Летние учения

Он провел пальцем справа внизу живота Джулио:

– Я сделаю разрез здесь. Сначала небольшой – и если будет на то милость богов, сразу найду этот отросток и удалю его. Если всё пройдет хорошо, через месяц ты уже снова сможешь тренироваться, особенно если мы все-таки привезем тебе мага-целителя. К сожалению, доставить тебя к целителю сейчас мы не можем… по крайней мере быстро. Но если ты боишься, что я не справлюсь – мы постараемся переправить тебя к профессионалам.

– Зачем… ты же тут есть… – слабо улыбнулся Джулио. – Я тебе доверяю. Ты Сальваро, а Сальваро всё, что ни делают, делают хорошо. У вас даже девиз такой. Только… скажи, больно очень будет?

– Не будет, – вместо Робертино сказал Рикардо. – Я сделаю так, что боли не будет.

– Тогда делайте всё, что нужно, – Джулио прикрыл глаза. – А то сейчас мне так больно, что я еле терплю.

Валерио Филипепи посмотрел на него, потом перевел взгляд на Робертино:

– Полагаю, наше присутствие больше не требуется. Давайте занимайтесь делом, и да помогут вам боги.

Наставники вышли. Робертино оглядел присутствующих и сказал:

– Диего, Карло. Джулио надо раздеть и помыть, это можно сделать прямо здесь. И, хм, вон в шкафчике коробка с бритвами, побрейте ему низ живота хорошенько. Воду можно нагреть на той конфорке с огнекамешками. И не возитесь, времени мало. А, да. Переоденьтесь все сразу, там в шкафу рубахи белые висят, с завязками на спине, и бахилы с шапками. Энрике, ты со мной, будем операционную готовить.

Энрике уже давно помогал Робертино в качестве ассистента. Особых талантов именно к врачеванию у него не было, но помощник лекаря из него получился хороший. Он умел обрабатывать раны и зашивать их, вправлять суставы и разбирался в разновидностях медицинских инструментов.

Так что через полчаса всё было готово. Диего и Карло внесли в операционную голого Джулио с побритым животом, и уложили его на стол. Рикардо встал у его головы и положил пальцы на виски, отчего Джулио тут же заснул крепким сном. Бласко, заранее приготовив все нужные заклятия, стоял справа. Первым делом он наложил очищающие чары на всё помещение, и Робертино, помолившись всем богам, принялся за дело, представив себе, что позади стоит строгий, но внимательный мэтр Пастель, которому он, Робертино, сдает экзамен по хирургии.

Это помогло, по крайней мере слепую кишку он наощупь определил верно и разрезал брюшину именно там, где надо. И как надо. Бласко тоже не сплоховал, целительские чары кастовал исправно и вовремя, хотя такая магия ему давалась очень нелегко, и он уставал от нее намного сильнее и быстрее, чем от боевой и от паладинских мистических умений. Рикардо держался неплохо, хоть его страшно трясло и чуть ли не выворачивало, словно это не Джулио резали живот и копались в кишках, а ему… и Робертино вдруг понял, что это в каком-то смысле так и есть, что Рикардо снимает боль, оттягивая ее на себя.

За дверью нервно топтались Карло и Диего, и, кажется, еще кто-то.

Когда Робертино наконец наложил последний стежок, а Бласко применил последнее заживляющее заклинание, Рикардо чуть не вырубился, но все-таки удержался на ногах и рук от головы Джулио не отнял. Прошептал побелевшими губами:

– Как долго еще надо?

– Сейчас можно будить. Энрике, возьми на комоде чашку, пусть Джулио сразу выпьет, как очнется, – Робертино бросил иглу к использованным инструментам и подошел к рукомойнику. Пока Энрике поил стонущего Джулио, вымыл руки, потом смешал еще одно лекарство и дал стакан Рикардо:

– Пей и ты. Что ж ты не предупредил, что на себя боль будешь тянуть?

– А какая разница, другого же способа всё равно не было. На лекарствах и «Заморозке» он бы всё равно боль чувствовал, – пожал плечами квартерон. – А я все-таки намного выносливее его, мне это было терпимо… хотя, конечно, больно. И спать я теперь буду не сутки, а двое. Надеюсь, больше никто не преподнесет такого вот сюрприза…

Он вышел за дверь, где на него насели другие кадеты, потом там раздалось рявканье Филипепи, и стало тихо.

Джулио от настойки заснул, и Бласко с Энрике перенесли его в комнату, где лежал Оливио, и уложили на соседнюю кровать. А потом все, кроме, конечно, Оливио, вышли в смотровую и разожгли по дымной палочке.

– Вот это испытание… – пробормотал Робертино, выдымив половину палочки. – С другой стороны… должен же я был когда-нибудь провести первую самостоятельную операцию. Очень надеюсь, что Джулио выживет и что у него не случится никакого воспаления. К сожалению, на восьмой-десятый день часто бывают нагноения… Бласко, придется тебе очищающие чары на него накладывать две недели по два раза в день. Вообще-то так не положено, надо амулет надеть и раз в день особое заклятие применять… О, кстати, амулет у меня как раз есть, я две штуки с собой взял. Но чары всё равно налагать придется.

Бласко выпустил дым:

– А куда деваться. Ничего, зато потренируюсь. Тяжело они у меня идут, эти чары. Вот же ж, не повезло родиться боевым магом без всякого таланта к любой другой магии – и при том с очень маленьким резервом маны… Был бы я предметник или целитель – чего б проще, увешался амулетами-накопителями, и горя не знаешь.

Энрике нервно хихикнул:

– Ты тут не один такой… Я вот тоже ни к чему не годен, кроме как мечом махать, почти ничего полезного от папаши не унаследовал, даже обидно. Рикардо вон хоть и квартерон, а куда круче… Слушайте, парни… а правду болтают, будто он сын Манзони? Или врут?

Робертино пожал плечами:

– А разве это важно? Манзони его никак среди остальных не выделяет, не покровительствует… да и не стал бы, даже если это правда.

– Ну, просто любопытно, – Энрике дернул своим полуальвским острым ухом, прищурился. – Хотел бы я такого отца, как Манзони… Впрочем, мой тоже неплох, только, сами понимаете, очень… своеобразный. Бруэх все-таки.

Они додымили палочки, потом Бласко и Энрике ушли, а Робертино навелся к больным и помог Оливио добрести до закутка с ночной вазой, попутно вкратце пересказав, что случилось с Джулио. Оливио выслушал молча, потом сказал:

– Невезучий он какой-то… с одной стороны. А с другой – совсем наоборот. Как я, – он хихикнул. – Знаешь, вот теперь я уверен: быть ему паладином. И возможно даже, что храмовником.

Посвящение меча

Прошло полторы недели. Испытания шли своим ходом, почти так, как и было запланировано, только в подземелье больше никто не ходил – там и вправду делать было больше нечего. Оливио оправился полностью и на совместных учениях со студентами мажеской академии задал такого жару, что завел себе среди них немало друзей… и немало врагов. А Джулио всё лежал в лазарете. Конечно, потихоньку он восстанавливался, но все-таки довольно медленно. Ему повезло избежать послеоперационного воспаления – то ли благодаря мастерству Робертино, то ли чарам Бласко, то ли своей удаче, а скорее всего – всему этому сразу. Через десять дней Робертино разрешил ему с помощью кадетов спускаться во двор, но при этом запретил любые упражнения. И Джулио начал бояться, что никогда не восстановится полностью, что навсегда останется калекой, еле передвигающим ноги. И когда Робертино обругал его за попытку помахать тренировочным мечом, расплакался.

– Ну что ты за человек, Джулио, – рассердился Робертино. – Ты был на грани смерти еще десять дней назад! Был бы ты паладином, медальон бы тебе, конечно, помогал намного быстрее восстановиться. Но у тебя пока медальона нет. И если ты сейчас начнешь тренироваться, у тебя разойдутся внутренние швы, несмотря на всю магию Бласко. И уж тогда ты точно никогда не восстановишься.

– Если я не буду тренироваться, как же я смогу потом всех догнать? – вытирая кулаком слезы, плакал кадет. – Мне кажется, что я теперь навсегда такой… дохляк. И никогда не стану паладином.

– Не выдумывай, – Робертино подставил ему плечо. – Идем наверх. Неделю назад ты бы не смог спуститься по лестнице и потом подняться. А теперь можешь, пусть даже и с помощью, но ведь можешь. Не переживай, всё будет хорошо. Послезавтра сюда приедет мэтр Ассенцо – тебя долечивать. Может, через неделю тренироваться можно будет. И… сеньор Ринальдо сказал, что ты хорошо прошел испытания. А Жоан вообще считает, что без твоей помощи они с Тонио бы с живоглотом не справились. Так что ты больше не баран и не дохляк.

Он довел Джулио до лазарета и уложил на кровать, принес ему протертую кашу и суп:

– Ешь давай. Специально для тебя, между прочим, все кадеты по очереди через сито протирают. Скоро, кстати, думаю, можно потихоньку начать обычную еду есть.

Джулио, ободренный, быстро всё съел, и Робертино ушел.

А утром пришел вместе с Карло и Рикардо, и помимо еды и свежего белья они принесли вычищенный и отглаженный мундир с начищенными сапогами:

– Вот, переодевайся.

– А зачем? – удивился кадет, заметив, что и Карло, и Рикардо тоже одеты в полные мундиры. – Что такое? Капитан приехал?

– Нет, – улыбнулся Робертино. – Но сегодня очень важный день, Джулио. Так что одевайся, и я помогу тебе спуститься вниз.

Карло и Рикардо ушли, а Робертино помог Джулио одеться и медленно повел его вниз, во двор, а потом через двор – в замковую церковь. Кадет ничего не спрашивал, сосредоточившись на том, чтоб не споткнуться. Все-таки так далеко идти было тяжело.

А в церкви собрались все младшие паладины и кадеты, и Чампа с Кавалли и Филипепи. Старшие паладины стояли у алтаря Девы, на котором веером были разложены одиннадцать паладинских мечей с паладинскими же медальонами, свисающими с рукоятей. Кадеты стояли на коленях полукругом перед алтарем, а младшие паладины расположились вдоль стен.

– Это… посвящение меча? – прошептал Джулио.

– Да, – ответил Робертино. – Ты должен узнать свой. В этом и состоит испытание и посвящение.

Он помог Джулио занять его место среди кадетов и отошел к стене.

Чампа сказал:

– Вы справились с испытаниями, и сегодня у вас осталось последнее. После него вы либо останетесь в Корпусе, либо вам придется выбирать между инквизицией и священничеством. Раньше испытание меча знаменовало переход из кадетов в младшие паладины, но сейчас мы решили, что это не так и важно. В конце концов кадет – это студент, неспособный еще к самостоятельной практике, только и всего. Не имеет значения, как вы будете зваться официально, если вы пройдете посвящение меча. Паладинами вас сделают не записи в личном свидетельстве, а мечи. Вы должны узнать свои мечи. Почувствовать их. Услышать их. И сделать так, чтобы они отозвались вам. У каждого будет только одна попытка. Подходите все одновременно к алтарю и кладите руки на рукояти мечей.

Все кадеты поднялись с колен и подошли, но подождали, пока подковыляет Джулио. Среди них в этот раз хоть и был представитель одной из давних паладинских династий – Паоло Эстанса, но и для него сделали меч, потому как ему не достался клинок по наследству. Так что все одиннадцать мечей выглядели в общем-то одинаково, немного отличались только размерами.

– А теперь выбирайте, – сказал Кавалли.

И кадеты разом положили руки каждый на свой клинок.

На всех мечах тут же засияла гравировка под крестовиной: акант и руническая священная надпись. Джулио, не веря своим глазам, смотрел на это как зачарованный. А потом сжал руку и взял меч с алтаря, снял с рукояти медальон и надел на шею.

– Я… это мой меч, это правда, – восхищенно прошептал он. – Я… стану паладином?

– Ты уже стал им, Джулио, – Чампа положил руку ему на плечо. – Уже стал. И это твой меч.

Джулио поцеловал сияющий акант на клинке и сморгнул слезы.

Кавалли, оглядев всех кадетов, сказал:

– Вы все узнали свои мечи. Носите их с честью и служите богам, королю и Фарталье отныне и до конца своих дней, ибо вы этого достойны, и нет судьбы прекраснее для посвященных.

А Филипепи, улыбаясь, добавил:

– И сегодня, наши юные братья, в вашу честь мы закатим славную пирушку, ради которой нам сегодня из столицы прислали много всяких вкусностей!

Эпилог

Конечно, кадетов впереди ждало еще много испытаний и три года обучения, но теперь они все были уверены: что бы ни случилось, они эти испытания пройдут обязательно.

А младшие паладины наконец определились каждый со своей специализацией, и им оставалось еще каких-то полгода до полноценной самостоятельной службы. Но все они не без оснований подозревали, что эти полгода наверняка окажутся самыми богатыми на испытания и приключения за всё время их обучения.