Ловец душ

6

Выйдя за дверь, в прохладу ночи, Дэвид, все еще одурманенный сном, постепенно приходил в себя. Дрожа от холода, он поглядел на человека, поднявшего его с постели – Вождя.

– Что случилось, Вождь?

– Ш-ш-ш, – Катсук показал на сверток. – Одевайся.

Дэвид послушался, скорее от холода, чем по какой-то другой причине. Громадные ветви дерева скрипели на ветру, наполняя ночь страшными тенями.

– Это посвящение, Вождь?

– Ш-ш-ш, веди себя спокойно.

– Зачем?

– Нас сфотографировали вместе. Теперь мы должны стать братьями по духу. Есть такой обряд.

– А как с остальными ребятами?

– Избран был ты.

Неожиданно Катсук почувствовал жалость к мальчику, к Невинному. «Но зачем жалеть кого-либо?» Он почувствовал, что при этом лунный свет пронзил его прямо в сердце. Непонятно почему, но это заставило его вспомнить о секте квакеров-трясунов, куда водили его родные – церковь хокватов! В памяти он слышал голоса, заводящие гимн: «Молим! Молим! Молим!»

– Не понимаю, – прошептал Дэвид. – Что мы сейчас делаем?

Деревья возле крыльца расступились, чтобы открыть россыпь ночных звезд. Сверху вниз глядели они на мальчика. Они, а еще ветер, шумящий в деревьях, заставляли его чувствовать страх. Дэвид оглянулся на крыльцо. Почему Вождь не отвечает?

Дэвид подтянул ремень и почувствовал вес ножа, висящего в своих ножнах на поясе. Если Вождь и задумал что-нибудь нехорошее, у него имеется нож – настоящее оружие. Ножом не больше этого Дэниэл Бун убил медведя.

– Что мы будем делать? – настаивал мальчик.

– Мы проведем обряд духовного братания, – сказал Катсук и сам почувствовал истину в своих словах. Это и вправду будет обряд единения. Он родится в темноте, пометит землю и станет заклинающим для истинных духов.

Дэвид продолжал колебаться, думая об индейце. Странные они были люди. Потом он вспомнил миссис Парму. Другая разновидность индейцев, но такая же таинственная.

Мальчик поплотнее запахнул курточку. От холодного воздуха он весь покрылся гусиной кожей. Он чувствовал и страх, и волнение. «Индеец!»

– Ты не одет, – сказал он.

– Я одет для обряда.

Катсук молился про себя: «О, Дающий Жизнь, сейчас ты видишь некоторых из своих всемогущих созданий, что собираются…»

Дэвид чувствовал напряженность спутника, ауру тайны. Но не было рядом места безопасней этого лагеря в глуши, с игрушечным фуникулером – единственной возможностью попасть сюда.

– Разве тебе не холодно? – спросил он.

– Мне достаточно этого. Ты должен поспешить, идя за мной. У нас мало времени.

Катсук спустился с крыльца. Мальчик за ним.

– Куда мы идем?

– На самую вершину гряды.

Дэвид пытался не отставать.

– Зачем?

– Там я приготовил место, чтобы ты прошел древний обряд моего племени.

– И все это из-за фотографии?

– Да.

– Не думал, что индейцы до сих пор верят в подобные вещи.

– Ты тоже поверишь.

Дэвид заправил футболку под ремень и опять почувствовал тяжесть ножа на бедре. Нож придавал ему уверенности. Мальчик спотыкался на ходу, но старался не отставать.

Даже не оглядываясь, Катсук почувствовал, что напряженность мальчика слабеет. Когда они стояли на крыльце, был такой момент, когда от Невинного исходило непослушание, глаза его были на мокром месте, в них был кисло-горький страх. Но теперь мальчик шел за ним. Он уже был порабощен. Средоточие Вселенной притянуло Невинного своей силой.

Дэвид чувствовал, как от напряжения быстро бьется сердце. Еще он чувствовал исходящий от Вождя запах прогорклого жира. Кожа мужчины, когда ее касался лунный свет, блестела, будто тот намазался маслом.

– Это далеко? – спросил Дэвид.

– Три тысячи и восемьдесят один шаг.

– Но сколько нам идти?

– Чуть больше мили.

– Ты специально так оделся?

– Да.

– А вдруг пойдет дождь?

– Я его даже не замечу.

– А почему мы так торопимся?

– Для обряда нужен лунный свет. А теперь ничего больше не говори и держись поближе.

Катсук радовался в душе. В воздухе разносился запах свежесрубленного кедрового дерева. Этот богатый запах содержал в себе судьбоносное послание еще тех дней, когда дерево это служило укрытием для его племени.

Споткнувшись о выступающий корень, Дэвид едва удержал равновесие.

Тропа вела через плотный мрак, прерываемый яркими пятнами лунного света. Вид плотной белой ткани набедренной повязки впереди вызывал у Дэвида странные мысли. Как только лунный свет касался тела идущего впереди мужчины, его кожа начинала светиться, отблескивать, но темные волосы поглощали блеск и совершенно терялись в тенях.

– А другие мальчики тоже будут посвящены? – спросил Дэвид.

– Я уже говорил, что ты единственный.

– Почему?

– Скоро поймешь. Не разговаривай.

Катсук надеялся, что этого замечания будет достаточно. Как и все хокваты, мальчишка болтал слишком много. Но это не могло быть поводом для отсрочки или отмены решения.

– Я все время спотыкаюсь, – пробормотал Дэвид.

– Иди так, как иду я.

Катсук промеривал тропу, чувствуя ее ногами: мягкая почва, пружинящая там, где скапливалось много влаги; еловые иглы, путаница твердых корней, отшлифованных множеством ног.

Он стал думать о сестре, о своей собственной жизни до того, как стал Катсуком. Он чувствовал, что духи земли и воздуха, управляемые лунным светом, теснятся поближе к нему, неся с собою память обо всех погибших племенах.

А Дэвид в это время думал: «Идти так, как идет он?»

Мужчина впереди двигался со скользящей грацией пантеры, почти бесшумно. Тропинка круто завернула вверх, на ней корячились корни, под ногами хлюпало, но мужчина все время шел так, будто видел каждую помеху, каждый камушек или корешок.

Только теперь Дэвид начал воспринимать запахи: гниющего дерева, мускуса, едкую горечь папоротников. Мокрые листья хлестали его по лицу, ветки и шипы кололись и царапались. Он слышал шум падающей воды – все громче и громче – речной каскад в теснине, с правой стороны тропы. Он надеялся, что этот шум замаскирует его неопытное, неуклюжее передвижение, так как боялся, что Вождь услышит и станет над ним смеяться.

«Иди так, как иду я.»

Как Вождь вообще видит что-либо в этой темноте?

Тропа вывела их на поляну. Прямо перед собой Дэвид увидал горные пики, снег на них блестел в свете Луны, а над головой рассыпались яркие-яркие звезды.

Катсук, не останавливаясь, поглядел вверх. Могло показаться, что горные вершины вышиты звездами на фоне неба. Он позволил этому ощущению пропитать его, возвращая память о послании – духа: «Это я, Таманавис, говорю тебе…»

Катсук стал напевать имена своих покойных предков, высылая их прямо в Верхний Мир. Ясное небо прочертила падающая звезда, еще одна, потом другая, следующая – пока все небо не загорелось от них.

Катсук молчал в изумлении. Это никак не могло быть астрономическим явлением, объяснимым волшебной наукой хокватов – это было послание из прошлого.

Мальчик остановился рядом.

– Ух ты! Падающие звезды! Ты загадал желание?

– Загадал.

– А что это ты пел?

– Песню своего племени.

Катсук, на которого сильно подействовало предзнаменование звезд, внутренним взором видел угольно-черную прорезь тропы, а поляна была для него ареной, где он может начать создание носителя памяти, песни смерти всему тому, что связывало его с прошлым, священной ненависти к миру хокватов.

– Скагайек! – закричал он. – Я – дух шамана, пришедший изгнать болезни этого мира!

Слыша эти странные слова, Дэвид потерял ту горстку самообладания, что была у него, и ему снова стало страшно.