Ловец душ

5

Положив руки под голову, Катсук растянулся на своей кровати в темноте Кедрового Дома. В туалете на другой стороне коридора в унитазе громко капала вода. Этот звук помогал расслабиться. Мужчина плотно закрыл глаза и увидал пурпурное свечение под веками. Это было пламя духа, знамение предопределенности. Комната, весь дом со спящими мальчиками, весь лагерь – все отметалось от центра, каким стало пламя духа Катсука. Духи послали ему знамение: нашлась подходящая жертва, Невинный.

Здесь, в этом доме, спал сын важной шишки, к которой будет привлечено широчайшее внимание. Теперь никто не может помешать Катсуку.

Уже давно подготовившись для такого случая, он одел набедренную повязку, сделанную из шерсти белой собаки и горного козла. Талию обтягивал пояс из красной кедровой коры, на нем висела сумка из мягкой оленьей кожи с необходимыми ему вещами: связанные полоской кедровой коры священные палочки и кость, старинный каменный наконечник стрелы с берега Одетты, перья ворона, чтобы оперить обрядовую стрелу, тетива из скрученных моржовых кишок; ремешки из лосиной кожи, чтобы вязать жертву; жевательная еловая смола, завернутая в листья… пух морской утки… свирель…

Много лет тому назад двоюродная бабка сделала ткань для его набедренной повязки, горбясь над ткацким станком в дымном полумраке своего домишки в речной дельте. Сумка и клочки пуха были освящены племенным шаманом еще до того, как пришли бледнолицые.

На ногах у Катсука были мокасины из лосиной кожи, расшитые бисером и крашеными иглами дикобраза. Яниктахт сделала эти мокасины два лета назад.

Время ее жизни прошло.

Катсук испытывал какое-то странное чувство, исходящее от мокасин. Яниктахт была с ним, здесь, в этой комнате. Ее руки касались той кожи, которую она сшивала когда-то. Это ее голос заполнял темноту, в нем был и самый последний ее вскрик.

Чтобы успокоиться, Катсук сделал глубокий вдох. Еще не время!

Вечером упал туман, но с приходом ночи его унес сильный юго-западный ветер. Этот ветер пел Катсуку голосом дедовой свирели, той самой, что лежала в сумке. Катсук подумал о своем деде: крепком, с узким лицом мужчине, который в иное время мог бы стать шаманом. Но у него не было посвящения, и он был скрытым, теневым шаманом, поскольку знал и помнил все древние обряды.

– Я сделал это для тебя, дедушка, – прошептал Катсук.

Всему свое время. Оборот судьбы свершился еще раз, чтобы восстановилось древнее равновесие.

Однажды его дед развел колдовской костер. Когда пламя разгорелось, старик заиграл тихую, простую мелодию на своей свирели. И вот теперь в сознании Катсука звучал дедовский напев. Потом он подумал о мальчике, спящем здесь, в доме – Дэвиде Маршалле.

«Ты попадешь в силки этой свирели, бледнолицый Невинный. Корни твоего дерева в моих руках. Твое племя узнает, что такое смерть и уничтожение!»

Мужчина открыл глаза. Бледный свет Луны стекал в комнату через единственное окно, отбрасывая на стену слева от кровати искривленную тень дерева. Катсук наблюдал за колышущейся тенью, видимым отражением ветра.

Вода все так же продолжала капать. В воздухе комнаты был растворен неприятный запах. Очень антисептическое место! Ядовитое место! Уборщики вышкурили весь дом вонючим мылом.

«Я есмь Катсук!»

Его «я» вышло из рамок личности, ощущая теперь лагерь и все окружающее. Вдоль южной границы лагеря через поросль елок вилась тропинка. Пять сотен и двадцать восемь шагов вела она по заболоченной почве, покрытой выступающими корнями, к древней лосиной тропе, поднимающейся в заповедник Национального Парка.

Катсук думал:

«Это моя земля! Моя земля! Эти бледнолицые воры похитили мою землю! Эти ХОКВАТ! Их так называемый заповедник – это моя земля!»

«Хокват! Хокват!»

Катсук беззвучно повторял это слово. Так его предки назвали первых бледнолицых, прибывших к этим берегам на своих длинных и высоких кораблях. Хокват – это нечто, приплывшее из-за дальних вод, что-то незнакомое и таинственное.

«Хокват были как зеленые волны зимнего океана, что нарастали, нарастали, нарастали… пока не обрушились на его землю.»

В этот день Брюс Кларк, управляющий Лагеря Шести Рек, пригласил фотографа – снимки для рекламной кампании, которую он проводил ежегодно, помогали привлекать богатых детей. Катсуку смешно было видеть, как подчиняется Чарлз Хобухет в его теле.

Глаза вытаращены, тело преждевременно покрыто потом – Катсук слушает указания Кларка.

– Вождь, подвинься чуть левее.

«Вождь!»

– Вот так хорошо. А теперь приставь руку к глазам, будто всматриваешься в лес. Нет, правую руку.

Катсук подчиняется.

Фотографирование не повредит ему. Никто не сможет похитить его душу, так как Похититель Душ уже овладел ею. Наоборот, фотографирование помогло знамению духов. Мальчишки из Кедрового Дома скучились возле него, лица уставились на камеру. Газеты и журналы напечатают эти снимки. Стрелка укажет на одного из мальчиков – Дэвида Маршалла – сына вновь избранного помощника Госсекретаря.

Сообщение о его назначении будет показано в шестичасовых новостях по единственному в лагере телевизору, стоящему в комнате отдыха. Там же будут снимки Маршалла-младшего и его матери в аэропорту Сан Франциско, отца на пресс-конференции в Вашингтоне.

Множество хокват будут глядеть на снимки, сделанные Кларком. Пусть глядят на человека, которого считают Чарлзом Хобухетом. Похититель Душ пока еще прячет Катсука в его теле.

По лунной тени на стене он узнает, что уже почти полночь.

Пора! Одним движением вскочил он с кровати, поглядел на записку, оставленную на столике в комнате.

«Я взял невинную душу из вашего племени, чтобы принести в жертву за всех невинных, которых убили вы; Невинного, что вместе с теми всеми невинными уйдет в мир духов».

Ах, никакие слова не были способны передать сути послания, чтобы сокрушить всю ярость, всю логику и анализ хокватов…

Свет полной луны, пришедший из окна, ощупывал его тело. Катсук мог чувствовать его тяжкое безмолвие в своем позвоночнике. Руку закололо в том месте, где Пчела оставила послание своего жала. Но запах смолы от свежих стен успокоил его. Не было никакого чувства вины.

Дыхание его страсти будто дым изверглось из губ:

– Я есмь Катсук – средоточие Вселенной.

Он повернулся и, бесшумно скользя по полу, перенес центр Вселенной за дверь, через короткий холл, в спальню.

Маршалл-младший спал на ближайшей к двери кровати. Пятно лунного света лежало в ногах мальчика – в долинах и возвышенностях покрывала, легонько перемещающихся в такт дыхания. Одежда лежала на тумбочке возле кровати: джинсы, футболка, легкий свитерок, куртка, носки и теннисные туфли. Мальчик спал в трусах.

Катсук свернул одежду, сунув туфли внутрь свертка. Чуждая ткань послала сигнал нервам, рассказывая о механическом великане, которого хокват называли цивилизацией. Этот сигнал сделал язык Катсука сухим. В один миг мужчина почувствовал множество возможностей, которыми располагают хокват, чтобы охотиться на тех, кто нанес им рану: ружья чужаков, самолеты, электронные устройства. И ему придется драться против подобных вещей. Теперь любой хокват признает его чужим и станет с ним драться.

За стеной раздался крик совы.

Катсук посильнее прижал сверток с одеждой к груди. Сова заговорила с ним. На этой земле у Катсука будут иные силы: древнее, сильнее и намного прочнее, чем все, что было у хокватов. Он прислушался к звукам комнаты: все восемь мальчишек спали. В воздухе стоял запах их пота. Засыпали они медленно, зато теперь из-за этого спали даже крепче.

Катсук подошел к изголовью кровати, где спал мальчик, легонько положил ему руку на губы, готовясь прижать посильнее, чтобы предупредить крик. Губы под его рукой искривились. Он увидал, что глаза лежащего раскрылись, поглядели на него. Мужчина почувствовал, как ускорился пульс, изменился ритм дыхания.

Очень осторожно Катсук наклонился поближе к мальчику и тихонько прошептал:

– Не разбуди остальных. Вставай и иди за мной. У меня для тебя есть кое-что особенное. Только спокойно.

Катсук почувствовал рукой, что через сознание мальчика промелькнули разные беспокойные мысли. Катсук наклонился еще раз, заставляя слова наполниться силой духа:

– Я должен сделать тебя своим духовным братом, потому что мы вместе сфотографировались. – А потом еще: – Твоя одежда со мной. Я буду ждать в холле.

Он почувствовал, что его слова принесли результат, и убрал руку. Напряжение спало.

Катсук перешел в холл. Мальчик присоединился к нему – худенькая фигурка в отсвечивающих в темноте трусиках. Катсук отдал ему одежду и вышел наружу, а затем, подождав пока мальчик выйдет следом, осторожно закрыл за собою двери.

«Дед, я делаю это ради тебя!»