Ломщик

Глава 1

За Полярным Кругом солнце сгоняет снег не раньше мая, когда встает над горизонтом высоко и не торопится опускаться. Но сейчас начало марта, и сугробы стоят в человеческий рост. Дорожки между ними похожи на ущелья, проложенные между белыми холмами, до дна свет от городских фонарей не пробивается.

Энга, не надеясь на уличное освещение, включила фонарик. Так спокойнее, особенно под деревьями в последней сотне шагов от дома. Рядом с их поселком — зона для опасных преступников. Не хочется нарваться на сбежавшего оттуда зэка — злого и ожесточенного, вдобавок, изголодавшегося по женскому телу. Если Энга увидит издали подобного типа — тотчас развернется и побежит обратно к проходной за помощью.

Опасных стерегут, и охрана, и само Заполярье, потому что шанс перебраться с полуострова на материк практически нулевой, особенно по холоду. Рискнувших и замерзших насмерть обычно находят с таянием снегов. Их с долей цинизма именуют «подснежниками». На самом деле, подснежник — это полярный цветок. Он первый пробивается из освобожденной от покрова земли до того, как тундра начнет полыхать буйством и многообразием красок.

Луч фонарика выхватил что-то, торчащее из снега… Девушка зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Из сугроба по грудь торчал самый настоящий «подснежник», который не цветок, а человек! Был он очень странного вида — без единой волосинки на голове. На зоне мужчин стригут коротко, и особый шик сидельца — чтоб щетина на физиономии и ежик на макушке получились одинаковой длины. Этому покойнику перед тем, как запихнуть в сугроб, кто-то словно эпиляцию сделал.

Энга попробовала сбросить данные о находке через чип, не вышло. Наверно, ограниченные в условиях зоны возможности чипа не предусматривали передачи информации вроде «безволосый труп в сугробе».

Значит, отчитается с домашнего терминала, у того функций больше. Она шагнула вперед, намереваясь обойти голову, как вдруг молочно-белые веки «трупа» дрогнули, и его глаза открылись. Зрачки были темными, но безусловно — живыми. А учитывая происходящее — бесконечно жуткими.

Девушка попятилась.

Оживший покойник разлепил мертвенно-белые губы, изо его рта вылетел пар.

— По-мо-ги-и-и…

В голове Энги молнией промелькнули воспоминания о кровожадных мертвецах из сериалов. Сдерживая страх, она сказала себе: коль изо рта идет пар, значит — человек теплый, живой.

А живой может быть опасен!

Лысый пошевелился и высвободил одну руку. Понимая, что, скорее всего, будет проклинать себя за приступ великодушия, Энга ухватила незнакомца за плечи и выдернула из сугроба. Помогла встать на ноги. Найденыш покачнулся, но сохранил равновесие.

Он был полностью безволос, не кучерявился даже низ живота над безвольно висящим предметом мужской гордости.

— Замерзнешь! — спохватилась Энга. — Быстро ко мне! Тут недалеко.

— Да… Очень холодно, — пробормотал странный тип.

Говорил он на обычном рутенском языке, но со странным акцентом. То ли из-за Серединных гор, то ли с запада континента. Она не стала выяснять.

— Беги вперед!

Мужчина повиновался. Бежал неуклюже, оскальзываясь босыми ступнями по снегу. Похоже, не вполне владел телом или сильно замерз. «А сложен неплохо», — промелькнула непрошенная и чуть похотливая мысль в голове девушки. Энга бежала следом, поглядывая на мелькающие на расстоянии двух шагов мускулистые ягодицы. Едва удержалась, чтоб не шлепнуть по ним ладошкой. Жест хулиганский, разумеется, но он ей жизнью обязан. Иначе закоченел бы насмерть в сугробе.

Но почему «подснежник» сам не запросил помощь? Даже самый урезанный набор функций чипа содержит аварийный сигнал бедствия. Что же этот тип натворил, если не вызвал Глобу, находясь в смертельной опасности?

Энга распахнула перед странным мужиком дверь, пропихнула его внутрь двухместного барака и быстро шмыгнула следом, чтобы не выпускать тепло. Тила уже была дома, расчесывая волосы перед зеркалом. При виде парочки фыркнула:

— Ого! У нас на зоне парни в дефиците. А ты нашла готового и уже раздетого. Потешимся втроем?

— Заткнись! — с полуоборота завелась Энга. — У тебя одни потрахушки на уме. Мужчина замерзал! Лежал в снегу!

— М-да, одет не по погоде, — хмыкнула Тила. — Загорать рановато.

Не теряя времени на пустую болтовню с соседкой, Энга сбросила шубу, затолкнула найденыша в душевую кабинку и пустила горячую воду. Ничего, что слишком, зато согреется. Оставшись у прозрачной шторки, увидела, что он, тыкая наугад в панель управления, подобрал комфортную температуру.

— Пожалуй, и я душ приму… — промурлыкала Тила, распуская шнурки на длинной рубашке до пят, под которую обычно ничего не надевала, когда готовились к свиданию с мужчиной.

Но Энга, словно одичавшая, преградила вход в душевую, разве что клыки не показала.

— Не трогай парня! Он — мой!

— Имей совесть! — возмутилась соседка. — От тебя не убудет. Какие еще за Полярным Кругом развлечения?

— Отстань! — пробурчала Энга и вздохнула: — Тебе бы только тешить похоть. Что-нибудь слышала про чувства, нежность, ласку, душевную близость? Даже просто посидеть вдвоем, обвившись руками, — уже радость.

— Ты еще скажи «любофффь», — Тила засмеялась в голос. — Умора! Вытащила из сугроба совершенно незнакомого парня. Влюбилась, глядя на его голый зад? Насмотрелась романтических видосов! Неужели жизнь здесь ничему не научила?

— Отвали…

Энге захотелось врезать разок подружке-потаскушке. Но сдержалась. Им еще больше полугода делить барак на двоих, срок у обеих истекает осенью. Глупо драться и вообще ссориться.

Кроме абсолютной несдержанности на передок, Тила — девка неплохая. Ее сгубила… любовь к шоколадным сладостям! Работая контролером на упаковочной линии, обнаружила закуток, не просматриваемый камерами, соединенными с Глобой, и в смену крала одну конфетку. Но недостача даже такой малости в готовой упаковке где-то вызвала реакцию. Всемирный разум прислал дрон, тот незаметно обследовал процесс — от обертки отдельных конфет до сбора их в подарочную коробку, собрал улики и передал судье, экстраполировав, что девушка забирала по конфете все два года работы на контроле. Вышла заметная сумма — тянущая не на штраф, а на вполне реальное ограничение свободы. Судья, рассматривающий десятки подобных правонарушений в день, не удостоил Тилу расспросами и утвердил рекомендованный Глобальным разумом приговор — полтора года легкого режима с частичным отключением чипа.

Что обидно, сама сладкоежка получала нормальный оклад и вполне могла позволить себе покупать конфеты едва ли не ежедневно. «Хотела обмануть систему, но система оказалась хитрее», — призналась Тила.

Она отстала от Энги и не вмешивалась, когда та обернула лысого широким банным полотенцем, сверху — покрывалом как накидкой и повела в кухоньку, закрыв плотно дверь.

— Как тебя зовут? — спросила незнакомца, усадив его на стул.

— Макс. Полное имя — Максим, — проговорил парень. — Отчество — Юрьевич.

— Никого не знаю с таким именем… — удивилась девушка. — Не важно. Я — Энга, моя соседка — Тила. Есть хочешь? Я как на смене пообедала, больше ничего не ела.

— Хочу…

«Какой „многословный“! Словно легендарный древний оратор Цевроний», — подумала Энга и быстро кинула полуфабрикаты в электронную печь. Питались здесь блюдами из оленины, в средней полосе жуть какими дорогими, но в Заполярье ливер и обрезь мяса оленей шли в еду даже осужденным, что было дешевле, чем доставлять продукты с Большой Земли. Конечно, кое-что возили — крупы, жиры, зелень, специи. Мясом и рыбой городок снабжал себя сам. По весне к океану пойдет невероятное количество рыбы, часть ее отловят и заморозят на весь год. На Кетском полуострове сметана, мороженое, обыкновенные фрукты считаются деликатесом, зато филе красной рыбы, стоящее 135 голдеров за порцию в ресторане столице, доступно, как снег зимой.

— Что будешь есть? Мясо, рыба?

— Как в самолете: курица или рыба?

Он первый раз произнес длинную фразу, и в ней обнаружилось сразу два непонятных слова.

— Слушай, Макс, — фыркнула Энга. — Ты в голове ничего не отморозил? Я не знаю таких слов: «самолет», «курица». И говоришь странно, будто издалека приехал.

— Я из Петрозаводска. Куда я попал?

— Петро… чего?

— Город такой. Карелия. Север России. Разве это не Россия?

— Наверно, твоя Россия — какая-то деревенька, — Энга хмыкнула. — Не слыхала о такой. Мы в Рутении, самой большой по площади стране на свете. Северо-западная оконечность, Кетский полуостров. Городок Тремиха для осужденных. Вспоминай! Тебя за что посадили?

— Меня никто и ни за что не сажал.

— Святой Болтуарий! Каждый второй заключенный клянется: посадили ни за что. Или за дело, но дали несправедливо много. Но чтоб не сажали… Включи чип и спроси приговор. Это не отключают даже опасным, чтобы помнили, за что сидят. Ну? Сколько лет впаяли?

— Девушка… — Макс вздохнул. — Я не знаю, что вы имеете в виду под словом «чип», я совершенно голый, без карманов, на мне только ваши полотенце и покрывало. И нет никакого чипа.

— Тила не слышит.

— Что?

— Почему ты говоришь «вы»? «Вы имеете», «ваше полотенце». Тила в комнате, я одна на кухне. Или тебе кто-то мерещится? А по поводу чипа — неужели забыл? Пощупай затылок, шрам у всех остается.

Он молча повернул лысую голову, и Энга с легким ужасом увидела: кожа там девственно-целая. Охнула от неожиданности: такого просто не может быть! Ему не вживляли чип?! Но как же он жил все эти годы?

Чисто машинально протянула ему контейнер с разогретой рыбой. Есть, наверно, можно научиться и без вживленного в голову чипа.

Девушка, представившаяся Энгой, была странной. Зимой в Петрозаводске встретилась бы и наверняка привлекла бы взгляд Макса. Симпатичная, ладная, но в целом не особо выделяющаяся. В зимней шубке мехом внутрь и в чунях, меховая шапка на голове. Сняла верхнюю одежду и осталась в теплой рубахе, заправленной в штаны. Светловолосая с недлинной причёской, курносая, синеглазая, примерно его возраста — двадцать с небольшим на вид, аккуратного росточка. А как открыла рот да начала трепаться со второй обитательницей их домика, Макс почувствовал, что словно за границу попал. Язык вроде русский, но ударения совсем непривычные стоят, произношение другое, более звонкое.

Пока парень уминал разогретую ей рыбу, Энга молчала, снова приняв вид обычной россиянки славянского происхождения.

Что интересно, так это не «деревня» Россия, а Рутения. Слово знакомое. О, вспомнил, немцы, когда оккупировали Беларусь, называли ее «Округ Белорутения». Рутения — Россия? Кетский полуостров — Кольский? Вот бы карту посмотреть…

Но особенно впечатлило про чип и острое сочувствие, что у Макса его не оказалось. Словно здесь, на Кольском (Кетском) полуострове сбылись опасения сторонников одной из самых жутких теорий заговора: людей чипируют и управляют ими как марионетками. Ставят эксперимент, не выпуская за пределы этого городка, влияют ментально…

Это все объясняло, кроме одного: как он оказался в сугробе.

Последнее, что Макс запомнил — резкая расфокусировка магнитной ловушки, удерживавшей плазму, грохот, нестерпимый жар… Чернота, холод, затем свет, снег и снова холод. Инстинктивно он бежал, чтобы согреться, пока не выбился из сил. Угодил в сугроб и выбраться уже не смог. Вьюгой замело по плечи. Замерзал, пока Энга едва не споткнулась о его голову… Под горячими струями воды Макс согрелся и сейчас чувствовал себя неплохо. И на кухоньке было удивительно уютно, особенно по сравнению с сугробом. Какие-то четыре-пять квадратов, как в квартирах-хрущевках, маленький холодильник, плитка, раковина с краном, шкафчик для посуды и продуктов. Стола едва хватает на двоих.

Он вдруг подумал: тепло, дающее моральный комфорт, исходит от сидящей напротив полярницы, понятия не имеющей, что такое Россия. Да любой олень в тундре знает это слово! Он закончил есть и придвинул ей пустой контейнер.

— Спасибо. Вкусно. Чем могу отблагодарить?

В сине-голубых глазах ее мелькнула смешинка.

— А что у тебя есть? Вытащила бы тебя из сугроба Тила, то предложила бы рассчитаться натурой. А я так быстро не люблю.

— Прочитать тебе стишок как ребенок Деду Морозу?

Веселье в ее глазах угасло.

— Опять непонятно. Мороз, он — чей дед?

— Мифологический персонаж, — пояснил Макс. М-да… — Энга! Мы, похоже, выросли в очень разной среде. Понятия не имею, кто такой Святой Болтуарий и зачем людям вживляют чипы. Как и ты — про самолет, курицу и Деда Мороза.

— А что ты знаешь?

— Что едва не погиб, потом вдобавок едва не замерз. Но сейчас отогрет и накормлен. Перед мной чудная девушка.

— Кто?

— Ты.

— Но я же здесь одна… Ох, понятно, ты говорил о «чудной девушке», имея в виду меня?

Вот они, нюансы общения, подумал Макс. Слова вроде простые, русские. А привычки и манеры иные. Очень просто задеть или обидеть, совсем того не желая.

Кстати, девушка-то — осужденная, похоже, отбывает что-то вроде «химии», не под стражей, только вынуждена жить на Севере, ходить на смену и жаловаться окружающим, что стала жертвой несправедливости. Она — зэ-ка. Или забайкальский комсомолец, как шутили про осужденных, работавших на БАМе, ударной комсомольско-молодежной стройке, в значительной мере завершенной благодаря уголовникам. Вряд ли убийца, но…

— Конечно — имел в виду тебя. Только не понимаю, как такую милую могли отправить в Тремиху? Отбывать наказание? За что?

— Тилу — за мелкое воровство и попытку обмануть Глобу. Меня — по глупости и невнимательности.

— Расскажи!

Она собрала контейнеры непривычной формы из полимера, наверняка — небьющегося, и составила их в раковину.

— Потому что — романтическая дура. С детства помню, Глоба всегда по запросу «любовь» давал ролики, где парень с девушкой, парень с парнем или девушка с девушкой встречались только ради удовольствия…

— Стоп-стоп! — прервал Макс. — Про парня плюс парень давай не надо. Я не ханжа, но пидарасов не люблю. Твоя соседка мне как-то понятнее уже за то, что предпочитает мужчин. А ты кого?

— Тоже парней. И пыталась найти ролики, где не просто шух-шух. Чтобы были чувства. Любовь — это чувства, не только шух-шух.

«Шух-шух» — это синоним «шпили-вили», — прикинул Макс.

— Бывает же неразделенная любовь! — поддакнул девушке. — Когда один любит, а другая — нет. Она обходится без шух-шух.

— В самом деле? — Энга удивилась. — Не слыхала. Наверно, так только в вашей деревне под названием Россия.

— Мы уклонились, — Макс мысленно вздохнул. — И как любовь привела тебя в Тремиху?

— Ну ты же знаешь… Ах, не знаешь, ведь чипа нету. Обращаешься к Глобе, он транслирует тебе в чип видео. Идешь в реальном мире и одновременно видишь ролик. Лучше так, конечно, дома, но многие смотрят и на улице. Я увлекалась несколько раз и переходила улицу перед э-карами на оранжевый свет, еще выбросила мусор не в тот сборник. Думала — мелочи, ну, заплачу штраф, а Глоба суммировал все за год и отправил судье. Хлоп — у меня реальный срок на Крайнем Севере.

«Э-кар» похож на «электрокар». То есть электромобиль, BYD или «Тесла» местного образца. Отличия есть, но язык невероятно похож на русский, продолжал удивляться Макс. Даже в России у изолированных сообществ моментально возникают особенности говора, появляются местные жаргонные словечки. Сходство местной речи с русской так же необъяснимо в пределах привычных представлений, как и его перенос из здания «Гелия» в сугроб.

Продолжить им не дали.

— Я тоже перекушу, — сообщила Тила, бесцеремонно ввалившаяся на кухню. — Вы — поели?

Она была широкобедрая, полногрудая, приземистая и щекастая. Словом — на любителя. От появления третьего человека крохотная кухонька стала напоминать банку с сардинами.

— Да, — сказала Энга. — А мы — к терминалу. Надо Глобе сообщить, человек найден, и у него нет чипа.

— Вырезал? Даешь копоти! — восхитилась Тила.

— Нет, никогда и не было, — признался Макс.

— Что значит — не было? Ты же из Рутении? Говоришь по-нашему, только странно. Точно не с островов в Великом океане. Там, говорят, бывают дикари… А за что тебя на зону?

— Я — вообще не осужденный, — Макс пожал плечами. — Понятия не имею как сюда попал. Был в сугробе — Энга вытащила. Это все, что помню. Энга говорит, что без чипа нет связи с Глобой. Что за Глоба? Что за чип?

Тила задумчиво засопела. Даже сняла руку с холодильника. Соображала.

— Лысый и без чипа… Болтуарий знает кто он. Энга! Не надо про него Глобе. Этот мужик — внесистемный. А тому, кто против системы, мы поможем. Она нас несправедливо наказала. Почему мы должны помогать ей?

«Вы сами части этой непонятной системы, только не самые покорные», — подумал Макс, но вслух этого говорить не стал.

Пока Тила ужинала, Энга показала Максу терминал. Попросту — монитор в стене, без мыши и клавиатуры. Девушка управляла терминалом мысленно. Очевидно — через тот же чип. Стала по одному выводить на экран изображения. Без звука — он слышался только у нее в голове.

Это, бесспорно, была Земля, но с чуть измененными очертаниями континентов. Кольский полуостров, на восточной оконечности которого мелькала оранжевая точка их местонахождения, был раза в полтора больше вытянут по широте. Антарктида отсутствовала, вместо нее раскинулся Южный Ледяной океан, к Тремихе примыкал, соответственно, Северный.

Картинки мелькали как в ускоренном кино, порой неотличимые от земных видов, иногда вызывавшие удивление. Правда, долго заниматься им не пришлось, насытившаяся Тила вернулась и заявила права на свою комнату.

В комнате Энги Макс опустился на кровать, почувствовав предательскую слабость. Выходит, это не просто уголок Земли или конкретно России, где какой-то варвар чипировал людей и оторвал их от реальности, а действительно другой мир! Чтобы успокоиться, привести мысли и чувства в порядок, сосредоточился на фотографиях, заполнивших стену, противоположную от окна. Тем более, кровать, шкаф и эта фотогалерея составляли все убранство спаленки.

— Когда получила срок, в моем чипе обрезались почти все функции, — объяснила Энга. — В том числе доступ к туче. То есть моему личному хранилищу в Глобе. Перед отключением распечатала скрины на бумаге. Хоть так имею доступ к воспоминаниям. Мама. Дом, где прошло детство, на юге Серединных гор.

То есть на юге Урала, перевел для себя Макс.

— Расскажи о себе. Не обязательно — где родилась, где жила. А что чувствовала, о чем думала. О чем мечтала?

Упс… Похоже, выстрел мимо цели, и фугас разорвался в детской песочнице — там, куда ему не положено залетать. Энга буквально затряслась:

— Ты что?! Это — личное!

— Прости. Я не знаю границ вашего личного пространства. Если нарушил или в будущем их нарушу — извини и поправь.

— Ладно, но…

— Ты — совсем не такая, как девушки в моем обществе, — он думал было рассказать о фотошопных красотках «в активном поиске» с сайтов знакомств России, но раздумал: пришлось бы слишком долго описывать оставленный мир. — А также, судя по Тиле и ее реакции, нетипичная и для Рутении. Если у вас мужчины интересуются девушками только для шух-шух…

— А ты разве этого не желаешь? К мальчикам ведь не тянешься…

— Конечно — занялся бы с девушкой и с удовольствием, — поспешил Макс. — Ты — очень привлекательная на мой вкус, а еще добрая. Вытащила из снега, согрела, накормила, но, прости, мне для близости нужно глубже понять, что со мной за человек.

— Ага… — синеглазая села рядом на койку. — То есть уже разрабатываешь план: узнать меня ближе и заняться шух-шух?

Макс вздохнул. То спросить о личном невозможно, то без обиняков открытым текстом — будем ли трахаться… Ему, наверно, много времени здесь придется прожить, чтобы узнать, какие особенности человеческих отношений считаются интимно-неприкосновенными, а что просто — как выпить стакан воды.

— Я не привык — вот так прямолинейно. Вдруг тебе не понравлюсь? Мы совсем разные. Из разных миров. Или найдутся парни лучше, покрепче.

— Лучше? — она рассмеялась. — Ты вне конкуренции. В нашем секторе Тремихи мужчин почти нет. Надзиратели — инвалиды, а вольняшки — обычные женщины. Иначе какое же это наказание? Получится курорт, праздник тела. Если кого из опасных освобождают на несколько часов — в поощрение, то им пилюлю перед выходом дают. После чего смотреть на женщин можешь, но и только.

— То есть, если появляется возможность, шух-шух прост и доступен.

— Но там, где не до церемоний, и любое развлечение в радость. Учти, я не готова, чтоб сразу. На воле мы об этом мало думаем. У каждого имеется работа, обычно связанная с Глобой, или развлечения, им же предлагаемые.

— Ты не ходила на свидания?

— Ходила, как же. Все ходят. Встретимся с парнем, прижмемся, — она безо всякого стеснения придвинулась вплотную, прикоснувшись бедром и плечом. — И сидим. Он мне: «Ты последний сюжет про Саропанга видела? Я тоже не успел!» Закрываем глаза и смотрим одновременно. Потом расходимся, чаще без шух-шух.

Энга положила Максу голову на плечо. Наверно, это и есть свидание по-местному. Только без просмотра роликов, их заменили фото на стене.

— Ты ждала любви? Сама ж сказала Тиле, когда я вытирался после душа: любовь — это не только шух-шух.

— Я не знаю, что такое любовь! И ты, лысенький, похоже, что не знаешь. Ты вообще какой-то странный. Или у вас в деревне все такие? Спешить не будем. Тила права, не стоит выдавать тебя Глобе. Поживешь у нас несколько дней. А там, глядишь, и что-нибудь придумаем.

— Объедать вас буду, — Макс нахмурился.

— Не переживай. Мы с Тилой работаем на разделке туш и снятии шкур. Процесс плохо поддается автоматизации, оленьи туши разные. И заключенных надо чем-то занять. Поэтому ручной труд. Зато платят семь сотен в месяц, а тратить их некуда. Как-нибудь прокормим.

— Копить деньги к дню освобождения — не думала?

— На свободе вернусь к нормальной работе и не пропаду, — отмахнулась Энга.

— Хорошо, спасибо. Расскажи подробнее, как у вас. Я не понимаю, как попал в ваш мир, но, похоже, что застрял здесь надолго. Повезло, что ты меня нашла. Я могу тебя обнять?

— Что?

— Ну, вот так? — он обхватил ее за талию и привлек к себе слегка сильнее, ожидая, что нарвется на отказ. Несмотря на кажущуюся раскрепощенность отношений в этом мире, вдруг нарушит местное табу, за которое Святой Болтуарий и надает руками Энги оплеух.

— Это называется — обвить, — засмеялась Энга. — Обвивай, если тебе нравится!

Как у них называются поцелуи, Макс выяснять не стал, «обвития» пока хватало. Начал расспрашивать о фотографиях, но недолго — Тила бесцеремонно ввалилась в спальню Энги, прервав уединение.

— Макс! Отвивайся от соседки. Нам завтра рано вставать, это ты можешь валяться до одури. И смотри, терминал Глобы не включай. По твоим запросам он поймет, что орудует не местный.

— Тила! — Энга отстранилась. — Очнись. Как он подключится к терминалу без чипа?

Спать, так спать. Макс не возражал — чувствовал себя уставшим. Только как? Койка у Энги узкая, поместиться здесь вдвоем можно только в виде бутерброда — один снизу, а другой сверху. Вариант нашли. Энга устроила Максу лежбище в кухне, набросав на пол одежды. Заблокировала тем самым холодильник и огорчив сожительницу по бараку: ночью не пожрать.

Макс улегся и накрылся шубкой Энги. Синеглазая присела и погладила его по черепу.

— Ты родился лысым? Без волос, ресниц, бровей?

— Почему? — ответил Макс. — Был довольно волосатым. Усы и бороду отпускал, особенно зимой. Так теплее. Надеюсь — отрастет.

— Хорошо бы…

Она ушла, из-за двери донесся шорох воды в душевой.

Макс заложил руки за голову. Ноги уходили под стол, голова почти уперлась в кухонный шкафчик. Не «Хилтон», кто бы спорил. Размышлял. Странный случай занес его в какой-то нереальный мир, похоже, управляемый глобальным искусственным интеллектом. Здесь у него нет имущества, работы и какого-то дохода, даже элементарной легализации. Хуже, чем таджикскому гастарбайтеру в Москве без документов. Волос — и тех нет!

Еще о нем заботится странная девушка Энга. Сутки назад он даже представить себе не мог роман с уголовницей, пусть осужденной за не самые тяжкие правонарушения. С ее подачи сам встал на путь нелегальной жизни. Но ему весьма не хочется получить их блядский чип, оказавшись под контролем блядской Глобы.

И пока неясно, как тут дальше жить. Это в Заполярье все упрощено до минимума. На «Большой Земле», как девушки называют территорию остальной Рутении, даже лифт не вызовешь без микросхемки в голове. Возможно, где-нибудь за океаном выжили секты типа американских эмишей, отрицающие достижения цивилизации. Но есть ли они здесь и как до них добраться? Не по океану же вплавь!

И еще ему нельзя таиться долго у двух женщин. Даже не потому, что не приучен быть альфонсом. Ведь укрывая чужака и не сообщая о нем властям через Глобу, то есть глобальную сеть с элементами искусственного интеллекта, обе нарушают закон и рискуют получить в плечи дополнительное наказание. Возможно — увеличение срока или более тяжкий режим. Зачем их подставлять?

Не имея сиюминутного ответа на вопросы, Макс закрыл глаза. И вот тут внезапно накатила грусть-тоска. Никогда он больше не увидит мать и старшего брата. Мать растила их фактически одна — отец рано спился и был изгнан из семьи. Макс навсегда запомнил исковерканную алкоголем рожу пьяного папаши и его грязные слова в адрес обожаемой им мамы. Он даже пытался драться с гадом. Когда мать прогнала мужа, Макс решил, что никогда таким не будет. Он не пил, учился на «десятки». Отслужил положенный год в бригаде ВДВ, где опять-таки не потерялся и домой вернулся сержантом, со знаками солдатской доблести на кителе. Поступил в престижный вуз и с отличием его окончил. Жизнь его не баловала раньше и теперь подкинула такую гадость!

«Успокоился, сержант! — собрался Макс. — Отставить сопли и уныние! Мы прорвемся. Никто кроме нас!» Он погрузился в дрему.

Найденыш начал посапывать на кухне, явно смотрел сны. Энга, отмахнувшись от претензий Тилы «сама не использовала мужичка по прямому назначению и мне не дала», тоже улеглась, но еще какое-то время не могла уснуть.

Стоит мысленно дорисовать Максу волосы, пусть даже не столь пышную гриву, как у супергероя Саропанга, восстановить ресницы и брови, и парень получится совсем не отталкивающий. Отлично сложенный, мускулистый, что редкость в Рутении. Здесь парни на пиве и жирной рыбной закуске быстро обзаводятся животиками, а если сбрасывают вес с помощью пилюлек, остаются рыхлыми. Макс на них совершенно не похож. В чем-то неуклюжий, не ориентирующийся в элементарном, он пытается быть деликатным, обходительным. Обвил ее нежно, аж что-то потеплело внутри, и приятные мураши побежали по коже…

Неизвестно, что у них будет, но Максу надо помочь — наладить жизнь и выбраться с полуострова. Варианты есть, хоть они сложные, неоднозначные и рискованные. Энга отсидит нужный срок и тоже прилетит на джет-плэйне на Большую Землю. Здорово, если Макс встретит! Если дождется, конечно. Такого парня быстро приберут к рукам.

«Не отдам! — решила Энга. — Это я его нашла!» И уснула…