Личный враг князя Данилова

I

— Придется вернуться, подполковник! — прислушиваясь, сказал Каранелли. — Там, кажется, все стихло.

— Где?

— На тракте.

— А зачем?

— Ты на обувь свою посмотри! Да и приодеться не помешает.

Да, пожалуй, француз прав. В тапочках на босу ногу и нижней рубахе начинать новую жизнь не очень удобно. Быстро же он соображает!

На дороге было тихо, только далеко, на самом краю огромного поля, что тянулось с противоположной стороны, двигались какие-то плохо различимые точки. Перевернутый грузовик лежал на том же месте. Лейтенант исчез. Оставив подполковника на краю леса, Каранелли легко скользнул к грузовику. Через три-четыре минуты он вновь появился с двумя парами сапог, портянками, ремнями и двумя гимнастерками, одна из которых была залита кровью, уже наполовину засохшей.

Именно в это время далеко-далеко со стороны Красного раздался тихий стрекот, которому ни Луи, ни Николай не могли дать объяснения, потому что никогда не слышали подобного. Стрекот нарастал, становился все громче и объемней, постепенно вытесняя все остальные звуки.

— Пора уходить, князь!

— Подожди, посмотреть бы надо. Не помешает!

Француз помедлил секунду, потом кивнул.

— Хорошо, только надо замаскироваться! Одевай! — он сунул в руки Николаю гимнастерку, быстро одевая вторую. — А то белую рубаху можно увидеть сквозь кусты.

Быстро отойдя в глубь леса, Каранелли срезал несколько березовых веток, которыми прикрыл голову себе и напарнику. Вид на дорогу оставлял желать лучшего, но стоящие перед носом кусты, мох и наброшенные сверху ветки делали их совершенно незаметным.

А звук все нарастал, множился, бил по ушам, переходя в рев. И вот из-за поворота появилось что-то невообразимое. Большое корыто с прилаженным сбоку колесом было прикреплено к странной конструкции с торчащими в разные стороны короткими рожками. Из наполовину закрытого корыта высовывалось туловище солдата. Перед ним располагалось необычной формы ружье, выглядевшее очень мощным. Другой солдат восседал над всем механизмом, уцепившись руками за рожки. Вся эта пародия на колесницы древних римлян, немилосердно треща и выбрасывая белесый дым, ехала по дороге со скоростью почтовой кареты, только что сменившей лошадей.

Следом за первой из-за поворота вывернула еще одна колесница, и еще, и еще. Подъезжая к грузовику, солдат, что сидел в корыте, взялся за оружие, и оно забилось руках, долго-долго изрыгая огонь из ствола. Звук следующих без перерывов выстрелов прорвался сквозь рев, ударившие по земле пули взметнули фонтанчики пыли возле грузовика. Едущий первым механизм снизил скорость, затем остановился, оба солдата несколько секунд вглядывались в кювет. Потом тот, что в корыте, запустил огромный рой пуль в лес, медленно поводя стволом из стороны в сторону. Обломки веток, кусочки коры посыпались на вжавшихся в мох Данилова и Каранелли. Немного выждав, сидящий выше солдат взмахнул рукой, и колонна, набирая скорость, покатила дальше.

Данилов повернулся к Каранелли, захотел что-то сказать, но тот, прижав палец к губам, другой рукой мягко надавил на плечо Николая, вжимая в мох. И именно этот жест, простой и естественный, вдруг окончательно поменял все в душе офицера для специальных поручений при штабе главнокомандующего русской армией. Имение под Дорогобужем, родители, Московский драгунский полк, Ирэна, Анна Истомина, штаб Кутузова, лучшие друзья — все осталось только в памяти, и никогда больше не появится в его жизни, так круто изменившейся. Ревущее железо, стремительно двигающееся по большаку, отрезало его прошлое, теперь уже нереально далекое. И только рука, заботливо, именно заботливо, прижимающая плечо, была тем единственным, что связывало его с двадцатью семью годами прожитой жизни. Рука заклятого врага.

Лежа в кустах на обочине дороги, Данилов вдруг неожиданно понял, что прошлое человека — это единственная его защита перед будущим. И хотели бы они того или нет, но стали друг для друга точкой опоры, потому что являлись последней частичкой прошлого, прорвавшегося сюда. Каранелли понял это намного раньше, а потому и стал вытаскивать Николая, рискуя головой.

Луи оторвал палец от губ и ткнул в сторону поворота дороги, из-за которого выползло новое чудище, лязгая железом. Приземистая массивная надстройка, ни на что не похожая, несла пушку. То, что это именно пушка, Николай догадался сразу, и ужаснулся, представив, что она может беспрерывно выплевывать ядра или гранаты, не останавливаясь даже на секунду.

Колонна шла и шла, и Николай подумал: дивизия Неверовского, спасшая русскую армию от окружения тем, что на этой самой дороге задержала Наполеона на сутки, отразив сорок атак Мюрата, не смогла бы противостоять даже одному такому механизму. Он бы просто проехал через плотное каре, которое стало камнем преткновения для Мюрата, не снижая скорости. Потом Данилов сообразил, что сейчас по большаку идет наступающая армия. Куда? Дурацкий вопрос! Через семьдесят верст Смоленск. А чья это армия? Вот это уже вопрос поинтереснее! Он вспомнил кричащего в повозке сержанта. Немцы? Под Смоленском? Прусаки, которых русская армия не смогла защитить от французов? Ну ладно бы еще австрийцы, но немцы! О времена!

Колонна прошла, грохот стих вдали.

— Неужели немцы? — вопрос был обращен даже не к Луи. Так, куда-то в пространство.

— Да. Только их сейчас еще то фашистами, то гитлеровцами называют.

— Почему?

— Не знаю. Медсестра так говорила.

— А танки — это трещотки на трех колесах или сараи железные?

— Сараи, — задумчиво произнес Каранелли, — наверное. В госпитале лежал артиллерист с раздавленными ногами. Маша сказала, что к ним на батарею танки въехали и гусеницами отутюжили.

— Что-что? Чего гусеницы сделали?

— Не знаю. Я фразу дословно запомнил. Давай разбираться. Если на батарею въехали и ноги раздавили, то сараи. Трещотки, те легкие. А чем они могли раздавить? Теми стальными лентами, с помощью которых они движутся. Значит, это гусеницы.

— Похоже.

— Ну вот и разобрались. Теперь давай оружие посмотрим. Пистолет почти как мой. Только что тебе рассказывать, ты же знаешь.

Каранелли повертел оружие, понажимал на что-то, и барабан сдвинулся в сторону.

— Ага! — вынимая патрон из гнезда, сказал он. — Остроумно сделано, шесть зарядов сразу. Но ничего нового.

Луи вернул барабан на место и отложил пистолет в сторону. Задумчиво начал рассматривать ружье с круглым диском внизу.

— Сдается мне, — произнес Данилов, — стреляет этот штуцер, как и то ружье, что на трещотке стояло. Пули роем летят.

— Соображаешь! — отстегнув наконец диск, отозвался француз. — Да, здесь заряды. Ну, кажется, я понял.

Снова закрепив диск на место, Луи попробовал выстрелить в дерево, но не получилось. Опять пришлось рассматривать оружие. Через минуту Каранелли догадался потянуть назад рычаг сбоку, и после этого интуитивно почувствовал, что оружие готово к бою. Действительно, в этот раз пули ударили в дерево, оружие задергалось, вырываясь из рук.

— Не стоит так шуметь, не ровен час, кто еще по дороге поедет, — Данилов озабоченно взглянул на большак, — уходить надо.

— Верно, князь, верно! Только куда? Есть какие-нибудь мысли?

— Не знаю, может, в Смоленск?

— Не думаю, туда сейчас… эти… фашисты поехали. Там скоро такая битва начнется, чертям жарко станет! Знаю я, как вы за Смоленск бьетесь! За Москву так никогда стоять не станете.

— Тогда мое место там!

— Не горячись! Ты, конечно, русский. Но уверен ли ты, что моральные принципы нынешних русских офицеров совпадают с твоими? Или вы тоже избивали связанных пленных, господин подполковник?

Данилов, опустив голову, молчал.

— Конечно, я понимаю, защита родины дело святое. Только вопрос, — а тебе позволят? Что ты сделаешь? Придешь к своим и скажешь: дайте мне эскадрон — пойду танки рубить? Мне кажется, что-то подобное ты говорил. И что? Хорошо, хоть не сразу расстреляли.

Николай по-прежнему молчал, и Каранелли продолжал.

— Или, может, ты знаешь, как с этими танками воевать? Ты сейчас обучен хуже, чем рядовой!

— Согласен и рядовым! Но ты прав в остальном. И что делать?

Луи пожал плечами.

— Мне тебя учить? Это же вы, русские, придумали народную партизанскую войну! Ни званий, ни откуда ты взялся, ни дураков из штаба. Воюй, сколько хочешь. Если сможешь.

Данилов задумался. А ведь прав француз! До чего же он все-таки здорово соображает.

— Хорошо. Пожалуй, ты опять прав, для меня это выход. Гусарский подполковник Давыдов не стеснялся в партизаны уйти, значит, и мне не зазорно. А ты? Сам-то что делать будешь? За нас воевать или за немцев?

Николай испытующе смотрел прямо в глаза Каранелли. Тот отвел взгляд, посмотрел куда-то в пространство, вздохнул и медленно, с небольшими паузами заговорил:

— Не знаю… правда не знаю! Мне бы понять, за кого Франция сейчас воюет… может, тогда и отвечу…

Потом перевел взгляд в лицо Николая и твердым голосом добавил:

— Одно могу точно обещать — в тебя стрелять не стану! Надеюсь, ты тоже.

II

Лес кончился, и впереди лежало большое пшеничное поле. Желто-золотистые колоски уже поднялись по пояс. Левее расположилось село в полсотни дворов. Впереди, в дальнем конце поля, виднелось несколько маленьких, словно игрушечных домиков, за которыми просматривался лесной массив.

— Карту помнишь? — спросил Каранелли.

Данилов напрягся, пытаясь представить окрестности Красного, но ничего на ум не приходило.

— Нет!

— Понятно, сто тридцать лет прошло, — легкая усмешка коснулась губ, — слева Середнево, а там, подальше Смилово. Без еды, князь, мы долго не протянем, надо идти к людям. Предлагаю в Смилово, там лес рядом, да и народу поменьше.

Погода постепенно налаживалась, низкая серая облачность разошлась, начали появляться просветы голубого неба. Со стороны Красного раздавался гул, несомненно, это были звуки боя: то глухие мощные разрывы, то необычные лающие частые выстрелы, то какой-то непонятный вой.

Самолет появился неожиданно, вывалившись из облаков. О том, что это, Николай догадался сразу. Что еще могло лететь по небу, широко раскинув крылья, как кавказский орел, парящий над ущельем? Только самолет был намного больше и летел быстрее. Он прошел вдоль большака в сторону Смоленска, и в считанные мгновения скрылся за верхушками деревьев.

Через минуту в небе вновь послышался рев мотора, и самолет, возможно тот же, показался с запада. Теперь он шел над полем в сторону шагающих к деревне русского и француза. Каранелли сразу как-то подобрался, взял наизготовку оружие, внимательно глядя на летающую машину, привычно определяя расстояние. Мгновенно обострившиеся инстинкты опытного бойца подсказали ему, что это атака, причем направленная непосредственно на него.

Самолет опускался все ниже и ниже, жуткий вой забирался в душу, пытаясь выпустить на волю страх. На крыльях вспыхнули неслышные в реве огоньки. Конечно, это были выстрелы, несущие верную смерть. Но очереди получились слишком короткими. Железная птица, чуть дернувшись в полете, стремительно рванула вверх и, мелькнув крыльями с нарисованными крестами, ушла в сторону Красного. Опередивший на долю секунды пилота, Каранелли выстрелил, и одна из пуль пробила плексиглас фонаря, нарисовав перед лицом фашиста паутину трещин. Тот счел за благо дернуть штурвал на себя, отворачивая от столь опасного противника.

Каранелли обернулся. Рядом стоял побледневший Данилов. В руке он держал пистолет.

— Ты хоть выстрелить успел? — чуть усмехнулся француз.

— Один раз.

— Страшно было?

— Жутко!

— А чего стоял тогда, не прятался?

— Сам знаешь, — побежал, повернулся к врагу спиной, считай погиб! А тебе, можно подумать, не страшно?

— Еще как! А что касается нашей тактики образца восемьсот двенадцатого года, то, думаю, она теперь немного другая.

— Не знаю, может, и другая. Но сейчас лучшей будет бегом отправиться в Смилово. Пока еще что-нибудь не прилетело.

III

Деревенька на первый взгляд ничем не отличалась от тех, что Николай много раз видел в России. Только стоящие вдоль улицы высокие столбы с натянутыми веревками, унылой вереницей выбирающиеся за околицу и тянущиеся к соседнему Середнево, нарушали привычный пейзаж.

Данилов предложил войти в первый же дом, но Каранелли отрицательно покачал головой.

— Лучше тот, что ближе к лесу.

У калитки Данилова и Каранелли встретила смешная беленькая с рыжими подпалинами собачонка. Она так старательно выполняла обычную работу, облаивая непрошенных гостей тонким заливистым голоском, что в соседних домах всполошились все псы. Под аккомпанемент разнокалиберного лая на крыльце показался седой дед в застиранной рубахе и штанах, плотно охватывающих ноги ниже колена, зато необъятных на бедрах. На ногах у него были лапти.

— Цыц, лахудра!

Грозный окрик не произвел на продолжающую голосить собачонку никакого впечатления.

— Ах ты отродье чертово! — Дед сдернул с жерди короткий сапожок и резко кинул. Глухой удар по доскам забора словно выключил лай, поджав хвост, четвероногий охранник ретировался под крыльцо.

В доме проглядывалось отсутствие женской руки. Хоть пол и выглядел подметенным, но разбросанные вещи сразу бросались в глаза. Дед усадил гостей в горнице и, взглянув на вымазанную засохшей кровью гимнастерку Каранелли, спросил:

— Ранен?

— Царапина. Машину нашу на тракте немцы из танка подбили.

— Немцы на большаке?

— Да, на Смоленск пошла колонна, — вмешался Данилов.

— Вот как? — Дед замолчал, раздумывая. — В Красном-то стрельбу слышал, самолеты бомбили, но что на Смоленск немец попер, и подумать не мог. Что же вы, солдатики, остановить немчуру-то не можете?

— Нам бы попить, отец, — Каранелли попытался перевести разговор на другую тему.

— Сейчас, сынки, и поесть, и попить, все будет. Солдата, хоть он и отступает, все одно, кормить надо.

На столе появился хлеб, следом за ним картошка, лук зеленый, огурцы, сало. Потом большая бутыль с бледно-мутной жидкостью, заткнутая свернутой бумагой, и три стеклянных бокала странной формы, которые дед назвал стаканами.

Пока хозяин резал хлеб и сало, Николай почувствовал, что слюна, заполнила рот. Не удивительно, солнце уже клонилось к горизонту. День проскочил незаметно.

— Ну что же, солдатики, давайте за знакомство! — Хозяин разлил жидкость по стаканам. — Зовут меня дед Василий. А вы кто будете?

— Я Лев Каранеев, Лева. А это — князь Данилов, Николай Тимофеевич.

— Веселый ты парень, — хохотнул дед Василий, — ладно, поехали!

Лихо, будто кавалерист старой закваски, дед опрокинул содержимое стакана в рот. Тыльная сторона ладони прошлась по длинным, слегка закрученным усам, таким же белым, как и шевелюра. В довершение хозяин негромко крякнул и со стуком поставил посудину на стол.

Переглянувшись, Данилов и Каранелли решили не отставать, чтобы не вызывать подозрений. Синхронно оба, несмотря на неприятный запах, влили в себя жидкость.

Позже Николай не раз удивлялся, — почему он остался жив. Провалившееся в глотку пойло встало колом, обжигая гортань. Несколько капель просочились в ноздри. Ощущение было такое, словно он мгновенно разжевал пару горьких красных перцев и в дополнение положил на язык ложку ядреной горчицы. Дыхание перехватило, и все попытки протолкнуть в легкие воздух заканчивались неудачей. У Данилова уже начало темнеть в глазах, когда, наконец, мощно откашлявшись, удалось вдохнуть, неглубоко, но достаточно, чтобы не умереть на месте. Потом еще и еще.

Темнота в глазах отступала, и Николай начал воспринимать происходящее вокруг. Напротив, часто и по-прежнему синхронно, хватал воздух широко раскрытым ртом Каранелли. Выпученные глаза и лицо цвета молодой свеклы делали его слабо узнаваемым. Слева спокойно сидел дед и задумчиво жевал стрелку лука, не обращая внимания на гостей.

— Ядреный у меня самогон, — медленно, отстраненно глядя в пространство, негромко проговорил хозяин, — с непривычки до печенки забирает.

Видимо, не первый раз ему приходилось видеть реакцию на угощение. Заметив, что гости понемногу приходят в себя, он заговорил, подвигая тарелки:

— Закусывайте, ребята, закусывайте! Еда на войне первое дело!

Дед аппетитно захрустел огурцом, и, увидев, что к нему присоединились гости, добавил:

— Вот вы, ребята, шутки шутите, а я взаправду вместе с князьями служил.

— Не может быть! — среагировал Каранелли, мгновенно понявший, что хозяину хочется поговорить. Нужно только поддакивать, и информация польется рекой. Может, удастся понять, что же здесь странного, — служить в одном полку с князьями?

— А вот и может! Десять лет, с девятьсот седьмого года в лейб-драгунском Московском полку!

Данилов замер. Если сейчас, после стакана самогона, его и можно было еще чем-нибудь пронять, то только этим сообщением. Изо всех сил он пытался уложить в начинающей хмелеть голове следующее. Давным-давно этот старик служил в Московском драгунском полку. Николай тоже. В этом же полку, еще месяц назад. Но на сто лет раньше! Сложная мысль, которую никак не удавалось ухватить за хвост, прорвалась наружу одним-единственным словом.

— Драгунском, — механически поправил Данилов хозяина, не прерывая размышлений.

— В первом лейб-драгунском Московском Императора Петра Великого полку! — возвысив голос, торжественно произнес дед, поднимаясь из-за стола. — Десять лет, как один день! Подпрапорщик второго эскадрона! В Первую мировую на северном фронте к Георгию представлен…

Он ушел за занавеску, делящую горницу на две неравные части, и быстро вернулся. В руках хозяин нес изогнутую шашку в черных ножнах, на первый взгляд точно такую, какими вооружали казаков Платова.

— Вот оно, настоящее оружие! Чтобы таким воевать — долго учиться надо! Вам не понять. Сейчас всё больше бомбы кидают, да на танках ездят. Или вот, — старик кивнул в сторону поставленного Луи в угол ружья с круглым диском, — из автоматов строчат.

— Так автомат оружие тоже хорошее, — осторожно вставил Каранелли.

— А когда патроны кончатся? И что ты тогда против шашки?

— Тогда, конечно, — поспешил согласиться Луи.

— Но шашка, я вам скажу, сынки, она руку требует. Твердую и заботливую. Тогда и будет послушна. Я вам сейчас покажу. Айда во двор!

Выходя на улицу, Луи наклонился к уху Данилова и негромко сказал:

— Запомнил? Автомат, патроны, стакан, самогон.

С удивлением Николай, у которого от жуткого напитка уже начинало шуметь в голове, отметил, что француз, в первую очередь, занят не едой и питьем.

На улице солнце уже коснулось деревьев, но ночь не спешила вступать в свои права. До нее еще было несколько часов длинных летних сумерек. Со стороны Красного, если внимательно прислушаться, по-прежнему раздавались далекие разрывы.

Дед Василий уверенным движением вытащил шашку из ножен, клинок ярко блеснул в луче заходящего солнца. Сорванный с грядки огурец занял место между досками штакетника, выступая на два вершка вверх.

— Смотрите, сынки, что шашкой делать можно, если ее не только на парадах носить.

Старик буквально преобразился. Стойка на упругих ногах, уверенная твердость движений, решительный взгляд чуть прищуренных глаз. Данилов видел это неоднократно, в эскадроне служило немало пожилых унтер-офицеров. И никогда он не переставал удивляться, видя, как мгновенно скидывает года взятое в руки оружие. Талисман вечной мужской молодости.

Стремительно двигаясь по узкой дорожке между грядок, сымитировав отражение нескольких атак справа и слева, бывший подпрапорщик приблизился к забору и точным размашистым ударом смахнул половину торчащей части огурца. Глаза сияли, легко наклонившись, дед поднял срезанную верхушку огурца.

— Вот так-то!

Повертев немного в пальцах, донельзя довольный старик отправил ее в рот. Каранелли, взвесив все за и против, осторожно предложил:

— А можно я попробую?

— Ты? — дед не скрывал удивления. — Ну попробуй, попробуй! Только забор мне не разнеси!

С легкой усмешкой, спрятанной в густых усах, старик протянул шашку рукоятью вперед.

— Воткни ему, Коля, другой огурец.

Данилов удивился: оказывается, хозяин запомнил их имена, хотя казалось, что тогда он обратил внимание только на слово «князь».

— Не надо! — Каранелли уже вертел шашку кистью, оценивая ее вес и покладистость.

Дед посмотрел на торчащий над забором кусок огурца высотой с вершок и ничего не сказал. Но зато довольно отчетливо хмыкнул.

— Отличная шашка, — воскликнул Луи, поднимая клинок на уровень глаз и прицеливаясь в направлении огурца. Он решил исполнить трюк, которому когда-то научился у японцев.

Бросок, неуловимо быстрый, был выполнен просто красиво. Француз не только обозначил отражение атак с обеих сторон, но и, развернувшись спиной к забору, отмахнулся от нападения сзади. Заканчивая оборот вокруг своей оси, точно нанес удар стелящейся над кромкой штакетника шашкой. На секунду показалось, что клинок застрял, и вздрагивающая кисть француза с трудом протаскивает его через огурец.

— Да иди ты!

Старик не сдержал восклицания. Потрясенно покачивая головой, он смотрел на упавшие в траву три тоненьких пластика огурца.

— Отличная шашка, — повторил Луи, возвращая оружие оторопевшему хозяину.

Каранелли угадал. Для старого драгуна человек, виртуозно владеющий холодным оружием, больше чем брат. Если брат, конечно, не так же хорошо обращается с шашкой. Хозяин и гости вернулись в дом, где за столом пошла уже совсем другая беседа — профессионалов, понимающих толк в своем деле. В основном Данилов слушал, предоставив инициативу Каранелли. Пару раз мелькнула мысль, что надо бы помочь французу. Что он понимает в жизни России? Но Луи отлично справлялся, в очередной раз удивляя своими способностями.

Самогон уже не казался жидкостью для немедленного умерщвления. Скорее всего, благодаря тому, что по примеру хозяина гости сначала выдыхали, потом опрокидывали стакан в рот и, прежде чем вдохнуть, закусывали тем, что попадалось под руку. Данилов, опьяневший настолько, что не мог связанно составить фразу, ограничивался репликой «да» и акцентированным кивком, во время которого голова едва не врезалась в стол. С огромным трудом в затуманенный мозг он вкладывал то, о чем оживленно говорили хозяин и Луи, который казался практически трезвым. В конце концов, он прямо так и уснул за столом, опустив голову на руки. Николай не почувствовал, как его перенесли на хозяйскую кровать, сняли сапоги и ремни. Он спал. Ему снился родной Московский драгунский полк, которым командовал дед Василий; танковый партизанский отряд Дениса Давыдова; родовое имение, ярко-ярко расцвеченное электрическими лампочками; Смоленск, весь черный от копоти, сожженный артиллерией Наполеона, и самолеты с крестами на плоскостях, кружащие над крепостью.

IV

Под утро Данилов, лежащий на кровати поверх одеяла, замерз и проснулся. Сначала ему показалось, что он ранен в голову — настолько сильна была боль, заполнившая все пространство ото лба до затылка. По рту как будто прошлись конским скребком, а затем тряпкой удалили все остатки слюны. Немного подташнивало, по телу расползлась неимоверная слабость, мешающая даже шевельнуть рукой.

— Пить!

Звук застревал в сухом горле. Николаю чудилось, что он в госпитале, и стоит только крикнуть погромче, как сейчас же кто-нибудь подойдет. Но в комнате тихо.

Данилов сполз с кровати и выбрался из-за занавески. Ведро с водой, в которой плавал ковшик, стояло на табуретке в углу, и подполковник понял, что чувствует путник, когда находит в пустыне оазис. Выпив ковш залпом, Николай вышел из дома с ведром. Ступени прогнулись под ногами, из-под крыльца вылезла разбуженная собачонка и молча уставилась сочувствующим взглядом. Несколько ковшей воды, вылитой на шею, не помогли. Голова продолжала болеть, как будто по ней проехала колонна танков.

Серые утренние сумерки начали таять, обнажая деревню, скрытую темным пледом ночи. Где-то далеко, на другом берегу речушки, неуверенно прокукарекал петух. Данилов потерянно ходил по двору, пытаясь понять, куда же пропали Каранелли и хозяин. Наконец, догадался зайти на сеновал.

Напиток, который дед Василий добыл из погреба, оказал поистине магическое действие. Прохладный огуречный рассол изготавливался знатоком. Все лучшее, что смогли отдать огурцы, укроп, чеснок, горький перец, хрен и смородиновый лист, превратили его в настоящую живую воду. Как по мановению волшебной палочки снялась головная боль, разбитое тело обрело привычную упругость, исчезла песчаная пустыня во рту. Но съесть хотя бы малюсенький кусочек было свыше всяких сил.

— Вы, солдатики, городские, аль деревенские будете? — неожиданно спросил хозяин, когда мир начал приобретать обычные цвета.

— Городские, — быстро ответил Каранелли, сам не зная почему.

— Понятно, все, значит, больше на транвае ездите. С лошадью не справитесь.

— Почему же, — улыбнулся француз, — с шашкой справились и с лошадью справимся. А где их взять, дед Василий?

— Ясное дело где — на колхозной конюшне.

— Понятно, что на конюшне, а кто нам даст-то их?

— Я и дам. Окромя меня ноне ни одного мужика в колхозе не осталось — всех мобилизовали. Только бабы да дети. Так что я и за председателя, и за конюха. Айда за мной.

Вместе с гостями дед вышел на улицу и твердыми шагами направился к длинному сараю в конце деревни. По дороге он изредка останавливался у заборов, перебрасывался несколькими словами с копающимися в огородах женщинами и шел дальше.

— А кто такой председатель? — тихонько спросил Данилов У Луи.

— Точно не знаю, но что-то вроде местного предводителя дворянства.

Посмотрев, как уверенно седлают лошадей его гости, дед Василий сказал:

— Забирайте-ка вы, ребятки, их себе. Нам все равно со всеми не справиться. Напишите мне расписку, что рек… — старик запнулся, но со второй попытки выговорил, — реквизированы лошади для нужд армии.

— Напишем, конечно, напишем.

— Лучше уж вы, чем фашисты себе отберут.

Данилов промолчал, считая, что не нужно ввязываться в разговор. Француз отлично справляется, просто на удивление. У него даже говор изменился, а уж слов и понятий современных он знает намного больше Николая. Забавно, но Луи сейчас был более русским, чем Данилов.

Все трое вернулись домой к деду верхом. Хозяин собрал немного еды в узелок, рассказал, как лучше проехать на Гусино к мосту через Днепр. Расписку Каранелли написал под его диктовку, которая так и осталась лежать на столе.

— Подарил бы я тебе, Лева, шашку! Хорошая у тебя рука. Да привык к ней, к родной. Почти всю жизнь она при мне, — сказал напоследок дед Василий.

— Понимаю, все понимаю, — улыбнулся в ответ Каранелли.

V

До большой деревни Сырокоренье, вдоль речки Лосвинки, от Смилово шла дорога. В том месте, где Лосвинка сливалась с Дубравой, а потом почти сразу впадала в Днепр, стояло, без малого, две сотни дворов. Алексеевка располагалась на другом берегу, совсем рядом, но, чтобы туда попасть, приходилось ехать в объезд, к единственному на всю округу мосту.

Гудериан внимательно рассматривал карту. Вчерашний день оставил у него двоякое впечатление. С одной стороны, стремительный прорыв с юго-запада от Днепра с захватом поселка Красный не мог не порадовать. Корпус Лемельзена смял единственную советскую дивизию, прикрывающую ключевой поселок. От Красного шло две основных дороги: одна на восток, — старый большак, по которому еще Наполеон шел на Смоленск; другая строго на север к Днепру, к расположенному сразу за ним поселку Гусино с железнодорожной станцией и проходящей рядом автомагистралью Москва — Минск.

Остатки дивизии противника — два потрепанных полка — отошли на север, дорога на Смоленск стала открыта, и ничто не мешало парадным маршем направиться в древний русский город. Командующий второй танковой группой понимал, что следующий рубеж обороны противник организует в Смоленске. Раньше у него просто не хватит времени подтянуть хоть какие-нибудь силы, которых и так негусто. Но в городе почти нет войск, и потому это будет очень слабый рубеж, который войска его группы должны взять с ходу. И тогда три армии Советов окажутся в окружении, в «смоленском котле», в котором из них сварят отличный суп.

Неожиданно генерал-полковнику подумалось, что все это, кажется, уже было. Конечно! Бонапарт шел по этому тракту, чтобы взять Смоленск и отрезать русские армии. Тогда он не смог захватить город, в котором почти не было войск, прямо с марша. Провозился лишних два дня, и Барклай де Толли с Багратионом ускользнули. Воспоминание неприятно резануло. Надо же! И Красный тогда прикрывала только одна дивизия. Случаются же совпадения в истории. Ладони генерала вспотели. Он гнал эти мысли, но они сами всплывали в голове. Судьба Наполеона переломилась после гибельного похода в Россию.

Немецкая армия сейчас сильна, как никогда. И русским нечем противостоять ей. Но и армия Наполеона тоже была сильна, в три раза больше русской. Внутренний голос легко находил контраргументы.

Гудериан отошел к окну, открыл форточку, глотнул свежего утреннего воздуха. Потом еще и еще. Паника внутри потихоньку улеглась, но пришедшая в голову аналогия не исчезла бесследно. Действовать надо быстро! Иначе можно потерять инициативу, как Наполеон. Постояв несколько минут над картой, Гудериан решил перенацелить на Смоленск отборную дивизию СС «Дас Райх» из состава танкового корпуса, наступающего на Ельню.

Сразу после полудня из штаба группы армий «Центр» пришла ужасная новость. Пятая пехотная дивизия, прибывшая под выгрузку на станцию Орша, всего в течение получаса перестала существовать. Без непосредственного соприкосновения с противником. Это не укладывалось в голове. Не рота, не батальон — целая дивизия сгорела вместе со станцией, с автомашинами и артиллерийскими тягачами, с боеприпасами и цистернами горючего, орудиями и танками. Это был не авианалет, русская авиация не могла прорваться к Орше незаметно. Немногие выжившие в том аду говорили о краснохвостых кометах, ударивших по станции.

Генерал не сомневался, что русские применили новое оружие. Совершенно новое. Оно не могло появиться у русских давно, его не могло быть много. Современные методы разведки не позволяют долго сохранять такие вещи в тайне.

Гудериан снова уединился с картой, велев адъютанту не тревожить его. Основные силы русских располагались на севере, за Днепром, контролируя железную дорогу и автомагистраль от Москвы почти до самой Орши. Конечно, русские подвезли свое оружие по одной из этих дорог. Любой обер-лейтенант, а не только командующий танковой группой — стальным кулаком вермахта — понимал, насколько важно перерезать транспортные коммуникации врага, но генералу мешал это сделать Днепр. Болотистая пойма не позволяла танкам подобраться к реке. А тем временем Гот, этот выскочка, охватывая русских с севера, выйдет на трассу около Дорогобужа, и вся слава, все почести достанутся ему. Надо скорее взять Смоленск! Но это само собой разумеется. Кроме того, надо еще и взять Гусино! Котел получится не очень большой, но так не последний же. А может, удастся захватить чудо-оружие большевиков?

Глядя на карту, Гудериан понимал, что осуществить задуманное будет не очень просто. Хотя дивизия русских изрядно потрепана, но дорога на Гусино идет в глухом лесу. По обочинам такие заросли, что ни танки, ни мотоциклы не пройдут. А на дороге, подбив всего два танка, русские устроят непроходимый затор. Очень трудно пробить позицию полка, обороняющего дорогу шириной в двадцать метров. И здесь снова мелькнула мысль о Наполеоне. Его армия споткнулась о единственную дивизию, плотно оседлавшую дорогу. Но генерала уже захватил азарт, который всегда присутствовал при составлении плана.

Дальше, через несколько километров мост, который надо в любом случае не дать взорвать. Здесь у Гудериана есть козырь. Заброшенная четверка диверсантов шестой день ждет приказа. Одно время генералу казалось, что эта группа не пригодится, но теперь для нее найдется работа.

Как же выбить большевиков с дороги? Взгляд скользил по карте, изыскивая варианты. Вот он! Карандаш двинулся по бумаге, вырисовывая маршрут обходного пути. Маньково — Середнево — Смилово — Сырокоренье — дальше по проселку вдоль Днепра можно выйти не только в тыл к русским, но и подойти к самому мосту. Да, блестящий маневр может получиться!

Генерал открыл дверь. Щелкнув каблуками, вытянулся в струнку адъютант.

— Лемельзена ко мне!

VI

Танковый полк, усиленный двумя ротами мотоциклистов, не встречая русских войск, двигался по проселочным дорогам. Все складывалось удачно. Еще до обеда немцы вошли в деревню. Командир полка решил сделать небольшой привал в Смилово, отправив одну роту мотоциклистов на разведку в Старокоренье.

Отдав необходимые распоряжения, полковник вместе с двумя офицерами штаба и несколькими солдатами зашел во двор дома, стоящего на краю деревни. Дед Василий стоял на крыльце, молча взирая на незваных гостей.

— Кто есть жить дома? — на ломаном русском спросил командир.

Старик не торопился с ответом.

— Кто? — нетерпеливо переспросил офицер.

— Один я.

Немцы прошли в дом, хозяин последовал за ними, где пристроился в углу на табуретке. Полковник сел у стола и потребовал карту. Пока один из офицеров возился с планшетом, его взгляд упал на лист бумаги, лежащий на столе. Подпись «сержант НКВД Л. Каранеев» не могла не привлечь внимание немца, постоянно последнее время изучающего русский. Он начал читать листок сначала, стараясь вникнуть в суть, не замечая, что некоторые слова написаны с использованием буквы «ять». Дочитав до конца, полковник поднял глаза на старика.

— Ты есть коммунист?

— Нет.

— Ты помогать НКВД! — тряся распиской, немец поднялся и пошел к деду Василию. — Встать!

Хозяин молча поднялся, но, получив удар в лицо, снова свалился на табурет, ударившись о стену спиной и головой. Кровь из носа закапала на рубашку, но старик снова поднялся и влепил затрещину обидчику так, что немец покачнулся. Солдаты бросились к старику, но полковник, пытающийся вытащить пистолет из кобуры, мешал им. Выдернув, наконец, парабеллум офицер совладал с собой. Нет! Настоящий ариец не должен подвергаться порыву! Не очень приятно рассматривать карту, когда рядом валяется истекающий кровью труп.

— Расстрелять! — скомандовал он солдатам. — Перед жителями деревни!

Командир полка первым вышел из дома, желая лично присутствовать при расстреле. Здоровенный унтершарфюрер толкнул автоматом деда Василия в спину так, что он вылетел через дверь и растянулся на полу в сенях. Но старик быстро поднялся и, неожиданно для немцев, схватил шашку, стоящую рядом с граблями и лопатой еще со вчерашнего вечера. Выхватив клинок из ножен и продолжая движение, старый драгун развернул лезвие и вогнал его под магазин шмайссера унтершарфюреру. Цепляясь за косяк двери, тот долго, очень долго сползал вниз, не давая выстрелить остальным. А дед Василий, держа в одной руке ножны, а в другой шашку, уже сбегал по ступенькам крыльца во двор, где его появления никто не ожидал. Полковник только успел обернуться и положить руку на кобуру. Словно над штакетником свистнула шашка над его плечами. Длинные очереди сразу из нескольких автоматов опрокинули на грядки тело подпрапорщика лейб-драгунского Московского Императора Петра Великого полка.

VII

Луи хорошо помнил карту. Он знал, что лес с этой стороны дороги, ведущей от Красного на север к Днепру, в несколько раз меньше, чем с другой. Там, за дорогой, он простирался на много верст, и именно туда хотел уйти француз, чтобы потом решить, как быть дальше. Конечно, за столько лет все могло измениться, но Каранелли старался не думать об этом. Неспешно проехав с полторы версты по малозаметной тропинке, Луи и Николай услышали шум неожиданно вспыхнувшего боя.

— Тракт там идет, — кивая в сторону выстрелов и спешиваясь, сказал француз, — не получится на ту сторону уйти. Что делать будем?

— А может, стоит попробовать куда-нибудь в другое место податься? Или здесь шалашик соорудить?

— А потом что? Еды на день, одежды — только срам прикрыть. Пойдем к твоему однополчанину, а если там случится что-нибудь, князь? Куда прятаться? Этот лес, где мы с тобой сейчас, одной ротой можно за полдня обыскать. А с другой стороны дороги верст на пятнадцать ели да березы.

— Думаю, стоит пробраться к Днепру, там вдоль берега должны расти густые кусты. Отсидимся до ночи и проскочим в темноте.

— Разумно. А лошадей бросим?

— Посмотрим.

Берег Днепра, заросший буйной растительностью, не понравился Каранелли тем, что представлял собой довольно узкую полоску между проселком и рекой, хотя кусты, перемежающиеся с наклонившимися к воде ивами, были хорошим укрытием. Лошадей оставили пастись на полянке. До моста не больше половины версты, но редкий лес не давал подобраться ближе. Только кустами вдоль реки.

— Рискнем, генерал?

Данилов чуть ироничен.

— Чего хочешь, подполковник?

— К мосту подобраться, посмотреть поближе.

— У моста охранение, там труднее перейти дорогу будет.

— А здесь лес совсем голый, ни одного куста, кроме тех, что вдоль реки тянуться.

— Ладно, уговорил, давай попробуем!

Каранелли достал пистолет.

— Возьми, пусть у тебя пока два будет, — сказал он, вешая автомат на шею.

— С чего такая щедрость?

— Вот из этой штуки, — Луи слегка приподнял ствол автомата, — у тебя нет ни малейшего шанса со мной состязаться. Не спорь, готов о любой заклад биться.

— Я не так наивен, чтобы спорить!

— Из пистолета я тоже ничуть не хуже стреляю, но только с правой руки. А с левой лучше тебя стрелял только Бусто.

— Бусто? Кто это?

— Учитель бога по стрельбе из пистолета. Как-нибудь расскажу. А ты где так стрелять научился? Левой?

— С детства. Гувернер учил — палаш в правой, пистолет в левой.

— Палаша нет, прости! Ладно, пошли!

Стремительно перебежав через дорогу, Луи и Николай скрылись в кустах. С десяток минут они осторожно пробирались по густому кустарнику, стараясь двигаться так, чтобы тот не шевелился. Неожиданно Луи схватил князя за плечо и приложит палец к губам. Он стоял, к чему-то прислушиваясь. Хотя Николай не слышал ничего подозрительного в тихом шорохе листьев, он тоже замер. Негромкий хруст ветки раздался рядом, за кустами.

Данилов осторожно вытащил из кармана пистолет и положил палец на курок. Француз отрицательно покачал головой — щелчок курка такой же громкий, как и треск ветки. Еще один звук долетел до ушей, — идущий удалялся.

Каранелли осторожно раздвинул ветви кустов, потом, жестами показав, чтобы Николай шел за незнакомцем, бесшумно исчез. Данилов достал второй пистолет и, дождавшись момента, когда шум листьев стал сильнее, взвел курки. Выбравшись на небольшой пятачок между кустами, он увидел примятую траву. Осторожно, глядя под ноги, чтобы не наступить на валяющиеся ветки, Николай двинулся по следу.

Француза не было ни видно, ни слышно. Он буквально растворился в зеленой массе кустов. На секунду Николай представил, что тот исчез навсегда. И застыл на месте — так потрясла пришедшая мысль.

Но годы, проведенные в армии, не пропали напрасно. Подавив страх, драгун заставил себя идти вперед. Он так ничего и не понял, когда трава вздыбилась рядом с ним. Подполковник просто не знал, что такое маскхалат. Мелькнуло перекошенное лицо. Летящий в грудь кинжал не давал шанса на спасение. Данилов все же попытался уклониться, одновременно поворачивая ствол пистолета в грудь нападающего. Но он опаздывал. Короткая автоматная очередь прозвучала раскатом грома. Клинок, потерявший стремительность и направленность удара, скользнул по предплечью. Почти одновременно Николай увидел, как шевельнулся другой участок травы и показался ствол. На этот раз он не сплоховал. Выстрел из пистолета с левой руки — ствол безвольно упал в траву.

— Ложись! — Каранелли крикнул это по-немецки, чем привел в замешательство снайперов, которые уже оставили бесполезные для схватки в кустах винтовки и взяли шмайссеры. Упавший на траву Николай по-прежнему не видел француза.

— Услышишь выстрелы — бей на звук, — снова крикнул Луи, на этот раз по-французски. Позже, вспоминая скоротечный бой, Данилов не переставал удивляться, как здорово использовал Каранелли языки, чтобы добиться своих целей.

До конца не понимая, кто на них напал, снайпера сообразили, что никто из их группы не мог говорить по-французски. Струи свинца ударили на голос, но Луи стоял за толстым стволом, и пули не смогли причинить ему вреда. Николай, который находился в тридцати шагах от снайперов, к счастью, вне зоны обстрела, выстрелил вслепую, чем отвлек их внимание. Но перенести огонь они не успели. Высунувшись из-за дерева, Каранелли длинной очередью, такой длинной, на которую способен только ППШ, свалил обоих.

Генерал-полковник Гудериан так и не узнал, как бесславно погибла отборная диверсионная группа, сумевшая замести следы после приземления, уйти от преследующего противника, скрытно выйти на позицию, откуда смогла бы реально помешать взорвать мост через Днепр.

На мосту, расположенном всего в полутора сотнях шагов, слышались крики.

— Уходим! — Каранелли возник как привидение. — Скорее, князь!

Француз, однако, успел поднять валяющийся автомат одного из диверсантов. Другой рукой он подхватил Николая под локоть, помогая подняться. Сдержанный вскрик заставил ослабить усилие.

— Ты ранен?!

— Чепуха, чуть задело!

— Бежать сможешь?

— Да!

Когда они выскочили на проселок, по нему со стороны моста мчались солдаты.

— За мной! — крикнул Каранелли, на этот раз по-русски, скрываясь вслед за Даниловым в орешнике на противоположной стороне дороги. Стрелять после этого по ним никто не стал, и беглецы успешно достигли полянки, где паслись лошади.

Получив преимущество в скорости, они легко ушли от преследующих их пехотинцев, двинувшись в сторону Смилово напрямую через лес, по той самой тропинке, что привела их сюда.

Рана Данилова оказалась глубокой царапиной правой руки чуть выше локтя. Но кровь сочилась, и француз перевязал руку лоскутом ткани, оторванным от рубахи.

— Поехали к деду Василию! Промоем тебе рану тем пойлом, что он нас потчевал. Чтобы гнойной заразы не попало.

К Смилово подъехали через полчаса. Еще издали стал слышен громкий рев, который изрыгали танки. Спешившись, товарищи подобрались к кромке леса, вплотную подходившую к огороду возле дома деда Василия. Из кустов, находящихся на небольшом возвышении, деревня видна как на ладони.

На улицах хозяйничали немцы. Солдаты в серой мышиной форме, подталкивая автоматами, загоняли в амбар женщин и детей. Справившись с этой работой, они начали поливать его из странных емкостей, напоминающих по форме небольшие ящики. По команде высокого худого фашиста, в котором Данилов по едва уловимым командным замашкам определил офицера, солдаты подожгли факелы. Но и в этот момент Николай не догадывался о том, что произойдет сейчас. Такое просто не могло прийти в голову.

Взлетевшие в воздух факелы упали под стенами и на крышу амбара, который сразу, а не разгораясь постепенно, вспыхнул ярким огнем. Данилов смотрел, не мигая, расширенными от ужаса глазами, превратившись в каменную статую. Истошный предсмертный крик десятков глоток прорвался сквозь шум работающих на холостом ходу моторов и вывел его из оцепенения. Вскинутый пистолет уже нашел цель, когда Каранелли резко вывернул руку Данилову.

— Пусти! Пусти, мерзавец!

Француз повалил Николая, подмял под себя, заткнув ладонью рот.

— Тише! Тише, князь…

Данилов изловчился и ударил Луи в лицо. Во второй раз промахнулся — противник убрал голову. Однако руку с губ Николая не снимал.

— Ты бей! Бей! Только тише, не шуми!

Через полминуты он перестал вырываться. Каранелли осторожно отпустил Николая, готовый при необходимости снова скрутить его. Но тот уже не пытался драться. Пистолет валялся на траве. Данилов встал и широко открытыми, полными слез глазами молча смотрел на пылающий амбар. Француз вздохнул, подбирая оружие. Голос его был негромким.

— Все я понимаю, Николай Тимофеевич. Только патронов у нас меньше, чем у них солдат. Когда пистолет давал, просил — не наделай глупостей! Выстрели ты — и жить нам с тобой час, от силы два.

— Они жгут детей, — Николай произнес это тихо, но в голосе слышалась упрямая правота, — а ты боишься…

— Детей уже не спасти. На войне всегда кто-то гибнет.

— Это не война.

— Не война, — снова вздохнул Каранелли. — Потому ты и должен отомстить, а не погибнуть.

Подполковник молчал, но француз, кажется, и не ожидал другой реакции.

— И не мечтай, князь, умереть тебе не дам раньше, чем две роты положишь. Лично.

Луи помолчал, потом проговорил, глядя на горящий амбар сузившимися глазами:

— Ты спрашивал, за кого я на этой войне? Я против тех, кто жжет детей.

Воцарившаяся пауза продолжалась, наверное, минуту. Данилов медленно обернулся.

— Даже если французы воюют за немцев?

Николай выжидательно смотрел прямо в глаза. Луи взгляда не отвел, но и ответил не сразу. Потому Данилов и поверил в искренность слов.

— Да. Если найдутся французы, которые жгут детей, то должны быть и те, которые мешают им это делать.

Дома вспыхивали одни за другим. Изба деда Василия пылала, как сухие дрова в печи. Немцы, погрузившись на танки и мотоциклы, отправлялись дальше. Они не могли знать, что Данилов и Каранелли не только уничтожили диверсионную группу, но и всполошили защитников моста. Командир дивизии, полковник Мишулин, выдвинул вдоль проселка последний резерв — батарею сорокапятимиллиметровых противотанковых пушек, которые замаскировали в кустах.

Огонь утих через час, и стало возможным подойти к дому. Самого деда Василия найти не удалось, потому что немцы, прежде чем поджечь дом, закинули его тело в сени. В огороде Каранелли нашел бутыль с самогоном — помнил, где оставил ее ночью. У крыльца догорающего дома Данилов подобрал припорошенную пеплом шашку.

Забравшись в глухое место в лесу, Луи осмотрел рану на руке Николая. Его очень удивило, что она уже покрылась тоненькой корочкой.

— Здоров ты, князь! — усмехнулся он. — На тебе все как в сказке заживает!

Француз промыл царапину самогоном и перебинтовал заново. Потом опробовал немецкий автомат.

Звуки боя, доносившиеся с тракта Красный — Гусино, постепенно удалялись в сторону Днепра.

— Переходить тракт здесь надо, к мосту не пойдем!

— Верно, ваше сиятельство. Хотя здесь, конечно, тоже не прогулка по Елисейским Полям.

— Не довелось, не знаю.

Данилов потихоньку приходил в себя после событий сегодняшнего дня.

— Ну по Марсовому полю.

— А ты бывал там?

— Было дело, вместе с Домиником, в восемьсот десятом году.

— Каким Домиником?

— Доминик Левуазье. Тот малыш, что ранил тебя около Фридланда.

Николай встрепенулся.

— Ничего, я ему тоже от души пулю всадил. Думаю, на том свете он вряд ли на меня в обиде.

— Скорее всего, он там сейчас. Я так и знал, что это ты его подстрелил. Только тогда он уже на следующий день сел в седло.

— Так он выжил?

— Конечно. На нем специальная кираса была, мы ее «шкурой» называли. А вот Анри Фико ты застрелил.

— Он был вооружен и сопротивлялся. А ты убил корнета Белова — слепого и безоружного.

— Это не так, он не ослеп, как все вы. Может, кто-то заслонил от него камин, может, глаза успел закрыть. Он видел меня и вытащил пистолет.

— Не было у него никакого пистолета!

— Я забрал его. Ты можешь не верить, но это именно так.

Данилов поймал себя на мысли, что верит. Кому? Заклятому врагу? Или бывшему заклятому врагу? Кто он теперь? Француз трижды спас ему жизнь за полтора последних дня. Единственная точка опоры во всем мире? Несомненно! Но разве такого человека не называют другом?

— Луи, — впервые Данилов назвал француза по имени, — скажи честно, кто я для тебя?

— Сейчас? Пока лишь товарищ по несчастью. Но дело не во мне. Как только ты разберешься в себе — станешь другом.

Каранелли вдруг улыбнулся.

— Я ведь теперь за тебя воюю!

VIII

Ранним утром Гудериан позвонил Кессельрингу, и тот заверил, что лично проследит за проведением массированного авиаудара по позициям большевиков, обороняющих дорогу, ведущую в Гусино. Лемельзен сконцентрировал мощный танковый кулак, готовый смять позиции русских сразу же после бомбардировки. Коротеньким радиосигналом диверсионная группа подтвердила получение приказа помешать взрыву моста любой ценой. Усиленный мотопехотой танковый полк направился в обход позиций русских, имея цель выйти к мосту проселочными дорогами. Все шло к закономерному успеху.

Неприятности начались около одиннадцати часов утра. Пришло донесение, которое никак не укладывалось в голове. От рук партизан погиб командир танкового полка, идущего в обход. Гудериан лично знал его заместителя. Полная бездарь, хотя и потомок старинной военной династии. Но выбора не оставалось, и генерал приказал продолжить движение согласно намеченному плану. После начала авиационного штурма, переданный диверсионной группе сигнал о готовности номер один не получил подтверждения. И хотя могла существовать масса причин отсутствия отзыва, предчувствие неприятно кольнуло.

Воздушный удар тоже не принес желаемого успеха. Штурмовики неточно зашли на цель, и шквал огня пришелся в основном на деревья. Русские, ощетинившись стрелковым оружием, смогли сбить один самолет. К тому же командир русской дивизии оказался на редкость сообразительным. Не дожидаясь нового налета, противник быстро отступил, построив новый рубеж обороны в пятистах метрах от моста. Тем самым добился сразу двух целей: обезопасил себя от новых налетов — немного отклонившаяся от цели бомба могла уничтожить мост, и избавился от опасности окружения — идущий в обход полк уже не мог зайти в тыл. Потом все худшие предположения относительно принявшего командование полком заместителя подтвердились. Наткнувшись уже у самого моста на противника, он потерял девять машин и десяток мотоциклов, но не смог сломить сопротивление батареи противотанковых орудий и взвода автоматчиков.

Расклад на поле боя стал очевиден, как простой ладейный эндшпиль. Взорвав мост, Гудериан прижимал к реке остатки русской дивизии и полностью уничтожал ее. Но такая победа равносильна поражению. Гусино, автомагистраль, железная дорога оставались в руках большевиков. Настоящая же заключалась в захвате моста. И здесь у генерала оставалось только два шанса — ошибка противника и диверсионная группа в тылу врага.

День клонился к закату, но немцы не собирались ослаблять натиск. Дивизия Мишулина, уменьшившаяся до размера полка, продолжала оборонять мост.

Приказ об отступлении пришел сразу после захода солнца. Несколько уцелевших танков, полностью расстрелявших боекомплект, потянулись через мост. Майор Лемешев принял командование ротой, скорее похожей на взвод, поскольку в ней не осталось ни одного офицера. Он должен был продержаться полчаса, прикрывая отход товарищей и обеспечивая работу саперов.

Двоих солдат Лемешев отправил вперед по глубокой канаве между кромкой леса и дорогой, приказав уничтожить вражеский танк, нашедший удобную позицию между своих подбитых собратьев. Когда они проползли половину пути, их заметили, и свинцовый град ударил по канаве. Но солдаты упорно ползли, стараясь выйти на дистанцию броска. Уже совсем недалеко, метрах в сорока от танка, неожиданно вспыхнул факел. Пуля, убившая бойца, заодно и разбила бутылку с горючей смесью. Второму повезло больше, и новый факел вспыхнул уже на броне танка. Горящая лужа растекалась по металлу, просачиваясь через вентиляционную решетку на двигатель, где огонь находил подкрепление в вытекающем через прокладку масле и парах бензина.

Почти сразу немцы пошли в прорыв. Из черного дыма выползли шесть танков впереди двух десятков мотоциклов. У Лемешева кроме винтовок и трех «максимов» были только гранаты и бутылки с зажигательной смесью.

Два уходящих за Днепр советских танка остановились на мосту и почти одновременно выстрелили по наступающим немцам. После чего один из них поехал на другой берег, а второй, выпустив еще снаряд, последовал за ним — стрелять больше нечем. Лемешев увидел, как чиркнула искра чуть ниже орудийной башни, ближе к корме немецкого танка. Почти сразу из двигательного отсека вырвался черный густой дым. «И на том спасибо!» — подумал он с благодарностью. Но больше помощи ждать неоткуда.

— Пулеметы в траншею! — закричал майор, понимая, что именно они станут целями для танковых орудий. — Приготовить гранаты! Да не высовываться раньше времени!

Набирая скорость, танки двинулись прямо на траншеи, стараясь дать возможность мотоциклистам прорваться к мосту на правом фланге. Лемешев приказал тащить туда второй пулемет. Впереди позиции находились два окопа, к которым вели наспех вырытые, по пояс, ходы сообщения. Туда майор направил четверых бойцов с гранатами и бутылками.

Идущий впереди танк остановили неожиданно легко. Сержант, фамилию которого Олег не запомнил, далеко и точно, прямо под гусеницу тяжелой машины забросил связку гранат. Лязгая железом, танк завертелся на месте. Напарник сержанта со второй попытки разбил бутылку о броню башни.

Другой танк, непрерывно поливая из пулемета соседний окоп длинными очередями, из-за которых нельзя было даже поднять голову, шел на полной скорости. Наехав на укрытие пехотинцев, многотонная машина начала вращаться, стараясь похоронить прячущихся в нем солдат. Мощный взрыв под днищем выбил из гусениц какие-то железки, а мгновенно появившееся пламя охватило весь танк. «Вечная память вам, ребята!» — мысленно проговорил майор.

Из машины, подбитой сержантом, через нижний люк вылезал экипаж, но спрятаться под ним немцы не могли. Танк уже горел, и в любой момент могли начать рваться снаряды. Фашисты бежали от танка назад, к своим, а Лемешев, единственный вооруженный автоматом, валил их короткими очередями.

На фланге, где пехотинцы пытались сдержать прорыв мотоциклистов, слышалась яростная перестрелка. Сквозь треск скорострельных немецких пулеметов пробивался степенный рокот «максима». Но только одного! Сухие винтовочные выстрелы щелкали, как удары хлыста в руках опытного дрессировщика. Слышались разрывы танковых снарядов.

Олег сосредоточил внимание на вражеских машинах, которые приближались к траншеям в центре обороны роты. Новый точный бросок гранаты сержантом заставил танкистов сосредоточить пулеметный огонь на его окопе.

Внезапно Лемешев понял, что уже почти минуту не слышит пулемета справа. Это не могло быть простой сменой ленты.

— За мной! — крикнул он ближайшему солдату — совсем еще юному худощавому пареньку.

Майор бежал узкими ходами сообщения, ругая себя за ошибку. Полный диск к автомату остался в нише вместе с противотанковыми гранатами. Но не возвращаться же! За поворотом Лемешев наткнулся на два неподвижных тела. Возле ног валялся искореженный «максим». Пулеметчики, которых Олег в начале боя послал помочь отбиваться от мотоциклистов. Треск моторов слышался совсем рядом. Майор высунул голову. Несколько мотоциклов, медленно объезжая препятствия и воронки, двигались всего в метрах сорока. Пулеметы струями свинца поливали окопы правее Олега, откуда раздавались редкие одиночные винтовочные выстрелы.

Длинная очередь из ППШ срезала экипаж ближайшего мотоцикла. В ответ несколько пуль свистнули над ухом, заставив уткнуться в землю. Еще одна очередь взметнула фонтанчики земли перед носом Лемешева. Руку с автоматом резко дернуло, пуля зацепила мочку уха. Олег сполз на дно окопа и осмотрел оружие. Диск пробит, мушка свернута на бок. Черт побери! Чем же воевать? ТТ-шник в кобуре, да «лимонка» в кармане. Хотя, как посмотреть. «Лимонка» против мотоциклистов очень даже хороша будет.

— Вперед!

Паренек молча двинулся следом за майором. Быстро и сноровисто. Молодец пацан!

За очередным поворотом встретился старшина роты, мужчина средних лет с небольшим животиком. Он деловито менял обойму.

— Дальше есть кто-нибудь живой?

— Были, товарищ майор, только что стреляли.

— Ясно.

Старшина ошибся. Стрелять уже было некому. Только в самом конце траншеи сидел вымазанный землей солдат, медленно покачивая головой из стороны в сторону. Взгляд потухший, прямо перед собой. Узенькие полоски крови стекали из ушей за воротник гимнастерки. «Тяжелая контузия с потерей слуха», — определил Лемешев.

Пулемет, свалившийся с бруствера, выглядел исправным.

— Давай!

Вместе они поставили «максим» на место.

— Ленту!

— Нету, товарищ майор!

Понятно. Молодцы пулеметчики. Все расстреляли, это потом уже их взрывом накрыло.

— Быстро к тому пулемету! Там есть.

Не теряя ни секунды, солдат помчался назад по ходу сообщения. Моторы мотоциклов ревели, казалось, уже над головой. Вкручивая запал гранаты, Олег вдруг подумал, как много может зависеть сейчас от одного мальчишки, от его сноровки и выучки. В силу своей должности майор Лемешев точно знал положение дел на всем Западном фронте. Если саперам не хватит нескольких минут и немцы захватят мост, то удар танковой группы Гудериана придется в тыл двадцатой армии, что означает для нее гибель. И хотя Москва в пятистах километрах, прикрывать ее будет очень трудно. Если этот юноша, прямо со школьной скамьи попавший на передовую, не дрогнет, не струсит и вовремя принесет ленты, то появится шанс затянуть бой. Исход которого не имеет значения, поскольку ясен заранее, а имеет значение только время, которое сможет продержаться до полного уничтожения обескровленная рота.

Бросок «лимонки» оказался на редкость удачным, потому что вывел из строя водителей двух мотоциклов, заставив остальных вновь заосторожничать. Солдат появился из-за поворота хода сообщения с коробкой патронов в каждой руке.

— Как там старшина? — спросил Лемешев, снаряжая «максим».

— Убили.

Майор замолчал. Крепкий парень, однако. Только что на живого старшину смотрел, а через минуту уже на мертвого. Но не дрогнул, дело сделал как надо.

— Как тебя зовут?

— Рядовой Красцов!

— Да знаю я, что ты рядовой. Как по имени зовут?

— Иваном.

— Хорошее имя, богатырское. Ну, если выживем, Иван, братом мне будешь. Только придется нам для этого очень постараться.

Оживший пулемет до невозможности огорчил немцев. Танки перенесли огонь на него. Но за короткие минуты боя Лемешев успел уничтожить еще три мотоцикла фашистов. А потом земля встала на дыбы, и дно окопа поглотило майора неизвестно откуда взявшейся чернотой.

IX

Водопад. Удивительно красивый, хоть и невысокий. Белая струя скользила по скальной стене. Потом она отрывалась от камней и, сверкая на солнце, падала в неглубокое зеленое озерцо, вспенивая его поверхность. Очень жарко. Олег зашел в озеро, которое всего-то по колено. Вода приятная, прохладная, но не холодная. Лемешев стал под струю. Жара сразу отступила, покоряясь воде, скользящей по телу. Неожиданно струя исчезла, словно и не было никогда. Олег в недоумении поднял голову к небу. Только три или четыре капли, оторвавшись от кромки скалы, мчались в воздухе. Вдруг вода снова появилась, мощно ударив прямо в лицо, попала в нос, в приоткрытый рот, заставила закашляться. Лемешев фыркнул и открыл глаза.

Сначала он увидел сапоги с заправленными в них брюками мышиного цвета. Потом услышал гогот. Гортанный. Чужеземный. И, наконец, расслышал обрывки немецких фраз. Лемешев понимал, что смеются над ним, смеются фашисты. Страшное слово — плен — мелькнуло в голове, но не вызвало ужаса. Таких, как он, в живых не оставляют. Смерть будет мучительной, но это лучше, чем позор.

Долго, бесконечно долго поднимался майор: сначала на четвереньки, потом медленно выпрямляясь. Его качнуло, но ноги устояли. Тело болело, в голове свинцовая тяжесть. Напротив, широко расставив ноги, поигрывая стеком, стоял гауптман. Взгляд презрительный, легкая усмешка на тонких губах. Лемешев оглянулся. Обломки бетона торчали из воды. Когда он вновь повернулся к немецкому офицеру, его усмешка выглядела еще более откровенной и презрительной. Они поняли друг друга без слов. На лице гауптмана проступила злоба, стек, свистнув, оставил багровую полосу на щеке Олега. «Вот и хорошо», — подумал Лемешев. Мгновенно прыгнув, он повалил, подмял под себя фашиста. Пальцы вцепились в горло стальными прутьями. Сейчас он мечтал только об одном — успеть задушить последнего в жизни фрица.

Его ударили несколько раз по спине прикладом, прежде чем ослабла хватка. Но к моменту, когда Олега оттащили от офицера, тот уже потерял сознание. Двое солдат держали Лемешева, заломив ему руки за спину. А он смеялся, глядя, как теперь лили воду в лицо гауптману. Странно, но до сих пор его не убили. Даже и не избивали, просто держали. Майор не мог знать, что сегодня утром во всех немецких подразделениях зачитали приказ, строжайшим образом предписывающий доставлять всех пленных советских офицеров в штаб командующего корпусом. И что за весь день он был единственным офицером, попавшим в плен.

Через час, когда сумерки уже во всю хозяйничали, пришедший в себя гауптман решил доставить майора в Красный. Он не мог ослушаться приказа, но форму его выполнения решил избрать иезуитскую. Олега привязали за руки к танку. Немец уселся на броню, и машина медленно двинулась. Еще один танк шел впереди, а замыкали колонну два мотоцикла, едущие позади.

Чуть не задушенный Олегом офицер решил прогнать его бегом все пятнадцать километров. На четвертом Лемешев вымотался окончательно и, уже не поспевая, упал. Танк снизил скорость, но продолжал двигаться, волоча пленника по пыльной дороге. Метров через двести майор понял, что если не подняться, то до Красного доедут только руки. Изловчившись, он вскочил на ноги и вновь побежал за танком. Теперь к многочисленным синякам на теле добавились еще и ссадины на боку, плечах и локтях.

В это время из кустов за мучениями майора внимательно наблюдали Каранелли и Данилов, изготовившиеся к броску через дорогу. Грохот танков помешал, и они решили пропустить колонну. Данилов сразу узнал Лемешева, подсвеченного фарой мотоцикла.

— А может, отобьем майора? Я ему про себя все рассказал — и про штаб Кутузова, и про наше родовое имение.

— Да? И что он сказал в ответ?

— Он? Да ничего особенного. Только перепутал нашу усадьбу с усадьбой графа Истомина.

— Вот даже как? Хотелось бы послушать продолжение вашего разговора.

Николай и Луи быстро пролезли через лес к широкой поляне — тому месту, где оставили лошадей, думая, что насовсем. Они рысью скакали по темному лесу туда, где просека пересекала тракт и уходила в еловый лес.

— Договоримся так, подполковник, — Луи говорил мягко, но оставлял мало шансов на возражение, — твой тот, что сидит на танке. Потом хватай майора и пулей на ту сторону. Все остальное я сделаю сам.

Данилов и не возражал, молча кивнув. Только подумал, что сейчас он вылезет под страшное оружие немецких мотоциклистов, вверяя жизнь тому, кого так мечтал убить. И с легкой усмешкой, невидимой в сгустившихся сумерках, отметил, что не сомневается в напарнике.

Длинная, тянущаяся по дороге тень Лемешева заползала на танк, заканчиваясь у ног фашистского офицера. Пот заливал глаза, легкие со свистом засасывали воздух, а ноги уже с огромным трудом несли усталое избитое тело. В гуле моторов он не расслышал сухой щелчок нагана, только вскинув вновь голову, увидел, как обвисший кулем немец валится с брони. Сквозь треск мотоциклов прорвался звук автоматной очереди из ППШ. Потом вторая очередь, теперь уже из шмайссера. Резкая вспышка, видимо пуля попала в бензобак. Из темноты возник всадник, который точным сноровистым ударом шашки отсек веревку в нескольких сантиметрах от кистей. Потом, наклонившись и приговаривая: «Давай, майор, давай!», затащил Лемешева на лошадь, положив перед собой животом вниз.