Лестница власти 1

Глава 8

За дверью нас встретили две улыбчивые девушки в роскошных кокошниках. Яркий макияж в стиле народных сказок. Белые лица с яркими пятнами губ и щек. Впрочем, смотрелось не как клоунский грим, а скорее как оригинальный мейкап.

Девушки протянули к нам свои ручки с подкрашенными ногтями. Вернее, к нашей верхней одежде. Но Распутин хмуро зыркнул на них и, дернув плечом, затопал дальше по коридору. Топал уверенно. Я засеменил за ним. Получив отпор от колдуна девушки то ли забыли, то ли побоялись попытаться стянуть мою шубу. Потому я воспользовался случаем её оставить на себе. Видимо, все же Марфа-ворожейка была слегка стеснена в средствах. И выделяла строгую норму ткани и украшений на наряды своих служанок. И большая часть этих тканей и украшений ушла на кокошники. Оставшееся не столько скрывало, сколько подчеркивало наготу девушек, змеясь узорами из вышивки и янтаря по груди и оканчиваясь очень широким поясом, пародирующим сарафан, на бедрах.

А у меня молодой, здоровый организм, который стремительно оттаивал, нагоняя кровь во все выступающие части. И без шубы это станет видно всем. Я стесняюсь такой открытости миру.

Мы миновали предбанник с гардеробом и вошли большой, похожий на бальный зал, залитый солнцем из высоких окон. Тут играла музыка, слышались веселые голоса и смех. Я сильно не присматривался вокруг, — краем глаза видел празднично одетых людей, которые замолкали и удивленно на нас пялились. Я чувствовал себя не вполне подобающе одетым.

Мы подошли к широкой лестнице и тут, идущий три шага впереди Распутин, против ожидания, не стал подниматься по ней, а прошел мимо. И уверенно шагнул в темный проход, со спиральной лестницей ведущей вниз.

Несколько кругов спустя мы уже шли по очень темному, широкому коридору с высоким потолком, украшенным целомудренно прикрытыми настоящей тканью статуями голых барышень. Мстиславу этот коридор бы не показался таким уж темным — каждые пару шагов его освещали здоровенные свечи, гроздьями стоявшие на высоких вычурных подставках. Для меня тут было темно, как ночью в гараже, при свете зажигалки. Ну, может я немного утрирую, но я бы на месте Гришы посох зажег.

В тенях уютные ниши с диванчиками и столиками рядом. Распутин демонстративно игнорировал окружающее, но совершенно точно знал, куда идти. Он резко свернул, и вошел в неприметную дверь, я едва его не потерял из виду.

Мы еще довольно долго шли по куда менее пафосному, на вид служебному, коридору с длинным рядом простых дверей. Потом Распутин снова, не сбавляя скорости, повернул и вошел в дверь, которая ничем не отличалась от других. За ней оказалась узкая лестница, опять вниз. Еще пара пролетов, потом пара тесных коридоров и мы вышли в уютную нишу с низким и очень широким диванчиком, горой бархатных подушек и маленьким фонтанчиком. Дверь, из которой мы вышли, была прикрыта свисающей с потолка красивой складкой бархатной шторы, или как уж такие штуки называются — короче, щебечущие о чем-то своем одетые только в украшения и радость девушки, лежавшие на подушках, в первый момент подняли визг. И похватали полупрозрачные покрывала с диванчика, прикрывая себя. Получалось это у них плохо.

— Цыц! — гаркнул Распутин командирским тоном. Девушки затихли.

Колдун затопал дальше, а я застрял. Прилип к полу. Магия, не иначе. Чувствуя, что я весь покраснел и совершенно по идиотски улыбаюсь, я смущенно опустил голову вниз. И теперь пялился на девушек исподлобья, низко голову наклоня. Жуткое, должно быть, было зрелище.

Я такое и в прошлой жизни не часто видел. В свое оправдание могу рассказать про гормоны, но не сейчас. Сейчас в башке была звенящая тишина, язычком колокола которой выступала жилка на виске. Из носа капнуло красным на пол. Нет, не подумайте, у меня все было хорошо, я прекрасно проводил время.

— Сы… хызт… уйте, — поздоровался я голосом как у испуганного кота. Этот звук, кажется, привлек внимание проклятого колдуна, успевшего уйти достаточно далеко. И он, конечно же, вернулся чтобы испортить жизнь хорошему человеку. То есть мне.

Вернувшись, Распутин подобрал с пола грубоватый стеклянный бокал и подошел к фонтанчику. Терпеливо подержал бокал под одной из струй фонтанчика, пока посуда не наполнится. Жадно выпил, громко глотая. Крякнул. Утерся рукавом. Налил снова. Протянул бокал мне. Я, как раз в этот момент невероятным волевым усилием отвел взгляд от сис… испуганных больших глаз удивленных нашим появлений красавиц и посмотрел на колдуна. Взгляд отвел, все остальное там и осталось. Я мимодумно взял бокал и начал пить, не чувствуя вкуса. И только в самом конце почувствовал, что пью вино. Терпковатое, я такое не люблю.

— Полегчало? — участливо спросил Распутин. — Прояснилось в мозгах?

Я осторожно кивнул, боясь оглянуться назад, но чувствуя на себе уже не такие испуганные и, кажется, даже заинтересованные взгляды.

— Тогда идем! — рявкнул Григорий тем же командирским тоном. Не вполне мне доверяя, он схватил меня за шубу и потащил впереди себя.

Мы попали в коридор, аналогичный самому первому. Только этот был куда пафоснее. На стенах появилась разноцветная плитка, на полу ковры, ниши стали больше и теперь были занавешены, а оттуда доносился смех. Не только девичий. Я вдруг понял, что этот коридор ведь ниже первого этажа. Довольно глубоко внизу. А тут озеро рядом. Интересно, как они борются с грунтовыми водами?

К тому времени, как мы дошли до конца коридора я смог сосредоточиться на многочисленных животрепещущих вопросах строительства и обустройства ведьминого дворца. Это вернуло мне трезвость мыслей и должно было подготовить к любому повороту событий. Я на это надеялся.

Нет ничего призрачнее, чем надежда. Особенно в логове ведьмы.

В конце коридора нас встретил холл. Далеко не такой большой, как наверху, но потолки были метра четыре и поддерживались массивными деревянными балками. В одной из стен этого пустого, если не считать диванчиков вдоль стен, сразу же привлекала к себе внимания здоровенная двустворчатая дверь из белых досок, оббитых блестящими полосами металла. Настоящие крепостные ворота. А по сторонам от этих ворот стояли два гридня в броне. В первый момент они показались мне статуями. Потом, конечно, память Мстислава дала подсказку, но я её проигнорировал. Уже почти привычно. Есть ведь выборочная слепота на рекламу. Вот и у меня начала вырабатываться привычка отбрасывать вечный поток «не своих» воспоминаний и ассоциаций. Надо с такими привычками завязывать.

Мы с Распутиным прежним порядком направились к белым воротам. Он по прежнему тащил меня силком. Впрочем, в помещении было пусто, поэтому я на столь беспардонное обращение не бухтел. Зачем нервировать человека лишний раз — я прямо нутром чувствовал — Гриша нервничает. Будь мне столько же лет, то меня бы могли заставить нервничать только абсолютные пустяки или нечто по настоящему неприятное.

Когда мы приблизились к белым вратам — очень уж вычурно они были украшены, по другому и не назовешь — «статуи», стоявшие по обе стороны от створок, синхронно шагнули вперед и скрестили оружие, перекрывая проход. Я совсем не по-княжичьи оймлякнул.

Распутин резко затормозил. Ну и я, вместе с ним, естественно. В одной же сцепке. И мы стали стоять. Молча. Только я открыв рот, а он сопел злобно.

Ворот шубы колдун не отпустил но я не дергался. Гридни реально были страшные, лишний раз внимание привлекать не хотелось.

Гридни были похожи на огромных, человекоподобных роботов. Только сильно стилизованных под русских витязей. Конусообразная голова наверху с серебрянной личиной, имитирующая привычные мне по историческим иллюстрациям русские шлемы, сидела на массивном, бочкообразном теле. Руки и ноги толщиной с меня. А в руке у каждого Т-образные мечи, с расходящимися на конце серпообразными клинками. Не меч, а двухсторонняя коса. Людей косить.

Высоты в гриднях было метра три. Они впечатляли и неподвижными, но в движении создавали впечатление невероятной, непреодолимой силы. Трудно такое понять, пока сам не увидишь. Представьте, что ваш рост примерно метр семьдесят. Возьмите стол, его стандартная высота семьдесят сантиметров. На стол поставьте обычный стул. Высота сиденья стула, как правило, сантиметров сорок. Заберитесь сами на эту конструкцию. Теперь ваша голова находится примерно на уровне шлема гридня в броне. Можете посмотреть, какими маленькими будут вокруг вас люди. Или, слезть и прикинуть, каким большим будет он. Но постарайтесь не забыть, что гридень выглядит почти квадратным — я даже не могу предположить, сколько же в нем массы.

А двигается эта конструкция стремительно и ловко, нет и капли неповоротливости, которую можно ожидать от такой громады.

В школе нас учили, что феодализм умер по причинам чисто экономическим. Если упростить до почти неправильного, то люди способные купить коня, оружие и доспехи, могли себе позволить не воевать. Их доходы были слишком хороши, чтобы рисковать жизнью за возможность пограбить с сомнительными результатами. Поэтому армии потихоньку становились профессиональными, создавались городские и частные арсеналы из которых вооружались обедневшие дворяне для конницы и просто мужичье для пехоты. Так, постепенно, феодал, властитель судеб, хозяин земли и просто благородный всадник, уступил место в истории всяким выскочкам с толстыми кошельками. А там уже и до французской революции докатились, с дикой идеей о всеобщем равенстве.

В этом мире все было пресечено прямо в зародыше. Никто, кроме человека из боярского рода, не мог заставить двигаться эту пугающую боевую машину, что я видел перед собой. Никакая алебарда или мушкет не мог повредить её. Не было противника, способного ей противостоять, если только это не другой огромный боевой робот, управляемый другим боярином.

Я стоял, задрав голову, и смотрел на боевую машину, абсолютно доминирующую на полях битв как минимум пять сотен лет. Теперь я видел за воспоминаниями Мстислава о смешных фамилиях и странных гербах боярских родов десятки вот таких стальных колоссов, способных прийти и стереть в щебенку камни стен, превратить в фарш их защитников и размозжить в лепешку любого, кто был слишком слаб и слишком глуп, чтобы бросить им вызов. И уж тем более любого, кто посмел бы покуситься на данный богами порядок, где рода боярские владели всем и правили всеми.

Я видел перед собой символ бесконечного и безальтернативного феодализма, который в этом мире длился уже как минимум полторы тысячи лет. И я не мог придумать ничего, что могло бы ему угрожать.

А ведь у меня были смутные идеи о том, как я ловко завоюю все что захочу, с помощью самолично созданных полков «нового строя», которые я подсмотрю из истории моего мира. Отгрохаю себе уютную империю с гаремом и… Так, ладно. Собрались. Надо внимательно посмотреть на это чудо магической мысли и понять, что с этим делать.

Я отдался во власть заемных воспоминаний. Мечи, оказывается, у них были разные. У правого под полуторный хват, у левого под одноручный. У обоих на одном плече огромные, как дверь гаража, красные каплевидные щиты. Формой, столь привычные мне на картинах с русскими средневековыми воинами в кольчугах, размерами они ставили меня в ступор. Толщиной в две, а то и в три моих ладошки, сделанные из проклеенных слоев дерева и обитые сталью. Такой щит способен остановить даже пулю от выстрела в упор из крепостного фальконета. По краям бронепластин, прикрывающих грудь и суставы, были выгравированы сложные узоры с вплетенными в них охранными символами. У одного в креплении на бедре шестопер, у другого кистень. Килограмм на сорок тянет. А вот левая рука у того, что с шестопером, кажись в Милане сработана, видны характерные изгибы.

Мстислав был, если не экспертом по местной броне, то близко к тому. И точно был экспертом в геральдике. На груди у обоих Гридней красовался символ, который мне уже попадался в этом здании, переплетенные розы. Просто раньше они казались мне элементом декора, а тут, в центре бронзовой эмблемы размером с люк от колодца, где розы обвивали щит и булаву, я понял, что это неспроста. Осторожно, словно боясь что меня за это ударят, я глянул на белые врата за гриднями. И вскоре обнаружил серебрянные розы в отделке петель и шляпок гвоздей. И в лепнине идущей по дверному проему.

Смешав воспоминания Мстислава и собственную эрудицию, я определил гридней как представителей одной из городских «дружин». А ведь Мстислав был уверен, что в городах гридней почти нет. И уж точно не будет сразу двое охранять ворота. Пусть и красивые, но ведь даже не городские.

А еще, с помощью воспоминаний Мстислава я с высокой точностью определил, когда и где были создана броня гридней. А по их оружию предположил, что сами они не из Ростовского княжества. А стиль боя, скорее всего, ближе всего к Новгородскому или нашему, Псковскому.

Ух ты, «нашему». Наконец я начинаю вживаться в шкуру княжича. Мы стояли уже довольно долго. Если не считать потрескивание многочисленных свечей, было тихо. Поэтому скрип дверцы за спиной прозвучал резко. Не прямо громко и пугающе, но достаточно громко и неожиданно, чтобы я вздрогнул и обернулся. Григорий тоже дернулся, но обернулся со спокойствием уверенного в своей безопасности человека. Мы молча смотрели, как от неприметной дверцы к нам шла маленькая фигурка. Одетая в белый пушистый свитер. Выглядывающая из под бесформенного свитера короткая юбочка — короткая по местным меркам, чуть ниже колен, — была тоже белой, почти без привычного орнамента. И, почти такие же белые волосы заплетенные в две толстые косы. Это была девушка примерно моих лет. Она шла и мило улыбалась. Я глянул на лицо Распутина. Тот был сумрачен и зловещ. Я уже знал, что это его маска для важных переговоров, поэтому присмотрелся к девушке получше. Она смотрела на нас огромными голубыми глазами. Миленькое личико искрилось непосредственностью и детской наивностью. Остановившись шагах в десяти от нас, она ласково улыбнулась и красивым, музыкальным голоском сказала:

— Дедушка, сюда нельзя лазутчикам и колдунам. Тут приличный храм Любви.

Я почувствовал, что Григорий дернулся. Прям как от моего удара. Мне есть с чем сравнивать, не вру, не приукрашиваю. Старец Григорий дернулся как от удара, но стерпел, проглотил злость, не пытаясь лицо скрыть. А потом, никогда неслыханным мной раньше от него ласковым голосом, ответил:

— И тебе не хворать, внученька. Подросла, еще краше стала.

Девушка очаровательно засмущалась, спряталась в высокий ворот свитера, так похожего на те, который носят в моем мире. Даже покраснела. Подошла поближе и смущенно пискнула:

— Назовешь меня еще раз внученька, в сраку вон ту свечу засуну и не вытащу, пока до конца не догорит. Будешь следующие сто лет на раскорячку ходить, дедушка.

Я испуганно глянул на ближайшую свечу у стены. Тут они были большие, с мою ногу толщиной. Потом я с интересом посмотрел на старца Григория. Тот по прежнему улыбался доброй отеческой улыбкой, словно ему только что про вкусные пирожки рассказали. Но я видел, как он глубоко вздохнул, гася ярость. А потом сказал, тем же ласковым тоном:

— Мне бы с бабушкой увидеться. Дело у меня к ней есть. Ты ей не скажешь, что я пришел, а Березка?

Девочка — все таки слишком у неё наивное и милое личико, чтобы я мог её воспринимать как взрослую — подошла поближе. Посмотрела на меня своими распахнутыми прямо в чистую душу глазами-окнами. И я невольно заулыбался в ответ на её взгляд.

— А кто это с тобой? — спросила Березка.

— Да, внучок мой, бестолковый. Насчет него и поговорить хочу.

— А как звать?

А вот насчет этого мы не договаривались. Но надо отдать должное Распутину, он не раздумывал ни секунды.

— Хочун. Хочун Говенов.

— Храбр! — вмешался я. Хрен с ней, с фамилией. Но хочуном быть не хочу. Или хочу не быть хочуном? Так, что-то мысли путаются. Девочка смотрела на меня своими огромными наивными глазами, смущенно прижав руки к груди, кулачками вцепившись в ворот пушистого свитера и казалась невероятно, тягуче, до щемящей боли в груди милой. Хотелось её обнять, защитить, порадовать хоть как-то.

— Можно тебя попросить, Березка? — раздался, как издалека, голос Распутина. Девочка заливисто засмеялась, прикрывая рот ладошкой. А потом с готовностью кивнула:

— Проси!

— Не морочь ты его, а? Он и так дурной, — сказал Распутин. Я хотел было что-то возразить, но едва начал, как колдун с неожиданной силой встряхнул меня, да так, что я аж зубами клацнул. Развернул меня к себе и прямо в лицо рявкнул. — Молчи! Я тебе сказал молчать?! Вот и молчи, дурак!

Я заткнулся. Уже привычно прикусив язык.

— Нууу ладно, — немного обиженно протянула Березка. Я скосил на неё взгляд, она пожала плечами и сделала несколько движений, словно разгоняла ладошкой дым между нами. Меня разом отпустило. Как будто только что в сладкой вате был завернут, а тут вывернулся и чистого воздуха вдохнул. Нет, Березка по прежнему осталась милой улыбчивой девочкой с огромными глазами, но не до скрежета зубовного.

— А родители у него кто? — спросила она у Григория. Тот опять сморщился в доброго старичка и ответил:

— Сиротинушка. Вот, хочу его к делу пристроить.

Березка быстро подошла ко мне и распахнула на мне шубу, прежде, чем я успел среагировать.

— А ничего сейчас сироты живут. Рубашки из фландрийского сукна себе шьют. А сапожки женские носят, — Березка, с совершенно обезоруживающим недоумением, посмотрела в лицо Распутину. Бровки домиком, глазки без тени мысли. Распутин без запинки, тут же, совершенно искренне ответил:

— Потому и хочу к делу пристроить. Бедовый он. Натворил дел. И еще натворит, если не занять ничем полезным. Но для того мне твоя бабушка и нужна. Так ты бы ей сказала, что я пришел, а?

— Так она знает. Вы же живые еще, — ответила Березка и мелодично рассмеялась смущенно прикрыв ротик ладошкой. — Я просто так, дедушка, поздороваться пришла. Ладно, так и быть, пойду, гляну.

Березка побежала к двери. Гридни на неё никак не среагировали. Она ловко проскользнула под огромными скрещенными клинками и, весело подскакивая то на одной, то на другой ноге, добралась до белой двери. Девочка очень красиво на её фоне смотрелась, гармонировала прямо. Заговорщицки приложив пальчик к губам, сказала «Тссс!». Если она так призывала к тишине, то могла бы просто крикнуть, вышло бы не так громко. Музыкально рассмеявшись, приоткрыла одну дверь, насколько я понял, просто приложив к ней ладошку. Дверь приоткрылась сантиметров на сорок. Березка осторожно заглянула внутрь. Сразу скрывшись по-пояс, оставив нас наедине со своей жопкой. Прошло секунд двадцать, прежде чем она выпрямилась, махнула нам приглашающе ручкой и скрылась за дверью.

В тот же миг гридни синхронно расцепили клинки и отшагнули в стороны, явно нас пропуская.

— Там молча стой! Стой и молчи! И не ешь ничего! — сказал Распутин и подтолкнул меня вперед. Я неуверенно пошел. Но приближаться к гридням было как-то ссыкотно. Поэтому я отшагнул в сторону, поровнялся с Григорием и злобно ему шикнул:

— Хочун, да?

— Что, уже пошутить нельзя, — пожал плечами колдун. И невозмутимо подтолкнул меня вперед. — Все, молчи.

Несмотря на все мои короткие попытки поупираться, до двери я добрался первым. Дернул створку, пытаясь её открыть пошире, но она даже не шелохнулась. Как будто на полметра в пол вмурована. Пришлось развернуться и пройти в щель бочком. За мной, пыхтя протиснулся Распутин.

Мы, наконец, оказались в самом сердце логова ведьмы. И тут было очень красиво. Короткая широкая лестница вела от белых врат вниз, в небольшой восьмиугольный дворик с высоким потолком. Всюду — в мраморных клумбах на полу, в белых ящичках на стенах, в подвешенных под потолком на лентах белых корзинках — цвели розы. Самых разных раскрасок. Но, в основном, белые и красные. Теплый желтый свет лился из ниш в стенах, в которых были установлены штуки, до жути смахивающие на посох Распутина.

Среди множества кустов роз виднелись разбросанные прямо на полу подушки и пуфики из белой кошмы. Очень уютно и стильно. Дизайнер этого бы и в моем мире был востребован.

Осторожно ступая вниз по лестнице, как расхитители гробниц из старинного приключенческого фильма, мы с Распутином дошли до первых кустов роз и замерли, не зная, куда идти дальше. Из-за клумбы выбралась Березка и поманила нас за собой.

— Ну, что вы стоите? Пойдемте. Бабушка самовар поставила, сейчас чаю с баранками попьем! — она с предвкушением облизнула губы, на долю секунды став на вид хищной, как зевающая кошка, но тут же развеяла это впечатление, мило улыбнулась. И поскакала по узенькой тропинке между цветов, изредка останавливаясь, чтобы полюбоваться розами.

— Ты только молчи. Не говори ничего. Я сам. Я то знаю, что сказать надо, — тихо бормотал Григорий, двинувшись следом за ней. Я отстал от него на шаг и едва слышал, что он там бубнит. Наверно, он больше для себя. Тем более имеет смысл слушаться.