Леший. Четвертые врата (СИ)

Глава 32

Когда Кондрат выворачивал с улицы, дом уже пылал.

– Как там Ольга Марковна? А что там за дым? Горит, что ли? – Еши, Кузьма, Номин вопрошающе смотрели на Лешего.

– Нормально. Это у соседей, траву жгут, – буркнул Кондрат, накинул рюкзак и пошёл к окраине. Говорить о произошедшем он не стал. Кузьма посмотрел ему в спину. Еши тронул кузнеца за руку, Номин покачала головой, и они поспешили следом за Лешим.

***

Шли быстро, не подзадоривая и не пытаясь отвлечься. Еши задал майору несколько вопросов, тот отмолчался. Журналист, поняв, что отвечать Кондрат не хочет, ушёл вперёд к торопливым Номин и Кузьме, которые, тихо, еле слышно о чем-то говорили. Тайра единственная, кто бегала то вперёд, то назад, иногда прислушивалась и задорно виляла хвостом.

Пару раз Кондрат останавливался и смотрел назад, ему чудилось, будто кто-то крадётся, шевелит глухие кусты, трещит ветками, перекатывает мелкие камешки. Но позади никого не было. Может это бы и успокоило Лешего, но и собака замирала, останавливалась, настороженно смотрела в деревья.

– М-да, – голос Еши показался пронзительно громким, – по трассе проще было бы, – он очередной раз споткнулся об выступающий из земли корень.

– Нет больше дороги, – вздохнула, не оборачиваясь Номин. Кузьма придержал, перепрыгивающую сваленное дерево, девушку. – Видал, как её вчера шустро сняли?

– Ага, – согласился Еши. – Я вот все думаю, вроде в век развивающихся технологий живём, это понятно. Не понятно, где и что я пропустил или проспал, когда успели изобрести такие машинки?

– Все мы что-то упустили, – сказал Кондрат. – Харизматов, исчезающие деревни, другие миры, врата. Не слишком ли много незнаний? Мы вертимся и варимся в своих проблемах, на рабочих местах, и душных квартирах, а тут…

– Кондрат, а вы не боитесь его? – пристроился сбоку Еши.

– Он живой, – включился в разговор Кузьма, – я его ранил, значит, и убить можно. А раз можно убить, то чего бояться. Он один, нас много.

– А если не один? – внезапно спросила Номин. – С чего мы взяли, что он один?

Она внимательно смотрела на Лешего. И странно чувство было от её взгляда, как будто она чего-то не договаривает, слова готовые вот-вот сорваться, стоят в искристо-неправдоподобно зелёных глазах. А может она знает больше чем говорит? А говорит ли вообще? Что Леший о ней знает? Журналистка, недавно устроилась в Вечерку. А раньше где работала? Номин ведь далеко не двадцать, она не только окончила институт, а лет десять назад. Сколько ей? Тридцать? Чуть больше? Да, что-то около того. Она сказала, что ничего не помнит о встрече с Лукишной. Врёт? Глаза у неё какие-то ненастоящие, в ночи как у кошки, слишком зелёные. Или Леший уже накручивает себя? Он ей не доверяет. Кузьме доверяет – кузнец, славный мужик, и говорит мало, но в точку, смелый. Еши – глуповатый, влюблённый в Номин, но даже ему Кондрат верит – а ей нет.

И там, в посёлке, он заметил, как она посмотрела на него. Ведь все не поверили майору. У всех на языке вопросы вертелись, а она тронула, и никто не спросил. Она что-то знает, может про синий свет харизмата, про Марью, и бабку Ольгу Марковну. Кондрат вздохнул. Безумная Ольга Марковна с иссиня-ледяными глазами, очень чётко вырисовалась перед мысленным взором Кондрата, следом прокатилась ухмыляющаяся голова и рыщущее по хлеву руками тело. Вот жесть! Кондрата передёрнуло. Что или кто сотворил подобное со старушкой. Харизмат? Возможно. Тогда слова Фёдора о целой деревне синих имеют под собой довольно твёрдую основу. Где харизмат, там синие. И тогда совсем по-другому звучит вопрос Номин. А если он не один? Нет, милая, ты не спросила. Ты знаешь это точно. Он не один. И скорее всего ты была в деревне. Неизвестно, что ты там видела, но ты точно знаешь, о чем говоришь. И тогда вопрос, почему промолчала? Отчего ввязалась в этот поход?

– Понадеемся, что один, – выдержав взгляд журналистки, ответил Кондрат и уверенно пошёл дальше.

– Сейчас пригорок, – указал Кузьма на небольшое возвышение. – Нам вниз, там уж видно должно быть. Деревня или… что-то да должно было остаться.

– Что-то! – зловеще прошептал Еши и внезапно взял Кондрата за руку. – Слышите?

Позади послышался протяжный вой.

Путники остановились и вслушались. Вой резко оборвался и вдруг грянул снова, совсем рядом. Сначала Кондрату показалось, что отсвет блеклой луны скользнул меж деревьев. Но тот опрокинулся, вывернулся и, задрав голову, огласил просторы тайги заунывным воем. Из теней деревьев выскользнули четверо волков, один, воющий – остался меж деревьев, запрокинутая морда вытянулась и смотрела в небо.

Ау-у!

– Что это? – тихо спросил Кондрат. Еши перекрестился.

– Не что, а кто, – сощурил глаза Кузьма и прикрыл собой съёжившуюся Номин. К путникам настороженно подёргивая ушами, приближались четыре серые тени. – Это Петровские волки! – он перевёл взгляд на воющего. – А это их мать, волчица.

***

Они шли позади путников, не забегая вперёд, и не отставая. Единожды к Кондрату совсем близко подошёл один зверь, тот самый что выл, ткнулся в опущенную руку Кондрата и отскочил.

– Не обращай внимания, – посоветовал Кузьма.

– Да? – Кондрат поёжился. – Легко сказать, они у меня за спиной.

– А если нападут? – испуганно сжимая ладонь здоровяка, прошептала Номин.

– Сразу не кинулись, значит, уже не бросятся. Они в Кондрате Петра видят, – пояснил Кузьма, свет его фонарика прыгал по деревьям. – А ты не боись, они страх чуют.

Номин покосилась на неслышно скользящих за ними волков. Идущая впереди волчица, бросила на девушку взгляд, тяжёлый, тёмный. Номин покрепче сжала ладонь кузнеца.

«Они чуют, только далеко не мой страх».

***

– Вот так и выглядят зоны, – мрачно сказала Номин.

Внизу в долине под возвышением раскинулась заросшая бурьяном и мелкой древесной порослью деревня. Домики, наполовину утонувшие в молодых корнях и жухлой траве. Съеденные мхом стены. Покосившиеся заборчики.

– Дивное! – прошептал Еши, и тут же содрогнулся, когда рядом раздался вой. – Черти бы их побрали! Итак жутко.

– Туда посвети! – указал Кондрат.

Фонарики разом устремили свет в указанную сторону. Тонкие лучи скользнули над домиками, полупровалившимися, вросшими в землю, над молодыми побегами тайги, поглощающей старые дома и ветхие заборчики. Над тонкими деревцами, фонарик освещал размытым лучом мёртвую деревню. И, пожалуй, он единственное, что было в ней светлого.

– Что за тёмное пятно за домами?

– Как будто стена. Плохо видно.

– Может забор, – тихо предположил Кондрат. – Огромный, высокий забор.

– И за ним, что-то есть, – уверенно добавил Еши.

– Или кто-то, – спускаясь с возвышения, хмуро проговорил Кузьма.

***

Камешки скатывались вниз, приходилось придерживаться за влажную траву, пару раз Кондрат хватался за что-то колючее, отдёргивал руку, и тут же приходилось хвататься за тонкие ветви низких кустов, обламывая ногти и срывая с пальцев кожу.

Спуск слишком крутой.

Уже у подножья деревни, Кондрат окончательно распорол себе ладонь, ухватившись за куст с огромными шипами. И почти в тот же момент, услышал, как выругался Еши. Что ж, не одному Лешему худо.

– Осторожно, – запоздало предупредил Кузьма.

Номин стояла рядом с кузнецом. Он спустил девушку на руках. Было видно, как они о чем-то тихо беседуют.

– О чем они говорят? – с тихим раздражением спросил Еши. По тому можно было предположить, что подобное уединение кузнеца и журналистки ему не нравится. Ещё бы! Он кинулся на спасение рыжей через всю область, впутался в непонятное, жуткое дело и она идёт теперь рядом с сельским верзилой и ведет одним им ведомую беседу. Наверное, нужно было сказать ему нечто ободряющее, успокоительное или… А оно нужно Лешему? У самого проблем хватает. Пусть сами в своём треугольнике разбираются. Лично ему Номин кажется подозрительной.

– Идём, – скользнул лучом фонарика по мёртвой улице Кондрат и направился в деревню. Еши что-то пробурчал, вздохнул и пошёл следом.

***

Тишина. Кондрат никогда не слышал настоящей, мертвой тишины. Он городской житель, а в городе не бывает полной тишины. Даже ночью, где-то кричит веселящаяся молодёжь, машины прорезают воем и шумом моторов улицы. Стучат в стены, разбуженные верхними соседями нижние соседи. Кто-то слишком громко слушает музыку. Ветер стучит в железные стропила билбордов. Тишины не бывает.

Но здесь. Не кричали ночные птицы, или их голоса не долетали до Дивного. Не гулял меж ржавых ворот ветер, его попросту не было. Не лаяли собаки, не слышались ночные таежные звери. И от этой жуткой тишины по спине ползли ледяные мурашки, нехорошо ныло на душе и сердце, чудилось, вот-вот выскочит от напряжения. Мёртвая деревня, полностью расписывалась в своём несуществовании. Ни сверчка, ни птахи. Мертво. И чем дальше заводили пустые улицы, тем сильнее чувствовалось, что уже и сам ты не живой. Вокруг дикая, пугающая картина загробья: изуродованными, гнутыми иглами, цепляются кусты. Трава – мокрая, жухлая, пахнущая смрадом. Дома, застывшие, погребённые под наступающей лесной чащей, словно изуродованы жутким монстром, в немом крике распахнутых створок черных окон. Кондрат свернул чуть влево от тропы и провалился по щиколотку в чёрную жижу.

– Не сворачивай, – тут же выдернул его назад Кузьма, – топь сюда дошла. Слышишь воздух прелый, торфом тянет. Осторожно, кто знает, может болото уже пожирает деревеньку. Тогда за каждым двором опасно.

«Значит, пахнет не смрадом, а торфом, – Леший попытался оттереть с джинс черные липкие пятна, но получились лишь грязные разводы. Он поморщился и махнул рукой. – Одно другого не лучше. Глотку забивает».

– За мной иди, не сворачивай, – кузнец пошёл дальше рядом с Номин. Они почти не разговаривали, как и остальные с леденящим напряжением вслушиваясь в мертвую деревню.

Тишина.

Такой тишины не бывает. Когда молчит всё вокруг. И даже редкие фразы кузнеца с журналисткой, размытые, глохнущие.

В черном небе, затянутым тяжелыми тучами, блеклый отсвет луны, чуть видный, дающий только иллюзию лунного света. И в нем вывернутые жуткие призраки деревьев и домов, слишком тёмные, тянущиеся по земле друг к другу, хватающиеся размытыми тенями за тьму. Тайра прильнула к ногам, идёт шаг в шаг. Иногда оглядывается, прижимает уши. Кондрат тоже оглядывается. Волков не видно. Лучше бы были, с ними деревня не казалась бы такой пустой. Пусть бы выли, но выли живые. А в тишине… Мрачно, жутко. Еши рядом, молчит, и сутулится, бросает нервные взгляды в спины Кузьмы и Номин.

– Это всего лишь разговоры, – пугаясь собственных звуков в мёртвой тишине, прошептал Кондрат. Журналист поморщился.

– Всё в нашей жизни – разговоры. С разговора мы знакомимся, рассказываем о себе, передаём новости и спорим, доказываем истину и учим, врём и оправдываемся. Рисуем, творим, создаём. Говорим о любви.

– Не нагнетай, нет у них ничего.

– И у нас с ней тоже ничего нет, – уныло констатировал Еши. – На равных. Но с ним она хотя бы говорит, – помолчал. – Когда-то и со мной говорила.

– В итоге ничего у вас нет, – подвёл черту Леший. – И с Кузьмой, она всего лишь говорит.

Еши опустил голову, пнул землю.

– Воняет.

– Торфом, – знающе кивнул Кондрат.

– По мне так дерьмом, – сухо сообщил журналист.

– Так кто ж спорит, – хмыкнул Кондрат. – По мне так тоже.

Разговаривая с Еши, он не заметил, что кузнец и Номин остановились, и врезался в верзилу Кузьму. Тот даже не обернулся.

– Что встали?

– Там другое… – прошептала Номин.

– Что?.. – Кондрат скользнул фонариком и не сразу понял. Помотал лучиком света. Так и есть. Ровной полосой, словно отрезано. Свет фонарика доходил ровно до конца улицы, сразу за ней начиналась тьма чёрная, непроглядная, стоявшая ровной стеной. Кузнец подошёл вплотную к границе улицы протянул руку. Тьма слегка колыхнулась, рука в неё пропаливалась, словно в плотный туман.

– Оно там. Туда нам нужно, – уверенно сказал Кузьма.

– Отчего так решил? – поёжился Еши.

– Уверен, – сжав кулаки, ответил кузнец. – Это ж тьма. Тьма – дьявольское. И существо – дьявольское.

Он повернулся, глянул на всех суровым взглядом, перекрестился и шагнул во тьму.

– Как и не было, – побледнев, проговорил Еши.

Оглянулась на мужчин Номин, встряхнула рыжими локонами и шагнулась следом, мгновенно пропав из вида.

Еши и Кондрат переглянулись. Пожали плечами.

– А что собственно терять? – как-то неуверенно сказал Еши и шагнул следом за Номин.

Кондрат оглянулся. Нет, он не боялся. Увиденное за последнее время было так жутко и … странно.

А если он войдёт, а там только тьма? Ничего более. А может там смерть или синий свет? Что-то там есть. И сейчас он увидит. Только вот чувство как будто за ним кто-то наблюдает, так и не прошло. Кондрат пошарил фонариком по пустой улице. Зловещая, мертвая, смотрящая на Лешего пустыми окнами, скрипящими ставнями, улица. Что-то там, в глубине окон, есть. Что-то живое, может и не живое, но следящее за ним, он готов поверить уже во многое. Хлопнула ставня. Ветром? Но ветра нет. Снова тишина. Могильная, холодная. Тайра у ног, смотрит в лицо хозяина, скулит. Ей здесь совсем не нравится. Она тоже знает, что там кто-то есть. Кондрат ещё раз скользнул светом по улочке. И остановил луч на тропе. Четыре волка вышли в свет фонаря, волчица стояла позади. И стало легче. Стоило увидеть мрачные серые морды. Не ушли. Не оставили. Живые.

– Значит, не бросите? – спросил Кондрат, смотря на стоящую последней волчицу. Она тряхнула головой, как будто кивнула. Волки расступились. Она подошла вплотную к Лешему. И Тайра – верная и преданная, посторонилась.

Кондрат смотрел в глаза волчицы и та, смотрела на него. Слишком говорящим был её взгляд.

– Ты знаешь, – тихо сказал Кондрат. – Ты знаешь обо всем, что произошло. Здесь, и в посёлке, и от чего умер Петро. Ты всё знаешь и потому ты здесь.

Она ответила молчаливым взглядом. Задышала тяжело, как будто хрипло, по-волчьи засмеялась: «Ты понял, ты всё понял», кивнула серой головой и вернулась к волкам. Они уходили тихо, бесшумно, окружив волчицу. Серые тени, на серой улице. Как во сне, то ли они ушли слишком быстро, то ли ночь поглотила их.

– Идём, – тихо сказал Кондрат Тайре. Та, стояла, вглядываясь в мёртвую улицу. – Идём! – чуть громче приказал Леший. Собака вздрогнула, глянула потерянно, потом скользнула глазами по ближайшим домам и бросилась к ногам уходящего во тьму хозяина.