Лезвие сна

Terti um quid [4]

Роджер Дэвис сидел за своим столом в полицейском участке и наблюдал за сменой выражений лица Томпсона, говорившего по телефону. Расследование убийства Маргарет Малли не раз заводило их в тупик, но теперь наконец они сдвинулись с мертвой точки. Предыдущий звонок мужа убитой женщины снова вывел их на Алана Гранта. Дочь Малли клялась, что видела его в холле гостиницы в тот вечер, когда произошло убийство, несмотря на все заверения подозреваемого в обратном.

Грант вполне подходил для этой роли. У него был достаточно убедительный мотив для убийства, а у полицейских имелся свидетель, оказавшийся в нужное время в нужном месте. Но Дэвису что-то не нравилось. Человек, которого они допрашивали накануне, явно был испуган, но не как пойманный преступник. Скорее его испуг можно было выразить фразами типа: «И как меня угораздило вляпаться в это дело?» или «Господи, ну как их убедить, что я говорю правду?» Но от показаний дочери Малли никуда не деться, а Дэвису приходилось ошибаться и раньше. Хорошо бы спихнуть это дело прокурору, а там пусть разбираются. После звонка родственников остается только арестовать Гранта и повторить допрос.

Томпсон наконец закончил разговор и устало вздохнул.

— Это опять дочка Малли, — произнес он.

— Я так и подумал.

— Она говорит, что в тот вечер видела кого-то другого, а не Гранта.

Дэвис вздохнул. Надежда на скорое закрытие дела испарилась.

— Она всё выдумала?

— Скорее передумала. Говорит, что солгала, а теперь мучается угрызениями совести.

— Может, вызвать Гранта и устроить опознание? — спросил Дэвис.

— Она говорит, что прекрасно помнит, как выглядит Грант, твердит, что это был не он, и посылает нас всех подальше.

Несмотря на усталость, Дэвис не смог удержаться от улыбки, представив, как дочь Малли «посылает подальше» его напарника.

— Ты точно ее процитировал? — спросил он.

— Иди и ты туда же, — огрызнулся Томпсон. Это отец Малли вызвал их в гостиницу и заставил Сьюзан рассказать, кого она видела тем вечером. И конечно, это случилось уже после того, как они отпустили Гранта. А теперь девчонку замучила совесть, и она призналась. Интересно, ее отец знает о звонке?

— Я попробую запросить сведения о Гранте в архиве, — сказал Дэвис, вставая из-за стола.

Томпсон кивнул:

— Теперь у нас остался только индеец, которого видел портье.

Портье, который поднимался на лифте как раз на тот этаж, где остановились Малли, и приблизительно в то время, когда, по словам следователя, наступила смерть. Всё верно. Вот только описание индейца подходило к каждому пятому обитателю этого района города, и в этом случае не было и намека на мотив.

Расследование в очередной раз зашло в тупик, и вряд ли когда-нибудь сдвинется с мертвой точки. Кроме того, Дэвис не особенно горел желанием поймать убийцу. Маргарет Малли, или, вернее, та женщина, которую он видел в новостях и о которой читал в газетах, была ему неприятна. Дэвис был убежден, что Детский фонд Ньюфорда занимался чрезвычайно важной работой, и каждый, кто пытался вставлять палки в колеса, как делала эта женщина, заслуживал того, что случилось. Но этими мыслями Дэвис не мог поделиться ни с кем, даже со своим напарником.

— Майк, я разберусь с архивом, — сказал он Томпсону, — а потом подумаем, что делать дальше.

Джон продолжал сидеть на корточках на узком карнизе и следить за разворачивающейся в комнате сценой. Он мысленно зааплодировал Изабель, когда та отвергла предложение Рашкина. Даже самому себе он не хотел признаться в том, что не был уверен в ее ответе. Джон видел, как Биттервид уводил Изабель, как он потом вернулся обратно, уже один; затем последовали указания Рашкина, и ньюмены отправились на поиски картин.

Вот тогда перед Джоном встала дилемма. Пойти за ньюменами Рашкина и защищать Козетту и остальных? Сколько времени потребуется Биттервиду и Скаре, чтобы найти картины-врата? Или пока оставить их в покое и разобраться с Рашкиным?

— Прости, Козетта, — прошептал Джон, отползая от окна и огибая каменную горгулью.

Преследование помощников Рашкина — всего лишь временное решение проблем. Существует только один способ остановить их навсегда: уничтожить источник зла. И не дай бог промахнуться, тогда на его совести будет еще немало смертей.

На улице Скара снова села за руль, и машина вскоре скрылась за поворотом, тогда Джон воспользовался водосточной трубой и спустился на землю. В дом он попал через окно на первом этаже, выбив кусок фанеры, заменявший стекло. Джон не пытался действовать тихо, Рашкин всё равно никуда не мог уйти. Без труда отыскав комнату, где находилось логово чудовища, Джон распахнул дверь и остановился на пороге. Рашкин сидел на своей лежанке и в упор смотрел на незваного гостя. Их взгляды скрестились.

— Я тебя ждал, — произнес Рашкин.

— Тогда ты знаешь, зачем я пришел. — Рашкин улыбнулся:

— Ты не сможешь мне ничем навредить. У тебя был шанс — той зимней ночью, — но ты слишком замешкался. Теперь мы не в сновидении создателя, и я не собираюсь совершать ошибку и снова проникать туда. Смирись, Джон Свитграсс, и прими свою судьбу.

— Нет, — воскликнул Джон.

Он в ярости сжал кулаки, но понял, что на этот раз Рашкин сказал правду. Всем своим существом он хотел схватить чудовище за горло и лишить его жизни, но не мог сделать ни шага, как не мог причинить зла Изабель.

— Теперь всё кончено, — продолжал Рашкин. — Ты погубил много моих охотников, но больше этого не случится. Вражда между нами завершена. Я получу от тебя всё, что мне нужно, и раз и навсегда покончу с тобой и остальными созданиями Изабель.

Но Джон чувствовал себя в безопасности. Задолго до ужасного пожара на острове Рен он забрал свою картину и перенес ее в студию одной из учениц Рашкина — той, что не настолько долго терпела художника, чтобы поддаться его чарам. Барбара написала пейзаж поверх его портрета и после этого хранила картину в кладовке среди своих ранних работ. В благодарность за это Джон рассказал ей о возможности вызывать ньюменов из прошлого, поделившись своими наблюдениями и знаниями, полученными от Изабель. Но Барбара ничуть не заинтересовалась этим явлением. Из любопытства она вызвала одного ньюмена, — просто чтобы проверить свои способности, решил Джон, — но с тех пор больше этим не занималась.

— Мне хватает проблем со своей собственной жизнью, — сказала тогда Барбара Джону. — Ответственность за чужие судьбы была бы лишней.

Если бы Изабель приняла такое же решение! Несмотря на то что лишь благодаря ее таланту Джон пришел в этот мир, он предпочел бы остаться в прошлом навсегда, лишь бы не видеть гибель своих друзей.

— А знаешь, — снова заговорил Рашкин, — больше всего мне жаль Бенджамина. Он оставался со мной дольше остальных.

Джон едва поверил своим ушам.

— Ты не способен ни на какие чувства, кроме жадности, — ответил он Рашкину.

— В этом ты не прав, — возразил он. — В моих отношениях с обществом случались ошибки, но стоит лишь взглянуть на мои работы и каждый поймет, что ты лжешь.

Джон тряхнул головой:

— Кто-то вроде Изабель может поверить тебе, но со мной это не пройдет.

— Картины говорят сами за себя.

— Твои картины так же пусты, как и твое сердце, — сказал Джон. — В них только техника и яркие краски, да еще замаскированный обман, совсем как в их авторе. Под красивым обликом угадывается гниль. Жаль, что за внешним блеском большинство людей этого не замечает.

В глазах Рашкина полыхнула ярость, но он сдержался.

— Так теперь ты еще и художественный критик? — насмешливо осведомился он.

— Я просто неплохо разбираюсь в характерах людей, — ответил Джон.

Рашкин пожал плечами:

— Это уже не имеет значения. Твои способности больше не пригодятся. В конце концов я одержу победу, а от тебя останутся лишь пепел да воспоминания.

— Изабель тебя остановит.

Джон поклялся самому себе убедить ее даже ценой собственной жизни.

— Я в этом сомневаюсь, — рассмеялся Рашкин. — В данный момент Изабель работает над очередной картиной, чтобы восстановить мои силы.

— Ты снова лжешь. Я слышал, как она отказалась.

— И всё же она работает, пока мы тут беседуем. — Рашкин махнул рукой в сторону двери позади Джона. — Если не веришь, пойди и посмотри сам.

Внезапно Джона охватило сомнение. Но ведь он своими ушами слышал отказ Изабель. Или теперь он уже не может доверять собственной памяти, как и памяти Изабель?

— Я уведу ее отсюда, — сказал он Рашкину.

— Откуда тебе знать, а вдруг она не согласится?

— Я ее уговорю.

— Тогда она закончит картину где-нибудь еще, но я всё же получу ее. Смирись, Джон Свитграсс. Я выиграл. Я всегда выигрываю.

Джон резко развернулся и выскочил на площадку. Он прошел по коридору, пропуская все открытые двери, пока не наткнулся на одну запертую. Ключ всё еще оставался в скважине. Одним движением Джон отпер замок и распахнул дверь. И в тот же момент он убедился, что Рашкин не солгал. Изабель повернулась на шум открывающейся двери и взглянула на него. Раздражение исчезло с ее лица, как только она заметила на его руке плетеный браслет.

— Джон? — неуверенно произнесла она.

Он не мог вымолвить ни слова, только молча смотрел в ее глаза. Джон был потрясен таким ужасным предательством.

— Джон, это ты? — спросила Изабель.

— Как ты могла?! — воскликнул он охрипшим от разочарования голосом.

Джон стал поворачиваться, чтобы выйти из комнаты, но Изабель схватила его за руку и попыталась остановить. Он грубо вырвался, но Изабель снова сжала его локоть.

— Нет, — сказала она. — На этот раз мы доведем разговор до конца, и никто из нас не уйдет.

Джон не мог удержаться от резкого замечания:

— Я никогда не покидал тебя по собственному желанию, — бросил он.

— Нет. Но ведь ты и не остался со мной, не так ли?

— Ты не хотела меня видеть.

— Мы оба знаем, что это неправда, — покачала головой Изабель. — Не мне тебе рассказывать, сколько ночей я провела без сна, желая, чтобы ты вернулся, чтобы всё снова было так, как до нашего разговора в парке.

— Да, но...

— Ты ведь сам говорил, что всегда чувствуешь мое желание встретиться с тобой, значит, ты не приходил только потому, что не хотел. Может, я тебя и прогнала, но именно ты предпочел не возвращаться.

— Ты скучала не по мне, — возразил Джон. — Ты хотела вернуться к прошлому, к тому, что было до того вечера в парке.

— Разве я только что не сказала то же самое? — Джон вздохнул и попытался снова:

— Ты вообразила, что я обязан тебе своим появлением на свет. Что без тебя меня бы не было.

— Нет. Но я чувствую свою ответственность за твою судьбу в этом мире.

— Ты создала эти врата, но не меня. Ты не создавала никого из нас. Мы все существовали в прошлом.

Изабель кивнула:

— Я написала картины, но решение о переходе принимали вы. Я знаю об этом.

— Так что ты пытаешься мне доказать?

— Я... — Изабель замялась. — Это не просто объяснить.

— Тогда, может, сначала объяснишь вот это? — спросил Джон, показывая на начатую картину на мольберте.

На полотне явно проступали контуры рыжеволосого ангела мщения. Поскольку у Изабель не было времени ждать, пока краски просохнут, она избегала мелких деталей. Огромные крылья, готовые развернуться за спиной фигуры, были еще едва обозначены, да и сам ангел казался несколько расплывчатым, но меч правосудия, вознесенный над головой, был тщательно выписан, и в выражении лица уже явственно проглядывала суровая неумолимость.

— Ангел призван, чтобы покончить с Рашкиным, — сказала Изабель.

— Каким образом?

— Как только ангел появится, он будет защищать всех нас. Если Рашкин снова попытается нанести удар, ангел уничтожит его.

— Это не поможет.

В глазах Изабель мелькнуло разочарование.

— Почему?

— Мы не можем бороться с ним, — объяснил Джон. — Никто из тех, кого ты вызвала. Он создатель, и мы не можем причинить ему зло. Я не знаю почему, но это так.

— Но когда его ньюмены пришли в «Joli Cceur»...

— Они никогда не осуществили бы своих угроз. — Джон закончил фразу вместо нее: — Потому что ты — тоже создатель. Никто из нас на это не способен.

Изабель недоверчиво покачала головой:

— Не может быть. Тот, что называл себя Биттервидом, совсем не притворялся, когда схватил меня за горло. Если бы я не пошла с ним, он бы меня убил.

— Он мог убить меня или кого-то из твоих друзей, — сказал Джон. — Но угрозы по отношению к тебе были просто хорошей актерской игрой.

Решимость Изабель таяла на глазах.

— Ты не могла этого знать, — произнес Джон, пытаясь ее утешить.

— Я должна была послушаться тебя несколько лет тому назад, — сказала Изабель. — Надо было перестать вызывать кого бы то ни было, как только ты мне всё рассказал.

Джон промолчал, хотя и придерживался такого же мнения.

— Я говорил, чтобы ты относилась к этому более ответственно, — сказала он спустя некоторое время. — Тебе следовало тщательнее оберегать картины.

— Но пока Рашкин живет на земле, они всегда будут подвергаться опасности. Лучше было бы никогда не вызывать никого из вас, чем позволить вам умирать. Но я опоздала. — Изабель повернулась к мольберту. Она обхватила себя руками и смотрела на незаконченное изображение ангела. — Такова история моей жизни. Я всегда опаздываю.

— Для тех из нас, кто остался в живых, еще не поздно, — возразил Джон.

Изабель снова повернулась в его сторону:

— Что это значит?

— Источник опасности — в Рашкине.

— Я знаю это.

— Так что, по-твоему, нужно сделать, чтобы устранить угрозу?

— Ты хочешь сказать, что я должна убить его?

Джон кивнул.

— Не думаю, что я смогу. — Лицо Изабель исказилось от душевной боли. — Я знаю, что он чудовище. Я... я, вероятно, всегда это знала. И всё же я не способна хладнокровно убить человеческое существо.

— Если он не умрет, погибнем все мы, — сказал Джон.

— А где Джон? — спросил Алан, как только он и его спутницы добрались до Козетты.

— Он отправился убивать Рашкина, — ответила Козетта. В тот же миг она ошеломленно обвела взглядом своих собеседников и зажала рот рукой. — Ой, — пропищала она сквозь пальцы. — Я не должна была этого говорить.

— Рашкина? — переспросила Роланда.

Она явно испытывала сильное замешательство.

— Речь идет о Винсенте Рашкине, художнике, — пояснил Алан. — Он был наставником Изабель, еще когда все мы учились в университете.

— Но какое он имеет отношение ко всему этому? — удивилась Мариса.

Алан снова обратился к Козетте:

— Я думаю, именно это ты и должна нам объяснить.

Но Козетта покачала головой:

— Я не собираюсь ничего объяснять. Просто забудьте о моих словах.

Она повернулась, чтобы уйти, но Алан удержал ее за руку:

— Козетта, нам нужны ответы на некоторые вопросы.

Ее взгляд задержался на лице Алана, и он против воли поразился удивительному цвету ее глаз — странное соединение серого и розового. Невозможное сочетание. Но и вся ситуация в целом была такой же нереальной. Хотя он вполне явственно ощущал руку Козетты в своей и не было ничего сверхъестественного в том, что все они стояли рядом на тротуаре.

— Почему я должна вам что-то объяснять? — наконец спросила Козетта.

— Мы хотим помочь.

— Но почему? Какое вам до нас дело?

— Хотя бы потому, — заговорила Роланда, пытаясь сохранять спокойствие, — что мы не хотим, чтобы ты была замешана в убийстве.

Убийство. Это слово громко отдалось в мозгу Алана и напомнило ему об утренней встрече с полицейскими и о подозрениях, что он имеет отношение к смерти матери Кэти.

— Скажи, это Джон убил Маргарет Малли? — спросил он.

Козетта ответила ему непонимающим взглядом.

— Маргарет была матерью Кэти, — объяснил Алан. — Она пыталась помешать нам издать новый сборник сказок Кэти.

— Так вот с чего всё началось, — воскликнула Козетта, вырываясь из рук Алана. — Если бы ты не уговорил Изабель снова вызывать нас в этот мир, клянусь, Рашкин никогда бы здесь не появился. Ничего бы не произошло.

— Я ничего не понимаю, — растерянно произнес Алан.

— И это еще мягко сказано, — пробормотала Мариса из-за его спины.

— Вы не можете удержать меня силой, — сказала Козетта. — Стоит мне закрыть глаза и сосредоточиться, и в то же мгновение я окажусь перед моей картиной.

Алан удивился еще больше.

— Это одна из наших особенностей, — продолжала Козетта. — Мы в любой момент одним усилием мысли можем вернуться к своей картине-переходу. — Козетта подергала за край своего свитера. — И еще я могу всегда принять тот вид, в котором была изображена на картине. Стоит лишь захотеть.

С этими словами она закрыла глаза и нахмурилась. В следующую секунду Козетта оказалась одетой лишь в белую мужскую рубашку, которую видел на ней Алан при первой встрече. Ворот был всё так же расстегнут почти до талии. Вся остальная одежда кучкой лежала у ног Козетты.

— О Господи, — только и смог произнести Алан.

Козетта непринужденно подобрала джинсы и натянула их на себя. Рубашку она оставила навыпуск, но всё же застегнула ее. Надев сверху свитер, она уселась на поребрик и стала обуваться.

— Зачем ты всё это нам рассказала? — спросила Роланда.

— Потому что так захотела.

Девочка подняла вверх ладонь — ту самую, которую порезала ножом в кабинете Детского фонда — и Роланда вздрогнула. Алан осторожно присел на корточки рядом с Козеттой, пока она возилась со шнурками.

— Я не понимаю, что всё это значит, — заговорил он, — но уверен, что Изабель попала в беду. Я это чувствую и хочу ей помочь.

— Ты ее любишь? — спросила Козетта.

Алан смутился и, прежде чем ответить, взглянул на Марису. Потом он снова обернулся к Козетте, и его ответ поразил самого Алана.

— Я любил ее. То есть я и сейчас люблю ее, но не так, как когда-то. Это очень сложно. Наверно, я люблю ее как сестру или как друга.

— А ты сможешь так же полюбить и меня?

— Не знаю, — ответил Алан. — Сначала я должен поближе с тобой познакомиться.

— Чудесный ответ, — неожиданно улыбнулась Козетта. — Даже Розалинда не могла бы сказать лучше. Я никогда не научусь обращаться со словами так же хорошо, как она.

— А она?..

— Ты сможешь представить ее себе, если вспомнишь женщину с книгой. — Козетта многозначительно взглянула на Роланду. — Ты ее знаешь.

Алан увидел, как Роланда кивнула, и понял, что разговор идет еще об одной картине Изабель из Детского фонда.

— Мы тоже любим друг друга, — сказала Козетта. — Как ты и Изабель.

— Так Изабель в беде? — спросил Алан. Козетта серьезно кивнула:

— Но ты можешь ее спасти.

— Как?

— Убив Рашкина.

— Но ты же сказала, что Джон отправился...

— Алан, это заходит слишком далеко, — вмешалась в разговор Роланда. Она даже дотронулась до его плеча, чтобы обратить на себя внимание. — Я стараюсь понять, что происходит, но я не собираюсь становиться ни свидетелем, ни соучастником преступления. Я не больше, чем ты, разобралась в этой ситуации, но если приятель Козетты действительно намерен кого-то убить, пора заканчивать игру в детективов и вызывать полицию.

— Да, Алан, это уже слишком, — присоединилась Мариса.

— Если вы не поможете, — заговорила Козетта, — мы погибнем — Розалинда, Пэддиджек, Джон, — все мы. Рашкин готов поглотить каждого.

Алан обернулся к своим спутницам:

— Давайте сначала выслушаем ее, хорошо?

И Роланда, и Мариса испытывали явное замешательство, но после недолгого обсуждения согласились с ним. Тогда Алан снова обратился к Козетте.

— Тебе придется рассказать нам всё с самого начала, — сказал он.

Козетта пристально посмотрела ему в лицо и сосредоточенно кивнула.

— Что вы хотите узнать? — спросила она.

— Пожалуй, тебе стоит начать с Рашкина и его угроз. Из-за чего вы хотите его убить?

Козетта по очереди посмотрела на каждого из присутствующих, а когда убедилась, что все они готовы ее выслушать, рассказала об отношениях между Изабель и Рашкиным, о том, чему она научилась у него, как использовала свой дар и что из этого вышло.

— Всё это было заранее подстроено, — сказала она. — Рашкин раскрыл ей секрет только ради того, чтобы Изабель вызывала как можно больше существ в этот мир, а он ими питался.

— Как же он вами питается? — спросила Роланда.

— Я не знаю, — дрогнувшим голосом ответила Козетта. — То есть не знаю точно. Но всё начинается с уничтожения картины, через которую мы пришли.

Алан и Роланда обменялись взглядами, одновременно вспомнив об ужасном пожаре, уничтожившем все работы Изабель. Но затем Козетта продолжила рассказ и поведала, как ньюмены Рашкина похитили Изабель.

— Мы должны пойти с ней, — сказал Алан. — Надо помочь Изабель.

— Я не уверена, — сомневалась Мариса. — Это так невероятно...

— Я считаю, что лучше обратиться в полицию, — заметила Роланда.

— И что мы им расскажем? — воскликнул Алан. — Неужели вы допускаете, что нам поверят?

— Может, не всему, — сказала Роланда. — Но похищение людей — это серьезное преступление.

Алан покачал головой:

— Скорее они упрячут меня за решетку. Или направят всех нас к психиатру. И что тогда будет с Изабель?

— Он прав, — поддержала его Мариса. — Надо сначала выручить Изабель. А со всем остальным можно будет разобраться позже.

— Я не стану принимать участие в этом мероприятии, — сказала Роланда. — Мне очень жаль. Но я не могу мириться с насилием, в каком бы виде оно ни проявлялось. Это не решение проблемы.

Алан вздохнул:

— Всё в порядке, я понимаю. Но дело касается моего близкого друга, и я не могу допустить, чтобы Изабель пострадала только из-за того, что я отказался вступить в борьбу.

— Я и не жду от вас этого, — заверила его Роланда. — Просто сама я не могу вам помочь.

— Вы дадите нам какое-то время, прежде чем обратитесь в полицию?

Роланда кивнула:

— Но если я не получу от вас никаких известий через несколько часов, я просто обязана буду рассказать им всё, даже если меня сочтут безумной.

— Тогда нам не стоит терять времени, — сказал Алан, поднимаясь на ноги. — Мариса?

На этот раз она не колебалась ни секунды.

— Я с тобой, — ответила она. Козетта тоже вскочила с тротуара:

— Вы действительно собираетесь нам помочь? — Увидев, что Алан и Мариса кивнули, она захлопала в ладоши.

— Жаль, что Джон этого не слышит, — сказала она. — Он считал, что вы не придадите этому значения.

— Запомните, я буду ждать несколько часов, — крикнула им вслед Роланда.

Алан оглянулся и помахал ей рукой. Он знал, что Роланда отчасти права. Это дело полиции. Но законы логики не действовали в этом странном мире, который выглядел как обычный, но подчинялся другим правилам. В этом мире следовало доверять только собственной интуиции, а интуиция подсказывала, что времени у них совсем немного.

— Это далеко? — спросил он у Козетты. Дикарка помотала головой и ускорила шаги. Алан взял Марису за руку, стараясь не отставать.

— Спасибо, — сказал он. — За то, что пошла со мной, и за всё остальное.

— Я была бы сильно разочарована, если бы ты не оставался преданным своим друзьям.

Алан не был уверен в своей преданности Изабель. Та девушка, которую он встретил на острове, была скорее незнакомкой, чем давней подругой. Его преданность предназначалась той Изабель, которую он знал когда-то давно. И еще призракам из воспоминаний, от которых невозможно было избавиться.

Изабель не могла поднять глаза на Джона. Она подошла к рабочему столу и стала завинчивать колпачки на тюбиках с краской. Важность его вопроса тяжелым грузом легла на ее плечи. Да, Рашкин чудовище, но всё же...

Если он не умрет, погибнем все мы.

Закрытые тюбики выстроились в аккуратный ряд, Изабель подошла к мольберту, подняла брошенную на пол кисть. Незаконченная картина приковывала ее внимание, словно ангел мщения требовал продолжения работы. Но это решение оказалось неверным. Нельзя ожидать, что кто-то другой исправит твои ошибки после того, как ты притворилась, словно проблемы не существует.

Всё дело в том, что она слишком хорошо научилась отрицать очевидное.

Изабель взяла жестянку с растворителем, сняла крышку, плеснула немного жидкости в стеклянную банку, опустила туда кисть; потом сделала несколько круговых движений и сосредоточенно следила за разводами остатков краски. Казалось, это занятие полностью поглотило всё ее внимание.

— Изабель, — негромко окликнул ее Джон.

Она всё еще не могла взглянуть ему в глаза. Мягкое сочувствие в его голосе угнетало сильнее, чем гнев. Если бы он кричал на нее, ей было бы легче. Сострадание казалось непереносимым.

Изабель перевела взгляд на ангела. Изображение ангела мщения останется незаконченным. Его миссию ей придется взять на себя.

— Я совсем запуталась, — заговорила она. — Что из речей Рашкина правда, а что — ложь? Он сказал, что ты ненастоящий. — Она наконец повернулась к Джону. — Он говорил, что я могу это исправить, если отдам тебе частицу себя.

Джон некоторое время молча обдумывал ее слова.

— Вероятно, мы все и всегда были настоящими, поскольку еще во время работы над картинами ты подарила нам свою любовь. Те существа, которые пришли через полотна Рашкина, были лишены любви, возможно, этим объясняется их злоба и нетерпеливость. Они жаждут того, что Рашкин не в силах им дать, того, что ты подарила нам, даже не подозревая об этом.

— А те, остальные, которым удалось выжить, они думают так же? — спросила Изабель. — Никто из них никогда не заговаривал со мной на эту тему, а в последние годы они меня избегали, даже те, кого я считала своими друзьями.

Джон неопределенно пожал плечами:

— Козетта жаждет получить красную птицу. Она считает, что только тогда станет настоящей.

— Красную птицу?

— Кровь и способность видеть сны.

— Разве это необходимо, чтобы считать себя настоящим? — спросила Изабель. — Это ведь не имеет никакого значения.

— Только делает нас немного другими, — согласился Джон.

— И всё же я вряд ли смогу убить Рашкина, — со вздохом произнесла Изабель. — Если бы он напал на меня или хотя бы угрожал... Прости меня, Джон. Этого мне не дано.

— Тогда хотя бы покинь это место, — попросил Джон. — Сделай это ради меня, и тогда ты сможешь принять решение в другой обстановке, где на тебя не будет давить присутствие Рашкина.

Изабель взглянула на открытую дверь:

— Ты хочешь сказать, что мы можем просто уйти отсюда?

— Рашкин утверждает, что ты не выйдешь из комнаты, но не потому, что дверь заперта, а потому, что он этого не хочет. Он уверен, что ты будешь продолжать вызывать нас из прошлого ради удовлетворения его потребностей. Ты отказалась, но... — Джон взглядом указал на незаконченное полотно на мольберте, — минуту назад он уверял меня, что всегда побеждает.

Изабель покачала головой:

— Только не в данном случае. — Она подошла к мольберту и сняла с него холст. — На этот раз я не подчинюсь.

— И что ты собираешься делать? — раздался знакомый голос из-за спины Джона. — Каким будет твой бунт?

Изабель и Джон резко повернулись и в холле за дверью увидели прислонившегося к стене Рашкина. В одной руке он держал картину, выполненную совершенным дилетантом, — полотну не хватало ни глубины композиции, ни насыщенности цветовой гаммы. В другой руке у него был нож, направленный острием в холст. Изабель посмотрела на Джона и увидела, что его лицо стало пепельно-серым. Рашкин тоже заметил его реакцию и улыбнулся.

— Мне совершенно необходимо восстановить силы, — обратился он к Джону. — Но я могу еще немного потерпеть, если ты убедишь ее завершить начатую работу.

— Что происходит? — взволнованно спросила Изабель.

— Он держит в руках мою картину, — упавшим голосом произнес Джон.

— Ты с ума сошел? В ней нет ничего общего с твоим портретом!

Джон покачал головой:

— Задолго до пожара я забрал оригинал из твоего дома на острове и попросил Барбару написать что-нибудь поверх твоей работы. Потом картина хранилась в кладовке среди ее ранних произведений.

— Не самое оригинальное решение, — усмехнулся Рашкин. — Неужели ты считал, что ты первый, кто до этого додумался?

— Как ты узнал, что картина хранится у Барбары? — спросил Джон.

— Я этого не знал, — ответил Рашкин. — Просто помог счастливый случай.

— И она так легко отдала ее тебе?

— Нет. Она отдала ее Биттервиду.

Она приняла двойника-оборотня за Джона, догадалась Изабель.

— Я тогда запасся терпением и хранил полотно для особого случая, такого, как этот.

На лице Джона мелькнула ледяная усмешка.

— Ты напрасно так долго ждал. Я с радостью покину этот мир, поскольку не хочу делить его с тобой.

— Нет, Джон, — воскликнула Изабель. — Мы не можем...

Джон обернулся, и слова замерли у нее на губах. Выражение его лица напомнило Изабель о той снежной ночи несколько лет тому назад, когда Джон посмотрел ей в глаза перед тем, как увести Пэддиджека. В его взгляде были холод и непримиримость.

— Ты не можешь настаивать, чтобы вместо меня погиб кто-то другой, — сказал Джон.

— Ах-ах, — вмешался Рашкин. — Я думаю, выбор за Изабель.

Джон повернулся к старому художнику.

— Попробуй меня остановить, — негромко произнес он.

Джон рванулся навстречу Рашкину, но тот оказался проворнее. Лезвие ножа проткнуло холст. Прежде чем Джон смог дотронуться до картины, Рашкин разрезал полотно. Джон растворился в воздухе на полпути между Изабель и Рашкиным.

— Нет! — закричала Изабель.

Она выронила из рук свое незаконченное полотно и рванулась вперед, готовая убить Рашкина собственными руками. Но он мгновенно преобразился. Жизненная сила, заключавшаяся в картине, выпрямила его спину и расправила плечи. Теперь его движения приобрели уверенность и твердость. Рашкин отшвырнул обрывки холста и направил нож в грудь Изабель, заставив ее остановиться.

— Мои создания не способны тебя уничтожить, — произнес он. — Но на меня это не распространяется.

Слезы ослепили Изабель, но она успела заметить на полу обрывки уничтоженной картины. Рашкин одним движением втолкнул ее назад в комнату.

— Закончи эту картину, — произнес он, указывая на лежащее у ее ног полотно. — Или в следующий раз умрет один из твоих друзей из плоти и крови. Ничто не помешает моим помощникам уничтожить их.

Дверь захлопнулась, щелкнул замок. Изабель снова осталась наедине со своей болью и чувством вины за еще одну смерть. Она встала на колени, подобрала обрывки портрета и прижала к груди.

Джон. Джон погиб у нее на глазах. Она уже дважды оплакивала его; в первый раз после расставания в парке, во второй — после пожара, когда была уверена, что его портрет сгорел в пламени. На этот раз он ушел безвозвратно. Изабель стояла на коленях с обрывками холста в руках. Слезы лились ручьем, лишая ее способности двигаться. Немало времени прошло, прежде чем острая боль постепенно превратилась в щемящую пустоту. Не выпуская из рук поврежденную картину, она поднялась с пола, подошла к столу и осторожно разложила на нем обрывки портрета Джона. Пальцы Изабель коснулись шероховатой поверхности работы Барбары Николс, а потом ей пришлось отвернуться, чтобы не разрыдаться вновь. Она вытерла нос неиспользованным куском ветоши и безнадежным взглядом окинула свою тюрьму, потом остановилась на незаконченном изображении ангела мщения.

Убив Джона в надежде запугать Изабель, Рашкин достиг прямо противоположного результата. Теперь Изабель не испытывала страха. Она жаждала отомстить, но для этого не требовалось вызывать нового ньюмена. Как можно продолжать работу, зная об уготованной ему судьбе? Но необходимо было что-то сделать. Страшная угроза Рашкина звенела в голове, эхом отдаваясь в пустоте, вызванной гибелью Джона.

В следующий раз умрет один из твоих друзей из плоти и крови.

Против кого он направит своих ньюменов? Против Джилли? Или Алана?

Изабель медленно взяла полотно и вернулась к мольберту. Теперь смелость ей ни к чему. Рашкин просто не оставил ей выбора. Изабель тяжело вздохнула. Неправда. Есть еще один путь, есть выход, которого Рашкин не мог предусмотреть. Она может пойти по стопам Кэти.

Роланда пошла против мнения троих своих спутников и теперь не могла отделаться от ощущения, что предала их — особенно Козетту. Странно, ведь для чувства вины нет никакой причины. Она поступила правильно. Роланда всю жизнь старалась не ввязываться ни в какие криминальные дела, а насколько ей было известно, убийство — самое страшное из них.

Но никто и не ожидал от нее участия в этом, напомнила она себе. Чувство вины, должно быть, было самообманом. Никто из троих не сказал ни слова, она всё придумала сама.

По дороге в Детский фонд Роланда решила, что лучше всего будет выбросить всё это из головы. Она никогда не считала себя пессимисткой и решала проблемы по мере их поступления. Она начнет беспокоиться об Алане и его спутницах вечером, когда либо не получит от них известия, либо будет вынуждена обратиться в полицию. А сейчас надо сосредоточиться на текущих делах. Придется наверстывать упущенное утром время, к тому же, пока она отсутствовала, наверняка появились новые дела.

За дверью фонда ее встретила странная суматоха. Сначала послышался необычно раздраженный голос Шауны. Не успела Роланда удивиться состоянию своей коллеги, как ей навстречу устремились двое людей. Первым появился приятель Козетты Джон. Рядом с ним спешила девушка-подросток со странно бледным лицом и в черной кожаной одежде современных панков. Каждый из них держал в руках по картине из приемной фонда. Джон немного отстал, пытаясь свободной рукой оттолкнуть догнавшую его Шауну.

Нет, это был не Джон, хотя он и выглядел его точной копией. Козетта упоминала о нем, как об обратной стороне медали. Они были творениями Рашкина.

Едва ли осознавая, что делает, Роланда метнула вперед сумочку. Удар пришелся прямо в живот девчонки и заставил ее согнуться пополам. Роланда выхватила из ее рук картину, а подоспевшая Шауна в тот же момент вцепилась в парня, двойника Джона. Они оба упали на пол прямо на девчонку, но та вывернулась и вскочила на ноги; в ее руке сверкнуло лезвие ножа. Роланда не раздумывая ударила носком кроссовок по запястью девчонки и выбила нож.

— Вызывайте 911! — крикнула Роланда появившимся в дверях сотрудникам.

— Уже вызвали, — откликнулся Дэви.

Он рванулся вперед и бросился на спину парню, уже успевшему сбросить с себя Шауну. Роланда обернулась к девчонке в черной коже. Та, казалось, была готова возобновить драку, но под взглядом Роланды замерла.

— Прекрати сопротивление, — крикнула Роланда. — Тебе никуда отсюда не деться.

Девица потерла ушибленное запястье и злобно посмотрела на Роланду.

— Дерьмо, — прошипела она.

А в следующий момент она исчезла. Только что ее согнувшаяся фигурка стояла в углу холла, глаза ярко сверкали злобой, а уже через мгновение на этом месте ощущалось всего лишь легкое движение воздуха, заполняющего внезапно освободившееся пространство. Спустя секунду исчез и второй нападавший, заставив Дэви упасть на спину Шауны. От странной пары остался только раскрытый нож, упавший на ковер. И две картины, сорванные ими со стены в приемной комнате.

— Что за чертовщина? — воскликнул Дэви.

Он скатился с Шауны и медленно поднялся на ноги, озираясь по сторонам широко раскрытыми глазами. Шауна выглядела не менее ошеломленной.

— Да, странный выдался денек, — произнесла она. — Сначала из воздуха прямо в помещении материализовалась девочка, а теперь еще и это...

Роланда медленно кивнула в знак согласия.

— Что тут происходит, Рол? — поинтересовалась Шауна.

Роланда едва обратила внимание на вопрос коллеги. Вместо этого она размышляла над собственным поведением. И это после того, как она только что прочитала Алану лекцию о вреде насилия. Она и не вспомнила о своих убеждениях. Даже не попыталась поговорить с девочкой, хотя это вряд ли помогло бы в данном случае. Нет, она набросилась на нее без раздумий, весь опыт социального работника испарился в одно мгновение, так же быстро, как и сами похитители.

— Роланда? — окликнула ее Шауна, не дождавшись ответа. Она подошла ближе, на лице появилась тревога. — Ты не пострадала?

Роланда поморгала, потом покачала головой:

— Нет. Я просто в шоке. Больше всего меня поразило то, что я даже не попыталась с ними договориться, я просто бросилась в драку.

— Эй, да они же не заслуживали ничего другого, — заметил Дэви.

— Я согласна.

Приближающийся вой сирен заставил их замолчать. Скоро появятся полицейские.

— Что мы им скажем? — спросила Шауна, обращаясь к Роланде. — Ты поняла, что здесь произошло?

— Я думаю, мы должны сказать, что сумели сами отбить картины, а воры сбежали, — ответила Роланда.

Она прислонила к стене полотно, которое всё еще держала в руках, и подняла с пола вторую картину. Ни одно из них не пострадало в этом происшествии.

— Наверно, стоит на время спрятать их в более надежном месте, — добавила она.

По крайней мере до тех пор, пока Алан и остальные не разберутся с Рашкиным, а тогда можно будет не опасаться новой попытки ограбления.

Боже правый! Роланда поняла, что встала на сторону Алана и Козетты, она готова смириться с убийством человеческого существа. Эта мысль потрясла ее, но убеждение не проходило. Ей достаточно было только вспомнить смертельную ненависть в глазах той девчонки и представить, что этот взгляд обращен на Козетту. И как будет действовать полиция в таких обстоятельствах?

— Прекрасно, — сказала Шауна. — Так мы и скажем копам. Но ты знаешь больше, чем говоришь, Роланда.

Роланда постаралась как можно тщательнее подобрать ответ:

— Если бы я знала нечто такое, что позволило бы вам считать более правдоподобным то, что здесь произошло, я бы вам рассказала.

— Но как же объяснить то, что случилось? — недоумевал Дэви. — Неужели люди способны так исчезать? Это возможно?

К счастью, в этот момент появились полицейские и Роланде не пришлось отвечать. Они рассказали о нападении двум офицерам, а потом заперли картины в подвале. Ключ Роланда сунула в карман джинсов. Она ясно видела, что Дэви и Шауна не против обсудить происшествие, но как только они вернулись в помещение фонда, навалились неотложные дела, и все вскоре погрузились в текущие проблемы; необычные воры были на время забыты. На первом плане, как всегда, были дети, нуждавшиеся в еде и крыше над головой, контакты с адвокатами и социальными работниками, встречи с родителями.

Для Шауны и Дэви таинственные грабители стали одним из эпизодов обычного беспокойного дня, но Роланда всё время посматривала на часы, ожидая хоть какого-нибудь известия от Алана. Наконец день подошел к концу, Роланда придумала какую-то отговорку для Шауны и Дэви, желающих поговорить о случившемся, и осталась одна. Но вместо того чтобы подняться наверх, в свою квартирку и отдохнуть, она никак не могла перестать думать о спрятанных в подвале картинах. А вдруг похитители вернутся? Что, если на этот раз их попытка окажется успешной?

В конце концов Роланда налила полный термос кофе, сделала пару бутербродов и спустилась в подвал. Она еще раз поднялась наверх, чтобы принести стул, переносную трубку телефона из кабинета Шауны и бейсбольную биту. Затем уселась рядом с запертой дверью и стала ждать. Ждать телефонного звонка. Возвращения грабителей. Следующего происшествия.

Нервы Роланды были уже на пределе, как вдруг послышался загадочный стук, костяшки пальцев барабанили по деревянной двери. Она вскочила на ноги, бейсбольная бита тут же выскользнула из рук и с грохотом упала на пол. Роланда подхватила свое оружие и тревожно осмотрелась. Только тогда она поняла, что стук доносится из-за запертой двери.

Чем дальше они углублялись в катакомбы, тем больше сомневался Алан в разумности своего порыва. Желание помочь попавшей в беду Изабель не уменьшалось, но что он мог предпринять в таких обстоятельствах? Алану никогда в жизни не приходилось драться, да и вообще он не привык применять физическую силу, поэтому меньше всего подходил на роль героя-спасителя. Они еще не встретились ни с Рашкиным, ни с его созданиями, а его нервы уже были натянуты как струна.

— Я начинаю думать, что Роланда была права, — сказал он идущей рядом Марисе. — Вероятно, надо было вызвать полицию.

— Но ты же сам знаешь, что они не поверят ни единому нашему слову. К тому времени, когда нам удастся их убедить — если это возможно, в чем я сомневаюсь, — будет слишком поздно.

— Но Роланда верно подметила, что похищение Изабель было бы для них достаточной причиной действовать.

— Мне бы не хотелось напоминать тебе, — возразила Мариса, — но в настоящий момент, с точки зрения полицейских, ты не подходишь под определение добропорядочного гражданина. Если ситуация выйдет из-под контроля, если с Изабель что-нибудь случится до того, как мы успеем прийти на помощь, тебя могут обвинить в обоих преступлениях.

— Сейчас меня это мало волнует, — сказал Алан. — Лишь бы с Изабель всё было в порядке.

— Вот поэтому мы и оказались здесь. — Алан кивнул:

— Но что мы сможем предпринять? — Мариса ободряюще сжала его руку:

— Мы сделаем всё, что в наших силах. Идущая впереди Козетта внезапно остановилась у того, что раньше было пешеходным переходом. Белые полосы на проезжей части уже почти исчезли под воздействием дождя и снега, но два металлических троса еще удерживали неработающий светофор. В центре перекрестка лежала проржавевшая коробка опрокинутой автобусной остановки; бывший павильон был со всех сторон разрисован уличными художниками. В нескольких шагах от этих обломков стояли две брошенные легковые машины. Вероятно, их когда-то угнали подростки, а потом оставили прямо на улице.

Козетта бросилась через перекресток и затаилась позади одной из машин. Дождавшись Алана и Марису, она показала на облезлое здание в середине квартала на противоположной стороне улицы.

— Мы пришли, — сказала она. — Изабель находится здесь.

Невзрачное строение с первого взгляда показалось Алану зловещим. На улице перед ним было относительно чисто — ни завалов мусора, ни брошенных машин. Скорее всего раньше здесь помещалось какое-то учреждение, может быть банк. Вдоль второго этажа по всему фасаду виднелись фрагменты от целого ряда горгулий. Неповрежденной оставалась только одна каменная фигурка. Как автобусная остановка и другие плоские поверхности в этих местах, стены были расписаны граффити.

— А где Джон? — спросил Алан.

Козетта закрыла глаза, склонила голову набок, словно к чему-то прислушиваясь, но Алан не понимал, что она способна уловить. До него доносился только шум машин на Вильямсон-стрит, которая пересекала катакомбы в нескольких кварталах от этого места. Все водители прибавляли скорость на этом участке дороги, никто и не думал останавливаться в катакомбах. И уж тем более никто, кроме них, не решался отправиться сюда на пешую прогулку.

Гораздо ближе раздавался вой ветра, пронизывающего пустынные улицы, иногда доносящего грохот музыки из незаконно занятой квартиры где-то неподалеку. С тех пор как они вошли в катакомбы, Алан и его спутницы почти не встречали людей. А тех, которые попадались на пути, Алан обычно обходил по противоположной стороне улицы. В городе они и сами старались не попадаться на глаза. Зато здесь, в своей стихии, обитатели катакомб явно игнорировали чужаков. Лишь издалека они оборачивались, словно удивляясь, что могло привести сюда посторонних.

— Я не могу его отыскать, — взволнованно сказала Козетта. — Обычно я способна мысленно видеть Джона, не так ясно, как Изабель, но всё же достаточно отчетливо, чтобы определить, где он находится.

— А сейчас?

— Нет, я не чувствую его.

— Но Изабель всё еще там?

Дождавшись кивка Козетты, Алан повернулся к Марисе.

— Мы ничего не добьемся, оставаясь на улице, — сказала Мариса.

«Да и внутри тоже», — мысленно добавил Алан и вздохнул. Он осмотрелся по сторонам в поисках предмета, которым можно было бы воспользоваться как оружием. Хотя «воспользоваться» — это слишком сильно сказано. Алан искал предмет, который придал бы ему смелости. Он не предполагал, что решится кого-то ударить, не говоря уже об убийстве Рашкина, как ожидала Козетта.

Алан обогнул автомобиль, за которым они прятались, и обнаружил, что багажник соседней машины открыт. Внутри оказалась слегка заржавевшая монтировка. Он осторожно достал ее и вернулся к ожидавшим его спутницам. Козетта с восторгом осмотрела импровизированное оружие, Мариса одобрительно кивнула.

— Ну что ж, — промолвил Алан. — Надо идти. — Не успел он сделать и шага от машины, как Козетта дернула его за рукав и заставила пригнуться.

— Что... — начал Алан.

Козетта предостерегающе приложила палец к губам, и тогда Алан тоже услышал насторожившие ее звуки. Из того здания, куда они собирались войти, раздавались голоса споривших мужчины и женщины. Алан осторожно выглянул и увидел, что на пороге подъезда появились две фигуры. В одной он узнал Джона Свитграсса, но, обратив внимание на выражение лица Козетты, понял, что перед ним двойник Джона. Его спутницу Алан узнал по описанию Норы: девушка-подросток в одежде панков. На тротуаре стояли те, кто похитил Изабель из «Joli Cceur». Создания Рашкина.

— Хоть бы они нас не заметили, хоть бы они нас не заметили, — еле слышно шептала Козетта.

Парочка перешла улицу, и Алан пригнулся за капотом машины.

— ...должны возвращаться, и всё благодаря тебе, — послышался голос парня.

— Я не виновата. Она чуть не сломала мне запястье.

— Очень кстати, если вспомнить, как ты трусила всю дорогу.

— Там должны были быть социальные работники, а не уличные драчуны.

— Это не оправдание. Если бы ты не улизнула, нам не пришлось бы возвращаться через весь город за теми картинами.

— Мы угоним еще одну машину.

— Мы угоним еще одну машину, — повторил двойник Джона, передразнивая голос девчонки.

— Что-то я не заметила, чтобы ты вел себя как герой. Тебя никто не заставлял возвращаться.

— Не мог же я держать две картины и отбиваться от всех, кто там был. Ты меня бросила.

— Вот что я скажу, — резко отозвалась девчонка. — Если эта черная тварь еще там, я оторву ей голову.

Они же говорят о Роланде, понял Алан. Эти двое пытались украсть висевшие в приемной фонда картины, но Роланда с другими сотрудниками сумели их прогнать. А теперь они возвращаются. Алан повернулся к Козетте, собираясь шепотом попросить ее предупредить Роланду о второй попытке ограбления, но вдруг понял, что разговор внезапно прекратился. Плохо дело.

Всё произошло слишком быстро. Двойник Джона обошел машину спереди еще до того, как Алан успел выпрямиться. Он замахнулся монтировкой, но с крыши автомобиля спрыгнула девчонка и ударила его в плечо. Железный ломик с грохотом ударился об асфальт, а рука онемела с самого верха до кончиков пальцев.

— Ха! — воскликнула девчонка.

В это мгновение она увидела прячущуюся за спиной Алана Козетту, и ее глаза сверкнули диким блеском.

— Скара! — окликнул ее парень. Девчонка окинула его злобным взглядом:

— Какого черта ты вмешиваешься?

— Просто из здравого смысла. Она принадлежит Рашкину, или тебе хочется объяснять, почему ты набросилась на нее вместо того, чтобы привести к нему?

Скара сердито замолчала. Она только сплюнула прямо под ноги Алану, но больше не пыталась приблизиться к Козетте.

— Даже и не думай об этом, — предупредил парень Марису, потянувшуюся к упавшей на землю монтировке.

Мариса отдернула руку и выпрямилась рядом с Аланом. Козетта тоже встала во весь рост и попыталась втиснуться в узкое пространство между Аланом и машиной, чтобы оказаться подальше от Скары. Алан не мог винить ее в этом, он тоже ясно видел голодный блеск в глазах девчонки. Жаль, что ему самому не за кем спрятаться.

— Чего... — Алану пришлось откашляться, прежде чем он смог продолжить. — Чего вы от нас хотите?

Двойник удивленно посмотрел на него:

— Лучше было бы спросить, чего вы хотите от нас?

— Что ты имеешь в виду?

— Это вы пришли сюда и шпионите за нами.

— Мы ищем Изабель, — сказала Мариса.

— А, она внутри.

Алан и Мариса переглянулись. Неужели всё так просто?

— Внутри, — медленно повторил Алан. Двойник кивнул:

— Она рисует.

— Но вы... нам сказали, что ее похитили.

— И откуда только берутся такие слухи? — воскликнул парень. — Мы и в самом деле проводили ее сюда, к ее старому учителю, но ее никто не похищал.

Парень говорил настолько уверенно, что Алан смутился. Конечно, Скара его ударила, но ведь он в это время угрожал монтировкой ее другу. А что касается неприятного разговора о Козетте, так ведь никто из них после тех слов даже не пытался ей угрожать.

— Биттервид, — раздался голос Скары.

Алан не сразу понял, что прозвучало имя парня.

— Это становится скучно, — продолжила Скара. — А у нас есть чем заняться.

Алан вспомнил подслушанный разговор. Они собираются напасть на Роланду и тех, кто еще находится в фонде, и завладеть картинами Изабель. Его сомнения рассеялись.

— Послушайте, — заговорил он. — Вы не можете...

— Если вы сомневаетесь, что Изабель находится здесь по своей воле, — прервал его Биттервид, — почему бы вам не зайти и не спросить у нее самой?

Алан колебался.

— Конечно, мы встретимся с Изабель, — заявила Мариса. — Именно за этим мы и пришли.

Несмотря на свой решительный вид, по дороге к дому Мариса держалась вплотную к Алану. Козетта прижималась к нему с другой стороны, да так близко, что Алан ощущал ее дрожь.

Внутри заброшенного дома было ужасно грязно: стены пестрели всё теми же рисунками, пол устилал толстый слой мусора. Кроме того, от застоявшегося неприятного запаха становилось трудно дышать.

— Почему Рашкин выбрал себе такое странное место? — вслух удивилась Мариса.

Тот же вопрос занимал мысли Алана.

— Здесь нет арендной платы, — бросил Биттервид через плечо. — Изабель наверху, в студии, — добавил он.

На втором этаже Скара торопливо прошла вперед и остановилась у закрытой двери приблизительно в середине коридора. Она задержалась несколько дольше, чем требовалось, чтобы просто повернуть ручку, но невозможно было разглядеть, что она делает.

— Входите, — весело произнесла она, как только подошел Алан и его спутницы.

Скара распахнула дверь и отступила в сторону. Алан успел заметить повернувшееся к нему удивленное лицо Изабель и незаконченную картину на мольберте, как вдруг от сильного толчка Биттервида буквально влетел в комнату, увлекая за собой Марису и Козетту. Дверь за ними захлопнулась, и он услышал звук поворачивающегося в замке ключа.

— Как мы могли так сглупить? — воскликнул Алан, подойдя к двери.

Ручка осталась неподвижной, несмотря на все его попытки. Алан изо всех сил пнул дверь, но только ушиб пальцы ноги. Негромко выругавшись, он повернулся к остальным пленникам. Мариса с явным любопытством разглядывала Изабель. Козетта подошла к ней вплотную, и Мариса, немного помешкав, обняла ее за плечи. На лице Изабель застыло выражение глубокой печали, глаза припухли и покраснели от слез.

— Зачем... зачем вы сюда пришли? — охрипшим от рыданий голосом спросила она.

— Мы хотели помочь, — ответил Алан.

— Теперь он получил и всех вас, — покачала головой Изабель.

— Ты имеешь в виду Рашкина?

— Я имею в виду чудовище.

Алан ждал продолжения, но Изабель молчала. В комнате воцарилась напряженная тишина. Алан откашлялся. Он посмотрел на незаконченное полотно и поразился необычайной силе воздействия фигуры.

— Эта картина... — начал он говорить.

— Ангел должен был стать моей местью чудовищу, — сказала Изабель каким-то совершенно пустым, невыразительным голосом. — Но потом Джон объяснил, что ни один ньюмен не может сразиться с создателем, а потом... потом он убил Джона...

Глаза Изабель наполнились слезами, и она разрыдалась. Алан сочувственно посмотрел на нее, он искренне хотел утешить девушку, но что-то в ее фигуре удерживало его на расстоянии. У Изабель вздрагивали плечи, по лицу струились слезы, глаза были обращены к Алану, но вряд ли она его видела.

— Алан, — тихо произнесла Мариса. — Ради бога, подойди к ней.

Ее голос вывел Алана из состояния оцепенения. Он обернулся в сторону Марисы и увидел, как пораженная смертью Джона Козетта спрятала лицо у нее на груди. Мариса кивнула в сторону Изабель. Немного помедлив, Алан преодолел разделявшее их пространство и крепко обнял рыдающую Изабель. Еще несколько дней тому назад он готов был на всё, чтобы прижать ее к своей груди, но это объятие не доставило ему радости. С тех пор слишком многое изменилось.

Изабель уткнулась лицом в его плечо и прижалась нему. Но рыдания не утихали. Казалось, слезы никогда не иссякнут.

Рашкин не только убил Джона. На этот раз он сломил дух Изабель.

В конце дня Роджер Дэвис отпустил своего напарника, а сам задержался в участке из-за бесконечной бумажной работы. После каждого вызова следовало составить рапорт, но появлялись новые срочные дела, и полицейские никогда не успевали привести в порядок отчетность. Незадолго до начала вечерней смены Роджер наконец-то освободился. Распечатать документы можно будет завтра. Роджер выключил компьютер и откинулся на стуле, разминая затекшие мышцы шеи. Непонятно, как люди могут проводить за письменным столом целый рабочий день.

Он снял со спинки стула спортивную куртку, набросил ее на плечи и отправился вниз. По пути он остановился у информационного стенда и наткнулся на новое объявление о розыске двух безымянных грабителей: белая женщина, приблизительно пять футов и один дюйм ростом, моложе двадцати лет, черные волосы, черная кожаная одежда; коренной американец, около шести футов ростом, черные волосы, завязанные в хвостик сзади, одет в джинсы и белую футболку.

Упоминание о коренном американце с завязанными в хвостик черными волосами заинтересовало его, но затем Роджер обратил внимание на адрес происшествия. Помещение Детского фонда. Индейца видели в гостинице непосредственно перед убийством Малли; Маргарет Малли пыталась присвоить деньги от продажи книг своей дочери и тем самым отобрать их у Детского фонда; индеец был замечен при неудачной попытке ограбления опять же Детского фонда. Здесь просматривается какая-то связь. Роджер не мог сказать точно, но интуитивно чувствовал, что это не простое совпадение.

— Кто ездил по этому вызову? — спросил он у дежурного сержанта.

— Петерсон и Кук, — ответил тот, взглянув на стенд.

— Они еще здесь?

— Не-а. Их смена закончилась в то же время, что и твоя, но они поступили умнее и сразу отправились по домам.

— Некоторые из нас не так проворны, чтобы выполнить двадцатичасовую работу за восемь часов.

Сержант рассмеялся:

— Можешь мне об этом не рассказывать.

— А ты что-нибудь знаешь об этом ограблении? — спросил Дэвис.

— Сигнал поступил в десять тридцать, но к тому времени, когда они добрались до места, осталось только записать показания.

— За чем приходили грабители?

— Пытались унести пару картин — говорят, очень ценных. Но, по словам Кука, он не дал бы за них и доллара.

— Картины, — медленно протянул Дэвис. Сержант кивнул:

— Если уж они такие ценные, то надо было их застраховать, я прав?

Но Дэвис уже не слушал. Едва наметившаяся связь проявилась отчетливее. Он видел эти картины в фонде. Их автором была та женщина, которая, если верить Гранту, собиралась выполнять иллюстрации к сборнику, против выпуска которого выступала Маргарет Малли вплоть до самой смерти. Может, ее действительно убил индеец? Может, они вместе проворачивали какое-то дельце, а когда удача изменила им, индеец убил Малли и решился на ограбление, чтобы возместить ущерб?

Сомнительно. Очень сомнительно, но Дэвиса охватило любопытство.

— Ты не помнишь, с кем именно они разговаривали? — спросил он у сержанта.

— Я не запомнил имени, но, кажется, это была та чернокожая женщина, которая приводила толпу ребятишек на экскурсию в участок в прошлом месяце. На нее приятно посмотреть.

Дэвис задумался.

— Вроде Гамильтон. Розана... Нет, Роланда.

— Да, это она. Она принимала участие в драке, и в протоколе в основном были ее показания. Хочешь, я пошлю кого-нибудь за рапортом?

— Нет, — покачал головой Дэвис. — Я лучше загляну туда по дороге домой и сам с ней поговорю.

— Теперь ты меня заинтриговал, — заметил сержант. — Что ты увидел здесь такого, что я пропустил?

— Ничего, — ответил Дэвис. — Пока ничего. Но единственная ниточка в том деле, над которым бьемся мы с Майком, ведет к индейцу с завязанными в хвост волосами, а еще меня заинтересовало, что ограбление произошло в Детском фонде.

— Ты говоришь о той стерве, которую убили прошлой ночью? Той, которая хотела отобрать деньги у Детского фонда?

Дэвис кивнул.

— Может, стоит вручить тому парню медаль, когда мы его отыщем? — пробормотал сержант.

— Если бы это зависело от меня, — ответил Дэвис, — я бы так и сделал.

— Конечно, нам нельзя мириться с фактом убийства, как бы ни заслуживала этого жертва преступления.

— Конечно, — согласился Дэвис.

Они улыбнулись друг другу на прощание, после чего Дэвис отсалютовал коллеге и направился к своей машине.

Изабель оправилась первой. Пока Козетта всхлипывала на плече Марисы, она осторожно высвободилась из объятий Алана. По его мнению, ее состояние не улучшилось. Единственное, что изменилось, так это то, что прекратился поток слез. В глазах застыло выражение холодной ярости и безграничного горя. Изабель хотела что-то сказать, но отвела взгляд и только вздохнула. Она подошла к столу, взяла чистый лоскут, вытерла глаза и нос. Стоя к ним спиной, Изабель расправила плечи и подняла взгляд к своей незаконченной картине.

— Что... что вы уже знаете?

Ее голос звучал спокойно, как и прежде. Алан повернулся к Марисе, но та только пожала плечами, словно предоставляя говорить ему самому. Алан вздохнул. Возможно, время не самое подходящее, учитывая состояние Изабель, но он понял, что пора во всем разобраться.

— Я думаю, мы знаем почти обо всём, за исключением нескольких вещей.

— И о ньюменах?

Алан оглянулся на Козетту.

— И о них тоже.

Изабель замолчала, и в комнате снова воцарилась тишина.

Алан переступил с ноги на ногу, но только он решил задать вопрос, как Изабель его опередила:

— Итак, что же вы хотите узнать?

— Почему ты скрыла от меня письмо Кэти? — спросил Алан. — Почему ты утверждала, что «Пэддиджек» погиб в огне? И почему ты отвернулась от меня во время похорон?

Алан вовсе не собирался возобновлять старые споры или укорять Изабель. Он стремился всего лишь понять. Прежде чем они выберутся отсюда, прежде чем он определит, какую помощь может оказать, он хотел разобраться с давними воспоминаниями и призраками прошлого. Создавшаяся ситуация требовала решения, и он был уверен, что они сумеют найти выход. Но самым трудным было распутать клубок лжи и недомолвок, который увеличивался с каждым годом. Всё началось еще до смерти Кэти, с того ужасного пожара на острове Рен, в котором, как предполагалось, погибли все работы Изабель.

Она повернулась, и на короткое мгновение их взгляды скрестились. Потом Изабель шагнула к столу и заметила среди многочисленных кистей складной нож с желтой рукояткой. Она взяла его и пятилась к стене, пока не прижалась к ней спиной.

Опустившись на пол, Изабель положила нож рядом с собой и обхватила колени руками:

— У меня есть проблемы, связанные с неприятными ситуациями.

Она всё еще не поднимала глаз, а голос звучал так тихо, что Алану пришлось подойти поближе, и он уселся прямо на пол напротив Изабель. Мариса в обнимку с Козеттой последовали его примеру и устроились немного позади Алана.

Изабель глубоко вздохнула и продолжила:

— Когда происходит что-то... что-то ужасное... — Голос прервался, но на этот раз Изабель посмотрела на Алана. — Помнишь, Кэти говорила, что если окружающий мир нас не устраивает, мы должны его переделать? И если мы поверим, что мир изменился, то так и будет?

Алан кивнул.

— И ты, и я всегда спорили с ней по этому поводу. Мы оба пытались доказать ей, что мир слишком сложная система, и, если кто-то решит посмотреть на вещи иначе, мир вокруг от этого вряд ли изменится.

— Я помню, — сказал Алан. — А потом она говорила, что если мир изменился для тебя лично, то этого вполне достаточно.

— Только я никогда не могла этого добиться, по крайней мере я так считала. Но оказалось, что я усвоила урок слишком хорошо, а вот Кэти так и не сумела справиться со своим миром.

— По-моему, ты отвлеклась.

— Я нашла ее дневник. Алан, ее жизнь вовсе не была счастливой. Она не смогла изменить свой мир. А я смогла. Только я сама не знала об этом. Когда со мной случалась беда, я начинала подтасовывать факты до тех пор, пока мне не становилось легче. Так случалось, когда я рассказывала в интервью о своих родителях. Я всегда говорила, что они гордились мной, что понимали и поддерживали с самого начала.

Алан вспомнил, как в первый раз прочитал об этом в ее интервью, напечатанном в одном из искусствоведческих журналов, тогда он подумал, что Изабель не хотела ранить чувства своей матери. Сам он уже знал правду о ее родителях.

— Мне было так противно, — продолжала Изабель, — но я хотела в это верить. Я не хотела вспоминать, что разочаровала отца уже самим своим рождением — он ждал мальчика. И его разочарование длилось до самой смерти. Ни один из моих поступков его не устраивал, и он никогда не упускал возможности напомнить мне об этом. А моя мать ни разу ему не возразила. Она продолжала заниматься домашним хозяйством, как будто это нормально, что отец втаптывает в грязь достоинство своего же ребенка.

Изабель взяла с пола нож и стала бездумно вертеть его в руках.

— Я устала быть в состоянии пострадавшей, — снова заговорила она. — И в какой-то момент придумала новую историю. И, знаешь, Кэти оказалась права. Как только ты поверишь в свою выдумку, мир вокруг тебя меняется. И прошлое уже не так сильно тянет назад.

— Так, значит, на похоронах Кэти...

— Я искренне верила, что она умерла от рака в больнице. Я... Я сама убедила себя в этом, поскольку была не в состоянии смириться с реальностью. Кэти просто не могла покончить с собой. По крайней мере та Кэти, которую я знала.

— Ее смерть для всех стала потрясением, — заметил Алан.

— Только потому, что мы ее совсем не знали. Если бы она поделилась с нами теми мыслями, которые доверяла своему дневнику... — Изабель пристально взглянула в лицо Алана. — Ты знаешь, почему она покончила с собой?

Он отрицательно покачал головой. Этот вопрос давно не давал ему покоя. Алан долгие годы бился над разгадкой причины смерти Кэти, но до сих пор не мог ее найти.

— Она хотела забвения, — сказала Изабель. — Она была не в силах больше выносить груз прошлого, и самоубийство показалось ей единственным способом избавиться от этого. Я помню, как она говорила, что необходимо изменять мир по своему желанию, иначе мир изменит тебя, а Кэти не хотела быть такой, какой ее делал мир.

— Я не понимаю, — вступила в разговор Мариса. — Даже если за ее плечами лежало ужасное прошлое, она сумела над ним возвыситься. При ее содействии фонд помог многим несчастным детям, а ее книги заставляли задуматься каждого, кто брал их в руки. Если кто-то и мог изменить мир к лучшему, так это Кэти.

Изабель кивнула:

— Но она никогда не была счастлива. Ее творчество и Детский фонд — это всё, что у нее было, но, мне кажется, однажды Кэти поняла, что этого недостаточно. Она всегда что-то отдавала людям, до тех пор пока ничего не осталось. Если постоянно черпать воду из колодца и не пополнять его, колодец рано или поздно пересохнет.

— О Господи, — негромко воскликнул Алан.

— Всё это ужасно грустно, — заметила Изабель. — И мы, ее лучшие друзья, даже не видели, что с ней творится.

— Почему ты не рассказала мне об этом раньше? — спросил Алан.

— Я сама прочитала дневник только сегодня утром, — ответила Изабель.

Она поведала о появлении затерявшегося письма с ключом от ячейки камеры хранения и о сотруднике автобусной станции, который берег посылку в течение нескольких лет.

— Я ничего не знала о Пэддиджеке и Джоне, — сказала она под конец. — Кэти спасла картину Пэддиджека от огня, но не вернула мне, а оставила у себя. И все эти годы картина лежала вместе с дневником и ждала, пока я приду. И я не знала, что полотно Джона тоже уцелело... — На глаза Изабель снова навернулись слезы, но на этот раз она сдержалась. — Джилли упомянула о встрече с Джоном, — Изабель вытерла глаза рукавом, — когда я попросила ее подыскать студию в городе, а потом он сам пришел в мастерскую...

— Почему же Кэти не вернула тебе картину? — вслух удивился Алан.

Лицо Изабель исказилось от боли.

— Я думаю... Я думаю, она боялась, что я уничтожу полотно.

— Что?

— Неужели до тебя не доходили слухи о том, что я сама подожгла дом? Кэти не верила им, но, судя по ее дневнику, она не решалась доверить мне судьбу Пэддиджека.

— Я должен спросить тебя, — решительно произнес Алан, — ты устроила тот пожар?

— Я... я не знаю.

Такого ответа Алан не ожидал. Он считал, что Изабель будет всё отрицать. До него действительно доходили подобные слухи, но Алан отметал их безо всяких колебаний. А теперь, когда узнал о таланте Изабель вызывать ньюменов, о ее беспокойстве относительно безопасности и благополучия этих созданий, он и представить себе не мог, что Изабель принимала участие в уничтожении собственных произведений.

— Ты помнишь, Рашкин в тот вечер подмешал наркотик в пунш?

— Помню, — кивнул Алан. — Но...

— Я выпила два бокала этого пунша, — продолжала Изабель. — У меня начались галлюцинации, а потом всё исчезло. Я помню, что потеряла сознание около одного из старых амбаров. А когда очнулась, было уже утро и я находилась совсем в другой части острова, а руки, одежда и лицо почернели от сажи.

На лице Козетты появилось выражение ужаса.

— Так что ты хочешь сказать? — воскликнул Алан. — Это ты подожгла дом?

Изабель покачала головой:

— Я же говорю, я действительно не знаю. Перед тем как я отключилась, Рашкин говорил, что заставит меня уничтожить картины, а потом всунул мне в руку коробок спичек. Потом всё исчезло. Мои воспоминания перемешались со снами. Я помню, как эти чудесные невинные создания горели в пламени пожара, я брала их на руки, а они умирали один за другим. Но когда я очнулась, я была далеко от дома. — Изабель немного помолчала, потом добавила: — Рашкин утверждает, что это сделала я.

— Из того, что я слышала об этом человеке, можно заключить, что не всем его словам стоит доверять, — заметила Мариса.

— Он не всегда лжет. Он не обманул меня, рассказывая о ньюменах и о том, как я смогу их вызвать.

— Конечно. Он прибегает к обману, только когда это ему выгодно. Я знаю множество таких людей.

Алан кивнул в знак согласия.

— Но если она их сожгла... — раздался тихий, напряженный голос Козетты.

Несчастный взгляд Изабель обратился к девочке.

— Значит, я такое же чудовище, как и он. Джон был прав. Он предупреждал меня с самого начала. Не надо было никого вызывать из прошлого. Я только причинила им ужасную боль и погубила множество невинных существ.

— О боже, — внезапно вспомнила Мариса. — Эти два создания Рашкина собирались вернуться в Детский фонд за картинами.

— Они нападут на Роланду, — согласился Алан и повернулся к Козетте, — тебе следует пойти к ней. Надо предупредить Роланду и спрятать картины — твою и твоей подруги.

Но Козетта покачала головой:

— Я не уйду.

— Что ты говоришь?

Козетта поднялась на ноги, сжала кулаки и сверху вниз посмотрела на них троих:

— Вы не можете меня заставить.

— Но почему ты отказываешься? — спросила Мариса.

Козетта пальцем указала в сторону Изабель:

— Потому что она собирается выпустить свою красную птицу, а я должна увидеть ее полет. Я должна это видеть, чтобы узнать, что в ней есть такого, чего нет у меня. Почему она может видеть сны и вызывать нас в этот мир, а я не могу.

Мариса и Алан недоуменно посмотрели на Изабель.

— Ты понимаешь, о чем она говорит? — спросил Алан.

Изабель медленно кивнула.

— Я всё думала и думала, — произнесла она тем бесцветным голосом, который звучал в момент их встречи. — Я не могу хладнокровно убить Рашкина и не знаю, хватит ли у меня сил противостоять его натиску. Он хочет, чтобы я продолжала писать картины для удовлетворения его потребностей.

— Изабель, если ты имеешь в виду иллюстрации к сборнику Кэти, можешь о них не беспокоиться, — заверил ее Алан.

— Дело не в этом. Рашкин угрожал, что натравит своих подручных на моих друзей, если я не буду рисовать для него картины.

— Тогда мы найдем способ... — Изабель не дала ему договорить.

— Нет, здесь больше не о чем спорить. Есть только один способ помешать ему использовать мой дар. — Изабель снова подняла с пола складной нож и раскрыла его. — Я в последний раз последую примеру Кэти.

— Нет, подожди, — закричал Алан.

Он потянулся, чтобы забрать нож у Изабель, но она резко взмахнула рукой и заставила его остановиться.

— Это очень глупо, — попытался он переубедить ее.

— Нет, это единственно верное решение. Я не способна лишить жизни ни одно существо — даже такое чудовище, как Рашкин, — но я не могу допустить, чтобы всё повторилось сначала.

— Вот видите, — воскликнула Козетта. — Она приняла решение, и я должна всё увидеть.

Мариса удивленно посмотрела на нее:

— Как ты можешь быть такой хладнокровной?

— Во мне нет никакой крови, — ответила Козетта. — Красная птица не бьет крыльями в моей груди. Когда мы умираем, мы обращаемся в ничто. А когда вы умираете, красная птица покидает тело, и вы продолжаете существовать где-то в другом месте. Я хочу это увидеть. Я хочу узнать, каково это — быть настоящей.

— Я уже говорила тебе, — вмешалась Изабель. — Ты настоящая.

Козетта упрямо покачала головой:

— Во мне нет крови, и я не вижу снов, и поэтому я не могу быть такой же, как ты. Я не способна никого вызвать из прошлого. Как же ты можешь говорить, что я настоящая?

— Всё, что тебе требовалось, чтобы стать настоящей, — это частица меня, — сказала Изабель. — Джон мне всё объяснил.

При упоминании о Джоне Козетта прислушалась более внимательно.

— А когда ты дашь мне свою частицу? — спросила она.

— Я уже отдала ее тебе.

— Нет, — возразила Козетта. — У меня нет ничего твоего. Если бы было, я бы об этом знала.

— У тебя есть моя любовь — я подарила ее тебе в тот момент, когда закончила твою картину.

— Но как же сны и красная птица? — Изабель вздохнула:

— Я говорю, что ты настоящая. Но я не утверждаю, что ты такая же, как я. Да и зачем тебе быть похожей на меня?

— Чтобы научиться твоему волшебству. Чтобы, как и ты, создавать что-то на пустом месте, а потом вызывать нас сюда. — Козетта показала на незаконченное полотно на мольберте. — Я уже чувствую его трепет. Где-то в прошлом он покидает свою историю и готовится перейти в этот мир.

— Ты научишься своему собственному волшебству, — заверила ее Изабель. — А если не поспешишь, чтобы уберечь свою картину, то ничего не успеешь добиться.

— Но я...

— Если тебе безразлична твоя судьба и судьба твоей подруги с другой картины, — заговорил Алан, — подумай хотя бы о Роланде.

— Она хорошая, — дрогнувшим голосом произнесла Козетта.

— Неужели ты хочешь, чтобы она пострадала, когда в твоих силах спасти ее?

— Я...

Козетта перевела взгляд с Алана на Изабель, потом сосредоточилась на сверкающем лезвии ножа в руке художницы. Она прижала руки к груди, и на лице появилась грусть. Алан не мог сказать точно, было ли это связано с судьбой Изабель или Козетта расстроилась по поводу красной птицы и своего отличия от большинства людей, которое ей не суждено было преодолеть. В следующий момент Козетта пропала из виду, оставив после себя легкое движение воздуха.

Мариса вздрогнула за спиной Алана и вцепилась в его руку. Алан ее понимал. Одно дело говорить и слушать о реальности волшебства, но впервые наблюдать такое явление — совсем другое.

— Мне жаль, что вам придется при этом присутствовать, — произнесла Изабель.

Алан увидел, что она поднялась с пола и отступила на несколько шагов.

— Мы не позволим тебе умереть, — сказал он. — Если ты поранишь себя, я зажму рану. — Алан тоже встал во весь рост. — Черт побери, тебе сначала придется ударить меня.

— Не прибавляй мне трудностей. Мне и так пришлось собрать всё свое мужество.

— Что бы сказала Кэти? — не сдавался Алан.

— Мне всё равно! — воскликнула Изабель. В ее до этого момента ровном и бесцветном голосе прозвенело глубокое отчаяние. — Мы всегда считали ее такой храброй, такой сильной. Но ведь мы ошиблись, не так ли? Может, если бы мы всё знали, ее можно было бы спасти? Но теперь это не имеет значения. Я делаю это не из-за Кэти. И не потому, что я этого хочу. Я решилась на такой поступок только ради того, чтобы остановить Рашкина и уберечь своих друзей. Я не буду вызывать для него ньюменов, но и не позволю причинить зло тем, кого я люблю.

— А если он найдет кого-нибудь еще, чтобы получать новых ньюменов? — спросил Алан. — Что тогда?

Изабель покачала головой:

— Думаешь он решился бы на такой риск, если бы смог кого-то отыскать? Последняя из его учениц покончила с собой, потому что узнала правду; это и впрямь единственный способ вырваться из его когтей. Я не думаю, что он найдет кого-нибудь еще. А даже если и найдет, вряд ли у него хватит сил на обучение и ожидание результатов.

— Но он может подкрепиться твоими ньюменами, которые еще остались в живых. Пэддиджек и Козетта. Энни Нин, портрет которой ты мне подарила. И «Женщина с книгой» в фонде.

Изабель кивнула.

— Боюсь, что теперь придется тебе побеспокоиться об их безопасности, — сказала она, поднимая лезвие ножа к самому горлу.

Мариса, не в силах вынести ужасного зрелища, отвернулась. С губ Алана сорвался отчаянный крик, он рванулся вперед, понимая, что не успеет остановить нож.

Через несколько комнат от них, не подозревая о происходящей в мастерской драме, Рашкин сидел на своей лежанке, прислонившись спиной к стене. В руке он всё еще держал нож, которым разрезал картину «Сильный духом», и, оглядывая комнату, осторожно проводил пальцем по лезвию. К сожалению, эффект от этого полотна оказался намного слабее, чем ему хотелось бы. Рашкин безусловно стал намного сильнее, чем в последние дни, но сосущее чувство неутоленного голода не исчезло.

В тот день, когда Биттервид принес ему эту картину, Рашкин очень разозлился на глупость своего ньюмена, но вскоре ощутил ни с чем не сравнимую ауру потустороннего мира, пробивающуюся сквозь слой краски, наложенный Барбарой поверх оригинала. Он оторвал кусочек полотна и ногтем поскреб высохшую краску. Верхний слой легко отделился мелкими чешуйками и обнажил более глубокие тона работы Изабель.

Джон Свитграсс поступил очень умно, но всё же не настолько, чтобы обмануть Рашкина. Вероятно, он и не подумал, что Рашкин следил за ним, что его дружба с бывшей ученицей не могла не заинтересовать старого художника. Барбара Николс, с ее острым язычком и сильным характером, не уступающим нраву самого Рашкина, как нельзя лучше подходила на роль хранительницы картины. Единственное, что стало для него сюрпризом, — это вторая картина поверх «Сильного духом».

И еще слишком слабое воздействие энергетического поля ньюмена. Возможно, это было связано с наложением второго слоя краски. Картина Барбары могла немного изменить свойства оригинала. Хотя Барбара провела с ним слишком мало времени, чтобы научиться вызывать ньюменов, в ее работе присутствовало определенное очарование, и этого могло быть достаточно, чтобы оказать влияние на первоначальные свойства картины.

Жаль, что с Барбарой ничего не вышло. Она гораздо талантливее бедняжки Жизель. Может, даже талантливее, чем Изабель, хотя трудно сказать наверняка. Она провела в его мастерской слишком мало времени. Ее характер оказался очень непостоянным. Совсем не таким, как у наивной и доверчивой Изабель. При мысли об Изабель Рашкин не удержался от улыбки. Даже сейчас, после всего что он с ней сделал, она не в силах отличить правду от вымысла. Можно подумать, она способна поджечь собственный дом вместе с картинами. Никто, кроме него самого, не мог чиркнуть спичкой и устроить пожар, как и несколько лет назад в парижской студии Жизель.

Рашкин вытянул руку и полюбовался игрой света на лезвии ножа. Спустя минуту он свесился с лежанки и метнул нож на другой конец комнаты, где стояли картины-переходы Биттервида и Скары.

Позор, что он не может сам обеспечить себе пропитание. Тогда жизнь стала бы намного проще.

Рашкин вытянулся во весь рост и закинул руки за голову. Он принялся разглядывать испещренный трещинами потолок, чтобы отвлечься от неприятного сосущего чувства голода, терзающего его внутренности. Рашкин уже предвкушал, как получит картину Изабель, которую он мельком видел в студии. Очень оригинальный выбор цветовой гаммы. Он почти ощущал вкус ангела, которого это полотно вызовет из Сада Муз.

Бедняжка Изабель. Она выбрала персонажем своей картины ангела мщения, воителя, который промчится по мосту между мирами и поразит зло своим сверкающим мечом. Но ньюмены — всего лишь средство к существованию, и ничего больше. В этом Рашкин не солгал. Чтобы ньюмен стал равным человеку, создатель должен передать ему частицу своей души, а кто же решится на такую глупость? Эти существа должны выполнять мелкие поручения и служить пищей. Иначе появятся ненужные осложнения.

Это Изабель не успела усвоить во время их занятий. Без сомнения, так даже лучше. Останься она подольше, она стала бы намного сильнее и однажды могла попытаться освободиться от его власти, как сам он освободился много лет назад.

Улыбка Рашкина стала отчетливее, на лице появилась мечтательная задумчивость. Да, это была кровавая ночь. Он буквально купался в горячем потоке, бьющем из перерезанного горла, и удивлялся, что в человеке так много крови. В те дни он был очень силен, даже не пользуясь энергией ньюменов.

Он снова станет таким же сильным.

Стук доносился из кладовой, где ради безопасности были заперты картины, и, осознав это, Роланда испытала неподдельное облегчение. С бейсбольной битой в руках она подбежала к двери, вытащила из кармана джинсов ключ и отперла замок.

— Козетта, — воскликнула она. — Господи, как я рада...

Из кладовой появилась высокая рыжеволосая женщина, и Роланда, мгновенно умолкнув, отступила на шаг. Женщина показалась ей смутно знакомой, но в тот момент Роланда не могла вспомнить, где они встречались. От стройной фигуры женщины веяло спокойной грацией, серый цвет ее серьезных глаз повторялся в длинном платье, из-под которого виднелась нижняя юбка цвета ржавчины.

— Я... я вас знаю, — произнесла Роланда, наконец-то узнав свою гостью. — Вы женщина с книгой со второй картины.

Незнакомка улыбнулась:

— Верно. А после вашего приветствия я могу предположить, что вы уже встречались с Козеттой.

— Да, я думала, что это она вернулась. — Роланда продолжала рассматривать нежданную гостью. Она смирилась с существованием ньюменов, на ее глазах Козетта появлялась и исчезала по своему желанию, но она еще не привыкла общаться с существами, сошедшими с картин. И вряд ли когда-нибудь привыкнет к этому.

— А где Козетта? — спросила женщина. Роланда виновато пожала плечами. Как будто ей доверили чужого ребенка, а она по недосмотру позволила девочке убежать на улицу.

— Не могу сказать точно, — ответила она. — Козетта ушла вместе с Аланом и Марисой. Вы не знакомы с ними?

— Я достаточно много слышала об Алане.

— А Мариса — по моим наблюдениям — его подруга.

— Для Козетты эта встреча, вероятно, была большим разочарованием, — с улыбкой произнесла женщина. — Она сильно увлеклась этим мужчиной.

— Да, я тоже это заметила.

— А куда они отправились?

— Ох, — вздохнула Роланда и смущенно откашлялась. — Они намеревались разобраться с Рашкиным. Это...

— Я слишком хорошо знаю, кто это, — прервала ее незнакомка. — А она ведь обещала мне быть осторожной.

— Я пыталась их отговорить, — извиняющимся тоном начала Роланда.

Женщина подняла руку, давая понять, что оправдания излишни.

— В этом нет вашей вины. Козетта прислушивается к чужому мнению только в тех случаях, когда это ее устраивает. — Женщина покачала головой и дружески улыбнулась. — Кажется, я слишком сильно опекаю Козетту. Несмотря на ее детскую внешность, она не моложе вас и вполне может сама отвечать за свои поступки.

— Но всё же...

— И всё же, — согласно кивнула женщина, — я не могу не переживать за нее. Особенно в такой момент, как сейчас.

— Может, я смогу чем-нибудь помочь? — Гостья обернулась к кладовой:

— Вы уже сделали всё, ради чего я пришла. Джон предупредил, что все мы должны тщательно охранять свои картины-врата, поскольку создания темного человека бродят по городу в поисках полотен.

— Темный человек? Вы имеете в виду Рашкина?

— Я не признаю за ним права на имя, — горько ответила женщина. — Такие чудовища, как он, за свои злодеяния должны быть лишены привилегии иметь собственное имя.

Чудовище. А Роланда позволила своим друзьям отправиться прямо в его логово. Ну почему она сама не пошла с ними? А если бы пошла? Создания Рашкина похитили бы картины, и что тогда ожидало бы Козетту и эту женщину?

— А Джон? — снова спросила незнакомка. — Вы что-нибудь знаете о нем?

Роланда покачала головой:

— Мне не приходилось с ним встречаться. Он ушел раньше остальных — тоже к Рашкину. Надеюсь, он уже встретился с Козеттой и Аланом.

Из кладовой раздался странный звук — шум резко перемещающегося воздуха. Обе женщины повернулись к открытой двери, Роланда, всё еще державшая биту, покрепче сжала рукоятку. Но на этот раз из темноты появилась Козетта. Она довольно долго стояла перед своей картиной, потом повернулась к выходу.

— Джон погиб, — промолвила она, выходя из кладовой.

Роланда заметила, что девочка очень изменилась с момента их последней встречи. Глаза опухли и покраснели от слез, но горе, вызвавшее эти слезы, сменилось мрачной решимостью на ее лице, лишив его прежней привлекательной жизнерадостности.

— Рашкин его убил, — продолжала Козетта. — И следующей будет Изабель.

— Он намерен убить ее? — спросила потрясенная женщина.

— Нет. — Козетта рассказала, как они попали в ловушку и были заперты вместе с Изабель в импровизированной студии Рашкина. — Она решила покончить жизнь самоубийством. Изабель считает, что только так она может остановить Рашкина.

— Мы должны ей помешать, — воскликнула Роланда, но Козетта в ответ только пожала плечами.

— Это ведь ее собственное решение, — сказала она.

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — упрекнула ее Роланда. — Если бы не Изабель, ты бы не появилась в этом мире.

— Подумаешь, какое счастье, — буркнула Козетта. — Мы не просили, чтобы нас вызывали. Мы не хотели быть не такими, как все.

Эти доводы странно поразили Роланду. Она привыкла слышать подобные упреки от детей в своем кабинете наверху. От беглецов, считавших, что они никому и ничем не обязаны за появление в ненавистном мире, где их ожидала нелегкая борьба за выживание и постоянная боль. Еще чаще от темнокожих детей и потомков иммигрантов, испытывавших двойной гнет нищеты и расовых предрассудков.

— Я уверена, Изабель не хотела ваших страданий, — сказала Роланда.

— Она о нас совсем не думала. Всё, чего она хотела, — это забыть о нашем существовании. Знаешь, что она мне сказала? — добавила Козетта, оборачиваясь ко второй женщине. — Что у нас никогда не будет ни красной птицы, ни сновидений, потому что мы уже настоящие, такие, как есть.

— Неужели это так уж плохо? — спросила женщина.

— А что хорошего в том, что за нами охотятся Рашкин и его создания?

— Но разве это вина Изабель?

Козетта смущенно умолкла. Роланда видела, что девочке не по нраву эта логика, но она не могла с ней не согласиться, тем более под серьезным взглядом серых глаз незнакомки.

— Нет, — ответила она сдавленным голосом.

Черты ее лица немного смягчились, делая его моложе. Козетта снова показалась очень хрупкой и уязвимой. Роланда вспомнила слова своей новой знакомой, желавшей опекать и защищать девочку. В это мгновение она и сама хотела бы обнять Козетту и оградить ее от всех бед, но знала, что лучше и не пытаться.

— Ты проводишь меня к Изабель? — спросила Роланда.

— Мы всё равно опоздаем.

— Но надо хотя бы попробовать. — Козетта кивнула:

— Вот только они велели мне оставаться здесь и охранять картины.

— Я буду их охранять, — предложила женщина.

— У него слишком жуткие помощники, — махнула рукой Козетта.

— Я могу пригласить несколько человек, чтобы они побыли с вами некоторое время, — предложила Роланда и снова обратилась к Козетте: — Пойдем. Ты только покажешь мне, где находится Изабель и все остальные. Я не буду настаивать, чтобы ты шла со мной внутрь.

После недолгих колебаний Козетта последовала за Роландой вверх по лестнице. Вторая женщина заперла дверь кладовой, спрятала ключ и тоже поднялась из подвала наверх.

— Я знаю несколько парней, — сказала Роланда. — Все они — члены уличной банды, но кое-чем мне обязаны. Нам надо пригласить сюда кого-нибудь из них, чтобы справиться с той парочкой, которая появлялась в фонде сегодня утром.

— Вам виднее, что следует предпринять, — согласилась женщина.

Роланда сделала несколько телефонных звонков и нашла тех людей, о которых говорила. Все они так или иначе получили когда-то помощь от фонда и теперь были рады отплатить за добро.

— Они явятся через четверть часа, — объявила Роланда, закончив переговоры.

— Идите, — предложила женщина. — Я могу и сама подождать, пока они придут.

— Но как же...

— Вы теряете драгоценное время.

Роланда замерла на мгновение, потом кивнула и достала из кармана джинсов двадцать долларов.

— Они приедут на такси, — пояснила она, протягивая деньги, — но вряд ли смогут расплатиться с водителем. Я думаю, этого будет достаточно.

— Я справлюсь, — заверила их женщина.

— Прекрасно, — сказала Роланда и взглянула на Козетту. — Ты готова?

Девочка молча кивнула, и они направились к входной двери. Роланда распахнула створки, и на крыльце ее ждала встреча с еще одним смутно знакомым человеком. В тусклом свете вечерних огней перед ней застыл высокий мужчина с поднятой к звонку рукой. Он бросил взгляд на бейсбольную биту в руке Роланды и отступил на шаг.

— Я сейчас покажу вам свое удостоверение, — произнес он, засовывая руку во внутренний карман спортивной куртки.

Из кармана появился небольшой футляр, мужчина раскрыл его и протянул Роланде.

— Детектив Роджер Дэвис, департамент полиции Ньюфорда, — представился мужчина. — Мы с вами встречались, когда вы приводили на экскурсию в участок группу ребятишек из фонда.

— Я вспомнила, — кивнула Роланда.

— Я хотел бы задать вам несколько вопросов по поводу сегодняшней попытки ограбления. Особенно меня интересует один из участников — коренной американец с завязанными в хвост волосами.

— Он принял Биттервида за Джона, — пробормотала Козетта.

На лице детектива царило выражение безмятежного спокойствия. Впервые встретившись с ним во время знакомства детей с работой полицейского участка, Роланда приняла Дэвиса за обычного рослого легкомысленного парня. Но, заглянув в его глаза, она убедилась, что от Дэвиса не ускользает ни одна мелочь. Сейчас его проницательный взгляд был направлен на Козетту.

— Вы поняли, о ком идет речь, — произнес он, превращая вопрос в утверждение.

Козетта пожала плечами:

— Джон не виноват, что они абсолютно одинаковые, но его обвиняют в том, что совершил Биттервид. — Она потеряла интерес к детективу и снова обернулась к Роланде. — Это Биттервид убил мать Кэти, а вовсе не Джон. И уж конечно, не Алан.

— Вы хотите сказать, что есть два совершенно одинаковых парня? — спросил Дэвис.

Козетта устало кивнула.

— И одного из них зовут Биттервид, а второго — Джон?

— Джон умер, — невыразительным голосом ответила Козетта. — А что до Биттервида, то если вы ненадолго задержитесь, он вскоре появится...

Козетта внезапно умолкла, по ее лицу разлилась смертельная бледность. За спиной Роланды горестно вздохнула женщина с книгой.

— Что это? — спросила Роланда, переводя взгляд с Козетты на ее старшую подругу. — Что произошло?

— Она сделала это, — тихо произнесла Козетта. — Она действительно...

Они говорят об Изабель, поняла Роланда. Между художницей и ее творениями существует тесная связь, и они обе почувствовали ее смерть. Роланда чуть не потеряла сознание.

— Вы можете мне рассказать, что здесь происходит? — недоумевал детектив.

Роланда собралась с силами и выпрямилась. Кто-то должен держать себя в руках, ведь под угрозой остаются жизни других людей.

Не обращая внимания на детектива, она задала вопрос старшей из женщин:

— А что с остальными? Как Алан и Мариса?

— Не могу сказать. У нас нет с ними такой связи, какая... была с Изабель.

— Вы на машине? — спросила Роланда у Дэвиса.

— Конечно, — ответил он, махнув рукой на автомобиль без полицейских знаков, стоящий на обочине. — Но я хотел бы знать, что произошло и как это связано с моим делом.

— Мы расскажем вам по дороге. Сейчас нам необходимо как можно быстрее попасть в один из заброшенных домов в Катакомбах, пока не погиб кто-нибудь еще.

— Послушайте, леди...

Роланда окинула его сердитым взглядом:

— Мне некогда с вами спорить. Если хотите помочь, подвезите нас. Если нет, не мешайте.

Роланда схватила Козетту за руку и устремилась к машине, даже не оглянувшись на детектива. Дэвис довольно долго смотрел им вслед, затем вздохнул и пошел за ними.

— Лучше бы вам не ошибиться, — сказал он, догнав женщин. — Я выполню вашу просьбу, но если вы водите меня за нос, вам придется ответить на десяток вопросов в участке. Имейте это в виду, леди.

— Меня зовут Роланда.

— Как вам будет угодно.

Дэвис отъехал от тротуара, одновременно забросив на крышу автомобиля полицейскую мигалку. Но, как только он нагнулся, чтобы включить сирену, Роланда схватила его за руку.

— Не надо сирены, — сказала она. — Иначе мы их спугнем.

Дэвис освободился от ее пальцев и пожал плечами:

— Хорошо. Вы можете назвать мне адрес, чтобы я передал его в участок?

— Мы не знаем адреса. — Машина тут же замедлила ход.

— Леди, — запротестовал он, но осекся под колким взглядом Роланды. — Послушайте, Роланда, если вы не доверяете мне, то зачем тащите меня с собой?

— Мы действительно не знаем адреса, — ответила она. — Козетта объяснит, как найти это место, но она не запомнила ни улицы, ни номера дома.

Дэвис покосился на бледную девушку, сидящую между ним и Роландой.

— Великолепно, — буркнул он.

Он поставил ногу на педаль газа, и машина рванулась на север, к необитаемым кварталам Катакомб.

— Поверните направо, — подала голос Козетта на одном из перекрестков.

Дэвис кивнул и выполнил указание. Как только они достигли пустынной территории заброшенного района, он снизил скорость и выключил мигалку.

— Налево, — произнесла Козетта.

— Я должен доложить в участок, — сказал Дэвис Роланде.

Дождавшись ее кивка, он достал микрофон из гнезда, но, прежде чем его включить, осмотрел покрытые граффити стены. Ни одной таблички. Похоже, здесь уже лет десять никто не жил. Вокруг стояли обветшавшие, покинутые владельцами дома и валялись кучи хлама.

— Я даже не имею представления, где мы находимся, — произнес Дэвис.

— Еще раз налево, — скомандовала Козетта.

Детектив свернул за угол и поставил микрофон на место. Ему пришлось объехать пару брошенных на дороге машин и двуспальную кровать, занимавшую середину проезжей части, зато следующие несколько кварталов дорога была относительно свободной. Наконец фары выхватили из темноты остатки автобусной остановки с разрисованными стенами.

— Мы почти на месте, — сказала Козетта.

— Только где именно? — отозвался Дэвис.

— А теперь послушайте, что произошло, — сказала Роланда, как только машина миновала опрокинутый павильон остановки.

К своему удивлению, Джон очутился в темном и тесном пространстве и невольно вздрогнул от неожиданности. Усилием воли он заставил себя успокоиться. Сейчас не время поддаваться панике. Джон глубоко вздохнул полной грудью, потом еще раз.

Джон Свитграсс не кривил душой, когда говорил с Рашкиным перед тем, как броситься на него. Он не мог позволить, чтобы кто-то другой умер вместо него, и предпочитал забвение жизни в одном мире с чудовищем. Но больше всего ему хотелось бы продолжать существовать в мире, подаренном ему Изабель, и освободить его от присутствия Рашкина. Но последнее было не в его власти, поскольку он физически не мог причинить вред Рашкину. Рванувшись к нему, Джон не собирался нападать на художника, он сосредоточился на картине-переходе «Сильный духом», написанной Изабель. Если бы он успел достичь ее до удара ножом по полотну, он вырвал бы ее из рук Рашкина. Это он был в состоянии сделать. А потом помог бы Изабель избавиться от чудовища.

На полпути к Рашкину Джон ощутил знакомое покалывание, невидимые лучи всегда протягивались к нему от картины, где бы он ни находился. А в следующее мгновение он исчез из мастерской в Катакомбах. Джон испытал сильное головокружение в то бесконечно долгое мгновение, когда он находился между исходной точкой и тем местом, где должен был закончиться его прыжок. В течение этого времени он не знал, где верх, где низ, для него не существовало ни прошлого, ни будущего, только бесконечный поток энергии. Джон рассчитывал, что он появится прямо перед Рашкиным и выхватит из его рук картину, но промежуточное состояние закончилось неожиданным образом. Вместо того чтобы вновь очутиться в студии, где Рашкин замахнулся ножом на картину, Джон угодил в какой-то темный и тесный чулан, где со всех сторон громоздились незнакомые предметы.

Он замер на месте и вытянул руку. После недолгого исследования Джон определил, что его со всех сторон окружают сложенные картины. За это время глаза привыкли к темноте, и она оказалась не такой уж непроницаемой — в нескольких футах от него через щель пробивался луч света. Джон осторожно, стараясь ничего не задеть, двинулся на свет, и вскоре пальцы нащупали дверную ручку. С пронзительным скрипом дверь распахнулась, и он оказался в просторной комнате Барбары, служившей ей одновременно и мастерской и спальней. В противоположном углу за мольбертом стояла хозяйка. Она застыла с поднятой кистью в руке, широко раскрыв удивленные глаза.

— Это... это невозможно, — вымолвил Джон.

Барб опустила руку и вытерла пальцы о джинсы, оставив пятно ярко-красной краски.

— Господи, как ты меня напугал, — сказала она. Джон тряхнул головой, стараясь определить, что же произошло.

— Я ничего не понимаю. Рашкин завладел моей картиной. Как только я устремился к ней, сразу оказался здесь.

— Я знала, что тот парень — не ты.

— Какой парень?

— Тот самый, который выглядел совершенно так же, как ты, и приходил за картиной несколько дней назад.

Значит, Биттервид побывал здесь до него.

— И что же произошло?

— Я не отдала ему картину, — сказала Барб.

Подойдя к Джону, она повела его к ветхому дивану, занимавшему часть стены между эркером и книжным шкафом, заполненным не только книгами, но и пачками бумаги.

— Ты плохо выглядишь, — продолжала она. — Лучше сядь, пока не свалился на пол.

Джон молча позволил усадить себя на диван. Барб ненадолго вышла из комнаты и вернулась с чайником и чашками.

— Я надеюсь, это поможет тебе согреться, — сказала она, протягивая ему чай.

Затем Барб наполнила еще одну чашку и села рядом. Джон обхватил свою чашку обеими руками. Чай с мятой был не очень горячим, но ему было приятно держать что-нибудь в ладонях. Так же как и глотать теплую жидкость. Это приближало его к обычным людям.

— Я еще не всё понял, — заговорил Джон. — Как ты догадалась, что это не я пришел за картиной? И если ты не отдавала картину, то как Рашкин умудрился ее получить?

Но ведь портрет так и не попал к Рашкину. Его картина-врата до сих пор находилась в чулане у Барб, иначе бы его здесь не было. И всё же Джон готов был поклясться, что видел полотно в руках Рашкина. Барб улыбнулась:

— Во-первых, хотя этот парень обладал твоей внешностью, на этом сходство заканчивалось. Тебе не приходилось общаться с идентичными близнецами?

Джон отрицательно покачал головой.

— А я выросла рядом с такой парочкой. Они выглядят совершенно одинаково, но если провести с ними достаточно много времени, всегда можно определить, кто есть кто. Конечно, не издалека, но вблизи и во время разговора — абсолютно точно. Ошибиться невозможно.

— Ты так говоришь... — протянул Джон с сомнением.

— Это правда.

Барб смотрела на Джона с нарочитой суровостью, пока тот не согласился:

— Ну хорошо, я тебе верю. Но Биттервид и я...

— Его так зовут Биттервид? — Джон кивнул.

— Он, вероятно, считал, что обыграть твою фамилию было очень остроумно.

— Может, у него не было выбора, — предположил Джон, чувствуя непонятное смятение.

Во время разговора он поймал себя на мысли, что относится к своему двойнику с долей сочувствия. Что тот должен испытывать, если единственной причиной его появления было желание навредить другому?

— Всё равно, — продолжила Барб. — Мы с тобой знакомы уже давно. Человек с твоим лицом не был Джоном. Но даже если бы он был тобой, его поведение лишало его прав на то, зачем он пришел. Ему следовало оставить свое высокомерие за дверью.

— Но как же картина...

Барб покачала головой, как бы говоря, что Джону следовало знать ее лучше.

— Я всё время ожидала чего-то подобного, — сказала она. — Как только я поняла, что всё это правда — картины-врата, другой мир и всё прочее — и осознала, насколько важна для твоей жизни эта картина, я догадалась, что рано или поздно что-то должно произойти. Угроза исходила не только от Рашкина, но и от любого другого врага.

— Ты считаешь, что у меня так много врагов?

— Поскольку Рашкин может вызывать тебе подобных в этот мир, то врагов у тебя ровно столько, сколько существ он вызовет.

— Думаю, ты права. Но даже если ты разгадала уловку Биттервида, это не объясняет, как я оказался здесь.

— Это просто. Я написала другую картину. Скопировала полотно, при помощи которого Изабель обеспечила твой переход, а потом поверх этой картины выполнила копию своей работы.

— Значит, у меня был еще один двойник? — спросил Джон, явно расстроенный этим выводом.

Достаточно и одного Биттервида. Хотя, поскольку автором картины являлась Барб, можно было предположить, что у второго двойника не было дурных намерений в отношении его. Но Барб снова отрицательно покачала головой:

— Нет. Прежде чем начать работу, я всё обдумала. Немного потренировавшись, я обнаружила, что картину-переход можно выполнить таким образом, чтобы дверь в иной мир приоткрылась лишь чуть-чуть. Достаточно для того, чтобы ощутить влияние потустороннего мира, но не так широко, чтобы кто-то мог осуществить переход.

— Так, значит, Рашкин вместо меня...

— Получил только твое эхо, — закончила Барб. — Или лишь привкус иного мира, и ничего больше.

Джон с нескрываемым восхищением посмотрел на свою подругу. Интересно, что произошло после его исчезновения из заброшенного дома в Катакомбах? Рашкин разрезал полотно и впитал в себя дух подделки. Теперь он уверен, что Джон мертв. Вряд ли Рашкин почувствовал себя намного лучше после такого незначительного подкрепления, но он не сомневается, что уничтожил сущность Джона.

— Ты спасла мне жизнь, — произнес Джон. Барб вспыхнула от смущения и отвела взгляд:

— Так получилось само собой.

Но Джон был уверен в обратном. Барб, как и Изабель, иногда слишком скромно оценивала свои способности. Иногда он изумлялся, как каждая из них осмеливается писать картины, ведь сам факт нанесения мазков на холст подразумевает наличие здоровой самоуверенности, что никак не соответствовало поведению девушек в повседневной жизни.

Сидя рядом с ним, Барб сделала еще один глоток чаю и поставила чашку на пол. Она оперлась спиной на подлокотник дивана, подтянула колени к груди и уткнулась подбородком в сложенные руки.

— Значит, Рашкин всё же вернулся, — задумчиво произнесла она.

— Собственной персоной, — подтвердил Джон.

— А я надеялась, что он умер.

«Если бы создатель не был защищен от нападения таких, как я, — подумал Джон, — так бы и случилось».

— Пока он может питаться нами, — произнес он вслух, — он будет жить вечно.

Барб вздохнула. Джон заметил, как напряглись ее руки, и понял, что девушка вспоминает время, проведенное в мастерской Рашкина.

— Так что задумал этот подлец на сей раз? — спросила Барб.

Слушая Джона, она напряглась еще сильнее — но теперь от мысли о выпавших на долю Изабель страданиях. Джон рассказывал о том, как Рашкин появился на пороге мастерской в Катакомбах, как вдруг неожиданно выпрямился и замолчал, забыв о собеседнице. Благодаря связи с Изабель он понял, какое решение она приняла. Перед мысленным взглядом мелькнуло лезвие складного ножа у самого ее горла.

— Нет! — закричал Джон, как только нож скользнул по коже.

Его голос расколол тишину мастерской. Барб вздрогнула, словно от удара.

Она наклонилась вперед и схватила Джона за руку:

— Что случилось?

Его губы шевельнулись, но Джон не смог вымолвить ни слова. Чудовищность происходящего сделала его немым и беспомощным. Он закатил глаза, по спине потекла струйка пота.

— Джон, — снова окликнула его Барб.

Он наконец смог сфокусировать взгляд на ее лице, но, прежде чем что-либо объяснить, Джон исчез, оставив после себя лишь легкое дуновение ветра, коснувшееся лица Барб и растрепавшее ее волосы.

Она бессильно уронила руку на колено и уставилась на распахнутую дверь кладовой. Его картина все еще находилась там, в этом она была уверена. Но если Джон исчез...

Барб внезапно испугалась мысли, что кто-то сумел проникнуть в квартиру и выкрасть полотно, пока они разговаривали сидя на диване. Она вскочила на ноги и пересекла комнату. На пороге кладовой Барб щелкнула выключателем, и помещение залил голубоватый свет. Она быстро вошла внутрь и начала перебирать картины. Отыскать полотно Джона не составило труда. Барб взяла картину и отнесла ее в комнату под более яркое освещение. После недолгого осмотра у Барб не осталось никаких сомнений, что перед ней действительно подлинник «Сильного духом», скрытый под нарочито грубыми мазками маскировочного слоя.

Джон говорил ей, что те, кто был вызван из другого мира, способны возвращаться к своим картинам-переходам со скоростью мысли. Но полотно здесь. Перемещения возможны только в одном направлении.

Барб прижала картину к груди и грустно посмотрела на опустевший диван. То, что произошло на ее глазах, казалось невероятным. Но Джон исчез. Она держала в руках его картину-переход, но в комнате, кроме нее самой, никого не было.

— Ах, Джон, — тихо сказала Барб, не в силах унять дрожь в голосе. — Что с тобой случилось на этот раз?

Осуществить свое решение оказалось совсем не трудно. Оно ведь было таким верным, таким... неизбежным. А Кэти тоже ощущала это перед смертью?

Время словно остановилось. Стремительное движение Алана распалось на серию отдельных эскизов, совсем как на занятиях по рисованию. На его лице застыло выражение ужаса и отчаяния, а сам прыжок сквозь ставший густым и тягучим воздух занял целую вечность. Они оба понимали, что слишком поздно. Алан дотянулся до Изабель и выбил из ее руки нож уже после того, как острое лезвие полоснуло по горлу. Теплый поток хлынул на плечи и грудь девушки.

Не в силах остановиться, Алан продолжал двигаться по инерции. За его плечом мелькнуло окаменевшее от ужаса лицо Марисы. А потом от толчка Алана Изабель сильно ударилась о стену затылком и только тогда ощутила боль.

Она успела почувствовать на плече пальцы Алана, скользившие по пропитанной кровью ткани. Изабель видела, что он что-то кричит, но шум в ушах не позволял разобрать слова, да она и не хотела их понимать. Перед ней возникло бескрайнее темное море, и девушка погрузилась в его глубины. Там не было боли. Не было Рашкина. Только покой.

Только покой.

Но она вынырнула на противоположном берегу тишины. Словно пролетела сквозь песочные часы с отверстиями с обеих сторон. Изабель выбралась из темноты и неуверенно покачнулась. Боли по-прежнему не было, как не было больше и раны на ее шее. Место, где она очутилась, показалось ей знакомым.

Здесь, на другом конце бездны, стояла ночь, с неба падали густые хлопья снега. Изабель стояла на коленях прямо в снегу и пыталась унять головокружение, ухватившись рукой за металлическую ограду. За оградой виднелся дворик, в который выходила задняя стена дома, точно такого же, как тот, в котором они с Кэти много лет назад снимали квартирку на Уотерхауз-стрит. Изабель подняла голову и увидела развевающиеся под порывами ветра разноцветные ленты на пожарной лестнице, ведущей прямо к ее окну.

Смерть перенесла ее в прошлое. Забросила в воспоминание, одно из немногих, которые Изабель не пыталась ни забыть, ни изменить. Да и как она могла забыть ту снежную ночь? Скорее она разучилась бы дышать.

Изабель оглянулась в поисках Рашкина или Пэддиджека, но ни того, ни другого не было видно. Она попала сюда до появления чудовища с арбалетом в руках или уже после? Перестука деревянных пальцев Пэддиджека тоже не было слышно, тишину нарушал только вой ветра. Изабель снова посмотрела на развевающиеся полоски ткани, но вскоре ее внимание привлекло еще какое-то движение. У подножия пожарной лестницы она заметила удаляющуюся по занесенной снегом тропинке фигуру.

Она забыла о том, как очутилась в этом месте. Она забыла о Рашкине и об ударе ножом по собственному горлу. Всё ее внимание занимала удаляющаяся фигура, а в сознании возникла твердая уверенность, что, если она на этот раз сможет вернуть Джона, всё изменится. Изабель осознала, что ей дан второй шанс, возможность исправить прошлые ошибки. Еще можно спасти ньюменов от гибели в пламени пожара, сохранить жизнь Кэти. Но только в том случае, если на этот раз она не даст Джону уйти.

Изабель с трудом перебралась через невысокую ограду и снова упала в мягкий снег.

— Джон! — крикнула она, пытаясь подняться на ноги.

Ветер подхватил крик с ее губ и разорвал в мелкие клочья. Тяжело ступая в глубоком снегу, Изабель побрела вперед.

— Джон! — снова закричала она.

— О боже! — закричал Алан, видя, что потоки крови Изабель окатили их обоих.

Он выбил нож из ее руки, но уже после того, как лезвие полоснуло по горлу. Он не сумел вовремя остановиться и толкнул Изабель, она ударилась головой о стену с такой силой, что посыпалась штукатурка. Изабель стала сползать по стене на пол, Алан схватил ее за плечо, но пальцы скользили по окровавленной ткани. Одной рукой он всё же сумел поддержать ее голову и медленно опустил безжизненное тело на пол. При виде крови Алан почувствовал болезненные спазмы в желудке. Алан уставился на распростертое тело затуманенными от слез глазами.

— Она... Она...

Он хотел сказать, что Изабель всё же исполнила свою угрозу, но рыдания не давали ему говорить. Алан продолжал молча стоять над телом; еще немного, и он сам мог лишиться сознания.

За его спиной Мариса наконец преодолела оцепенение. Она метнулась к столу, схватила чистые лоскуты и, едва не упав на гладком деревянном полу, подбежала к Алану.

— Надо как можно быстрее остановить кровь, — заговорила она. — Я этим займусь, а ты попытайся открыть дверь.

Алан с болью в глазах оглянулся на Марису:

— Но ведь она...

— Она не умерла, — сказала Мариса, отталкивая его плечом. — Но непременно умрет, если немедленно не получит помощь.

— Но здесь столько крови...

— Я знаю, — вздохнула Мариса.

Она приложила к шее Изабель белую ткань, и лоскут сразу же покраснел от крови.

— Но взгляни сюда, — продолжала Мариса, показывая на порез. — Ты помешал ей перерезать горло, и всё не так плохо, как кажется. Лезвие проникло не глубоко.

— Она... жива?

— Займись дверью.

Алан еще не отошел от пережитого потрясения, но послушно повернулся к двери.

— Она не слишком крепкая, — говорила Мариса, не глядя на него и сосредоточившись на раненой Изабель. — Попробуй чем-нибудь выломать одну из досок двери, или даже пробить стену. Алан, в этих домах стены состоят из одной штукатурки.

Алан снова повернулся к Изабель, и по его спине пробежала мелкая дрожь.

— Но она даже не шевелится, — произнес он.

— Дверь, Алан!

На этот раз до него дошло. Алан тряхнул головой, поднялся с колен и оглядел комнату. Через мгновение все инструменты со стола полетели на пол. Алан прицелился одним из углов крышки стола в центр двери и, используя стол как таран, изо всех сил толкнул его вперед. Тяжелая крышка с грохотом ударилась в дверь, но не проломила ее. Алан оттащил стол назад. Он посмотрел на дверь и представил себе вместо нее лицо Рашкина, а затем снова толкнул стол. На этот раз угол прошел насквозь.

— Еще один удар, — крикнул Алан через плечо. Мариса не ответила. Она была всецело поглощена раной Изабель.

Алан снова представил себе лицо Рашкина и с третьей попытки выбил доску из двери. Он торопливо оттолкнул стол, просунул руку и нащупал ключ, оставленный в замке снаружи.

Изабель окликнула Джона в третий раз, и только тогда он обернулся.

— Прошу тебя, — кричала она, увязая в снегу. — Не уходи.

На этот раз в его глазах не было отчуждения. Не было порицания. Узнав Изабель, Джон поспешил ей навстречу, взял за руку и помог преодолеть снежные сугробы.

— Я знаю, что на этот раз всё сделаю правильно, — заговорила Изабель, как только они остановились под прикрытием стены. Здесь было относительно тихо, и ветер не бросал в лицо снежные хлопья. — Клянусь, я всё исправлю. Я спасу ньюменов и Кэти.

При свете фонаря, качавшегося над задним крыльцом, Изабель заглянула в лицо Джона, надеясь убедиться, что он верит в ее силы и желание исправить ошибки, но встретила его удивленный взгляд.

— Что? Что случилось? — спросила она.

— Ты снова стала Иззи, — ответил Джон. Уменьшительное имя или полное, какая разница?

В данный момент перед ней стояли гораздо более важные проблемы.

— Да нет же, — продолжал Джон, прочитав ее мысли по выражению лица. — Я хотел сказать, что ты снова стала молодой.

— Молодой?

Изабель повернулась к ближайшему окну. По отражению в покрытом морозными узорами стекле трудно было что-то определить, но она поняла, о чем говорил Джон. Она ощущала себя Иззи — той самой, на двадцать лет моложе. Изабель подняла руку к лицу, заметила повторенное в стекле движение и вздрогнула.

— Давай-ка спрячемся от холода, — предложил Джон.

— А куда мы можем пойти? — удивилась она.

Джон показал рукой на увитую лентами Пэддиджека пожарную лестницу. Изабель нерешительно замялась. А вдруг там, внутри, она увидит саму себя, оплакивающую разбитое сердце? Но Джон взял ее за руку, и Изабель последовала за ним, перебирая на ходу полоски ткани, привязанные к перилам. Наверху Джон вытащил из кармана перочинный нож, вставил его в щель между рамами и без труда отодвинул защелку. Сложив нож, он распахнул окно, помог забраться Изабель, запрыгнул сам и закрыл за собой раму. Изабель окинула взглядом знакомую спальню. Она выглядела точно так же, как тогда, только показалась ей немного меньше.

Внутри было очень тепло, но Изабель не могла унять дрожь — не столько от зимней стужи, сколько от странной мысли, что она оказалась в этом месте, да еще и в прошлом. После обжигающего холода от теплого воздуха защипало кожу на лице. Джон медленно обошел спальню, потом присел на матрац. Спустя несколько мгновений Изабель устроилась рядом.

— О чем ты говорила? — спросил ее Джон. — Что-то о том, чтобы начать сначала?

Изабель оторвалась от изучения комнаты и повернулась к нему. Казалось, все эти предметы, которые она едва помнила, кто-то посторонний собрал в этой комнате в качестве декорации к съемкам телевизионного шоу «Это ваша жизнь».

— Мне кажется, что я получила еще один шанс, — сказала она. — Я не зря оказалась в этом месте. Я могу исправить ошибки.

— Но это не прошлое.

— Как же... — Изабель взглядом указала на зеркало, в котором отражалось ее юное лицо. — Тогда что это? Просто воспоминание?

Джон покачал головой:

— Это сон создателя — так же, как и в ту зимнюю ночь много лет назад.

— Я не понимаю. Какого создателя?

— Это твой сон, ты и есть создатель. — Изабель изумленно уставилась на Джона:

— Ты хочешь сказать, что всё это не настоящее? Что я всё это выдумала?

— Я не знаю, что именно ты выдумала и ради чего привела нас сюда. Но я точно знаю, что бы сейчас ни случилось, это отразится на том мире, который мы покинули.

— Но я...

У Изабель внезапно пересохло в горле. Чувство легкости и свободы, пришедшее к ней в тот момент, когда она решила свою судьбу и пошла по стопам Кэти, мгновенно испарилось. Тогда ей казалось, что у нее нет иного выбора. А теперь ее снова мучили сомнения. Неужели и с Кэти было то же самое? Сначала облегчение от принятого решения, а потом, когда стало слишком поздно, сожаление о содеянном?

— Я... убила себя, — тихо произнесла она.

— Ты себя поранила, — поправил ее Джон. — Очень серьезно. Но ты еще не умерла. Если бы это случилось, нас бы здесь не было.

— Я жива?

Изабель почувствовала невыразимое облегчение.

— Пока. Мы не можем знать, насколько серьезна твоя рана. И не можем гарантировать, что ты проживешь столько же времени, сколько мы пробудем здесь. Время в снах создателя измеряется совершенно по-другому. Это как в сказке. Мы можем прожить здесь несколько часов, а в том мире пройдет всего лишь мгновение.

— Я понимаю.

Изабель действительно поняла. Нет абсолютной свободы. Она познала еще один уровень магической науки, но только в тот момент, когда могла воспользоваться этим знанием один-единственный раз.

— А я могла сделать это раньше? — спросила она. — Могла прийти сюда по своему желанию?

— С тех самых пор, как ты стала создателем.

— Но почему же я об этом не знала?

— Я считал, что тебе это известно. — Изабель в недоумении посмотрела на Джона:

— Но я смогла попасть в свой сон только один раз — почти двадцать лет назад.

— А ты в этом уверена?

— Конечно. Я бы знала, если бы это случилось. — Джон пожал плечами:

— Разве ты никогда не видишь снов?

— Вижу, и очень часто. Но это...

Изабель умолкла. Да, ей часто снились сны. Очень яркие, нередко в них присутствовали ньюмены, вызванные ее творчеством из прошлого. Иногда она общалась с Рашкиным, иногда со своими ньюменами. Но она никогда не отличала обычные сновидения от тех, которые, как она сейчас поняла, были снами создателя. Кроме того, после пожара на острове они прекратились. Как раз тогда, когда Изабель отказалась от знаний, переданных ей Рашкиным, и перестала вызывать ньюменов.

— Почему же ты мне никогда не снился? — спросила Изабель. — Почему я никогда не вызывала тебя в сон создателя?

— Ты сама должна ответить на этот вопрос, — сказал Джон.

Изабель медленно кивнула. Она знала ответ.

— Потому что я вычеркнула тебя из своей жизни, — сказала она. — Я хотела тебя вернуть, но на своих условиях. Полагаю, какая-то часть моего сознания знала, что это невозможно. Я должна была принять тебя таким, какой ты есть, или не принимать вообще.

— Но ты не забыла меня, — продолжил Джон. — В некоторых случаях сны создателя содержат предсказание будущего. Некоторые образы находят отражение в реальной жизни, хотя и могут претерпеть значительные изменения. — Джон дотронулся пальцами до плетенного из лент браслета на своем запястье. — Например, яркие ткани.

— Я не совсем тебя понимаю.

— Вот один из образов, повторяющихся в твоей жизни: яркие цвета одежды Кэти, ленты Пэддиджека, из которых ты сплела нам браслеты, майский хоровод, не состоявшийся из-за пожара. Даже красочные абстрактные полотна, заменившие реалистичные картины в твоем творчестве.

— Но что это означает? — недоумевала Изабель.

— Я не в состоянии ответить на этот вопрос, но если бы ты не сплела браслеты, ты не могла бы мне доверять после встречи с Биттервидом. И мы никогда не попали бы в этот сон. У нас не было бы еще одного шанса избавиться от тени, нависшей над нами и нашими друзьями.

— Ты говоришь загадками, — сказала Изабель, хотя это и не было правдой. Она поняла, что имел в виду Джон, но не могла заставить себя поверить в это.

— Мы должны идти в его студию, — ответил Джон. — Прямо сейчас, ночью, в этом сне. Другого шанса может и не быть.

— Но...

— Изабель, в сне создателя у него нет защиты от меня. Он сам проговорился об этом. — Джон опустил голову. — Я чувствую себя виноватым не меньше, чем ты. В ту ненастную ночь много лет назад я мог покончить с Рашкиным, но тогда я был слишком горд и обижен. Я предпочел повернуться к тебе спиной и сказать себе, что это твоя битва, а не моя. Из-за этого погибли сотни ни в чем не повинных существ. Я не могу допустить, чтобы такое повторилось.

Изабель тряхнула головой:

— В этом нет твоей вины. Не мог же ты заранее знать, что всё обернется так ужасно.

— Нет, я всё понимал. Одного взгляда на Рашкина было достаточно, чтобы предугадать все его ужасные замыслы.

— Но хладнокровно убить человека...

Джон поднял голову и посмотрел в лицо Изабель:

— Это не человек, это чудовище.

— И всё же я не могу на это решиться, — сказала Изабель.

— Я и не прошу тебя об этом. Это я — охотник и воин. Я прошу тебя только пойти со мной в его студию. Там, где ваша с ним связь проявляется сильнее всего, ты сможешь вызвать его в этот сон, и у него не будет шанса ускользнуть.

— Но я...

— Вспомни о погибших, — настаивал Джон. — Вспомни о тех, кто еще может погибнуть от его руки. Если ты умрешь, он просто найдет другого художника с такими же способностями. Не спорю, такой талант встречается не часто, но не настолько редко, чтобы Рашкин не смог отыскать замену. Нашел же он Барбару.

Вспомнить о погибших. Изабель повернула голову и посмотрела на дверь спальни. Где-то за ней была Кэти — в гостиной или в своей комнате. Возможно, она уже спит в столь поздний час. А может, всё еще бодрствует в постели с книгой на коленях или с блокнотом в руках.

Если бы еще хоть раз увидеть ее...

— Хорошо, — сказала Изабель. — Я пойду с тобой в студию и попытаюсь вызвать Рашкина. Но сначала я должна сделать одну вещь.

Изабель хотела подняться, но Джон взял ее за руку и остановил.

— Изабель, это ведь сон, — предупредил он ее. — Это не прошлое. Это совсем не та реальность, которую ты помнишь. Ты можешь найти совсем не то, что ищешь.

— И всё же я должна попытаться, — ответила Изабель. — Я должна ее увидеть. Даже если она спит. Всё, что мне требуется, — это снова увидеть ее живой.

— Я буду ждать тебя здесь, — уступил Джон, отпустив ее руку.

Изабель поднялась, пересекла комнату и помедлила у двери.

— Я не задержусь, — сказала она.

Но Джону в конце концов всё же пришлось отправиться на ее поиски.

В ожидании появления друзей Роланды Розалинда бесцельно бродила по первому этажу Детского фонда Ньюфорда. На письменном столе Роланды она заметила небольшую картину, выполненную масляными красками, и узнала в ней работу Козетты. Изображение было крайне небрежным — Козетта всегда слишком спешила, чтобы уделять внимание деталям, — но картина удивляла своей выразительностью. По силе воздействия она не уступала работам Изабель.

Розалинда отложила книгу, с которой никогда не расставалась, и взяла в руки картину, чтобы рассмотреть ее повнимательнее. Она вспомнила слова Изабель, переданные ей Козеттой.

Она сказала, что мы уже настоящие, такие какие есть.

То же самое всегда говорил и Джон.

Что она подарила нам свою любовь, когда вызвала в этот мир, и это сделало нас настоящими.

Неужели это правда? Неужели все эти годы они напрасно сожалели о том, чего у них нет, вместо того чтобы наслаждаться своей жизнью?

Что у нас никогда не будет ни красной птицы, ни сновидений.

Разве это так уж плохо? Что такое кровь и сновидения, как не один из способов описания смертности и творчества? И сама Розалинда, и ей подобные — все они смертны, и у каждого есть свои интересы и стремления. У них есть таланты. Стихам Базиля нельзя отказать в выразительности. Так же как и скульптурам из случайных находок, которые Пэддиджек сооружает на деревьях или под крышей амбара на острове Рен. В картинах Козетты присутствует ее торопливость, но в них есть и настоящие сильные чувства.

И кто может утверждать, что ни один из них не способен стать создателем? А если учесть, что этот дар крайне редко встречается и среди людей, то не так уж и странно, что ни у кого из них пока не обнаружились такие способности. Вряд ли подобные рассуждения обрадуют Козетту, но они ближе к истине, чем ее убеждение о необходимости иметь красную птицу в груди и видеть сны.

Розалинда положила произведение Козетты на стол и снова взяла книгу. Прижав ее к груди, она прошла в переднюю часть здания; Розалинда не хотела даже самой себе признаваться в собственной слабости, но ее беспокойство росло с каждой минутой. Она подошла к двери и посмотрела на улицу сквозь застекленные панели. В отличие от Козетты и Джона Розалинда никогда не любила городских улиц, а в замкнутом пространстве домов чувствовала себя неуютно. Ей нравилось тихое уединение острова, ветерок в волосах и чистое небо над головой.

В поисках свежего воздуха, если вечерний смог городских улиц можно было так назвать, она вышла на крыльцо. Приступ клаустрофобии прошел бесследно. Но прогнать тревожные мысли было не так-то легко.

Неужели долгие годы потрачены впустую? Надо было хотя бы попытаться жить сегодняшним днем, как это делал Пэддиджек. Розалинда покинула остров всего несколько часов назад, но уже соскучилась по маленькому деревенскому человечку. Она посмотрела через улицу, пытаясь представить себе, где он сейчас находится, в каком из зданий висит его картина-переход и как он ее охраняет. Он тоже несчастлив, но по другой причине. Желания Пэддиджека были намного скромнее, но он тоже скучает по острову, и он очень одинок. И напуган.

У него для этого есть все основания, Розалинда и сама жила в постоянном страхе, хотя успешно скрывала его от Козетты, а теперь еще и от новой знакомой — Роланды. Очень хотелось, чтобы сегодня вечером рядом оказался Джон. Его ничто не может испугать — ни вероятность их нереальности в этом мире, ни Рашкин со своими подручными, ничто. А может, Джон просто хороший актер?

Розалинда вздохнула. Она повернулась, чтобы войти обратно в дом, но звук шагов заставил ее остановиться. В свете фонарей появилась мужская фигура, и сердце тревожно замерло в груди. Розалинда решила, что своими мыслями вызвала появление Джона, но потом взглянула на его спутницу, известную ей по описанию Козетты, и поняла, что перед ней создания Рашкина.

Розалинду охватила паника. Она попыталась сохранить на лице спокойное выражение, но не могла удержаться от дрожи при виде двойника Джона, пресловутого Биттервида. Несмотря на все предупреждения, встреча ее потрясла. Внешнее сходство было невероятным, можно сказать абсолютным.

К тому времени, когда незваные гости подошли ближе и невозмутимо принялись ее разглядывать, Розалинда успела взять себя в руки.

— Вы всё же вернулись, — произнесла она. Пришедшие остановились у подножия лестницы.

Во взгляде Скары читалась нескрываемая ненависть, а Биттервид только покачал головой, словно сожалея о присутствии Розалинды.

— Не стоит усложнять то, что должно произойти, — заговорил Биттервид.

— Что усложнять? Смерть? — воскликнула Розалинда. — Не думаю, что нам есть что обсуждать, когда ваше присутствие угрожает мне смертью.

— Но у тебя есть выбор, — заявил он. — Смерть может быть быстрой и легкой, а может быть мучительно долгой.

— Этот выбор меня не устраивает.

— О черт, — воскликнула девчонка. — Неужели нельзя обойтись без болтовни?

Она шагнула вперед, но Биттервид схватил ее за руку и заставил остановиться.

— Погоди, Скара, — сказал он с упреком. — Не стоит так грубить.

Глядя на Розалинду, он пожал плечами, словно говоря: «Разве ты можешь нас остановить?» Биттервид пытался быть обаятельным, таким же, каким бывал Джон, но все усилия были напрасны. Более того, в глазах Розалинды его попытки выглядели жалкими.

— Она по крайней мере говорит то, что думает, — кивнула Розалинда на Скару.

— Кого волнует ваше мнение? — огрызнулась та и обернулась к Биттервиду. — Чего ты тянешь? Посмотри на нее. Она здесь одна и не в силах нам помешать.

Теперь Розалинда поняла, как трудно быть смелой. Она нередко чувствовала досаду на Изабель за то, что та не может остановить Рашкина, но, столкнувшись с реальной опасностью, осознала, как быстро испаряется смелость, уступая место смертельному ужасу.

— Что меня огорчает, так это отсутствие той черной стервы, — продолжала Скара, словно забыв о присутствии Розалинды. — Она предпочла сбежать и оставила ее вместо себя. А мне так хотелось ее поколотить.

— А почему бы тебе не попытаться поколотить кого-нибудь из нас, подружка? — раздался еще один голос.

Ни Розалинда, ни помощники Рашкина не заметили их появления. Розалинда вздохнула с облегчением, но, рассмотрев вновь прибывших в скудном свете фонаря, почувствовала разочарование. И это ее защитники? Самому старшему не было и пятнадцати лет. Но в следующий момент она осознала, что, несмотря на юный возраст, парни не уступали Скаре в решительности.

Все они были одеты в футболки и бесформенные свитера, потрепанные шорты и джинсы. Большинство лиц было усеяно юношескими прыщами. Мальчики вполне могли оказаться школьниками на большой перемене. Но оружие в их руках, которое они держали со спокойной уверенностью, заставило Розалинду присмотреться повнимательнее. У двоих были пистолеты, казавшиеся особенно устрашающими в хрупких детских ладонях. У третьего виднелась бейсбольная бита с длинными гвоздями на утолщенной части. Остальные поигрывали металлическими цепями. Единственный паренек безо всякого оружия выступил вперед. Изо рта у него торчала незажженная сигарета, и, прежде чем заговорить, он чиркнул спичкой по ногтю большого пальца и прикурил.

— Послушайте, — сказал он после глубокой затяжки. — Дело в том, что эта небольшая территория сегодня вечером находится под нашей охраной, а мне сдается, эта парочка ублюдков решила попытаться нарушить границы. — Он медленно перевел взгляд с Биттервида на Скару. — Ну, что скажете? Вы готовы начать маленькую потасовку?

За открытой дверью Изабель не обнаружила второй спальни из их квартиры на Уотерхауз-стрит. Вместо этого она оказалась в спальне Кэти на Грейси-стрит, той самой, где она умерла. На кровати под теплым стеганым одеялом лежала Кэти. Но она не спала.

Надо было послушаться Джона, в очередной раз подумала Изабель. Но теперь было уже поздно отступать. Теперь ей оставалось только справиться с потрясением и шагнуть в другую часть своего прошлого.

Всё было точно так же, как и в то ужасное утро много лет тому назад. Пузырьки из-под таблеток лежали на вязаном коврике рядом с кроватью. Кэти вытянулась во весь рост, ее лицо было невыразимо печальным, и лежала она очень спокойно, совсем без движений. Она не пошевелилась, когда Изабель громко произнесла ее имя. Тело, в котором совсем недавно обитала душа лучшей подруги, не пошевелилось даже после того, как Изабель попыталась его приподнять.

Кэти снова была мертва.

Изабель приблизилась к кровати и опустилась на пол, положив руки на постель и уткнувшись в них лицом. Неизвестно, сколько времени прошло, а она всё сидела и плакала, пока рукав ее блузы не промок насквозь. Она не выкрикивала имя Кэти, как было в то утро. Не подходила к изголовью и не пыталась приподнять тело. Потом вошел Джон, Изабель услышала его шаги, но не смогла обернуться и встретить его взгляд. Она не могла даже поднять голову.

Джон остался у двери и ничего не сказал. Он стоял так тихо, что Изабель даже не слышала его дыхания. Только время от времени переступал с ноги на ногу, и тогда половицы жалобно скрипели под его весом.

Наконец Изабель выпрямилась. Она бросила взгляд на кровать, но укрытое одеялом тело лежало так, что лица Кэти не было видно. Хотя Изабель и без того слишком хорошо его помнила: безжизненное, с печалью в потухших серых глазах и голубоватым оттенком кожи. Она вытерла глаза и откашлялась.

— Рашкин говорил, что мог бы ее вернуть, — произнесла она.

— Я знаю. Я слышал ваш разговор.

— А он и в самом деле мог это сделать?

Не получив ответа, Изабель медленно повернула к нему лицо.

— Это возможно, — наконец произнес Джон.

Изабель кивнула. Конечно. Чем глубже она погружалась в этот магический мир, тем прозрачнее становились границы между возможным и невозможным.

— Он вызвал бы ньюмена, — сказала она, пытаясь выразить незаконченную мысль Джона. — Кого-то, кто выглядел бы точно так же, как она, но при этом не был бы Кэти.

Джон покачал головой:

— Вспомни, что я говорил тебе об этом месте. То, что происходит здесь, накладывает свой отпечаток на мир, который мы оставили. Рашкин мог найти способ оживить ее здесь, а потом обеспечить безопасный переход назад. В этой области я знаю слишком мало.

— Но он не Господь Бог.

— Нет, — подтвердил Джон. — Он далеко не Бог. — Джон немного помолчал, потом добавил: — Но ты должна помнить — здесь всё реально. Как отзвуки того мира, который мы временно покинули, могли прийти вслед за нами в сон, так и поступки, совершенные здесь, эхом вернутся в наш мир.

Изабель оперлась руками о кровать и поднялась на ноги. Она не стала смотреть на лежащее перед ней тело, а повернулась лицом к Джону.

— Мне кажется, что за это обещание я ненавижу Рашкина сильнее, чем за все те ужасы, которые произошли со мной и остальными.

Джон кивнул, и Изабель увидела понимание в его глазах. Он знал, насколько тяжело было для нее отказаться от предложенного обмена. Изабель снова вытерла глаза, глубоко вздохнула и, пройдя мимо Джона, вышла из комнаты. Джон некоторое время смотрел на тело, потом закрыл дверь, и они оказались в гостиной квартиры на Уотерхауз-стрит.

Никто из них не заговорил о том странном факте, что спальня Кэти находилась в этой же квартире. Всё это стало частью странного наложения разных времен и пространств. Как и изменение внешности Изабель, ставшей на двадцать лет моложе и даже одетой в привычную для тех лет черную одежду.

В своей спальне Изабель заглянула в шкаф в поисках теплых вещей. Черные ботинки. Черная парка. Черный шарф и перчатки. Она автоматически натягивала на себя одежду, сосредоточившись на собственных мыслях. Джон прислонился к стене и с беспокойством наблюдал, как она одевается.

— С тобой все в порядке? — спросил он, как только Изабель была готова к выходу.

Усталый взгляд без слов выразил ее состояние.

— Не думаю, что когда-нибудь буду в порядке, — ответила Изабель. — Сейчас я хочу пройти через всё это. Я хочу покончить с этим ужасом раз и навсегда.

— А что потом? — спросил Джон.

— Мы ведь не в состоянии определить, как это отразится на нашем мире, не так ли?

Ее взгляд, всё еще усталый и потерянный, встретился с взглядом Джона. Он кивнул и направился к выходу. На этот раз они воспользовались входной дверью и, спустившись вниз, вышли на улицу. Снаружи их встретил порывистый ветер с колючим снегом.

— Нам придется еще раз остановиться по пути, — сказал Джон.

— Как скажешь.

Спустившись с крыльца, Джон смахнул снег с кирпичной ограды небольшого садика, тянущегося вдоль дороги. Несколькими ударами ноги он раскачал один из кирпичей, вытащил его и взял с собой. Изабель молча наблюдала за его действиями.

На Ли-стрит Джон использовал кирпич, чтобы разбить стеклянную дверь ломбарда. Не обращая внимания на взвывшую сирену сигнализации, он открыл дверь и вошел внутрь. Там Джон целенаправленно заглянул под прилавок и вытащил пистолет и коробку патронов. К тому времени, когда в ответ на вой сигнализации раздались звуки полицейских сирен, Изабель и Джон были уже в нескольких кварталах от ломбарда и совершенно не опасались погони. Ветер мгновенно заметал за ними следы, а расстояние было слишком большим, чтобы полицейские могли остановить их по подозрению в краже.

— Ты думаешь, это поможет? — спросила Изабель, когда Джон решил остановиться и зарядить оружие.

Он вставил последний патрон, вытер снег подкладкой своей куртки и засунул пистолет за пояс джинсов.

— Я уже говорил тебе, что Рашкин может умереть, но только если ты вызовешь его в этот сон.

— Я помню твои слова, но не знаю, как это сделать.

— Сконцентрируй на нем свои мысли. Представь его в мастерской. Обратись к нему. Но будь осторожна, не выдай наших намерений.

Весь остаток пути до самой Стэнтон-стрит Изабель была сосредоточена на этой задаче. Она опустила голову, чтобы ветер и снег не так сильно били в лицо, и шла рядом с Джоном, пытаясь не думать о предстоящем чудовищном поступке, а направить все свои мысли на другое. В первую очередь надо заставить Рашкина появиться в студии, потом можно будет решить, что делать дальше.

Изабель вызвала в памяти образ художника, но постаралась не думать о периоде своего ученичества, иначе она не смогла бы скрыть ненависть, возникшую в те годы. Она сосредоточилась на личности художника, создавшего картину «Взмах крыльев», то самое полотно, которое вдохновило ее на занятия живописью и поддерживало в самые трудные моменты жизни. Первый шаг оказался легче, чем она ожидала. Невзирая на все ужасные поступки Рашкина, Изабель без труда смогла отделить личность художника от его творчества, темные стороны характера от бесспорной гениальности. Она до сих пор восхищалась его произведениями и через них попыталась настроиться на автора картин.

Внимание Изабель полностью поглотили мысленные образы, и она не сознавала, что они уже дошли до Стэнтон-стрит, пока Джон не остановился и не взял ее за руку. Подняв голову, Изабель обнаружила, что перед ними тропинка, ведущая к дому Рашкина. Через падающий снег виднелись освещенные окна студии.

— Существует только один вход в студию? — спросил Джон.

— Да, — кивнула Изабель. — Чтобы попасть в помещения первого этажа, приходится спускаться по наружной лестнице.

— Жди меня здесь, — сказал Джон.

Не успела она возразить, как Джон беззвучно скользнул в снежную мглу. Она видела, как он обошел дом, поочередно заглядывая в каждое окно, потом стал неторопливо подниматься по лестнице. Изабель решительно шагнула вперед. Джон обернулся, но, встретив ее взгляд, не стал уговаривать подождать снаружи.

Если уж она отважилась на такой поступок, то должна в полной мере нести за него ответственность, решила Изабель. В тот недолгий срок, что ей осталось жить, нельзя снова перекладывать свои обязательства на чьи-то плечи. Она должна расплатиться сполна за всё.

Изабель не хватало ловкости Джона, но толстый слой снега на ступенях и шум ветра заглушал ее шаги. На верхней площадке Джон остановился и осторожно нажал на ручку двери; она повернулась совершенно свободно. Джон оглянулся через плечо, и Изабель кивнула, давая понять, что она готова, насколько можно было быть готовой в такой ситуации. Джон попытался подбодрить ее взглядом, но Изабель не стало легче. Тогда он повернулся, вытащил из-за пояса пистолет, распахнул дверь и, низко пригнувшись, держа перед собой оружие, рванулся вперед.

— О боже, — воскликнул он.

Его взволнованный возглас заставил Изабель помедлить на пороге. Она увидела, что Джон выпрямился и опустил пистолет. Изабель шагнула в мастерскую и в то же мгновение выскочила назад. Она шатаясь дошла до края площадки, схватилась за перила, сбросив с них хлопья снега, и перегнулась вниз; всё содержимое ее желудка мгновенно изверглось наружу. Перед глазами стояла увиденная в студии сцена: ужасающее воплощение эскиза да Винчи «Пропорции человеческого тела» в трехмерном изображении вместо черно-белого рисунка и с реальным человеческим существом. Обнаженный мужчина был прибит гвоздями к стене, полоски кожи свисали лохмотьями, обнажая мускулы, на полу образовалась лужа крови.

Изабель рвало, пока желудок не опустел, но и тогда спазмы не прекратились. Она опустилась на колени прямо в снег и прислонилась головой к столбику перил. На пороге появился Джон, но она только молча посмотрела на него, не в силах избавиться от страшной картины, запечатленной в ее мозгу.

— Кто... кто... мог такое сотворить? — наконец произнесла Изабель.

Она и так знала ответ. В мире существовало только одно чудовище, способное на подобную жестокость, но Изабель никак не могла в это поверить.

— Это Рашкин, — сказал Джон.

Изабель кивнула. Последние нити, связывающие ее с бывшим наставником, оборвались. Никогда больше она не сможет наслаждаться ни «Взмахом крыльев», ни другими гениальными произведениями художника. Его творчество навсегда останется в тени чудовищной жестокости.

— Я знаю, — сказала Изабель. — Это окончательно убедило меня, что он способен на всё.

— Нет, — возразил Джон. — Тот человек... мужчина, прибитый к стене, и есть Рашкин.

Изабель уставилась на Джона, словно сомневаясь в здравости его рассудка. Как мог Рашкин оказаться жертвой? Кто превзошел его в жестокости? Изабель неуверенно поднялась на ноги и шагнула к двери, отмахнувшись от попытки Джона удержать ее на пороге.

— Я... я должна увидеть, — сказала она. Изабель вошла в комнату, не отрывая взгляда от пола; только после глубокого вздоха она осмелилась посмотреть на прибитое к стене тело. Приток свежего воздуха из приоткрытой двери на мгновение ослабел, и трупное зловоние наполнило ее ноздри. Желудок моментально свело судорогой, но Изабель сглотнула едкую желчь, поднявшуюся к горлу. Снова подул ветерок, и страшный запах развеялся, но не забылся. Его привкус остался в горле, и спазмы в желудке возобновились.

Изабель изо всех сил старалась отвлечься от чудовищности этой сцены и представить себе, что находится в анатомическом классе морга, как во время занятий в университете. Лицо убитого было залито кровью, но Изабель признала правоту Джона. Один долгий миг она смотрела на лицо Рашкина, затем скользнула взглядом по телу. Из-за многочисленных ран трудно было рассмотреть подробности, да Изабель и не стремилась к этому, но она увидела достаточно, чтобы понять, что убитый обладал более развитой мускулатурой, чем тот человек, которого они совсем недавно видели в заброшенном доме. Очертания висящего тела больше напоминали того Рашкина, которого целую вечность назад она встретила на площади перед собором.

Взгляд Изабель на секунду задержался на одной из страшных ран, и она была вынуждена отвернуться. Она обхватила себя руками, пытаясь удержать рвотные позывы. Стараясь больше не смотреть на труп, она отыскала взглядом Джона. Он по-прежнему стоял у двери и снова заткнул пистолет за пояс.

— Это ведь... правда? — тихо спросила Изабель и сама удивилась, насколько спокойно звучал ее голос. — Это действительно произошло?

Джон медленно кивнул:

— Только мы не знаем, когда это случилось. — Изабель окинула его озадаченным взглядом:

— Что значит когда?

— Он так же изменился, как и ты, — пояснил Джон, кивком головы указывая на труп. — Он моложе, намного моложе того Рашкина, которого мы оставили в Катакомбах.

Изабель согласно кивнула. Она чувствовала то же самое.

— И что это означает?

Джон пожал плечами, и в этот момент из дальнего конца студии раздался знакомый голос:

— А это означает, что создателю никогда не стоит рисковать и писать автопортрет, особенно если у него такой характер, какой был у нашего общего знакомого, висящего в данный момент на стене. Кто знает, что может появиться вследствие такого эксперимента?

Они резко повернулись на голос, и Изабель решила, что окончательно лишилась рассудка. Навстречу шел Рашкин, тот самый усталый и постаревший Рашкин, которого они видели в Катакомбах. Джон потянулся за пистолетом, но Рашкин оказался проворнее. Он поднял оружие и поверх ствола уставился на Джона.

— Так-так-так, — произнес он, покачивая головой. Джон помедлил, но всё же опустил руку.

— Так ты, — начала говорить Изабель, но остановилась; после внезапного появления нового действующего лица к ее тошноте прибавилось еще и головокружение. — Так ты один из ньюменов Рашкина?

Рашкин покачал головой:

— Теперь уже нет. Я и есть Рашкин и стал им очень много лет назад.

В продолжение всего рассказа Роланды Дэвис сидел повернувшись вполоборота, чтобы одновременно видеть собеседницу и наблюдать за улицей.

— Давайте внесем ясность, — сказал он. — Этот Винсент Рашкин, о котором вы рассказали, и есть тот самый Рашкин?

Роланда без промедления кивнула, и Дэвис задумался. Нельзя жить в городе и не знать самого выдающегося художника. Но нигде не было его портретов. Насколько было известно Дэвису, ни один человек не встречал его в течение последних двадцати или двадцати пяти лет. Полицейский считал, что художник давно умер.

— Как вы узнали, что это именно он? — спросил Дэвис.

— Простите? — не поняла Роланда.

И почему люди всегда извиняются, если чего-то недослышали или не поняли?

— Никто не видел его долгие годы, — пояснил он. — По крайней мере, насколько мне известно нигде нет его фотографий. Как же вы можете утверждать, что именно Винсент Рашкин похитил ваших друзей, а не кто-либо другой, назвавшийся его именем?

Роланда озадаченно взглянула на него, а потом воскликнула:

— Да какая разница! Людей до сих пор удерживают в этом здании против их воли.

С заднего сиденья раздался голос Козетты.

— Это Рашкин.

Оба собеседника недоуменно обернулись, и она добавила:

— Достаточно посмотреть на него, чтобы убедиться. Ни одно существо не может содержать в своем теле столько тьмы и при этом выдавать себя за человека.

Дэвис кивнул, но его молчаливое согласие относилось скорее к предыдущему замечанию Роланды, чем к любопытным доводам Козетты.

— Неужели ни одна из вас не знает, где мы находимся? — спросил он.

Роланда и Козетта отрицательно покачали головой, и Дэвис снова выглянул в окно, пытаясь узнать хоть одно здание. Он уже готов был отказаться от своих попыток, как вдруг высокое строение со множеством труб, торчащих из крыши, показалось ему знакомым. Через секунду он вспомнил название заброшенной фабрики, еще через секунду без труда мысленно представил ее на плане города. Дэвис достал из гнезда микрофон, передал в участок свои координаты и попросил прислать подкрепление. Дождавшись подтверждения от дежурного сержанта, он вставил микрофон на место и откинулся на спинку сиденья.

— И что дальше? — спросила Роланда, поняв, что детектив не собирается ничего предпринимать.

— Мы ничего не можем сделать, пока не прибудет подкрепление.

— Но люди к тому времени могут погибнуть!

— Послушайте, леди... Роланда, я должен следовать определенным инструкциям.

— А я не должна, — заявила Козетта.

Прежде чем они успели сказать хоть слово, она распахнула дверцу машины и вышла на темную улицу. Роланда и Дэвис увидели, как девочка метнулась к опрокинутой автобусной остановке. Некоторое время она наблюдала за зданием, сидя на корточках на том самом месте, где несколько часов назад произошла встреча с помощниками Рашкина Биттервидом и Скарой. Наконец Козетта решилась пересечь улицу, и тогда Роланда открыла дверь со своей стороны.

— Нет, постойте, — сказал Дэвис, удерживая ее за руку. — Не можем же мы все бросаться как сумасшедшие...

Роланда вырвалась из его рук.

— Поступайте как хотите, — сказала она. — Но не пытайтесь учить меня жизни, договорились?

Роланда вышла на тротуар и поспешила вслед за Козеттой. Дэвис от досады стукнул кулаком по приборной панели.

— Проклятие, — пробормотал он.

После чего наклонился и вытащил из-под сиденья пистолет. Выйдя из машины, он прислушался, но в ночной тишине не было слышно завывания полицейских сирен. Дэвис вздохнул и подождал еще минуту, а потом, в нарушение всех правил, отправился в заброшенный дом вслед за Роландой и Козеттой.

Изабель разглядывала ньюмена Рашкина, это существо, которое художник имел глупость вызвать из прошлого при помощи автопортрета, и пыталась понять, кто именно находится перед ней. Она уже сомневалась, встречала ли когда-нибудь настоящего Рашкина. А если бы встретила, то смогла бы заметить разницу или нет? Того Рашкина, который стоял в студии и угрожал им пистолетом, она прекрасно помнила и знала. Она помнила черты его лица, голос, выражение глаз. Он держался с тем же высокомерием и, как она вскоре поняла, так же, как и Рашкин, которого она помнила, с удовольствием слушал самого себя. Изабель не могла относиться к нему иначе, как к своему бывшему учителю.

Рашкин же в свою очередь был крайне заинтригован присутствием Джона. Изабель сначала удивилась этому, но потом поняла, что этот Рашкин считает, что убил Джона.

— Должен признаться в своем любопытстве, — сказал он. — Как тебе удалось уцелеть?

Прежде чем ответить, Джон взглядом предупредил Изабель, чтобы она молчала. Рашкин ничего не знал об умении Барбары вызывать ньюменов, и этот секрет не стоило раскрывать, иначе она стала бы очередной жертвой его домогательств.

— В этом нет ничего таинственного, — заговорил Джон. — Мы предвидели, что рано или поздно случится что-либо подобное, поэтому Изабель пришлось сделать копию моей картины, но так, чтобы дверь в иной мир приоткрылась лишь чуть-чуть — только чтобы ты почувствовал вкус этого мира, но не больше.

Рашкин наградил их полным восхищения взглядом, от чего Изабель захотелось спрятаться под ковер, подальше от его глаз.

— Вот это действительно умный ход, — произнес он.

Джон ответил кивком на комплимент, а затем поднял руку и показал на висевший позади них труп. Указательный палец Рашкина дрогнул на спусковом крючке, но, поняв безобидность жеста Джона, он успокоился.

— Когда ты его убил? — спросил Джон.

— Видите ли, мы не сошлись во мнениях по поводу моего существования — в нем взыграла совесть. — Улыбка, тронувшая его губы, была не менее злобной, чем у Скары. — Но теперь это не имеет значения, вы не находите? Всё произошло так давно, что сейчас наши споры никому не интересны.

— Как ты можешь так говорить? — возмутилась Изабель.

— Фактически, — продолжил Рашкин, — я теперь единственный Рашкин. Единственный, с кем вам приходилось встречаться.

— Я тебе не верю, — возразила Изабель. — Мы знаем, что ньюмены не могут причинить вред создателю.

— Но только не здесь, — сказал Рашкин. — Не в снах создателя.

Изабель замолчала. Он прав. Иначе зачем бы они с Джоном оказались в студии?

— Значит, ты заманил его сюда, а потом просто убил, — сказала она наконец.

Обвинение далось ей не без труда, ведь она тоже участвовала в подобной попытке. Разница состояла только в том, что тот Рашкин, которого она собиралась убить, был действительно виновен в ужасных злодеяниях.

Рашкин покачал головой:

— Нет, это я последовал за ним. Но, учитывая конечный результат, это не имеет значения.

— А как же все те картины? Ведь они создавались при мне?

В глазах Рашкина вспыхнул гнев.

— Талант в большей степени был присущ мне, а не ему. Я, по крайней мере, имел смелость его использовать.

«Но не демонстрировать», — мысленно добавила Изабель. Надо отдать должное этому существу — оно действительно обладало талантом. Оно создавало потрясающие картины, но не было настолько самоуверенным, чтобы отдать их на суд академических кругов, ведь кто-то из ценителей мог разоблачить обман. Единственными зрителями оставались незадачливые ученики, вроде нее самой, слишком благоговейно воспринимавшие присутствие великого мастера, чтобы о чем-либо спрашивать. И кроме того, возникал вопрос о ньюменах.

Изабель снова задумалась. Ведь ньюмены не могут вызывать себе подобных. Тогда кто же создал картины-переходы для Биттервида и Скары?

— Ты лжешь, — сказала она. — Ты не мог вызвать Биттервида, поскольку ньюмены не могут быть создателями.

— Почему ты так решила? — рассмеялся Рашкин.

— Потому...

Изабель повернулась к Джону за помощью, но тот так сосредоточенно следил за Рашкиным, что не заметил ее взгляда.

— Ты знаешь только то, что я счел нужным тебе рассказать, — пояснил Рашкин. — И ни капли больше.

— Тогда ответь мне еще на один вопрос, — заговорил Джон. — Существа вроде нас не меняются со временем. Мы постоянно сохраняем тот вид, в котором изобразил нас создатель, пока кто-нибудь не повредит наше полотно или нас самих.

— Ну и что из этого?

— Почему ты питаешься нами? Почему твоя внешность меняется?

— Я бы мог сказать, что мне это просто нравится, — с улыбкой произнес Рашкин.

Изабель почувствовала, как напряглись все мышцы в теле Джона. Ей хотелось попросить его не поддаваться на провокации Рашкина, но она только пододвинулась поближе к своему другу.

— Но дело обстоит иначе, — продолжал Рашкин. — Как только я занял место своего создателя, я утратил связь с прошлым. У меня не было другой возможности выжить, кроме как питаясь тем, что Изабель так остроумно назвала ньюменами.

От звучавшего в его голосе пренебрежения Изабель едва не вышла из себя. Но, вспомнив совет, который только что хотела дать Джону, сдержалась. Надо заставить его продолжать разговор. Узнать всё, что можно. Жаль, что ей вряд ли придется воспользоваться этими знаниями.

— Я тебя не поняла, — сказала она.

— Но ты-то понял? — обратился Рашкин к Джону.

— Не уверен...

— Ньюмены не нуждаются ни в пище, ни в сне, — стал он объяснять, — поскольку все их потребности удовлетворяются через связь с прошлым. Как только я лишил жизни своего создателя, я был отрезан от прошлого и теперь вынужден поддерживать свое существование суррогатами.

— Но не теми, которых ты вызвал сам, — сказала Изабель, наконец поняв его мысль. — Ведь для того, чтобы вызвать кого-то из прошлого, требуется частица создателя, нельзя же питаться самим собой!

— Абсолютно точно.

— А где находится твоя картина-переход? — спросила Изабель.

Рашкин рассмеялся:

— Даже если она еще существует, вам не будет от нее никакой пользы. Связь с прошлым оборвалась, и теперь моя жизнь не зависит от сохранности картины.

— Да, — горько произнесла Изабель. — Теперь ты живешь за счет других.

— Всё имеет свою цену, — сказал Рашкин. — Когда я в течение долгого времени лишен питания, я становлюсь слабее, и быстрее всего это отражается на моей внешности.

— И что происходит потом? — спросил Джон. Рашкин пожал плечами:

— К счастью, до этого пока не доходило.

— Пока, — повторила Изабель.

— Да. Пока, — согласился Рашкин. — Но я верю, что мы сумеем договориться. Изабель, мои обещания остаются в силе. Помоги мне преодолеть сегодняшние трудности, и я тебя больше никогда не потревожу. Я даже верну к жизни твою подругу.

Изабель отрицательно покачала головой, и Рашкин вздохнул.

— Мои угрозы тоже остаются в силе, — сказал он. — Неужели ты позволишь Джону умереть ради тебя? Сейчас ему не помогут никакая сообразительность и никакие уловки.

— Неужели ты еще не понял? — спросила Изабель. — Тебе не удастся использовать Джона в качестве средства воздействия. Он сам не позволит мне пойти на эту сделку.

Стоящий рядом Джон молча кивнул в знак согласия.

— А как насчет остальных друзей? Тех, из плоти и крови, которые повинны лишь в знакомстве с тобой?

— Ты опоздал со своим шантажом, — сказала Изабель.

— Я говорю вполне серьезно. Первым погибнет человек по имени Алан.

— Я тоже совершенно серьезна, — ответила Изабель.

Рашкин покачал головой:

— Из тебя никогда не получится хороший игрок, Изабель. На твоем лице ясно виден страх.

— Не спорю, я очень испугана, но этот страх не имеет к тебе никакого отношения. Я боюсь неизвестности. Боюсь грядущего. Ты считаешь, что я сейчас сплю в твоей импровизированной студии, не так ли? Но ты ошибаешься. Я воспользовалась складным ножом, который ты по забывчивости оставил на столе среди других инструментов, и перерезала себе горло.

Едва ли сознавая свои действия, Изабель подняла руку и прижала ладонь к горлу ладонью, словно, невзирая на отделявшие ее от реальности пространство и время, пыталась остановить кровь из раны, нанесенной в оставленном мире.

— Этот сон будет длиться, пока я не умру, — закончила она.

Рашкин изумленно уставился на Изабель:

— Ты не могла...

— Не могла что? — переребила его Изабель. — Набраться смелости? Ты хорошо умеешь давить на людей. Но там, в студии полуразвалившегося дома, когда я решила, что Джон погиб, мое терпение иссякло.

— Но ведь он не погиб.

— Теперь это уже не имеет значения, верно? Я уже провела ножом по своему горлу.

Глаза Рашкина зажглись знакомой яростью.

— Ты погубила нас обоих! — закричал он.

— Молю Бога, чтобы так оно и было, — ответила Изабель, тщетно стараясь сохранить остатки храбрости.

Дуло пистолета переместилось с Джона прямо на нее. Исказившееся лицо Рашкина дало понять Изабель, что у нее нет никакого шанса умереть от потери крови в студии.

— Ну нет, — звенящим от ярости голосом, так хорошо знакомым Изабель, произнес Рашкин. — Я не позволю тебе победить. Я отыщу полотна твоих оставшихся ньюменов и восстановлю свои силы. Я найду другую художницу и научу ее создавать новые источники жизни для меня. Я выживу. Но ты этого уже не увидишь.

Если уж ей суждено умереть прямо сейчас, надо сделать все возможное, чтобы увлечь за собой и это чудовище.

Она оттолкнула Джона вправо и рванулась к Рашкину. Пистолет выстрелил, грохот заполнил замкнутое пространство студии и почти оглушил Изабель. Она не услышала свиста пронесшейся пули, но могла поклясться, что ощутила ветер, коснувшийся ее щеки. Из-за звона в ушах второй выстрел не показался таким громким, но это было уже не важно, поскольку вторая пуля поразила цель.

Алан в спешке чуть не выронил ключ, но справился и отпер замок. Он распахнул дверь с такой силой, что наружная ручка с громким стуком ударилась в стену и оставила вмятину в штукатурке. Мариса на мгновение оторвалась от своего занятия и подняла голову.

— Слишком поздно соблюдать тишину, — сказал ей Алан.

— Поищи что-нибудь подходящее, чтобы сделать носилки, — попросила Мариса, кивнув в ответ.

Алан подумал о крышке стола, но она показалась ему слишком тяжелой. Затем он вспомнил о лежанке Рашкина; несмотря на охапку одеял, эта конструкция не производила впечатления слишком громоздкой.

В поисках какого-нибудь оружия Алан подобрал одно из чистых полотен, натянутых на подрамники и сложенных стопкой на полу. Он наступил на один угол и резко дернул за противоположный край. Конструкция треснула и развалилась. Алан поднял деревянную рейку и сорвал с нее холст. Импровизированной дубинке не хватало веса, но всё же это было лучше, чем ничего.

— Поторопись, — крикнула ему Мариса.

Алан посмотрел в тот угол комнаты, где Мариса склонилась над неподвижным телом. Казалось, кровь залила весь пол вокруг них. Алан выскочил из комнаты, почти надеясь, что встретится с Биттервидом или Скарой. Теперь он не колеблясь сможет нанести удар. Это благодаря им он видит окружающий мир сквозь красную пелену. Куда бы он ни посмотрел, повсюду ему виделась кровь, хлынувшая из горла Изабель и попавшая на его руки и грудь. Изабель сама нанесла себе удар, но можно было считать, что это Рашкин и его ньюмены перерезали ей горло. Это они довели Изабель до самоубийства. За то, что они сделали с Изабель, за их угрозы Марисе и ему самому Алан был готов отплатить с жестокостью, которой до сих пор в себе не замечал.

Приготовившись к самому худшему, Алан пошел по коридору, воинственно размахивая самодельной дубинкой. Но в комнате Рашкина никого не было. Лежанка была пуста, от его помощников не осталось и следа. Алан испытал нечто вроде разочарования. Он обошел всю комнату, заглянул под узкое ложе. Он жаждал схватки, жаждал отомстить за Изабель.

Под лежанкой Алан обнаружил две картины и вытащил их оттуда. Верхнее полотно сначала показалось ему портретом Джона. Но, присмотревшись повнимательнее, Алан понял, что задний план не соответствовал подлиннику «Сильного духом». Значит, это изображение Биттервида. На второй картине он обнаружил черно-белый портрет Скары.

Обе картины Алан поставил на пол и прислонил к лежанке. Некоторое время он стоял неподвижно и смотрел на них сквозь кроваво-красный туман, до сих пор застилавший глаза. Затем размахнулся и пробил носком ботинка портрет Биттервида. Шум воздушного потока наполнил уши. Алан обернулся и увидел в комнате Скару, но не на портрете, а во плоти. Девчонка замахнулась на него ножом, но, прежде чем она успела нанести удар, Алан пробил ногой вторую картину и упал, потеряв равновесие от резкого движения.

Скара закричала — долгий пронзительный вопль сквозь пелену гнева тронул сердце Алана.

«Нет, — хотел он сказать. — Я не хотел этого».

Но было слишком поздно. Скара исчезла прямо у него на глазах, оставив после себя лишь легкое движение воздуха и эхо предсмертного крика.

— Алан! — раздался из коридора голос Марисы. — Алан! Ты в порядке?

Он тряхнул головой, пытаясь прийти в себя.

— Всё хорошо! — крикнул он в ответ.

Алан солгал. Он снова почувствовал приступ слабости. На этот раз из-за своего собственного поступка. Неважно, что эта парочка заслуживала такого конца в отместку за нанесенную Изабель рану.

Алан освободил ногу от порванной картины и поднялся. Под ворохом одеял оказалась старая армейская раскладушка. Он ухватил ее за перекладину и потащил к той комнате, где оставил Марису и Изабель.

— Что произошло? — спросила Мариса, как только он переступил порог.

Алан коротко рассказал. В глазах Марисы мелькнуло сочувствие, но оно относилось не к убитым ньюменам, а к нему самому и его переживаниям.

— А Рашкин? — снова спросила Мариса.

— Я его не видел.

Мариса кивнула и посмотрела на Изабель.

— Даже если воспользоваться раскладушкой, я не знаю, как нам удастся вынести ее отсюда.

— У нас нет выбора, — сказал Алан. — Если мы не попытаемся...

Не успел он договорить, как Мариса прикоснулась к его руке.

— Что это? — спросила она, понизив голос до шепота.

Алан тоже услышал. Чьи-то шаги раздавались на лестнице, а теперь приближались к их двери. У Алана пересохло во рту, он попытался сглотнуть, но страх осушил и горло.

— Я не знаю, — вымолвил он.

Алан схватил самодельную дубинку, лежавшую на раскладушке, и повернулся к двери навстречу новой угрозе.

У самого входа в здание Дэвис догнал Роланду и Козетту. Роланда улыбнулась при виде полицейского, но ее улыбка исчезла, как только он обошел их и встал перед дверью. Дэвис настаивал, чтобы они оставались снаружи, но женщины решительно воспротивились.

— Послушайте, вы заставили меня выйти из машины, верно? Вам это удалось. А теперь посторонитесь и не мешайте мне выполнять свою работу.

— В вашем представлении выполнять свою работу означало дожидаться подкрепления, — сердито заявила Роланда. — К тому времени, когда они сюда доберутся, люди могут погибнуть.

— Я всё прекрасно понял. Поэтому и оказался здесь. Сейчас, и безо всякого подкрепления. Но не могу же я действовать, если должен буду беспокоиться еще и о двоих штатских за спиной. Это-то вы можете понять?

Роланда собиралась продолжать спор, но передумала и неохотно кивнула.

— Прекрасно. Выполняйте свою работу.

— Благодарю вас, — бросил Дэвис, не скрывая сарказма.

Он повернулся и тронул ручку двери. Замок не был заперт, и от легкого толчка дверь распахнулась. Внутри его встретила малоприятная смесь различных запахов, которые он даже не стал пытаться определить. Стены и пол в подъезде были в ужасном состоянии, штукатурка местами осыпалась и хрустела под ногами, повсюду виднелись рисунки и непристойные надписи. Типичное логово в Катакомбах. Здесь могли обитать сбежавшие из дома подростки и старые алкоголики, могла собираться группа байкеров, а можно было нарваться и на банду уличных преступников, вооруженных гораздо лучше, чем сотрудники полиции. В такой ситуации всё возможно.

Дэвис вошел внутрь и остановился, прислушиваясь. Ни одного звука, кроме его собственного дыхания. Хотелось бы, чтобы оно не было таким частым. Но нервы были напряжены до предела, рубашка взмокла от пота и прилипла к спине. Дэвис понимал, что свалял дурака, рискнув войти в здание в одиночку, но он принял решение, поскольку иначе вместо него туда отправились бы женщина и девочка-подросток.

«Перестань дергаться, — сказал он себе. — Все мы живем только один раз».

Дэвис пересек холл и стал подниматься по лестнице. Не успел он подняться до половины первого пролета, как снизу донесся подозрительный шорох. Дэвис резко обернулся, держа палец на спусковом крючке пистолета. Но перед ним оказалась всего лишь девочка. Мгновением позже появилась и Роланда.

Дэвис открыл рот, но ничего не сказал, только покачал головой. Остановить их можно было лишь угрожая оружием или приковав наручниками к фонарному столбу.

— Только, ради бога, не суйтесь вперед, — бросил он и снова шагнул вверх по лестнице.

До второго этажа они добрались без происшествий. У первой же двери Дэвис ненадолго остановился, потом стремительно ворвался внутрь. Но там оказались только обрывки двух картин и охапка одеял на полу. Никого. Но из дальней комнаты на другом конце коридора доносились чьи-то голоса. Дэвис взглядом предупредил своих незваных помощников и стал подкрадываться к закрытой двери, проклиная про себя скрипевшие под ногами половицы, а заодно и шум шагов своих спутниц.

Наконец Дэвис заглянул в дверной проем и чуть не выстрелил. Посреди основательно захламленной комнаты виднелась высокая фигура в забрызганной кровью одежде и с обломком деревянной рейки в поднятой руке. Позади мужчины не менее запачканная в крови блондинка склонилась над телом женщины. В тот же миг Дэвис успел заметить некоторые другие детали и воздержался от выстрела.

Парень с таким легковесным оружием не представлял особой угрозы. Больше того, он сам был испуган до полусмерти. И вдобавок ко всему Дэвис его узнал. Так же как и блондинку в углу. Эти двое только сегодня утром отвечали на его вопросы в полицейском участке. Алан Грант и его подружка Мариса как-ее-там. По выражению лица мужчины Дэвис понял, что тот тоже его узнал. Не слишком ли поспешили в участке, вычеркнув Гранта из списка основных подозреваемых?

— Брось это, — приказал Дэвис Алану.

— Но...

— Брось немедленно и смени позу. Быстро к стене, руки за голову. Ну!

Алан не оказывал сопротивления, и Дэвис почувствовал облегчение оттого, что всё прошло гладко. Ему повезло. Никаких сумасшедших байкеров. Никаких наркоманов с автоматами, защищающих свою территорию. Просто взвинченный парень, который вряд ли доставит слишком большие неприятности. Но вот в дверях позади Дэвиса появились Роланда с девочкой, и полицейский утратил контроль над ситуацией.

— О боже! — воскликнула Роланда. — Что произошло?

Козетта уже проскользнула мимо Дэвиса и попала прямо на линию огня. Дэвис чуть не заорал на нее, но в этот момент Алан отбросил свое оружие.

— Нам нужна медицинская помощь, и как можно скорее, — сказал он.

Теперь и Роланда ворвалась в комнату; в помещении оказалось слишком много людей, и Дэвис опустил пистолет дулом вниз. Роланда пересекла комнату и встала на колени рядом с Марисой.

— Если мы сумеем переложить ее на раскладушку, — заговорила Мариса, — можно попытаться выбраться отсюда.

— Кто это сделал? — спросила Роланда. Мариса быстро взглянула на Алана, предоставляя ему отвечать на вопросы.

— Рашкин. Он полоснул ее по горлу и сбежал. — Дэвис сделал несколько шагов внутрь комнаты и повернулся так, чтобы не выпускать дверь из виду. Приходилось контролировать сразу и комнату и коридор.

— А где он сейчас? — спросил полицейский.

— Мы не знаем, — раздраженно ответил Алан. — А теперь, может быть, вы поможете нам, а не то Изабель умрет, прежде чем вы решитесь хоть на что-нибудь.

Дэвис взглянул на Алана, потом на раненую женщину и принял решение, о котором, как он надеялся, не придется потом сожалеть. Кровь на одежде Алана могла объясняться его попыткой оказать помощь жертве. Кроме того, этот парень не производил впечатление человека, способного убить Маргарет Малли, а потом перерезать горло своей давней знакомой. К тому же и Алан, и его подружка казались перепуганными и искренне переживали за раненую. Дэвис решил им поверить. Пока.

— Хорошо, — вздохнул он и обратился к Роланде: — Вы сумеете справиться с этим? — спросил он, протягивая ей пистолет.

Роланда кивнула, и Дэвис отдал ей оружие, а сам нагнулся к лежащей женщине. Лоскуты ветоши в руках Марисы уже пропитались кровью. Дэвис быстро сбросил куртку, снял рубашку и отдал ей, потом снова надел куртку прямо на футболку.

— Козетта, — окликнул он девочку. — Мы с тобой будем поддерживать голову и плечи, Алан возьмется за ноги. На счет «три» перекладываем ее на раскладушку.

— Почему ты не убил Рашкина? — спросила Козетта, как только они заняли свои места.

Алан окинул ее печальным взглядом.

— Мне не представилось такой возможности, — ответил он.

Дэвис запомнил эту информацию, но отложил расспросы до более подходящего времени. Несомненно, здесь произошли загадочные события, но с этим придется разбираться позже. Сейчас им предстоит спасти жизнь Изабель. Согласно правилам, они должны были оставить раненую на месте до появления «скорой помощи», но кто знает, сколько времени потребуется медикам, чтобы добраться до Катакомб и разыскать нужный дом? А раненая слабела с каждой минутой, неизвестно еще, переживет ли она поездку до ближайшей больницы.

— Раз, два, три, — скомандовал Дэвис.

Он приготовился к значительному весу бесчувственного тела, но, казалось, в женщине было не больше нескольких унций. Она на самом деле истекала кровью. Мариса заменила окровавленные тряпки его рубашкой, но кровь снова выступила поверх импровизированного тампона. Плохо дело.

— Лезвие в последний момент дернулось в сторону, — сказала Мариса. — Мне кажется, что главные артерии не задеты.

— А когда она потеряла сознание?

— Она ударилась головой о стену, когда падала на пол.

«Ну вот, еще и сотрясение мозга», — подумал Дэвис.

— Ладно, давайте вытащим ее отсюда, — произнес он вслух. — Роланда, вы с девочкой отправитесь на разведку.

Роланда недоуменно посмотрела на Дэвиса.

— Пойдете первыми, — пояснил он. — Будьте внимательны. Если услышите хоть что-нибудь, возвращайтесь немедленно. Не вздумайте геройствовать.

На этот раз Роланда не стала спорить. Она коротко кивнула и прошла к двери, остановившись в ожидании Козетты. Та, почти такая же бледная, как и Изабель, задержалась у раскладушки и легонько коснулась кончиками пальцев пепельно-серой щеки.

— Прости меня, — произнесла она. — Я сказала совсем не то, что думаю.

— Козетта, — поторопила ее Роланда. Девочка кивнула, но продолжала смотреть на Изабель.

— Я знаю, что ты нас любила, — сказала она. — Но я считала, что этого недостаточно.

С этими словами Козетта отвернулась от раскладушки и подбежала к Роланде.

С этой девчонкой творится что-то странное, решил Дэвис, но промолчал и покрепче схватился за перекладины импровизированных носилок.

— Тебе придется многое нам объяснить, — уже на ходу сказал он Алану.

— Я расскажу всё, что знаю, — согласился тот, — но не раньше, чем мы доставим Изабель в больницу.

— Принято.

Дэвис шел впереди, осторожно огибая кучи мусора. Мариса держалась рядом, прижимая к ране рубашку Дэвиса. До самого выхода на улицу никто не произнес ни слова, а снаружи их встретил свет многочисленных фар и вой полицейских сирен.

Изабель совершенно не почувствовала боли. Она была уверена, что Рашкин попал в нее со второго раза — ведь нельзя же промахнуться, стреляя почти в упор? Но она не раздумывая бросилась к нему и вытянула руку, намереваясь выхватить у него пистолет. Изабель не сумела остановиться и врезалась в своего противника, опрокинула его на пол и сама, потеряв равновесие, упала сверху.

Казалось, от сильного удара Рашкин потерял сознание, но Изабель было всё равно. На этот раз она не отступит. Раз уж ей придется умереть, она не позволит ему выжить, иначе чудовище отыщет новую жертву и будет мучить ее, так же как мучил Изабель.

Рашкин не оказал никакого сопротивления, даже когда она попыталась вырвать у него оружие. Его пальцы странным образом ослабели, и пистолет оказался в руке Изабель. Она мгновенно откатилась в сторону и наставила на него дуло. Но стрелять не потребовалось. Ей так и не пришлось узнать, сможет ли она выстрелить в человека.

Рашкин продолжал неподвижно лежать на том месте, где они столкнулись, но Изабель не сразу поняла, откуда появилась кровь, забрызгавшая стену и пол вокруг него. Она уставилась на тело и наконец осознала, почему Рашкин не оказал сопротивления.

Второй выстрел раздался не из его оружия. Это был выстрел Джона.

У Изабель затряслись руки, и она медленно положила пистолет на пол. Она обхватила себя за плечи, но не могла унять дрожь. Джон появился в поле ее зрения. Он подошел к телу и толкнул его ногой, потом еще раз. Никакой реакции. Окончательно убедившись в смерти врага, Джон заткнул пистолет за пояс и подошел к дрожащей Изабель.

— Всё хорошо, — сказал он, присел на корточки и обнял ее за плечи. — Теперь всё кончено.

Изабель кивнула. Она не верила, что всё кончено. Скорее всё только начиналось. Она ощущала колоссальное напряжение и слабость одновременно. Бессильно прислонившись к Джону, она кивнула в сторону тела.

— Там... кровь, — недоуменно произнесла она. — Но у ньюменов не может быть кровотечения.

— Это мы так считаем, — ответил Джон. — Вспомни его слова: мы знаем только то, что он сам нам рассказал. Он мог завладеть не только жизнью Рашкина, но и его телом.

— Или он нас обманул.

— Боюсь, мы никогда не узнаем всей правды о некоторых вещах. Но, кем бы он ни был, он умер и больше нас не потревожит.

Умер, наконец дошло до Изабель. И в ту же минуту она поняла причину своей слабости: там, в Катакомбах, она истекала кровью и жизнь постепенно покидала ее тело.

— Кажется, я тоже скоро умру, — сказала она. — Я чувствую, как мои силы тают.

— Держись, — неожиданно настойчиво произнес Джон. — Не поддавайся слабости.

— Боюсь, я уже ничего не смогу сделать.

По крайней мере, она умирает не в одиночестве. Не так, как ушла Кэти. Неужели Кэти тоже сожалела о своем поступке, когда было уже слишком поздно что-либо предпринимать? Хотела ли она увидеть кого-нибудь рядом с собой, как несомненно хотела бы Изабель, если бы с ней сейчас не было Джона?

— Жаль, что меня не было рядом с Кэти в тот момент, — сказала Изабель. — Жаль, что она умерла в одиночестве.

— Ты ведь не знала.

— Но я должна была это почувствовать. Наверно, я была плохой подругой...

— Нет, — возразил Джон. — Ты же сама знаешь, что это не так.

— Но ты всегда твердил, что я должна быть более ответственной.

— Я имел в виду, что ты должна отвечать за свои поступки. Это совсем другое.

— И всё-таки жаль, что я не смогла прийти вовремя и остановить ее.

— Конечно жаль. Это естественно. Но ты не можешь казнить себя за ее поступок. Ты бы никогда не отвернулась от нее, если бы Кэти попросила о помощи.

— В каком-то смысле именно так я и сделала. Я больше не была с ней рядом. Я приезжала слишком редко. Она любила меня — безоговорочно, с первого момента нашего знакомства. Как же я могла уехать и оставить ее одну в городе?

— Никто не может прожить жизнь за другого человека, — покачал головой Джон.

— Но всё же...

— И ты не можешь предугадать чужие поступки, — продолжал он. — Ты видишь лишь то, что тебе открывают. Нельзя проникнуть в чужие мысли, ни у кого нет готового сценария, где всё расписано. Если Кэти что-то было нужно от тебя, она должна была сказать об этом.

Она так и сделала. Но только все ее мысли и желания содержались в книгах и дневнике, который она скрывала до самой смерти.

Но у Изабель уже не было сил сосредоточиться на этом. Она таяла на глазах и становилась всё тоньше. Почти прозрачной. Она выскользнула из объятий Джона и положила голову ему на колени, глядя снизу вверх на его лицо.

— Держись, — уговаривал ее Джон. — Представь, что тебя лечат, не сдавайся.

Изабель хотела кивнуть, но это оказалось ей не по силам.

— Если бы у меня был еще один шанс — не в отношении прошлого, а в отношении будущего, я бы всё изменила. Я бы больше не пряталась на острове. Я бы выполнила обещание, данное Кэти, и иллюстрировала ее книги. Я бы предоставила остров ньюменам — тем, кто захотел бы там жить, и сама часть года проводила бы там, но не стала бы скрываться от реального мира. И лучше относилась бы к своим друзьям.

Изабель помолчала, ощущая острое сожаление. Но не о самой себе, а о том, что потратила впустую столько времени.

— Ведь если я умру сейчас, — снова заговорила она, — лишь немногие будут по мне скучать. Я не стала частью жизни других людей. Года два назад умер Том Даунс, я была на его похоронах и помню, как много людей пришло с ним проститься. Тогда я подумала: доведись мне умереть, всех скорбящих можно было бы пересчитать по пальцам одной руки. — Изабель заглянула в глаза Джона. — Я не жалею себя. Мне просто больно, что моя жизнь стала такой, какая она есть.

— Я бы скучал по тебе. — Изабель печально улыбнулась:

— Несмотря на столько потерянных лет? — Джон кивнул.

— Скажи... ты и Барбара были любовниками?

— Нет. Мы были просто друзьями. Хорошими друзьями.

— Жаль, что мы не смогли остаться друзьями, — произнесла Изабель.

Она закрыла глаза. Джон сказал еще что-то, но она не сумела разобрать слов, она так быстро таяла, что стала почти невидимой.

«Кэти, я надеюсь, ты ждешь меня», — успела подумать она.

А потом исчезла.

Джон остался в одиночестве в студии Рашкина и грустно опустил голову. Руки, еще недавно гладившие волосы Изабель, бессильно опустились на колени. Он был совсем один, если не считать двух безжизненных тел. Изабель покинула сон и вернулась в реальный мир. Джон тоже чувствовал зов этого мира, но предпочел еще ненадолго задержаться во сне Изабель. Там, в реальной жизни, его никто не ждал.

Джон окинул взглядом прибитое к стене тело, потом обернулся к тому Рашкину, которого застрелил сам. Кто из них ньюмен, кто создатель? В конце концов, он сам сказал Изабель, что это не имеет значения. Чудовище мертво, и это главное.

Слишком многим пришлось умереть. Рашкин убивал ньюменов Изабель. Сам Джон охотился за созданиями Рашкина. Как получилось, что его жизнь превратилась в бесконечную погоню? Джон вздохнул. Он знал ответ.

Всё началось с нападения на подругу Изабель, Рашель. Джон выследил ее обидчиков, желая только узнать, почему они решились на подобное преступление. Они только посмеялись в ответ. А потом один из подонков посоветовал ему убираться в резервацию и не совать нос в чужие дела, иначе они навсегда заткнут ему рот.

Они не знали, с кем имеют дело. Им было не по силам справиться с ним. Джон не собирался их убивать, но когда это случилось, он успокоил себя мыслью, что негодяи понесли справедливое наказание.

Но это было только начало. Тогда Джон поклялся себе, что никогда не станет убивать людей, а посвятит свою жизнь защите ньюменов Изабель. Но в ту ночь, когда сгорел дом на острове, а вместе с ним в пламени пожара погибли десятки невинных созданий, он объявил войну Рашкину. Джон выслеживал и уничтожал его ньюменов до тех пор, пока Рашкин не убрался из страны. Он добился своей цели. На этом война должна была закончиться. Но Рашкин вернулся со своими немногочисленными помощниками, и убийства возобновились.

— Ну теперь-то всё кончено? — спросил Джон, обращаясь к мертвому телу.

Чудовище погибло. Неважно, кем оно было — создателем или ньюменом, всё кончено. Но застывший взгляд одного из тел был направлен прямо на Джона, он выражал неприкрытую насмешку.

«Ты победил», — говорили мертвые глаза, но это означало и то, что Джон снова всё потерял.

Он закрыл глаза и представил себе лицо Изабель, стараясь избавиться от страшных воспоминаний о бесконечных убийствах, о двух трупах в разгромленной мастерской. Джон мысленно повторил слова, которые сказал Изабель, но она не смогла их услышать.

Мы всегда были друзьями, Иззи. Никто не сможет разрушить нашей дружбы, даже ты сама.

Но между ними всё еще лежала его ложь. Правда — его единственное богатство, но даже одна ложь способна превратить его в прах подозрений. А он обманывал не один раз. Каждый раз, когда расспросы Изабель становились слишком настойчивыми, когда не помогала смена темы разговора, он прибегал к обману. Он не убивал обидчиков Рашель. Он жил в Ньюфорде с теткой. Она не доверяла белым девушкам. Одна ложь легко переходила в следующую.

Если бы его спросили, о чем он сожалеет больше всего, Джон назвал бы обман. Обман и гордость, которая удерживала его вдали от Изабель, не позволяла подойти к ней, когда Изабель так нуждалась в его поддержке, когда он мог предотвратить многие несчастья. Если бы он был там в страшную ночь пожара...

Вспомнились слова Рашкина, произнесенные незадолго до смерти: Всё имеет свою цену.

Джон наконец-то сдержал клятву, данную много лет назад, в ту ночь, когда пламя на острове Рен убило его братьев и сестер. Он положил конец угрозам Рашкина. Но он снова лишился Изабель.

Джон открыл глаза и посмотрел на труп.

— Ты прав, — горько произнес он. — Я победил.

Рашкин мертв. Ньюменам Изабель ничто не угрожает. Но разделить радость победы он может только с пылью и пеплом воспоминаний.

Джон позволил унестись остаткам сна и вернулся в опустевший мир, куда вызвала его Изабель много лет назад.

Центральную часть картины занимают две женские фигуры, взявшиеся за руки.

Небрежно причесанная охапка золотисто-рыжих волос рассыпается по плечам молодой женщины, стоящей справа. Серьезный взгляд ее серых глаз устремлен на подругу, голова немного склонилась набок, легкая улыбка подчеркивает полноту нижней губы. Нос кажется крупноватым для ее лица, уши немного оттопырены, но в целом она поражает яркой красотой и привлекательностью. На ее джинсы нашиты разноцветные заплаты, поверх короткой футболки со шнуровкой наброшена украшенная яркими шарфами куртка. В свободной руке девушка держит книгу в твердой обложке. В книгу вложена авторучка, чтобы отмечать нужные места.

Молодая девушка слева ниже ростом, она кажется тенью своей подруги из-за темных волос и черной одежды, популярной среди представителей богемы — черные джинсы, футболка, свитер и шарф. Она тоже улыбается, но взгляд ее темных глаз обращен прямо на зрителя. Маленькая кисточка заложена за изящное ушко, в свободной руке — коробка с акварельными красками и свернутый в трубочку альбом для эскизов, листы которого стали волнистыми после того, как высохли многочисленные наброски.

Женщины стоят на холме над озером, вокруг расстилаются луга, изобилующие зарослями золотистых рододендронов и диких астр. В целом пейзаж на заднем плане едва обозначен. Он словно подернут туманной дымкой, придающей ему легкую загадочность, которой противопоставлены тщательно прорисованные фигуры двух женщин. Но не это главное. Мастерски используя преломление света наряду с техникой легких мазков, особенно ярко проявляющейся в изображении фигур, художник соединил персонажей в одно целое с пейзажем на заднем плане.

В соединении женских рук просматривается одновременно нечто чувственное и невинное. Зритель без труда ощущает влечение женщин друг к другу. Судя по фотографиям двадцатилетней давности, персонажами картины являются сама художница и ее подруга, Катарина Малли, ставшая впоследствии известной писательницей. Их объединенные пожатием руки и орудия труда каждой становятся особенно актуальными в свете недавней публикации в «Ист-стрит пресс» сборника Малли, иллюстрированного художницей.

«Два сердца в вечном танце», 1993, масло, холст, З0х40 дюймов. Коллекция автора.