Лес Рук и Зубов

XXXIII

Целыми днями мы идем и идем, пытаясь оторваться от пожара, который бушует за нашими спинами. С утратой Трэвиса каждый из нас справляется по-разному.

Кэсс ищет утешения в Джейкобе: ее любовь просто не знает границ. Она холит его как родного сына, словно у него никогда не было другой матери, словно она первая и единственная. С остальными Кэсс не разговаривает.

Гарри неусыпно заботиться о ней. Он следит за тем, чтобы она обязательно ела (наши скудные запасы еды, которые удалось собрать во время пожара, стремительно заканчиваются), и несет Джейкоба, когда руки и ноги подводят Кэсс, не выдержав бремени происходящего.

Я иду по тропе в полном одиночестве. Ничего не замечая. Спотыкаясь о мельчайшие камешки и едва не падая на забор, прямо в руки Нечестивых. Я не гляжу по сторонам, я ничего не вижу и только гадаю, как это я умудрилась потерять в жизни все, кроме этой тропы. Кроме надежды, что у нее есть конец. И что мы его найдем.

Время от времени Джед хватает меня за руку и возвращает на середину тропы. Он понимает, откуда эта скорбь на моем лице. Почему по моим щекам до сих пор бесшумно катятся слезы — спустя три дня после смерти Трэвиса.

Его жену заразили Нечестивые. Он тоже убил любимую.

Сзади продолжает бушевать пламя, заставляя нас двигаться вперед. Все вокруг покрыто пеплом, мир стал серым и угрюмым. Воздух густой, дышать им сложно, и от этого мы шагаем все медленнее и медленнее.

Никто не осмеливается заговорить о Трэвисе, пожаре или подходящих к концу запасах, которые нам чудом удалось добыть с уже загоревшейся платформы. Никто не спрашивает, может ли пожар разрушить заборы, например расплавить металл. Быть может, где-то далеко Нечестивые уже выходят на нашу тропу.

Мы все облегченно вздыхаем, когда натыкаемся на очередные ворота и закрываем их за собой. Но вскоре пожар настигает нас, и, покинув привал, мы движемся дальше, умирая от жажды, зноя, усталости и голода.

С трудом переставляя ноги, мы бредем вперед и стараемся не терять друг друга из виду в дыму. Стараемся не обращать внимания на запах горелой, разложившейся плоти. Главное — выжить. Не сдаться. Никто не хочет сдаваться первым.

Порой, когда ноги начинают отказывать и дрожат от усталости, я вытираю пальцем пот с шеи и пишу имя Трэвиса на руке, покрытой слоем пепла. Если я остановлюсь, это будет предательством. Я не могу его предать. Он умер ради меня, и я не имею права сдаваться, иначе его жертва была напрасной.

Однажды ночью, когда сны о Трэвисе грозят утопить меня в слезах и ярости, я ухожу подальше от всех в поисках свежего воздуха и одиночества. На горизонте ночь полыхает оранжевым заревом, и я содрогаюсь при мысли, что огонь упорно движется за нами следом и что завтра нам предстоит очередная утомительная гонка.

Вдруг из темноты до меня доносится чье-то всхлипывание. Я оглядываюсь по сторонам и замечаю вдалеке сгорбленную фигурку. Это Джейкоб. Я подхожу, сажусь рядом и укладываю его голову себе на колени, хотя он и сопротивляется. Аргус, после пожара не отходивший от Джейкоба ни на шаг, тычется мне в руку холодным носом.

— Я не хотел! — снова говорит Джейкоб.

С тех пор как мы сбежали из деревни, он только и делает, что извиняется, ведь пожар на платформах начался по его вине. Я целую его в макушку и укачиваю.

— Простите меня, я не хотел! — рыдает Джейкоб, и я сжимаю его еще крепче.

Волны раскаяния захлестывают нас обоих. Мне невыносимо думать, что этому мальчугану придется всю жизнь нести в сердце бремя вины.

— Хочешь узнать мой секрет? — шепчу я.

Он перестает хлюпать носом и кивает.

— В детстве мама рассказывала мне про жизнь до Возврата: про океан, огромные дома до самого неба и полеты на Луну.

Джейкоб хихикает:

— Ты все придумываешь, тетя Мэри!

Но я чувствую, как ему хочется верить. Я наклоняюсь и шепчу:

— Это чистая правда. У меня есть доказательство.

Я достаю из-за пазухи книжицу, в которую вложила фотографию Нью-Йорка, и вручаю карточку Джейкобу. Он щурится и подносит ее к самому носу. Света от пожара как раз достаточно, чтобы разглядеть очертания высоких домов.

— Что это? — спрашивает малыш, водя пальцем по буквам.

— Здесь изображен большой город, существовавший задолго до Возврата. А может, он и сейчас еще существует.

— Откуда ты знаешь?

Я пожимаю плечами:

— Наверняка не знаю. Но надеюсь. Верю. И потому дарю тебе эту карточку. Чтобы ты мог верить во что-то хорошее. Во что-нибудь, кроме этой тропы.

Я убираю волосы с его лба точь-в-точь как делала моя мама.

Через несколько минут я встаю, поднимаю Джейкоба и отвожу его к остальным. Впервые за долгое время я засыпаю легко и спокойно, и кошмары меня не мучают.

Наутро мы вновь пускаемся в путь. Я замечаю, что Джейкоб распрямил плечи и держит голову чуть выше, это вызывает у меня улыбку.

Однако легче наш путь не становится, и конца ему не видно. Скудные запасы еды и воды почти иссякли. Но вот, когда я уже отчаиваюсь и думаю, что не смогу сделать ни шагу вперед, мне на лоб падает первая капля дождя. Вспыхивает молния, где-то далеко рокочет гром. Крупные тяжелые капли начинают падать на землю, их удары по коже почти болезненны.

Шагая дальше, мы все мысленно задаемся одним вопросом: потухнет ли пожар? подарит ли дождь облегчение, отдых, надежду?

Ливень усиливается, и я поднимаю глаза к небу. Вода струится по моему лицу, мешаясь со слезами и смывая гнев, смывая с кожи пепел и имя Трэвиса. Я широко раскидываю руки, купаясь в живительной влаге.

Кэсс и Гарри бегут дальше, схватив Джейкоба, и ищут укрытие: ветку, куст… хоть что-нибудь, лишь бы спрятаться от разящих капель.

Я падаю на землю и лежу под струями воды. Рядом на колени встает Джед. Он ласково кладет руку мне на щеку и спрашивает, что случилось.

Я широко улыбаюсь и прошу оставить меня в покое.

Брат долго смотрит на меня, вода капает с его волос, носа и подбородка.

А потом встает и уходит. Он понимает мою боль.

Вода вокруг меня скапливается в лужи; я становлюсь частью потока и представляю, что лежу в океане. Каждый мой вдох напитан запахом воды. Легкие бунтуют, словно я тону.

Тропу подо мной размывает, и я начинаю биться в грязи, воде и собственных слезах.

Я кричу на гром. Кричу на молнии. На Нечестивых, которые забрали у меня самое дорогое.

Но они только стонут и раскачивают забор.

Я встаю и начинаю носиться туда-сюда по тропе, размахивая кулаками. Приманивая Нечестивых. Однако те лишь безвольно роняют руки и уходят дальше, вслед за Гарри, Джейкобом и Джедом.

Рассвирепев, я бросаюсь на забор и начинаю его трясти, пытаясь привлечь их внимание. Вновь и вновь бьюсь о железную сетку.

Нечестивым плевать. Они бредут мимо, словно меня и нет вовсе. Вода и грязь скрывают от них мой запах.

Вскоре из-за пелены дождя показывается Гарри. Он подходит ко мне, привалившейся к забору, и поднимает на руки ровно в ту секунду, когда Нечестивые уже запускают пальцы в мои волосы, напоминая о чем-то давно забытом.

Гарри нежно стирает грязь с моих щек, прижимает меня к груди и едва слышно шепчет сквозь завывание грозы, лязганье забора и стоны Нечестивых:

— Я тоже по нему скучаю.

На мгновение нас объединяет неизбывное горе. А потом мы оба слышим крик.

Я поднимаю голову и вижу Джеда: скользя по грязи и размахивая косой, он бежит нам навстречу. Поймав мой взгляд, он останавливается, показывает вперед и что-то кричит, но слов не разобрать.

Мы с Гарри встаем и идем к нему.

Кэсс и Джейкоб дрожат под большим разросшимся кустом. Аргус хочет пойти за мной, но я отталкиваю его обратно к Джейкобу. Мальчик хватает пса за шкирку и зарывается лицом в теплый мех, а тот поднимает на меня жалобный взгляд и тихонько скулит. Я почесываю ему за ухом, он жмурится от удовольствия и покорно ложится на землю рядом с Джейкобом. Малыш барабанит пальчиками по его животу, отчего задняя левая лапа Аргуса начинает подергиваться. Кэсс благодарно смотрит на меня, одними губами произносит неслышное «Спасибо!», покрепче прижимает к себе Джейкоба и начинает что-то шептать ему на ухо.

Я нагоняю Гарри и Джеда, они молча стоят и смотрят прямо перед собой. Тропа в этом месте довольно широкая, и мы трое становимся в ряд, плечом к плечу.

Джед поднимает косу, показывая вперед, а затем роняет обессилевшую руку.

Не веря своим глазам, я щурюсь и делаю шаг, затем еще один. Слышно, как Гарри тяжело дышит после бега.

Я опускаюсь на колени; острые камни впиваются в кожу, и на землю, мешаясь со струями дождя, сбегает тоненький кровавый ручеек.

Впереди конец забора. Конец тропы. Дальше ничего нет, только Лес. Мы пришли к очередному тупику.

Мои плечи опускаются, пальцы погружаются в грязь.

— Не расстраивайся, Мэри, — говорит Джед. Он знает, что это была моя последняя надежда.

— Надо переждать дождь, — предлагает Гарри. — Быть может, он затушит пожар, и тогда мы сможем вернуться к последней развилке.

Я качаю головой; с кончиков волос и ушей на землю падают капли воды.

— Другой тропы нет, — едва слышно шепчу я.

— Есть, и мы ее найдем, — пытается успокоить меня Гарри. Но его слова не помогают.

Я всей душой верила, что мы выбрали правильный путь. Что он выведет меня из Леса прямо к океану.

— А может… — Я встаю, морщась от боли в колене, и делаю шаг вперед.

— Только без глупостей, Мэри, — предостерегает Гарри. — Подумаешь, опять тупик. Мы уже не раз на них натыкались. И тропа эта ничем не лучше других.

Я трясу головой. Эта тропа была другой — и тупик тоже другой, только вот не пойму, чем он отличается от остальных…

Я вожу пальцами по забору, пока не натыкаюсь на железную бирку.

— Это ворота, — говорю я одновременно с раскатом грома. Оборачиваюсь: силуэты Гарри и Джеда едва проступают сквозь пелену дождя. — Это ворота!

На железной бирке выбита единственная цифра: «I». Один. Мы вышли к самым первым воротам.

Гарри с Джедом переглядываются и подходят ближе.

— Но дальше забора нет, — говорит Гарри. — Они открываются прямо в Лес. Какой же в этом смысл?

Сердце бешено колотится у меня в груди, так что даже дыхание вырывается из легких в том же ритме. Первые ворота… начало и конец.

— Значит, нам надо выйти в Лес! — говорю я.

С каждым ударом сердца я все больше верю, что это правда.

Гарри только смеется:

— Глупости!

Но тут он видит мое лицо, видит, что я всерьез раздумываю об этом, и хватает меня за плечи:

— Ты шутишь, да?!

Часто дыша, я качаю головой.

— Мэри, да это же бред! — вмешивается мой брат, оттаскивая меня от Гарри. — Эти люди… разве они хотели, чтобы мы вышли туда?! — Он машет рукой на темную чащу.

— Не знаю. Но какая разница? Ворота выведут нас к океану. Выведут из Леса! — Я указываю на железную бирку: Это цифра «один». Буквы означают цифры, это самые первые ворота! Нам нужно туда.

Гарри всплескивает руками, отворачивается и начинает массировать пальцами виски, пытаясь обуздать свой гнев.

— Мэри.

Он кладет руку мне на лицо, но она соскальзывает по мокрой коже. Тогда он берет мою ладонь и крепко стискивает. Я смотрю на наши мокрые пальцы и вспоминаю тот день на берегу ручья, когда все началось.

Мы держались за руки под водой, и он сделал мне предложение. Внезапно до меня доходит, сколько боли я причинила Гарри с тех пор. Сколько раз предала, сколько раз мучила неопределенностью…

— Прости, — говорю я. Капли воды затекают мне в рот. — Прости за все.

Он склоняет голову набок:

— Почему ты извиняешься?

— Ты был бы мне хорошим мужем.

До Гарри доходит, что я приняла решение выйти в Лес, бросить его. Он стискивает мою руку еще крепче и говорит:

— Я всегда хотел тебе счастья, Мэри.

Я едва заметно улыбаюсь. Какой была бы моя жизнь, если бы в тот день Гарри не взял меня за руки под водой? Если бы я вовремя закончила стирку и пошла с мамой высматривать отца в чаще Леса? Если бы я не позволила ей подойти к забору и заразиться?

Я бы не вступила в Союз, не влюбилась в Трэвиса, не встретила Габриэль. Я бы не узнала страшных тайн Сестер и до конца жизни мечтала о внешнем мире. Я вышла бы замуж за Гарри, а наши дети дружили бы с детьми Трэвиса и Кэсс, Джеда и Бет.

Моя жизнь могла быть спокойной и безмятежной.

Но разве это подлинное счастье?

Гарри отпускает мою руку:

— Мы оба знаем, что ты не хотела быть со мной. — Я открываю рот и хочу возразить, но он медленно качает головой: — Никогда.

Я пытаюсь выбросить из головы эти мысли.

— Привычного мира больше нет, — говорю я. — Мы должны найти другой способ выжить. И для меня это значит выйти за ворота. — Я украдкой бросаю взгляд на Джеда. — Прошу тебя, — говорю я Гарри, возвращайся к Кэсс. Не бросай их с Джейкобом. Ты же знаешь, как она боится грозы.

— Но что, если мы последние люди на свете? — вопрошает он. — Что, если никого больше не осталось? Бросив нас, ты обрекаешь на гибель все человечество!

— Если, кроме нас, никого не осталось, значит, так и должно быть. Мы просто оттягивали неизбежное.

— Кэсс права, ты поверила в мамины сказки и хочешь погубить нас ради своей дурацкой мечты. Ты думаешь только о себе! — С этими словами Гарри бросает на землю свой топор, разворачивается и уходит прочь, в темноту.

Я подбираю его оружие и взвешиваю на руках. Ручка стала скользкой от дождя и грязи.

— Мы найдем другую тропу, — говорит Джед, когда Гарри уходит подальше и уже не может нас слышать. — Наверняка есть и другие деревни. К океану, если он вообще существует, должно вести несколько дорог.

Я смотрю, как вода струится по его щекам и капает с подбородка.

— Нет, это единственная.

На лице Джеда вновь вспыхивает раздражение.

— Да откуда ты знаешь, Мэри?! — кричит он. От досады мускулы его лица и шеи напрягаются до предела.

Я всплескиваю руками и тоже кричу:

— Потому что я разгадала код! Эти ворота первые! Потому что никто не поставил бы здесь ворота без веской на то причины!

— Да мы даже не знаем, кто их поставил! Почему ты так доверяешь этим людям? Настроили тут лабиринтов… Если б нам действительно хотели показать что-то важное, то провели бы туда прямую дорогу, разве нет?

— Джед, я только знаю…

— Ничего ты не знаешь! Ты заставила нас поверить тебе на слово и пойти той тропой! И куда мы вышли?

— Вера тут ни при чем, я искала нужные знаки на воротах и знала, куда иду. Тропа привела нас в деревню Габриэль!

— Она привела нас в ловушку, Мэри.

— А у нас был другой выбор?! — Я тяжело дышу, ладони стиснуты в кулаки. — И вообще, какое тебе дело, выйду я за ворота или нет?! — Мой вопрос явно сбивает его с толку. — Когда мама умерла, ты выгнал меня из дома!

Он делает шаг назад и ссутуливается. Долго смотрит в Лес. Секунду-другую мы молча слушаем грохот дождя.

— Просто у меня больше никого не осталось, — наконец выдавливает Джед.