аррианлису еще одну надежду на жизнь. Как бы я не был предан брату, но не готов за него умереть, потому что знаю, он никогда не умрет за меня.

Десять воинов напротив и испуганный принц за спиной. Десять возможностей умереть для нас обоих. Я не уверен, что справлюсь. Не в тонкой рубашке, вместо доспеха с чужим оружием в руках. В другой ситуации мог бы поспорить, но не сейчас.

Мы замерли на самой границе спасительного леса. Там можно было бы сбежать. Никто не найдет двух беглецов в густых зарослях, где каждая звериная тропа кажется чужими следами. Там я, после промаха на поляне стоянки собирался оборвать жизнь принца, спрятать свое предательство. Но, видимо судьба решила иначе, сплетает наши с ним судьбы в один клубок, связывает накрепко, дарит одну жизнь и один конец на двоих.

Громкий окрик одного из воинов Хариса, едва не отвлекает внимание, дает команду другим к атаке. Успеваю отбить три одновременно летящих в грудь клинка, завязываю свой последний танец со смертью. Только в сказках один человек может выиграть поединок у десятка. Здесь жизнь тоже не собирается соответствовать чужим ожиданиям, убивает своей жестокой реальностью. Но такая смерть лучше, чем месть брата за очередное разочарование.

Звенит сталь, гнутся тонкие сабли, не выдерживают моего стиля боя на мечах. Того и гляди сломаются. Крепче сжимаю рукояти, кручусь, как на тренировках боя с тенями. Жизнь медленно утекает через два глубоких пореза, делает оружие все тяжелее, тянет саблями к земле. Уже близок конец. Я не успеваю, не хватает дыхания, все чаще и болезненнее вдохи. Еще минута и я устану, пропущу одну из атак. Это и будет мой конец, как героя, который до последнего защищал принца. Так, как и должен поступать настоящий миссар империи.

Вот он, тот удар, который остановит сердце. Вижу его, но не успеваю, всего пара миллиметров отделяет от жизни. Почти чувствую сталь в своем горле, но судьба решила иначе. Ворвалась в мою смерть звоном чужого клинка, отвела его в сторону, закрутила узоры стали, что так похожи на мои собственные. Повторяют знакомые движения, режут со свистом воздух, подхватывают мои удары, словно у меня вдруг выросла еще одна рука. Отступает холод от сердца, дарит надежду, дает силы на новый вдох. Видимо, я поторопился умирать.

Пропала живая стена стали на пути. Лишь темный лес и крики за спиной. Саркал еще борется за жизнь своего принца и счастье императрицы.

Врываюсь в густые заросли, слышу тяжелое дыхание за спиной. Нас четверо. Я, двое неожиданных помощников и принц. Ломимся напрямик сквозь кусты.

— За мной, — хриплый голос и движение рукой в нужную сторону. Не задумываясь, выполняю чужой приказ.

Шум воды перекрывает крики и звон оружия на стоянке. Уходим все дальше, сливаемся с еще тремя неясными тенями, которые вынырнули из густых зарослей берега. Чужая рука останавливает меня от атаки. Значит свои.

— Кто вы? — находит в себе силы принц. Задает вопрос, который я сам держу в голове. Еще одна хитрость императрицы или Саркала? Тайный отряд спасения или разведка, высланная на границу с захваченной крепостью?

— Мы? — усмехается одна из теней, сбивая дыхание. — Мы — никто. Отряд безымянных!

Каэрон Ла Карт.

Советник первого полного ранга, глава Управления Императорских дел.

У святилища свой, особенный запах. Аромат сотен прогоревших свечей и сломанных надежд. Место, где вершатся судьбы голосом мертвых. Я не верю в духов, не слушаю жриц. Они лучшие в мире мошенники. Кукловоды человеческих душ.

Густая тень одной из колонн круглого зала надежно скрывает меня от чужих глаз. Тихий шелест дорогих платьев Артаны и императрицы. Сидят друг напротив друга, ведут безмолвную войну взглядами. Сверкают на узком столе камни предсказаний, подмигивают, сообщая, что в эту ночь на моей стороне.

— Это не правда, — шепчет Сорин, вцепилась тонкими пальцами в стол, смотрит расширенными глазами на камни.

— Я лишь передаю слова духов, — равнодушный голос предсказательницы, словно камень в сердце императрица. — Нет больше в этом мире солнца рассветного престола.

— Этого не может быть! — вскакивает, разбрасывает по святилищу камни. Они звенят обиженно, прячутся в темных углах от яркого света свечей и гнева императрицы.

— Прости меня, правительница. — Склоняет голову.

Провожаю взглядом, стремительно уходящую Сорин. Даже не хочу представлять себе степень ее отчаяния. Она проиграла в тот момент, когда решила бросить мне вызов. А Латару я верю, он не подведет. И предсказание сбудется, так или иначе. Какая разница, когда объявить о неизбежности?

— Вы довольны, первый советник Ла Карт? — Артана все так же смотрит перед собой, будто там все еще сверкают камни духов, нашептывают ей мысли.

— Да, предсказательница, — выхожу из тени, смотрю на открытые двери святилища. Медленно кружит снег с темного неба. Хоронит под собой чужие надежды и знаменует первый день становления новой империи с моим именем во главе.